Текст книги "Последняя надежда творцов"

Автор книги: Иван Афанасьев

Соавторы: Сергей Жданов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

Минуло почти полгода с той поры, когда Кондрахин необъяснимым способом покинул Землю. В Москве стояли морозы, народ осаждал прилавки, готовясь к новогодним праздникам. В сокрытом же мире, в котором теперь обитал Юрий, ничего не менялось. Вечная весна-лето-осень.

Школа готовилась к очередным экзаменам. Внешне эта подготовка происходила незаметно, разве что Лада чаще оставляла Юрия одного. Ведь ей, как Наставнице, приходилось заниматься подготовкой всех жителей деревни. У каждого программа была индивидуальной, и Юрий зачастую дивился, как Лада управляется с таким разноголосым хором.

Он уже свободно управлялся с манипуляциями предметами, мог, хоть и не всегда, читать мысли других учеников, но развитие его шло неравномерно: где-то он достиг опережающего успеха, где-то числился в отстающих. Вот почему предстоящему экзамену он не придал ровно никакого значения: дескать, его это не касается. Тем не менее, на Зеленые холмы он пошел вместе с остальными – таково было общее требование.

На склоне центрального холма стояли трое Просветленных. Юрий уловил мысленный посыл – встать на одной линии со всеми и поклониться. Лада, конечно, озаботилась подсказать. На невидимую линию у подножия холма вышли всего четверо, все – крепкие молодые мужчины. Саму линию Юрий ощущал так же явственно, как ощущает стоящий на краю обрыва человек его кромку. Вот здесь, в нескольких сантиметрах от пальцев ног, начинался уже иной, непонятный и страшный мир.

Юрий сосредоточился. Похоже, сегодняшнее испытание потребует от него чего-то иного, чем он ожидал. Он пристально вгляделся в экзаменаторов – и понял, что не может их разглядеть. Краем глаза он отчетливо видел фигуры худощавых, завернутых в алые плащи старцев. Бритоголовых, с кожей цвета меди, с азиатским разрезом глаз. Но стоило вглядеться – и сквозь каждую фигуру просвечивало что-то иное, необычное, очертания чего мозг отказывался воспринимать. Хуже того, выше трех старцев Юрий мельком, только переводя глаза от одной фигуры к другой, различал туманный контур четвертой фигуры.

Приземистая, она напоминала огромного, длинного рака. В голове Юрия прозвучал четкий приказ:

– Возьми камень и брось в того Просветленного, которого ты видишь лучше всего.

Кондрахин знал, что у него под ногами только трава, но машинально опустил глаза. И в этот миг он отчетливо увидел рака! Сизе-синий панцирь тускло переливался под солнцем. Ходильные ноги оканчивались чем-то вроде копыт, а клешня разделялась не на две, а на четыре части. Под ногами Юрий разглядел кучу камней – и все они оказались точными копиями Его камня!

Видимости? Мыслеформы? Настоящие камни? Но его камень только один… И все же, что делать? Юрий пристально взглянул на камни, и резко отвел глаза в сторону. Мелькнула увиденная краем глаза под ногами зеленая трава – не камни! – а его соседи усиленно швыряли камни на склон холма. Проследив за ними, Юрий обнаружил, что все они летят в пустоту. На склоне холма, кроме слабого контура фигуры рака, он не увидел никого.

Привычным усилием мысли Кондрахин отправил мыслеформу камня в сторону рака и услышал звонкий металлический удар. В ушах вновь прозвучал голос:

– Возвращайся в деревню. Завтра тебя заберет Проводник.

На склоне холма вновь стояли трое меднолицых старцев в алых плащах, в которых увлеченно, – и безуспешно, – кидали камнями экзаменующиеся. В голове Юрия родилась мысль, которая вряд ли пришла к нему сама: вовсе незачем кому-либо рассказывать, что он видел на холме. Даже наставнице.

Экзамен еще продолжался, когда Юрий одиноко побрел к деревне. Он не знал наверняка, выдержал ли он испытание, да и было ли оно. Но что провалились остальные ученики, он понимал. Видимо, ему удалось сделать что-то необычное, чему Лада его вовсе не обучала.

Уже на закате вернулась наставница вместе с другими учениками школы. Была она печальна, причину чего Юрий понял далеко не сразу.

– Пойдем посидим у озера, – предложила Лада.

Они шли молча, но молчал каждый о своем. Кондрахин с нетерпением ждал предстоящих перемен, а наставница…

На берегу, у светлой заводи, они присели на косогоре. Лада бережно вложила в руку Юрия свою продолговатую маленькую ладошку и прильнула склоненной головой к его плечу.

– Просветленные решили, что твое обучение здесь завершено, – тихо сообщила она.

– Я знаю, – отозвался Кондрахин. – Но, по-моему, тебя это не радует?

– Не знаю. Ничего не знаю. Я старая дура, хоть и ощущаю себя молоденькой девчушкой после первого бала. А что ты такое сделал во время экзамена? Мы, зрители, так ничего и не поняли.

Юрий вовремя вспомнил наставление меднолицых: никому не рассказывать, что он видел на холме, и промолчал. Лада поняла.

– На рассвете за тобой придет Проводник, – сказала она. – Я поднимусь пораньше и приготовлю тебе прощальный завтрак.

Свободной рукой Юрий провел по ее лицу, ощутив влагу на щеке женщины. С нарочитой бодростью в голосе он произнес:

– Ну вот, болото развела! Не грусти, еще встретимся.

– Не встретимся, Юрочка. Я, хоть и не прорицательница, это чувствую. Слишком разные у нас предназначения.

– Но ведь ты же непрерывно совершенствуешься, – попытался спорить Крндрахин, – и обязательно наши миры опять пересекутся.

– Мой духовный путь завершен, – возразила Лада. – Чтобы перешагнуть четвертый уровень, нужно избавиться от всех привязанностей. А я не могу, не могу, не могу! Мне суждено оставаться наставницей в этой школе пожизненно. А когда я умру, и меня похоронят, мое место займет другой. Ты же… Кто знает, кем тебе суждено стать? Может, Стражем, может, Просветленным, а может – почему нет? – и Демиургом. Ты растешь стремительно, пожалуй, слишком стремительно. Меня это беспокоит. Ладно, ты прав: не надо больше об этом. Пойдем обратно? Этой ночью я хочу быть только с тобой.

Утром Юрия разбудили дразнящие запахи еды. Лада колдовала у кухонного стола, одетая в тот самый голубой сарафан, в котором Кондрахин впервые увидел ее. Она почувствовала пробуждение своего бывшего ученика, на минуту отвлеклась от своего занятия, заскочила в спальню и поцеловала его, шепнув при этом:

– Одевайся. Проводник вот-вот будет здесь.

Пока Юрий умывался ледяной водой, Лада накрыла на стол. Как раз вовремя: появился – материализовался из воздуха – тот, кого называли Проводником. Он не отказался разделить с Кондрахиным изысканную трапезу и тщательно пережевывал каждый кусочек пищи. Это был не тот старик, который привел Юрия в сокрытый мир. Сравнительно молодой, на вид не старше сорока, он походил на греческого атлета и говорил, когда они обменялись короткими репликами, с едва уловимым акцентом. Закончив еду, он встал и поклонился:

– Спасибо, хозяйка. Ну, нам пора.

Лада вынесла из спальни камень Юрия. Протягивая его владельцу, она быстро взглянула на него и тут же отвернулась. Кондрахин хотел было сказать что-нибудь на прощанье, но не успел. Жилистая рука Проводника крепко обхватила его запястье, и он провалился в уже знакомую темно-синюю воронку…

…он провалился в уже знакомую темно-синюю воронку. Тело словно вывернули наизнанку. Но это была не боль, нет. Новое, неожиданное чувство, которое на этот раз Юрия совсем не испугало. А потом он ощутил холод.

Они стояли в заснеженном лесу, и мороз сразу пробрал Юрия, одетого в легкую тунику, до самых костей. Проводник же, казалось, вовсе не замечал холода. Он протянул руку вверх, и в нее с верхушки огромного кедра послушно свалился увесистый вещмешок.

– Переоденься, – приказал он.

В мешке оказалось теплое белье, полушубок и валенки. Стуча зубами от холода, Юрий мгновенно натянул все это добро на себя.

– Где мы сейчас? – наконец спросил он.

– Земля. Советский Союз. Двадцать километров к западу от Красноярска, – лаконично ответил Проводник. – Возьми документы, – он протянул Юрию невесть откуда взявшийся пакет, – теперь, на некоторое время, ты будешь Юрием Ивановым, двадцати трех лет, родом из Москвы. В пакете предписание, направляющее тебя в засекреченный учебно-тренировочный центр НКВД. Все подписи и печати подлинные, за это можешь не беспокоиться.

Юрия передернуло. НКВД! Организация, едва не оборвавшая его жизнь. И теперь – к ним добровольно в лапы?

Проводник без труда угадал его мысли.

– Это не просто необходимое для дальнейшей подготовки, но и самое надежное убежище. В этом центре никому в голову не придется искать сбежавшего "государственного преступника". И лишних вопросов здесь не задают. Потом ты поймешь, почему. Предстоит многому научиться. Постарайся использовать и те умения, которые ты почерпнул от своей Наставницы. Сейчас пойдешь в эту сторону, – он указал рукой, – лес скоро кончится, мы почти на опушке. Вдоль леса проходит дорога. Думаю, тебя скоро догонит военный грузовик. Покажешь старшему конверт с предписанием, и тебя доставят до нужного места. Если же машины не будет, доберешься своим ходом. Метели сегодня не ожидается, а мороз ослабнет. Прощай!

Он исчез, оставив в снегу две глубоких вмятины от босых ног. Юрий припорошил их снегом, забросил за спину почти опустошенный вещмешок и побрел в указанном ему направлении.

До проторенной дороги, действительно, оказалось рукой подать. Выбравшись на нее, Юрий серьезно задумался. Конечно, документы – это убедительно, но его могут спросить, в какой школе или институте он учился, кто из преподавателей вел ту или иную дисциплину. Кондрахин всегда был деятельным и общительным и имел немало приятелей из числа коренных москвичей, и не только в своем институте. Конечно же, в своих разговорах они не раз упоминали о школьных годах. Кое-что Юрий запомнил: отдельные фамилии, месторасположение, курьезные случаи. Цепкая молодая память, еще более обостренная долгими занятиями медитацией, не подвела его и на этот раз. Когда его догнал обещанный Проводником трехосный грузовик, он уже определился и с номером московской школы, в которой, якобы, когда-то учился, и с институтом, решив назваться выпускником биофака пединститута.

Грузовик остановился сам. Из кабины вылез немолодой офицер с одной шпалой в петлице и властным жестом остановил Юрия.

– Это запретная зона. Прошу предъявить документы!

Юрий молча протянул запечатанный сургучом пакет. Офицер бегло взглянул на адрес, проверил целостность печати и скомандовал:

– В кузов!

Под брезентовым тентом, на лавочке, прикрепленной к бортам, уже сидели двое парней, примерно одного с Юрием возраста. Один был в полушубке, второй зябко кутался в демисезонное пальто.

Молодые люди познакомились. Одетый потеплее представился Виктором, рабочим с Магнитки. Второй оказался одесситом по имени Леонид.

– А ты, наверное, сибиряк, местный? – спросил он Юрия. – Гляжу, даже машину дожидаться не стал. Это про вас говорят: двести верст – не крюк? А я совсем задубел.

– Ты бы еще в тельняшке поехал, – съехидничал Виктор.

– А что я надену? – огрызнулся Леонид. – У нас в Одессе сейчас около нуля, у меня и нет ничего теплее.

– Эй, разговорчики отставить! – окрикнул их из кабины через заднее окошко командир. – Вас что, не предупреждали?

Видимо, попутчики Кондрахина, едущие в учебный центр легальным путем, получили более подробные, нежели Юрий, инструкции, ибо безропотно замолчали. Машина ходко преодолевала по накатанной дороге сопки и, наконец, остановилась.

– На выход! – скомандовал доставивший их майор, откидывая полог кузова.

Молодежь выпрыгнула на снег. На обширной, обнесенной высоким частоколом территории, располагались несколько строений, включая большой бревенчатый дом. Возле него с десяток парней в гражданской одежде расчищали плац деревянными лопатами.

– Это казарма. Левее – учебные классы и спортзал. Отхожее место – вон там, – быстро показал офицер. – Отнесите свои вещи, оправьтесь, через 10 минут общее построение.

Казарма внутри состояла из маленьких сеней и большой комнаты на двенадцать коек. Три из них оказались незанятыми. Прибывшие, бросив на них свой нехитрый багаж, вышли. В назначенное время на расчищенном плацу построилась разношерстная команда, объединенная одним признаком – молодостью.

Перед ними стояло четверо. Маленький бурят в полушубке, остроконечной меховой шапке и в валенках. Офицер, доставивший их, в положенной по уставу форме. Низенький казах – или узбек, Конрахин не всегда мог их различить – в белом маскировочном костюме. И последний: рослый вислоусый мужик в кожаном длинном пальто. Офицер негромко заговорил:

– Вы все прибыли сюда по зову сердца и путевкам комсомола. Все – спортсмены, стрелки, верные сыны Родины. Вы знаете, что империалистическая Япония не оставляет своих коварных замыслов. На наших восточных границах неспокойно. В случае войны Красная Армия нанесет самураям сокрушительный удар, это вне всяких сомнений. И вам в предстоящей схватке отводится важная роль. вы ей поможете. Вы пройдете подготовку для действий малыми группами во вражеских тылах. Помните, ваша подготовка, наша школа, ее преподаватели, – майор немного помедлил и произнес с ударением, – и ученики составляют военную тайну. Между собой лишнего не говорить, с вопросами обращаться ко мне. Меня найдете в крайнем домике, под сопкой, – офицер показал рукой, – а руководить учебой будет товарищ Байгуз.

Офицер отступил назад. Казах в маскировочном костюме оглядел шеренгу учеников внимательным взглядом.

– Я стану учить вас маскировке, ориентировке на местности, владению ножом, скалолазанию. Товарищ Стеценко, – Байгуз указал на усатого мужика, – взрывному делу, а товарищ Иванов поможет освоить приемы рукопашного боя.

Бурят при этих словах сложил руки перед грудью и слегка поклонился. Навряд ли Иванов – его настоящая фамилия. Кондрахин понял, что бурят – главная достопримечательность школы. Его догадку подтвердили дальнейшие слова Байгуза.

– В стычках с японскими разведчиками наши бойцы оказались не готовы к их приемам боя. Товарищ Иванов научит вас, как противостоять самураям в рукопашной схватке.

Едва переодевшись в выданные им белые маскировочные костюмы и разбившись на три учебные группы, курсанты приступили к занятиям. Кроме представленных на плацу учителей в школе работали еще несколько. Очень быстро курсанты с ними познакомились.

Товарищ Хименес учил стрелять: в темноте, на ходу, среди леса. Условия настоящего огневого боя сильно отличались от обстановки тира. Здесь навыки ворошиловских стрелков оказывались недостаточными.

Товарищ Гузман учил японскому и китайскому языку – в объеме, достаточном для допроса пленных. Товарищ Бондиекс отвечал за спортивные тренировки. Он безжалостно гонял курсантов по склонам сопок – и с лыжами, и без них. Отжимания, гиревые упражнения, штыковой бой – как только одна из учебных групп оказывалась свободна на короткое время, он немедленно появлялся перед курсантами, вознамерившимися отдохнуть.

Самыми спокойными оказались занятия по подрывному делу. Товарищ Стеценко объяснял все доступно, тренированная память Кондрахина позволяла уловить все с первого раза.

В целом же нагрузка была такова, что после ужина курсанты валились в койки и засыпали мертвым сном. Тут уж не до разговоров. В шесть подъем, интенсивная зарядка, заканчивающаяся растиранием снегом, потом завтрак, нескончаемые занятия – и так каждый день. Кроме того, курсанты занимались и всеми хозяйственными делами: уборкой территории, приготовлением пищи, охраняли Центр. Причем ночные вахты не освобождали от дневных напряженных занятий.

В краткие минуты отдыха Кондрахин понял, что, говоря об абсолютной надежности "убежища", Проводник не преувеличивал. Полная засекреченность учебного центра была тому гарантией. А вот значимость получаемой им подготовки, Юрий оценить не мог. Как же так: в сокрытом мире Наставница неустанно твердила ему, что обязательное условие развития сверхспособностей – это любовь, слияние с окружающим. А здесь его учили прямо противоположному. Например, внезапному нападению. Идет полусонный курсант ночью в туалет, и вдруг из сугроба, словно призрак, возникает фигура его товарища и обрушивается на него. Какая уж тут любовь.

Байгуз объяснил, что это делается для того, чтобы воспитать в будущих диверсантах состояние постоянной боевой готовности. Объяснение было предельно понятным, но как же изматывала это постоянная готовность! Порой Юрию казалось, что больше он не выдержит, сломается, но… начинался новый день, и он выбегал вместе с товарищами на морозный плац. Хорошо еще, что товарищ Иванов показал, как сочетать расслабленность с постоянной боеготовностью. Он проводил многочасовые бои со всеми курсантами, показывая приемы атак и защиты. Показать-то показал, но осваивать все это приходилось каждому самостоятельно.

Бурят очень сильно заинтересовал Юрия. Он казался ему выходцем из сокрытых миров – своей внешней неторопливостью, склонностью говорить загадками. В учебных схватках, используя приобретенные в Школе Лады способности, Юрий обычно угадывал намерения своих противников, а если и проигрывал, то вследствие разницы в технике: многие из курсантов ранее занимались боксом или борьбой. Предугадать действия Учителя он не смог ни разу. Тот словно был постоянно закрыт защитным экраном.

Все действия его выглядели будничными, простыми и невыразительными. Но когда он, демонстрируя приемы защиты, просто шел по спортивному залу, нападавшие курсанты почему-то оказывались лежащими на полу. Еще на первом занятии Иванов сказал:

– Внешний эффект и результат – чаще всего прямо противоположные понятия. Вам не придется поражать искусством публику – ее не будет, не должно быть, если вы действуете правильно. Предстоят смертельные схватки с врагом, где допустимо все. Удается ударить – ударьте, можете укусить – пускайте в ход зубы. Но каждое движение должно быть целесообразным и предельно рациональным.

Наука боя давалась Юрию с трудом. По природе не агрессивный, он часто не мог себя заставить выполнять все наставления тренера, жалея соперников. Зато преуспел он в метании в мишень ножа и топора. Вот где пригодился навык, полученный в школе! Конечно, здесь его умение изменять траекторию летящего предмета выглядело не столь очевидным, как в сокрытых мирах, но вполне достаточным, чтобы попадать в цель.

Байгуз, руководивший этой частью подготовки, однажды сказал:

– У Вас, курсант, удивительно странная техника броска. Каждый раз я уверен, что вы промахнетесь или топор (в это время они осваивали метание топора) вообще не долетит до цели. И всякий раз ошибаюсь. Где Вы этому выучились?

– Да нигде, – наполовину солгал Юрий, – будучи школьником, пробовал.

По всей видимости, товарищ Байгуз был порядком уязвлен тем, что молодой курсант-новобранец попадает в цель не хуже своего тренера.

– А вот так сможете? – спросил он, беря в руку сразу два ножа.

Резкий взмах – и оба ножа зазвенели в стоящих по соседству двух мишенях.

Юрий с сомнением взвесил в ладонях оружие, примерил замах, закрыл глаза, представив траектории полета клинков, и, не открывая глаз, бросил. Его ножи вонзились в мишени рядом с тренерскими.

– Однако, – только и сказал Байгуз

Со стрельбой у Юрия получалось хуже. Конечно, в спокойной обстановке, прицелившись, он всегда попадал в цель. И в лесных зарослях, и в полутьме, и в "бегущую" мишень. А вот на ходу… Он не мог добиться нужной степени расслабления тела, и пули часто уходили в сторону.

В феврале потеплело. Байгуз собрал курсантов и повел их на знаменитые Красноярские Столбы. Енисей перешли по льду, а затем, по заросшим распадкам, группа выбралась к возвышающимся над соснами скалам. Курсанты надели на ботинки резиновые калоши, и товарищ Байгуз продемонстрировал, как можно бегать по скалам такой крутизны, что на них, казалось, и удержаться невозможно.

– Попробуйте почувствовать камень под собой. Вы должны на глаз определять, соскользнет нога или нет. Тренируемся мы на Первом Столбе. Он для начинающих, но и здесь есть интересное место. Я позже покажу.

Обещанное интересное место оказались вертикальной трещиной в гладкой крутой скале. Чтобы подняться, необходимо было просунуть в трещину два пальца – больше не влезало – и держать свой вес только на них. Пальцы на морозе мерзли и к концу подъема плохо слушались.

– Тяжело в ученье – легко в бою, – подбодрил курсантов товарищ Байгуз и повел из на Второй Столб. Здесь поднимающихся курсантов страховали веревкой.

– По настоящему скалолазание вы освоите через месяц, когда солнце отогреет скалы. Сегодня – только знакомство. Возвращаемся.

Юрий знал, что еще немного – и морозная зима кончится. В Восточной Сибири весна наступала стремительно. И одновременно с ее наступлением на ветви деревьев выползал энцефалитный клещ, поджидая проходящее внизу теплокровное существо.

А тем временем товарищ Иванов взялся за них всерьез. Он уже не показывал курсантам удары во время учебных схваток. Он бил. Все понимали, что удар он сдерживает. Еще на первом занятии невозмутимый бурят пробил кулаком толстую деревянную плашку, демонстрируя свои возможности.

– Японских разведчиков учат таким ударам. При желании и определенном навыке можно пробить даже бетонную стену. Вам нет нужды бить так сильно. Главное – уйти или закрыться от чужого удара и суметь нанести свой.

Теперь он подгонял тех, кто не смог вовремя освоить защиту. Подгонял очень действенным способом – нанося чувствительные удары. Только в голову Учитель никогда не бил. Для большинства курсантов товарищ Иванов счел обучение законченным, когда они научились надежно отбивать его одиночные удары.

– За время обучения здесь я не смогу подготовить из вас бойцов. На это требуются годы. Но от самурая, освоившего несколько ударов, вы защититься сможете.

Бурят оставил для себя троих, предоставив остальным курсантам совершенствоваться в учебных боях друг с другом. Он выбрал Леню с Одессы за его фантастическую реакцию и увертливость, Кондрахина, и Олега, сибиряка.

Олег пробивал доски, лишь немного уступая в этом учителю, и мог выдержать сильные удары. В учебных боях его лишь раз сбил на пол сам Учитель. А Кондрахину товарищ Иванов сказал:

– Скорость у тебя средняя, бьешь ты плоховато. Но в тебе есть задатки великого бойца. Ты угадываешь действия противника. Это редкий дар. Я возьмусь учить тебя искусству боя – не приемам, как остальных. Может быть, из тебя выйдет наставник.

Несколько раз в тайге Юрию становилось не по себе. Начинало колоть в правой руке, она немела – как тогда, когда он взялся за чужой камень. Каждый раз поблизости оказывалась ель: он или устраивался под ее лапами на ночлег в снежной норе, или просто рубил на дрова еловые чурки. Потом недомогание постепенно отступало. А вечерами, после отбоя, он доставал из вещмешка свой камень, согревал в руках и долго вслушивался в себя.

Курсанты втянулись в ритм учебы, и теперь по вечерам в казарме начинались разговоры. О себе ничего не рассказывали. Плакат на стене призывал: "Будь бдителен", а наставления офицера НКВД запоминались крепко. Шел обычный мужской треп: анекдоты, футбол, девушки. Следовали дружеские подсказки: как читать карту, минировать мост, разжигать костер без дыма. Учеба не всем давалась одинаково.

Юрий был середнячком, и это, надо сказать, его сильно задевало. Он-то полагал, что его способности и пребывание в сокрытом мире дадут ему преимущество. Но оказалось, что способности способностями, а вкалывать, чтобы добиться успеха, все равно требовалось не меньше, чем другим.

Газеты пестрели тревожными заголовками. Мировой империализм со всех сторон готовился навалиться на молодое государство рабочих и крестьян. В стране одного за другим разоблачали врагов народа. Складывалось впечатление, что чем крепче становится советское государство, тем больше его граждан противятся этому. На эту тему курсанты между собой не говорили. Юрий вскоре даже перестал читать сообщения о том, что происходило внутри Советского Союза, просматривая только сообщения из-за рубежа. Им он пока еще верил.

Надвигалась большая война. Чтобы почувствовать это, не требовалось разбираться в политике. Пороховая гарь, казалось, зависла в атмосфере. Но с какой стороны последует первый удар, этого Юрий предсказать не мог. По его представлениям наибольшую угрозу для страны Советов составлял германский фашизм. Но ведь его с товарищами натаскивали биться с японцами. Наверное, для этого были веские основания. Мировые хищники выбрались из клеток государственных границ и скалили зубы, готовясь вцепиться в горло и друг другу, и любому другому, по стечению обстоятельств оказавшемуся на их пути.

Выстоит ли Союз? Затянувшаяся финская кампания посеяла в сердце Кондрахина тревогу и сомнения в боеспособности Красной Армии. Слишком огромны были потери, слишком мизерным оказывался успех.

А из репродуктора неслись до одури лживые звуки военных маршей: "Чужой земли не надо нам ни пяди…" Как же так, вопрошал про себя Юрий: а Прибалтика, а Бессарабия, а Львовщина? Юрий чувствовал, еще не умея себе этого объяснить, что что-то здесь не так.

Несколько раз он оставался в спортивном зале наедине с бурятом, и тогда товарищ Иванов начинал с ним странные разговоры:

– Я учу вас побеждать в бою, но эта установка глубоко неверна. Тот, кто желает постичь искусство боя, должен придерживаться принципа – не нападай. Я предвижу твои возражения. Они поверхностны. Настоящий мастер всячески избегает боя. Избежать – лучше, чем победить. Запомни, победа тянет в будущее тяжкий груз неверных действий. Даже, наверное, больший, чем поражение. Единственное, чем победа лучше поражения – ты наверняка остаешься в живых.

Кондрахин слышал такие речи в сокрытых мирах, но здесь, в школе НКВД! Он промолчал, и бурят понял его молчание, как согласие.

– Я излагаю тебе восточную философию, которая сильно отличается от нашей. Не надо их сравнивать между собой – оставим это философам. Рукопашный бой для человека, руководствующегося восточной философией, лишь часть жизни. Не зная их философии, ты не сможешь понять их логики боя.

– Я не смогу изучать их философию здесь. Нет времени, да и место неподходящее.

Бурят тихо засмеялся:

– Я тебя буду учить не теории. На востоке теоретической философии не признают. Там образцы, примеры, притчи, парадоксы. У них учит Учитель, – бурят произнес это слово так, что Юрий понял, что речь идет не просто о преподавателе, – а на западе учит автор учебника. Важно, чтобы ты желал учиться.

Юрий ответил согласием, но по глазам бурята понял: тот счел его ответ поверхностным. Они ежедневно занимались в спортзале, то неожиданными упражнениями, то индивидуальными поединками. Кондрахин так и не смог преодолеть тот барьер, которым товарищ Иванов возвел вокруг своего сознания. Он не мог угадать действий бурята в бою. Но его Учитель радовался успехам Юрия, как будто тот с каждым днем прибавлял в мастерстве.

Юрий убедился, что это действительно так, когда Учитель неожиданно выставил его на учебный поединок сразу с четырьмя курсантами. Он справился без труда, одновременно уводя противников в стороны и подготавливая собственную атаку ритмическими движениями тела.

Леня тоже выиграл свой поединок с четырьмя противниками, не пропустив ни одного удара. Только Олега исколотили здорово. Если бы не его богатырское здоровье, он бы не устоял на ногах до окончания боя.

А тем временем закончилась война с Финляндией, закончилась полной победой. Курсанты учились лазать по скалам, маскироваться в освободившейся от снега тайге. Даже сплавлялись однажды по порожистой речке Мане на плоту.

Учеба подходила к концу, и Юрий задумался: как возвращаться в сокрытый мир? Заберут его до окончания учебы, или придется самому выбираться из школы? Это его беспокоило. Он уже забыл, как живут обычные советские люди. Даже ловил себя на том, что считает себя здесь – в своей родной стране – посторонним.

И еще один разговор с бурятом, опять – без свидетелей. Бурят спросил, понял ли Юрий, как он постигает восточную философию. Услышав честный отрицательный ответ, досадливо покачал головой:

– Мало времени, да, слишком мало. Я не успею донести до тебя даже этого. А мне это нужно, поверь. Времена сейчас плохие. Даже плохо, что война кончилась. Когда война, своих все же меньше бьют.

– До следующей войны, кажется совсем немного осталось, – Юрий сказал, что думал. Кондрахин чувствовал – товарищу Иванову можно доверять. Он – Учитель. Учитель никогда не предаст ученика.

– И все равно мы можем не успеть. Память у тебя хорошая. Я назову тебе один адрес, в Москве. Неважно, кто там живет, и кто будет жить. Когда угроза смерти перестанет витать над головами невинных, зайди в эту квартиру. Придумай повод. Дай денег, наконец. В кухне, слева от окна, в стене проходит выступ. На локоть ниже потолка в нем, за кирпичом, тайник. Там лежит рукопись. Перевод с монгольских и китайских древних рукописей. Мой перевод. Называется – "Традиции правильной жизни". Найди ее и сохрани для истории. Я могу не выжить. Даже школы НКВД, случается, полным составом уходят в подвалы, а там – четыре стенки. Слушай адрес…, – бурят наклонился к уху Юрия.

А после был учебный бой, где бурят, как хотел, доставал Юрия. Он бил несильно, только, чтобы показать – твоя защита несовершенна. Тот разговор получил на следующее утро неожиданное продолжение. Выйдя рано утром на пробежку, Юрий заметил товарища Стеценко в неизменном кожаном пальто. Пальто – летом? Хотя… Ночами еще прохладно.

Взрывник-инструктор взатяг курил папиросы: у его ног громоздилась изрядная горка окурков. На Юрия преподаватель внимания не обратил, встревожено глядя на дорогу. И тогда Кондрахин подошел к нему и негромко поздоровался. Взрывник, смяв в руке папиросу, ответил кивком. Потом сказал:

– Товарища Байгуза ночью вызвали в Управление. Еще не вернулся…

Когда Юрий возвращался с пробежки, инструктор взрывного дела стоял на прежнем месте. Лицо его осунулось. Лишь когда курсанты умывались, раздался шум мотора. Из школьной полуторки на ходу выскочил товарищ Байгуз – и взрывник, бросив под ноги очередную папиросу, побежал ему навстречу.

Спустя примерно час Юрий случайно наткнулся на Стеценко, входя в учебный класс. И тот, как бы про себя, пробурчал:

– В этот раз обошлось.

Не только бурят, все преподаватели школы жили в постоянном страхе. В памяти свежи были воспоминания о предыдущих преподавателях, которых вот так вызвали в Управление – и больше их никто не видел. Сотрудники страшного ведомства сами могли в любой момент подвергнуться расправе и знали это куда лучше прочих. Кондрахин вспомнил профессора Мирицкого. Наверное, Семен Митрофанович уже тогда осознавал размах постигшей страну беды, а Юрий стал понимать только сейчас. Но почему Проводник так уверенно говорил о безопасности Центра? Или там, в сокрытых мирах, просто не знают истинной обстановки, царящей в стране?