Текст книги "Крупным планом"

Автор книги: Иван Сабило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

В целом разговор получился. И это понятно: легко говорить, коль есть о чём.

31 мая. Ездили с Сашей на дачу. Установили на крыльце перила – для Маши. Купили электрическую газонокосилку. Работает хорошо. Даже удивительно: пластмассовая палка с крошечным мотором, который на больших оборотах крутит два куска обыкновенной лески, – и легко срезает траву.

Вернулись поздно и в хорошем настроении.

Да, первый раз в этом году слушали кукушку.

9 июня. Из Москвы приехала дочка. Общая радость. Особенно рада Мария – не наглядятся друг на друга.

Стал перечитывать «Преступление и наказание». Даже не знаю почему. Возможно, от тревоги, что у меня сейчас какая-то слишком благополучная жизнь, я к такой не привык. Из такой жизни ничего путного не выходит. Вот когда я руководил писательской организацией, там что ни день – рана. И жменя соли на неё.

Тяжёлая вещь этот роман. Раздражает Раскольников: как будто не один в нём человек, а несколько. И почти все ужасны. Мне ближе герои Пушкина, Лермонтова, Толстого.

В Г ермании открылся очередной чемпионат мира по футболу. Ни России, ни Беларуси там нет. Мы с дочкой болеем за Италию и за Украину в надежде, что они добьются хороших результатов. Много говорят о бразильской сборной, но, кажется, она уже совсем не та, что в свои лучшие годы. Хотя кто знает.

11 июня. Уехали на дачу. Солнечный, жаркий день. Начало лета, дурманящий запах трав и цветов – кружится голова.

Позавчера Польша проиграла Эквадору 0–2, а Германия выиграла у Коста– Рики 4–2. Забить костариканцам четыре гола – это норма, но два пропустить?! По-моему, многовато для команды, которая претендует на самое высокое место.

28 июня. Был на последнем в этом полугодии заседании правления нашей писательской организации. К сожалению, вопросы, которые Орлов представил на обсуждение, не совсем внятные. В особенности, вопрос о замене руководителя, когда он отсутствует. Он собирается бывать в писательской организации только два дня в неделю. Этого мало, потому что никто не может заменить руководителя. Никто!

Борис Александрович сообщил, что в нашу писательскую организацию из Союза писателей Санкт-Петербурга переходят двое писателей – Александр Образцов и Людмила Разумовская, драматурги. Они присоединятся к Валерию Зимину, что позволит создать у нас секцию драматургии.

4 июля. Прочитал Сафоклова «Царя Эдипа». Написано 2,5 тысячи лет назад, а свежо, как будто родилось недавно. Миф сложный, замысловатый: царь Лай женат, но не имеет детей. Бог Аполлон, к которому он обратился за помощью, говорит, что даст ему счастье отцовства. Но предупреждает: сын, когда вырастет, убьёт отца.

Лай становится отцом. А родившегося сына Эдипа отдаёт своему рабу, чтобы тот умертвил его. Но раб не сделал этого, а передал его другому рабу. Эдип вырос и однажды на дороге, встретив группу людей, поссорился с ними и всех убил. Среди них был и его отец.

Эдип пришёл в Фивы, освободил жителей от женщины-львицы и женился на царице Фив Иокасте. И вдруг узнаёт, что он убил отца и женился на родной матери, от которой у него уже четверо детей. В ужасе от свалившегося на него несчастья он выкалывает себе глаза.

Схожий, а возможно, и заимствованный сюжет в романе Т. Манна «Избранник», созданный слегка пошатнувшимся от изучения Фрейда писателем. Хотя, мне кажется, Фрейд здесь тоже что-то напутал, говоря о половом влечении Эдипа к своей матери: Эдип не знал, что она его мать. И тем более не ревновал её к своему отцу, которого тоже не знал. И не мог знать.

Понимаю так, что любое произведение, написанное по мифу, не может быть лучше самого мифа. Как если бы взяться за анекдот и по нему написать рассказ или повесть.

Впрочем, литературоведы это знают лучше меня, нужно с ними поговорить.

Поздним вечером, включив радиоприёмник, услышал, что в полуфинале чемпионата мира Германия проиграла Италии 0:2, а Португалия – Франции 0:1. Мы с дочкой – я здесь, она в Москве – радуемся за Италию как за будущего победителя.

5 июля. Накупил детского питания и памперсов в магазине «Здоровый малыш» и поехал на дачу. Мне без Галины и Марии не по себе, хочется их видеть постоянно. Всё кажется, что я им нужен. Особенно Марии.

Завтра с утра Галина уедет в город. Мы с Машей останемся вдвоём.

В финале чемпионата мира встретятся сборные Италии и Франции. Мы с дочкой убеждены, что победят итальянцы. Теперь уже ясно почему: французская команда более чем наполовину состоит из афрофранцузов. Они хорошо играют, этого не отнять. Но без чувства родины. Тогда как в итальянской команде сплошь итальянцы, что говорит о духе команды, её особой мотивации на победу. Мы так понимаем.

6 июля. Галина в городе. Мы с Машей – она в белых трусиках, голубой футболке и светло-зелёной, в белый горошек, панамке – гуляем. Поём песни, поливаем клубнику. Спелую моем и едим. От клубники она не в восторге. Кажется, немало удивлена, что поднятое с земли можно есть. Ведь ей всё, что с земли, запрещено. Морщится, но две ягоды съела.

Много пчёл. Машу никогда ещё пчела не кусала, и она их не боится. Пчелиный гул – это наполненный радостью труда звук жизни. С ним может сравниться только детское пение. И ещё плеск дождя, которого долго ждёшь.

Подошли к пожарному водоёму. Я бросил в воду камешек – возникли и стали шириться дрожащие круги. И Маша хочет, но бросать не умеет, я помог. Думал, ещё станет искать камешек, чтобы снова запустить в воду, но нет, не захотела. Долго наблюдали за тремя стрекозами, что резвились над водой, играя друг с другом. Маша хотела полетать с ними, но не удалось – я удержал её, а то свалилась бы в воду. Потом, уже возле дома, следили за шмелём, что пил нектар из жёлтого цветка – не знаю, как он называется.

Маша присела, протянула руку к шмелю, чтобы взять его или погладить.

– Не делай этого, – сказал я. – Он может сделать больно.

Вышла на границу участка и кричит: ме-не, ме-не, – зовёт соседей: драматурга Гастона Горбовицкого и его жену Зою Васильевну. Те подходят, улыбаются. Гастон Самуилович мой формальный оппонент, он – из Союза писателей Санкт– Петербурга.

На самом деле мы с ним во многом единомышленники: в понимании советской истории, жизни советской державы, деятельности её руководителей и эпохи, когда они принимали те или иные решения. И не злорадствуем, зная, сколь сложной как внутри страны, так и вовне была обстановка. Сколько сил, ума, таланта нужно было приложить, чтобы поставить на ноги рухнувшую Российскую Империю и преодолеть напасти, которые принесли нам фактическое поражение в Первой мировой войне, потом Революция, потом Гражданская война. Разруха, голод, нищета. И приближение к очередному испытанию на прочность – к новой, самой страшной в истории человечества бойне. Легко теперь, сидя в уютных сталинских квартирах, зубоскалить и критиковать ту эпоху, причём самыми свирепыми критиками являются почему-то москвичи. Бывая в различных городах России, я нигде не встречал людей, которые, засев с микрофоном перед телекамерой, с такою злобою, как они, относились бы к нашему прошлому. Ну, столичные ли это люди? Скорее всего, одичавшие провинциалы, утверждающие дух смятения и разлада.

Да, сложилось так, что мы с Гастоном Самуиловичем в разных Союзах, но это нас не разделяет. К тому же мы добрые соседи. Его жена – дородная, красивая женщина, глядя на которую, понимаешь: ни ссориться, ни грубить она не способна.

Не так давно Гастон Самуилович издал книгу «Приказ номер один», в которую вошли его пьесы. К сожалению, я не имел чести получить её. Расходимся мы с ним только в одном: он говорит, что России совершенно ни к чему утверждаться как великой державе. А я – что ей или быть великой, или она рассыплется на части и уже никто её потом не соберёт. И чтобы он уж совсем понял меня, сказал: «Вот вы, Гастон Самуилович, высокого роста. Нельзя из вас сделать маленького, не получится. Это ваша данность. Иное – смерть. Так и Россия». Сказал я это при его жене. Зоя Васильевна строго посмотрела на меня и пошла полоть огород.

Несколько лет назад, когда у нас не было своих дач, а жили мы в «будках» (выражение Анны Ахматовой) в небольшой дачной писательской колонии в Комаро– во, его «будку» обокрали. Он никому не жаловался, никуда не заявлял. Но вдруг ему позвонили из милиции и пригласили для опознания вещей. Оказалось, милиция поймала какого-то бомжистого Шурика на другом воровстве и увидела, что он «не по статусу» одет, а главное, на нём дорогое французское бельё. Спросили, откуда? Он признался, что «нечаянно царапнул дачку Горбовицкого». Милиция предлагала забрать бельё, но Гастон Самуилович отказался.

Теперь, глядя на Машу, он восхитился:

– Какой прелестный ребёнок!

– Да, как все дети, – умерил я его восторг. Мама в моём детстве поясняла, что это не совсем хорошо, когда кто-то восхищается внешностью моих маленьких сестёр. И, приведя домой, умывала им лицо.

Маше надоело стоять возле нас, и она, заинтересовавшись ярким, чёрно-красным мотыльком, усевшимся на малиновый листок, пошла к нему. Слежу за ней и слушаю соседа.

Гастон Самуилович сказал, что в Союзе писателей Санкт-Петербурга говорят о неравной замене Сабило на Орлова. Я не согласился: пройдёт совсем немного времени, и Орлов станет сильным руководителем. Данные у него есть. Но понял, что говорю это по инерции – негоже мне теперь поддакивать критикам предложенного мной и поддержанного собранием Бориса. И, чтобы уйти от этой темы, сообщил ему, что к нам от них перешли драматурги Людмила Разумовская и Александр Образцов.

Г астон Самуилович, который после отъезда Владимира Арро на ПМЖ в Г ер– манию возглавляет секцию драматургии в Союзе писателей Санкт-Петербурга, не огорчился. Похвалил Разумовскую и Образцова, назвав их «крепкими драматургами». Сказал, что в их переходе не видит ничего плохого, и выразил убеждение, что они могут быть «как в вашей писательской организации, так и в нашей».

– Но я вот о чём подумал, – сказал он. – Вы написали интересную вещь о Довлатове «Человек, которого не было». Вы сейчас в Москве и напрямую связаны с Сергеем Михалковым. А не стоит ли вам через него предложить его сыну Никите сделать фильм? Может получиться очень заметная вещь. Это я вам говорю как драматург.

– Громоздко, – сказал я. – Для меня это громоздко. А для Никиты Сергеевича, думаю, неосуществимо – не увлечёт.

– Вы всё-таки попробуйте. И сохраните это отличное название. Если что, с вас «Хеннесси».

– «Хеннесси» мы с вами и так можем выпить. А название, к сожалению, сохранить нельзя. Много лет назад я прочитал рассказ Довлатова о циркаче «Человек, которого не было». Рассказ так себе, а название понравилось, и я назвал так свою мемуарную повесть о Довлатове в книге «Приговор», а позже и главу в романе «Открытый ринг». И полагал, что если я пишу о Довлатове, то вполне могу дать материалу о нём его же название. А вскоре, прочитав мой роман, доктор филологических наук Валентина Евгеньевна Ветловская подарила мне книгу англичанина Ивена Монтегю, вышедшую у нас более полувека назад. Называлась она «Человек, которого не было».

– Тоже о цирке?

– Нет, о войне. Точнее, о том, как союзники во время Второй мировой использовали труп, начинили его дезой о своих военных планах вторжения в Италию и сбросили в море так, чтобы он попал к гитлеровскому командованию. Те клюнули. И вместо того чтобы усилить оборону Сицилии, стали укреплять её в другом месте. Операция удалась и спасла тысячи жизней солдат и офицеров союзников.

– Интересная история. И вы полагаете, Довлатов взял это название для своего рассказа?

– Боюсь, что да, как сказал бы он сам.

– Ну и ничего такого. Название, которое копирует название другого произведения, не считается плагиатом. К примеру, Александр Твардовский дал название своей поэме «Василий Тёркин», хотя ещё в конце позапрошлого века Пётр Боборыкин так назвал свой роман. Поэт объяснил, что не знал ни Петра Боборыкина, ни его романа. И не услышал ни одного упрёка. Правда, в советское время этот роман был отнесён к «вредоносным» и не переиздавался. Впрочем, он не столько вредоносный, сколько слабый.

В это время Мария подняла голову и стала энергично пробираться в колючий малинник. Я удержал её от неразумных шагов, поблагодарил Гастона Самуиловича за совет, и мы отошли от границы.

Я вспомнил, что в последние годы из «их» Союза к нам перешло немало писателей: прозаик Борис Алмазов, поэты Виктор Брюховецкий (он не просто перешёл, а вступил в наш, пройдя всю приёмную процедуру), Виктор Максимов (ныне покойный), Александр Комаров, переводчики Майя Рыжова и Сергей Вольский (Зуккау). И вот сейчас Разумовская и Образцов. Есть основание полагать, что далеко не вся творческая интеллигенция смирилась с новой жизнью, навязанной вопреки её воле. Сегодня как никогда ранее актуален вопрос: «С кем вы, мастера культуры?»

Актуально и то, что русская творческая интеллигенция раздроблена как никогда. Проникшие во власть либералы сделали всё от них зависящее, чтобы подтвердить правоту ленинских слов, что интеллигенция – «говно». У неё всё отнято: издательства, телевидение, кино, театр. Всё, что формирует человеческое сознание, нравственность, ответственность за собственную судьбу и судьбу Отечества, схвачено либералами. Творческая интеллигенция не имеет права даже на профессию. До сих пор нет закона о творческих союзах и творческих работниках. Вор – и тот в «законе», а писатель, художник, композитор – нет. Ни больничного листа тебе, если болеешь, ни оплачиваемого отпуска, если устал, ни социального статуса, чтоб хотя бы твои близкие не считали тебя сумасшедшим. А дело твоей жизни и судьбы – так, самодеятельность, и твоя профессия не что иное, как хобби. За что же вы, господин Президент, вручаете нам государственные награды, в том числе и высшие?! За труд? Но за какой, если не существует узаконенного понятия «труд писателя, художника, композитора»? Ох, сдаётся мне, число критиков вашей деятельности будет возрастать.

Радуюсь за Марию, она растёт в хорошей семье.

Дни стоят жаркие – под 30. Обещают даже выше. Мария поправилась, подросла.

Вечером приехала бабушка Галя. Доложили ей, что у нас – единение душ и полный порядок. Но она это видела и без нашего доклада.

После ужина я вернулся в Петербург, чтобы смотреть финал.

9 июля. День начался с трагедии – в Иркутском аэропорту (уже не впервые) разбился аэробус А-310 авиакомпании «Сибирь». 130 погибших. В их числе дочь Валентина Григорьевича Распутина Мария.

Показали катастрофу по ТВ. Поразительно: А-310 в конце взлётно-посадочной полосы врезался в бетонное ограждение аэропорта и воспламенился. У меня, у наивного, вопрос: неужели нельзя было предвидеть такую случайность и отодвинуть бетонную стену вместе с гаражами, в которых стоят автомобили с полными баками бензина? Теперь, конечно, стену уберут или отнесут её дальше. Но для того чтобы это сделать, понадобилось столько жертв?!

Показали растерянного, убитого горем Валентина Григорьевича. В сером пальто, без головного убора, он, кажется, ещё на что-то надеется, чего-то ждёт – а вдруг жива?!

Дай Бог, чтобы так было.

Думал про Бога, про то, что он всегда молчит, не говорит ни слова. Как можно молчать, когда столько нелепостей, дурости и злости среди людей? Сказал бы что-нибудь, вмешался, что-то поправил. Нет, молчит и всё. А если бы стал поправлять, скольких бы он наказал, страшно подумать.

Весь день мучило это горе. Думал, на финале чемпионата мира по футболу Франция – Италия немного отпустит, нет, не отпустило. Выключил, хотел уснуть, но не смог – в сознании картины катастрофы. Снова включил. Игра получилась странная, к концу основного и дополнительного времени – 1:1. Капитан французов Зидан за что-то ударил итальянского игрока головой в грудь, тот упал. Судья удалил Зидана. Но и это итальянцам не помогло. И лишь в серии пенальти они одержали победу.

Позвонила дочка, она тоже видела крушение авиалайнера. Переживает. Спросила о дочери Валентина Григорьевича. Я сказал, что ей, наверное, лет за тридцать, она музыкант, окончила Московскую консерваторию по классу органа. Больше я ничего не знаю.

10 июля. В стране траур по жертвам авиакатастрофы. Из уважения к погибшим запретили рекламу по радио и ТВ. Горькая, но передышка. Впрочем, реклама – не самое худшее, что показывает у нас ТВ. Часто кажется, что именно тут скопились все недалёкие, ограниченные люди России.

Бывают, правда, исключения. По ТВ шёл фильм «Марш-бросок» – о наших ребятах, воюющих в Чечне. Хотел выключить, но интонация ведущего остановила. И понял, что это один из немногих фильмов, созданных в традиции добротного советского кино. Во время демонстрации фильма бегущая строка объявила, что в перерыве будет важное сообщение. И вот оно: «В Ингушетии уничтожен один из главных бандитских вождей – Шамиль Басаев». Показали, как директор ФСБ Патрушев докладывает об этом Путину. Президент назвал это возмездием и рекомендовал Патрушеву представить участников операции к Государственным наградам.

А было так: бандитский КАМАЗ, гружённый взрывчаткой, в сопровождении двух легковых машин, мчался по дороге в Ингушетии. Возможно, к месту будущего теракта (15 июля в Петербурге должен открыться саммит Большой восьмёрки). Колонна остановилась якобы для перегрузки взрывчатки. И в это время КАМАЗ взорвался. Вместе с Басаевым убиты ещё трое боевиков. Бегло сообщили, что это был удар ракеты.

В конце января 2000 года, во время очередной чеченской войны, я участвовал в работе Пленума правления Союза писателей России, который проходил в Чечне. Решено было захватить с собой подарки для наших воинов и чеченских детей. Я уложил в сумку два блока сигарет, тёплый свитер, две пары носков из собачьей шерсти (у нас тогда была чёрная пудель Дуняша), а также книги и конфеты для школьников.

С аэродрома имени Чкалова, что в Подмосковье, более ста писателей прилетели на военном самолёте в Моздок, оттуда на гигантском вертолёте – в Гудермес. Здесь мы разделились на несколько групп. Две из них отправились в Урус-Мартан и в Шали. Нашей целью было встретиться с чеченской интеллигенцией и обсудить вопросы дальнейшего сотрудничества, чтобы внести свой вклад в установление мира в этой несчастной республике.

Мы, оставшиеся в Гудермесе, покинули вертолёт и отправились в школу для проведения встречи. У школы нас встречает детвора, ко мне подбегает смуглолицый пацан лет 12-13-ти, хватает за руку:

– Привёз что-нибудь? Нам, если приезжают, всегда что-нибудь привозят.

Я угощаю его шоколадом, он разворачивает фольгу, с хрустом ест.

– В каком классе учишься?

– Уже в третьем.

– А сколько тебе лет?

– Тринадцать.

– Надо бы в шестом или в седьмом?

– А, когда такое творится, не до книжек.

– О чём же ты мечтаешь?

Несколько шагов идёт молча. И вдруг со страстью:

– Чтобы поскорее исполнилось 16. Тогда возьму автомат и пойду убивать русских!

И отбежал от меня.

О своём разговоре с подростком я поведал учительнице этой школы, когда вместе с нею направлялись в актовый зал. Она не удивилась, сказала, что такое поведение мальчиков-чеченцев у них в порядке вещей. Им вбили в головы, что каждый из них должен быть защитником родины – такова воля Аллаха. Они даже смерти не боятся и рады отдать жизнь за высокое звание шахида.

Не успели собраться с учителями, врачами, творческой интеллигенцией в актовом зале, только начали разговор, как распахнулась дверь и перед нами предстал военный комендант Гудермеса генерал Бабич. Окинув пристальным взглядом собравшихся, приказал срочно освободить школу.

Потом мы узнали, что боевики между школой и комендатурой поставили ЗИЛ– бензовоз с 5-ю тоннами бензина, к тому же начинённый мощной взрывчаткой, и собирались взорвать. От школы и комендатуры остались бы рожки да ножки, а от нас и того меньше.

Вечером летели низко над землёй в Моздок на том же вертолёте с погашенными огнями. В иллюминатор я видел, как внизу, на земле, там-сям полыхает пламя – как будто горят кроны огромных деревьев. Спросил у сопровождавшего нас полковника – что это? Подумав, он ответил:

– Костры. Наверное, бойцы греются.

Однако наш разговор услышал ещё один сопровождающий, генерал-майор. И уточнил:

– Полковник шутит. На самом деле горят незаконно задействованные буровые, а также минизаводы, перерабатывающие нефть. Наши сами подожгли, чтобы не допустить незаконного разбазаривания нефти и не дать возможности боевикам реализовать её для своих преступных целей.

В салоне вертолёта стояла тревожная тишина. Каждый понимал – достаточно одной «иглы», чтобы все мы оказались на том свете.

В Моздоке, в одной из воинских казарм, где не менее чем на роту коек, встретились с командующим российской группировкой войск в Чечне – генералом Виктором Германовичем Казанцевым. Только с ним. Ни солдат, ни офицеров не пригласили. Узнав, что среди прибывших писателей есть питерцы, Казанцев обрадовался – он в юности учился в Ленинградском командном училище имени Кирова. Он ответил на множество вопросов, главным из которых был – когда кончится война в Чечне?

– Скоро, – сказал он. – У нас такие бойцы и офицеры, что скоро.

За небогатым «полевым» ужином мы сообщили, что привезли подарки, и спросили, как их вручить.

– Оставьте здесь, – сказал генерал. – Завтра мы с благодарностью передадим их от вашего имени.

Внешне он был похож на мужа моей родной тётки Нади. Прямо вылитый Семён Родионович. Позже я узнал, что генерал армии Казанцев и в самом деле белорус, родился и вырос в Брестской области.

Писатели, принимавшие участие в выездном Пленуме в Чечне, были награждены медалью Министерства обороны РФ «За боевое содружество». Это моя самая почётная награда.

Узнав, что «бригадный генерал» Шамиль Басаев, наконец, угомонился, я пожалел его и подумал о том, как он предстанет пред очи Аллаха. Простит ли Всевышний этому мяснику сотни убитых им женщин и детей Будённовска, Волгодонска, Беслана, Театрального центра на Дубровке?..

12 июля. В Санкт-Петербургскую писательскую организацию пришёл факс из МСПС. В нём просьба подписать заявление (для суда), что 13 марта 2003 года в Москве не было заседания Исполкома МСПС, на котором принималось бы решение о продаже части строений «Дома Ростовых».

Конечно, не было. 13 марта мы, сначала в конференц-зале МСПС, а затем в Большом Кремлёвском Дворце, праздновали 90-летие Сергея Владимировича Михалкова.

Его первый зам Арсений Ларионов сляпал дело о якобы состоявшемся в этот день заседании Исполкома, на котором было принято решение о продаже нескольких строений. Подделал подписи его членов, в том числе мою, и продал их по баснословно низкой цене, но и она составила немалую сумму – около 5 миллионов рублей. Фирма, купившая строения, тут же перепродала их. Сейчас ведётся следствие по этой афере, а значит, нужно участвовать в его работе, чтобы вернуть похищенное.

Я подписал, отправил документ в Москву и пошёл на свидание со старшей дочкой Верой. Отвёл её к нотариусу – здесь она оформила документы на совместную с мамочкой приватизацию их двухкомнатной квартиры. Двинулись в поисках кафе-мороженого и вскоре пришли на угол Невского и Караванной, что напротив Дворца пионеров. Вошли в кондитерскую, а здесь и народу немного – жара! – и всё есть: мороженое, кофе, вода. Сели у окна за столик. Она стала рассказывать о своей работе на телевидении в Москве, о сомнениях, о проблемах с жильём и зарплатой, о взаимоотношениях с ведущей «Вестей» Татьяной Александровой, с которой они живут в одной квартире. Всё зыбко, неуравновешенно, правда, обо всём с юмором и едкой иронией. Сказала, что прочитала в «ЛГ» мою дискуссионную статью «Кто спасёт красоту?». Со многим она не согласна, в особенности с тем, что я написал про обделённых вниманием государства детей. Мол, далеко не все дети такие.

– Я разговаривала со своей сестрой Олей и с Танькой Александровой: они тоже прочитали твою статью и вполне согласны со мной.

И так далее, в том же духе: мол, кроме обделённых детей, есть у нас и другие.

– Что я могу тебе сказать? – ответил я. – В своей статье я привёл тебя в квартиру, показал её устройство, убранство, мебель, а ты мне сейчас – не про то, что есть в квартире, а про то, чего в ней нет.

– Да, но я говорю, что в твоей квартире нет стульев.

– Они и не нужны. Их заменяют диваны, кресла, кушетки, банкетки, табуретки и пр. Можно бы заметить их, а также другую мебель, а ты всё о том, чего нет.

– Я говорю о том, что мне ближе, – сказала она смеясь.

Но вот лицо её снова сделалось серьёзным и даже как будто обиженным. Сказала, что ей сложно с матерью. Кроме кучи болезней, одолевающих её, в ней поселилась какая-то мнительность – боится открыть форточку в квартире, день и ночь сидит взаперти.

– Ну, такова жизнь, люди боятся, – сказал я. – Тем более что квартира ваша на первом этаже.

– Теперь я понимаю, почему ты не мог с нею жить, – не обратила она внимания на мои слова. – И понимаю, что именно Галина Фёдоровна смогла тебе стать женой и бабушкой вашей внучки. Мне кажется, ты без должного внимания относишься к ней. Я уважаю Галину Фёдоровну, она настоящая женщина.

– Она тебя тоже уважает, – кивнул я.

После мороженого прошлись до Гостиного Двора. Дочка утомилась меня критиковать. Расстались тепло, как подобает близким людям. Теперь увидимся только в Москве.

Купил билет в Минск и обратно. Поеду к маме.

15 июля. Из Москвы на машине приехал Саша. И сразу на дачу – заберёт бабушку и внучку, и вечером приедут ко мне.

17 июля. О деньгах. Моя пенсия – 3000 рублей. На них сегодня можно купить 30 бутылок водки. Или 18 кг масла. Или 210 батонов. Или проехать 200 раз в метро в Москве, 240 – в Питере. Много это или мало? Для сравнения, в советское время на среднюю пенсию в 70 рублей можно было проехать 1400 раз.

Моей пенсии еле-еле хватит, чтобы выжить, а чтобы жить – смехотворно мало. Кроме пенсии есть кое-какие литературные гонорары. В прошлом году «Неман» за небольшую повесть «Товарная станция» (3 а.л.) прислал 7,5 тыс. российских рублей. Ещё журнал «Белорусская мысль» за статью и несколько коротких рассказов прислал 2,5 тыс. Да, ещё за роман «До выстрела» получил 120 тыс.

В этом году с 1 марта работаю в МСПС – ежемесячно 12 тыс.

Помог зятю купить машину. В банке на моём счёте 65 тыс. Как говорится, «на чёрный день».

Неплохо зарабатывают дети и, что для меня привлекательно, не особенно держатся за деньги. Хотя сказать, что они тратят их на пустяки, нельзя. Страна у нас теперь такая, что честным, а главное, полезным для общества трудом много не заработаешь. И где тут, скажите, «права человека»! Думаю, при таком отношении к людям государство ждут большие проблемы.

В нашей московской квартире предстоит ремонт – тоже обойдётся недёшево. Нужно подумать, что делать с питерской квартирой, ведь мы в ней не живём.

19 июля. Пора увидеться с мамой. Завтра еду в Минск. Позвонил Валентине – Мишки дома нет, он в отпуске. Отлично, с вокзала пойду пешком.

В своих бумагах нашёл Ольгино стихотворение, написанное весной, в мае:

Красивого лица немая власть

Даёт его владельцу мало преимуществ, -

Ведь чтоб красивым человеком стать,

Необходимо красоту искать в других.

Своя же красота бывает только отражённой

Бездушным зеркалом.

Давайте ж будем все

Друг другу зеркалами,

Тогда и красота останется меж нами.

Стихотворение, как мне кажется, получилось. Хотя бы потому, что в нём есть авторская позиция.

21 июля. Минск. Вокзал. 5 утра. Вышел из вагона поезда «Пецярбург– Брэст». Направился к подземному переходу, чтобы в столь ранний час пройтись по улицам родного города и оказаться на Товарной станции, где «милый дом в родном переулке, строгий ряд тополей». И мама.

И вдруг слышу:

– Иван!

Оборачиваюсь – меня догоняет Мишка, муж моей младшей сестры Валентины. Вышли на улицу Дружную, сели в Мишкин «Фольксваген», и повёз нас немецкий дедушка по ещё пустынным улицам.

Вот и дом в родном переулке – двухэтажный, построенный для железнодорожников ещё в 1896 году – об этом говорит табличка на стене. Много раз перестраивался и обновлялся, но по-прежнему сохраняет свою «архитектонику» и количество квартир – 16.

Входим. Встречает меня сестра Валечка, заметно похудевшая, сонная, а глаза улыбаются – рада приезду брата. Обнялись. Иду в комнату к маме – спит ещё. Но стоило мне войти, как тут же открыла глаза.

– Сынок приехал, я ждала тебя.

Маме девяносто третий год. Улыбается:

– Всё, сынок, скоро мне домой. Ты на мои похороны приедешь? Тебе телеграмму дать, что я умерла, или по телефону позвонить?

– Кто будет звонить?

– Валя, наверное, или Мишка. Я же, ты знаешь, плохо слышу.

– А если бы хорошо слышала, то сама бы позвонила?

– Ну да, а как же?

– Вот, мама, твои слова – подтверждение того, что про смерть тебе не стоит говорить. Твоя смерть о тебе ещё и не думает. У неё заботы важнее – прийти к тому, кому труднее, чем тебе. Или забрать того, кто ещё не готов к её приходу. Смерть же слепая, ты разве этого не знала?

– Вот и хорошо: она слепая, я глухая, интересный разговор получится.

Я взял мамину руку, стал слушать пульс – удивительно: ударов 65–66 в минуту. Ей ли, моей милой, красивой маме, думать о смерти!

– Она уже однажды приходила, – сказала мама. – Разве я тебе не говорила?

– А ты помнишь, что я сам тебе говорил?

Мама не расслышала и продолжала:

– Она приходила, звонила в дверь, стучала в окно, а мы не пустили.

– Правильно сделали, – кивнул я. – Если снова придёт, тоже не пускайте.

Половина шестого. Напротив маминой кровати широкий диван. Ложусь и засыпаю.

Будит сестра, подаёт телефонную трубку – звонит Анатолий Аврутин. Поздравляет с приездом. Договариваемся о встрече у «танка», что вписался в треугольник: Дом офицеров – резиденция Президента страны – театр имени Янки Купалы. Пойдём к Чергинцу.

Завтракали втроём – мама, сестра и я. Мишка уехал на работу, Андрей после ночных гуляний спал. В конце нашего завтрака вышел к нам, поздоровался. Красивый парень, наголо остриженный, с ироничным, осмысленным взглядом, голубоглазый, светлокожий.

– Как жизнь? Мама тобой довольна?

– Всякое бывает, – ответил он и пошёл досыпать.

Мама поела, стала икать.

– Она так почти всегда после еды, – сказала Валечка. – Даже не знаю, что это.

– Диафрагмальный нерв слишком чувствительный.

– А как лечить?

– Никак. Икоту почти не лечат, потому что она не опасна.

– А каково слушать?

– Ничего не поделаешь, надо потерпеть.

У нашей мамы трое детей: я, Алла – на шесть лет младше меня – и Валечка – на шесть лет младше Аллы. А живёт мама только с Валечкой.

Много раз я звал маму жить у меня в Ленинграде, и всё напрасно. Мне было непонятно её упорство, но однажды она объяснила: «Ну, кто я там у тебя, сынок? Вот смотри: у меня там ни родственников, ни знакомых. А если умру, как меня хоронить? И где? Я же хочу, чтобы похоронили здесь, где лежат мои мама, папа, мой маленький сын Женя. И чтобы не сжигали, я боюсь огня, мне и неживой будет больно».