Текст книги "Варяг I (СИ)"
Автор книги: Иван Ладыгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Я запоминал все. Расположение хлева и других построек относительно главного дома Бьёрна. Где стояла бочка для воды. Где висели упряжь и инструменты. Где лежала куча камней – потенциальное оружие. Как часто проходили люди.
Я анализировал Балунгу. Его походку. Его привычку сплевывать через левое плечо, прежде чем заговорить. Его хромоту, едва заметную, на правую ногу. Это было его слабое место. По внешнему облику он давно разменял третий десяток – серьезный возраст для этой эпохи. Я чувствовал в нем звериную силу, но скорость и реакция, наверняка, уже были не те.
Не забывал я и про самого себя. Это новое, молодое, сильное тело меня откровенно радовало. В сравнении со «мной прошлым», оно выигрывало в силе и выносливости. А вся та боль и усталость, что я испытывал, были лишь следствием непривычки к тяжкому труду. Но и привыкать к нему мне совсем не хотелось…
Час пролетел в липком, вонючем кошмаре. Я заполнил корзину. Потом вторую. Спина гудела. Руки дрожали. Балунга вернулся, окинул взглядом мои «труды», фыркнул.
– Медленно. Очень медленно, червь. Но сегодня я добр. – Он бросил мне в ноги краюху черствого хлеба. – Жри. И бегом за водой. Бочка ждет.
Я съел кусок. Не жуя. Потом пополз к бочке. Она была огромной, дубовой, тяжеленной, даже будучи пустой. Наполнить ее из колодца… являлось непростой задачей. Но я попытался. Соорудил себе грубое коромысло из палки, валявшейся во дворе. Балунга, видя это, только хмыкнул себе под нос, но возражать против моего метода не стал.
Я таскал воду ведрами. Спотыкался. Поднимался. Балунга бил плетью по спине, если я замедлялся. Солнце поднималось выше. Пот заливал глаза.
Я был пустым. Механизмом. Вещью. Такой же, как эта бочка, как ведро, как навозная корзина.
К вечеру я дополз обратно в хлев. Руки были разодраны в клочья. Спина горела огнем. В глазах стоял туман. Я рухнул на солому, не в силах пошевелиться. Живот сводило от вздутия. Но я был сыт. Сегодня я заслужил свою порцию. И теперь я понимал, почему прогресс так долго шел к людям. Рабский труд отуплял…
Снаружи доносились звуки жизни. Смех. Лай собак. Голоса. Свободные люди возвращались с работы. Они шли в свои дома. К теплу очага. К еде. К семьям.
А я лежал и отдыхал среди скотины… Один. Чужой. Раб. Это нисколечко не воодушевляло. Нужно было что-то менять. Моя легенда о том, что я целитель, почему-то не сработала. Даже после исцеления Хальвдана отношение ко мне не изменилось. Нужны были еще доказательства моей ценности.
Ночь пришла медленно и принесла с собой пронизывающий холод. Животные улеглись, тяжело вздыхая. Снаружи стихли голоса. Остался только ветер. Он завывал в щелях стен, напоминая о бескрайних просторах, о свободе, которая там, снаружи, и которая так недосягаема.
Я не мог уснуть. Я лежал на спине, уставившись в черноту под потолком, и слушал свое дыхание. Я пытался сообразить, как быть дальше. Как мне стоит поступить? С чего начать свое освобождение?
Потом я перевернулся на живот и подполз к стене. К одной из многих щелей между кривыми, неотесанными бревнами. Я прильнул к ней глазом.
И замер.
Огромная и полная луна висела в черном, бездонном небе, усыпанном бриллиантами звезд. Ее мягкий свет лился на фьорд, превращал воду в бухте в жидкое, мерцающее серебро. Темные, величественные силуэты драккаров у причала покачивались на легкой зыби, словно спящие гигантские звери. Их высокие, загнутые носы и кормы вырисовывались против ночного неба, острые и грациозные.
На другом берегу, на склонах холмов, тускло светились огоньки домов. Теплые, желтые точки. От них шел дымок. Наверняка, кто-то рассказывал саги у очага. Кто-то пил мед. Кто-то просто жил.
Была дикая, суровая, первозданная красота в этой картине. Та самая красота, о которой я читал в книгах, которую пытался описать студентам. Красота силы, простоты, единения с природой. Эпоха железа и крови. Эпоха, в которую меня так неудержимо тянуло.
Горькая, едкая усмешка вырвалась из моей груди. Я был в самом сердце своей мечты. И это сердце оказалось вымазано в навозе и пропитано болью.
Контраст между этим великолепием и моим жалким положением был настолько чудовищным, что голова шла кругом. Я – человек 21-ого века, худо-бедно знаток этой эпохи, лежал в холодном хлеву, весь в синяках и царапинах, и смотрел на луну над фьордом.
Но именно эта мысль – «я знаток» – вдруг ожила в мозгу, как искра в пепле.
Я перестал себя жалеть. Надоело… Включился аналитик.
Да, я – раб. Трэлл. Вещь. Но я – вещь мыслящая. Я – актив. Как этот драккар. Как меч. Как стадо коров. У меня есть стоимость. И у меня есть уникальное свойство. Знание.
Я знаю то, чего не знают они. Я знаю, что будет через сто, двести лет. Знаю слабые места их культуры. Знаю принципы гигиены, которые могут спасти жизни. Знаю основы тактики, которые могут принести победу. Знаю различные техники боя и фехтования, хоть давно и не практиковался…
Бьёрн – не бог. Не стихия. Он – расчетливый хозяин. Прагматик. Он видит во всем выгоду. Он забрал меня, потому что я мог пригодиться. Я спас его воина – и мой статус вырос. Пусть я пока этого и не почувстовал.
Этого ярла можно было заинтересовать. Его можно было переиграть. Нужно только свободное время, силы и какой-ниубдь случай. Нужно стать настолько ценным, чтобы моя свобода стала для него выгодной сделкой.
Но это – игра с огнем. Один неверный шаг – и смерть. Слишком явное проявление «не тех» знаний – и меня принесут в жертву Одину.
Нужно быть осторожным. Быть терпеливым. И ждать своего часа.
На этих мыслях усталость наконец свалила меня. Сознание поплыло. Я провалился в черную, липкую яму.
Мне снился кошмар. Я задыхался. Тяжелая, влажная, холодная масса давила на грудь, залепляла рот и нос. Болото. Я тонул в нем. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. А где-то очень далеко, будто в другой вселенной, лежало мое старое, больное тело. В московской квартире. Оно медленно умирало. Сердце билось все реже, реже… и вот-то совсем остановилось. Холод разлился по жилам. Темнота.
Я закричал. Без звука. Задыхаясь.
И проснулся.
От пинка.
– Вставай, туша! – зарычал Балунга. – Новый день. Привычная работа!
Я открыл глаза. Сквозь щели в стенах пробивался серый, тоскливый свет утра. Во рту стоял мерзкий вкус сна.
– Да-да… День сурка! – пробубнил я спросонья.
– Что? – нахмурился Балунга.
– Да так… ничего. – я прикусил язык, вскочил на ноги и принялся за работу.
День повторился. Снова навоз. Снова вода. Снова пинки и унижения. Но теперь я работал молча, сжав зубы. Взгляд был опущен, но мозг бурлил без остановки. Я продолжал изучать. Запоминать. Думать о том, как облегчить свой быт и удивить этих варваров.
К полудню меня, всего воняющего и перемазанного, вывели из хлева, чтобы я почистил загоны для коз во дворе. Свежий воздух ударил в голову, закружил ее. Я жадно глотал его, наслаждаясь минутой передышки.
Как раз в этот момент к дому ярла пришел Асгейр. Тот самый, рыжебородый, с хищными глазами. Теперь я жалел, что Бьёрн не продал меня ему. Знал бы прикуп, жил бы в Сочи… Он вошел во двор не спеша, но его осанка, его сжатые кулаки выдавали напряженность. Он был озабочен. Серьезно озабочен.
Бьёрн как раз вышел из дома, потягиваясь, почесывая живот. Увидев гостя, он нахмурился:
– Асгейр. Какой ветер тебя занес?
– Бьёрн, – отрывисто бросил тот, опуская формальности. Его голос был низким, без обычной насмешливой нотки. – Мне нужна помощь.
Бьёрн насторожился. Он скрестил руки на груди, приняв позу хозяина.
– Какая помощь? У меня своя усадьба, свои заботы.
– Моя жена… – Асгейр с трудом выговорил это слово. – Она больна. Очень. Кричит от боли. Местные знахари… – он с презрением махнул рукой, – пьют мой мед, бормочут заклинания, а ей все хуже.
Я замер, стараясь делать вид, что усердно работаю, но уши превратились в огромные локаторы, ловя каждый звук.
– Сочувствую, – сказал Бьёрн без тени жалости. – Но я не вёльва. Не могу помочь.
– Ты можешь, – Асгейр шагнул ближе. Его глаза горели. – Одолжи мне своего трэлла. Того, что выходил Хальвдана. Говорят, у него… может получиться.
Во дворе наступила тишина. Даже Балунга перестал меня подгонять, заинтересованно наблюдая.
Бьёрн помолчал. Я видел, как в его глазах идет борьба. Помочь собрату-сопернику? Рисковать своим имуществом? Отдать меня, свою новую диковинку, в руки того, кто явно недолюбливает его? Но с другой стороны… закон гостеприимства, пусть и искаженный, мог быть нарушен. Прямой отказ являлся вызовом и слабостью одновременно. Асгейр мог использовать это против него позже.
– Мой трэлл – не игрушка, – наконец сказал Бьёрн. – Он стоит дорого. А твоя жена… кто знает, что с ней? Если он не поможет, ты обвинишь его? А значит, и меня? Или того хуже – что если с ней что-то случится из-за его рук?
– Я прошу, Бьёрн, – в голосе Асгейра прозвучала сталь. – Как сосед. Как дальний родич.
Это было сильно. Отказать родичу считалось тяжелым проступком.
Бьёрн тяжело вздохнул. Он проигрывал, и он это понимал.
– Ладно, – сдался он, но его глаза стали холодными, как лед. – Забирай его. Но на условиях. – Он повернулся и крикнул:
– Балунга!
Тот подскочил.
– Иди с ними. Смотри за трэллом в оба глаза. Если он посмотрит не так, побежит не туда, или… если женщине станет хуже от его снадобий – заруби его на месте. Без раздумий. Понял?
Балунга злобно ухмыльнулся, положив руку на рукоять ножа за поясом.
– Понял, хозяин.
– Иди, – кивнул Бьёрн Асгейру. – И помни… ты мне должен.
Асгейр ничего не ответил. Он лишь кивнул и резко развернулся.
– Ты, – он ткнул пальцем в меня. – За мной.
Мое сердце заколотилось, пытаясь вырваться из груди. Шанс! Это был шанс проявить себя, доказать свою ценность еще кому-то. Но это была и ловушка. Балунга с ножом. Неизвестная болезнь. И риск – колоссальный.
Я поднялся, отряхивая руки от грязи. Балунга грубо толкнул меня в спину.
– Шевелись, знахарь. Покажешь, на что ты способен.
Дом Асгейра был таким же длинным и крепким, как у Бьёрна, но чувствовалось в нем какое-то запустение. Меньше добра на стенах, меньше порядка. Пахло не только дымом и едой, но и болезнью. Кислый, тяжелый запах несварения и страха.
Женщина лежала на широкой деревянной лавке, укрытая грубым одеялом. Она металась, стонала, скручиваясь от спазмов. Лицо было землистым, испарина покрывала лоб и верхнюю губу. Ее глаза были закрыты, но веки судорожно вздрагивали.
Асгейр стоял рядом, мрачный и беспомощный. Его хищная самоуверенность куда-то испарилась, сменившись растерянностью зверя, столкнувшегося с невидимым врагом.
– Вот, – он буркнул, не глядя на меня. – Сделай что-нибудь.
– Сперва я бы хотел вымыть руки. – попросил я.
Хозяин дома кивнул какому-то любопытному мальчишке в соседней комнате. Тот быстро принес кусок мыла из жира и щелока, а также кадку с водой. Я этому приятно удивился. Ведь древние викинги использовали в качестве мыльного раствора мочу.
Приведя себя в порядок, я подошел ближе к пациентке. Балунга встал у выхода, перекрывая путь, его рука так и не отпускала рукоять ножа.
Я опустился на колени у лавки. Прикоснулся ко лбу женщины. Горячий, влажный. Лихорадка. Я аккуратно надавил на живот, чуть ниже ребер. Она застонала, изогнулась от боли. Классические симптомы острого отравления или тяжелой кишечной инфекции. Без антибиотиков, без спазмолитиков… Но не без вариантов.
– Что она ела? – спросил я, обращаясь к Асгейру через Балунгу. – Вчера? Позавчера? Что-то необычное? Может, грибы? Ягоды? Несвежую рыбу?
Асгейр нахмурился, раздраженный моими вопросами.
– Какая разница? Все ели одно и то же! Лечи!
– Разница есть! – я заставил свой голос звучать твердо, хотя внутри все сжималось от страха. – Если это яд, нужно промыть желудок. Если гнилая пища – сорбент. Иначе она умрет от обезвоживания и интоксикации!
Слово «умрет» заставило его вздрогнуть, на остальные он попросту не обратил внимания. Он мотнул головой, сдаваясь.
– Рыба… была странная. Желтоватая. Родственники привезли ее с торгов. Она лежала на дне лодки, могла протухнуть.
– Вот и все, – выдохнул я. План действий сложился в голове, отчаянный и рискованный. – Нужна теплая кипяченая вода. Много. Соль. Уголь из очага, истолченный в пыль. И кора дуба, если есть. Быстро!
Балунга посмотрел на Асгейра. Тот, бледнея, кивнул.
Пока суетились, я поднес к ее носу щепотку соли, растертой между пальцев. Она слабо отвела голову – рефлекс еще работал. Хорошо.
Мне принесли чашку с толченым углем, кружку с густым отваром дубовой коры и ведро теплой воды, в которой плавала крупная соль.
– Теперь слушай меня, – я обратился к Асгейру, уже не как раб к хозяину, а как врач к санитару. – Нужно заставить ее это выпить. Все. До конца. Потом – вызвать рвоту. Это очистит желудок.
Асгейр посмотрел на меня с ужасом. Вызвать рвоту у жены? Это казалось ему кощунством.
– Ты с ума сошел! Я не буду…
– Или она умрет у тебя на глазах! – прошипел я. – Выбирай!
Он стиснул зубы, кивнул. Мы вдвоем с Балунгой приподняли ее. Она слабо сопротивлялась, полубессознательная. Я вливал в ее рот соленую воду, смешанную с угольным порошком. Она давилась, кашляла, но большую часть проглотила. Потом – отвар коры дуба, чтобы закрепить эффект и защитить слизистую.
Потом настал самый отвратительный момент. Я надавил ей на корень языка двумя пальцами. Ее тело выгнулось в мучительном спазме. Началось.
Это было долго, мучительно и унизительно для всех. Но когда все закончилось, она, изможденная, белая как полотно, наконец перестала метаться. Ее дыхание, хриплое и прерывистое, постепенно стало глубже, ровнее. Спазмы стихли. Она погрузилась в глубокий, истощенный сон, но это был сон живого человека.
Я отполз в сторону, вытирая испачканные руки о солому на полу. Меня трясло от напряжения и омерзения. Во рту стоял тот же горький привкус, что и у нее.
Воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием углей в очаге и ее ровным дыханием.
Асгейр смотрел на жену, потом на меня. Его взгляд был пуст. Потрясение от самой процедуры затмило для него даже ее результат.
Балунга молча убрал руку с рукояти ножа. Он смотрел на меня не с почтением, а с откровенным, животным непониманием. То, что я сделал, было для него не магией. Это было чем-то более странным и пугающим – осознанным, методичным насилием над болезнью. Жестоким, но эффективным.
– Она… – Асгейр попытался найти слова. – Она будет жить?
– Шансы есть, – я выдохнул, чувствуя, как адреналин отступает, и накатывает пустота. – Теперь нужно, чтобы она пила чистую кипяченную воду. Маленькими глоточками. И покой. Только покой.
Он молча кивнул, все еще не в силах оторвать взгляд от спящей жены.
Но отпускать меня не торопились. Утро застало нас в том же доме. Я просидел всю ночь на полу, у порога, под присмотром Балунги. Но он уже не смотрел на меня как на раба. Скорее как на полезного и уважаемого зверя.
Женщина проснулась слабой, бледной, но – живой. И главное – без боли. Она с трудом выпила немного воды. При этом жар стал покидать ее. Ей стало значительно легче.
Асгейр подошел ко мне. Он выглядел уставшим, но собранным.
– Все будет в порядке? – спросил он прямо.
– Думаю, да, – ответил я так же прямо. – Нужен покой. Легкая пища. Кипяченная вода. Можно немного соли.
Он кивнул. Помолчал. Видимо, подбирал слова.
– Я не дам тебе серебра, – сказал он наконец. – Оно все равно достанется Бьёрну.
Я молчал.
– Но все долги свои я помню, – он посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд был тяжелым, но честным. – Ты спас мою жену. Поэтому один раз, когда будет нужно… Ты сможешь явиться ко мне. И я выслушаю тебя. И помогу. Но только один раз.
Это было больше, чем я мог надеяться. Не покровительство. Не союз. Но – ниточка. Возможность. Первый крошечный шаг к созданию своей сети. Долг чести считался серьезной валютой в этом мире.
– Я запомню, – сказал я.
Он кивнул и отвернулся.
Дорога назад, в усадьбу Бьёрна, показалась короче. Балунга шел рядом, но не толкал меня, не торопил. Он бросал на меня украдкой, быстрые, испытующие взгляды.
Бьёрн ждал нас во дворе. Он стоял, широко расставив ноги, скрестив руки на груди. Он уже все знал. Кто-то уже успел доложить.
– Ну что, знахарь? – спросил он, и в его голосе не было ни злости, ни насмешки. Был холодный, расчетливый интерес. – Совершил чудо?
Я опустил голову.
– Жена Асгейра жива, хозяин. Ей лучше.
– Так я и слышал, – он подошел ко мне вплотную. Заставил поднять голову. Его холодный взгляд скользну по моему лицу. Он искал что-то. Быть может, признаки колдовства? – Говорят, ты даже не шептал заклинаний. Просто… использовал какие-то странные трюки и неведомые слова.
Я молчал. Сейчас это было лучшей тактикой.
Он вдруг хмыкнул.
– Ладно. Неважно. Ты принес мне пользу. Выручил меня перед Асгейром. Это стоит награды.
Я замер, ожидая пинка или издёвки.
– С сегодняшнего дня, – объявил Бьёрн так, чтобы слышали все во дворе, – твое место не в хлеву. Ты будешь спать в сенях, у двери моего дома. Ты будешь охранять мой сон.
Вокруг наступила тишина. Даже Балунга вытаращил глаза. Это был не просто скачок. Это был прыжок через пропасть. Из грязи – под крышу. Из скота – в почти-люди. В доверенные. Пусть и в самые низшие.
Первый шаг был сделан. Опасный, зыбкий, но – шаг. Я выпрямился и уверенно посмотрел Бьёрну в глаза.
– Благодарю, хозяин.
Он усмехнулся. В его улыбке я заметил какое-то странное алчное предвкушение. Предвкушение той выгоды, которую я еще смогу ему принести.
А я почувствовал, как где-то глубоко внутри, под грудой страха, боли и грязи, шевельнулось что-то теплое и упругое. Надежда. Страшная, рискованная, но – надежда.
Глава 5
Холодный луч солнца, пробившийся сквозь щель между тяжелой дверью и косяком, уперся мне прямо в лицо. Впервые я проснулся не от пинка, не от рыка Балунги, а от этого тихого, наглого прикосновения света.
Я лежал на грубой овечьей шкуре, брошенной в углу сеней – просторного, полутемного предбанника дома Бьёрна. Воздух был густым, как бульон. Запах шкур, жаренного мяса и рыбы, кисловатый дух квашеной капусты, сладковатый аромат тлеющих березовых поленьев и – главное – никакого навоза. Только дерево, кожа и горячая еда.
Я потянулся. Спина отозвалась глухой, привычной болью, но уже не той, что надрывала мышцы. Ладони, туго перетянутые сравнительно чистыми тряпицами, ныли, но не горели огнем. Я выспался. Впервые за все время в этом мире. Не в хлеву, не на мокрых досках драккара, а под крышей. Почти как свободный человек.
Дверь в главный зал была приоткрыта. Оттуда доносились голоса, постукивание деревянной посуды, запах жареной на сале рыбы. Жизнь кипела там, за порогом. Моя же жизнь пока что ютилась здесь, в этом промежутке между внешним миром и миром хозяина. Я был ценным имуществом, которое побоялись оставить на улице. Не цепь, но и не свобода. Ошейник с кольцом все еще давил на шею, напоминая о моем статусе.
Я поднялся, отряхнулся, подошел к двери. Женщины, две крепкие служанки и сама хозяйка, хлопотали у огромного открытого очага. Одна мешала что-то в подвешенном котле, другая поворачивала на железном пруте толстые куски лосося, шипящие и брызгающие жиром. Хозяйка, статная, с лицом, еще хранившим следы былой красоты, резала хлеб. Он был темным, плотным и зернистым.
Она бросила на меня короткий, оценивающий взгляд. Без ненависти, но и без тепла. Как на новую, незнакомую собаку, которую муж привел в дом. Кивнула в сторону пустой деревянной миски, стоявшей на низкой скамье у стены.
Я понял. Мое место – не за общим столом. Но и не с объедками на полу. Я взял миску, молча подошел к котлу. Одна из служанок, рыжеволосая красавица с веснушками, наложила мне густой ячменной каши, а сверху положила кусок рыбы. Она игриво подмигнула мне.
– Спасибо, – улыбнулся я в ответ.
Она вздрогнула, удивленно посмотрела на меня, потом быстро отвела глаза, покраснев. Рабы не благодарили. Это было выше их статуса. Я отошел к своему месту в сенях, сел на корточки и начал есть. Медленно, смакуя каждый кусок. Еда была простой, грубой, но невероятно вкусной после недель соленой тараньки и заплесневелого хлеба.
Через открытую дверь во двор было видно, как просыпалась вся усадьба. Кузнец уже раздувал мехами горн, его сын колотил молотом по железу. Кожевник развешивал на растяжках свежие шкуры. Дети, визжа, гоняли кур. Свободные бонды – землевладельцы, приходившие к ярлу по каким-то делам, – важно прохаживались по двору, поглядывая на работу рабов.
Иерархия просматривалась четко, как на схеме из моих же лекций. Наверху – Бьёрн, его дружинники, старшие бонды. Затем – свободные ремесленники и мелкие землевладельцы. Потом – вольноотпущенники. И в самом низу – мы, трэллы. Но и среди рабов была своя иерархия. Те, кто работал в доме, смотрели свысока на тех, кто копался в поле или чистил хлева. А теперь среди них появился я – загадочный «ярлов знахарь».
Мимо проходил старший раб по дому. Его я видел несколько раз, и он не питал ко мне теплых чувств. Он нес ведро с водой, лицо его было мрачным. Он бросил на меня взгляд, в котором смешались злоба, зависть и непонимание. Я встретил его взгляд и просто кивнул, как равный равному. Не вызывающе, но и не униженно. Он фыркнул, плюнул и прошел дальше.
Старая женщина из трэллов пыталась донести до дома вязанку хвороста. Вязанка была почти с нее ростом, она спотыкалась на каждом шагу. Я быстро доел, отставил миску, подошел и молча взял у нее ношу.
– Я сама, – буркнула она, пытаясь вырвать хворост.
– Позвольте мне, – сказал я мягко, но твердо, и понес вязанку к очагу.
Старуха остановилась, уставилась на меня выцветшими глазами. Потом что-то пробормотала себе под нос и поплелась за мной. Я аккуратно сложил хворост в предназначенный для него ящик у стены. Старуха кивнула, села на низкую табуретку и принялась раскалывать орехи камнем.
Я вернулся на свое место. На меня смотрели. Все те же взгляды: любопытство, опаска, недоверие. Но теперь к ним добавилось недоумение. Я был странным. Не таким, как все. Я не лебезил, но и не бунтовал. Я помогал старухе. Я сказал «спасибо». Я вел себя с каким-то непонятным, внутренним достоинством. Как пленный конунг, а не раб. Это сбивало с толку. И заставляло задуматься.
– Трэлл! К хозяину!
Голос Балунги хлестнул меня по ушам. Я вздрогнул, оторвавшись от наблюдений. Время для разговоров, наконец-таки, настало. Я почувствовал это всем своим нутром.
Я вошел в главный зал. Длинный стол, лавки по стенам, голова кабана на щите, оружие в стойках. Бьёрн сидел на своем месте в центре, допивая что-то из рога. Он был один. Семья и дружинники уже разошлись по делам.
– Садись, – он кивнул на скамью напротив, через стол. Именно – на скамью.
Я сел, стараясь держать спину прямо. Руки положил на колени.
– Ел? – спросил он просто.
– Да, хозяин. Благодарю.
Он заткнул рог пробкой и отложил его в сторону, затем обтер бороду рукавом. Его глаза, холодные и цепкие, как крючья, впились в меня.
– Пришла пора поговорить, Рюрик. Или как там тебя… Море выбросило твое тело к моим ногам. Я дал тебе кров. Ты оказался полезен и заинтересовал меня. Но я до сих пор не знаю, кто ты. И откуда. Это несправедливо.
Он помолчал, давая словам улечься в напряженном воздухе.
– Я подобрал тебя после стычки с людьми конунга Харальда из Дома Грома. Тор благоволил нам и мы победили: один драккар сожгли, другой, видно, ушел на дно. Ты был в воде. Но ты не похож на его людей. Ни повадками, ни одеждой, ни лицом. Чую я это. Ты откуда? Его пленник? С какого корабля?
Я сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. Главное – не соврать в фактах, которые он может проверить. Но и не выложить всю правду.
– Мой корабль… шел с дальнего-дальнего Запада, – начал я осторожно. – Мы везли товары. Шторм… все перевернул. Я не помню многого. Удар по голове, вода, холод… Потом я очнулся уже в цепях на корабле Харальда. Они думали, я богатый купец, что за меня дадут выкуп. Но потом вы напали…
Бьёрн хмыкнул.
– С Запада? Это многое объясняет. Оттуда и странные обычаи. Асгейр говорил, что ты во время лечения его жены использовал слова, которых никто не знает. И методы… без заклинаний. Ты кто? Новый колдун? Особенный шаман? – В его голосе прозвучала легкая угроза. Колдовство среди мужчин не поощрялось.
– Нет, хозяин, – я покачал головой, стараясь говорить уверенно. – Я не колдун. Я… ученый и на ваш манер – скальд дальних земель. Я изучал языки и обычаи многих народов у великих учителей за последним морем. Я записывал саги, лечил людей, давал советы тамошним конунгам.
Я видел, как его глаза сузились. Скальды и мудрецы ценились. Их слова имели вес.
– Учился врачевать? Но как? Без помощи богов? Без жертв?
– Мои учителя… они читали другую книгу. Книгу мира, – я сказал это с подобающей таинственностью. – Они верили, что все в мире связано. Что болезнь – это дисбаланс. И чтобы его исправить, нужно не заклинать духов, а понять причину. Знать свойства трав, минералов, меда… Логику тела. Это знание. Простое знание. Как знать, как точить топор или ставить парус.
Бьёрн задумался, постукивая пальцами по столу. Прагматизм моего подхода явно находил в нем отклик. Колдовство – дело темное, ненадежное. А знание – оно осязаемо.
– Твой язык… наш язык… как ты его узнал? Ты говоришь с акцентом, но практически чисто.
– Я изучал языки многих северных народов, хозяин. Это часть моей… науки. Я слушал речь твоих людей на корабле, в усадьбе. Старое ранение головы… оно стерло многое из моей памяти, но язык… язык вернулся ко мне сразу.
Я рискнул. Я закрыл глаза, сделав вид, что пытаюсь собраться с мыслями, и начал нараспев, тихо, но четко, декламировать. Я перевел древний норвежский отрывок из «Речей Высокого», вставляя пару слов из родного – русского, чтобы звучало экзотично и неузнаваемо:
'Молот Бога
Бьет в барабан
Тверди небесной,
Человеческих ран.
Ворон черный
На крыльях судьбы
Пляшет над миром,
Над гроздьями лжи.
Мудрый в покое
Черпает суть.
Глупый за силой
Падает в путь.
Но правда одна —
Доблесть и честь.
Лишь им удается
Человека вознесть.'
Я замолчал, открыл глаза. Бьёрн сидел, не двигаясь, уставившись на меня. Его лицо было каменным, но в глазах плескалось что-то новое – не просто интерес, а почти благоговение. Для него, человека устной культуры, ритмичная, образная речь, да еще на «древнем языке», была признаком высшей мудрости.
– Вот это да… – наконец выдохнул он. – Ты и вправду скальд. Такой ритмичной речи я не слышал даже от стариков на тинге.
Он отпил из рога, задумчиво сгреб в ладонь крошки со стола.
– Ладно, Рюрик-скальд. Пока что ты заслужил право дышать под моей крышей. Но смотри… – его взгляд снова стал жестким. – Если твои «знания» навлекут на мой дом гнев богов или принесут вред… твоя голова полетит с плеч быстрее, чем ты успеешь вспомнить свою следующую песню. Понял?
– Понял, хозяин.
– Иди. Осмотри усадьбу и наше славное поселение. Но далеко не уходи. Балунга! – крикнул он.
Тот тут же возник в дверях.
– Проследи за ним. Пусть погуляет. Но чтоб не дальше частокола.
Балунга кивнул, поджав губы. Роль няньки ему явно не нравилась.
Выйдя на улицу, я вздохнул полной грудью. Воздух был свежим, с примесью дыма и хвои. Я был не просто рабом на побегушках. Я был… почти вольноотпущенником под присмотром. С новым статусом пришла и новая возможность – осмотреться.
Я пошел не спеша, делая вид, что просто разминаю затекшие ноги. Балунга шел в десяти шагах сзади, как тень. Я чувствовал его взгляд между лопаток.
Поселение было больше, чем я думал. Не просто кучка домов, а настоящее укрепленное селение – хутор. Длинные дома, похожие на дом Бьёрна, стояли поодаль друг от друга, каждый со своим двором, загоном для скота, кузницей или мастерской. Их окружали хорошо обработанные поля, уже тронутые первой зеленью.
В центре, на возвышении, стояло большое, грубо сколоченное здание с высокой крышей – явно место для тинга, народного собрания. Рядом находилось пустое пространство для тренировок дружинников и празднеств.
Я дошел до высокого, бревенчатого частокола, что находился севернее бухты. Сторожевые вышки грозно стремились к облакам. И это были серьезные укрепления. Значит, угроза набегов была вполне реальной.
Отсюда, с возвышенности, открывался потрясающий вид на фьорд. Изумрудная вода, темные скалы, уходящие в небо. У причала качались знакомые силуэты драккаров. Возле одного из них, поменьше, кипела работа. Его вытащили на берег, положили на бок. Несколько человек со скребками и ножами очищали днище от водорослей и ракушек. Другие осматривали обшивку, конопатили щели паклей, пропитанной смолой.
Я не удержался и направился к ним. Балунга нахмурился, но не остановил меня. Спустившись к берегу, я наблюдал, как работают мастера. Руки сами потянулись поправить, посоветовать. Я видел недостатки, очевидные для меня, псевдоисторика, изучавшего чертежи и археологические отчеты.
Один из викингов, коренастый, с седой бородой и умными глазами старого волка, заметил мой пристальный взгляд.
– Чего уставился, трэлл? – проворчал он, не отрываясь от работы.
– Шпангоут, – вырвалось у меня. – Вот этот. Он стоит почти прямо. Если бы его поставили под чуть большим углом к килю… остойчивость была бы лучше. Меньше бы кренилось на волне.
Воцарилась тишина. Все работы остановились. Мастер медленно выпрямился, отложил свой инструмент. Он посмотрел на меня так, будто я только что заговорил на языке троллей.
– Что ты сказал? – спросил он тихо.
Я понял, что совершил ошибку, но отступать было поздно.
– Я сказал… что угол установки шпангоута… ребра жесткости… влияет на остойчивость судна. У вас он близок к прямому. Это делает корабль более поворотливым, но менее устойчивым. У людей с Юга… я видел такие… угол больше. Корабль меньше качает.
Мастер подошел ко мне вплотную. От него пахло смолой, потом и старой кожей.
– Ты откуда это знаешь? Кто тебя учил?
– Я… видел много кораблей, – уклончиво ответил я. – В дальних плаваниях.
Он долго смотрел на меня, потом внезапно хлопнул себя по лбу.
– Так это ты тот самый! Чужеземец-целитель! Тот, что Асгейрову жену с того света вытащил!
Я кивнул. Репутация уже работала на меня.
Мастер почесал затылок, разглядывая свой драккар новыми глазами.
– Угол… остойчивость… – пробормотал он. – И правда, «Морская Змея» последний раз здорово клалась на борт при сильном ветре. Думал, балласта мало… А ты, выходит, в корабельном деле шаришь?
– Я много чего видел, – снова повторил я свою мантру.
Мастер хмыкнул, кивнул, вернулся к работе. Но теперь он поглядывал на шпангоуты уже с пристрастием. Я видел, как в его голове крутятся мои слова.
Я двинулся дальше. Балунга шел за мной, но теперь его молчание было задумчивым.
