Текст книги "За каждую пядь земли... "

Автор книги: Иван Калядин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Рота 43-го мотострелкового полка, в которой служил Волков, наступала на Бронники с севера. Гитлеровцы встретили ее убийственным огнем из всех огневых средств. Цепи советских мотострелков залегли. Люди боялись поднять голову. Рота оказалась под угрозой истребления, особенно от минометного огня. Нужно было поднять бойцов, рывком вывести из опасной зоны, атаковать врага в штыки – до него было рукой подать. А командир роты тяжело ранен, взводный убит.

– Коммунисты, вперед! За Родину, ур-р-ра! – прокричал политбоец Волков. Поднявшись во весь рост, он с винтовкой наперевес первым достиг вражеских позиций. За ним – взвод, за взводом – рота.

В рукопашной наши мотострелки оказались сильнее гитлеровских автоматчиков. Те побежали. Николай Волков заколол штыком двух фашистов, сбил прикладом с ног офицера, обезоружил его, принудил сдаться в плен. Рота вышла на противоположную окраину села, закрепилась, обеспечив успех всему батальону.

За смелые, инициативные действия командир части подполковник Н. Иванченко представил красноармейца Волкова к правительственной награде.

И таких примеров было в те дни немало.

Храбрость и воинское мастерство в боях под Федоровкой, Бронниками и Гульском проявили многие воины-танкисты, мотострелки, артиллеристы, истребители танков. Мотострелковый взвод под командованием лейтенанта А. Гордиенко занимал оборону на южной окраине Федоровки. [221] Во время девятой по счету атаки несколько фашистских танков прорвались на позицию подразделения и стали утюжить окопы, стараясь заживо похоронить в них оборонявшихся.

Первый вражеский танк вышел к окопу, в котором находился командир взвода с несколькими бойцами. Оказавшись над траншеей, немецкие танкисты начали разворачивать машину то вправо, то влево, сминая гусеницами бруствер и засыпая землей наших бойцов. От выхлопных газов у них спирало дыхание, земля попадала в глаза и уши. Но комсомолец Гордиенко вместе с красноармейцем Ф. Иваненко отползли в сторону, собрались с силами и метнули под гусеницы связку гранат, а в моторную часть полетело несколько бутылок с горючей смесью.

Танк вспыхнул. Члены экипажа попытались спастись бегством, но их уничтожили другие бойцы этого же взвода. Истребитель танков, а до того – башенный стрелок, Петр Иванков, сын колхозника из Омской области, смело бросился наперерез второй машине и, подобравшись к ней на несколько метров, бросил бутылку с горючей смесью. Танк мгновенно вспыхнул, но не остановился, а двинулся прямо на бойца. Его спасла воронка от снаряда. Петр укрылся в ней, выждал несколько секунд и метнул вдогонку боевой машине противотанковую гранату. Танк лишился подвижности, и экипаж сгорел внутри машины.

Я беседовал о Петром Иванковым.

– Когда я побежал наперерез танку, – рассказал боец, – он был уже у самой нашей траншеи, где укрылось мое отделение. Меня засыпало землей. Собрав последние силы, я выбрался из-под нее, выглянул из траншеи. Танк находился еще близко. Он стрелял из пушки по какой-то цели. Я приподнялся и метнул на корму бутылку с горючей смесью. Машина вспыхнула, но тут же развернулась и двинулась на меня. Ну а что было дальше, вы уже знаете....

Я смотрел на Иванкова и диву давался: оглушенный, полураздавленный (его пришлось срочно отправить в медсанбат, так как началась рвота), комсомолец нашел в себе силы и смелость вступить в единоборство со стальным чудовищем, которое могло в любую секунду раздавить его. Только благодаря выдержке боец остался жив, мало того, спас жизнь товарищам... Иванков совершил подвиг, уничтожив боевую машину врага вместе с экипажем, а считал, что ничего особенного не произошло. Как же прекрасен [222] в своей скромности советский человек! А ведь тысячи тысяч воинов так же, как Иванков, дрались в те дни, не щадя жизни, стояли насмерть, преграждая путь врагу...

«Победа или смерть!» – сказал командир взвода танков из 80-го танкового полка лейтенант С. Головнев своему экипажу и приказал механику-водителю дать полный вперед, на позицию артиллерийской противотанковой батареи немцев, которая готовилась открыть огонь прямой наводкой по нескольким советским машинам, начавшим контратаку.

Поднимая тучи пыли, мощный КВ двинулся на врага. Прежде всего наш экипаж рассеял немецких артиллеристов. Затем ворвался на их позиции и раздавил два недобитых орудия. Казалось, Головнев с товарищами шли на верную смерть: один танк с одной пушкой – против четырех орудий врага!

Да. Это был риск, и немалый. Но лейтенант Головнев и его экипаж действовали расчетливо, смело, напористо и внезапно. Это и принесло успех.

Покончив с батареей, танкисты без заминки атаковали пехоту, врезались в ее боевые порядки и, причинив ей немалый урон, направились в тыл немецкого танкового подразделения. Там находились две тридцатьчетверки и два Т-26 под командованием воентехника 2 ранга А. Н. Невзорова из 86-го танкового полка. После длительного тяжелого боя они попали в окружение. Головнев узнал об этом от своего стрелка-радиста, случайно поймавшего в эфире команду майора Воротникова: «Невзорову выходить из боя!», и тут же бросился на выручку. Теперь их оказалось четверо – Невзоров, потеряв один легкий танк, забрал его экипаж в оставшиеся две тридцатьчетверки и решительно пошел на прорыв вражеского кольца.

Путь нашим храбрецам преградили четыре немецких средних танка. Один был навылет пронзен точно посланным снарядом, три остальных взобрались на горку под дубами и открыли бешеный огонь. Но приблизиться боялись, так как дальность прямого выстрела Т-34 превышала дальность прямого выстрела танковых пушек врага.

Фашисты не заметили машину Головнева – все их внимание было сосредоточено на тридцатьчетверках Невзорова. Это и решило исход поединка. Экипаж лейтенанта Головнева первым же выстрелом снес башню одному танку. Два других бросились наутек, под прикрытие своих артбатарей. Но было поздно. Их настигали тридцатьчетверки [223] Невзорова. Мастерски вел свою машину механик-водитель И. Селиванчиков среди разрывов авиабомб и тяжелых снарядов; метко стрелял из пулеметов и пушки башенный стрелок сержант Н. Безуглов. Их командирская машина быстро приближалась к врагам...

Пока горели три немецкие машины, танкисты Невзорова в огневом взаимодействии с экипажем Головнева уничтожили еще штабной автобус, легковой автомобиль с офицерами и раздавили орудие. Маневрируя среди разрывов вражеских снарядов, все танки благополучно преодолели заградительный огонь вражеских батарей и вышли к основной группе. Здесь и произошло знакомство Головнева с Невзоровым, которые до того знали друг друга лишь по фамилиям. После этого, попросив у майора Воротникова разрешения, лейтенант Головнев умчался в свой полк.

Рассказывая о подвиге этих смельчаков, майор Воротников сказал мне:

– Я, товарищ полковой комиссар, еще не видел до такой степени исхлестанных вражескими снарядами танков. Очень советую поглядеть на них.

И мы пошли в подразделение Невзорова. Командир полка ничего не преувеличил: на корпусе только одной тридцатьчетверки мы насчитали более 10 глубоких вмятин от прямых попаданий вражеских снарядов.

На следующий день политотдел корпуса распространил листовку о боевом подвиге экипажей Головнева и Невзорова, о взаимной выручке и смелости, которую проявили танкисты в трудных условиях окружения.

Мне же, кроме всего, было приятно еще раз убедиться в превосходных качествах нашего отечественного оружия и боевой техники.

Разгром пехотного полка немцев

Он сидел перед нами выпрямившись, с горделивой осанкой, свысока разглядывая каждого из присутствовавших при допросе, словно не он, подполковник, командир пехотного полка одной из дивизий 55-го армейского корпуса немцев, а мы оказались в плену. Но пленного выдавали руки: холеные, с тонкими, как у пианиста, пальцами и отполированными ногтями. Руки мелко подрагивали, и чувствовалось – гитлеровский подполковник с двумя Железными крестами на чистом, отутюженном кителе не только волновался, но и трусил. [224]

Подполковник не скрывал досады по поводу того, что его полк и он сам потерпели поражение от неравного ему по чину офицера – русского капитана, «хосподина Хорелофа». Как это получилось? Он, собственно, и сам не мог понять. Все шло «карашо» и по плану. Русские должны были потерпеть поражение, ведь у них, по данным немецкой разведки, почти не осталось танков и мало было «зольдатен». И вдруг...

Я спросил пленного, верят ли он и его (теперь уже бывшие) подчиненные офицеры и солдаты в победу Германии над Советским Союзом?

– Яволь! Конечно, господин комиссар! Мы должны были победить, нет сомнения! Но теперь, после того что я видел в эти дни, я не уверен в нашей победе. Думаю, что некоторые офицеры и солдаты имеют такое же мнение, как я. Столь упорного сопротивления наша армия еще нигде не встречала. Это очшень, очшень опасно!

Да. Это было очень опасно для гитлеровского вермахта. И если в том признавался матерый фашист, то даже со скидкой на неискренность, продиктованную страхом за собственную жизнь, такое признание говорило о многом.

Сидя перед нами все в той же надменной позе, подполковник время от времени украдкой заворачивал рукава кителя и слегка потирал запястья рук. Генерал Фекленко заметил это и велел переводчику спросить, что беспокоит немецкого офицера.

– Ваши зольдатен очшень крепко вязали мои руки за спиной, – огорченно пояснил тот.

– Вязал вас не солдат, а офицер лейтенант Прохоренко, господин подполковник, – уточнил начальник разведки корпуса.

– О! – удивленно воскликнул фашистский вояка и невольно повернул голову в сторону сидевшего в углу землянки Павла Прохоренко.

Пленный отказался подписать обращение к солдатам своего полка, и мы отправили его в штаб армии...

А на переднем крае, перед городом Червоноармейск, еще гремел бой. 40-я танковая отражала одну за другой атаки фашистских частей. Канонада не утихала уже третий день. Червоноармейск за это время несколько раз переходил из рук в руки. С невиданным упорством напирали гитлеровцы на позиции 80-го танкового полка капитана В. М. Горелова. У него действительно мало оставалось людей, а танков – и того меньше. Данные, которыми располагал [225] немецкий офицер, были точны в этом смысле. Но полковник Широбоков усилил часть отрядом истребителей танков (около шестидесяти человек), несколькими пушечными и гаубичной батареями, и танкисты стояли мужественно, наносили по врагу сокрушающие огневые удары. Перед позициями полка неподвижно застыли несколько вражеских танков и бронемашин.

К обеду танки и мотопехота врага хлынули и на позиции 43-й дивизии, на соседей справа и слева, стремясь любой ценой овладеть городом, а затем населенными пунктами Андреевкой, Тотиркой и выйти к Малину. Но, встретив решительное сопротивление 19, 9 и 22-го механизированных корпусов, вынуждены были перейти к обороне.

Однако с утра 21 июля, подтянув свежие силы, фон Клейст возобновил атаки. Накануне артиллерийский дивизион 152-миллиметровых гаубиц-пушек под командованием капитана В. Тимошкина, поддерживая огнем действия 80-го танкового полка, произвел опустошительный огневой налет на большое скопление вражеских танковых подразделений. По данным наблюдения, было подбито и сожжено несколько танков, более десяти бронемашин, уничтожено свыше ста солдат противника.

Наиболее острая схватка с немецкими танками и мотопехотой произошла перед позициями артиллерийских батарей лейтенантов В. Полянского и Н. Васильева. Первыми же выстрелами артиллеристам удалось вывести из строя четыре легких и два средних танка. Это вызвало замешательство в стане атакующих. Оно еще усилилось после того, как приданные полку истребители, смело бросившиеся навстречу стальным громадам, подожгли еще несколько машин. Не уступали в эффективности борьбы и полковые истребители танков из числа бывших механиков-водителей, башенных стрелков и стрелков-радистов. Все вместе они уничтожили гранатами и бутылками с горючей смесью несколько боевых машин и бронетранспортеров.

И все же гитлеровцы не унимались. Ранним утром 22 июля они вновь перешли в решительное наступление, которое началось ожесточенной бомбардировкой позиций наших обеих дивизий. Вслед за этим, но уже на позиции полка капитана Горелова в атаку пошел свежий пехотный полк. Густые цепи автоматчиков, перевалив за танками поросшие кустарниками холмы, ринулись к передним траншеям нашей обороны. Рукава френчей у фашистских [226] солдат были закатаны по локоть, они орали не то песню, не то какой-то свой клич и на ходу поливали короткими очередями окопы обороняющихся.

– Как каппелевцы в кинофильме «Чапаев» – ни дать ни взять та же психическая, – заметил генерал Фекленко, уступая мне место у стереотрубы.

С комкором нельзя было не согласиться. То, что я увидел, было очень похоже на кадры кинофильма. Разница заключалась лишь в том, что каппелевцы шли без всякой поддержки, а гитлеровцы прикрывались броней десятков танков и бронетранспортеров.

Фашистские автоматчики, попытавшиеся продемонстрировать перед нами психическую атаку, жестоко поплатились за это. Капитан Горелов умело расставил наличные силы и как следует встретил их. Командиру стрелкового взвода, укомплектованного бывшими танкистами, лейтенанту Прохоренко он приказал устроить засаду у дороги на Червоноармейск со стороны Житомирского шоссе. В течение прошедшей ночи подразделения полка улучшили оборудование своих траншей, пулеметных точек, ячеек истребителей танков. Была проверена готовность к бою оставшихся танков, артиллерийских орудий и минометов, подвезены боеприпасы, гранаты, бутылки с горючей смесью.

Вместе с начальником политотдела 40-й дивизии батальонным комиссаром М. Н. Тарадаем в 80-й полк В. М. Горелова я приехал со старшими политруками С. Новожиловым и М. Утюжниковым. После короткого совещания с комбатами у командира полка старший политрук К. С. Черный собрал в лесу весь партполитаппарат, пригласив также парторгов и комсоргов подразделений, агитаторов и пропагандистов из числа младших и средних командиров.

Я объяснил собравшимся обстановку в полосе действий корпуса и всей 5-й армии и довел до них боевую задачу командования. Особо отметил тот факт, что врагу не удалось окружить и уничтожить войска нашей армии и осуществить план молниеносного прорыва к столице Украины Киеву. Похвалил наши дивизии, которые, хотя и превратились из танковых в стрелково-танковые, наносят врагу чувствительные удары. Причем достигается это исключительно за счет возросшего мастерства красноармейцев, командиров, политработников.

В тот момент очень важно было командирам и бойцам [227] осознать эту истину, ибо это укрепляло их веру в свои силы. А чтобы поддержать высокий моральный настрой личного состава, я, может, чуть раньше, чем следовало, сообщил собравшимся, что по решению командования корпуса в их дивизию направляется долгожданное подкрепление – танковый батальон, на вооружении которого состоят в основном КВ и Т-34.

Эта новость вызвала бурную радость. И людей нетрудно было понять – ведь здесь собрались танкисты и каждый мечтал пересесть на боевые машины, да еще такие, как наши мощные тяжелые и средние танки. Ребята истосковались уже по родной технике.

Затем выступил батальонный комиссар Моисей Николаевич Тарадай. До сих пор не могу забыть его горячей, проникновенной речи. Это был (он и поныне жив, почти всю войну занимал должности начальника политотдела ряда соединений) талантливый политработник, пламенный пропагандист и агитатор. В конце выступления он призвал всех политработников, парторгов, комсоргов, агитаторов и пропагандистов показать в предстоящем бою образцы стойкости и мужества. А обстоятельства сложились так, что самому начальнику политотдела дивизии довелось в числе первых проявить беззаветную храбрость, воинскую смекалку, мужество и самообладание. Но об этом я расскажу чуть позднее.

Когда все разошлись по местам, чтобы провести беседы в подразделениях, помочь командирам в подготовке к бою, который – все это знали – будет на редкость ожесточенным, мы с Тарадаем и старшим политруком Черным пошли к Владимиру Михайловичу Горелову.

Я не только глубоко уважал этого замечательного командира за его высокую культуру, обширные военные знания (он с отличием окончил накануне войны Военную академию имени М. В. Фрунзе), но и любил как человека за веселый нрав, за простое, доброе отношение к людям, одинаково уважительное и к начальникам, и к подчиненным. Он стал крупным военачальником, войну закончил командиром танкового соединения, полковником. В 1944 году был удостоен высокого звания Героя Советского Союза...

В тот день Владимир Михайлович был озабочен одним: сумеют ли прибывшие на усиление полка специально подготовленные истребители танков устоять перед натиском фашистских бронетанковых подразделений. Народ они [228] еще мало обстрелянный, а стоять будут в центре боевого порядка, на самом главном танкоопасном направлении. Не одни, конечно, а рядом с двумя артиллерийскими (пушечной и гаубичной) батареями. И все же...

Но как показала жизнь, опасения командира танкового полка были напрасны. Истребители сражались стойко, не щадя себя, и полностью оправдали возлагавшиеся на них надежды.

Капитан Горелов подробно доложил мне свой план предстоящего боя и заверил, что воины-танкисты, артиллеристы и истребители 80-го танкового полка не пропустят врага на своем участке обороны. Я уехал, а Тарадай, Новожилов и Утюжников остались в полку, чтобы вместе с его командованием принять участие в бою. О том, как прошел этот бой, нас с комкором подробно проинформировали и мои подчиненные, и Горелов.

Итак, психическая атака.

Передний край полков проходил по выгодной для обороняющихся холмистой местности, поросшей высокой травой и кое-где низкорослым кустарником. Справа он упирался в синие, затянутые маревом перелески. За ними виднелись отдельные строения, а еще дальше – окраинные дома Червоноармейска. Вскоре наблюдатели из батальонов доложили: за первыми цепями немецких автоматчиков и танков появились еще танки и мотопехота на бронетранспортерах.

Танки, окутанные густой бурой пылью, приближались медленно, осторожно. По ним сразу открыла огонь приданная корпусу артиллерия, но основное внимание танкистов 80-го полка было пока сосредоточено на атакующих цепях первого эшелона врага, в составе которых находилось не менее двух батальонов пехоты и двадцать танков.

Горелов, Тарадай, Черный внимательно следили за полем боя – до противника оставалось немногим более пятисот метров.

– Я готов, товарищ командир полка, – доложил капитан В. Тимошкин, командир поддерживающего гаубичного дивизиона.

– Что ж, дорогой, давай! Дай им, гадам, жару! – ответил Горелов.

Гаубичный дивизион ударил дружно, залпом, потом перешел на беглый. Жирные султаны пламени вперемешку с землей высоко поднялись между вражескими боевыми [229] машинами. Вслед за гаубичными батареями огонь внакладку повели минометные подразделения. Низкие разрывы мин накрыли пехоту, притаившуюся за броней. Гитлеровцы бежали так плотно, что каждый разрыв как бы пробивал брешь в их темной массе. Разрыв – брешь. Разрыв – брешь. На это даже смотреть было жутко...

Пушечные и гаубичные батареи, стоявшие на открытых позициях, какое-то время не выдавали себя. Но когда танки подошли к рубежу, который соответствовал дальности прямого выстрела, резко захлопали дивизионки. И в тот же миг над передним краем 80-го полка появились «юнкерсы» с «мессершмиттами». Ободренные поддержкой с воздуха, немецкие танкисты рванулись вперед. Но огонь наших артбатарей не смолк. Напротив, с дальности 300–400 метров прямой наводкой по танкам ударила батарея 122-миллиметровых гаубиц.

Одни танки горели, другие вертелись юлой на одном месте, третьи, потеряв подвижность, вели огонь из пулеметов. В стереотрубу хорошо были видны результаты действия нашей артиллерии. Вот уже подбито и подожжено пять... семь... десять танков. А до переднего края нашей обороны – рукой подать. Автоматчики врага, лихо бежавшие к позиции гореловского полка, не выдержали. Их стройные цепи сломались, рассеялись. Поле покрылось серыми бугорками трупов – этим уже ничего не было нужно. Остальные залегли. Счастливчики спасались в воронках, а те, кому не повезло, изо всех сил работали лопатой, пытаясь как можно скорее зарыться в землю. События продолжали развиваться.

За первой цепью из пыли и дыма появилась вторая. Но и она не в силах была преодолеть заградительный огонь артиллерии, минометов, пулеметов. Однако нужно отдать должное и врагу: огонь со стороны залегших цепей был очень сильный. Гитлеровцы умели биться до конца. Но и это не помогло им.

На опушке подлеска ждали команды капитана Горелова 10 танков – все, чем располагал полк, и рота стрелков-танкистов под командованием старшего лейтенанта Леонида Иванищева. Политруком в ней был любимец полка Владимир Петренко.

Артиллеристы прямой наводки делали свое дело старательно, без суеты и предельно точно. Фашистские летчики прекратили бомбежку, боясь поразить свои войска. Тут-то и началось раздолье для противотанкистов. Расчет [230] сержанта Родиона Квасова, к примеру, из своей 122-миллиметровой гаубицы добивал третий в этом бою танк. Расчет старшего сержанта И. Понтелеева поджег две боевые машины противника.

И все-таки около десятка вражеских танков прорвались через передний край полка. Но недалеко. Их встретили истребители. Метко брошенные бутылки с горючей смесью подожгли один, потом другой. Взрыв от угодившей под гусеницы связки гранат пригвоздил к месту третью машину.

Вновь поднялись в атаку немецкие автоматчики. До них оставалось 50... 30... 20 метров. Из окопов полетели гранаты. Но уцелевшие гитлеровцы упрямо приближались к нашим окопам. Увидев это, капитан И. Журин поднял свой батальон в штыковую. В тот же момент Иванищев и Петренко получили команду командира полка: «Вперед!» А Горелов повел в контратаку танки. КВ и тридцатьчетверки с ходу открыли огонь по бортам тех вражеских машин, которые, маневрируя перед передним краем обороны полка, поддерживали огнем свои прорвавшиеся за линию траншей танки. Гитлеровские танкисты заметались по полю и начали уклоняться от лобовой схватки.

Бросились врассыпную автоматчики. Их давили наши и немецкие танки и бронемашины. Иванищев и Петренко лично подбили, а затем подожгли бутылками с горючей смесью вражеский средний танк, расстреляли его экипаж.

Внимательно наблюдал за полем боя комдив Широбоков. К нему на НП приехали и мы с комкором Фекленко: здесь наметилось главное направление вражеских атак.

Еще через несколько минут произошел наконец перелом в жестокой схватке. Мы отлично видели, как наши танки, преследуя врага, вклинились в его боевые порядки, а некоторые вырвались так далеко, что, по существу, действовали уже в ближайших немецких тылах, что вызвало не только панику, но и бегство врага.

Преследуя гитлеровцев, заметно обогнали товарищей экипажи старшего лейтенанта А. К. Юнацкого и лейтенанта Л. М. Оскина. Совершая рейд по тылам вражеских подразделений, они уничтожили два танка, три орудия ПТО и одну гаубицу крупного калибра, брошенную гитлеровцами на лафете в походном положении. КВ лейтенанта Оскина был тоже подбит, но его экипаж благополучно [231] выскочил из этого пекла и добрался лесом в свой полк уже после окончания боя.

Генерал Фекленко дал команду полковнику Широбокову прекратить преследование противника, прочно удерживать прежние рубежи, а если потребуется где-то улучшить положение – занять новые.

Когда гитлеровцев сломили и погнали назад, сидевший в засаде лейтенант П. Прохоренко увидел на дороге, близ которой он расположил взвод, приближавшуюся легковую автомашину. За ней показалась еще одна. По ним вдогонку била из пулеметов наша тридцатьчетверка. Задний автомобиль вспыхнул и перевернулся от прямого попадания снаряда. В переднем сидели двое – шофер и офицер.

Эту ситуацию мгновенно оценил лейтенант Прохоренко.

– Всем – огонь по колесам, залпом, пли! – скомандовал он.

Автомобиль как-то сразу присел, зашипел и пополз на брюхе, а потом уткнулся передком в стенку кювета и замер. Выскочивший из него офицер бросился бежать. Но Прохоренко с несколькими бойцами настиг его, скрутил руки и увел в кусты.

Это и был командир разгромленного в том бою немецкого пехотного полка...

Капитан Горелов ликовал. Еще бы: 16 танков, до десяти бронетранспортеров, семь орудий, десятки автоматов, более ста убитых солдат и офицеров оставил противник на поле боя. И командира полка в придачу!

Семь танков из десяти потерял полк. Правда, имелась надежда, как доложил Горелову зампотех, быстро восстановить три танка.

...А вечером прославленный командир 80-го танкового полка сидел в палатке генерала Фекленко. За чашкой чаю мы объявили ему приказ о назначении командиром вновь формируемой танковой бригады и сообщили, что по ходатайству командования 40-й танковой дивизии и корпуса он за мужество и отвагу, за умелое руководство полком в боях и достигнутые при этом успехи представлен к высокой правительственной награде. Взволнованный и смущенный, Владимир Михайлович встал перед нами во весь свой богатырский рост. И тогда я, кажется, впервые увидел, как красив этот скромный и бесстрашный человек.

– Служу Советскому Союзу! – негромко произнес он, и эти слова прозвучали как клятва. [232]

Вечером в лесу под Червоноармейском на небольшой поляне выстроился замкнутым четырехугольником весь личный состав 80-го танкового. Бойцы и командиры части провожали своего любимого командира в далекий путь, который он прошел затем с почестями и славой.

И как жаль, что этот талантливый командир, большой души человек погиб совершенно случайно от шальной пули в январе 1945 года...

Спустя несколько дней после отъезда капитана Горелова временно командовавший полком комиссар 80-го К. Черный вместе с батальонным комиссаром М. Тарадаем в жестоком бою подняли полк в штыковую атаку против превосходящих сил противника. Оба комиссара шли впереди – того требовала обстановка. Оба первыми пронзили штыками своих винтовок ненавистных гитлеровцев, увлекая за собой всех воинов части. И враг дрогнул. Но комиссару полка не суждено было увидеть бегущих фашистов: автоматная очередь оборвала жизнь замечательного человека и храброго воина Константина Черного.

Начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Тарадай приказал принять командование полком комбату И. Журину и вместе с ним продолжал руководить боем. Весть о гибели комиссара К. С. Черного молниеносно разнеслась по цепи. Воины с утроенной энергией ринулись на врага. Они жестоко отомстили за гибель своего наставника и старшего товарища.

Неудавшийся сюрприз

Да, это действительно был сюрприз в полном смысле слова. Причем сюрприз весьма неприятный для нас. За истекший месяц непрерывных боев все мы, от командарма до рядового бойца, привыкли к немецкой пунктуальности в режиме ведения боевых действий, построения боевых порядков, тактических приемов и т. д. Раньше пяти утра гитлеровцы, кажется, ни разу за эти недели не начинали крупных наступательных операций, принимали пищу всегда в одно и то же время. Воевали, как говорится, с комфортом.

Мы поневоле начали приспосабливаться к такому режиму и очень часто использовали педантичность противника в своих интересах: то упреждали его на час-два и добивались внезапности, то вовремя парировали удары, наперед зная, когда они будут наноситься и в каком порядке. [233] А иногда обрушивались на немцев в то время, когда они принимали пищу.

А вот 24 июля фашистское командование вдруг изменило своим традициям, чтобы добиться преимущества над нашими войсками, захватив их врасплох. И надо сказать, что в определенной степени это ему удалось сделать. Соединения 3-го моторизованного корпуса немцев начали наступать на коростенско-житомирском участке боевых действий не после пяти утра, как обычно, а в полной темноте – в три часа ночи. Мощная артиллерийская подготовка на всю глубину обороны соединений и частей 5-й армии на ее левом крыле разорвала ночную тишину. Казалось, само небо низринуло на землю огненный смерч, который со страшным грохотом обрушился на все живое. Ни землянки, ни окопы, ни деревья не спасали людей от падавших сверху камней, комьев земли, искромсанных стволов деревьев.

Многоликая и беспощадная, людей повсюду подстерегала смерть. И хотя каждый из нас знал, что так оно примерно и бывает перед наступлением, тем не менее возникало неистребимое желание: как можно скорее вырваться из этого грохочущего ада.

Но прошло немного времени, и напряжение спало. Люди приходили в себя, начали осмысленно действовать, каждый занимал положенное ему место.

По характерному гулу и поднимавшимся к светлевшему небу клубам дыма и пыли можно было определить направление движения вражеских танков и мотопехоты. Артиллеристы пришли в себя, пожалуй, быстрее всех и открыли огонь по вероятным путям движения танковых колонн. На них тут же обрушились «юнкерсы», но их бомбовые удары были недостаточно точны, прицельного бомбометания у гитлеровских асов не получилось.

Организованного отпора с нашей стороны немецкое командование, безусловно, не ожидало, а получив его, вынуждено было снизить темп наступления{7}. А через полчаса на быстро светлеющем горизонте (гитлеровские колонны [234] надвигались с юго-востока) можно было уже различить и танки, и обгонявших их слева и справа мотоциклистов, и бронетранспортеры с пехотой.

С наблюдательного пункта корпуса колонны противника просматривались достаточно четко. Его части двигались в предбоевых порядках. При этом впереди находились уже не танки, а мотопехота на бронетранспортерах и мотоциклах, а уж за ними – танки. Шли они привычным клином, но как бы вывернутым наизнанку. Это новшество в боевом построении наступавших войск наверняка было вызвано тем, что большие надежды возлагались на внезапность удара и панику в наших частях. В предрассветных же сумерках расправляться с мечущимися бойцами было бы сподручнее пехоте, а не танкам.

По согласованию с генералом Н. Ф. Фекленко я немедленно перебрался в 43-ю дивизию. Полковника И. Г. Цибина застал на его НП. Лицо у комдива было землистым, осунувшимся, глаза блестели. Накоротке переговорив с ним и с комиссаром дивизии А. К. Погосовым, я решил пойти в 86-й танковый полк. Там вместе с комиссаром полка А. Л. Каплуновым мы побывали в подразделениях, побеседовали с некоторыми командирами, парторгами рот, агитаторами. Хорошее впечатление произвел на нас боевой настрой, царивший в подразделениях, где агитаторами были Н. Пронин, П. Терешкин, Н. Соболев. Еще накануне здесь прошли беседы с бойцами и младшими командирами. Люди быстро успокоились после внезапной артиллерийской и авиационной обработки позиций полка, все были готовы к бою, внимательно следили за обстановкой.