Текст книги "Не выходя из боя"
Автор книги: Иван Кузнецов
Соавторы: Виктор Кочетков,Константин Потапов,Вениамин Кожемякин,Иван Кинаров,В. Лашманкин,Петр Моторин,К. Павлов,Владимир Тимонин,Василий Гузик,Михаил Гришин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
Несколько дней его обучали простейшим приемам ведения разведки. «Марусину» – под такой кличкой он должен был работать – предлагалось вести агитацию среди красноармейцев: восхвалять мощь немецкой армии, немецкую культуру, осторожно призывать к массовой сдаче в плен без боя. Второй задачей была военная разведка.
В ночь на 25 июля, снабдив двумя булками и пачкой русских папирос, Байду вывели к линии фронта у маленькой деревни. Провожатый – немецкий солдат – дал ему две зеленые ракеты. Их Байда должен был выпустить через несколько дней, возвращаясь с добытыми сведениями.
Вероятно, так бы и случилось, не начни наша артиллерия той ночью обстрел немецких позиций. Одна из мин разорвалась в нескольких шагах от Байды. Осколком его ранило в бедро. Немец сделал перевязку русскими бинтами из индивидуальных пакетов, которые для этой цели собирались у убитых красноармейцев, и велел идти в деревню. Там, по его словам, располагался полевой госпиталь русских.
Байде обработали рану и через несколько дней отправили его в одесский госпиталь. А вскоре вместе с эвакуированным госпиталем он оказался в Сочи.
Из-за ранения вернуться к немцам он не мог. Но о задании не забыл: начал осторожно расписывать соседям по палате райскую жизнь у немцев. Условия в госпитале были хорошие. Байда быстро поправлялся, гулял по паркам бывшего санатория, где теперь разместили раненых. Однажды в аллее он увидел элегантно одетого человека и чуть не вскрикнул: это был знакомый ему по прежним временам чин полиции воеводства, на территории которого располагалось село Байды. Человек, сев на краешек скамьи, на которой сидел Байда, тихо сказал:
– Слушай внимательно, Марусин: тебе приказано ехать в Куйбышев и устраиваться на один из крупных заводов. Все изучай и запоминай. Там я тебя найду. Если не встретимся через полгода, переходи линию фронта. Все…
Человек поднялся и неторопливо пошел по аллее.
Вторая встреча произошла в Куйбышеве. У Байды было мало сведений (фронтовые данные уже устарели), поэтому «гость» проинструктировал его, чем интересоваться, передал большую сумму денег и ушел. Больше он не появлялся, хотя теперь у Байды было что рассказать.
Как выяснили работники управления, этот бывший чин полиции был интересовавшим их сотрудником отдела генштаба одной «дружественной» страны. Но к этому времени он выехал в Иран…
Следствие закончилось, можно было докладывать начальнику управления.
Вечером, собираясь домой, Геннадий спросил:
– Что теперь с ним будет, Тимофей Иванович?
– Что ж, дело передадим в трибунал, а он решит, – ответил Жеромский. – Конечно, Байда не Сидней Рейли, но шпион есть шпион. И напакостил бы он порядком, не будь нас, не будь надзирателя Яшкина и многих других, кто помогал нам. Не будь, наконец, того, кто первым обратил на него внимание, как его, Михаил Гаврилыч, что ли?.. Знакомец твой по заводу… Ты, кстати, хоть поблагодарил его?
– Нет еще, – ответил Геннадий и, чувствуя, что краснеет, вспомнил, как не придал значения сообщению Гаврилыча. Поборов смущение, закончил: – Завтра утром еду на завод…
Полковник В. Кожемякин
ДВА БИЛЕТА НА «ЖИЗЕЛЬ»
1Театральный подъезд был ярко освещен. До начала спектакля оставалось еще полчаса, и люди не спешили. Татьяна не любила опаздывать. Гораздо приятнее не торопясь раздеться, придирчиво осмотреть себя в зеркало, поправить прическу. И, чего уж тут скрывать, ей приятно было ловить на себе в том же зеркале взгляды мужчин. Стройная, молодая, с маленькой головкой, украшенной тяжелым жгутом золотистых кос, она невольно привлекала к себе внимание.
Места были отличные. Четвертый ряд. И у самого прохода. Таня с матерью побродили по фойе, после второго звонка вошли в партер.
– Таня, не забудь программу, – сказала Надежда Михайловна и оставила дочь одну, устремившись к окликнувшей ее знакомой.
Но билетерша, стоявшая у дверей, развела виновато руками:
– Только что кончились.
Однако огорчение быстро прошло. Рядом с Таней оказался внимательный и предупредительный мужчина. Когда они уселись, он протянул программу, улыбнулся и сказал, четко и старательно выговаривая слова:
– Пожалуйста, посмотрите. Я уже прочел.
Таня благодарно кивнула и вместе с матерью склонилась над длинным узким листком плотной глянцевой бумаги.
Зазвучала музыка. Раздвинулся занавес. Балерина, танцевавшая партию Жизели, сразу приковала к себе внимание Тани своей грациозностью, хрупкостью, нежностью. Они не были знакомы. Но каждый раз, встречая на улице эту тоненькую, с глазами-озерами и опущенными длинными ресницами девушку, Таня здоровалась с ней. Услышав приветствие, она поднимала голову и, застенчиво улыбнувшись, отвечала певучим и тихим голосом:
– Здравствуйте!
Фамилия танцовщика, исполнявшего роль Альберта, тоже не сходила с афиш. Совсем молодой и не так давно появившийся в городе, он был уже заслуженным. Газеты писали про него, что он образец балетного кавалера, его поддержки точны и изящны, что он воплощение галантности, благородства и грации.
И сегодня артист необычайно хорош. Уже первое появление Альберта, который торопливо пробирался к дому Жизели, закутанный в плащ, несло с собой ощущение едва уловимой волнующей тайны.
Как ни увлечена была Таня спектаклем, а все-таки не могла не заметить взглядов, которые искоса бросал на нее сосед. Они не были назойливыми и не раздражали. Скорее наоборот – робко-почтительные.
Таня была уже замужем, и счастливо. Но через год после свадьбы муж попал в автомобильную катастрофу. С тех пор Таня редко кого из мужчин удостаивала вниманием. А над объяснениями в любви, в которых не было недостатка, откровенно смеялась. Но вера в то, что еще придет к ней ее настоящая любовь, не гасла.
Таня тоже поглядывала на соседа. Его лицо привлекало. Про такие лица говорят: волевое, энергичное. Серые внимательные глаза, прямой, с еле приметной горбинкой нос, крупный, твердый, красиво очерченный рот, глубоко раздвоенный широкий подбородок и аккуратный пробор. Отлично сшитый костюм, галстук.
Во время антракта сосед сказал, обращаясь сразу и к Надежде Михайловне и к Тане:
– Представьте себе, я никак не ожидал, что в Куйбышеве такой превосходный балет. Кстати, я в Большом театре видел в роли Альберта Кирилла Сергеева.
– Сергеев? – у Тани заблестели глаза. – Сколько раз была в Москве и ни разу не удалось попасть на «Жизель».
Мужчина рассмеялся.
– Это несложно. Будете в Москве, позвоните. И попадете на любой спектакль, в любой театр.
Он попросил у Тани записную книжку, записал номер телефона и незаметно для Надежды Михайловны вернул книжку.
Потом, извинившись, представился:
– Макс Питнер.
Надежда Михайловна и Таня назвали себя.
– Если вы не возражаете, мы слегка прогуляемся по театру. Я не успел его посмотреть.
Прогуливаясь по фойе, он буквально засыпал женщин именами крупнейших столичных и ленинградских артистов, с которыми если не был знаком лично, то игру их смотрел и знал очень хорошо. Оказывается, он почти свой человек и в Малом, и на Таганке, и на Малой Бронной, и в театре сатиры.
Второе действие они смотрели уже как добрые знакомые, при наиболее удачных па и поддержках встречались взглядами. Печальная история, рассказанная языком балета, казалось, размягчила и растрогала всех троих. Предупредительно подав в раздевалке пальто сначала матери, потом дочери, попросив разрешения проводить их, Питнер долго шел молча.
«Какой интересный человек, – думала о нем Таня. – К искусству близок. Хорошо воспитан. Совсем не назойлив. Другой сейчас бы болтал без передышки, чтобы понравиться. А он молчит. Значит, переживает балет. Интересно, кто он по специальности?»
Задумавшись, Таня не расслышала, что сказал Питнер. Надежда Михайловна даже сделала замечание:
– Таня, по-моему, это не очень вежливо.
– Что, мамочка?
– Товарищ Питнер спрашивает, не могли бы мы ему показать город. Он впервые в Куйбышеве.
– Конечно, можно. Завтра же воскресенье.
Таня вернулась домой в приподнятом настроении. Но когда во время позднего ужина заговорили о новом знакомом, мать заметила, что Питнер, судя по произношению, иностранец.
– Я думаю, что он из Прибалтики, – ответила задумчиво Таня. – А тебе он не понравился?
– Мне не понравилось, что он тайком дал тебе свой телефон. Вырви и выкинь этот листок.
– Нет, мама, так нельзя. Ты слишком подозрительная, и мне кажется, он понял, что ты отнеслась к нему с недоверием.
2– Между тем, Татьяна Павловна, я прирожденный турист. Люблю новые города, новые реки, новых друзей. Кстати, когда я ехал сюда, посмотрел кое-какую литературу о Самаре. У вас здесь, оказывается, жил молодой Ленин. Удивительно!
В разговор вмешался шофер такси:
– Почему удивительно? Нам кажется, иного и быть не могло. Если бы он не у нас жил, то мы, пожалуй, и обиделись бы.
И странное дело, Таня с удивлением заметила, как растерялся от этой колкости Питнер, как беззвучно пошевелил губами и смолк.
Только через несколько минут он обрел равновесие и привычный независимый и слегка снисходительный тон.
– Когда-то, до революции, Самару называли русским Чикаго. Ну а сейчас она не утеряла эту славу?
– Ну что вы, Макс. Девятый город страны по населению. И по промышленности не многим уступает.
– Что вы говорите? А я думал, для вашего города гораздо характернее культура. Опера, драма, строящийся Дворец спорта, пединститут, набережная.
– Да мы ведь еще не были в новых районах. А они выросли в ходе войны и после. Но и в старых кое-что есть. Я вам показывала завод «Автотрактородеталь», станкостроительный. Их ведь знают в десятках стран.
Легкая гололедица покрывала шоссе. И, когда въехали в один из крупных заводских районов города и Таня стала говорить о том, что здесь совсем еще недавно был пустырь и росли дикие яблони, Макс попросил водителя быть осторожнее и сбавить скорость.
– Гололед не тетка.
Таня рассмеялась. Остряк, однако, этот москвич. Умеет переиначивать пословицы.
Туристский маршрут их оказался короче, чем она предполагала.
– Тут есть где-нибудь поблизости ресторан? – спросил Питнер.
Таня покачала головой:
– Я редко бываю в этом районе, не знаю.
Таксист знал все. Подвез к ресторану.
– Здесь неплохо кормят и довольно уютно.
Питнер протянул водителю десятку – немного больше того, что значилось на счетчике, – и сделал рукой жест, означающий, что сдачи не надо. Шофер аккуратно отсчитал сдачу и вернул ее щедрому пассажиру:
– Чаевых не берем.
Питнер смешался:
– Я думал, у вас семья…
– У всех семья, дети, так что из этого? – нахмурился шофер. – Если я вам предложу пятерку так, за здорово живешь, что вы мне скажете? – и, не дожидаясь ответа, уехал.
Таня не очень понимала, почему надо было обедать здесь, в ресторане на окраине? Почему не в центре города?
В этот еще далеко не поздний час ресторан нельзя было назвать перенаселенным. В глубине зала стояли и совсем пустые столики. Но Макс, оглядевшись, направился к столику, за которым сидели два молодых человека.
– Мы вам не помешаем?
Один из двух – высокий рыжий парень – радушно улыбнулся:
– Пожалуйста. Очень рады.
Второй, с узким кавказским лицом, с черными смолистыми кудрями, все время спускавшимися на глаза, покучнее сдвинул к центру стола посуду и сделал широкий жест:
– За столом у нас никто не лишний.
Таню несколько удивило поведение спутника. Ведь можно было занять и отдельный столик. Вон их сколько. Но тут же оправдала Питнера: «Ну что же, просто очень общительный человек. А остаться со мной наедине, наверно, стесняется. Да и мне в присутствии людей с ним легче».
Так думала, а все-таки в душе испытывала не осознанную до конца досаду и боялась себе признаться, что Питнер все больше и больше интересует ее.
Ребята пили водку. Питнер заказал коньяк и небрежно махнул официантке:
– Где наша не прогуляла. Несите пару бутылок.
Молодые люди захохотали.
– Вы, наверное, артист? – сказал рыжий.
Питнер на минуту задумался. Потом расплылся:
– Почему вы решили?
– Да я в каком-то спектакле похожую шутку слышал: «Что с воза упало, то не вырубишь топором».
Официантка принесла коньяк, соленых грибков, заливное с хреном, лимон, нарезанный прозрачными ломтиками. Ребята уже опорожнили свои рюмки, и Питнер, ни слова не говоря, наполнил их коньяком. Молодые люди запротестовали:
– Зачем вы? Мы сами можем.
Рыжий полез во внутренний карман пиджака, а его друг пояснил:
– У нас сегодня праздник. Колька такую штуку придумал! И в газете про него напечатали, и премию большую получил.
Колька вынул из кармана несколько десятирублевок. Но Питнер заставил положить их обратно.
– Прекрасно! Мы поздравляем вас, Коля, и выпьем за ваши успехи! А пока вы будете пить за наши.
Против такого варианта ребята не возражали. К ним снова вернулось отличное расположение духа, и после рюмочки коньяку они уже смотрели на своих новых знакомых как на старых добрых друзей.
– Нет, ты покажи, Колька, газету товарищу. Пусть посмотрит, на что способен рабочий класс! – вдруг стал настаивать черноволосый.
Коля нерешительно, но с явной готовностью посмотрел на Таню. Вообще, как только она и Питнер сели за столик, рыжий юноша то и дело поднимал на нее глаза. Однако ответил Питнер:
– Конечно, конечно, покажите. Всегда приятно узнать про новых передовиков.
Коля вынул из внутреннего кармана газету, развернул ее. По названию Таня узнала многотиражку большого завода, с которым у ее лаборатории были тесные связи.
– Вот видите, наш Колька тут вместе с инженерами на равных, – вовсю рекламировал своего друга черноволосый, назвавший себя Арутюном.
В самом деле, на групповой фотографии вместе с четырьмя людьми в галстуках и, по всей вероятности, в выходных костюмах был снят взъерошенный, одетый в свитер с широким и высоким воротником Колька. В подписи говорилось, что творческая группа 4-го цеха в составе инженера-конструктора, инженера-механика, инженера-сварщика и слесаря-сборщика изобрела и испытала уникальную установку по закалке деталей токами сверхвысокой частоты. Время на эту закалку сокращалось теперь почти в пять раз. Этим слесарем и был Колька.
Там было написано что-то еще, но Макс, потянув газету к себе, не дал Тане ее дочитать.
– Поздравляю, поздравляю, Коля! – почему-то скороговоркой зачастил Питнер. – Молодцы, ребята! Высоко держите марку рабочего класса!
Макс не забывал и Таню. Щелкнул ножом по бутылке коньяку, потом по большой черной болгарского сухого вина. Тане не хотелось пить. Коньяк она не любила и согласилась на «Шипку». Питнер наполнил бокал до краев и провозгласил тост за нее. Ребята смотрели на Таню чуть ли не с обожанием и несли какие-то милые глупости, желая счастья в самых его разнообразных проявлениях, вплоть до того, что совсем осмелевший Арутюн отколол:
– Пусть у вас будет много таких же красивых детей, как вы сами.
Она от души рассмеялась и тут же ойкнула: на новом праздничном платье расплылось винное пятно. Пришлось поспешить в туалетную комнату, чтобы замыть его холодной водой.
Когда вернулась, мужчины провозглашали очередной тост. Газеты на столе не было. Разговор шел о директоре завода. Рыжий превозносил его до небес. Арутюн, наоборот, относился к нему скептически и приводил примеры, которые низвергали руководителя громадного коллектива с неба на землю.
Остаток вечера Макс был очень любезен и предупредителен. Всерьез обеспокоился тем, что платье могло быть испорчено, и предложил Тане сразу купить новое. Она отказалась.
– Что вы, Макс, разве можно так швыряться деньгами!.. И потом… это же пустяки. В конце концов есть химчистка, выведут.
Но все равно он был удручен происшествием. Вернулись в центр. Хотели попасть в театр. Шел «Ричард III». Но опоздали. Попали в кино на последний сеанс. Фильм был скучный. Таня только изредка смотрела на экран. Макс держал ее руки в своих больших и теплых ладонях и время от времени тяжело вздыхал.
– Что с вами, Макс? – спросила она его шепотом.
Он молчал, потом ответил, сжав ее пальцы:
– Мне так не хочется покидать ваш город, Таня. А завтра кончается командировка. Знали бы вы, как я одинок!
– Я провожу вас?
– Не нужно. – Он поцеловал ее руки. – Лучше я вас встречу в Москве. Мне вам так много надо сказать, Таня. Но я знаю, этого не говорят на второй день знакомства. Я буду вас ждать. Обещайте найти меня в Москве.
Таня обещала.
3И исполнила свое обещание. Ей очень хотелось встретиться с Максом. Он заинтересовал, увлек ее. В мечтах Таня шла дальше простого знакомства и случайных встреч. Ей казалось, что Макс мог бы быть ее другом и мужем. Внимательный, заботливый, красивый. Театр – часть его жизни. Хоть разговор и не заходил о его профессии, но ясно, что он близок к искусству. Возможно, режиссер или работник Министерства культуры.
Потом спохватилась и ругала себя: «Ох и дура же ты, Татьяна. Только встретила человека – и готово: влюбилась. Замуж собралась. Глупость сплошная. Лучше о работе думай».
Но работа, ее научная работа, и привела ее в Москву.
Была пятница. Пока она устроилась в гостинице и переоделась с дороги, наступил полдень. Не было смысла ехать на два-три часа в центральную лабораторию. Впереди два выходных. Можно сходить в театр, побывать в магазинах. Она так и не решила: звонить Максу или нет?
Позвонила в субботу, когда узнала из театральной афиши, что в Москве гастролирует знаменитый польский «Голубой джаз», но достать билет оказалось невозможно.
Питнер пришел в восторг от ее звонка и тут же приехал. Что таить, Таня тоже была рада его видеть. Недавние сомнения отступали. Ей было просто приятно с ним. Он сразу достал билеты на «Голубой джаз» и вообще окружил таким вниманием и заботой, что у нее не было времени для размышлений.
Концерт ей понравился. Во время антракта, когда они стояли в буфете, она растроганно и благодарно улыбнулась Питнеру:
– Теперь я верю, Макс, вы действительно волшебник. Ведь у нас спрашивали билеты за добрый километр. Кто же вы в самом деле? Где работаете?
Он поднял бокал с шампанским.
– Давайте выпьем на «ты». А уж потом я вам открою тайну, хотя ее нет.
И Питнер сказал, что работает в комитете по культурным связям с заграницей.
Тане было хорошо и весело в этот вечер. И во второй и третий тоже. Правда, больше ни в один театр они не попали. Все как-то получалось, что они не успевали к началу, хотя, как уверял Макс, у него даже билеты были в кармане. Чаще они уезжали за город. Максу нравилось на ходу менять маршрут, пересаживаться с автобуса на такси или троллейбус.
– Нет ничего скучнее запланированных поездок, – шутил он. – Надо быть там, куда позовет сердце сейчас, сию минуту.
Она не возражала. Дни проходили как-то бездумно, словно во сне. Она не могла сосредоточиться даже на работе, рассеянно выслушивала своего научного руководителя, а в мыслях была далеко от всего этого.
На последние дни командировки у нее оставалось поручение от руководителя лаборатории. Нужно было сходить в министерство и оформить документы на необходимое ее куйбышевским коллегам оборудование. Но человек, который должен был подписать ее бумаги, заболел. И будет на работе, как сказала секретарша, только через неделю.
Таня не знала: радоваться ей или огорчаться. Хотелось и в Москве побыть, с Максом, и тревожило какое-то смутное сомнение: что же у них за отношения? Дружеские? Или просто глупый флирт?
Она позвонила ему из автомата.
– Макс, у меня неприятности.
В трубке молчание. Показалось, отчуждение.
– Алло, ты слышишь, Макс?
Чуть ли не заикаясь, он спросил:
– Что за неприятности? Какого рода?
– Заболел человек, который должен подписать наряд на оборудование.
Макс повеселел:
– Ба! И это ты считаешь неприятности? Вот уж правда: у семи нянек дитя без слез. Приезжай сейчас же ко мне.
– Куда я должна приехать?
– В «Интурист».
– В гостиницу?
– Ну да. Поднимайся на четвертый этаж, я встречу тебя.
Она не могла понять, почему он приглашает в гостиницу. Но мало ли почему? Человеку, который работает в комитете по культурным связям и имеет постоянно дело с представителями зарубежного искусства, полагается для приемов, бесед, встреч иметь гостиничный номер.
– Ну вот, будь как дома! – впервые заключив ее в объятия, сказал Питнер. – Раздевайся. Может, примешь ванну?
Она испуганно затрясла головой.
Макс усадил ее на диван, поставил на низенький журнальный столик вазу с апельсинами и раскрытую коробку конфет.
– Теперь буду бездельничать и ждать, когда появится этот начальник, – пыталась она отмахнуться от недавнего огорчения.
– Ну и хорошо. Неужели это оборудование так смертельно необходимо?
– В том и дело. Серию опытов, которые мы сейчас проводим, без него нельзя закончить.
Она увлеклась и довольно подробно стала раскрывать суть научных экспериментов, порученных ей и ее группе. Потом спохватилась:
– Да что я тебе голову забиваю разной ученой мурой? Тут и своя-то голова иногда кругом идет.
– Нет, мне все интересно, Танечка. Все, что тебя волнует. А потом, я тоже чуть инженером не стал. Пожалуй, даже зря политехнический на последнем курсе бросил…
Зазвонил телефон. Но Макс не торопился снять трубку. Почему-то вдруг спросил Таню, какой она язык изучала в институте. Даже потом самой себе она не могла ответить, почему соврала, что заставило ее сделать это.
– Немецкий.
Немецкий она совсем не знала. Учила английский.
В глазах Макса мелькнуло что-то похожее на облегчение.
– Жаль. Сегодня меня будут осаждать англичане. Мог бы познакомить. Есть интересные люди. – Он снял с рычага трубку.
Разговаривал он с кем-то по-английски. Говорил о пустяках. А потом стал называть цифры, достал записную книжку и что-то записал.
Разговор заметно поднял настроение Макса. Он стал насвистывать какой-то игривый мотивчик. Потом сбегал в буфет, принес бутылку вина, кофе, бутерброды.
– Давай позавтракаем, Танечка, и пойдем в магазин. Я хочу сделать тебе презент. – Он достал из портфеля дорожный несессер и, извинившись, удалился в ванную комнату.
Неприятное беспокойство охватило Таню. Какой-то странный разговор Макса по телефону, его вопрос, какой язык она изучала. Что все это значит?
Когда Макс вышел из ванной, она приводила в порядок прическу.
