Текст книги "За каждую пядь земли... "

Автор книги: Иван Калядин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Товарищ полковой комиссар, разрешите доложить новое решение на бой... – обратился он ко мне и предложил такой план. Артиллеристы производят огневой налет по противнику, когда его головные подразделения приблизятся к километровому рубежу. Это, безусловно, расстроит его боевой порядок. С 700–800 метров стрельбу начинают противотанковые орудия и гаубичные батареи, которые стоят на открытых позициях. И только затем с расстояния 300–400 метров огонь открывают танковые пушки, а по сигналу начинается атака.

Я одобрил решение командира полка, а он немедленно передал по телефону соответствующие команды подразделениям. Затем мы перешли к артиллеристам. Стали наблюдать. Грозный гул танков нарастал. Они двигались [61] по шоссе и по обе стороны от него в колоннах подразделений. Мы следили, не отрываясь от стереотруб и биноклей, как заученно четко перемещаются пока на средней скорости танки и бронетранспортеры. По ним никто еще не произвел ни одного выстрела, и гитлеровский офицер, видимо, выжидал.

Прислушиваюсь к разговору командиров полков – Воротникова и Тесленко. Они оживленно обсуждают то, что видят.

– Впереди – танки Т-IV, за ними и на флангах – уступами легкие Т-II и Т-III, – говорит Воротников.

– Это же их танковый клин! – восклицает командир артполка.

– Да. Это клин. Тот самый, о котором так много говорили мы в академии...

И действительно, немцы двигались именно в таком порядке. Танки своей броней создавали впереди как бы непробиваемый щит, за которым укрывались подразделения мотоциклистов, пехота на бронетранспортерах, артиллерийские и минометные подразделения.

– Как у тебя с боеприпасами, Володя, – спросил Воротников командира 43-го артполка майора Тесленко (я хорошо знал, они дружили и были близки домами).

– Два БК есть.

– А у вас, товарищ капитан? – обратился Воротников к командиру дивизиона 152-миллиметровых гаубиц, приданного полку.

– У меня тоже два.

– Хорошо. Жить можно. Начинайте, други, пора! – приказал майор Воротников.

– Первый и третий дивизионы, к бою! – дал команду на огневые позиции капитан. – Первой батарее, цель номер один, по танкам, прицел... угломер... снаряд.... огонь!

Я следил в бинокль за немецкими танками. Они шли спокойно, слегка покачиваясь на неровностях поля, безжалостно подминая гусеницами колосящуюся пшеницу. Густая пыль тяжелой тучей поднималась за машинами, скрывая от глаз все остальное.

Вдруг среди головных танков вскипела земля, вверх поднялись огромные столбы огня и грунта. Один танк, как бы уклоняясь от близкого взрыва, начал задирать гусеницы и падать набок. Затем шлепнулся на обе гусеницы, задымил, а потом ярко вспыхнул. [62]

– Дивизионом, «Лев-1», три снаряда – беглый огонь! – закричал капитан, назвав номер участка заградительного огня.

Начала работу и вся артиллерия дивизии. Дорога и поле вокруг покрылись густой сетью разрывов. Артиллеристы вели подвижной заградительный огонь внакладку. Т-IV, а за ними и все остальные танки перешли в атаку на предельной скорости, стремясь прорваться сквозь сплошную стену разрывов. По ним дружно ударили пушки батареи воентехника 1 ранга Васильева. Немецкие танкисты открыли ответный огонь и устремились туда, где в засаде стоял заслон Васильева.

От прямых попаданий бронебойных снарядов противотанковых пушек и орудий гаубичной батареи уже горели и кружили на месте несколько немецких машин с подбитыми гусеницами. Яркими факелами пылали мотоциклы и бронетранспортеры.

Командир немецких танкистов, видимо, что-то напутал, не зная обстановки, и решил свернуть боевой порядок в походную колонну. Под огнем нашей артиллерии и минометов танковые подразделения врага начали скучиваться, тесниться к шоссе, строиться в колонны. Тут уж майор Воротников не упустил свой шанс. Три разноцветные ракеты, взвившиеся в небо над нашим НП, дали сигнал к танковой атаке. Батальоны с трех сторон устремились к шоссе, ведя огонь на ходу, расстреливая вражеские бронированные «крепости». Вместе с артиллеристами наши танкисты буквально давили мотоциклы, бронетранспортеры, успевшие уже встать на передки артиллерийские орудия.

В небе показалась большая стая фашистских бомбардировщиков. Они пронеслись довольно низко над шоссе, но вряд ли летчики разобрались, что к чему, в этой каше и вновь взмыли в небо. Не помог и второй заход. Потом от общей группы самолетов отделилось звено. Снизившись до бреющего полета, немецкие асы еще раз попытались определить, где свои, а где чужие. Но бомбить танки так и не решились. Сделав еще круг над полем боя, «юнкерсы» ушли восвояси. А яростная схватка продолжалась. Майор Воротников, уже не скрывая волнения, курил папиросу за папиросой, ожидая докладов. Их не было, хотя все мы, а он в первую очередь, понимали, что победа близка. На шоссе, на пшеничных полях горели в основном фашистские танки, бронемашины, мотоциклы. [63]

Перед позицией противотанковой батареи, которая прикрывала дорогу в том месте, где она уходила в лес, а также помогала группе танков Васильева, горело уже около десяти немецких машин. Однако силы нашего заслона по сравнению с той массой танков, которая напирала на его позицию, все же были слишком малы. От прямого попадания вражеского снаряда погиб расчет одного из орудий. Были потери и в других расчетах. Но батарея продолжала поединок. Вдали от ее меткого огня взрывались бензовозы, горели автомобили с каким-то имуществом.

Чадящий, удушливый дым от горевших хлебов застилал все вокруг. Видимость резко упала. Мы с трудом отличали свои танки от чужих. Однако видели, что КВ и Т-34 под командованием воентехника 1 ранга Васильева творили настоящие чудеса. Маневрируя вдоль шоссе, они вели огонь бронебойными снарядами, загоняя вражеских танкистов под прицел противотанковых батарей, которые расстреливали их с предельно близких дистанций. Пытаясь вырваться из этой западни, несколько фашистских танков и бронетранспортеров рванулись к лесу, но быстро скатились под откос, повисли на стволах вековых дубов.

Правофланговый батальон капитана В. Г. Богачева зашел в тыл гитлеровцам и ударил из всех пушек вдоль колонны. Танковые роты старшего лейтенанта Ф. Моточки, лейтенанта Н. Осокина и правофланговая группа под командованием заместителя политрука Б. А. Прокофьева погнали фашистов к лесу, круша их огнем из пушек и пулеметов, подминая гусеницами.

– Вот теперь, пожалуй, и мне пора, – сказал майор Воротников и приложил ладонь к козырьку фуражки. – Разрешите, товарищ полковой комиссар?

– Ни пуха ни пера! Счастливо, Михаил Андреевич! – пожелал я.

Крикнув, как принято, «к черту!», он выбежал из окопа и забрался в свой Т-34. Командирский танк вместе с сопровождавшими его четырьмя тридцатьчетверками устремился к вражеской колонне.

Что такое даже пять танков в умелых руках мастеров маневра и огня, я убедился тотчас же. С появлением этой пятерки на поле боя поднялся, как говорится, дым коромыслом. Один за другим замирали подбитые вражеские танки, вспыхивали бронетранспортеры. Командир [64] полка уверенно вел группу к голове немецкой колонны, туда, где в неравном бою из последних сил дрались артиллеристы и танкисты группы Васильева. Судьба боя решалась сейчас там.

Гитлеровцам удалось поджечь три из шести Т-26 васильевской группы. От батареи противотанковых пушек осталось всего два орудия. У одной тридцатьчетверки разбило трак гусеницы, и Васильев, ведя огонь и маневрируя, пытался заслонить ее экипаж, чтобы дать ему возможность устранить неисправность.

Но танк самого Васильева вскоре был подбит, а потом и подожжен. Командир группы получил смертельное ранение и скончался. Только после боя товарищам удалось извлечь из танка его полуобгоревший труп. Могилу для героя вырыли у того самого шоссе, где он и его подчиненные стояли насмерть...

Мужественно дрались танкисты группы, возглавляемой заместителем политрука Борисом Андреевичем Прокофьевым. Они преследовали восьмерку фашистских танков до окраины Дубно и расстреляли четыре из них. Впереди, и это мы хорошо видели со своего наблюдательного пункта, шел КВ Прокофьева. На счету его экипажа в этом бою было пять вражеских танков, несколько бронетранспортеров и мотоциклов, около 50 уничтоженных солдат-пехотинцев. Подвиг танкиста-политработника был отмечен высокой правительственной наградой.

Вмешательство пятерки танков под командованием майора Воротникова окончательно решило исход боя. Пушки наших КВ и Т-34 буквально прошивали насквозь броню немецких боевых машин. Через четверть часа остатки разбитой вражеской группы попятились и были отброшены к северной окраине Дубно, где им досталось еще и от наших соседей. Такова была участь танкового и мотопехотного полков 13-й танковой дивизии, входившей в состав 1-й танковой группы фон Клейста.

Благодаря тактическому мастерству майора Воротникова, руководившего боем, был наголову разгромлен и отброшен в исходное положение противник, имевший большое численное превосходство. Это существенно улучшило обстановку на левом фланге всей 5-й армии и позволило вывести из окружения 228-ю стрелковую дивизию и вместе с ней один из пушечных дивизионов приданного артиллерийского полка РГК. Теперь части 228-й стрелковой стояли рядом с полками 43-й танковой. Выходя из [65] боя, они не прекратили активных действий, благодаря чему освободили общими силами крупные населенные пункты Пабич, Черные Лозы, Киричи и другие...

Вернулся на НП майор Воротников. Его танк был неузнаваем. На лобовой броне оказалось несколько глубоких вмятин, машину плотно покрывала копоть. Сам командир полка вылез из люка почти без сил.

От имени командования корпуса я с удовольствием поздравил его и личный состав части с крупным успехом.

Выслушав меня и ответив на поздравления, как того требовал устав, Михаил Андреевич устало кивнул в сторону городских окраин Дубно и тихо сказал:

– А я, по правде говоря, уже и не надеялся увидеть ни города, ни вас, Иван Семенович. Честное слово, сам диву даюсь, как мои орлы сумели справиться с такой силищей!

– Что же для тебя, командира полка, оказалось в этом бою самым трудным? – поинтересовался я.

– Самым трудным было принять решение, определить боевой порядок, выбрать момент для атаки, – ответил он, подумав.

А затем в порыве откровенности – ведь это был первый бой в его жизни – Михаил Андреевич признался, что его бросало в холодный пот, когда принимал рискованное решение. Хотелось все рассчитать безошибочно. А разве можно было заранее знать, как будет действовать противник и что ему известно о наших силах?..

– Да мы-то что, – доверительно произнес Воротников. – У нас все же были кое-какие силенки, да и самих было побольше. А вот Васильев!.. Имел, по существу, только четыре танка, а уничтожил двенадцать! Сам погиб, но боевую задачу выполнил блестяще. Это превыше всяческих похвал!

И с ним нельзя было не согласиться. Танкисты и артиллеристы в том бою дрались не только храбро, но и изобретательно. С такими людьми можно свернуть горы.

Всего под Дубно 86-й танковый полк уничтожил 27 июня 30 вражеских танков, две батареи противотанковых орудий, более 20 бронетранспортеров, 20 мотоциклов с колясками, около 10 автомашин и свыше батальона солдат и офицеров. При этом собственные потери полка составили 17 танков – в их числе один КВ и четыре Т-34, – три орудия и около 40 человек ранеными и убитыми. [66]

В это же время 85-й танковый и 43-й мотострелковый полки вели тяжелые бои на северо-западных и западных окраинах Дубно. 40-я танковая дивизия полковника Широбокова отходила под натиском немецкой танковой дивизии. Об этом сообщил Воротникову комдив Цибин, прибывший к нему, чтобы лично поблагодарить майора, его заместителей и весь личный состав полка за успешные действия и одновременно поставить новую задачу...

Забегая вперед, хочу сказать, что всех отличившихся в этом первом бою красноармейцев, командиров и политработников 86-го танкового полка мы представили к правительственным наградам. И награды были вручены смельчакам.

Приказ есть приказ

Слушал я Ивана Григорьевича Цибина и ушам своим не верил. Он сообщил, что получен приказ командующего войсками 5-й армии генерала Потапова. 19-му механизированному корпусу предписывалось в этот же день, 27 июня, отойти к Ровно, занять там оборону и прочно удерживать рубеж Олыка, Ровно. Было уже около 10 утра. На пшеничном поле, у дороги и в садах, окружавших Дубно, догорали и дотлевали подбитые танки, автомобили, мотоциклы. Пахло гарью. Санитары с помощью бойцов бережно переносили к грузовикам раненых, подбирали и хоронили на опушке леса убитых. Гитлеровцы молчали, но было ясно, что у них, как и у нас, идет перегруппировка сил и средств, ведь день был еще впереди. Танкисты укрыли боевые машины в лесу и рощах. Полным ходом шла дозаправка горючим топливных баков, восполнялись израсходованные боеприпасы. Механики-водители в одиночку и группами осматривали ходовую часть, двигатели, приводили в порядок, где это требовалось, отдельные системы и агрегаты.

Вскоре к нам прибыл командир 228-й стрелковой дивизии полковник А. М. Ильин. Он тоже получил приказ на отход во взаимодействии с 43-й танковой. Поздоровавшись, Ильин поблагодарил полковника Цибина за выручку.

– Не меня благодари, а его, – сказал Цибин, представляя майора Воротникова. – Он сегодня здорово отличился. Видишь, сколько намолотил фашистской техники! [67]

Полковник Ильин коротко рассказал, как пришлось воинам его дивизии сражаться в полном окружении. Он подробно охарактеризовал тактические приемы гитлеровского командования, его попытки рассечь советское соединение танковыми клиньями, чтобы затем добивать его по частям.

Большой похвалы командира 228-й заслужили артиллеристы дивизиона приданного артиллерийского полка РГК. Там, где стояли их орудия, врагу ни разу не удалось прорвать оборону. Храбро сражались и артиллеристы артполка самой дивизии. В целом воины соединения уничтожили около полка фашистской мотопехоты и танковый батальон. И все же решающую роль в прорыве кольца окружения сыграли, по мнению комдива, танкисты полка майора Воротникова...

В те часы, когда я находился у Воротникова, на КП корпуса прибыл командарм-5 генерал-майор М. И. Потапов, чтобы поставить новую задачу. И нашему недоумению сразу пришел конец.

Подводя итоги сражения войск армии за Дубно и Млинов, он прямо сказал, что успехи, достигнутые соединениями 9-го и 19-го мехкорпусов, к сожалению, не были закреплены из-за отсутствия достаточных сил и резервов. Не скрыл и того, что противник непрерывно вводит в бой свежие танковые и пехотные соединения, наращивая силу удара на главном направлении: вдоль шоссе на Новоград-Волынский – Киев, а также в районе Берестечко, Боремель, Млинов, Дубно. Поскольку же 22-й механизированный и стрелковые корпуса правого крыла армии ведут тяжелые оборонительные бои против 6-й и 17-й немецких армий и приданной им 1-й танковой группы фон Клейста, Военный совет Юго-Западного фронта счел необходимым и целесообразным отвести 9-й и 19-й мехкорпуса на линию Луцк, Ровно. Это позволит существенно сократить линию фронта и уплотнить боевые порядки всей 5-й армии.

Командарм отметил также, что, хотя контрудар механизированных и стрелковых корпусов не достиг поставленной цели, в ходе его фашистским танковым частям нанесен большой урон в живой силе и особенно в танках.

Задача, поставленная генералом Потаповым, являлась не менее трудной, чем прежняя. Нам предстояло планомерно и организованно, ведя активные оборонительные бои на выгодных рубежах, отвести войска в новый район. [68]

Сделать это было очень непросто, но приказ есть приказ, и этим все сказано...

На прощание командарм сообщил очень приятную новость. Мы узнали, что в результате контрудара 8, 19 и 9-го механизированных, а также 36-го стрелкового корпусов во вчерашнем встречном сражении полностью была разгромлена не только 57-я пехотная дивизия, но и 48-й моторизованный корпус врага. И этот факт, оказывается, был обнародован в очередной сводке Совинформбюро...

Фашистское командование всполошилось не на шутку. Надежда на молниеносное продвижение к Киеву была поколеблена. «Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери, – записал в своем дневнике один из творцов и вдохновителей плана «Барбаросса», тогдашний начальник генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии, генерал Франц Гальдер. – У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство... Противник, как и ожидалось, значительными силами танков перешел в наступление на южный фланг 1-й танковой группы. На отдельных участках отмечено продвижение».

Как ни осторожен в выражениях гитлеровский генерал, но из его записи ясно: ошиблись фашистские стратеги на Восточном фронте в своих расчетах. И грубо ошиблись.

Не случайно чуть позже тот же генерал Гальдер признавался, что они недооценили силы русских не только в сфере экономики и транспортных возможностей, но и в чисто военной сфере, что 8-й танковый корпус русских, глубоко вклинившийся в тыл 11-й немецкой танковой дивизии, вызвал большой беспорядок в их тылу в районе Броды и Дубно...

Очень мне не хотелось верить, что сегодня, сейчас, придется уйти из-под Дубно. И в первую очередь потому, что в частях царил огромный подъем. Бойцы и командиры жизни не жалели, а многие и отдали ее за то, чтобы сокрушить врага, изгнать из захваченных сел и городов. Люди были полны решимости наступать дальше, громить вражескую технику. А вынуждены будут оставить освобожденные города и села, жители которых с такой бурной радостью встречали нас только вчера. Беспокоило и то, что не все и не сразу поймут необходимость [69] этого вынужденного шага. Надо было всеми доступными средствами подготовить воинов к предстоящим событиям. Эта важная безотлагательная задача ложилась прежде всего на плечи командиров и политработников, на партийный и комсомольский актив подразделений. И не зря, видимо, комкор передал, чтобы я срочно прибыл на КП.

Оставив полковников Цибина и Ильина утрясать вопросы дальнейшего взаимодействия (их дивизии по-прежнему оставались соседями), я отозвал в сторону М. А. Воротникова, его заместителя по политической части А. Л. Каплунова и секретаря партийного бюро полка старшего политрука М. А. Галкина. Стараясь быть предельно кратким, поделился мыслями о том, что необходимо сделать в ближайшие часы, до начала отвода полка.

– Главное, товарищи, – внушал я, – разъяснить каждому бойцу, что это не отступление, а отход, необходимый для дальнейшей успешной борьбы с сильным противником. Дорога каждая минута. Действуйте, не теряя времени...

По пути на КП корпуса я увидел первых беженцев. Жители Дубно, окрестных сел и местечек с детьми и домашним скарбом поспешно уходили в леса. Город горел. Пожары бушевали не только в далеких и близких населенных пунктах, но и на полях. А с юго-запада доносился тяжелый гул артиллерийской канонады.

Командный пункт корпуса уже переместился в лес западнее местечка Хомут. Первым увидел меня начальник штаба К. Д. Девятов и пригласил в свою палатку. Он сообщил, что командир корпуса, провожавший генерала Потапова, задержался в 40-й дивизии, но с минуты на минуту должен подъехать. А сам тут же начал знакомить меня с делами и обстановкой.

– Полковник Широбоков ведет сейчас бой с танками 16-й немецкой танковой дивизии, которая пытается прорваться к Ровно, – не торопясь говорил Кузьма Демьянович. – Корпус генерала Рокоссовского тоже атакуют две полнокровные фашистские дивизии – 14-я танковая и 299-я пехотная. Немецкая авиация непрерывно бомбит боевые порядки наших войск.

Сделав паузу, Девятов перешел к нашим делам. Он был убежден, что отвод войск корпуса на рубеж Олыка, Ровно будет сопровождаться тяжелыми боями.

– Немцы несут огромные потери, особенно от огня наших тяжелых гаубичных дивизионов и противотанковых [70] орудий. Видимо, придают киевскому направлению большое значение, а потому и не жалеют ни людей, ни техники. И ведь берут откуда-то новые танки...

– Откуда берут – это понятно не только нам с вами. Зря, что ли, работает на них вся промышленность Европы!.. Но неисчерпаемых запасов не существует... А вот сводка, которую вы показали, радует меня.

Да и как было не радоваться! Только за истекшие сутки войска корпуса уничтожили несколько десятков вражеских танков, более 30 орудий и около двух полков пехоты, потеряв при этом 41 танк (главным образом из числа БТ и Т-26) и около 200 бойцов и командиров убитыми и ранеными.

– А как, Кузьма Демьянович, ты оцениваешь обстановку, наш контрудар? – поинтересовался я, зная высокую компетентность в военном деле нашего начальника штаба.

– Неофициально? Не имея полных данных, я ведь могу ошибиться.

– Что за вопрос. В данный момент меня интересует твое сугубо личное мнение. Я ведь тоже много думаю, пытаюсь осмыслить происходящее. Потому и задал вопрос.

Развернув на столе рабочую карту, Девятов взял в руки карандаш и стал выкладывать свои соображения. Он считал, что наш контрудар не привел к желаемому результату – к разгрому 1-й танковой группы фон Клейста потому, что недостаточно был подготовлен. В результате удары наносились, как говорится, не кулаком, а растопыренными пальцами.

– Обрати внимание, Иван Семенович, на такую особенность, – водя карандашом по карте, сказал он. – 8-й мехкорпус контратаковал в двух расходящихся направлениях: на Радехов – одной группой, а на Дубно – другой. Силы самого мощного нашего корпуса, полностью вооруженного танками Т-34 и КВ, по сути дела, были раздроблены. Наши с Рокоссовским корпуса тоже били в разные точки. А вся беда в том, что на подготовку этой операции было отпущено слишком мало времени. Вот и получилось, что действия всех стрелковых и механизированных корпусов, принимавших участие в контрударе, по существу, не были согласованы, единое управление ими не осуществлялось... Суди сам, я, как начальник штаба корпуса, не получил за истекшие сутки ни одной директивы, [71] ни одного указания, хотя нужда в них была, и немалая. Устойчивая связь со штабом армии, а также между действующими корпусами не была обеспечена в полной мере. А потому каждый действовал сам по себе. Нужен пример? Пожалуйста. Наш корпус, группа Попеля и 36-й стрелковый корпус Сысоева с трех сторон ворвались на окраину Дубно. Ворваться-то ворвались, а завершить операцию по освобождению города не смогли. Не говорю уж о полном господстве вражеской авиации над районами боевых действий...

– Кузьма Демьянович, твое мнение известно комкору?

– Конечно. Все это мы обсуждали в твое отсутствие. Более того, наши взгляды полностью совпадают. Час назад генерал высказал их командарму.

– И как он реагировал?

– Выслушал очень внимательно. А ответил так: «Во многом вы, товарищи, безусловно, правы. Эти недостатки мы тоже видим. Но контрудар показал и другое: войска Красной Армии умеют воевать и побеждать даже такого сильного врага, каким является германский вермахт. Мы разгромили несколько его соединений. Но наша беда, вы это тоже подметили, в том, что не хватает авиации, мало хороших современных танков, а у меня, командарма, совершенно нет резервов. Они на подходе, но пока их нет. У генерала Кирпоноса с этим делом тоже не лучше. Потому и отводим войска, уплотняемся, чтобы высвободить несколько дивизий и получить возможность бросать их туда, где нужен перевес в силах...»

За пологом палатки послышался шум приближающегося автомобиля. Машина остановилась, захлопали дверцы, раздался бас Николая Владимировича Фекленко:

– Девятов у себя?

– Так точно, товарищ генерал, – послышался голос майора Казакова. – Полковой комиссар тоже здесь, у него.

– Вот и чудесно. Все в сборе. Обговорим задачи... [72]

На промежуточных рубежах

Отход

На правом фланге нашего корпуса в полосе действий 40-й танковой дивизии и вдоль всего фронта 9-го механизированного отход начался утром 27 июня. Жизнь показала, что сделано это было весьма своевременно. Несмотря на наши успешные действия, противник, собрав силы, одновременно ударил мощными танковыми клиньями в стыки дивизий и корпусов 5-й армии в общем направлении на город Ровно и со стороны Луцка, и со стороны Дубно. В этой ситуации у командарма не могло быть иного решения.

И все же не просто было убедить бойцов, а нередко даже и командиров в необходимости отхода. Многие никак не могли смириться с тем, что мы должны свернуться в колонны и отступать, оставляя отвоеванную родную землю, с которой сумели выбить врага. Помню, кто-то из артиллеристов даже спросил меня: «А может, это вредительство, товарищ полковой комиссар?..»

Тревога воина не удивила меня. Гитлеровцы не только совершали диверсии чисто военного характера, но и усиленно распространяли через своих агентов, одетых порой в форму командиров и политработников Красной Армии, слухи о предательстве вышестоящих командиров и комиссаров. Враг не брезговал самыми гнусными средствами, чтобы подорвать боевой дух личного состава частей и подразделений, снизить их боеспособность, вызвать недоверие к своим командирам, к родной Коммунистической партии, к Советскому правительству. Особой атаке со стороны фашистской подпольной и открытой (листовки, радиопередачи) пропаганды подвергался политсостав, комиссары: так и только так называли [73] нас, политработников, фашисты с первого дня войны.

Но, несмотря на оголтелую вражескую агитацию, боевой дух войск оставался высоким. Ложь, которую распространяли агенты противника, находила благоприятную почву лишь среди маловеров, трусов и предателей, затесавшихся в ряды Красной Армии. Но таких были считанные единицы. Никаким влиянием в коллективах они не пользовались, а их попытки повторять провокационные измышления вражеской пропаганды и распространять провокационные слухи тут же решительно пресекали сами бойцы и командиры.

Однако отходили все мы с тяжелым сердцем. Понимали, что надо, что иначе нельзя, что это ненадолго, что скоро остановимся, соберемся с силами и вновь ударим по врагу, вышвырнем его за пределы наших границ. И все же болезненно переживали происходящее.

В середине дня мы с комкором Фекленко, остановив свои машины у обочины шоссе, наблюдали за колонной мотострелкового полка 43-й танковой дивизии. И вдруг оба увидели мчавшуюся навстречу общему потоку эмку. Я подумал было, что к нам спешит кто-нибудь из армейского или фронтового начальства, ан нет. Машина остановилась рядом с нами, и из нее вышел полковой комиссар А. К. Погосов.

– Куда это ты мчишься на всех парах, Артем Карпович? – спрашивает комкор.

– К себе в дивизию, товарищ генерал.

– А где был?

– На армейском складе боеприпасов. Пришлось переругаться с артснабженцами из-за бронебойных снарядов. Просто безобразие какое-то: в стрелковые корпуса прут одни бронебойные, а нам – осколочно-фугасные. – Погосов довольно усмехнулся: – Я все же привел их в чувство. За мной идет целая колонна автомашин со снарядами.

– А ты знаешь, что мы отходим по приказу командарма на новый оборонительный рубеж?

Лицо Артема Карповича вытянулось.

– Как это «отходим»? – растерянно спросил он. – Только что с таким успехом наступали, а теперь... Прошу прощения, но я этого никак не возьму в толк...

– Необходимо, Артем Карпович. Необходимо, – задумчиво произнес Фекленко. – А ты молодец, комиссар. Снаряды, [74] да еще бронебойные, нам понадобятся, и очень скоро. Надо только быстрее распределить и развезти их по частям. Ты уж, Артем Карпович, доведи это дело до конца и проследи, чтобы корпусные артснабженцы не обижали артиллеристов, особенно полковые батареи мотострелков. А теперь заворачивай свою машину, там, ближе к противнику, движутся только подразделения прикрытия...

Мы с комкором объехали за два-три часа почти все танковые и мотострелковые полки обеих дивизий. Отход на новый рубеж шел всюду организованно, планомерно, под прикрытием сильных арьергардов, включавших в себя в основном танковые подразделения, усиленные противотанковыми, пушечными и гаубичными батареями. В арьергарде каждой дивизии находился на бронемашине БА-10 командир батареи или дивизиона с рацией, который имел право вызвать огонь всех расположенных на позициях подразделений дивизионной артиллерийской группы.

Артиллерия двигалась в середине колонн. При этом дивизионы перемещались перекатами с таким расчетом, чтобы на огневой позиции все время был в полной боевой готовности хотя бы один из них. Остальные могли развернуться в любой момент и в течение нескольких минут переключиться на поддержку арьергардных подразделений.

Но так продолжалось только несколько часов. К обеду картина резко изменилась. Над нами появились большие группы «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они бомбили отступающие колонны, создавая пробки на дорогах. А гитлеровцы, произведя перегруппировку, бросились вдогонку нашим соединениям, стремясь ударами по флангам изолировать их друг от друга. И надо сказать, что в какой-то степени это удалось им, потому что против каждой нашей дивизии были брошены значительно превосходящие по численности силы.

Например, 40-ю танковую дивизию полковника М. В. Широбокова в районе Родома атаковали несколько танковых и моторизованных полков 55-го армейского корпуса врага. Мало того, используя образовавшийся в результате быстрого отхода 9-го мехкорпуса разрыв между ним и соединениями 5-й армии, занимавшими оборону в районе Луцк, Клевань, немцы ввели здесь в бой более [75] 120 танков. Полковнику Широбокову ничего не оставалось, как дать команду развернуть полковые колонны сначала в предбоевой, а затем в боевой порядок и принять бой.

Против ослабленного 80-го танкового полка подполковника Н. Зыбина на полной скорости, ведя огонь на ходу, ринулось более 50 танков. Однако это не вызвало замешательства среди воинов. Танковые батальоны капитанов В. Горелова и Н. Артемьева, не прекращая движения, развернулись на 180 градусов по обе стороны шоссе и пошли навстречу врагу. Капитану И. Журину командир полка приказал вывести разведроту за придорожные посадки и отразить атаку с места. Здесь же развернулись противотанковая и полковая батареи. Организованным огнем этих батарей и танкистов Журина наши воины отвлекли внимание вражеских подразделений и дали возможность батальонам Горелова и Артемьева выйти на фланги противника. Началась ожесточенная танковая дуэль, в которой с обеих сторон принимало участие более 120 танков. Броня уральская схлестнулась с броней крупповской. Стойкость и выдержка советских танкистов привели в чувство самоуверенных фашистских молодчиков...

Еще большими силами был атакован 79-й танковый полк полковника В. И. Живлюка. Здесь гитлеровцы ввели в бой около 70 боевых машин и полк мотопехоты на бронетранспортерах. Опытный командир полка в считанные минуты привел свои батальоны в боевую готовность, и они заняли исходное положение для отражения атаки. В промежутках между подразделениями полковник Живлюк поставил две батареи 76-миллиметровых дивизионных пушек и две противотанковые батареи, которые, наскоро окопавшись, открыли огонь по немецким танкам и бронетранспортерам. Минометная батарея мотострелкового полка накрыла пространство, где двигалась мотопехота, густой сеткой разрывов. Выждав, когда головные машины неприятеля приблизятся на 400–500 метров к притаившимся в засаде танковым батальонам, командир полка дал сигнал к открытию огня из танковых пушек. В первые же минуты фашистские подразделения потеряли около 15 машин. Мотопехота спешилась и залегла под жестоким огнем минометных подразделений. Фашистские танки, находившиеся в непосредственной близости от позиций противотанковых орудий, заметались по полю, начали маневрировать в поисках выхода из огневого мешка. [76] Тут-то и взревели двигатели наших КВ и тридцатьчетверок. Танки ринулись в атаку.