Текст книги "Варяг I (СИ)"
Автор книги: Иван Ладыгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Annotation
📜Пожилой и одинокий препод внезапно попадает в прошлое, во времена викингов. Но эта эпоха далека от той, которую он изучал. Мифы здесь реальны. А география сильно отличается... Да помогут ему Тор и Один... Или Перун с Велесом... Хоть кто-нибудь...
Варяг I
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Варяг I
Глава 1
Гул в аудитории колледжа был привычным: шелест страниц, скрип кресел, сдавленный кашель. Воздух пах пылью старых книг, дешевым кофе и легкой апатией пятницы.
Я стоял у доски, чувствуя, как мел липнет к потным пальцам. Передо мной мелькал ряд молодых лиц. Глаза… то внимательные, то скучающие. Я вел самую неблагодарную науку…
Историю.
– Представьте себе Ладогу в восьмом веке, – начал я, стараясь вложить в голос огонь, которого сам давно не чувствовал. – Это вам не каменные палаты Киева. Не прекрасные монументы из «Игры Престолов» или «Властелина Колец». А, скорее, частокол, грязь по колено и дым от горнов, смешивающийся с запахом рыбы и немытого тела. Скандинавский купец – по совместительству варяг и удачливый разбойник. Его богатство – не только меха и арабское серебро. Но еще и знания. Пути по рекам. Умение читать звезды.
Я водил указкой по карте, наскоро нарисованной мелом.
– Вот Волжский путь – серебро с Востока. Вот Днепровский – ведущий к богатствам Царьграда. А Ладога – перекресток. Горнило. Именно там варился тот сплав, из которого позже выковали Русь. Славянин пахал землю, знал лес как свои пять пальцев. Варяг правил ладьей, знал ветер и течение. В те времена браки заключались по расчету. А кооперация была очень важна. Ведь выжить вместе было проще.
Я стал рассказывать о длинных домах скандинавов. О дыме, съедающем глаза. О том, как женщины ткали на вертикальных станках, а мужчины ковали топоры с «бородкой», способные подцепить щит противника. О пирах с кабаном, зажаренным в честь Фрейра, и медовухе, от которой темнело в глазах. О том, как клялись на рукояти меча предка. Как бросали рунические жребии перед походом. Как хоронили в ладье, сжигая вместе с вещами, конем, а иногда и с верным трэллом, чтобы служил в Вальхалле.
Я говорил о сражениях, мифах и легендах. О «стене щитов». О диком реве «УРА!», что значило вовсе не наше «ура», а «судьба!», призыв к Урдр. Говорил о берсерках, накачанных отваром черной белены и кусающих щиты в ярости. О том, как цена жизни некоторых трэллов равнялась цене трех коров или доброго меча.
Студенты слушали. Кто-то записывал. Кто-то смотрел в окно на московскую слякоть. Я видел искру интереса в некоторых глазах. И этого было достаточно. Истории о битвах, пирах, дальних странствиях всегда цепляли. Но это была всего лишь цепь фактов, артефактов и логических построений.
Какой-то парень поднял руку. Студент с задней парты. Худой, в очках с толстыми линзами. На его лице застыла ехидная и вызывающая улыбка.
– Вадим Васильевич! – звонкий, юношеский голос резанул тишину. – Вы так увлекательно рассказываете про быт, торговлю, боевые построения… А как насчет главного? Магия-то была? Ведьмы, руны, вёльвы, предсказания? Один, Тор, Перун – они реально вмешивались в дела простых смертных? Или это все – байки темных людей?
В аудитории захихикали. Скепсис витал в воздухе. Двадцать первый век. Наука. Рационализм. Я видел, как большинство смотрели на спрашивающего с усмешкой. Чудак.
Я глубоко вздохнул. Потер переносицу. Знакомый вопрос. Вечный и соблазнительный тупик для историка.
– «Байки» – слишком упрощенная версия, – начал я спокойно, глядя прямо на него. – Мифология, обряды, вера в сверхъестественное – неотъемлемая часть культуры. Ключ к пониманию их мира. Их страхов. Их надежд. Почему в Ладоге находят амулеты-молоты Тора? Потому что кузнец верил, что бог поможет металлу не сломаться. Почему гадали на рунах? Потому что мир был непредсказуем, а знание будущего давало иллюзию контроля. Почему приносили жертвы? Чтобы задобрить силы, от которых зависел урожай, удача в бою, жизнь. Это – реальность их мировоззрения. Психики, если угодно.
Я сделал паузу, собирая мысли в кулак.
– Но «реальное вмешательство» богов? Волшебство, летающие драконы, огненные мечи? – Я покачал головой. – Нет. Исключено. Археология дает нам оружие, орудия труда, украшения, остатки жилищ. Антропология дает представления о мире. Лингвистика – имена и понятия. Нигде нет доказательств физического вмешательства потусторонних сил. Все «чудеса» имеют рациональное объяснение. Знания природы. Ловкость рук. Сила убеждения. Страх. Массовая истерия. Легенды и саги – это красивая упаковка для исторической памяти, культурных кодов, попытки объяснить необъяснимое с позиций своего времени. Не более того.
Студент-провокатор хмыкнул, но развивать дискуссию не стал. Кажется, удовлетворился. Аудитория в целом со мной согласилась. Видела во мне бастион разума. Опору в море мифов.
Лекция подходила к концу. Я подвел итоги – о сложном переплетении культур, о роли торговли, о военной демократии варяжских дружин. О том, как из этого котла родилось то, что мы зовем Древней Русью. Не благодаря магии. Благодаря людям. Их труду. Их ярости. Их уму. Их страху и надежде.
Звонок прозвенел, как освобождение. Студенты зашевелились, застучали крышками ноутбуков, заговорили. Я быстро собрал свои потрепанные папки… Потрепанные, как и я сам. Еще один день в цитадели мертвого знания был завершен.
Парковка университета встретила меня промозглым ветром и серым небом. Тело отозвалось на холод ноющей болью. Колени ломило. Особенно правое. Старое спортивное повреждение, теперь напоминавшее о себе при каждом шаге вниз по лестнице. Спина одеревенела от часа стояния у доски. Сердце – мерзкий предатель – заныло тупой тяжестью, потом застучало с перебоями, словно пытаясь вырваться из грудной клетки. Я прислонился к холодному металлу своего поддержанного авто – верного, как дворовой пес, и такого же немощного. Вдохнул выхлопные газы и тоску. Сел в машину.
Далее – дорога домой. Вечерние пробки. Красные глаза стоп-сигналов. Агрессивные моргания фар. Радио трещало попсой. Я выключил. Тишина оказалась хуже. В ней было слишком громко слышно собственное дыхание – хрипловатое, с присвистом. И хреновые мысли.
Одиночество. Оно заполняло машину плотнее выхлопных газов за лобовым стеклом. Нет жены. Нет детей. Нет даже кошки. Только старый пес ждал дома.
Вся жизнь – архивы, библиотеки, пыльные витрины музеев, раскопки в грязи под дождем. Изучение мертвых. Реконструкция их быта. Их войн. Их верований, в которые я сам не верил.
Исторический бой когда-то был моей единственной отдушиной. Но очередное чемпионство в ИСБ казалось теперь сном. Ощущение веса настоящего меча в руке, звон клинков, азарт схватки, братство таких же увлеченных психов… Тело тогда слушалось. Было сильным. Быстрым. Молодым. А сейчас оно казалось тюрьмой из ноющих костей, хрустящих суставов и капризного мотора под ребрами.
Я ненавидел свою эпоху. Искренне, до тошноты. Ее пластиковую пустоту. Ее цифровую мишуру. Ее вечную спешку в никуда. Ее цинизм, прикрытый политкорректностью. Меня тянуло туда. В восьмой век. К Рюрику в Ладогу. К Кию на днепровские кручи. К легендарному Славену, к скифам… В эпоху железа и крови. В эпоху, где правда была проста как удар топора. Где честь не была пустым звуком. Где смерть ходила рядом, но и жизнь горела ярче, жарче. Где красота была в силе, в мастерстве, в выкованном клинке, в уходящей за горизонт ладье. Где небо было ближе, а боги – хоть и вымышленные, но хоть как-то объясняли эту жестокую и прекрасную загадку бытия.
Но… Разум тут же бил меня отрезвляющей пощечиной. Любой порез… Банальный порез ржавым гвоздем. Или зубной абсцесс. Или глисты. Или простая простуда. Смерть подстерегала на каждом шагу. Жизнь длиною максимум в тридцать лет. Грязь. Холод. Голод. Постоянный страх перед набегом, болезнью, неурожаем.
Прогресс, как ни крути, дал тепло, свет, медицину, горячую ванну и виски. Вот он, проклятый компромисс. Мечтать о подвиге – и бояться порезаться. Жаждать правды – и ценить комфорт лжи. Я заперт между эпохами. Чуждый здесь. Недостойный там.
Подъезд пах сыростью, дезинфекцией и чужими жизнями. Лифт скрипел, поднимаясь на пятый этаж медленно, нехотя. Как и я. Ключ щелкнул в замке. Тьма прихожей. Потом – радостный топот когтей по паркету, скулеж, теплый комок шерсти, тыкающийся мокрым носом в руки.
– Здравствуй, Бой… – хрипло поприветствовал я друга. Затем присел, обнял старого пса, вжав лицо в его шею. Пахло псиной, сном и безграничной преданностью. – Ну как ты тут? Один? Скучал? Я скучал. Только ты у меня и есть, старина. Только ты…
Он вилял хвостом, стараясь лизнуть лицо. Его слепые от катаракты глаза смотрели куда-то в сторону, но любовь в них была настоящей. Единственной настоящей вещью в этой квартире. Я насыпал ему в миску корма. Звук жадного чавканья наполнил кухню.
Я оглянулся. Квартира – двушка. Не дом, а склеп. Книги. Горы книг. На полках, на столах, на полу. Монографии по археологии Скандинавии. Труды по славянскому язычеству. Атласы древних торговых путей. Сборники саг и летописей в дорогих переплетах и потрепанных советских изданиях. Пыль. Много пыли.
И оружие. Не настоящее, конечно. Декор. Но качественный. На стене – щит-рондаль, копия новгородского, с умбоном и краской, слезшей от времени. Рядом – каролингский меч, точная реплика по находке из Гнёздова. Длиннющий датский топор-бродекс. Славянская секира. Сабли. Все – холодное, острое, красивое в своей смертоносной функциональности. Памятники тем временам. Памятник моей ушедшей силе, моей страсти. Никому не нужный. Как и я сам.
Грусть накатила тяжелой, вязкой волной. Сдавила грудь. Я плюхнулся в старое кресло перед монитором. Включил комп. Машинально налил в граненый стакан виски. «Красный лейбл». Дешево и сердито. Достаточно крепко, чтобы приглушить боль. И физическую, и душевную.
Бухать я начал… Когда понял, что больше не смогу. Не смогу встать в строй на ристалище. Не смогу три часа махать стальным тренировочным мечом под палящим солнцем. Когда колено окончательно отказало после прошлогодней экспедиции под Старую Ладогу. Когда сердце впервые громко заявило о своем износе. Когда последние «мои пацаны» по реконструкции, видя мою немощь, стали звать на посиделки все реже. Будто выдернули стержень. Выключили свет. Оставили в холодной пустоте с книгами и декоративными клинками. Виски стал единственным теплом. Липким, обжигающим, разрушительным. Но теплом.
Я сделал глоток. Огонь прошел по пищеводу, разливаясь в желудке тупым жаром. Еще глоток. На экране мелькнул браузер. Я тупо кликал по ссылкам. «Новые исторические фильмы». «Документальные расследования о варягах».
Но везде царили тупой пафос, ляпыи попса, приправленная патриотизмом или западным глянцем. На одной из вкладок полуголая фурия застыла с мечом в руке… Пф. Я хмыкнул. Выпил еще. Стакан опустел. Налил новый. Пальцы слегка дрожали.
Тупая тяжесть за грудиной сменилась знакомым, леденящим страхом. Сердце барахлило. То замирало, то бешено колотилось, как птица в клетке. В ушах стоял гул. На спине под рубашкой проступил липкий пот. Я откинулся в кресле, закрыл глаза. Рука сама потянулась к стакану. Еще глоток. Но это уже не помогало. Только добавляло масла в огонь. Тело ломило. Колени горели. Спина была одним сплошным узлом боли.
Я смотрел сквозь опущенные веки на ряды книг, на мерцающий экран, на силуэты оружия на стене. Бессмысленно. Все бессмысленно. Вся эта жизнь. Пыльный профессор, читающий лекции о величии мертвых. Одинокий старик, топящий отчаянье в дешевом пойле. Бывший воин, чье оружие стало музейным экспонатом.
«Инфаркт или инсульт… – пронеслось в голове. – Неважно. Приди. Забери. Кончи эту пародию. Дай покой. Или… Или дай шанс на перерождение».
Теория квантового бессмертия в этом пьяном тумане сейчас казалась мне соломинкой. Ведь сознание не умирает. Оно… перемещается. В другую ветку реальности. Где ты еще жив. Или где ты – другой. Молодой. Сильный. Где можно начать все сначала. В другом времени. В другом месте.
Было бы здорово… Оказаться там. У истоков. В гуще событий, о которых ты читал тонны книг. В эпохе правды. Даже если эта правда – смерть от пореза или топора врага. Лучше яркий миг в настоящем, чем вечность в этом… застывшем памятнике.
Боль в груди сжалась тисками. Стало трудно дышать. Очень трудно. Я попытался вдохнуть глубже – не получилось. Горло сжал спазм. Стакан выпал из ослабевших пальцев, упал на ковер, не разбившись. Виски пропитал ворс, запах стал резким, сладковато-тошным. Сердце заколотилось, бешено, неровно, выбивая ритм агонии. Темнота поплыла перед глазами.
Я не боролся. Не звал на помощь. Наоборот. Я ждал. Ждал этого. Ждал конца. Или начала. Мысленно рвался вперед, к свету, к неизвестности.
Сознание стало уплывать. Боль отступила, сменившись странной легкостью. Я падал… нет, меня несло куда-то. В темноте. Потом – точка света. Маленькая. В конце длинного, узкого тоннеля. Она росла. Притягивала. Знакомая загадка. Вечный вопрос. Что там? За чертой? Ничто? Блаженный покой? Ад? Рай? Или… дверь?
Я шел на свет. Шел без ног, без тела. Чувством. Жаждой. Любопытством. Страхом. Надеждой. Свет залил все. Ослепил. И…
Я почувствовал холод. Ледяной и пронизывающий до костей. Я вскрикнул, но вместо звука в горло хлынула соленая, обжигающая горло вода. Я захлебнулся. Ощутил панику! Рефлекторный вдох – и снова вода. Густая, соленая. Она заполнила рот, нос, ударила в легкие. Я тонул! Глаза резало солью. Я открыл их, отчаянно пытаясь сориентироваться. Мутно-зеленый мир. Пузыри воздуха, уходящие вверх, к поверхности. Туда, где светился красный отблеск. Что-то горело? Я инстинктивно забился, загребая руками. Тело! У меня было тело! Молодое! Сильное! Но оно не слушалось, скованное паникой и холодом. Кислород кончался. Темнело в глазах. Последним усилием я рванулся вверх, к красному свету. Греб изо всех сил.
Голова вырвалась на поверхность. Я судорожно вдохнул, закашлялся, выплевывая воду. Воздух! Холодный, резкий, но воздух! Я хрипло задышал, отчаянно цепляясь за жизнь.
И увидел картину маслом.
Вода вокруг была черной, маслянистой. И горела. Пламя лизало поверхность, отражаясь кровавыми бликами. Дым – едкий и черный – стелился по воде.
На волнах покачивались корабли – драконы. Длинные, узкие, с высоко загнутыми носом и кормой, увенчанными звериными головами. Драккары. Всего пара. Их борта были охвачены пламенем. Один, ближайший, горел особенно ярко.
Я видел фигуры людей – точнее, силуэты в дыму и пламени. Они метались, падали за борт, кричали. Крики были дикими, нечеловеческими, на незнакомом, гортанном языке. Но я понимал! «Огонь!», «Руби канат!», «Воды!».
Я замер, трясясь от холода и ужаса, пытаясь осознать. Где я? Что это? Съемки фильма? Бред умирающего мозга?
Гигантская тень накрыла меня. Я обернулся. Еще один драккар, огромный, мрачный, подошел вплотную. Его борта, почерневшие от смолы, возвышались надо мной как стена. На носу красовалась резная голова дракона, оскаленная в немом рыке. На борту мельтешили люди. Бородатые. В кольчугах, натянутых поверх стеганых курток. В шлемах с наносниками. С топорами и копьями в руках. Лица у них были жесткие и обветренные. Их глаза недобро сверкали в отблесках пожара. Волки на двух ногах. Не иначе…
Один из них, здоровенный детина с рыжей бородой и шрамом через левый глаз, стоял у самого борта. Он смотрел на меня без какой-либо жалости. С любопытством. Как на выброшенную морем диковинку. Потом его лицо расплылось в ухмылке, обнажив кривые желтые зубы.
– Эй, щенок! – рявкнул он. – Небось, с другого берега? Не повезло тебе, червяк!
Прежде чем я успел что-то сообразить, он молниеносно наклонился. Грубая, волосатая рука впилась в мои мокрые волосы. Больно! Я вскрикнул. Вторая рука схватила меня за складку мокрой рубахи на спине, будто за шкирку.
Я почувствовал себя котенком. Мои попытки вырваться были жалкими. Мускулы на его руке вздулись буграми. Он напрягся. С хриплым смешком рыжий детина рывком поднял меня из ледяной воды. Я болтался в воздухе, кашляя и захлебываясь, чувствуя, как капли стекают по телу.
Он перекинул меня через деревянный фальшборт. Я грузно шлепнулся на мокрые доски палубы. Качнул головой, пытаясь отдышаться, протереть глаза. Вокруг стояли другие воины. Они смотрели и смеялись хриплым, звериным смехом. Пахло потом, смолой и кровью.
Рыжий великан наклонился ко мне. Его дыхание пахло луком и вяленой рыбой. Ухмылка стала шире, злее.
– Гляньте! Подарок моря! – он оглянулся на своих. Потом ткнул толстым пальцем мне в грудь. – Живой! Значит, силен духом. Или просто везуч. – Его глаза, холодные, как галька на дне, впились в меня. – Запомни, червь. Ты теперь мой. Мой трэлл. Будешь таскать мои доспехи, чистить мое оружие и лизать мои сапоги. Понял?
Я попытался что-то сказать. Возразить. Объяснить. Кто я. Откуда. Что это ошибка. Но голос не слушался. Спрятался, зараза…
Рыжий раздраженно фыркнул. Мелькнуло мгновение – и его кулак, размером с мою голову, со всей дури рванул мне в челюсть. Мир взорвался белой вспышкой боли. Звон в ушах заглушил все. Я не почувствовал падения. Только черноту. Густую, бездонную, как воды холодного моря.
Глава 2
Очнулся я резко. Как будто кто-то влил за шиворот ледяной воды. Один миг – темнота и чувство падения в бездну. Следующий – крепкий удар по всем чувствам сразу.
Голова гудела тупой, разрывающей тяжестью, будто по ней методично лупили кувалдой. Болела челюсть – там, куда здоровяк вмазал своим пудовым кулачищем. Болели запястья – они были туго стянуты за спиной грубой, вонючей бечевкой, врезавшейся в кожу при каждом неловком движении. Болели ребра – видимо, досталось мне, когда волокли по палубе.
Звуки врезались в сознание, оттесняя боль: скрип – старый, терзающий нервы; жалобный треск снастей где-то высоко над головой и шум… Непрерывный, многоголосый. Шум ветра, рвущегося в парус. Шум воды – она булькала, плескалась, билась о борт где-то совсем рядом. И голоса. Грубые, хриплые, перекрикивающие ветер и воду. Говорили на том же ломаном, но понятном языке. Проклятия, короткие команды, смех – злой, отрывистый.
В ноздри ударил запах… Разнородный и густой, как протухший бульон. Соленый, резкий дух моря смешивался с терпкой, горьковатой вонью дегтя, которым, видимо, проконопатили щели. Добавьте к этому кислый, тошнотворный запах пота немытых тел. Много-много тел.
И еще… рыба.
Сушеная, соленая, всякая! Этот микс бил по носу, заставлял глотать слюну. Меня чуть не стошнило с непривычки.
Я лежал на спине, уткнувшись затылком в шероховатые, влажные доски палубы. Над головой раскинулась бесконечная, холодная бирюза неба. Ни облачка. Солнце палило, но его жар не мог пробить ледяной морской ветер, продувавший насквозь мой холщовый мешок, который по недоразумению звался рубахой.
Понятное дело, я испытывал шок. Некультурный, глубокий и парализующий. Мозг отчаянно цеплялся за последние осколки памяти.
Лекция. Дорога домой. Боль в груди. Одиночество. Собака. Стакан виски. И – точка. А потом – ледяная вода, хаос битвы, бородатый викинг, удар.
И вот я здесь.
Связанный. На драккаре – в этом я не сомневался. Уж больно характерное судно несло нас по волнам. Вокруг были суровые бородатые мужики. Неужели… правда? Не галлюцинация? Не предсмертный бред?
Но каждая доска под спиной, каждый веревочный узел, впивающийся в запястья, каждый дубовый борт, вздымающийся и падающий на волнах – все кричало о жуткой, невероятной реальности. Я был здесь. Но в качестве кого? Кто я теперь? Добыча? Вещь? Тот, кого можно выбросить за борт, не моргнув и глазом?
Тени заслонили солнце. Я зажмурился, потом медленно открыл глаза. Надо мной нависли трое. Поглядывали они на меня с откровенным и животным любопытством. Как на диковинного зверя. Судя по их виду – типичные викинги. Настоящие. Как с картинок из моих же лекций, но в тысячу раз более живые, грубые и опасные.
Светлые волосы, заплетенные в небрежные косы или просто растрепанные ветром. Бороды – рыжие, русые, седые – спутанные, в кусках засохшей грязи и, возможно, крови. Лица – обветренные, обожженные солнцем и морозом, покрытые сетью морщин и шрамов. Глаза – голубые, серые, зеленые – холодные, как само море. Одежда – грубые шерстяные рубахи и штаны, кожаные куртки поверх, у некоторых – кольчужные рубахи, короткие, до бедер, с разрезами для движения. На ногах – кожаные сапоги или просто обмотки. Оружие – повсюду. Топоры за поясом, ножи-саксы, у одного на спине – короткий лук и колчан.
И запах. Их запах… Он накрыл волной. Пот, старое сало, которым, видимо, смазывали кожу и железо. И что-то звериное, первобытное. Запах силы, не знающей сомнений и жалости. Один из них, самый крупный, с медвежьими плечами и густой бородой, наклонился.
Я узнал его. Тот самый, что саданул мне по морде при первом знакомстве. Его маленькие, глубоко посаженные глаза буравили меня. Он ткнул толстым, грязным пальцем мне в грудь.
– Очнулся, наконец? – Его голос был низким, хриплым, как скрип несмазанных колес. – Дрых как сука после щенков. Думал, в Вальхаллу прорвался? Ха! Хрен тебе!
Он осклабился, показав крепкие, желтые зубы. Засмеялся. Остальные двое просто смотрели, без эмоций. Хозяин и его охрана? Или просто любопытные?
Медвежья лапа схватила меня за ворот рубахи, грубо приподняла с мокрых досок. Я повис, как щенок, едва удерживаясь на носках. Боль в запястьях стала острой, жгучей. Задыхаясь от нахлынувшего страха и унижения, я попытался упереться ногами.
Бесполезно.
Он держал легко, одной рукой. Его дыхание, густое, смердящее луком и перегаром от какого-то крепкого хмельного, било мне в лицо.
– Так, слушай сюда, – прохрипел он, придвигая свое мордатое лицо так близко, что я видел каждую пору на его носу, каждый шрам на щеке. – Я – Бьёрн Веселый! Это мой драккар. Мои воины. И ты – моя добыча. – Он ткнул пальцем себе в грудь. – Теперь ты – мой трэлл. Моя вещь. Усек?
Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. В горле пересохло, язык прилип к нёбу.
Трэлл – значило «раб». Слово, которое я произносил на лекциях с академической отстраненностью, обожгло, как раскаленное железо. Моя новая реальность. Здесь и сейчас.
– А теперь отвечай, – Бьёрн тряхнул меня, заставив зубы щелкнуть. – Кто ты? И самое главное – что ты умеешь делать? Говори, пока я добрый! – Он не выглядел добрым. Взгляд его был холоден и расчетлив. Как у купца, оценивающего товар на рынке.
«Приценивается, – пронеслось в голове. – Сколько он сможет выручить за мою шкуру? Или – чем я буду полезен для него здесь и сейчас?»
Шок накатывал волнами. Море. Качка. Запахи. Боль. Взгляд этого бугая. Надо было собраться. Я же не мальчишка в конце концов! Я чудом выжил после инфаркта! Я как никак, а учитель! К тому же сам в прошлом любил помахать мечом и топором…
Но, правда, все это было там, в прошлой жизни. Здесь же я – связанный пленник. И ничего больше. Инстинкт выживания сразу заставил меня анализировать ситуацию. Я заставил себя посмотреть на Бьёрна не как на чудовище, а как на объект изучения. Кто он?
Бьёрн носил кожаный панцирь, нашитый на толстую стеганку. Добротный, но без изысков. Ни серебряных заклепок, ни позолоты. На поясе висел топор. Крепкий, с широким лезвием и длинной рукоятью, явно боевой. Но – топор! Не меч.
Всплыли знания о варяжской иерархии. Конунги и ярлы считались элитой. Они носили длинные, богато украшенные франкские мечи, что являлись символами статуса и богатства. Этакие ульфберты.
Дружинники рангом пониже имели право на топоры и копья. Надежные, смертоносные, но не престижные. Значит Бьёрн – дружинник?
Сильный и авторитетный – раз другие не оспаривают его право на добычу. Но не верхушка. Значит, есть шанс? Шанс – выжить не только как тягловая скотина?
Что я умею? Этот тяжелый вопрос висел в воздухе, как камень. Что я мог им предложить? Обычный любитель истории? У меня и образования-то профильного не было! В колледж взяли по знакомству. А так-то я учился на политолога… Какая будет от меня польза этим живым, дышащим перегаром и угрозой варварам? Буду читать им лекции о культурном симбиозе? Анализировать торговые пути? Они сожрут меня заживо.
Нужно было что-то практичное… Что-то, что ценилось в эти темные времена.
Что спасало жизнь даже рабу? Всплыли обрывки статей, монографий. Кузнецы. Да, святые люди. Но я не кузнец. Я гайку-то криво закручивал. Корабелы. Тоже нет. Воин? Это можно. Это я могу. Но сейчас это вряд ли выгорит… Тренировочные поединки и спорт – это не реальные сражения и убийства. Я мухи в жизни не обидел… Так что путь в воины мне пока был заказан. Оставались… Целители. Знахари. Вёльвы. Скальды.
Хм… Медицина. Грязная, примитивная, но – медицина. Уровень знаний VIII века – кровопускания, травы, заговоры. Мой уровень… Я не врач. Но я знал о гигиене. Знал о природных антисептиках. Немного понимал в анатомии. Элементарные вещи XXI века, которые здесь были бы магией. И вот он – мой шанс.
Я сглотнул ком в горле, заставил себя встретиться взглядом с Бьёрном. Голос хотел сорваться в писк, но я выдавил из себя хрипло, но твердо:
– Я… – кашель перехватил горло от напряжения. – Я… целитель. Мое имя… – я на миг задумался, а потом взял да и ляпнул: «Рюрик».
Бьёрн оскалился. Его маленькие глазки сузились до щелочек. Он явно сомневался в моих словах.
– Целитель? – игнорируя мое новое имя, переспросил он и повернулся к своему соратнику. – Ишь ты… Балунга, слыхал? Говорит, целитель! – Он криво усмехнулся, глядя на одного из своих – долговязого и жилистого, с лицом, изъеденным оспой. Тот флегматично хмыкнул. – Ну-ну… А докажи! – Бьёрн вдруг оживился. Его лицо расплылось в ухмылке, лишенной всякой теплоты. – У меня как раз есть работка для тебя! Один тут… поцарапался малость. Займешься им. А там посмотрим, лжешь ты или нет. – Он отпустил мой ворот, и я едва удержался на ногах. – Если помрет – я тебя на пашне уработаю. Там и сдохнешь, в дерьме. Понял, трэлл?
Он произнес это с такой ледяной уверенностью, что сомнений не оставалось. Это была не шутка. Это – приговор. Моя жизнь висела на волоске, и концом ее могла стать не пашня, а вот этот топор у его пояса, если я окажусь бесполезен прямо сейчас. Бьёрн развернулся и пошел вдоль палубы, не оглядываясь. Я понял, что должен идти следом. Балунга толкнул меня в спину рукоятью топора.
– Шевелись, врачеватель! Не задерживай ярла!
Ярла? Мысль проскочила, как искра. Он назвал Бьёрна ярлом? Значит, я ошибся? Или это просто кличка, преувеличение? Времени раздумывать не было. Я поплелся за Бьёрном, спотыкаясь о канаты и уступы палубы, балансируя на качающемся под ногами драккаре. Руки за спиной мешали удерживать равновесие. Викинги, мимо которых мы проходили, бросали на меня короткие, оценивающие взгляды. Смешки, плевки на палубу перед моими босыми ногами. Я был новеньким. Диковинкой. Игрушкой.
Бьёрн остановился у борта, в кормовой части. Там, в тени натянутого парусинового полога, лежал человек. Он стонал. Негромко, но непрерывно. Жалобно. Как раненый зверь. От него пахло. Резко, кисло: потом и страхом. А еще… луком. Сильным, въедливым запахом лукового отвара.
Знания всплыли мгновенно. Его так диагностировали. Так проверяли кишечник при ранении в живот. Если от раны воняло луком – значит кишки были повреждены и человек был обречен. Таких не лечили: давали умереть им или добивали. Я напрягся, пытаясь уловить запах самой раны. Пока – только пот, лук и старая кровь.
– Вот. – Бьёрн коснулся ногой лежащего. – Твой пациент. Хальвдан. Хвастался перед битвой, что валькирии уже ждут его в Вальхалле. Получил, сука, приглашение. – Он усмехнулся. – Только вот дорога у него затянулась. Помоги ему сойти с этого маршрута. Или облегчи страдания. Мне все равно. Но если он сдохнет от твоих рук… – Он не договорил, но смысл был ясен. Топор, пашня, смерть.
Я подошел ближе, опустился на корточки. Хальвдан был молод. Лет двадцати пяти. Сильный, коренастый парень, но сейчас его лицо было землистым, покрытым липким потом. Его глаза запали: смотрели тупо, без фокуса. Шок. Потеря крови. Дыхание – частое, поверхностное. Он был без рубахи. На животе, чуть ниже ребер справа, зияла рана. Небольшая, но глубокая. Колотая. От копья или узкого кинжала. Края рваные, воспаленные, но гноя пока не было. Кровь сочилась медленно, темная, венозная. Главное – не пахло. Ни луком изнутри, ни гнилью. Я обрадовался своим перспективам.
– Воды, – хрипло сказал я, не отрывая взгляда от раны. – Чистой. И… тряпки. Чистой льняной тряпки. И меда. Если есть.
Бьёрн фыркнул.
– Чистые тряпки? Мед? Ты, трэлл, себе цену возомнил? – Он засмеялся, но Балунга, стоявший рядом, вдруг крякнул и кивнул в сторону носа драккара. – Ладно-ладно, Балунга, дай ему свою портянку. И воды из бочки. А что до меда… – Бьёрн почесал затылок. – Есть чутка в моем сундучке. Для важных дней берег. Ладно, дадим ему ложку. Посмотрим на его колдовство.
Балунга нехотя полез в мешок у пояса, вытащил нечто серое, потное, явно бывшее тряпкой для чистки оружия или лица. Потом сходил к бочке у мачты, зачерпнул деревянным ковшиком мутноватой воды. Бьёрн тем временем достал из небольшого деревянного ларца, прикованного цепью к палубному креплению, маленький глиняный горшочек. Снял восковую крышечку. Оттуда пахнуло сладким, густым ароматом. Настоящий мед. Он зачерпнул маленькой деревянной ложкой и протянул мне.
– Только не сожри все, «целитель»! – предупредил он. – Это стоит дороже тебя.
– Руки не развяжете? – осмелел я.
Бьёрн кивнул Балунге, и тот нехотя снял хитрые узлы с моих запястий. Бежать мне все равно было некуда. Вокруг одна вода. Больно хлынула кровь в онемевшие руки, заставив меня сморщиться от непривычного ощущения.
Я взял ложку с медом, грязную тряпку от Балунги и ковшик с водой. Чистота… Где тут чистота? Но выбора не было. Я смял тряпку, окунул ее в воду и начал осторожно промывать кожу вокруг раны Хальвдана. Он застонал, дернулся.
– Отстань, тварь! – прохрипел он, пытаясь оттолкнуть меня слабой рукой. – Не трожь! Я… я должен умереть в бою! А не от рук раба! Валькирии ждут! Один зовет! Отстань!
Я игнорировал его. Смывал запекшуюся кровь, грязь, пот. Вода в ковшике быстро стала розовой. Морская вода. Соль. Антисептик. Слабая надежда. Промыв края раны, я заглянул внутрь. Это была глубокая дыра. Но видимых кусков кишок и кала я не обнаружил. Я снова смял тряпку, окунул в воду и попытался промыть саму рану, насколько мог добраться. Хальвдан взвыл, изогнулся. Его рука рванулась к ножу за поясом, но Балунга ловко перехватил его запястье.
