Текст книги "Маг поневоле (СИ)"

Автор книги: Иван Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– И ты меня не предупредил, – обиделся я.

– Так я думал, что ты тоже понял, – виновато потупился тот. – Тут и дураку ясно было. К тому же, я заранее с ними договорился, – кивок на лежаки, – что на дармовщинку пожрём, но за тобой присматриваем и местным не отдаём. Да мальца не рассчитали. – Гонда вздохнул. – Тут моя вина. Уж больно вар крепкий был. И сам заснул, и засов не закрыл.

– Но проснулся же! – Я положил руку ему на плечо, – и меня опять выручил. Чуть сам не пропал! – Я с уважением посмотрел на своего друга. – Смелый ты! Их вон, сколько было, а не испугался. Не бросил.

– Я не смелый, я предусмотрительный, – развеселился тот. – Я когда увидел, что ты с бабой ихней на выход наладился, в первую очередь Лузгу растолкал, а потом уже вслед за тобой кинулся. Ох, и чудной ты был! – Приобнял он меня. – Не соображаешь ничего, лепечешь только что-то бабёнке этой. И как клеш в неё вцепился! Хорошо, колодец рядом был!

– А этот щербатый. Как его… Тимофей отомстить не может случаем? – Забеспокоился я. – Уж больно зло он на тебя смотрел. А мы как я понял, здесь задержимся.

– На день точно, – помрачнел Гонда. – Да только беспокоиться нужно не мне, а тебе. Один я им навряд ли попадусь, а при послухах они никого из нас и пальцем не тронут. А вот ты остерегись! – Внимательно посмотрел он на меня. – Не верю я, что Никодим с Тимофеем от своей задумки так просто откажутся. Так что завтра никуда не отходи. И чтоб всё время у меня на виду был. И давай почивать. Ночь уже на дворе.

Ко мне сон не шёл. Слишком много событий преподнёс этот длинный первый день моей новой жизни. Мозг, не желая считаться с усталостью тела, заново прокручивал весь мой дневной путь: моё появление в этом мире; разговор с сестрёнкой и отцом; события на площади; злоба Калистрата; дорога; донос Силантия; бегство от стаи волколаков; застолье, с последующей попыткой похищения. События с самого начала понеслись вскачь, не давая мне прийти в себя, как следует осмыслить происходящее. И только теперь я начал по-настоящему осознавать, что, похоже, попал в этот мир надолго. Да что там лукавить. Скорей всего навсегда. И если не сумею в кратчайшие сроки адаптироваться, то это навсегда, может занять очень короткий отрезок времени. И никакой Гонда тут не поможет. Не вездесущий же он! Не будет вечно рядом находиться. И, в первую очередь, нужно перестраивать мышление. Непуганый я какой-то. Всем верю, подвохов не жду. Видать, в том, прошлом мире, с этим как-то попроще было. Это как домашнего щенка, не видевшего ничего, кроме ласки хозяев, внезапно на улицу выкинуть. Он и кусаться то добром не умеет, а вокруг уже жестокий враждебный мир.

И вот в чем беда… Этот мир мне не нравился… Совсем…

Пробуждение было тяжёлым. Все тело немилосердно ныло и чесалось, голова раскалывалась от боли, будто перезревшая тыква. И то, что меня при этом ещё и энергично трясли, самочувствия никоим образом не улучшало.

– Толик отвяжись! – Зло рявкнул я, с трудом поднимая налитые свинцом веки. – И без тебя хреново! Лучше бы за пивом сгонял!

– Экий ты яр! – Весело заржали мне прямо в ухо. – Пиво только в городе подают. Да не за так, а за гроши! А у нас даже вару нет. Ты вчерась весь вылакал!

Я подскочил как ужаленный и вылупился, ничего не понимающим взглядом, на улыбающегося Гонду.

– Ну и здоров же ты поспать, – заметил тот, ухмыляясь. – Светать вскоре начнёт, а тебя не добудишься. Иди, умывайся, давай, да снедать сядем. – Гонда вскочил, пошебуршил почти остывшую золу в печи и, чуть помедлив, с любопытством спросил. – А кто такой Толик?

– Нету больше Толика. – Пригорюнился я. – Спёкся вместе с Лишним вашим.

В душе нарастало сильнейшее разочарование, и даже какая-то обида. А так хотелось, чтобы это был лишь сон. Кошмарный дурацкий сон. Я домой хочу. Там лучше. Не помню как, но лучше. Я это точно знаю!

– Сгорел, что ли? – Поинтересовался между тем Гонда, скептически осматривая остатки провизии. – Вместе с домом?

– Хуже. – Я всё больше мрачнел, безуспешно борясь с накатывающим отчаянием. – Вместе с миром. И, похоже, навсегда.

– А ты говорил, что со временем, это у него пройдёт, – заявил, входя Лузга. – А, по-моему, только хуже становится.

– Ты что такой мрачный то? – Заметил моё состояние Гонда. – Хотя о чём я! – Он шустро вытащил свою заветную баклажку. – На, отпей сбитня. Полегчает.

– Ну, ты вчера и погулял! – Заявил Лузга, развязывая свой узелок. – Я, конечно, сразу понял, что тебя Лишний по голове чем-то в колыбели ткнул, но чтоб настолько!

– Это да, – задорно подхватил от двери Марк. – Кто бы видел, как Никодим от твоих объятий отбивался! Сразу по делам куда-то убёг! В деревне узнают, его на смех подымут.

– Я же по-дружески. – Сбитень головную боль чуть-чуть унял, но настроения не улучшил. – Ничего такого.

– А с вдовушкой тоже по-дружески побеседовать подался? – Ехидно подковырнул меня Лузга. – А она хороша! Сдобная! – Сладострастно причмокнул он губами.

– Я бы с ней пару ночек тоже подружил, – согласно кивнул Марк, располагаясь у накрытой скатерти.

– Хороша Глаша, да не наша, – резко отрубил Гонда. – Чего привязались? Не видите? Ему и так тошно! – И повернулся ко мне. – Иди, мойся, давай. А то без тебя всё слопаем.

Снаружи было раннее утро. Солнце ещё не взошло, лишь робко окрасив горизонт алым цветом и превратив ночную тьму, в неясный полумрак. Но деревня уже не спала. По узеньким улицам, то и дело, важно проходили мужики, сдержанно здороваясь друг с другом, куда-то прошествовала стайка девушек, оживлённо что-то обсуждая и бросая в мою сторону любопытные взгляды, появилась ребятня. Мда. И это я поспать люблю? Просто кое-кто слишком рано встаёт! Поеживаясь, всё-таки на улице было довольно свежо, я подошёл к ставшему мне почти родным колодцу. Рядом стояла внушительных размеров бадья, прихваченная за ушки ржавой металлической цепью.

Да уж. Это не пятизвёздочный парижский отель. Тяжело вздохнув, я забросил бадью в колодец. Вода была настолько ледяная, что у меня появился соблазн данное мероприятие пропустить, но чувство разума победило. Так и завшиветь недолго. И так уже чесаться начал. Надеюсь, в моей будущей школе баня есть или душ, на худой конец. О ванне я уже и не мечтаю. Умывшись, зачерпнул еще одну бадью и, дождавшись, пока уляжется рябь, с любопытством уставился в воду. Всё же второй день, как тут гуляю, а как сам выгляжу, понятия не имею. Нет. Всё что можно, я конечно, уже рассмотрел. Но вот лицо своё увидеть, пока не успел. Не попадалось мне вчера по дороге зеркал. И, учитывая сложившиеся на данный момент обстоятельства, в дальнейшем на такую удачу рассчитывать, не приходится. Ну что тут сказать? Лицо как лицо. Ничего выдающегося, в общем. Чёрные, коротко стриженые волосы, карие глаза, не крупный, чуть толстоватый, на мой взгляд, нос, да где-то уже довольно сильно поцарапанная щека. Вот и все достопримечательности. Как сейчас говорят, усреднённый типаж. Где-нибудь в толпе, я бы себя и не узнал, наверное. Ну что же. Будем использовать то, что есть в наличии. В магазин поменять уже не отнесёшь.

Позавтракали, на удивление, молча. Марку с Лузгой очевидно уже надоело зубоскалить по моему поводу, а Гонда задумался о чем-то своём, механически подметая, с импровизированной скатерти, остатки наших скудных припасов. Мне же вообще было не до разговоров. Тоска разъедала душу похлеще серной кислоты. После завтрака Марк с Лузгой вновь удобно расположились на матрасах. Гонда же, выудив из своей шапки иголку, принялся зашивать прореху на рубахе.

– Всё равно спешить некуда, – пояснил он мне.

– Неужто сегодня не тронемся? – Помрачнел я.

Всего день пути, а меня, если откровенно говорить, уже с души воротит. И не столько от дороги, довольно муторной по своей сути, сколько от неопределённости. Скорей бы уж Вилич. Там хоть полностью прояснится, что меня ожидает.

– Неа, – отрицательно покачал головой Гонда. – Прав был Никодим. Не рискнёт отец Мефодий дальше тронуться, пока волколаки неподалеку крутятся. Переждать решит.

– А куда ему спешить то? – Решил вмешаться в разговор Марк. – Сиди себе у старосты в доме: угощение трескай да варом запивай. Лепота! – Марк мечтательно поднял глаза к небу и выразительно причмокнул губами. – А коль приспичит, могут и девку найти. Староста расстарается. Хотя бы ту же Глашку, – покосился он в мою сторону.

– Я вон не совсем понимаю, – решил прояснить я этот вопрос. – Она что гулящая, какая, что ли? Или это у вас нравы такие? В деревне вроде с блудом строго должно быть, как мне помнится.

– Смотри-ка. У вас! – Фыркнул со своего лежака Лузга. – А себя он на особицу считает!

– Заморский, наверное. Иль со срединных королевств, – согласно заржал Марк.

– С блудом у нас строго, – хмыкнул Гонда, закручивая нитку в замысловатый узелок, – но только это девушек, ну и баб замужних касаемо. Этих, ежели споймают, враз живыми в землю закопают. А вот если баба овдовела, тут другое дело совсем. В деревнях то баб почитай вдвое больше, чем мужиков, будет. Жизнь слишком непростая. Иные совсем молодыми овдоветь успевают. Вот им ухажёров иметь не возбраняется. И нам, как говорится, хорошо. – Гонда бодро хохотнул, – и им удовольствие и вспоможение какое-нито.

– А Глашка значит, тоже вдова? – Почесал я голову.

– Ну да, – согласился мой друг. – Мужика может зверь, какой в лесу задрал, аль хворь какая приключилась. Да тут много чего случиться может. А баба ещё в самом соку. – Гонда наклонился ко мне и лукаво прошептал. – Что понравилась? Вот до деревни дядьки моего дойдём. Я тебя к одной такой сведу. – Он мечтательно причмокнул. – Не хуже будет!

– Ты же сам говорил, что нам никуда отлучаться нельзя, – удивился я.

– Я же говорю. Дядька мой родный, там старостой, – постучал мне пальцем по лбу Гонда. – Там ни одна свинья на нас косо не посмотрит, – и хитро прищурившись, вновь начал соблазнять. – Ну что, сходим до вдовушки? А Вельд? У неё и подруга есть. А то потом, этого дела долго не распробуем!

– Там видно будет, – почувствовав, что начинаю краснеть, потупился я и спросил, желая переменить тему. – А почему вы так уверены, что послушник сегодня не поедет? Никодим сказал?

– Нет! Сам отец Мефодий пришёл! – Сквозь дружный хохот начал объяснять мне Лузга. – Очень за задержку извинялся!

Я, молча, выложил свою снедь и запихал кусок хлеба в рот. И чего ржут? Объяснить толком, что ли нельзя?

– Не обижайся, Вельд, – положил мне на плечо руку Гонда. – Просто ты иногда такое скажешь. Сам Лишний со смеху умрёт! Зато с тобой весело!

– Станет староста утруждаться, нам что-то сообщать, – помрачнел Лузга. – Особенно в такую рань. Мы для него никто. Он и вчера то к нам пришёл потому, что свой интерес имел.

– А с чего же тогда взяли, что сегодня в деревне останемся? – Начал я уже злится.

– Так видишь у дома старосты до сих пор тихо всё? – Решил объяснить мне Гонда. – Если бы послушник вчера в дорогу собирался, возницы уже шевелились бы: быков покормить, товар проверить и на телегах по новой закрепить. А так тоже дрыхнут. Да и народ вишь по своим делам идёт, к погостью не спешит. Нет, сегодня никак не поедем.

Гонда оказался прав. Послушник, проспав до позднего утра, вышел, когда солнышко сияло уже вовсю. Сходил до ветру, постоял на крылечке, покричав для порядку, на сразу засуетившихся мужиков и, мазнув в нашу сторону равнодушным взглядом, вновь скрылся в доме. Пузо жратвой набивать, как хмуро заметил Лузга. А затем потянулось время, которое занять было абсолютно нечем. Марк вернулся в сарай и вновь завалился спать, заявив, что так брюхо меньше подводит. Лузга просто слонялся по двору, время от времени что-то недовольно бурча себе под нос. Я же подсел к расположившемуся на солнышке Гонде. Вопросов за прошедший день накопилось изрядно.

– Слушай Гонда. А что это Мефодий с быками такое сотворил, что они как бешеные понеслись? Это магия или как?

– А то, что же? – Покосился он на меня. – Камень мажеский у него был. Как раз для такого случая припасённый. Силу мажеску в кристаллы, что у быков на шее, влил. Вот они и понесли.

– Так он что? Тоже маг, что ли? – Озадачился я.

– Ты такое кому-нибудь ещё не скажи! – Гонда даже головой вокруг покрутил. – Враз за хулу на жреца схватят! Ещё и бока намнут. Пока к отцам-вершителям на правёж доставят.

– А как же тогда? – Удивился я. – Разве простой человек магической вещью воспользоваться сможет?

– Только простой человек и сможет! – Лузге, очевидно, надоело без дела слоняться около дома, и он подошёл к нам. – А вот колдун нет!

– Почему? – Окончательно выпал я в осадок.

– Потому что богами запрещено, – почесал щёку Гонда. – Магам ни камнями магическими, ни оберегами пользоваться нельзя. За этим отцы-вершители строго следят. И ослушников сразу наказывают.

– А пользоваться камушками всякий может. – Лузга удобно устроился рядом с Гондой на, заменявшее скамейку, толстое бревно. – Главное, чтоб сила мажеска в них была.

– Вижу, не понял ты ничего, – хмыкнул Гонда, взглянув на мою озадаченную физиономию. – Ну, вот гляди. – Он неспешно порылся за пазухой и извлёк маленький, чуть больше горошины камешек тёмно-бурого цвета. – Вот это тоже камень мажеский. Сумеречницей кличут. Таких возле каждого запретного города много найти можно. – Гонда положил камень на ладонь и сунул мне его под нос. – Ты думаешь, почему мы вчера полночи со старостой пировали и при этом, хоть в потёмках и сидели, но всё видели? Да и утром, мы с тобой снедать сели не вслепую. А всё потому, что камешек этот тьму рассеивает!

Я аккуратно взял камешек из рук Гонды и поднёс к глазам. Камень как камень. Ничего особенного. Попадись мне такой на дороге, даже внимания бы не обратил. Покосился на Гонду. Не шутит ли? Но мой друг смотрел серьёзно и внимательно.

– Вижу, сомневаешься, – усмехнулся он добродушно, забирая у меня кристалл. – Нычё. Сёдня вечером покажу. Нужно лишь его в руке сжать и подумать, чтобы светлее стало. И вокруг тебя на несколько шагов всё видно и станет.

– И у Мефодия, значит, такой же камень?

– Не. У него камень не этому чета! – Потянулся Лузга. – Сумеречница в каждой избе есть. И цена ей полполушки. А у отца-послушника камень дорогой. На него всю деревню купить можно!

– Зато теперь его к колдуну нести надо. Силю мажеску в него по новой вливать! – Возразил Гонда. – А Сумеречница сама за день в себя силу ту соберёт и можно опять пользоваться!

– А почему так? – Удивился я. – Раз она дешевле, так хуже должна быть.

Гонда обречённо поднял глаза к небу и шумно вздохнул.

В общем, из его рассказа я узнал следующее. В этом мире существовало два вида магических предметов: магические камни – кристаллы и обереги. Наследие подлых веков, кристаллы были созданы учениками Лишнего – асурами и являлись, по своей сути, заключёнными в камень заклинаниями. В ту пору их много было. В каждом доме не один десяток магических камней найти можно было. На все случаи жизни, так сказать. После поражения Лишнего всё изменилось. Искореняя всё связанное с магией, отцы-вершители попытались уничтожить и кристаллы. Вот только сделать это оказалось нелегко. Камушки оказались очень прочными и к жалким потугам их сжечь, расколоть или расплавить совершенно равнодушными. Но и люди не пожелали отступить от задуманного, и выход был найден. И целые россыпи камней посыпались через борта кораблей и лодок, оседая на дне морей и океанов. Очень долго, после этого, магические камни были под запретом и только за одно обладание кристаллом, незадачливый владелец мог запросто лишиться головы. И только возрождённая великим Афронием магия, заставила вспомнить и о магических камнях. Стремясь взять вновь появившихся колдунов под контроль, жрецы решили противопоставить их магию кристаллов. Более быструю, более мощную, более смертоносную. Специальным эдиктом императора магам даже прикасаться к кристаллам запрещалось, под страхом немедленной смерти. Вот только и самих кристаллов в наличии практически не было. То, что было, в своё время на дно морское покидали, а новых изготовить не умели. Не было у современных магов для этого ни сил, ни знаний, ни могущества. Вот и приходится отцам-радетелям по всей империи людишек в ходоки набирать, да в древние города тех ходоков посылать. Только там камни мажеские добыть и можно. Потому и мало их. И цены на камни те неподъёмные. Ну, за редким исключением, конечно. Тут всё дело в том, что кристаллы те, по силе разные бывают. И если ту же сумеречницу, что мне Гонда показал, добыть довольно не сложно, эти камушки ходоки возле самой стены горстями собирают, то найти что-то более серьёзное – большая удача нужна. Что было, по окраинам уже собрали, а вглубь развалин ходоки не суются. И так десятками гибнут. Но у сильных кристаллов есть один недостаток. Чем сильнее кристалл, тем больше ему нужно магической энергии, а истратив, он накапливает её очень медленно, поэтому приходится прибегать к помощи мага, чтобы вновь его зарядить. И лишь самые слабые из них, которым и энергии то для работы требуется совсем немного, способны быстро восстанавливаться сами.

Что же касается оберегов, то их изготавливали уже современные маги. Были они слабы, ненадёжны, дороги и, сработав один раз, тут же приходили в негодность. Да и защищал такой оберег лишь от чего-нибудь одного, да и то не долго. Поэтому пользоваться ими могли только дворяне, жрецы, ну и наиболее богатые торговцы.

– Хорошо бы обереги научится создавать, – блестя глазами, мечтательно протянул Лузга. – Вот только для этого силы немалой достичь нужно. Слабым магам они не под силу.

Так за разговорами и прошёл день. Местные на нас внимания почти не обращали. Ближе к полдню подъехал на подводе пузан с всклокоченной бородой и, проворчав себе в усы о бесполезном переводе топлива, сбросил вязанку неказистых дров, восполнив израсходованный нами запас. Значительно позже, к нам подвалил шустрый дедок, живо напомнивший мне деда Паткула и, хитро прищурившись, намекнул, что может достать баклажку вару. Не безвозмездно, конечно. Подсобить по хозяйству ему надо. Впрочем взаимопонимания не нашёл и быстро уковылял по своим делам.

К вечеру неожиданно припёрся пьяный Русин. Денёк выдался на редкость тёплым, и мы продолжали отираться возле дома, не спеша перебираться внутрь. Первым его приметил Марк.

– Глядите. К нам кто-то, похоже, ковыляет. Может харч несут, наконец?

– Не, – не согласился с ним Лузга. – Больно пьяный. Вон как его шатает.

– Я пить больше не буду! – Тут же вскинулся я. – Мне вчерашнего надолго хватит!

– А нам здесь больше и не нальют, – грустно успокоил меня Гонда. – Да и вой это идёт. Только какого Лишнего ему от нас понадобилось?

Подошедший стражник и не подумал поздороваться. Несколько мгновений он всматривался в нас помутневшим взором, видимо пытаясь вспомнить, зачем вообще сюда пришёл, хмыкнул каким-то своим мыслям и, наконец, выдал: – Кто тут из вас Вельд и Гонда? Пошли!

– Куда это пошли? – И не подумал подниматься Гонда.

Воин с трудом сфокусировал взгляд на моём друге, осмысливая ответ, икнул, зачем то потрогал свой шрам на щеке и, наконец, соизволил уточнить. – За мной, пошли.

– А ты ничего не перепутал, дядя? – Гонда поудобнее расположился на брёвнышке, всем своим видом показывая, как ему тут хорошо. – Ты при обозе состоишь. Нам ты не указ.

– Да и мы не на твоей телеге, – поддержал его Марк, распрямляя плечи. – Тут мечом не помахаешь.

– Зря вы так, – вновь икнул меченый в ответ. Было видно, что у него даже на то, чтобы разозлиться сил не осталось. – Вам с этим обозом ещё долго идти.

– Так и пойдём, – решил влезть в разговор и я. – К тебе в телегу не попросимся.

– А грозишься ты зря. Не в твоей мы власти, – спокойно заметил Гонда. – Если что, тебе же от Невронда и влетит, чтоб без указу не лез, куда не след.

– Так он меня за вами и послал! – Обрадовался вой и, нахмурившись, задумался. – А я разве не сказал?

– А десятнику то мы зачем? – Искренне удивился Гонда. – Ему-то до нас, что за докука?

– А то дело, что жалоба на вас от старосты тутошнего поступила, – важно изрёк Русин. – Бабу вы вчерась ссильничать хотели. – И сурово заявил. – Если вы под защитой Троих, это не значит, что местных обижать можно. – Стражник опять громко икнул и махнул рукой. – Пошли уже. А то Невронд и трезвый строг, а пьяный совсем лютый становится. Да и у меня в глотке пересохло болтать тут с вами!

На погостье было довольно многолюдно. Деловито сновали туда-сюда мужики, на притулившейся к стенке лавочке расположились два полупьяных воина, периодически прикладываясь к довольно объёмистой посудине, похожей на обрезанный кувшин, у околицы стояли несколько пожилых женщин, полузгивая семечками и изредка поглядывая в сторону входной двери, а у самого крылечка расположился седобородый дед, греясь в лучах ещё ласкового осеннего солнышка.

– Ждите тут, – буркнул Русин и скрылся за дверью.

– Не нравится мне это всё, – Гонда закусил губу. – Крутит что-то староста.

– Да ладно, – пожал я плечами. – Что я он предъявить то может?

– Да прибудут с вами Трое, дедушка, – не ответив мне, повернулся Гонда к старику, поклонившись. Я повторил поклон, отметив про себя, что сделал это почти машинально. Вживаюсь, похоже, в этот мир помаленьку… Вживаюсь.

– И вас чтоб Лишний стороной обходил, сынки, – степенно ответил тот, цепким взглядом окинув нас обоих. – Никак с обозом вчерашним пришли? – Поинтересовался он. – Колдуны будущие?

– Они самые, – и не подумал обижаться Гонда. – Что Трое решили, того не изменишь!

– Ну, ничё, – решил подбодрить нас дед. – И в ушлёпках люди живут. Всё лучше, чем ходоком в запретный город брести, аль руду железну в копях добывать.

– Ваша правда, дедушка. – Гонда был сама вежливость и почтительность. – Меня Гондой кличут, а его, – кивнул он в мою сторону – Вельдом. А вас как величать?

– Дедом Пахомом зови, – разрешил дед и хитро прищурившись, поинтересовался. – Видно интерес какой-то есть, коль разговор завёл?

– Да слухи последние узнать хотим, дедушка Пахом, – не стал ходить вокруг да около Гонда. – Мы здесь чужие, живём на отшибе. Никто и не заходит даже. Вот и словечком перекинутся не с кем.

– Никто не заходит, говоришь? – Покачал головой Пахом, пряча улыбку в седой бороде. – Ну, значит, это вчера меня Никодимка варом полночи потчевал. До сих пор пьяный хожу!

– Тебе дедушка Пахом, сколько не наливай, всё равно ни в одном глазу. Только вар переводить! – Вышедший из дома староста, слегка поклонился старику. – Да будут Трое с тобою!

– Пусть и тебя Лишний стороной обходит, Никодимушка, – степенно ответил тот.

Староста кивнул и повернулся к нам:

– И вам благословения Троих отроки!

И смотрит так ласково, будто сыновей родных увидел.

– И тебя чтоб Трое вниманием не обделяли, дядька Никодим, – чуть запнувшись, ответил мой друг.

Не ожидал выдать, что староста на нас вообще внимание обратит, а не то, что поздоровается. Вон и Пахом бровями удивлённо повел. Я скороговоркой повторил за Гондой приветствие. Чёрт. Так скоро попугаем стану! В привычку войдёт каждое слово за ним дублировать. А с другой стороны, какой выбор? Пока в здешнюю жизнь не вживусь, лучше поменьше болтать, побольше слушать. Во всяком случае, при посторонних, а то опять чего-нибудь не то ляпну. И хорошо ещё, если в ответ только посмеются и дураком обзовут. А то могут и вновь в отступники записать. Кстати, а что, теперь разбираться с доносом Силантия будут? Доносчика то волки съели! Надо будет у Гонды, потом поинтересоваться.

– Если насчёт жратвы пришли, так я уже распорядился. Глашка сейчас снесёт. – Никодим лукаво мне подмигнул, вгоняя в краску. – Сама напросилась. Выдать глаз там на кого-то положила.

– Она его уже на полдеревни положить успела! – Сплюнул под ноги Пахом. – Ты как хошь Никодимка, а урезонить её всё же надо! Оно, конечно, дело вдовье, но меру тоже знать надо!

– Надо будет, урезоним, – отмахнулся староста и вопросительно уставился на нас. – Ещё чего хотите? Если вару, то нет! Буйные вы с него какие-то! Особенно ты. – Обвинительно показал пальцем Никодим на Гонду. – Глашку нашу вон приревновал, когда она по любовному делу с дружком твоим уединиться решила, обидел её, потом на мужиков, что заступится, решили, с ножом кидаться начал. Хорошо, что народ у нас мирный и спокойный. Решили не связываться. Мол, что с дурного возьмёшь? Проспится – поумнеет! А ток мне мнится, тут не в варе даже дело, а в характере твоём паскудном! Я это ещё у ворот понял, когда ты мне тулуп новый, в крови весь изгваздал!

Я от такой наглости даже оторопел. Это надо же так всё с ног на голову перевернуть! И говорит то как… Убедительно! В голосе и нотки возмущения, на хамоватого недошлёпка проскользнули; и оттенок сожаления присутствовал – вон она какая молодёжь то пошла; и легкий укор чувствовался – мол, ну разве так можно? Мы к тебе по-людски, а ты? Ну, я-то ладно. Гонда, обычно за словом в карман не лазивший, похоже, тоже на мгновение опешил, не найдя сразу, что на такую наглость ответить. Нет, умён староста! Такого голыми руками и не ухватишь! Я, грешным делом, Калистрата за большого хитреца посчитал, но перед этим он, пожалуй, жидковат будет!

Никодим, с видимым удовольствием, полюбовавшись на наши ошеломлённые физиономии, продолжил, вкладывая в голос всю нерастраченную к ближним своим любовь: – Да вы не переживайте так то! Вижу по лицам вашим, вижу! Самым уже за вчерашнее стыдно! Народ у нас не злопамятный! Простили уже давно! Уже со смехом вспоминают! Как безделицу, как случай забавный! Я и господине десятнику уже всё как было обсказал. Он тоже посмеялся!

И стоит гад, головой так укоризненно качает. Испоганил игру старосты, дед Пахом.

– Эк завернул! – С восхищением покачав головой, прошамкал он. – Я тебя Никодимка с малолетства помню. Когда ты без штанов, в одной рубахе, по деревне бегал. И сколько помню, ты всегда таким хитрованом был. Ещё когда мёд у бабки Степаниды весь в одну харю умял, а потом на другана своего Миколку свалил!

Никодим зло зыркнул на старика, хотел ответить что-то резкое, передумал и, повернувшись к нам, уже другим тоном, процедил. – Так что, если жаловаться пришли, то пустое это! Обратно топайте! Нечего господине десятнику докучать!

Староста сплюнув, отвернулся и заорал на одного из вертевшихся поблизости пацанов. – Гришка, а ты что тут околачиваешься?! Скотину поить пора!

Парнишка шустро ломанулся в ближайший переулок. Никодим, поглаживая бороду, проводил его задумчивым взглядом и, больше не сказав нам ни слова, скрылся в избе.

– Так что ты узнать то хотел, внучок? – Прошамкал дед, вопросительно посмотрев на Гонду.

– Да узнал уже всё, – очнулся от ступора Гонда. – Ну и шустёр! – Озадаченно покачал он головой. – Я-то думал, что он затаится, за вчерашнее опасаясь, а он ещё вперёд нас жаловаться побежал! Доказывай теперь!

– Ничего у него не выйдет, – попытался успокоить я своего друга. – Если что, Лузга с Марком подтвердят.

– Оно и так ясно, что не выйдет, – растерянно почесал голову Гонда. – Понять бы, зачем он всё это вообще затеял?

В дверь вывалился Русин, похоже, ставший ещё пьянее, насколько это, конечно, было возможно.

– Иди, давай, – уставился он на Гонду. – Невронд кличет. – И повернувшись ко мне. – А ты тут жди. Десятник по одному опрашивать будет, чтоб сговору, значитса, не было!

Гонда досадливо поморщился и, кинув на меня быстрый взгляд, строго предупредил. – Отсюда не уходи никуда, даже если сам Лишний позовёт. Понял?

– Можешь даже не сомневаться, – хмыкнул я в ответ. – Я на своих ошибках учиться умею!

– Ну, смотри, – Гонда прислушался к пьяному гомону. – Долго я там не задержусь.

И вошёл, вслед на меченым, в дом.

Я огляделся по сторонам, не заметил ничего подозрительного и, прислонившись к стене, сложил руки на груди, с твёрдым намерением не сделать отсюда и шага.

– Серьёзный у тебя друг. Строгий. – Пахому явно хотелось поговорить.

– Зато надёжный, – пробурчал я. – Если бы не он, я так бы и остался в вашей деревне. Скорей бы из неё убраться.

– Так завтра и уедите, – обрадовал меня дед. – Мужики сегодня за ворота выходили. Добришко, что вчера в волколаков из луков метали, подобрать. Так прошлись по следам. В лес обратно стая то ушла. Их же много. Сидя возле деревни не прокормиться. А вам в другую сторону дорога.

– Это хорошо, – обрадовался я. – Скорей бы в город попасть.

– Это да, – согласился Пахом. – Оно, конечно. – И, вдруг, подскочив, уставился в сторону переулочка, в котором скрылся недавно пацанёнок. – Смотри. Что это там?!

– Где? – машинально развернулся я в ту сторону.

Вдруг в глазах у меня на мгновение померкло. Меня замутило и даже слегка качнуло в сторону. Ощущение было такое, как будто я только что долго крутился вокруг своей оси, а затем, резко остановился. Накатило и, почти тут же, отпустило. Я мотнул головой в недоумении. Голову напекло, что ли? Да вроде не должно. Солнышко, конечно, припекает, но не сильно. Ласково так. Не лето же. Я проморгался, ещё раз, бросил беглый взгляд в сторону улочки, где что-то оживлённо обсуждали трое мужиков и краем глаза уловил какой-то блик у дома напротив. Хотел, уже было уточнить у старикашки, что это он там такого странного увидел, как вдруг замер на месте, выпучив глаза. Откуда бликануло то? Не от этой же мутной слюды, что здесь в окнах стоит. Стекла то здесь и в помине нет. Вспыхнувшая догадка заставила сердце пропустить пару ударов.

Кинокамера это была! Прокололись сволочи! А ведь я уже практически поверил!

Кинув ещё один взгляд в злосчастный переулок, я заскрежетал зубами. Из-за спин мужиков выглядывала ехидная смутно знакомая физиономия, со сдвинутой на затылок кепкой. В следующее мгновение фигура, в мятой ветровке зелёного цвета, шустро метнулась к дому, сверкнув красными кроссовками.

– Толик скотина! Всё! Ты труп!!! – Взревев, я со всей прыти кинулся к дому. В душе бушевал вихрь смешанных в один узел чувств: тут была и обида за подлый обман, со стороны бывшего друга; злость на себя, что дал себя так подло разыграть; ярость и желание придушить не только Толика, но и всех, кто в этом балагане участвовал, но преобладало над всем этом чувство радостной эйфории! Это всё розыгрыш! Привычный мне мир никуда не делся! Вот Толику морду набью и вернусь домой! Прочь от этой унылой действительности, с её безнадёгой!

– Толик! Лучше сам выходи! – Проорал я, подбегая к дому. – Я тебя, сука, сейчас, по стенке размазывать буду! Очень долго и очень больно!

Мужики, выпучив глаза, опасливо расступились, давая дорогу. Рванув, со всех дури, дверь и чудом успев пригнуться и тем самым избежать близкого знакомства с дверным косяком, я ввалился внутрь. В хате было тесно. В небольшой, даже по меркам местных стандартов, комнатке, находилось с полдюжины крепких мужиков, мрачно уставившихся на меня.