Текст книги "Крупным планом"

Автор книги: Иван Сабило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Наш парламент имеет прочные связи с парламентами более чем 150 стран. У нас на учёте каждая неблагополучная семья. За ними закреплены специалисты. Есть центры, где старики и дети могут жить до переселения их в интернаты и детские дома. Когда были морозы, мы поместили детей и стариков-одиночек в эти центры. В 2004 году у нас не было ни одного преступления, связанного с правонарушениями в отношении детей. По окончании средней школы до 90 % выпускников поступают в вузы. Наши дети учатся как в Беларуси, так и в России. В параолимпийских играх наши спортсмены в составе сборной Беларуси завоевали львиную долю медалей. Мы идём своим путём к процветанию нашей страны и не особенно обращаем внимание на крики наших недругов и злопыхателей. Мы помним поговорку боксёров: не смотри по сторонам, а то пропустишь самое главное!..

Николаю Ивановичу я вручил обращение, подписанное Михалковым, для передачи Президенту Лукашенко.

Вслед за ним начал своё выступление первый секретарь СП Беларуси Анатолий Юрьевич Аврутин. Волнуется, несколько рассеян. Но сказал о необходимости расширения связей писателей России и Беларуси, предложил наладить более тесное сотрудничество в журнально-издательском деле. Хотя он, являясь главным редактором популярного журнала «Новая Немига литературная», как раз немало делает в этом плане.

Потом началось знакомство с городом. В музыкальном училище имени Огин– ского мы пришли в восторг от обилия юных одухотворённых лиц. Слушали вокалистов, хор, симфонический оркестр. После детского концерта возложили цветы к памятнику композитору Огинскому (по-белорусски – М!хал Клеофас Агшсю). Директор училища Григорий Сорока рассказал о родовом имении белорусских князей-графов Огинских здесь, под Молодечно. Европейски образованный, от природы умный граф Михал Огинский рано проявил себя на дипломатической и государственной службе. А музыкальное дарование и занятия музыкой под руководством талантливого композитора Осипа Козловского, написавшего российский гимн «Гром победы, раздавайся!», привели к тому, что он стал сочинителем многих музыкальных произведений – более двадцати полонезов и оперы о Наполеоне «Зелида и Валькур, или Бонапарт в Каире». Огинский был сенатором, дипломатом, участником белорусско-польского восстания, которым руководил другой выдающийся белорус – Тадеуш Костюшко. Встречался с Наполеоном, вёл переговоры с ним о восстановлении Великого Княжества Литовского, но безуспешно. На дело восстания он потратил состояние не только своё, но и жены Изабеллы, чего она ему простить не смогла. После тяжёлого ранения Тадеуша Костюшко восстание провалилось.

В 18G1 году Огинский принимает присягу на верность Российскому императору и занимает высокие государственные должности. Но вскоре возвращается в Беларусь. Около двадцати лет он прожил в родном имении в Залесье, возле Сморгони, где выстроил изумительный по архитектурным достоинствам дворец, куда приезжали именитые гости из Петербурга, Витебска, Гродно и других городов. Здесь он давал концерты, здесь написал свой самый знаменитый полонез «Прощание с родиной». Казалось бы, живи и радуйся жизни, успешному музыкальному творчеству. Однако тяжёлая болезнь вынудила его переехать в Италию, где он и скончался в 1833 году в окружении жены-итальянки и четверых детей. Одна из «правд» о его смерти гласит, что родные, войдя к нему в спальню, увидели торчавший из его груди кинжал.

В Беларуси – куда ни пойди – наряду с новым и современным увидишь древнее, наряду с весёлым и жизнерадостным встретишь трагическое.

После памятника Огинскому – мемориальный комплекс «Шталаг 342» – фашистский концентрационный лагерь, здесь погибло более тридцати тысяч узников. У каменной стены с выступающими из неё концами деревянных балок и колючей проволокой в бетонных нишах состоялся городской митинг, посвящённый Международному дню освобождения узников фашистских концлагерей. Выступают бывшие узники, дети войны. Не скрывают слёз. Пошёл снег пополам с дождём. Предоставили слово мне. Я говорил коротко, только то, что моя тётя, родная сестра моей мамы Любовь Николаевна Бортник, тоже погибла в концлагере, в Освенциме, в 43-м году. Ей было двадцать лет. Много пожилых людей, но ещё больше детей. Не расходятся.

Мы посетили также мебельную фабрику и восхитились не только культурой производства, но и красотой продукции, которую она производит: это уже не только мебель, это искусство.

На обратном пути в Минск, на вокзал, нам показали грандиозный памятный комплекс – «Линию Сталина», возведённую ещё в тридцатые годы на тогдашней границе с буржуазной Польшей. Граница была настолько близко к Минску, что столицей Беларуси хотели сделать Могилёв. «Линия» протянулась на несколько тысяч километров с севера на юг, и большая, наиболее укреплённая часть её проходила по белорусской земле. Но возвращение Беларуси и Украине отнятых ранее Польшей западных земель привело к тому, что Могилёв не стал столицей (хотя ох как украсил бы столицу Днепр!) и «Линия Сталина», в отличие, скажем, от «Линии Маннергейма», которую финны использовали на всю мощь в войне против Советского Союза, нам не пригодилась.

Нынешняя «Линия» восстановлена несколько лет назад по предложению Президента Лукашенко и воинов-афганцев. Мы увидели могучую для той поры оборонительную систему с брустверами, ломаными траншеями, бетонированными дотами с пушками и пулемётами под бронированными колпаками, напоминающими башни танков. В дотах – макеты советских воинов, одетых по форме: заряжающие, наводчики, стрелки. Взгляд их устремлён за амбразуру – не появился ли враг? Особый интерес вызвала у нас экспозиция современной военной техники – самолёты, вертолёты, самоходные орудия и прочий стальной арсенал.

Ходим мы не группой, а по одному, лишь изредка собираясь вместе. Николай Чергинец – впереди, что-то поясняет сотруднику «Линии», Иван Голубничий – справа, фотографирует амбразуру. Анатолий Аврутин как поршень продвигается по траншее, и на лице его полное удовлетворение оттого, что он помещается в ней, – значит, примерился, как бы он здесь отражал атаки фашистов. Рядом со мной большой, грузный человек в бархатной куртке и узкополой серой шляпе. Я почему-то назвал его мысленно Мэром. Что-то бормочет себе под нос, чем-то недоволен. Наш экскурсовод Наденька одета по-военному: шинель, пилотка, гимнастёрка, сапоги – всё ладно пригнанное по её стройной фигуре. Я спросил у неё, возможно ли сейчас применение этой техники в случае необходимости.

– Ну, если только для партизан, то почему бы и нет! – сказала она, и было непонятно, всерьёз она это говорит или шутит.

– Как бы не пришлось отдавать полякам то, что у них оторвали, – негромко и будто возражая ей, произнёс Мэр.

– Что Вы имеете в виду? – спросила Наденька.

– Ну, воспользовались тем, что Г итлер напал на Польшу, он с той стороны стал рвать её, а мы – с этой.

– Вы – поляк? – спросила Наденька.

– В какой-то степени, – кивнул он.

– Тогда я Вам сочувствую, – сказала она, и я не понял, сочувствует она тому, что он только частично поляк, или тому, что у него неправильное представление о тех исторических событиях.

12 апреля. Москва. Проснулся утром в хорошем настроении – с чувством Родины в душе. К тому же вспомнил, что в этот день ровно 45 лет назад красивого русского человека Юрия Алексеевича Гагарина поместили в космический корабль и отправили в такие выси, где до него ещё никто не бывал. Меня это известие застало в ЗАГСе Петроградского района Ленинграда, куда мы пришли с девушкой

Тамарой, чтобы подать заявление на вступление в брак. Там было несколько пар, мы заняли очередь. Инициатива предстоящего события исходила от Тамары, она же активно принялась готовить меня к свадьбе – возила к портнихе, где шилось её свадебное платье, знакомила со своими родственниками, представляя меня своим женихом, предлагала уже сейчас переселиться к ней, чтобы вместе ждать торжественного дня. Она намеревалась попросить служащих ЗАГСа назначить регистрацию на 22 апреля – день моего рождения – и была убеждена, что так и будет.

Я не возражал, хотя изредка доставал свой паспорт, открывал страничку «семейное положение» и, любуясь её девственной чистотой, представлял себе, как энергичная женская рука сотрудницы ЗАГСа привычно бахнет на неё фиолетовый брачный штамп. И понимал, что дело не в штампе, а в моих недостаточно сильных чувствах к Тамаре. Она мне нравилась – улыбкой, стройной фигурой, порывистым и независимым характером, но она была старше меня на четыре года, и мне казалось, что это очень много – мне ещё только двадцать, а ей уже двадцать пятый. Познакомились мы с нею во Дворце культуры связи, на поэтическом вечере. Я тогда писал стихи, и в тот день наше литературное объединение «Голос юности» выступало перед читателями именно там. Народу в зале было немного, и я со сцены видел черноволосую хрупкую девушку, сидевшую отдельно от всех и энергично хлопавшую в ладоши после каждого стихотворения.

Дошла очередь до меня. Я читал своего давно написанного «Воробья»: «Когда гранит дробился на песок, когда плакаты призывали: «Бей!», умчались птицы дальше, на Восток, но в городе остался воробей…»

После встречи с читателями спустились в гардероб, здесь ко мне подошла эта девушка, протянула своё пальто и попросила:

– Помогите, пожалуйста.

Я стал помогать, но она одевалась как-то медленно, несколько раз не попадала в рукав и поглядывала на моих друзей, которые, уже одетые, покидали Дворец, махая мне руками от дверей.

– Вы не торопитесь? – спросила она. – Вы могли бы меня проводить?

– Вообще-то можно, если такая необходимость, – кивнул я, и мы вышли вдвоём. Долго шли пешком по Адмиралтейской набережной. Потом по Дворцовой. Потом через Кировский мост, пока не очутились на Петроградской стороне, на Малой Посадской.

Она сказала, что работает в почтовом отделении оператором, работа ей нравится – всегда с людьми, интересно. Ещё сказала, что больше других ей понравилось моё стихотворение, поэтому для знакомства она выбрала меня.

– Ещё бы! – поддакивал я, понимая, что она шутит и я понадобился только для того, чтобы ей не в одиночестве гулять по красивому городу.

– Я вас приглашаю на чай, – сказала она. – Представлю вас моим родителям, они добрые и весёлые. Нет, нет, не стесняйтесь, пойдёмте.

Я не стеснялся, хотя со мной такого ещё не было. Поднялись по лестнице на третий этаж, она открыла ключом дверь.

– А вот и дочка! – сказал отец, выйдя нам навстречу и помогая Тамаре снять пальто. – И не одна, а с гостем, да ещё с каким молоденьким!

– Ладно, па, ставь чай. Мама дома?

– А как же! Сейчас ужинать будем. Пора, девятый час.

С этого вечера начались наши чисто дружеские отношения и, возможно, продолжались бы долго, если бы не ЗАГС, а точнее, если бы не полёт Юрия Гагарина.

В помещении ЗАГСа работало радио, но вот оно затихло, раздались позывные, диктор объявил, что через несколько минут мы услышим важное правительственное сообщение. И вот оно – советский человек в космосе!

Нас всех, будто взметнувшимся вихрем, вынесло на улицу, а здесь бегут люди, радуются, обнимают друг друга, кричат ура! Я тоже кричал, и нам с Тамарой уже в голову не приходило вернуться в ЗАГС. Потом я не раз благодарил Юрия Алексеевича за его полёт. А когда вскоре взял в руки написанную им после полёта книгу «Дорога в космос», не согласился с его утверждением (и не только его), что в мировом пространстве есть планеты, схожие с нашей Землёй и населённые разумными существами. Но даже если он прав, нам с ними никогда не встретиться и даже не войти в контакт. Уж если Бог наделил народы нашей Земли разными языками, чтобы они не перемешались друг с другом и таким образом сохранили себя, то уж Он точно позаботится о том, чтобы никогда не вошли в контакт между собой инопланетяне.

15 апреля. Заседание Исполкома МСПС, посвящённое прошедшему в Москве Форуму творческой и научной интеллигенции.

После заседания ко мне пришёл Владимир Личутин. Сказал, что тяжело болен Василий Иванович Белов. Мы ему позвонили. Его здоровье действительно неважное, но ведь пришла весна. А весна, сказал Василий Иванович, даёт силы и надежды.

16 апреля. Дочка с мужем купили нам с Галиной путёвки в Гелиос-парк. Так что 22 апреля буду встречать не дома. Раньше я только однажды отмечал свой день рождения «в гостях». Случилось это в 1990 году, когда мне исполнилось 50, в городе Ульяновске. Туда на 120-летний юбилей Владимира Ильича Ленина пригласили из Москвы поэта Николая Старшинова, а из Ленинграда – меня. Были встречи со студентами, с трудовыми коллективами. Тогда ещё Ленин для нашей страны был Лениным, а изначальные перестройщики во главе с Горбачёвым призывали вернуться к ленинским методам руководства и вообще жить «по-ленински». Чуть погодя они же назовут Владимира Ильича главным врагом России.

Широка в Ульяновске Волга, далеко видна, если стоишь на высоком берегу – Венце. Красивы женщины-волжанки, но почему-то редко улыбаются, даже когда здороваются. Весел и обаятелен «Ротный запевала» – Николай Старшинов. Узнав, что у меня день рождения, сказал, что соберёт народ и мы отметим это событие. Я попросил никого не собирать, а просто посидеть вдвоём в ресторане гостиницы «Венец». Так и сделали. Не знаю, как Николай Константинович поёт, но анекдоты рассказывает мастерски. Его с полным правом можно назвать чемпионом мира по анекдотам. В тот вечер он мне их рассказал штук сто. Один – про Ленина: «Вбегает Косыгин поздно ночью в кабинет к Брежневу и с ходу: «Леонид Ильич, беда: из мавзолея исчез Ленин. – Может, недалеко ушёл? Давай, Лёша, беги налево вокруг Кремля, а я – направо. Вдруг, ещё перехватим?

Выбежали они на Москву-реку, видят – ходит Владимир Ильич по набережной, заложив руки за спину, смотрит на воду и что-то бормочет. Прислушались, а он: – Жаль, Москва-гека узка, узка! «Авгога», пожалуй, не пгойдёт, не пгойдёт!..»

18 апреля. У меня был ответственный секретарь журнала «Юность» поэт и прозаик Борис Рябухин. Я рассказал ему о творчестве белорусского поэта Валерия Морякова, расстрелянного в 1937-м, когда ему было 28 лет. Мне удалось перевести на русский его книгу лирики «Я жить хотел» и выпустить её в питерском издательстве «Дума» (средства на издание сборника выделила его внучатая племянница, врач Инесса Владимировна Морякова; предисловие к ней написала её дочка Людмила Николаевна Герасимёнок).

Борис Константинович попросил дать ему сборник – возможно, «Юность» из него что-то напечатает на своих страницах.

22 апреля, суббота. Москва. Мой день рождения. Утром с заместителем главного редактора журнала «Дом Ростовых» Денисом Устиновым прилетели из Томска. В аэропорту нас встретил Саша. Я просил Галину, чтобы не встречали, сам доберусь, а он встретил и – вот сюрприз – повёз не домой, а к ней, в Гелиос– парк. Отвезли Дениса домой, в Одинцово – это по пути. И вот мы в парке.

– Здравствуй, жена! Тебе скучно?

– Уже нет. Как доехали?

Весна вот-вот обрадует зелёным миром. А сейчас она словно в некоторой задумчивости, словно в нерешительности – входить или не входить. Её можно понять: после суровых морозов и глубоких снегов кажется, что зима ещё не сдалась, что лишь недалеко отступила и вот-вот вернётся со своими ветрами и метелями.

Нет, голубушка, не выйдет. Мы уже в апреле!

Весной сильнее любовь ко всему живому. Весну ждёшь, как любимую девушку, и радуешься, когда видишь, как она превращается в зрелую женщину – лето. Земля – мать весны, а солнце – заботливая бабушка. Всё могут черти и дьявол, не могут одного – запретить весну. Им не по силам справиться с бабушкой и мамой. Весна – это цветы и листья. А птицы разговаривают о мире. Весной особенно чувствуешь, что жизнь земная – рай. Иного рая нет и не будет.

Хорошо здесь. И обед, и номер, и сауна, и турецкая баня, и маленький удобный бассейн. И жена – всё к месту.

К вечеру, чтобы отметить мой день рождения, приехали Ольга, Саша и наша самая главная – Маша. Мне радостно видеть их. Мне в моей семье никогда в жизни не приходилось возвышать себя, меня понимали и принимали таким, каков я есть. И за это спасибо вам, мои самые близкие, моя семья.

Часто, глядя на какого-то человека, вдруг подумаю, счастлив ли он. Есть ли какая-то определённая «масса» счастья, которая должна быть разделена на всех людей? И если да, почему её мало, почему не хватает на всех? Можно ли сказать, что мы живём в стране, где счастья не хватает для всех? Тихо, потерянно переживаем затянувшееся оцепенение после перестройки. Нужно вернуться к труду, страна станет неизмеримо счастливее, если каждый из нас будет видеть плоды своего труда. В несчастной стране не может быть счастливых людей. А если есть такие, что чувствуют себя счастливыми, то они просто заблуждаются.

Сегодня, как никогда раньше, видна неуправляемость, бесхозяйственность нашего государства, его неповоротливость и топтание на месте. Говорят о застое и стагнации в СССР. А назовите страну, в которой периодически не возникали бы застой, стагнация и даже кризис. И хотя ловкие на готовую фразу критики скажут мне, что история не имеет сослагательного наклонения, всё же я утверждаю, что если бы не сломали крылья Советскому Союзу и дали ему ещё 20–25 лет, он сейчас в разы был бы экономически сильнее и Японии, и Китая, и Штатов.

25 апреля. Заседание секретариата Исполкома, посвященное выходу в свет первого номера журнала «Дом Ростовых». Его главный редактор Феликс Кузнецов начал с того, что прочитал присланное по факсу письмо из Томской писательской организации, в котором нам с Денисом Устиновым выражалась благодарность за участие в «Днях Маркова» на его родине.

Стали говорить о журнале. Среди присутствующих не только его создатели, но и авторы: Евгений Юшин, Владимир Личутин, Евгений Колесников и др.

Я тоже сказал несколько слов, в частности, о «Путешествии в Париж» Владимира Личутина: «Такое ощущение, что до Парижа – автор Личутин, а в Париже – не обязательно он».

Журнал, на мой взгляд, удачный. Хороша и легенда Евгения Колесникова «Железный хромец». Она о том, к чему часто приводит слово, сказанное человеком в минуту прозрения. Поэт написал: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся». Поэтому писатель должен быть особенно осторожен. В начале 90-х, когда многие республики бывшего Союза в нетерпении заявляли, что они готовы выйти из СССР, Валентин Распутин задал угрожающий вопрос: а что скажут они, если сама Россия заявит о своём выходе?!

И вышла. И что стало с СССР?

Николай Рубцов пророчески написал: «Я умру в крещенские морозы». И смерть явилась к нему в эту пору.

Питерский поэт Вячеслав Кузнецов задолго до своей смерти написал стихи, где была такая строчка: «Я умер в последний день лета». Так и случилось, его сердце остановилось 31 августа 2004 года.

Но вот у поэта Иосифа Бродского пророчества не случилось: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров я приду умирать». И не пришёл.

– В целом, – сказал я, – первый номер получился. Отрадно, что каждого из авторов опубликованных произведений отличает понимание себя как созидателя и чувство Родины. В отличие от участников телепередач типа «Культурной революции», где тусуется этакая, по выражению Николая Николаевича Скатова, «аристократия помойки».

После секретариата Бояринов попросил меня зайти с ним к Кузнецову и стал говорить о том, что журнал «Дружба народов», за копейки арендующий у нас помещение, не выполняет договорённостей и почти не публикует на своих страницах рекомендуемых нами писателей. И спросил:

– Может, попросим их отсюда?

– А что собой представляет журнал? – спросил я.

– Да что бы ни представлял, но если нарушаются обязательства, мы имеем полное право расстаться с ним. И сдать помещение кому-то другому.

– Давайте так, – сказал Кузнецов, – предложим Ивану Ивановичу ознакомиться с несколькими номерами «Дружбы народов» и проведём их обсуждение. А там посмотрим.

28 апреля – 9 мая. Переделкино. Осваивал подаренный мне Галиной ноутбук. Вдруг увидел, что лишился текста, который написал в свой прежний приезд сюда. Впервые рявкнул на компьютер: «Злодей, что ты себе позволяешь?!» Он в ответ: «Молчи, безграмотный, если пользоваться не умеешь!» Да, пишущая машинка такого себе не позволяла. Но, может быть, частично что-нибудь верну по памяти?

В один из дней ко мне приехали жена, Саша, Мария и обе дочки – Ольга и Вера. То-то обрадовали. Вера сейчас в Москве, вместе с подругой Татьяной Александровой. Обе устраиваются на канал «Россия». Александрова – телеведущей, Вера – визажистом.

Вере в августе исполнится 36 лет. По-прежнему хороша собой, но сделались резче черты лица, наверное, от глубоких размышлений. Многословна, рассказывает интересно и даже с некоторым сочувствием к тому, о ком речь. Раньше она высмеивала всё, что ни попадётся под руку. Но, прежде всего, собеседника.

Саша, Вера и Ольга уехали, а бабушка и внучка остались. Мы с Галиной по очереди пообедали, накормили Марию и повели гулять. Она в восторге от детской площадки с качелями и от детей, среди которых она самая младшая. Ходит только сама, падает, но руку не даёт. Поднимает с земли всё, что найдёт, – и в рот.

В Переделкине огородили бывшее поле, где когда-то росли морковь, свёкла и трёхметровой высоты кукуруза. Начинается большое строительство, возможно, новой Рублёвки.

Прочитал шесть последних номеров журнала «Дружба народов»: 11, 12 за 2005-й и 1–4 за 2006-й. Думал, «ДН» – это какое-то приложение к либеральной библиотеке. Или библиотека крайне либеральных авторов. Оказалось, вполне самостоятельный и во многом состоятельный журнал: с прозой, стихами, публицистикой, литературоведческими статьями. И нет погони за «шумными» именами, за литературными авторитетами.

Интересен и необычен роман вдовы знаменитого писателя Юрия Трифонова Ольги Трифоновой «Сны накануне» – о жене выдающегося советского скульптора Сергея Конёнкова Маргарите Ивановне, которая была шпионкой и заодно любовницей Альберта Эйнштейна. Её задача – выведать секреты создания атомной бомбы. Эйнштейн лично не участвовал в осуществлении этого проекта, но глубокие знания проблемы и дружба с Оппенгеймером делали его носителем ценной информации о том, как ЕЁ делать.

Получился цельный, хотя и сложно построенный роман, ретроспективно изображающий довоенную, военную и, частично, послевоенную эпоху. С большой симпатией описывающий светлую, уютную жизнь в Штатах и с презрением – тьму и мрак советской действительности.

Не удивлюсь, если когда-нибудь появится фильм по этому роману. Может получиться прелюбопытная вещица, которая в очередной раз пнёт дамским каблучком по жизни советских людей. Без сожаления, без сочувствия.

Прочитав шесть номеров «ДН», позвонил главному редактору Александру Эбаноидзе и сказал ему о своём положительном впечатлении.

– Да, – отреагировал он, – сейчас это лучший литературно-художественный журнал в России.

– Я, к сожалению, пока что не могу согласиться с вами, хотя бы потому, что не столь хорошо знаю другие журналы.

Договорились в конце мая провести обсуждение «Дружбы народов» в МСПС.

16 мая. Были с Галиной и Сашей на кладбище, где похоронены его мама Людмила Леонидовна и отец Николай Иванович. Привели в порядок могилы, посадили цветы. Мама умерла 5 ноября 2002 года, а папа – 7 января 2003. Маме было 49 лет, отцу только-только исполнилось 50. Они родились на Вятской земле, в городском посёлке Аркуль. Вместе росли, учились в одном классе. Красивые люди. Мама – инженер, отец – военный полковник, в последние годы заместитель главного редактора Воениздата.

Мы с Галиной радовались такому родству, но вот не случилось быть вместе.

19 мая. Мы, мальчишки, в моём минском детстве называли пятницу малой субботой, хотя тогда суббота была рабочим днём, правда, на два часа укороченным. Теперь уже много лет суббота – выходной, но название пятницы как «малой субботы» во мне сохранилось.

У меня никогда не было прозвища. Только в четвёртом классе пытались дать – то Сабля, то Зубило. Но не прижились, хотя я не имел ничего против обеих.

20 мая. Мария уже давно говорит «мама», «папа», а сегодня впервые произнесла «ба-ба». А «деда» у неё ещё не получается, зато когда ей что-нибудь нужно, кричит: «гай-гай-гай»!

Ходили с нею на холмы. Слушали соловья. Маленькая, чуть заметная среди ветвей птичка, но как поёт! И щёлкает, и посвистывает, и террикокает, и тюрлю– люкает, и чуфыркает, и. даже нет слов, чтобы выразить весь спектр, всю гамму звуков, издаваемых крошечным горлышком-зобом этого крылатого совершенства.

Май. Светит солнце. По небу медленно-медленно, почти незаметно плывут облака. Цветёт одуванчик. Мария спит в своей коляске. Поёт соловей. Жизнь!

Постоянно только солнце, его свет, его тепло, благодаря которому живёт земля и всё, что на ней. Из всех вообразимых и невообразимых чудес самое чудесное – солнце. Его тепло, его щедрость.

23 мая. В разговоре с Кузнецовым и Бояриновым решил вопрос об отпуске – с 1-го июня до 1 сентября. «Без содержания». Они сказали:

– Пишите всё лето, Иван Иванович. Но 1-го сентября надо быть на работе.

Позвонил дочке – пусть заказывает билеты в Петербург.

Переговорил с А. Эбаноидзе – назначили разговор по журналу на 29 мая. Здесь, в конференц-зале.

24 мая. В «ЛГ» вышла моя статья «Кто спасёт красоту?» в продолжение дискуссии о воспитании подростков. Предваряет статью моя вводка: «Литературная газета вовремя повела разговор о судьбе литературы для подростков, начатый С. Михалковым. Однако нам не решить эту проблему (и не только эту) без выработки на общероссийском уровне концепции противостояния всему бесчеловечному и несправедливому, чем сейчас переполнена наша страна. Необходимо противостоять бездеятельности и лукавству российского руководства, которое до сих пор не осознало своей ответственности перед народом. Прежде всего, перед российскими детьми».

26 мая. Я не был в отпуске весь свой срок работы руководителем Санкт– Петербургской писательской организации – 12 лет.

4 года назад, назначив вместо себя прозаика, бывшего генерала таможенной службы Валентина Аноцкого, я уехал в отпуск, в Минск. Буквально через два дня звонит Галина: возвращайся, И.О. не справляется, паникует.

Приехал. Спрашиваю, почему паника? Валентин Романович отвечает, что была комиссия из КУГИ, составила акт о наличии у нас субарендаторов и пригрозила выселить. Он испугался и позвонил моей жене.

– Кто испугался? – спрашиваю. – Писатель испугался? Русский генерал испугался?!

– Иван Иванович, здесь не просто русский генерал нужен, здесь нужен литературный генерал. А я им не являюсь.

– Какие-нибудь документы подписывали?

– Ну да. Они составили акт о субарендаторах, я подписал.

– Вот это напрасно. Следовало им объяснить, что никто вас не наделял полномочиями что-либо подписывать. Ладно, когда-нибудь должно было такое случиться. Похоже, мы попадаем в полосу арбитражных судов. Нужно готовиться. Продолжайте работать, а я.

– Нет, Иван Иванович, не могу. Извините, сразу не понял, на что иду, но теперь стало ясно. Подыскивайте, пожалуйста, другого, а меня увольте.

Но, кажется, не только в комиссии было дело. Потом рассказали, что он, прочитав какие-то стихи, нелестно отозвался о них самому автору. Поэт долго смотрел на Валентина Романовича и вдруг взорвался:

– Кто это мне говорит! Да тебя самого нужно долго под микроскопом рассматривать – есть там писатель или нет. А ты мне такие слова!

В нашей писательской среде каждый – генерал. Сергей Владимирович Михалков как-то сказал: «Построй писателей в одну шеренгу и скомандуй: на первый– второй рассчитайсь! – вторых номеров не будет».

И вот – мой отпуск. На всё лето!

27-28 мая. Два дня у нас провела Вера. Её приняли на телеканал «Россия». Подругу, Татьяну Александрову – телеведущей «Вестей», в паре с Михаилом Антоновым, а Веру – визажистом. Снимают двухкомнатную квартиру на проспекте Мира. Вся в сомнениях – как они будут жить. У Тани – шестимесячный ребёнок. Вера у неё за подругу и за няньку. Работать будут по очереди: неделю одна, неделю другая. Не уверена, что подобная жизнь может длиться долго.

С Верой у меня отношения «чуть теплятся». Выросла без меня. Окончила училище при объединении «Русские самоцветы», получила специальность камнереза. Но ни дня камнерезом не работала. Хорошо рисует, и её сразу взяли в отдел рекламы. Потом телевидение – рисует лица для телеэкрана, чтобы они выглядели, как она говорит, человечнее. Замужем за телекорреспондентом В. Фенёвым, но собирается разводиться. Детей нет.

Несколько лет назад, прочитав мой роман «Открытый ринг», упрекнула меня, что я не так написал о наших отношениях с её мамой – моей бывшей женой Агриппиной Фёдоровной. Я сказал, что написалось так, как я запомнил. Мама ей объяснила: «Твой папа не мог сказать неправду. А если сказал так, значит, он думает, что так и было».

29 мая. Утром на машине в Питер уехал Саша. Мы с Галиной и Машенькой отправимся на поезде вечером. Дочка остаётся дома, она приедет 9-го.

Конференц-зал МСПС. Обсуждение шести последних номеров журнала «Дружба народов».

Начал разговор Бояринов, что называется, с места в карьер. В жёсткой, атакующей форме он сообщил, что они с главным редактором Александром Эбаноидзе уже обсуждали проблемы взаимоотношений («ДН» за символическую цену арендует помещение у МСПС), и потребовал, чтобы журнал уделял больше внимания авторам писательских организаций, входящих в МСПС.

Эбаноидзе не столь напористо, но не менее жёстко сказал, что у «ДН» нет особой необходимости делать упор на авторах МСПС, так как почти все авторы журнала представляют творческие союзы не только России, но и стран СНГ, и Прибалтики, и Кавказа. А принцип в отборе произведений для печати: талант и профессионализм.

Когда он закончил, Бояринов ушёл.

Я коротко сказал о материалах последних номеров. Отметил, что наша нынешняя жизнь поставляет для литературных произведений сюжеты, часто оскорбляющие нас, унижающие наше человеческое достоинство. Но, по-видимому, оттого, что мы живём в «интересное время», у нас снова рождается большая литература. Как говорится, нет худа без добра, только почему-то худа всегда больше. Обнадёживает, что журнал главное внимание уделяет авторам реалистических произведений, не поддаваясь таким нынче распространённым веяниям, как постмодернизм и откровенная халтура.

– Только жаль, – сказал я, – что в «Дружбу народов» проникает скабрёзность. Читая Азольского, я подрывался на мате, как на минном поле. Но в целом «Дружба народов» отвечает своему названию, и я собираюсь и дальше открывать её страницы.