Текст книги "Неизвестный Байконур. Сборник воспоминаний ветеранов Байконура"

Автор книги: Иван Стаднюк

Соавторы: Александр Трофимов,Геннадий Волков,Виктор Васильев,Михаил Плетушков,Альгимантас Науджюнас,Генрих Кудряшов,Юрий Князькин,Анатолий Усов,Абылай Айдосов,Геннадий Кудрявцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

Владимир Яковлевич Хильченко
НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ГОДЫ

^{Родился 19 сентября 1931 г. в селе Симаковка Емильчинского района Житомирской области. С 1955 по 1970 г. служил на НИИП-5 МО, пройдя должности от инженера-испытателя до начальника отдела комплексных испытаний космических аппаратов. Участвовал в подготовке и запуске МБР 8К71 и 8К74, в подготовке и запуске первого ИСЗ, первых автоматических межпланетных станций к Луне, Марсу, Венере, в подготовке и запуске пилотируемых космических кораблей «Восток», «Восход», «Союз». С 1970 по 1986 г. проходил службу в ГУКОС МО в должности заместителя начальника отдела боевого применения космических средств. После увольнения в запас с 1986 по 1996 г. работал заместителем начальника отдела ЦСКБ. Лауреат Государственной премии, награжден орденами Ленина и Красной Звезды, полковник в отставке. Живет в Москве.}

Уже работая заместителем начальника отдела боевого применения космических средств в Главном управлении космических средств в Москве, я часто бывал в командировках в Плесецке и Ленинске, участвуя в работе комиссий главнокомандующего Ракетными войсками по проверке боеготовности частей космического назначения.

Приезжая в Ленинск всего на 10–12 суток, я удивлялся: как я мог там прожить с семьей 15 лет в таких тяжелых климатических условиях? А ведь к тому времени там уже были во многих местах кондиционеры, почти во всех комнатах – холодильники. И все равно жара угнетала. Видимо, сказывался возраст и 15 лет напряженной, круглосуточной (почти без выходных и праздников) и ответственной работы.

Летом 1955 г., когда я после окончания Артиллерийской инженерной академии им. Ф. Э. Дзержинского получил назначение в Тюра-Там, где еще только разворачивались строительные работы. Поэтому нас, молодых инженер-лейтенантов, будущих испытателей ракетно-космической техники, отправили на полигон ГЦП-1 в Капустин Яр, где мы изучали организацию и технологию полигонных испытаний ракет средней дальности.

Весь 1956 г. и начало 1957 г. мы изучали ракету Р-7 и ее системы в институте НИИ-885 (Н. А. Пилюгин) и ОКБ-1 (С. П. Королев), участвовали в стендовых испытаниях всей ракеты в Загорске Московской области.

Параллельно с этим мы периодически (по мере готовности) выезжали на свой строящийся полигон и участвовали в монтаже и приемосдаточных испытаниях наземного испытательного оборудования на технической и стартовой позициях. Все усилия были направлены на быстрейший ввод в строй стартовой позиции и монтажно-испытательного корпуса технической позиции, а также других объектов полигона, обеспечивающих подготовку ракеты к пуску.

О соцкультбыте (как теперь принято говорить) заботились не в первую очередь. На весь поселок «Заря» была всего одна кирпичная солдатская казарма и несколько бараков строителей. Эту казарму мы называли «Казанским вокзалом», она служила общежитием для всех офицеров. Огромный зал был заставлен солдатскими кроватями. Режим рабочего дня и отдыха у офицеров был различный, поэтому круглосуточно в этом зале через каждые 15–20 минут звенели будильники, звучала музыка на все вкусы, играли в карты и шахматы, шумно отмечались разные события (несмотря на «сухой» закон, недостатка спиртного не ощущалось). Толстым слоем лежали окурки и прочий мусор. Маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин, посетивший офицерское общежитие 7 ноября 1956 г., был потрясен царившей обстановкой. Всех нас, находившихся там в это время офицеров, выгнали на улицу сажать деревья в комсомольском парке, а в общежитии устроили аврал по наведению чистоты и порядка.

Вскоре испытателей решили приблизить к работе, чтобы не ездить ежедневно 38 км на грузовых машинах по пыльной степной дороге на 2-ю площадку (железной и автомобильной дороги еще не было). На технической позиции мы сначала поселились в пультовых и лабораторных комнатах монтажно-испытательного корпуса, а затем по мере того, как нас вытесняла испытательная аппаратура, переселились в железнодорожные вагоны, которые за день раскалялись под солнцем так, что в них можно было отдыхать только во второй половине ночи.

Место для размещения полигона было выбрано после тщательного анализа специальной компетентной комиссией и отвечало многим необходимым требованиям: режимности, безопасности, имело достаточную площадь для дальнейшего развития, обладало устойчивой безоблачной погодой (более 300 солнечных дней в году), связано с необходимыми жизненными коммуникациями и др. Но для жизни и работы людей оно оказалось трудным. Летом жара до 45 градусов в тени, зимой – мороз почти того же порядка и наряду с этим постоянные песчаные бури. Несмотря на это, там полно всякой живности (с растительностью дело обстояло гораздо хуже): суслики, тушканчики – переносчики чумы и холеры, вспышки которой в этом регионе отмечались почти ежегодно; скорпионы, фаланги, каракурты, змеи и всякая другая ядовитая нечисть. Растительность оживала на месяц-полтора весной, пустыня покрывалась красными и желтыми тюльпанами, но затем под «щедрым» солнцем быстро все выгорало.

Но мы были молодыми, энтузиазма у нас было достаточно, и работа у нас была интереснейшая. Говорят, что счастлив человек бывает тогда, когда он утром с радостью и удовольствием идет на работу, а вечером с такими же чувствами возвращается домой, в семью. Только вот семьям было гораздо трудней, поскольку жилья еще не было, работы тоже, да и с продуктами питания были проблемы, особенно для детей. Семьи офицеров селились в землянках, палатках, вагонах, а чуть позднее – в бараках по две и три семьи в одной комнате.

Моей семье повезло больше других благодаря тому, что она была многодетной и дети были маленькие. Старшей дочери, Галине, было 3 годика, когда моя Валентина родила двойню – дочь Алену и сына Сергея. Наверное, это была первая двойня на Байконуре, потому что никто не проходил мимо, когда мы выходили гулять в комсомольский парк с непривычно большой двойневой коляской, все старались заглянуть в эту коляску. Для старшего лейтенанта это уже немалое семейство. Благодаря стараниям Евгения Ильича Осташева и Александра Ивановича Носова нам была предоставлена двухкомнатная квартира в первом же построенном кирпичном доме. Такой чести удостаивались только ветераны Великой Отечественной войны. Правда, мебель приходилось делать самому при помощи друзей и солдат, а холодильник (без которого в такой жаре вообще невозможно обходиться) пришлось доставать при помощи начальника политотдела полигона В. И. Ильюшенко. Поскольку отопление еще не работало, приходилось топить плиту на кухне, а в качестве дров использовались всякие строительные отходы – таскали их ночью от рядом строящихся домов. Моя теща, которая приехала помочь устроиться на первых порах, выходя поздно вечером со мной за дровами и глядя на черное с крупными звездами небо, восклицала: «Господи, куда же вас занесло? Это же край света!»

Я мало чем мог помочь жене, поскольку приезжал домой, когда дети давно уже спали (а часто по несколько дней совсем не приезжал). Трудно было с питанием для них. Родители присылали в посылках сухое молоко, детское питание, лекарства. Тем не менее такого количества детей я ни в одном другом городе никогда не видел. Когда я приезжал вовремя с работы и шел с мотовоза домой, то просто остерегался нечаянно толкнуть или даже наступить на ребенка.

Когда дети пошли в детский сад (а позднее – в школу), жена стала работать в кинофотолаборатории полковника Ю. В. Бончковского, так как по специальности (педагог, английский язык) устроиться было невозможно. Участвовала в художественной самодеятельности. И никакие бытовые трудности не могли сокрушить молодость и романтизм. А с какой любовью все относились к озеленению города, прививали эту любовь детям, вместе с ними сажая деревья и цветы. Я вспоминаю, как в один из первых отпусков мы приехали в Подмосковье к родителям жены. Мой 3– или 4-летний сын Сережа, выйдя из такси, пошел к крыльцу на цыпочках, стараясь не примять траву. Теща с удивлением спросила: «Сережа, почему ты идешь на цыпочках, у тебя ножка болит?» Он очень серьезно и почтительно сказал: «Бабуля, нельзя топтать цветы». Теща даже прослезилась.

И как же мы гордились своим городом, когда к нам в гости приезжали родители, показывая все достопримечательности и новостройки! И как гордились нами родители, догадываясь о роде наших занятий!

А занимались мы испытаниями новейшей ракетной, а затем ракетно-космической техники. За 15 лет работы на космодроме у испытателя ракетно-космических систем было много разных событий, как радостных, так и печальных. Начинали мы с испытаний межконтинентальных баллистических ракет, создавая ракетно-ядерный щит Родины, благодаря чему вопреки недоброжелателям разных мастей Россия до сих пор остается великой державой.

И все-таки самыми впечатляющими и незабываемыми были события, связанные с подготовкой и запуском первого искусственного спутника Земли и полетом первого человека в космическое пространство. Волею судьбы и Евгения Ильича Осташева мне пришлось переквалифицироваться из начальника расчета испытаний системы аварийного подрыва ракеты (в случае нерасчетного режима ее полета) в начальника расчета испытаний космических аппаратов. Запуск первого спутника даже для нас, испытателей, был несколько неожиданным, так как прошло немногим больше месяца после первого успешного полета ракеты-носителя. А в полной мере я осознал значение запуска 4 октября 1957 г. только в последующие дни, узнав из газет и радио о реакции на это событие всего мира, и по-другому взглянул на свою работу и ее значение.

К запуску корабля-спутника «Восток» с Юрием Гагариным на борту мы подошли полностью подготовленными морально и профессионально. У нас уже был опыт подготовки к запуску более двадцати спутников, автоматических межпланетных станций (к Луне. Марсу, Венере) и в том числе семи беспилотных кораблей-спутников типа «Восток».

Конечно, неисправности, отказы и даже аварии, как и во всех испытаниях новой сложной техники, были неизбежны. Попытки скрыть эти аварии, прикрываясь секретностью работ, только порождали нелепые слухи и домыслы. До сих пор появляются такие публикации. В одних доказывается, что до полета Юрия Гагарина несколько человек погибли в аварийных запусках, в других – что в космосе уже побывали другие люди. Пишут и рассказывают об этом те, кто не имел никакого отношения к этим работам и даже не представлял, как это происходит. Ведь посадка космонавта в корабль-спутник происходит на глазах и при участии десятков людей. Поэтому что-то скрыть или фальсифицировать просто невозможно.

Несмотря на ряд неудачных запусков кораблей-спутников типа «Восток», к концу 1960 г. появилась уверенность, что все системы этого спутника могут функционировать и нормально выполнять задачи. Об этом свидетельствовал нормальный полет и приземление корабля-спутника типа «Восток» с собачками Стрелкой и Белкой. Уверенность эта окрепла после двух запусков (9 и 25 марта 1961 г.) и благополучного приземления кораблей-спутников типа «Восток» с манекенами человека и собачками Чернушкой и Звездочкой. Эти корабли-спутники были укомплектованы всеми системами жизнеобеспечения и совершили полет по полной одновитковой программе.

Гагаринский корабль-спутник «Восток-1» (заводской номер ЗКА № 3) прибыл на техническую позицию 27 марта 1961 г. Он был тщательно испытан на заводе-изготовителе (в отличие от многих других космических аппаратов). Тем не менее при подготовке на технической позиции было выявлено и устранено 70 замечаний и неисправностей, заменено 9 бортовых приборов, проведены работы по 48 техническим заданиям и указаниям. На все это было затрачено 360 часов плюс два стартовых дня. Нетрудно посчитать, по сколько часов в сутки приходилось работать, если 12 апреля был произведен запуск.

За несколько дней до прибытия корабля-спутника «Восток-1» я впервые увидел кандидатов в космонавты. Это были шесть офицеров небольшого роста, в авиационной форме, примерно одинакового со мной возраста. Чуть позже мы узнали их фамилии – Быковский, Гагарин, Нелюбов, Николаев, Попович, Титов. Сергей Павлович Королев знакомил их с технической позицией, оборудованием, технологией испытаний и, конечно же, с испытателями. Они производили впечатление спокойных и уверенных в себе молодых офицеров. Нас, знавших не совсем благополучную статистику результатов запусков, такое поведение будущих космонавтов несколько смущало. Я думаю, что они в то время имели не очень глубокие знания ракетно-космической техники и результатов ее испытаний. Об этом свидетельствует следующий эпизод.

Одновременно с подготовкой к запускам первых космонавтов готовились и запускались первые летные образцы боевой ракеты 8К75 (Р-9), главным конструктором которой тоже был С. П. Королев. Пуски их производились с пусковой установки 51-й площадки, которая находилась рядом с пусковой установкой № 1 для запуска кораблей «Восток». Время их пуска назначалось на утро, до начала рабочего дня, чтобы меньше людей эвакуировать на время пуска, потому что в эти дни на полигоне скапливалось большое количество людей, прибывших «поучаствовать» в запуске человека в космос. И вот на виду у всех следовавших в это время на работу, в том числе и на виду у космонавтов, ракета 8К75 при запуске взорвалась. Когда я приехал на работу и зашел в монтажно-испытательный зал, там группкой стояли космонавты и горячо обсуждали увиденный ими взрыв. Они обратились ко мне с просьбой объяснить им это впечатляющее зрелище. Я ответил, что это была неудавшаяся попытка запуска новой боевой ракеты, ничего общего не имеющей с ракетой-носителем корабля «Восток». И тут мне был задан сакраментальный вопрос: «А эту ракету привезут сюда, в монтажно-испытательный корпус? Ее можно будет посмотреть?» А что можно привезти после взрыва полностью заправленной ракеты на старте. Я пробормотал что-то невразумительное и ретировался, сославшись на занятость. Мне стало понятно, что эти ребята слабо представляют себе, с чем им предстоит иметь дело. А мы уже к тому времени имели опыт аварийных запусков и переживали 24 октября 1960 г., когда погибли многие наши товарищи во главе с маршалом М. И. Неделиным.

Последние дни перед запуском Юрия Гагарина прошли в напряженнейшей и даже в некоторой степени нервозной обстановке. Помимо заключительных операций перед стыковкой корабля-спутника с ракетой-носителем, подготовки стартового испытательно-пускового оборудования, надо было готовить материалы для доклада нашего начальника Анатолия Семеновича Кириллова на Государственной комиссии о результатах подготовки ракеты-носителя и корабля-спутника на технической позиции. В этом докладе надо было дать исчерпывающие объяснения основным замечаниям, имевшим место при подготовке на технической позиции, и мерам, принятым по их устранению и недопущению повторения их в полете. Докладывали также о готовности к запуску представители других служб полигона, командно-измерительного и поисково-спасательного комплексов. Выступали главные конструкторы, а также Ю. А. Гагарин и Г. С. Титов. Это было рабочее заседание Госкомиссии. Состоялось еще и «парадное» заседание этой же комиссии для кино. Журналисты стали приезжать на полигон на последующие запуски космонавтов.

Я вспоминаю, как при подготовке одного из очередных запусков уже после генеральных испытаний на стартовой позиции корреспондент газеты «Комсомольская правда» Василий Песков добился разрешения Сергея Павловича подняться вместе с Юрием Гагариным на верхний мостик фермы обслуживания к люку № 1 космического корабля, через который производится посадка космонавта. На стартовой позиции, особенно после проведения генеральных испытаний, вводится особый режим охраны ракеты-носителя с космическим аппаратом. Поэтому Сергей Павлович разрешил такую экскурсию только под моим руководством и присмотром. Не знаю, какими соображениями он руководствовался, но наедине предупредил меня, чтобы я не разрешал Пескову включать наверху магнитофон. В те времена я с удовольствием читал публикации Василия Михайловича в «Комсомольской правде» и уважал его как журналиста. Поэтому мне было очень неприятно исполнять роль солдафона, когда на верхнем мостике Василий Песков, беседуя с Гагариным, вытащил магнитофон и приготовился записать такое замечательное интервью. Памятуя указание Сергея Павловича, я ему это не позволил. Потом, когда мы спустились вниз, Песков пожаловался Королеву на отсутствие у меня «романтического воображения». Сергей Павлович посочувствовал ему, а меня пожурил. Я, конечно, промолчал.

11 апреля состоялся вывоз ракетно-космического комплекса «Восток-1» на стартовую позицию и генеральные испытания. Обычно после генеральных испытаний, ожидая проявки пленок и расшифровки результатов записей генеральных испытаний на систему телеизмерений, мы часа два-три играли в футбол. Эта традиция соблюдалась и зимой, когда приходилось гонять мяч в меховой одежде и унтах. Но в этот раз после генеральных испытаний на нулевой отметке был проведен ставший затем традиционным митинг всего боевого расчета. В дальнейшем для этого планировался специальный резервный день. На этом митинге выступавшие представители боевого расчета заверили Юрия Гагарина в том, что ракета-носитель и корабль-спутник подготовлены качественно и надежно, а также пожелали ему счастливого полета и мягкой посадки. В свою очередь Юрий Гагарин заверил всех присутствующих, что приложит все свои силы и умение для выполнения поставленной перед ним задачи.

Наступила последняя ночь перед стартом. Уже много написано о том, как провели эту ночь Сергей Павлович Королев и космонавты. Космонавты спокойно спали, а Сергей Павлович не мог уснуть. Он ведь подошел вплотную к осуществлению своей мечты, и на нем была основная ответственность за безопасность Юрия Гагарина.

Нам, испытателям корабля-спутника, просто некогда было ни спать, ни волноваться. Ракетчики начинали свой предстартовый график по 4-часовой готовности (в 5 часов утра), а график подготовки корабля-спутника начинался по 7-часовой готовности (в 2 часа ночи). Мы все наши предстартовые операции на корабле-спутнике, кроме посадки космонавта, должны закончить до заправки ракеты-носителя компонентами топлива. Такой длинный график обусловливался большим объемом заключительных предстартовых операций по системам жизнеобеспечения, спасения космонавта и др., выполняющихся через люк № 1 спускаемого аппарата строго последовательно. Представитель каждой системы требовал, чтобы его операция выполнялась самой последней и после него никто в спускаемой аппарате и катапультируемом кресле пилота ничего бы не трогал. Кроме того, все это делалось впервые на пилотируемом человеком корабле-спутнике.

К 9 часам утра все предстартовые операции были проведены, ракета-носитель заправлена. В специальном автобусе на стартовую позицию прибыл Юрий Гагарин. После короткого прощания с С. П. Королевым и К. Н. Рудневым он в сопровождении ведущего конструктора Олега Ивановского поднялся в лифте на верхний мостик фермы обслуживания.

После закрытия люка № 1, когда уже не оставалось времени ни на какие лишние операции, оператор центрального пульта управления кораблем-спутником Владимир Стаднюк докладывает мне по шлемофонной связи, что отсутствует КК-3 (один из трех механических контактов, свидетельствующих о нормальном закрытии люка № 1). По привычке сразу же начинаю мысленно искать причину: то ли сам контакт контроля виноват, то ли люк действительно негерметичен. Докладываю находящемуся здесь же на нулевой отметке Анатолию Семеновичу Кириллову, а он – Сергею Павловичу, который, естественно, принимает решение вскрыть люк, найти и устранить неисправность. Даю команду начальнику расчета В. Шаповалову о вскрытии люка. Высококвалифицированные слесари В. Морозов и Н. Селезнев из цеха № 39 завода-изготовителя, вакуумщик И. Клыстов и В. Шаповалов еще на технической позиции тренировались на всякий случай по открытию и закрытию этого люка. Но в данной экстремальной ситуации они проделали это почти в два раза быстрее. Оказалось, что кронштейн с этим злополучным контактом был отогнут в ходе проведения заключительных операций.

После устранения неисправности и соответствующего доклада «вверх» даю команду бортовому расчету корабля-спутника покинуть ферму обслуживания. Вслед за этим звучит команда Анатолия Семеновича: «Всем расчетам покинуть нулевую отметку!» Сворачиваю свой командный пункт управления расчетами корабля-спутника на нулевой отметке и спускаюсь в бункер, в центральную пультовую, откуда производится пуск. Начальник расчета комплексных испытаний Ярополов докладывает о готовности бортовых и наземных систем к пуску. Из пультовой уходят все, кто участвовал в предстартовой подготовке, но не задействован непосредственно в пуске. Остаются только операторы пультов и их контролеры.

Между прочим, я завидовал своим товарищам, которые имели возможность смотреть пуски со стороны, как зрители. Все были и восторге от этого великолепного зрелища, особенно в ночное время. А я сидел в бункере, откуда производился пуск, и мог только догадываться о том, что происходит наверху, слушая мощный рокот двигателей ракеты и ощущая дрожь земли. Сергей Павлович был суеверен в какой-то степени и не любил, когда менялся состав стартовой команды, он всех знал в лицо. Поэтому я увидел это незабываемое и ни с чем не сравнимое зрелище только спустя несколько лет.

Последними в центральную пультовую входят Сергей Павлович Королев, Леонид Александрович Воскресенский и Анатолий Семенович Кириллов. К перископам подходят А. С. Кириллов (стреляющий) и Л. А. Воскресенский (контролер). Сергей Павлович садится к столику, где стоит аппарат радиосвязи с космонавтом системы «Заря». Анатолий Семенович, поглядывая на секундомер (морской хронометр) и сверяясь с карточкой стреляющего (хотя он помнит все команды наизусть), начинает отдавать последние команды: «Ключ на старт!», «Протяжка!», «Продувка!», «Ключ – на дренаж!», «Пуск!» и, наконец, «Зажигание!». Время между командами тянется мучительно долго. Нервное напряжение нарастает. Лицо у Сергея Павловича посерело, на него просто невозможно смотреть. Но, комментируя команды Анатолия Семеновича Юрию Гагарину, Сергей Павлович старается говорить ровным голосом. А вот аппарат, контролирующий пульс Юрия Гагарина, показывает «64» (полнейшее спокойствие).

Меня часто спрашивают о чувствах, которые я испытывал сразу после запуска Юрия Гагарина. Как это ни прозаично, но первые полтора часа, разомлевшие под горячим тюратамским солнцем, после бессонной ночи, мы просто слонялись по стартовой позиции в ожидании сообщения о благополучном приземлении космонавта № 1. Затем Анатолий Семенович дал нам три дня отдыха (неожиданное счастье!) и мы отправились по домам. Я почувствовал огромное облегчение после многомесячного напряженного труда. И еще я предвкушал радость от предстоящего общения с детьми и женой, которых я мало видел в последние месяцы.

Но, к большому моему огорчению, на следующий день позвонил Анатолий Семенович и приказал собираться в командировку, в Москву, на торжественный прием в Кремле по случаю успешного завершения полета Юрия Гагарина. Чувство огорчения, конечно, быстро прошло, особенно когда мы оказались в Москве. На улицах и площадях царило всеобщее ликование. Мы почувствовали, что у нас в груди тоже растет чувство гордости за содеянное. В Георгиевском зале Кремля состоялся праздник. Наше московское высокое военное начальство встречало нас, представителей полигона, как победителей с распростертыми объятиями. Делегация полигона включала всего пять человек: начальник политотдела генерал Н. В. Павельев, заместитель начальника штаба полковник А. М. Войтенко, начальник 1-го испытательного управления подполковник А. С. Кириллов и два «чижика» – испытатель ракеты-носителя старший инженер-лейтенант В. Г. Соколов и испытатель корабля-спутника инженер-капитан В. Я. Хильченко.

После нескольких рюмок коньяка, пользуясь тем, что наше начальство увлеклось беседой с московским начальством, мы с Виталием Соколовым, набравшись нахальства, подошли к Сергею Павловичу и попросили провести нас поближе к Н. С. Хрущеву и другим членам правительства. Это было непросто, потому что все проходы были перекрыты двухметровыми телохранителями, а нам с Виталием хотелось рассмотреть их поближе. Видимо, это совпало с интересами Сергея Павловича, потому что он устроил так, что действительность превзошла наши ожидания. При помощи секретаря Президиума Верховного Совета СССР Георгадзе мы преодолели все барьеры. Сергей Павлович повел нас в первые ряды. Попутно он нас представил, как он сказал, своему учителю А. Н. Туполеву, который сначала равнодушно пожал нам руки, хотя Сергей Павлович очень нас расхваливал как своих помощников. Но после того, как Виталий сказал, что мы только что прилетели в Москву на Ту-104, причем на 15 минут раньше расписания, Туполев очень оживился и даже встал с кресла. Затем Сергей Павлович представил нас министру обороны Р. Я. Малиновскому, а при его помощи – Н. С. Хрущеву, который тут же организовал тост в нашу честь, а Фурцева – всеобщее фотографирование. Было очень интересно и необычно пожимать руки и слушать похвалу от людей, которых мы привыкли видеть только на портретах, – Хрущева, Ворошилова, Микояна, Суслова, Буденного, Фурцеву и других, многих из которых мы даже не узнавали.

После кремлевского приема Сергей Павлович с женой Ниной Ивановной пригласили нас к себе домой, полагая, что нам негде ночевать. Мы с Виталием поскромничали и отказались от приглашения, о чем до сих пор жалеем. Я сказал, что мы остановимся в Тарасовке, у моей тещи. Сергей Павлович и Анатолий Семенович позаботились о том, чтобы утром у дома моей тещи стояла машина для доставки нас на завод в Калининграде (ныне – Королев). Немного неудобно было стоять во время этого митинга на трибуне рядом с С. П. Королевым и Ю. А. Гагариным, тем более что внизу вокруг были конструкторы, инженеры и рабочие, с которыми мы вместе трудились в процессе подготовки этого легендарного полета, и заслуживали не меньших почестей. Но когда после митинга у нас начали брать автографы, Виталий заметил, что, наверное, мы заслужили, если наши автографы так же дороги, как автограф Юрия Гагарина. Такой заводской митинг в дальнейшем стал традиционным и проводился после каждого полета космонавтов.

Но что меня поразило на приеме в Кремле, так это поведение Юрия Гагарина. Мы, посланцы полигона, чувствовали себя скованно. Валентина Гагарина и вовсе выглядела робкой и смущенной. А Юрий держался уверенно и непринужденно, как будто давно был свой в этой компании государственных мужей. В последующие годы мне не раз приходилось общаться с ним и на работе во время подготовки к запуску последующих пилотируемых кораблей-спутников, и в кругу друзей на отдыхе.

В августе – сентябре 1964 г. мы вели подготовку к посещению полигона Н. С. Хрущевым (так называемая операция «Кедр»). Готовился грандиозный показ достижений и перспектив ракетно-космической техники с одновременным проведением запусков. Тренировки устраивались чуть ли не каждый день. Вкусы у проверяющих разные, поэтому мы свои доклады переделывали по несколько раз, а оборудование перекрашивалось то в зеленый цвет, то в белый, то в желтый. Последние дни перед приездом высоких гостей мы находились на 2-й площадке безвыездно. Я имел возможность общаться с Юрием днем на работе, а по вечерам «за рюмкой чая» в домике космонавтов (теперь там музей) в теплой компании – Евгений Фролов (ведущий конструктор по пилотируемым кораблям-спутникам), Алексей Леонов, Павел Беляев, Владимир Беляев (начальник группы от испытательной части) и другие, заходившие на «огонек» скоротать время. Не было в Юре ни капли зазнайства, хотя слава его была уже всемирной.

Однажды он вместе с Евгением Фроловым неожиданно приехал ко мне домой поздравить с днем рождения. У нас были гости и торжество в полном разгаре. Эффект получился примерно такой же, как в известной сцене по Н. В. Гоголю: «К нам приехал ревизор!» Жена и гости растерялись. Но Юра очень быстро нашел общий язык со всеми, пел с гостями и танцевал. Жена часто вспоминала, как она допытывалась у Юры, какая из себя английская королева Елизавета и как она танцует. Юра, как истинный джентльмен, отвечал, что королева Елизавета ни чем не лучше, чем наши российские жены.

В другой раз он встретил меня на центральной площади Ленинска, когда я вел домой из детского сада Аленку и Сережку (такое тоже иногда случалось). Юра взял их обоих на руки и тут же с ними подружился. Он, видимо, скучал по своим таким же дочкам, а дети сразу чувствуют, искренне к ним относятся или наигранно.

Были с Юрой и другие встречи как в рабочей, так и в нерабочей обстановке. А по телевизору я видел, как он ведет себя на различных митингах и встречах за рубежом, на пресс-конференциях, где ему задавали многочисленные вопросы, иногда не очень приятные. В самых различных ситуациях, с самыми различными людьми он вел себя просто и естественно, уверенно и с достоинством. Реакция его на все происходящее вокруг была мгновенна и безошибочна. Врожденный такт и умение общаться с людьми быстро сделали его всеобщим любимцем. Не зря Сергей Павлович остановил свой выбор на нем, умел он разбираться в людях.

Не в пример Юрию Алексеевичу Гагарину, многие космонавты не выдержали испытание славой. В их отношении к конструкторам и испытателям сквозит высокомерие и заносчивость. А чаще всего они вообще не общаются с теми, благодаря кому стали космонавтами. Чтобы не быть голословным, приведу в пример празднование 35-летия запуска Ю. А. Гагарина 12 апреля 1996 года в Звездном городке. Борис Евсеевич Черток, Аркадий Ильич Осташев и другие гости – представители главных конструкторов, ветераны космодрома, командно-измерительного комплекса, т. е. люди, сыгравшие решающую роль в подготовке и осуществлении этого полета, – сидели в задних рядах зрительного зала, а на сцене космонавты восхваляли друг друга перед сидевшими в передних рядах членами своих семей и вообще людьми, имевшими весьма отдаленное отношение к этому событию.

Но облегчение, наступившее после запуска Юрия Гагарина, было недолгим. Как писали тогда газеты, штурм космоса продолжался. Возрастало ежегодно количество запусков, расширялась тематика. Помимо пилотируемых космических кораблей, которые становились все сложней, появились новые космические аппараты военного, научного и народно-хозяйственного назначения. Фронт работ расширялся. Строились новые площадки со своими техническими и стартовыми позициями.