Текст книги "За каждую пядь земли... "

Автор книги: Иван Калядин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

На командном пункте дивизии в это время кроме нас с генералом Фекленко находились командующий войсками 5-й армии генерал М. И. Потапов и член Военного совета дивизионный комиссар М. С. Никишев. Командарм приказал комдиву Широбокову, всеми силами сдерживая противника, планомерно отводить свои полки к Ровно, активными контратаками сбивать темп его наступления, не дать возможности прорваться к городу.

Несмотря на яростный огонь фашистских орудий, 40-й артиллерийский полк, которым командовал подполковник В. Пономарев, выполняя приказ командира дивизии, развернулся у дороги. Его пушечные дивизионы и дивизион 122-миллиметровых гаубиц заняли открытые огневые позиции и тут же открыли огонь прямой наводкой по танкам врага. Командарм, член Военного совета, комкор – все мы не отрывались от биноклей, чтобы разглядеть сквозь дым и разрывы снарядов место танкового сражения. С восхищением наблюдал я, как с немецких средних танков Т-IV – самых мощных в то время машин германских бронетанковых сил – от прямых ударов 152– и 122– миллиметровых снарядов падали броневые плиты, летели в сторону, словно спичечные коробки, башни вместе с пушками.

Бой был скоротечным. Уже через полчаса гитлеровцы начали пятиться. Командир полка доложил комдиву обстановку и с его разрешения, оставив заслон из нескольких боевых машин да одну противотанковую артиллерийскую батарею, оторвался от врага и начал отходить на следующий рубеж.

Командарм и сопровождавшие его лица уехали. Мы с генералом Фекленко сели в броневик и стали медленно продвигаться в середине колонны 40-й дивизии. В это время командир 43-й дивизии полковник Цибин доложил по радио, что его и 228-ю стрелковую атакуют крупные силы танков и мотопехоты, а боевые порядки полков бомбят 48 «юнкерсов».

Комкор вздохнул и предупредил Цибина: отходить с боем, не задерживаться. А чтобы не оголять правый фланг его дивизии, генерал приказал комдиву Широбокову усилить свой арьергард танковым и мотострелковым батальонами. [77]

Гитлеровское командование имело поблизости достаточные резервы. Быстро восполнив потери, оно вновь двинуло свои войска вперед, и они продолжали преследовать наши дивизии. Внимание противника было приковано к правому флангу. Видимо, он рассчитывал окружить и уничтожить 19-й мехкорпус южнее Ровно. Поэтому арьергардным подразделениям 40-й танковой дивизии приходилось все время отбивать яростные атаки. Все чаще и чаще вызывал огонь артиллерии командир 80-го полка подполковник Зыбин. И хотя фашисты несли чувствительные потери, они так и не дали возможности нашему арьергарду оторваться на значительное расстояние.

Силами только 80-го полка за короткое время боя было уничтожено 10 вражеских танков, 6 орудий и до 300 солдат и офицеров. Наконец в районе населенного пункта Шпаково Зыбину пришлось развернуть оба танковых батальона и перейти в контратаку, чтобы, отбросив немцев, дать тем самым возможность остальным частям дивизии оторваться на более безопасное расстояние.

Батальоны зашли во фланг танковым подразделением противника. Их повел в атаку сам командир полка. Фашисты не ожидали нападения слева. Наши танкисты заставили их развернуться и погнали под убийственный огонь приданного пушечного дивизиона. Из двадцати немецких танков, преимущественно средних, семь были выведены из строя в первые же минуты боя. А большинство уцелевших, получив повреждения, стали отползать за обратные скаты холмов. Этим и решил воспользоваться Зыбин, чтобы вновь оторваться от преследователей. Увлеченный боем, командир полка, забыв об опасности, открыл люк и высунулся по грудь из танка, но тут же был смертельно ранен осколком разорвавшегося неподалеку снаряда.

Полк вывел из боя комбат-1 капитан В. Горелов, наиболее опытный из всех командиров. Ему и приказал комдив Широбоков вступить в командование частью, а на место Горелова был назначен командир разведроты капитан И. Журин.

Части 43-й дивизии тоже отразили первые мощные удары врага, сумели оторваться от него и вместе с частями 228-й стрелковой дивизии отходили на северо-восток.

В 16 часов полковник Цибин отдал приказ оставить местечко Хомут. Жителей на улицах городка совсем не было видно: кто покинул свои дома, кто спрятался в подвалах, [78] погребах, ямах. Мы с Цибиным и Погосовым выехали из Хомута последними. Обгоняя колонну одного из полков 228-й стрелковой, мы увидели, с каким трудом в жару под тяжестью оружия шагала пехота.

Учитывая предельную усталость бойцов, мы с комдивом приняли решение пустить пехоту впереди танковых подразделений. Это означало, что стрелковые роты не будут участвовать в схватках арьергарда и получат возможность скорее добраться к намеченной цели. Ведь пехотинец, находясь в окопе, силен даже против танков и бронетранспортеров. На открытой же местности, на незакрепленном рубеже незащищенному человеку несподручно действовать против бронированных машин. Это решение позволило командованию 228-й дивизии вывести свои части на оборонительный рубеж под Ровно уже к утру 28 июня. И когда мы с боями подошли туда, пехота уже прочно окопалась, что сослужило хорошую службу в последующие дни танковым и мотострелковым подразделениям полковника Цибина.

Три танка против семи

Солнце садилось за низкую полоску тучи на самом горизонте. Оттуда, из-за тучи, и появились быстро увеличивавшиеся в размерах точки. «Юнкерсы» легли на боевой курс и пошли на бомбежку колонны 79-го танкового полка. Не успели они отбомбиться, как из-за пригорка и атаку на голову колонны ринулись фашистские танки. Их было не менее двадцати против нашей неполной роты.

У полковника Живлюка даже волосы на голове зашевелились: 15–20 минут назад по этой самой дороге, по которой навстречу полку мчались вражеские танки, от него уехали комдив Широбоков с начальником штаба майором Г. Травиным. Неужели напоролись и погибли? А еще хуже – попали в плен?

Старший батальонный комиссар А. В. Головко, который остался в полку, чтобы на ближайшем привале провести инструктаж пропагандистов и агитаторов части, подбежал к радийной машине и приказал радисту немедленно вызвать штаб дивизии. Через несколько секунд боец доложил:

– Третий у микрофона!

– Третий? Погоди, это что же, сам Травин? [79]

– Так точно. Начальник штаба дивизии.

От сердца отлегло. Это действительно был Травин.

– Немцы? Какие немцы? – удивленно спросил он, выслушав начальника отдела пропаганды. – Да, мы с комдивом только что проскочили по этой дороге и не заметили ни одной живой души. А вы говорите о двадцати танках и двух батальонах мотопехоты?.. Одну минуту, будете говорить, передаю трубку Первому...

– То, что я услышал, просто невероятно, – резюмировал комдив Широбоков. – Но, коли это говоришь ты, Аким Васильевич, значит, так оно и есть... Ну что ж, бейте их, сволочей, прорывайтесь вперед, к нам.

Но прорваться с ходу не удалось.

Это произошло в районе небольшого украинского местечка. Шоссе здесь было вымощено булыжником, лента его тянулась в густой посадке развесистых лип и кленов, машины здесь двигались словно по зеленому тоннелю: по сторонам ничего не видно, а над головой – будто свод. Это и помогло гитлеровцам, оседлавшим дорогу и затаившимся в засаде, остаться незамеченными и пропустить главные силы дивизии, напасть на ее арьергард, выскочив прямо на середину дороги.

О том, что могло тут случиться, страшно даже подумать. Могло... А не случилось. И все благодаря тому, что у полковника Живлюка в любой обстановке поддерживался образцовый порядок. Никаких отступлений от уставных требований он не допускал. Раз главные силы полка на марше, то впереди них обязательно должно быть охранение. И оно было. Возглавлял его один из командиров рот, фамилию которого, к сожалению, не удалось установить даже по документам. Но не в этом суть. Ротный оказался бдительным командиром. Вовремя заметив опасность, он развернул танковую роту в боевой порядок, выдвинул приданную головной походной заставе (ГПЗ) противотанковую и минометную батареи и завязал бой.

Получив от него доклад, полковник Живлюк догнал ГПЗ, оценил обстановку и приказал командирам батальонов приготовить подразделения к бою. Таким образом, внезапности нападения на арьергард, на которую рассчитывали, судя по их действиям, немцы, не получилось. Их встретила организованным огнем всех средств головная походная застава. И гитлеровцы понесли немалые потери [80] в первые же минуты боя от минометного огня и противотанковых средств.

Что же касается вражеских бомбардировщиков (их было 15), то они сделали три захода, сбросили несколько десятков малых бомб, прочесали дорогу из пулеметов, но особых неприятностей колонне полка не причинили. Однако бой с вражеской группой затянулся надолго. Около двух часов дрались танкисты, артиллеристы и минометчики. Гитлеровцы продвигались медленно, и к главным силам полка успел подтянуться арьергардный батальон капитана К. Шульги, сдерживавший с фронта натиск преследовавших дивизию немецких частей.

По существу, 79-й полк оказался в полном окружения. Противник, вероятно, считал его судьбу уже решенной, потому что вскоре над полем боя появился разведывательный самолет и начал сбрасывать листовки. В них бойцам и «честным» командирам разъяснялось, что положение их безвыходное, и предлагалось сдаваться в плен, арестовав предварительно комиссаров, В этом случае сдавшимся «гарантировались жизнь и хорошее обращение».

Листовки эти никто, кроме старших командиров и политработников, не брал в руки: воинов не интересовало их содержание.

Между тем положение 79-го танкового полка с каждой минутой ухудшалось. Передышка наступила лишь поздно вечером. Полк оттеснил немцев от лесного массива, а затем вошел в лес и занял круговую оборону. Гитлеровцы не проявляли боевой активности. Лишь бросали всю ночь осветительные ракеты. Этим, видимо, они напоминали нам о своем присутствии и хотели дать понять, что уходить не собираются.

Решение, которое приняли полковник Живлюк и старший батальонный комиссар Головко, было единственно верным – до трех часов ночи предоставить личному составу отдых (все бойцы и командиры буквально выбились из сил), с трех до четырех накормить людей горячим завтраком, а в пять утра ударить всеми силами в одном направлении и вырваться из кольца.

Когда подсчитали свои силы и силы врага, находившиеся на участке прорыва вдоль шоссе на Клевань, то оказалось, что по пехоте мы можем иметь превосходство – три к одному. Соотношение по артиллерии было равным. А вот с танками дело обстояло худо: мы могли выставить [81] лишь три против семи. Значит, придется трудно. Без хитрости тут не обойдешься.

– Будем, товарищ старший батальонный комиссар, имитировать основной удар в восточном направлении. Пусть противник считает, что мы пробиваемся к 43-й дивизии. А в действительности двинемся всем полком вдоль шоссе, – предложил Живлюк, и Головко согласился с таким решением.

За ночь все отдохнули, утром позавтракали, провели митинг на лесной поляне, на котором выступили Головко, Живлюк, комбат Н. Кузьменко, некоторые бойцы и командиры. Настроение у танкистов было боевое, а один из них даже сказал так:

– Вчера я очень тяжело переживал, когда мы получили приказ на отход, – ведь хотелось идти только вперед, громить фашистов. А сейчас вижу: идем назад, но все равно бьем этих гадов и в хвост, и в гриву. Так какая разница мне, солдату, где это будет! Лишь бы бить врага! Командирам виднее, куда нам идти – вперед или назад. На то они и командиры, их поставила на эту должность партия. А потому, товарищи, на врага!

Лучше, пожалуй, невозможно было сказать в той обстановке...

Утром полковые разведчики доложили, что у немцев тишина, их солдаты еще не завтракали. Служба наблюдения работает спустя рукава. Если ударить сейше, пожалуй, сомнем их, прорвемся. А ударить лучше всего не вдоль дороги, а восточнее – там у противника ни одного танка.

Данные разведчиков учли. Но решили действовать по прежнему плану. Всю ночь, а особенно на рассвете два танка по приказу полковника Живлюка утюжили опушку леса на востоке. Утром по договоренности с комдивом стрелковая рота 43-го мотострелкового полка имитировала атаку на прорыв к окруженным.

– Немцы клюнули. Молчали, молчали, а потом начали стягивать танки к востоку. Значит, поверили, что будем пробиваться на восток! – обрадованно сказал Живлюк старшему батальонному комиссару Головко перед началом боя.

Орудия полковой батареи на восточной опушке открыли стрельбу прямой наводкой по лесу за поляной, которая отделяла полк от противника. Один из снарядов угодил в бензовоз, заправлявший танки. Пламя разнесло [82] в стороны метров на двести. Горел лес, горела трава, горели стоявшие рядом машины. В это время и был нанесен основной удар на северном фасе кольца окружения, вдоль шоссе на Клевань. Без предварительной огневой подготовки пошли танки, за ними – артиллерия, мотострелки. Только минометная батарея совершила непродолжительный, но массированный огневой налет, когда танки КВ и Т-34 были уже в 100 метрах от цели.

Твердое и умелое руководство со стороны опытного командира полка полковника В. И. Живлюка обеспечило высокую эффективность предпринятого удара. В шесть утра, опрокинув не успевших изготовиться к бою гитлеровцев, 79-й танковый полк присоединился к главным силам дивизии, которая вела в это время тяжелый бой под Малыми Ясениничами и Грушевицей.

79-й полк потерял два танка Т-26, одну бронемашину и техлетучку, 7 человек были убиты и 11 ранены. Гитлеровцы же оставили на поле боя все 7 танков, два бронетранспортера и более 100 солдат и офицеров. Наши воины и в самом деле действовали в этот раз по-суворовски, не числом, а умением. Ведь у наших было только три танка против семи!

Выручка пришла вовремя

Не люблю я слова «окружение». Не любил и не люблю, потому что в первые дни войны нерадивые командиры пытались прикрывать им свои промахи, нежелание творчески подходить к организации боя, к изучению, обобщению и использованию в интересах победы над врагом всех факторов, которые влияют на ход и исход боя. Они-то, чуть что, и кричали: «Попали в окружение», «Вышли из окружения», списывая на него собственные промахи. А окружение это подчас заключалось всего лишь в том, что в тыл просачивались несколько вражеских автоматчиков (в то время это было легко сделать, потому что не существовало сплошной линии фронта), открывали огонь из своих шмайсеров разрывными пулями – и возникал такой ералаш, будто в тылу действительно появился противник. Там, где командиры и политработники плохо работали с личным составом, люди в таких ситуациях были подвержены паническим настроениям.

Мы у себя в корпусе жестоко боролись с подобными настроениями. Вести бой в окружении нам, естественно, приходилось – об одном из таких эпизодов я рассказал [83] выше. В данном случае часть дралась в одиночку, но прорвалась к своим. Однако никто из бойцов, командиров, политработников в разговорах с товарищами и не упоминал, что вырвался из окружения. Воинам были хорошо известны слова комкора Фекленко: «Враг вторгся на нашу землю. Пусть он и чувствует себя в окружении». И мыслили так же.

– Мы били фашистов там, где они стояли на нашем пути, – ответил командир батальона капитан Н. Кузьменко на мой вопрос, каково было настроение в подразделении, когда танкисты поняли, что пехота и танки противника отрезали их полк от основных сил дивизии. – И ни один танкист даже не заикнулся о том, как теперь быть, где взять боеприпасы и прочее. Все понимали одно: нашему батальону предстояло первому атаковать врага вдоль шоссе, опрокинуть его, проложить путь остальным подразделениям части. Это и было сделано.

79-й танковый полк подоспел вовремя. Потерпев неудачу в бою против него, гитлеровцы решили взять реванш севернее, под Малыми Ясениничами, Грушевицей, чтобы тем самым воспретить выход всей 40-й танковой дивизии к местечку Клевань, от которого было всего 23 километра до Ровно. Два полка немецкой мотопехоты при поддержке 75 танков прорвались сюда со стороны Ярославичей и оседлали шоссе Дубно – Клевань, по которому двигались части дивизии. Обстановка крайне обострилась. Дивизия оказалась в тяжелом положении.

Помог, можно сказать, просто случай (на войне его тоже нельзя сбрасывать со счетов). Накануне два тяжелых гаубичных дивизиона приданного корпусу артиллерийского полка РГК заняли выгодную позицию, чтобы поддержать своим огнем отходившие дивизии, до которых, по расчетам командиров-артиллеристов, было около 10–12 километров. Подготовив данные для стрельбы, они связались со своими разведчиками, следовавшими в боевых порядках дивизий, доложили о готовности и ждали команд.

А наблюдатели вдруг доложили: «Танки справа!» Это и была та вражеская группа, которая спешила перерезать шоссе Дубно – Клевань. Батареи 152-миллиметровых гаубиц-пушек немедленно открыли огонь прямой наводкой: расстояние до немецких танков не превышало полутора километров. Эффективность огня тяжелых гаубиц по танкам превзошла ожидания. Мы с полковником [84] Девятовым проезжали чуть позже по этому участку и видели результаты стрельбы. На ржаном поле перед холмами, на которых стоял дивизион, навсегда застыли остовы более двух десятков танков с оторванными пушками, унесенными на десятки метров башнями, проломами в бортах. А по полю были разбросаны гусеничные ленты.

Действия артиллеристов значительно облегчили борьбу с группировкой 14-й танковой дивизии немцев. Она, правда, обошла позиции дивизионов севернее и все же перехватила шоссе. Но это далось врагу большой кровью и значительно ослабило его силы. Да и наши герои-артиллеристы вовсе не думали оставлять фашистов в покое. По их просьбе отступавшая мотострелковая рота заняла оборону вокруг позиций гаубиц, и артиллеристы вновь открыли огонь по танкам и мотопехоте. Но теперь стрельба велась с закрытых позиций.

Сзади, как я уже упоминал, на дивизию наседали передовые части 13-й немецкой танковой дивизии. Комдив Широбоков развернул против них 79-й танковый полк и часть батальонов 40-го мотострелкового полка подполковника Т. Тесли. Все остальные силы были брошены против более мощной северной группы, с которой воевали пока только артиллеристы полка РГК и единственная мотострелковая рота.

Гитлеровцы атаковали непрерывно и со всех сторон. Лишь единственная полевая дорога, соединявшая Малые Ясениничи с шоссе Дубно – Ровно, по которому отходила 43-я танковая дивизия, была свободна. Чтобы не дать врагу осуществить полное окружение дивизии, полковник Широбоков выслал на защиту дороги мотострелковую роту, усиленную батареей противотанковых орудий и ротой минометов.

В эти трудные часы испытания моральных и физических сил бойцов и командиров соединения старший батальонный комиссар А. В. Головко со всем аппаратом отдела политической пропаганды находились в подразделениях вместе с воинами. К середине дня бои на южном и северном концах дороги, ведущей на Клевань, стихли. Лишь артиллерия противника изредка открывала неприцельный беспокоящий огонь по району, в котором располагались части и подразделения 40-й дивизии. Воспользовавшись небольшой передышкой, политработники организовали беседы и политинформации среди красноармейцев, объяснили им создавшуюся обстановку, рассказали о героизме, [85] который проявили бойцы и командиры 79-го танкового полка во время прорыва к частям дивизии.

Батальонный комиссар Н. Минаев в 40-м мотострелковом, а заместитель начальника отдела пропаганды батальонный комиссар М. Тарадай в 80-м танковом полках провели инструктаж пропагандистов и агитаторов, поставив перед партийными и комсомольскими организациями задачу усилить бдительность красноармейцев. Для этого были причины.

Незадолго до затишья одна из рот 43-го мотострелкового полка, двигаясь в боковом походном охранении, столкнулась с неизвестным батальоном бойцов. На требование командира роты, чтобы к нему подошел командир, «бойцы» открыли огонь и начали атаку. Это оказались переодетые в красноармейскую форму фашистские диверсанты. Подоспевшее подкрепление помогло рассеять вражеских лазутчиков. Однако всех нас насторожило то, что враг все чаще стал применять коварные методы ведения войны. Я приказал немедленно рассказать об этом эпизоде во всех частях корпуса...

Работники отделов пропаганды корпуса и дивизий помогли политработникам подразделений в выпуске боевых листков, популяризирующих успехи артиллеристов, которые уничтожили большое количество вражеских танков и бронетранспортеров.

Но времени и условий для проведения партийно-политической работы в больших масштабах у нас, конечно, не было. Поэтому все мероприятия проводились в составе мелких подразделений. Благодаря этому политработники корпуса и дивизий получили возможность глубже вникнуть в дела низовых партийных и комсомольских организаций и групп, увидеть в действии их руководителей, оказывать им практическую помощь в решении неотложных задач идейно-политического воспитания воинов и повышения боеспособности подразделений. Благодаря содействию и контролю наших посланцев улучшились доставка и распределение боеприпасов, стал своевременным подвоз горячей пищи, был организован медицинский осмотр бойцов, прошедших изнурительные марши и напряженные бои.

Насколько это было важно в тот момент, показывает, к примеру, такой незначительный на первый взгляд бытовой эпизод. В процессе осмотра личного состава 40-й танковой дивизии выяснилось, что белье, обмундирование, [86] портянки, особенно у танкистов и артиллеристов, так огрубели от пота и пыли, что у многих воинов появились опасные потертости не только на ногах, но и на кожном покрове тела. С таким положением нельзя было мириться. Фронтовые склады, которые обеспечивали корпуса довольствием, находились где-то под Киевом, дивизионные же запасы чистого белья и обмундирования были весьма невелики. Комдив Широбоков и старший батальонный комиссар Головко, которым доложили о создавшейся ситуации, быстро приняли необходимые меры. И выход был найден. Санобработку решили провести поротно на протекавшей невдалеке речке. За 30–40 минут рота успевала и вымыться, и постирать, и даже просушить постиранное, благо жара стояла нестерпимая. Люди повеселели. Гимнастерки, брюки, пилотки пахли речной свежестью, мягко облегали ступни ног чистые портянки. Все, кто нуждался в этом, получили медицинскую помощь. С новыми силами самое время было вступать в бой...

* * *

Связь нашего КП со штабами дивизий поддерживалась по радио непрерывно. Генерал Фекленко дал указание полковнику Цибину готовить 85-й танковый полк и один батальон 43-го мотострелкового полка для совместного удара с частями 40-й дивизии по северной группе врага. Единственная свободная лесная дорога в расположении дивизии полковника Широбокова использовалась для доставки боеприпасов, в том числе и для тяжелых гаубичных дивизионов приданного артиллерийского полка, так стойко встретившего врага и расстроившего все его планы.

Удары по противнику намечалось нанести около семи часов вечера 28 июня. Однако гитлеровцы упредили нас. Их активные боевые действия начались на полтора часа раньше. Танковые клинья фашистских дивизий двинулись на позиции 40-й танковой с трех сторон, но встретили сильный и расчетливый огонь обороняющихся. Согласно приказу комдива Широбокова немецкие танки и атакующую пехоту расстреливали с предельно близких дистанций: трехсот – четырехсот и со ста пятидесяти – двухсот метров. Огонь разрешалось вести только прицельный. «Каждый снаряд, каждая пуля – в цель!» – призывали в беседах политработники и агитаторы, писали боевые листки и листки-молнии. Стрелять экономно, беречь технику, [87] особенно танки, гласили приказы комдива. Оба приказа были отданы командирам полков и батальонов, которых собрал на лесной поляне полковник Широбоков. Затем суть приказов была доведена до каждого бойца.

А события развивались. Гитлеровцы опять вызвали авиацию. Она непрерывно бомбила позиции обороняющихся, забрасывала их листовками о сдаче в плен. Полукольцо сжималось медленно, но неуклонно. Обстрел всей глубины обороны артиллерией и минометами усиливался с минуты на минуту. В тылы подразделений просачивались небольшие группы вражеских автоматчиков, которые пытались посеять панику, создать видимость полного окружения. Их вылавливали и уничтожали специальные отряды истребителей, но группы появлялись вновь словно из-под земли.

Однако все это не помогло гитлеровцам. Их атаки захлебывались, не успев набрать полную силу. На отдельных участках, в частности на западном, где наступала только мотопехота, дело доходило до рукопашной, во время которой противник нес большие потери, но натиска не ослаблял.

Рота 40-го мотострелкового полка под командованием лейтенанта Ф. Корнеева в течение часа отразила две атаки пехотного батальона, поддержанного тремя танками. На участке роты имелось два противотанковых орудия. С их помощью удалось подбить один танк и раздробить гусеницу другому. Третий ушел за высоту. Батальон гитлеровцев сильно поредел от минометного и пулеметного огня, но все же атаковал в третий раз.

Коммунист Корнеев поднял своих бойцов и первым бросился на врага. Началась рукопашная. Командир роты в упор застрелил фашистского офицера, заколол штыком двух солдат, третьего свалил ударом приклада. Равняясь на командира, за троих дрался каждый воин роты. Дважды был ранен в рукопашной коммунист Корнеев, но он не покинул поле боя, пока не обратили в бегство гитлеровцев, потерявших около взвода солдат.

Окруженный со всех сторон расчет станкового пулемета сержанта Савельева, получив от товарищей ленты с патронами, вновь открыл огонь по врагу. Перед окопом валялось около двадцати вражеских трупов.

Действовавшая на направлении главного удара танковая рота 80-го танкового полка, которую вел в бой коммунист лейтенант Н. И. Мохов, приняла неравный бой с [88] двадцатью фашистскими танками. Немецкие танкисты вели машины по шоссе на средней скорости: в то время они не утруждали себя выбором наиболее удобного и безопасного для атаки места – привыкли к прогулкам по мостовой, как говорили наши ребята. В Европе это создало им ореол непобедимости. Здесь же фашистские молодчики жестоко расплачивались за беспечность.

Подступы к позициям, где замаскировались танки лейтенанта Мохова, прикрывала батарея противотанковых орудий под командованием лейтенанта Д. Устинова. Окопы для пушек были отрыты в мелколесье, слева от дороги, на пригорке с хорошим обзором и обстрелом в сторону шоссе, по которому двигалась танковая колонна врага. Устинов и Мохов условились, что первыми огонь откроют противотанкисты. Их внезапный удар по головным машинам создаст пробку на дороге, заставит гитлеровцев искать выезд на поле, чтобы развернуться в боевой порядок. А выезд надо было искать, потому что вдоль шоссе росли липы и каштаны толщиной в два обхвата. В поисках выхода из западни немецкие танкисты, по расчетам наших командиров, непременно подставят под обстрел борта своих машин. Вот тогда и начнут действовать танки Мохова.

За полем боя зорко наблюдал командир полка капитан В. Горелов, получивший от комдива задачу разгромить противника и обеспечить беспрепятственное движение на Клевань главных сил дивизии. В связи с этим вдоль опушки справа ждали удобного момента для атаки танковые батальоны капитанов Н. Артемьева и И. Шурина.

События развивались почти точно по той схеме, которую наметили командир полка и молодые офицеры Мохов и Устинов.

Гитлеровцы, не ожидая подвоха, двигались с открытыми люками. Первый залп батареи лейтенанта Устинова с расстояния 300–400 метров не вызвал никакой реакции с их стороны. Было похоже, что они просто не поняли, что к чему. И только после того как два головных танка завертелись на месте и задымили, перекрыв узкую дорогу, до них дошло то, что происходит.

– Ничего особенного мы не сделали, – рассказывал мне позднее застенчивый лейтенант Устинов, – а только начали «считать» по очереди танки с головы до хвоста колонны и обратно. Несколько из них загорелись. Остальные, [89] разыскав под огнем проезды между деревьями, начали выходить в поле, стали нащупывать нашу батарею. Ну а мы их, конечно, тут же расстреливали.

Именно в этот момент, о котором говорил Устинов, из подлеска и понеслись на врага танки лейтенанта Мохова: два КВ, три Т-34 и четыре Т-26. Они расстреливали танки и мотопехоту на бронетранспортерах и мотоциклах, которая так и не спешилась.

Экипажи лейтенанта Мохова и командиров взводов его роты лейтенанта С. Михайлова и младшего лейтенанта В. Милашкина уничтожили пять боевых машин врага, раздавили гусеницами три орудия, которые не успели сняться с передков, и более двух взводов мотоциклистов. В тридцатьчетверку лейтенанта Михайлова попал снаряд, перебивший гусеницу. Не прекращая огня, экипаж принялся устранять неисправность, гусеницу удалось натянуть. И хотя в это время был ранен лейтенант, танк все же пошел в атаку. Однако экипаж вновь постигла неудача: вторым снарядом гитлеровцы подожгли их боевую машину.

Приказав нескольким экипажам прикрыть подбитую машину, лейтенант Мохов бросился спасать Михайлова и его подчиненных. Это удалось сделать. Танкисты, поддерживая раненого командира, ушли в тыл, а Мохов с Милашкиным повели свои взводы в атаку на три вражеских Т-IV, которые пытались зайти в тыл артиллеристам батареи лейтенанта Устинова.

Метким огнем из пушки младшему лейтенанту Милашкину удалось поджечь одну боевую машину. Командир орудия из экипажа лейтенанта Мохова – Николай Зимин тоже не упустил удобного момента: он расстрелял один танк, вогнав несколько бронебойных снарядов в баки с горючим.

И с этой вражеской колонной было покончено. Гитлеровцы не выдержали, начали пятиться. Дивизия пошла на прорыв. Немецкая часть, подразделения которой непрерывно прибывали к месту боя и с ходу вступали в поединки с нашими танкистами и артиллеристами, сгрудилась на небольшом участке перед позицией противотанковой батареи лейтенанта Устинова. Это был самый подходящий момент для атаки на противника главных сил полка.

И капитан Горелов дал сигнал. Через четверть часа с гитлеровцами было покончено. Путь на Ясениничи был свободен для остальных частей дивизии. [90]

Выстояли!

Готовясь оказать помощь 40-й танковой дивизии, генерал Фекленко на ходу производил перегруппировку 43-й танковой и частей корпусного подчинения. В штабе корпуса никто не сомневался в мужестве, хладнокровии и способностях полковника М. В. Широбокова. Мы были уверены: он примет все возможные меры, чтобы самостоятельно, своими силами выйти из трудного положения.