Текст книги "Крупным планом"

Автор книги: Иван Сабило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Плевать мне на Женю Кутузова. Где он, там всегда пьяный скандал.

В наш разговор вмешался Валентин Сорокин.

– Ваня, – сказал он. – Не такой Басаев дурак, чтобы менять беременных женщин на каких-то писателей. Так что успокойся, обмена не будет.

До меня только сейчас дошёл весь абсурд моей затеи. Конечно, не будет, потому что Басаев со своей бандой понимает, насколько безопаснее для них самих держать в заложниках женщин и детей. После переговоров с Черномырдиным Басаеву предоставили транспорт, и под прикрытием части заложников вся его банда безнаказанно вернулась в Чечню. При этом они оставили в Будённовске более 160 трупов ни в чём не повинных людей.

Долго не мог успокоиться. В сознании вставал Будённовск, больница, гибнущие от пуль женщины и дети. Со времён моего военного детства, в котором я не знал слова «умерли», а знал слово «убиты», я не думал, что на мою землю снова придут убийцы. Но они пришли. И виной тому жалкое в своей беспомощности руководство страны, не способное ответить на вызов негодяев.

Но я здесь на работе. Необходимо взять себя в руки и переключиться на иной ход мыслей и чувств. Удивительными для меня оказались якутские белые ночи. Даже белее, чем в Питере, и это понятно: Якутск на два с половиной градуса севернее, чем Северная столица. Как-то поздним вечером я посмотрел в окно. И увидел во дворе двух милиционеров – они медленно прохаживались у нашего дома. Ясное дело, охраняют.

Наше пребывание в Якутии было омрачено не только событиями в Будённовске, но и запретом якутских властей встретиться с представителями местных общественных организаций, объединяющих русских людей. Когда мы выразили недоумение по этому поводу, нас – весь Пленум – посадили на теплоход и в течение суток возили по Лене. Якобы хотели показать нам Ленские столбы, но так и не показали. При этом спиртных напитков предоставили – море разливанное.

Но ещё большее огорчение мы испытали в день отлёта из Якутска. В аэропорту, когда мы поднялись по трапу в самолёт, нас долго не выпускали в небо. Зной, кондиционеры до взлёта не работают, мы томимся от жары и спёртого воздуха, а нам говорят, что аэропорт не готов отправить нас в полёт. Пришёл лётчик, сказал, что наш полёт задерживается из-за того, что никак не взлетит самолёт с Чубайсом и Оппенгеймером. А в это время Чубайс и Оппенгеймер в аэропортовском ресторане продолжают беседу.

Узнав об этом, мы потребовали выпустить нас из самолёта. Тогда нас стали возить кругами по лётному полю – как будто готовят машину к взлёту, а на самом деле продолжают убивать время. И только когда мы по-настоящему возмутились и готовились поднять бунт, наш самолёт направили на взлётную полосу. Г оспо– ди, когда же ты образумишь нашу матушку Россию? Когда вразумишь нас, что негоже столь недостойно вести себя перед заезжими толстосумами?!

Весь свой первый трудовой день, отвлекаясь по каким-то пустякам, я читал «К оружью, эскулапы!»

Вечером меня пригласил в свой кабинет Феликс Кузнецов. Спросил, удобно ли мне «наверху». Я кивнул. Он полистал перекидной календарь и сказал, что скоро день рождения Михалкова, нужно будет его поздравить. И попросил меня сказать ему несколько слов.

2 марта. Второй день на службе. Вышел второй по счёту и первый за 2006 год номер газеты «Дом Ростовых». В нём – материалы Шестого съезда МСПС. Среди прочих выступлений делегатов и моё – самое короткое. На съезде много говорилось о жульнических делах Арсения Ларионова и Тимура Пулатова: один умудрился продать часть строений «Дома Ростовых», а другой, по слухам, продал принадлежавший писателям многоэтажный дом на Поварской. В своём выступлении я вспомнил, как несколько лет назад в составе небольшой группы писателей – Ганичев, Распутин и кто-то ещё – ездил в Таллин по приглашению руководителя эстонской писательской организации Владимира Илляшевича. Там на встрече с учителями русского языка и литературы Валентину Распутину задали вопрос: «Отчего сейчас некоторые писатели пишут столь жалкие, лишённые ума и совести книги? И не стесняются снабжать их матом?»

Распутин в ответ: «А что вы хотите, если настолько изменилось время и многие в нём. Если раньше образ Смердякова создавал гений, то теперь сами смердяковы хлынули в литературу».

Вот вам и ответ, почему так ведут себя ларионовы и пулатовы. И только чувство брезгливости вызовет, если в своих сочинениях они будут изображать «честных» героев. Или героев – борцов за справедливость.

3 марта. Как хорошо, что у меня такой простой, скромный по габаритам и обстановке кабинет. Писатель – не чиновник, у него не должно быть роскошных апартаментов. И вообще, глупое это дело – обставлять себя роскошью.

Юбилейный творческий вечер к 70-летию Юрия Пахомова. Я тоже сказал несколько слов:

– Готовясь к выступлению, я собирался долго говорить о творчестве Юрия Николаевича. Но, когда подписал ему свою книгу, понял, что в своём автографе всё сказал: «Люблю глубокую, мужественную прозу Юрия Пахомова». Тем и ограничусь.

После вечера ко мне в кабинет поднялся Владимир Личутин. Сказал, что дела в Союзе писателей России плачевные – его руководство заботят только личные проблемы. И пригласил в гости, в Переделкино.

– В баньку пойдём? – спросил я.

– Там банька дорогая, нам с тобой не по карману – 400 рублей в час с человека.

– Найдём, – сказал я. – Только бы собраться.

6 марта. Ко мне пришёл Владимир Бояринов. Рассказывал о своих встречах с Юрием Кузнецовым. Надписал моей внучке Марии свою книжку про сказки и потешки. Я сказал, что в народных скороговорках и потешках много света, поэзии. Читаешь – и красочный, разнообразный мир перед тобой. Не то что иные стихи – одно пустозвонство.

Вспомнили строчку из Ю.Кузнецова: «Я пью из черепа отца.». Я сказал, что для меня эта строчка не столько языческая, сколько метафоричная: пить из черепа отца – значит жить отцовским опытом, его пониманием, его умом.

Владимир Георгиевич не согласился. Он сказал, что никакого отцовского опыта Юрий Кузнецов перенять не мог, так как его отец погиб в сорок четвёртом году, освобождая Севастополь, когда будущему поэту было всего три года. А строчку эту он понимает как скорбь сына или целого поколения детей, оставшихся без отцов, которых унесла война.

Я вспомнил, как в 2001 году в СП России ко мне подошёл Станислав Куняев и, узнав, что в Петербург я уезжаю поздно вечером, позвал в редакцию «Нашего современника». «А что у вас?» – спросил я. «Отметим юбилей Юрия Кузнецова. Мы уже отметили в ЦДЛ, а сегодня хотим продолжить в редакции, чтобы теплее.»

Поехали на его редакционной «Волге». Увидев Кузнецова, я пожал ему руку и похвалил: «Молодец, Поликарпыч, ты меня догнал!» – «Что значит – догнал? Я всегда был всех впереди!» – «Не переживай, я в том смысле, что мне 60 исполнилось в прошлом году, а тебе только сейчас». – «Ну, в этом смысле я бы тебя догнал лишь в том случае, если бы ты умер», – сказал он и налил водки.

8 марта. Мы с Сашей поздравили наших женщин. Судя по солнечной, яркой, морозной погоде вчера и сегодня, наши женщины достойно прожили весь год. Иначе с чего бы такая благодать?!

К нам приехал родной дядя Саши – Александр Леонидович Чеблаков. К столу мы все нарядились, особенно Машенька: в розовом платье с цветочками, в белых колготках, с золотой диадемой в светлых волосах – глаз не отвести. Пришли с ней на кухню, где в это время был Александр Леонидович. Он с улыбкой к ней, а она – в рёв. Долго успокаивали. А когда он подарил ей нарядную куклу, то сразу же стал другом – Машенька даже улыбалась ему и кокетничала, как это могут только дети, непосредственно и дружелюбно.

10-12 марта. 10 марта – день рождения Галины, а 13-го – Сергея Михалкова. В субботу вечером ходили с Галиной в театр имени Ермоловой, на «Фотофиниш» Питера Устинова. Спектакль оригинальный: главный герой, которому 80 лет, здесь же 60-летний, 40-летний и 20-летний. И его жена этих же возрастов. Много забавного, даже смешного, но, к сожалению, жизнь героев и события весьма плоские, без «шестых» чувств. И вообще без чувств. Так, словеса.

В театре встретили Сергея Есина, до недавнего времени ректора Литературного института (был переизбран в связи с достижением 70-летнего возраста). Я представил Сергея Николаевича Галине – она обрадовалась.

– Я знаю вашего «Имитатора», – сказала она. – В своё время многие зачитывались этой книгой.

Есин кивнул и спросил у меня:

– Какими судьбами? Вы теперь в Москве?

– Да, любовь к одной юной особе привела меня в ваш город.

– Интересно. И что за особа?

– Внучка Мария. Её рождение многое изменило в наших судьбах.

– Где-то служите?

– Предложили возглавить аппарат Исполкома МСПС. Я возглавил.

– Тяжелое дело. После того что там было, трудно восстанавливать нормальную обстановку. Пулатов и Ларионов постарались.

– Да, – сказал я. – Только и разговоров, что о них.

– Я, пока был ректором, – сказал он, – не допускал ни разрушения, ни растаскивания Литературного института. Наоборот, укреплял его. А пулатовы и ларионовы всё только себе, только под себя. Какое-то ущербное время, когда у многих атрофируется чувство собственного достоинства.

Я вспомнил один эпизод, который произошёл со мной в Крыму, и не удержался, чтобы не рассказать.

– Лет пять-шесть назад я в составе группы русских писателей ездил на конференцию в Ялту. Там мы встретились с коллегами из Беларуси, Украины и Крыма. Заседали в знаменитом Ливадийском дворце под председательством бывшего руководителя Крыма Леонида Грача. Киевляне слегка ёрничали, всячески старались показать свою «незалежность» и особую украинскую «державность». Наиболее активной была там некая «украинка» с не лишёнными привлекательности лицом и манерами. Но, в целом, получился хороший разговор.

Вечером мы с Владимиром Гусевым решили искупаться в Чёрном море. С нами отправился Пулатов. Мы поплыли, а Пулатов, войдя по колено, остался. Мы решили, что не умеет плавать. Когда вернулись на берег, он радостно показал нам массивное золотое кольцо с целым созвездием на нём бриллиантов: «Вот, только что поднял со дна». – «Ценная находка, – сказал Гусев. – Мне такие не попадаются». – «Жене подарите?» – спросил я. – «Ещё чего, – сказал Тимур Исхакович. – У меня есть кому подарить. А скорее всего, продам». – «Но вы можете поступить благородно, – сказал я. – Повесить объявление о найденном кольце и.» – «Глупости, – сказал Пулатов. – На такое кольцо найдутся желающие».

Уже потом, в поезде, мы с Гусевым предположили, что драгоценное колечко Пулатов привёз с собой, а здесь инсценировал находку, чтобы иметь свидетелей. Если что, Гусев и Сабило видели.

– Не исключено, – кивнул Сергей Николаевич. – В особенности, если судить по его деяниям в МСПС, когда он был председателем.

13 марта. День рождения Сергея Владимировича Михалкова.

Зашёл Бояринов. Продолжили с ним тему премии для переводчиков. Я предложил провести переговоры с писательскими организациями, входящими в МСПС.

– Только премия – этого мало, – сказал он. – Нужно осуществить многотомное издание книг лучших ныне живущих писателей – российских, белорусских, казахских и других. Подготовить Союзы писателей, разослать им письма. Заручиться их поддержкой, прежде всего материальной, – и вперёд на руководство республик!

– А им – как горох об стенку? – спросил я. – Скажут, есть на что – издавайте. А какие «на что» у Союзов писателей, когда они еле сводят, а часто и не сводят концы с концами? У меня другое предложение. В 98-м году я в составе секретариата СП России был в Минске вместе с Ганичевым, Распутиным, Карповым, Крупиным, Юрием Кузнецовым, Володиным и другими. Было много встреч с деятелями культуры, со студентами белорусских вузов. И главное – с Президентом Лукашенко. Поделились с ним нашей заботой по изданию книг современных талантливых писателей. Он сказал: «Кладите мне на стол 100 рукописей, дайте гарантию, что это хорошие писатели, и я издам. И не только издам, но и распространю. У меня во многих государствах руководители – друзья. Они помогут».

– Да, такое не забывается, – сказал Бояринов. – Начнём собирать?

– Но начать нужно не с этого, а с более простого: предложить издать в рамках Союзного государства России и Беларуси 100-томную библиотеку лучших белорусских и российских писателей. По 50 томов с каждой стороны, для равноправия. Тех, чьё творчество проверено временем. Правда, легко подобрать не только 50, но и 500 томов русских писателей, а с белорусами сложнее.

– Это не наша проблема, пускай подбирают. А вам, как автору этого проекта, советую подготовить письмо на имя президента Лукашенко за подписью Михалкова. Пока только саму идею, без списка авторов. Отправить его и подождать отклика.

– Так и сделаем, – сказал я, понимая, что загораюсь этой идеей. И посмотрел на часы: – Без четверти двенадцать, жаль, до прихода Михалкова не успеть, а так бы он уже сегодня подписал письмо.

– Не беда, Люда Салтыкова сбегает к нему, подпишет.

В 12 часов пришли в кабинет Сергея Владимировича поздравить его с днём рождения. Увидев меня, он поднялся с кресла, мы пожали друг другу руки. Рядом с ним его жена, Юлия Валерьевна.

– Я рад, что мы будем вместе, – сказал Сергей Владимирович. – Много дел, много событий впереди. Вы знакомы с Юлей?

– Да, разговаривали по телефону.

– Когда возникали сложности, – улыбнулась она. – Это я вам по поручению Сергея Владимировича звонила и приглашала на съезд.

– Да, – кивнул я, – а Ларионов звонил и упрашивал не ехать.

– Но вы и большинство членов Исполкома приехали, и мы провели полноценный съезд, – сказал Михалков.

Началось торжество. Бояринов преподнёс букет роз, зачитал президентскую телеграмму. К поздравлениям присоединился Феликс Кузнецов, назвал Михалкова классиком детской литературы и выдающимся баснописцем. Пожелал здоровья. А я вспомнил, как на 90-летии Михалкова, которое мы отмечали в Большом Кремлёвском дворце, кто-то пожелал ему жить до 100 лет, на что Михалков с подчёркнутой серьёзностью ответил: «А д-для чего м-меня ограничивать?!»

Сейчас он, не вставая, сказал ответное слово:

– Спасибо, дорогие друзья, что пришли поздравить меня. Это большое счастье, что в свои 93 года я могу думать, мыслить, видеть всех вас. Что годы не отняли у меня главного – способности понимать и действовать. Я рад тёплым словам, которые вы сейчас произнесли, и тому, что все вы здесь. Особенно меня радует, что теперь с нами Иван Иванович Сабило. Я ждал его прихода, интересовался, когда он появится, и вот теперь он с нами.

Покидая «Дом Ростовых», я обратил внимание на памятник Толстому в крошечном дворовом скверике: Лев Николаевич сидит на стуле с подлокотниками, а на руках у него и на левом плече – снег – будто завёрнутый в белое ребёнок. Толстой его держит так, что можно не сомневаться – убережёт.

14 марта. Иду по Кудринской на Поварскую. Навстречу люди, в основном мусульмане, молодые, всегда озабоченные. Вот двое парней, доели мороженое, а бумажки от них не бросили на асфальт, как водится, а повернули к урне и аккуратно опустили туда. Я похвалил – молодцы, мол, что не насорили. Они рассмеялись – ничего удивительного, мы дворники!

Ночью была оттепель. «Ребёнок» Льва Николаевича превратился как будто в небольшой подарок, он держит его на коленях и словно не знает, что с ним делать.

В Беларуси через пять дней выборы Президента. Российские СМИ уже не так ёрничают, как в прошлые выборы. Впечатляют не только успехи Республики в экономике, но и последовательность действий руководства страны в решении социальных вопросов. Этого не скрыть и не извратить.

Подготовил письмо Александру Лукашенко об издании российско-белорусской 100-томной библиотеки. Начал составлять список будущих авторов, благо мне хорошо известны писатели России и Беларуси.

15 марта. Показал вариант письма помощнице Михалкова Людмиле Салтыковой – она испугалась цифры 100. Предложила не называть количества.

– Будет правильно, – сказала она, – если мы ещё до нашего письма поздравим телеграммой Лукашенко с избранием его Президентом. Никто не сомневается в том, что изберут именно его.

Составил поздравительную телеграмму.

В. Бояринов попросил меня написать текст-поздравление С. Михалкова к юбилею Ф. Кузнецова – ему исполняется 75. Я согласился, но с условием, что Михалков прочитает его и подпишет.

Сделал, в текст поместил такие строки: «.Вы – крупнейший специалист по творчеству выдающегося писателя XX века, гения русской литературы М.А. Шолохова. Именно Вам принадлежит неоспоримая заслуга в том, что, наконец, умолкают споры вокруг его имени. Ваша столь своевременная и столь необходимая книга «“Тихий Дон”: судьба и правда великого романа» является незыблемым подтверждением того, что величайший роман XX века создан Михаилом Шолоховым. И отныне всяческие измышления о заимствованиях не только беспочвенны, но и преступны.»

Набрал на компьютере и принёс Л. Салтыковой – она единственная напрямую общается с Михалковым. Прочитала ему по телефону текст. Михалков спросил: кто писал? Она назвала моё имя. Подписываю, сказал Михалков.

Салтыкова достала из ящика стола готовый бланк МСПС с подписью Сергея Владимировича и понесла компьютерной наборщице Верочке – та подберёт красивый шрифт и правильно расположит поздравление на бланке.

18-00. Торжественный вечер в Большом зале ЦДЛ, посвящённый юбилею Феликса Кузнецова. Я сел с краю, должна прийти дочка. Обернувшись, увидел её.

В зале много свободных мест, зато на сцене вместе с юбиляром – «Хор Пятницкого». Все сгрудились в одном углу: Ганичев, Бояринов, Гусев, Карпов (пригласили из зала), Распутин.

Г аничев долго говорил о юбиляре. Потом юбиляр рассказал о своём детстве в Вологодской деревне, о родителях – сельских учителях, о первой встрече с Николаем Рубцовым. Хорошее выступление мудрого русского человека, мудрого не от «диплома», а от самой жизни, от самовоспитания и понимания своей Родины.

После нескольких выступлений я и Ольга покинули зал. За нами должен приехать Саша, но его пока нет, и я повёл дочку во дворик «Дома Ростовых». Подошли к Льву Николаевичу – он по-прежнему держит на коленях зимний «подарок», и у ног его снежная глыба – как будто свернулась кольцом большая белая собака.

Внутреннее чувство подсказывает мне, что здесь, возле памятника русскому гению, я должен сказать дочке нечто такое, что она запомнит. А слова не приходят, и я злюсь на себя. И всё же сказал:

– Хорошо, что в городе есть памятники, в них, в отличие от зданий и деревьев, запечатлён живой мир, и рядом с ними хочется думать о вечном.

– Думать о вечном вредно, – сказала Ольга. – Я, когда начинаю думать о вечном, чувствую себя совсем маленькой.

Саша позвонил и догнал нас на машине уже на подходе к Новому Арбату. А дома – внучка Мария и бабушка Галина!

17 марта. Середина марта, 0 градусов. Солнечное утро, на небе ни облачка.

На пробежке в Москворецком парке гоняю по Крылатским холмам. Снегу по пояс, синие тени от деревьев. Полно ворон. Раньше они каркали недовольно и даже как будто зло. А сегодня не каркают – разговаривают!

Московские погоды заметно отличаются от питерских. Больше света, воздуха, меньше влажности. И ветры вежливые: подуют-подуют и успокоятся. В Питере всё время дуют. Слева – Балтийское море, справа – Ладога: есть где разгуляться.

Московская погода напоминает мне минскую погоду моего детства и ранней юности. Воздух ощутимо объёмный, каждый вдох – радость.

Бегал в гору и под гору, потом зарядка типа разминки, но с резиновым бинтом – для общего развития. Уже много лет я пользуюсь бинтом на разминке в качестве эспандера. В завершение – три десятка глубоких приседаний и упражнения на перекладине во дворе школы, что рядом с домом.

Всё это хорошо, но ещё бы приспособиться писать.

18-19 марта. На основе дневников начал новую книгу «Крупным планом». Надеюсь, она в какой-то мере продолжит мой «Открытый ринг». Мало времени для работы. Всю жизнь у меня мало времени для литературной работы. Великую русскую литературу создавали дворяне, аристократы духа. Они были избавлены от лишней суеты, работали, в основном, над собой. И писали. У меня же всё урывками, от случая к случаю. Даже рад прервать работу, когда что-то отвлекает. То ли дело мой современник Николай Михайлович Коняев! Его на писательском пути ни ветер перемен не остановит, ни буря модернизаций не собьёт. Я сочинил про нас с ним анекдот:

Встретил Иван Сабило Николая Коняева:

– Николай Михайлович, вы чего такой грустный?

– А с чего радоваться, когда за эту неделю у меня всего три книги вышло!

20 марта. На работе заведующая канцелярией Нина Константиновна вручила мне записку от Бояринова: «Иван Иванович, сочините, пожалуйста, поздравительную телеграмму для А. Лукашенко, который вновь избран Президентом. Подписи будут зависеть от разговора Салтыковой с Михалковым. Детали уточните с Салтыковой».

Сочинил: «Дорогой Александр Григорьевич! Исполком Международного Сообщества Писательских Союзов сердечно поздравляет Вас с убедительной победой на выборах Президента Республики Беларусь. Восхищены Вашим подвижническим трудом в противостоянии антибелорусским и антироссийским силам. Будем продолжать сотрудничество в деле развития культуры народов Беларуси и России, книгоиздания, поддержки наиболее талантливых писателей. Желаем здоровья и успехов в Вашей многотрудной деятельности. Счастья, процветания белорусскому народу. Сергей Михалков, Феликс Кузнецов, Владимир Бояринов, Иван Сабило, Валерий Ганичев, Владимир Гусев, Владимир Карпов, Михаил Алексеев, Валентин Распутин».

Телеграмму отправили вечером.

Моё отношение к новому президентскому сроку А. Лукашенко? Объясню. Бывая в Беларуси, в Минске, я вижу, сколь толково устроена там жизнь. Чистота, порядок, ухоженность земли и городов – это не только внешняя сторона, но и подтверждение, подкрепление внутреннего её устройства. Моя родина Беларусь ещё никогда не имела своего общенационального лидера. То князи, то короли, то цари, то генсеки, то бог знает кто во главе с Шушкевичем. И вот он пришёл – властный, умный, не терпящий разгильдяйства и антигосударственного подхода к жизнеустройству. Собственно, это свой, белорусский Пётр Первый, со схожими достоинствами, но и схожими ошибками и «начихательством» на авторитеты. Он сделал главное – не допустил во Всебелорусскую власть представителей пятой колонны, её вездесущих бойцов-грабителей. И за это они ему по-базарному мелко, злопыхательски мстят в СМИ, во всевозможных комиссиях «по правам человека». Они ему: о «правах человека», а он им: «Права человека вместе с правом народа». Есть разница? Ещё какая! И не они ли, харизматики разных времён – Грозный, Пётр, Сталин, Лукашенко – при всей своей «неинтеллигентности», выволакивали страну из могильной ямы и, блюдя государственную мораль, возвращали ей авторитет и достоинство? Вспомните, какой была Беларусь в первые годы после развала Советского Союза, и представьте, что было бы с ней, не приди к руководству Лукашенко. Или кто-то другой, но только с той же ясностью поведения и требовательностью к себе и к другим.

Как-то, выступая по телевидению, он заявил: «Мы сейчас озабочены количеством нашего населения. При наших возможностях, у нас должно быть 30 миллионов человек, а не 10, как сейчас».

Разумно. Англию, которая по площади на треть меньше Беларуси, населяют более 50 миллионов. И ничего, не только помещаются, но и неплохо живут.

Несколько дней спустя нечто похожее произнёс Президент Путин насчёт увеличения населения России. Но как его увеличить, когда в России различными способами убивают людей больше, чем единственным способом их рожают?

Сегодня я вижу аристократизм белорусского руководства в том, что оно в своих деяниях повёрнуто лицом к народу. И все эти вопли о демократии. Демократия не может существовать без аристократии. Демократия без аристократии – бандитизм. Потому что зло всегда быстрее объединяется и лучше вооружается. И всегда противостоит добру. Большевики понимали, что им при аристократии не жить, и потому частично изгнали, а в большей степени истребили её. Большевики не любили и боялись аристократии, особенно национальной. Истребив её, а заодно и православное духовенство, они тут же кинулись занимать принадлежавшие им квартиры. Ныне же в России правят либералы и гоняются уже не столько за квартирами, сколько за должностями и за средствами производства. А также за нефтью, газом и пр. И весьма преуспели, не забывая при этом трубить о «правах человека». Чем отличаются российские либералы от других инородцев, попавших в Россию? Прежде всего тем, что родившись на земле, которая дала им жизнь, они не считают её своей Родиной. Немцы, итальянцы, греки, французы, родившись в России или просто попав в Россию, принимали её культуру, язык, жизненный уклад. То есть обретали «вторую» Родину, как мы обретаем крестную мать. И потому многие из них становились великими в зодчестве, скульптуре, военном деле, музыке, литературе. Российскому либералу это не дано. У него нет Родины-земли.

Как мне объяснили, в Минске сейчас проживает не так много либералов, но я не слышал, что их притесняют или требуют от них чего-то такого, чего не требуют от других. И к Лукашенко они относятся с пониманием его роли в объединении людей и нацеливании их на созидательный труд. Видят, что он не поощряет растаскивания общенародного добра. Могу лишь представить себе, как взметнутся хищники, если вдруг поменяется власть, как бросятся кусать и откусывать то, что сегодня им не по зубам. Либерализация, материализация, примитивизация, коррупция, проституция – какие тяжёлые, бездушные слова – символы нашей жизни.

Для меня Лукашенко – сегодня один из самых интересных людей. Мне, литератору, любопытно, как будет строиться его дальнейшая жизнь. И что будут предпринимать «демократы» с большой дороги, прежде всего американцы? Хватит ли у них благоразумия уняться, или полетят наводить «порядок» на белорусской земле? В которой, не сомневаюсь, многие из них и останутся. В одном убеждён: покоя им не дождаться. В особенности, если Беларусь и дальше будет с Россией и продолжит развиваться такими же темпами.

Вечером в какой-то телепрограмме Лукашенко, перефразируя Ленина, сказал: «Революция, о которой так долго говорили в Беларуси, провалилась!»

И на память пришли строчки Анатолия Аврутина:

…А когда все дороженьки пройдены,

Всё, что мог, сотворил и изрек,

Посмотрите, что сделал для Родины,

И поймёте, какой человек.

21 марта. Во всех газетах – о выборах Президента РБ. В «Известиях», уже даже не со злостью, а с каким-то бессильным стоном: «Александру Лукашенко стало тесно в Белоруссии» (название статьи некоего А. Логвиновича). Ёрничая по поводу состоявшихся выборов и победы Лукашенко, автор «прозорливо» предрекает: «В планах Александра Григорьевича – президентский пост Союзного Государства. По крайней мере, введение такой должности он считает «вполне возможным». Равно как и создание единой армии, спецслужб и правоохранительных органов».

…Сегодня ночью, может быть, потому, что это последняя ночь, которая хотя бы на минуту, но всё ещё длиннее дня, увидел сразу два сна.

Первый:

Война. Я и со мной ещё двое вооружённых людей оказываемся в городе, в доме, занятом врагами. Ночуем в дальней комнате. Утром враги что-то заподозрили, ищут нас, видно, кто-то донёс. Когда они окружают дом и подступают к нам из коридора, мы стреляем. Но почему-то не торопимся уйти. У меня небольшой пистолет, который, однако, лупит пулемётными очередями. Кончаются патроны, я ищу запасную обойму, но не нахожу. И ругаю тех, кто снаряжал меня на задание, – почему не положили?! Один из нас распахнул настежь окно с простреленными стёклами, и тут же в него заглянул враг с автоматом. Увидел меня, закричал голосом, похожим на пожарную сирену, и бросился бежать.

На этом сон обрывается.

Второй, под утро:

В Питере, у Марсова поля встречаю двоих писателей – Юрия Помпеева и Юрия Слащинина. Говорю Слащинину:

– Хорошо, что ты общаешься с Помпеевым, он умный. Задавай ему больше вопросов. Его нужно немного «завести», с чем-то не согласиться. К примеру, если он скажет, что в конфликте армян и азербайджанцев из-за Нагорного Карабаха не правы армяне, спросить: «Ну да, с чего бы это?»

Помпеев, слушая меня, улыбается. А я, показывая на прильнувший к набережной Невы университет культуры, говорю: «Вон там, на втором этаже, где окно углового эркера, бывший кабинет бывшего проректора по АХЧ Юрия Александровича Помпеева. В 90-е годы именно он перестраивал здание университета». – «Да, было дело, – соглашается Помпеев. – Хотите, я покажу вам кое-что интересное?» И ведёт нас к мостику через Лебяжью канавку. А там, хвостами в воде, толпятся русалки – простоволосые, в зелёных и голубых купальных костюмах и с луками в руках (откуда у русалок луки?). Увидев нашу компанию, подняли луки и целятся в нас. Мы испугались и убежали.

Два красивых, но каких-то незавершённых сновидения, причём оба с побегом. Спросил у Галины – к чему такие сны? Она, как всегда после некоторого молчания, ответила:

– Наверное, к тому, что сейчас утро, а потом наступит вечер.

Вечером вместе с Л. Салтыковой отправились в ЦДРИ. Туда Московский Пресс-клуб пригласил нас на встречу: «Восточные мотивы в русской литературе». Ведущие – Валерий Поволяев и бывший посол в Ливане, журналист и писатель Олег Пересыпкин.

Открыв вечер, Поволяев предоставил слово Пересыпкину. Олег Герасимович стал говорить об известных деятелях русской литературы и культуры, о тех, кто в своём творчестве уделял большое внимание арабскому миру. Прежде всего, о Николае Гумилеве, который многие стихи посвятил Африке и Востоку и который, живи он дольше, возможно, более, чем кто-либо другой, сблизил бы Россию с Востоком.

Поволяев говорил более пространно. Голос низкий, рокочущий. Запомнилось сказанное им, в дополнение к словам Пересыпкина, о гибели поэта: Гумилёва расстреляли не как одного из мятежников, а как автора листовки, в которой был выражен протест против большевиков и призыв к мятежу. Гумилёв написал черновик листовки, затем переписал текст и уже «чистовик» отдал руководителям готовившегося мятежа. Черновик положил в одну из книг своей библиотеки. Когда к нему явились чекисты с обыском, он не смог найти, в какой из книг черновик. А чекисты нашли. Арестовали автора, ему грозил расстрел. Г орький, Луначарский и другие обратились к Ленину с просьбой сохранить жизнь русскому поэту. Ленин послал телеграмму, но кто-то из тогдашних деятелей – нечаянно или нарочно – положил её «под сукно». И достали её уже после того, как Гумилёва расстреляли.