Текст книги "Маг поневоле (СИ)"

Автор книги: Иван Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

– А почему магов ушлёпками называют? – Не смог я сдержать любопытства.

– А как же их называть то? – Не понял отец. – Ушлёпки они и есть.

– Губами много шлёпают, когда волшбу свою поганую творят! – Паткул вновь вольготно расположился на лавке, прихватив по пути парочку сушёных грибков. – Ну и их за это тоже… того… частенько шлёпают. – Старик смачно прожевал грибок и резюмировал. – Так им и надо, злыдням проклятым!

– Не пугай ты его сосед, – отмахнулся Вилим. – Оно, конечно, судьба твоя незавидная. – Мне показалось или в глазах здоровяка промелькнуло сочувствие? – Крестьянствовать, оно, конечно, не в пример лучше будет. Зато в городе жить будешь. – Отец задумался, чем бы ещё меня ободрить и, с сомнением, добавил. – И сытый каждый день. Служба то княжья.

– Будет он сытым, как же, – не удержался дед Паткул. – Бывал я, значитса, в Виличе в молодости. Мир, дураку, охота посмотреть было. Так там энтих ушлёпков, как свинушек недорезанных. Во все стороны так и снуют. И от дерьма очень ловко уворачиваются. – Старикан прикрыл глаза и, с видимым одобрением, добавил. – Шустрые!

– Какого дерьма? – Не понял я. Вилим и тот, вопросительно на старика уставился.

– От обычного, – охотно пояснил Паткул. – Его по улицам в избытке. Там даже у детишек забава такая есть. – Дед заговорчески мне подмигнул. – Кто больше раз в ушлёпка дерьмом попадёт. Так, на моей памяти, больше десятка раз, ни один не попал!

– Хватит тебе стращать парнишку, сосед, – вновь поморщился отец. – Может ему повезёт в придворные маги выбиться. Кто знает?

– Это да, – с готовностью согласился дедок. – Оно, конечно! Раз в тыщу лет и корова вместо навоза лепёшками гадит! Помнится….

Гулкий протяжный звон перебил старика на полуслове. Отец, тяжело вздохнув, поднялся с топчана и, натянув шапку, повернулся ко мне.

– Пора Вельд. Слышишь, в набат бьют. Народ обоз провожать собирают. И тебе пора в дорогу. Сам идти то сможешь?

Было довольно прохладно. Неприятный холодный ветерок, подобно назойливому настырному воришке, лез под одежду, умело отыскивая в ней многочисленные прорехи. Я поёжился, зябко поведя плечами и, мрачно огляделся вокруг. Открывшаяся картина настроения не добавила.

Деревенька, на окраине которой мне в настоящий момент "посчастливилось" стоять, состояла примерно из пары сотен приземистых невзрачных домишек, кривыми улочками, разбросанных в пределах небольшого, зажатого со всех сторон лесом, частокола. Дома будто жались к земле, тускло отсвечивая маленькими окнами-бойницами, в свете довольно уже высоко поднявшегося солнца. Возле каждого дома, тесно прижавшись к стенам, словно опята к трухлявому пеньку, громоздились, ещё более убогие на вид, хозяйственные пристройки. Крохотные, заросшие сорняками огороды, огороженные довольно добротным, на фоне всего остального, забором, довершали картину беспросветной нищеты, царившей вокруг.

– У! Вельда в ушлёпки ведут! Я первый увидел! Нет, я! – несколько пацанят, в забрызганных грязью рубахах до колен, сорвались с насиженных мест и понеслись прочь, отчаянно стараясь, обогнать друг друга. Не прошло и нескольких секунд, как сорванцы, продолжая что-то задорно выкрикивать, скрылись за ближайшим поворотом, только грязь во все стороны полетела.

"Ишь и не холодно им, оглоедам", – завистливо посмотрел я им вслед, затем перевёл взгляд на тёмно-коричневую жижу, толстым слоем покрывавшую дорогу, задумчиво взглянул на собственную обувку, выданную мне отцом на выходе и, печально вздохнул.

Мда. Здесь кирзачи нужны или резиновые, на худой конец, а не эти полулапти – полу не знаю что. Это же надо столько грязюки намешать? Будто специально со всей округи самосвалами свозили!

– Что сынок. Плохо тебе совсем? – Заботливо склонился ко мне отец. – Сам идти то сможешь? Аль подсобить?

– Заморённый ты какой-то стал, Вельдушка, – встрял, с другой стороны, дед Паткул. – Видать тебе не только память отшибло, но и мозги набекрень вывернуло. – И добавил, со знанием дела. – Пустошь она такая. Она может.

Я благоразумно промолчал. Не знаю: попал я в этот мир откуда-то ещё или изначально тут был. Главное, что никуда уже отсюда, похоже, не денусь. Хоть волком вой, а жить придётся здесь. Значит, тут, и устраиваться как-то надо. И по любому, в этой дыре, мне ничего не светит. Тут, из перспектив, только ковыряние в навозе и прочие сопутствующие этому, от зари и до заката, радости. Оно мне надо? Нет, конечно! Я уж лучше в маги подамся, раз они тут водятся. Тем более, что и выбора мне особого, похоже, не оставляют. Судьба! Одно только не понятно. Чего это местные так на магов учиться, идти не хотят? Это же, какие перспективы! Власть, могущество, богатство! А то, что не любят их, так это понятно. Боятся! Вот и отыгрываются на учениках, пока те в силу не вошли. И то не факт. Дед, сразу видно, тот ещё балабол. И соврёт, не дорого возьмёт. Вон батя не о чём таком не слышал. Глушь, тут, судя по всему, ещё та. Знаю я такие деревеньки. Живут у чёрта на куличках. По полгода никого не видят. Информации ноль. Скука смертная. Вот и выдумывают сами для себя страшилки. Всё что не укладывается в размеренный образ жизни, то всё зло и ужас. Вот и про магов насочиняли, не пойми что, со страха. Душу там потеряешь, чёрным властелином станешь. Киснут в своём болоте. Ну, ничего. Я, может, когда-нибудь и загляну сюда на минутку. Ну, когда магом стану. Потыкаю их мордами в собственное…

– Пойдём, сынок, – решительно взял меня за плечо Вилим. – Народ заждался уже. И так староста опять, как собака, брехать будет.

– Это да, – одобрительно откликнулся дед. – Стой, не стой, а от судьбы не уйдёшь. – Паткул смачно высморкался себе под ноги, сплюнул туда же и, вытерев об тулуп пальцы, подозрительно уставился на меня. – Видать согрешил ты в чём-то перед Троими, что они на тебя указали.

– Жребий то Васяткин был, – нахмурившись, возразил Вилим. – И грехи его!

– Ну, у Васятки то грехов больше чем блох у козла приблудившегося, – мелко захихикав, согласился дед. – Если бы не Калистрат, ему бы уже давно шею свернули. Нашёл ты с кем по рукам ударить. – Паткул укоризненно покачал головой. – Староста оттого и искал охотника, что на суд богов не надеялся.

– Нужда заставила, – мрачно процедил Вилим, старательно обходя очередную грязевую лужу. – Ты же сам знаешь, дядька Паткул, как мне осенью с посевами не повезло. – Отец, грязно выругавшись, с силой пнул комком грязи в сторону развалившейся поперёк дороги свиньи. Та, лениво посмотрев в нашу сторону, даже не подумала покидать так полюбившуюся ей лужу. – Выбора у меня не было. Если бы ряд с Калистратом не заключил, эту зиму мы бы не пережили. Да и думка теплилась, что сторонкой беда пройдёт. Почти три десятка баллот тянули. У Вельда он чистый был. – Вилим сморщился так, как будто прожевал дольку неспелого лимона. – А у Васятки нет.

– А почему тогда меня вместо Васятки этого в маги посылают? – Не вытерпев, поинтересовался я.

– И впрямь с головой у тебя беда, – покачал головой Вилим. – Как дитёнку малому всё разъяснять приходится. Ты, главное, на погостье чего-нибудь такого не спроси, – погрозил он мне пальцем. – Помалкивай, да головой кивай. Не дай Лишний и впрямь старики не отпустят.

– Обычай у нас такой, – ответил вместо отца дед Паткул, теребя жидкую бородёнку. – Когда деревне приходит срок баллот тянуть, то тянуть его обязаны все, кто во взрослую пору входит. То закон ещё со смутных веков самими богами прописан! – Поднял указательный палец вверх старик. – И уклониться от его исполнения никто не может: ни крестьянин, ни торговец, ни даже сам господине князь!

Вилим, внимательно слушавший деда, кивнул соглашаясь.

– Перед Троими все равны, – продолжал вещать дед. – За этим жрецы строго следят и никому спуску не дают! Говорят, что даже сын императора баллот как-то тянул. – Выпучил Паткул глаза. – Но, – дед, выдержав паузу, вновь поднял палец вверх. – Ежели кто не хочет судьбу пытать, то может заключить ряд. Конечно, если охотника найдёт. Баллот то он потянет, но в чашу Йоки его бросать не будет, а охотнику то и передаст. Тот замест него бросит. А там уже как Трое решат. – Дед пожал плечами. – Ежели баллот чёрный будет – повезло. Живи себе дальше и всё, что по ряду получил, твоим остаётся. Ну, а если белый, то всё – топай детинушка до городу, на ушлёпка, значитса, обучатся.

– Самому, что ли, идти то? – Удивился я, почесав голову. – Без присмотру совсем?

– Сам ты только до ближайшей деревни дойдёшь. Там тебе шибко рады будут! – Зло бросил Вилим. – Вместе с обозом пойдёшь. Отец-послушник, хоть специально будущих колдунов и не опекает, но и полонить не даст. Раз вас Трое в ушлёпки выбрали, то так тому и быть. И рушить волю богов не след. Поэтому всю дорогу держись обоза, никуда от него не отходи. Тогда и до Вилича наверняка дойдёшь. А в сторону уйдёшь – считай, пропал. Ты понял меня? – Отец, взяв меня за плечи, внимательно заглянул в глаза.

– Понял. – Под взглядом Велима мне стало неуютно. – От обоза не отхожу. У послушника всё время на глазах нахожусь.

– У всеблагого отца других дел и нет, как на твою грязную харю любоваться, – развеселился Паткул. – Ты лучше Силантия держись. С одной деревни чай. Может, хоть он, присмотрит за тобой! Там, правда, и с других деревенек народишко до школы идёт, но на них ты не надейся. За полполушки продадут.

– И все за обозом без присмотра идут? – Удивился я. – А почему тогда никто не сбежит? Лес то рядом.

И тут же, получив увесистый подзатыльник, пробороздил носом грязь.

– Думай, что языком мелешь! – Рыкнул надо мной отец. – Кто чужой услышит, беды не оберёшься! Да и мне несладко придётся! Ты уже вдосталь побегал! Заткнись! И чтоб больше рот свой поганый не открывал! Ещё хоть слово услышу! Я тебе!… – Вилим поднял руку и выразительно сжал свой громадный кулачище.

Поднимался я с трудом. Липкая жижа, подобно болотной трясине, отпускала неохотно, разъезжаясь под руками в разные стороны. Да и голова вновь загудела, как растревоженный пчелиный улей. Вилим, с каким-то злорадным интересом, наблюдавший за моими потугами, терпеливо дождался окончания действа. Затем, взяв меня своими лапищами, за сразу затрещавший ворот, с придыханием произнёс: – У меня ещё намедни руки чесались, когда ты своим побегом чуть и Славуту за собой не утянул. Если бы тебя сейчас на погостье не ждали, я бы тебя уму-разуму то поучил. Но ты смотри, сынок, – почти ласково, добавил он. – Если с твоей учёбой сейчас что-нибудь не сладится, то…

– Пошли уже, сосед, – прервал его на полуслове Паткул. – Если опоздаем – беда будет.

– Пошли, – согласился Вилим, разжимая кулаки. – Твоя, правда, дядька Паткул, припозднились мы.

На погостье вышли как-то неожиданно. Вроде только что месили грязь, огибая, вплотную притиснувшись к забору, очередную огромную лужу, прошли по стиснутой меж двух палисадников довольно утоптанной тропинке и, внезапно, вышли на довольно большую площадь, почти полностью заполненную народом. Однородная серая толпа, состоящая в основном из однотипно одетых в драные тулупы баб и мужиков, отличавшихся друг от друга лишь наличием у первых на головах платков, напряжённо ждала, искоса поглядывая в сторону десятка запряжённых волами телег. Там уже вовсю суетились возницы, в последний раз проверяя сбрую, лениво переругивались стражники, поправляя сбившийся немудрёный доспех, важно вышагивал кряжистый бородатый старик, зачем-то постоянно поправляющий уложенные в телеги мешки. Рядом ошивалась стайка местной детворы, увлечённо путаясь у старших под ногами. Они-то первыми нас и заметили.

– Вельда привели! – заорал, во всё горло, вихрастый мальчуган лет пяти и тут же получил затрещину от кого-то из старших. Нас сразу обступили со всех сторон. Раздались нестройные приветствия, вопросы, взаимные поклоны. Какой-то изрядно пьяный толстяк, в сильно измызганном грязью армяке, неопределённого от грязи цвета, даже попытался преградить Вилиму путь, попутно стараясь втолковать что-то невнятное, но был, бесцеремонно отодвинут в сторону.

– Не до тебя сейчас, Аникей. Не видишь, Калистрат ждёт.

Вилим, наконец, протиснулся сквозь толпу и встал напротив старика. Дед Паткул благоразумно затерялся в толпе. Я, молча, встал рядом, почти физически ощущая спиной десятки любопытных глаз. Сельчане и до того беседовавшие друг с другом громким полушёпотом, смолкли совсем, с интересом ожидая дальнейшего развития событий. Даже детвора, прекратив своё броуновское движение между телегами, застыла на месте, раззявив в ожидании рты. Оно и понятно. Культурная программа в этом захолустье особым разнообразием вряд ли отличается. Дни в деревне как близнецы-братья, без полулитры и не отличишь. Из всех забав, только пьянка с мордобоем, сплетни, да увеличение народонаселения по ночам. В общем, скука смертная. Неудивительно, что поглазеть на отправление обоза и двух неудачников-односельчан вся деревня набежала. Это же событие, по местным меркам, неординарное. Потом месяца два можно будет языками чесать, сочиняя по ходу дела дополнительные подробности и до хрипоты оспаривая версию какой-нибудь Клавки косоглазой.

Первым прервал молчание Калистрат. Зло зыркнув, на насупившегося Вилима, он развернулся в мою сторону.

– Ну что, набегался выкормыш айхи?! Воля Троих тебе, значит, не указ? Всю деревню перед всеблагим отцом обгадил. У нас такого отродясь не было! Ты первый такой! А ты знаешь, сын нерюха, что сбежав, ты оскорбление Троим нанёс? И если бы тебя не поймали, отец-послушник не ток вместо тебя Славуту мог забрал, но и, в наказание, ещё раз отроков баллот тянуть заставить? Знал! – Вредный старик огляделся вокруг в поисках поддержки, и, дождавшись одобрительного гула, вновь вперил взгляд на меня. – Наказать бы тебя всей общиной, да времени нет. Отец-послушник и так припозднился. – Калистрат бросил озабоченный взгляд назад. – Ничё. Трое тебя накажут. А мы опосля всем обществом с Вилимом потолкуем. Почему он своих сыновей обычаи наши уважать не учит. И учит ли он их, вообще, хоть чему-нибудь? – Старик со злорадством покосился на побледневшего Вилима и сокрушенно покачал головой. – Я ведь вроде пока что тут староста, – показушно загнусавил Калистрат, – общиной на сходке выбранный. Да и до волос седых уже дожил. Ежели не по чину, то по возрасту уважения заслуживаю. Какой-там, – староста сокрушённо покачал головой. – Сначала Вилим мне поутру, всячески понося, чуть полбороды не выдрал! И за что?! За то, что я, об отроках наших, заботясь, старался их от второго баллота спасти? За то, что к ответу за провинность сынишки его призвал? За упрёк, что ряд по весне с ним заключённый, порушен оказался? – Староста выдержал выразительную паузу и, ткнув пальцем на меня, с горечью продолжил. – И чего спрашивается от этого змеёныша ожидать, коль все родичи такие? Он не Троих ни чтит, ни нас стариков не уважает. Вот и сейчас, стоит, глазищами сверкает, а о вежестве и думать забыл. А уж чтоб поклонится, своему старосте уважительно, и речи нет. Видать отлежал спину то! Не гнётся совсем!

Вокруг сдержанно рассмеялись.

– То, что спина не гнётся – дело поправимое! Размять надо хорошенько! Батогами!

– У него не только со спиной беда, но и с ногами! Вон морда, в грязи вся!

– Эт он лужу обнять решил! С бабой перепутал!

Я, честно говоря, растерялся. Сколько времени прошло с тех пор, как я очнулся? Часа два, не больше. Мало того, что тут ещё почти ничего не понимаю, так ещё и о прошлом ничего не помню. В общем, в голове полный сумбур и каша, а тут ещё этот вредный старикашка прицепился. И что теперь делать? Ну не знаю я специфики местных взаимоотношений. И как вести себя, в данной ситуации, тоже не очень понимаю. Но, судя по поведению Вилима, качать права точно не стоит. Ведь староста, по сути, больше на него наехал. Зря он, видимо, с Калистратом поцапался. Ох, зря! Тот сразу видно: жучила прожжённый и злопамятный, к тому же. Вот как речь вывернул. Враз моего новоиспечённого батяню врагом всего села выставил. И соответственно, всех против нас настроил. Вон мужики, хоть и скалятся немудрёным шуткам, а глаза то злые. А против всего села не попрёшь. Вот и Вилим это, похоже, понимает. Набычился, кулаки то сжимает, то разжимает, а молчит. Мда. Непрост староста. Совсем не прост. Одно радует. Не против меня эта интрига направлена. Ведь я то, судя по всему, ломоть отрезанный и, без пяти минут, в сторону города катящий, а значит этой общине, будь она не ладна, уже не подчинённый. Так что лучше уж промолчу в тряпочку, дождусь этого послушника ихнего и ходу отсюда. Пусть Вилим расхлёбывает. Всё равно у меня с ним родственные отношения не сложились. Вот накостыляют ему мужики, будет знать, как руки распускать.

Но в планы Калистрата моё молчание не входило.

– Что молчишь то, Вельдушка? – Задушевно так обратился он ко мне, ну почти как к родному. – Раньше ты на язык побойчее был. Да и вообще – пошустрее. Вон как в сторону Махровой зыби почесал. На силу догнали! А может, ты и теперь сбежать замышляешь? Уже по дороге в город? – Калистрат обвёл взглядом односельчан и предложил. – Мужики, может заменим его Славутой? А то, чем Лишний не шутит, вдруг опять сбежит? Хлебнёт тогда деревня горюшка. Полным ковшиком хлебнёт!

Я мысленно чертыхнулся. Вот гад! Ошибся я! Одного Вилима этому козлу бородатому, похоже, мало. От нарисовавшейся перспективы моментально пересохло в горле. Если меня оставят здесь – это конец! Сельчане в муку раскатают, а потом, остатки, если что-то, конечно, останется, Вилим по стенкам размажет. Недовольный гул, прокатившийся по толпе, со всей ясностью подтвердил мои предположения. Толпа сдвинулась, взяв нас в плотное кольцо. Послышались оскорбительные выкрики, предложения хорошенько проучить молокососа. Кто-то выдернул из толпы и втолкнул в круг незамеченного мною Славуту. Парнишка тут же прильнул к отцу, затравленно озираясь по сторонам. Он то, судя по всему, и заставил гиганта очнуться и вступить в бой.

– Не мели чепухи, дядька Калистрат, – резко отчеканил Вилим, прижав Славуту к себе. – Вельд, конечно, поганец ещё тот, но не дурак. Одно дело, когда он после обряда сбежал. Тоже дурость, но там хоть надежда была, в деревню какую-нито прибиться, аль в город податься. А как стигму на шею наденут, какой уж тут побег? Каждый встречный переймёт.

– По мне, так полный дурак! – Высунулся, из-за спины Калистрата, рослый черноволосый парень, с нагловатыми глазами. – Умный, в Махрову зыбь, не сунется.

– Тут дядька Паткул говорит, что он в пустоши память потерял и головой совсем тронулся, – встрял в разговор пожилой мужик, в рваном треухе. – Я так думаю. Ты уж извини, сосед, – повернулся он к Велиму, – Но посылать надо Славуту. Шибко ненадёжен Вельд будет, раз мозги набекрень. Только Трое знают, что ему Лишний может нашептать!

– Что-то он и впрямь молчит больно странно, – поддакнули из-за спины. – Первый болтун на деревне был, а сейчас и слова не вытянешь.

– Может он не только умом тронулся, но и разговаривать разучился? – Довольно загоготал чернявый. – Дядька Вилим, а по нужде он ещё пока сам ходит, аль у него штаны мокрые вовсе не из-за лужи?!

– Как был ты балаболом Васятка, так балаболом и помрёшь, – под дружный смех толпы, сплюнул Вилим.

– И ничего я умом не тронулся, – решился я вступить в разговор, осторожно подбирая слова. Сын старосты, сам того не желая, своей шуткой слегка разрядил обстановку и я понял, что это мой шанс. Буду и дальше молчать, точно здесь останусь. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нужно убедить этих бородачей, что я вполне адекватен и никуда сбегать, не собираюсь. – С памятью плохо – то, правда. Да то моя беда. В дороге это не помеха. И бежать я никуда не собираюсь. Стигму же оденут. – Что это за стигма такая, я не представлял, но раз Вилим на неё ссылается, не грех и мне вспомнить. – Правильно батя сказал. Я себе не враг.

– Что совсем ничего не помнить? – Вывалился из толпы оживившийся Аникей и, дыхнув мне в лицо сильнейшим перегаром, спросил. – А как намедни у меня баклажку вару взаймы взял, тоже не помнишь? – И повернувшись к Вилиму, требовательно заявил. – Рассчитаться бы надо, сосед!

– Вот прощелыга ушлый! Так и норовит, на дармовщинку выпить! – Засмеялись из толпы.

– А кабанчика копчёного он у тебя в долг не брал случаем, Аникей? И крупы пару мешков? – Развеселился народ.

– Мне тоже смешно. Да только как бы нам потом горькими слезами не умыться, – оттолкнул от меня Аникея староста. Его явно раздосадовало то, что разговор ушёл в сторону, и он решил вернуть его в нужное русло. – Опаска меня берёт, ущербному на шею стигму вешать. Сгинет по пути или к ловцам в лапы попадёт. И всё! А с кого спрос? – Калистрат выразительно посмотрел по сторонам и, подняв палец вверх, внушительно добавил. – С нас! Не считая Вилима, ещё три семьи горькими слезами умоются!

– Твоя, правда, Калистрат, – согласился со старостой худощавый высокий мужик средних лет, единственный из всей толпы, щеголявший добротным почти новым кафтаном. – У всех у нас отроки есть. Не приведи Трое, ещё кого отцы-вершители заберут.

– Ну, ваших-то с Калистратом сынков не заберут, – ехидно возразили из толпы. – Опять так же откупитесь, как староста Васятку откупил.

– А я Вельда силком Васяткин баллот кидать не принуждал, – вызверился староста. – Всё по согласию было! Я честно за это уплатил! Всё по ряду, как положено! А он, – Калистрат кивнул головой в мою сторону. – Как время пришло, долг отдавать, так сразу в бега подался! Ряд порушив!

– Мы ряд не рушим, – набычился в ответ Вилим. – Вельду баллот выпал, Вельд и пойдёт в школу мажеску! Всё, как и было сговорено!

Я слушал начавшуюся между мужиками перепалку и лихорадочно соображал. На кону стояла моя судьба. Вот придут сейчас эти бородачи к решению, не отправлять меня на мага учится и всё. Пиши, пропало. Нужно убедить их не делать этого. Но как? Местных реалий я не знаю. Как бы ни ляпнуть чего-нибудь, себе во вред.

– Пойти то пойдёт, а вот дойдёт ли? – Продолжал гнуть свою линию Калистрат. – До городу шесть дён пути будет. И стока же отцам-вершителям понадобится, чтоб сюда добраться. Вы хотите две седмицы трястись в ожидании и гадать: дошёл ли этот выкидыш Лишнего до школы или нет? Нужна ли нам эта докука, сельчане?

Одобрительный гул выбил землю, из-под моих ног. Отчаяние стальными когтями сжало сердце.

– Да дойду я! Богом клянусь! – Почти сорвался я, на безнадёжный крик.

– Эт, каким таким богом? – Хитровато прищурился староста. – Уж не Лишним ли? Чем же тебе Трое не угодили?

– Так ими и клянусь! – Быстро исправился я. – Как штык в городе буду!

– Заткни пасть, щенок! – Рявкнул на меня новокафтанник. – Соплив ещё, в споры старших лезть! Ну, ничё! Мы тебя всем обществом поучим! И надо бы к отцу Игнатию его свести. Он быстро дознается, что у него за любовь к Лишнему!

Несколько пар рук цепко опустились мне на плечи. Кто-то ещё и хорошую затрещину отвесил, да так, что зубы клацнули. Я затравленно оглянулся на Вилима. Вот чурбан неотёсанный! Стоит, глазами страшно вращает, а двух слов сказать не может! По всему видно, драться собрался за Славуту. Только каким бы ты здоровым не был, против толпы не попрёшь – сомнут. Да и среди мужиков, парочка не слабей Вилима смотрелась.

– Ну и что тут за галдёж такой? – Резкий недовольный голос перекрыл гул толпы. В следующее мгновение, я почувствовал себя свободным. Мужики, повернувшись в сторону обоза, низко поклонились, сдёрнув, у кого были, на головах, шапки. Я поспешил поклониться тоже, бросив быстрый взгляд в сторону обоза.

Возле телег стояли двое мужчин, закутанных в чёрные, с наброшенными на голову колпаками, балахоны. Впереди стоящий худощавый юноша, почти мальчик, с высокомерным выражением лица, оглядывал склонившеюся перед ним толпу, ожидая ответа на свой вопрос. Стоявший чуть сзади пожилой мужчина, с красным одутловатым лицом, равнодушно зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Где изгои? – Не дождавшись ответа, юноша нашёл взглядом старосту. – Ты решил заставить меня ждать, борода?

– Нет, всеблагой отец, – тут же заюлил старик. – Оба здесь. Вот Силантий, сын вдовы Аристарха, – Из толпы тут же вытолкнули бледного заплаканного юношу, с небольшим кожаным мешком на плече. – И Славута, сын Вилима.

Вилим, обмякнув, разжал свои лапищи, выпуская трясущегося сына. Похоже, со жрецами, тут даже он спорить не решался. Какой-то паренёк, вынырнув из-за спины старосты, протянул Славуте точно такой же мешок. Толпа качнулась, напряжённо чего-то ожидая.

Послушник, молча, оглянулся и пожилой протянул ему длинный белый ремешок с небольшим красным камешком посередине. Юноша повернулся к подошедшему Силантию и, брезгливо поморщившись, надел тому ремешок на шею. Камень кроваво вспыхнул, ярко заискрившись, и тут же потух, мгновенно почернев. Силантий резко дёрнулся, чуть слышно вскрикнув. Тишину прорезал плач женщины.

– Да свершится воля Троих, – скучающим голосом возвестил послушник и вновь протянул руку к пожилому.

– Да свершится воля Троих, – согласился тот, протягивая юноше второй ремешок. Настал черед Славуты и тот покорно встал на место отошедшего Силантия. Понимая, что сейчас случится непоправимое, я в отчаянии выкрикнул. – Это нечестно! Баллот я вытянул!

Сильный удар тут же опрокинул меня на землю. Сверху навалились, впечатывая тело в липкую грязь.

– Это что ещё за выкидыш Лишнего? – В голосе послушника проскользнули нотки интереса. Видать достала его эта нудная поездка, а тут хоть какое-то, да развлечение.

– Это другой сын селянина Вилима, отец Мефодий, – скрипучий надтреснутый голос, несомненно, принадлежал красномордому. – Баллот он вчера вытянул, да потом сразу в пустошь стрекача задал. Насилу поймали.

– В пустошь говоришь? – Вскинулся молодой жрец. – А мне почто о том не сказывал? Забыл указ отца-приора?

– Что ты! Разве я мог забыть! – Красномордый, судя по тону, ничуть не смутился. – Потому ещё вчера отцам-радетелям весточку послал. А тебе отец Мефодий и знать о том не след. – В голосе местного жреца проскользнула откровенная издёвка. – Ибо я простому послушнику не докладчик!

По скулам Мефодия заходили желваки.

– Покажите мне его.

Меня тут же рывком подняли на ноги и предъявили на обозрение послушнику. Ну вот. Сейчас он ещё на мне и свою злость сорвёт. Вон как рожу перекосило! Молодой, а уже спесивый, сверх меры.

– Экий он чумазый, – Мефодий презрительно скривил губы. – Отпустите. Пусть хоть рожу вытрет.

Отпустили. Трясущейся рукой я попытался стереть липкую грязь с лица. Что-то вытер, что-то ещё больше размазал.

Сволочи. Лишь бы вырваться отсюда. Я вам потом устрою.

Послушник насмешливо фыркнул. – Точно, отец Игнатий. Похоже, этот вчерась был. Этаку рожу разве забудешь? – И, повернувшись к красномордому, с нажимом спросил. – А почему тогда мне другого подсовывают?

Отец Игнатий, казалось, побагровел ещё больше. В его глазах блеснула еле сдерживаемая ярость. Я замер, ещё не смея верить своему счастью. Самолюбив Мефодий, очень самолюбив. И сейчас, похоже, из принципа меня решил с собой забрать. Лишь бы местному жрецу насолить!

– Общество так решило, всеблагой отец, – решился встрять в беседу Калистрат. – Он же вчера сбе…

– Кто решил? Общество? – Едва не брызжа желчью, перебил Мефодий старосту. – Воля Троих уже не священна теперь? Общество, – это слово послушник буквально выплюнул, – теперь само всё решает?

Я злорадно усмехнулся. Опростоволосился староста. Не надо было в спор между жрецами влезать! Послушник и так кипит, как котелок с закрытой крышкой, а тут ты ещё со своим обществом!

– Умом он тронулся, всеблагой отец, – всё же решился пролепетать Калистрат. – Опасаемся, что до города не дойдёт.

Не дойдёт – значит не дойдёт, – равнодушно пожал плечами послушник, покосившись на красномордого. – На всё воля Троих.

Чувствовалось, что на возможные проблемы деревенских ему глубоко плевать, гораздо важнее обнаглевшего Игнатия на место поставить.

– Иди сюда, чумазик, – поманил меня Мефодий пальцем.

Я, пошатываясь, подошёл. Всё-таки хорошо мне врезали. Машинально взял протянутый Славутой мешок и склонил голову. Шею охватил ремешок и, в следующее мгновение, всё тело пронзило словно молнией. Аж зубы заныли.

– Да свершится воля Троих, – донеслось до меня приглушённо.

Я потрясённо потряс головой. Блин. Больно-то как! Словно током долбануло! Машинально потрогал рукой обхвативший шею ошейник. Тот сидел плотно, под жёсткую грубую кожу даже палец не пролазил. Нащупал на горле камушек и тут же отдёрнул руку. Чёрт! Холодный, как лёд в Арктике! Аж пальцы обжигает. Интересно, а Арктика – это где? В этом или в том, другом мире? Ладно, не суть. Сейчас, не об этом думать надо.

Чья-то рука, опустившись на плечо, вернула меня к действительности.

– Ты бы поторапливался, Вельдушка, – заглянул мне просительно в глаза Калистрат. – Обоз ждать не будет. Вон и тронулись уже.

Я проводил взглядом мерно заскрипевшие колесами телеги и оглянулся на сельчан. Более трёх сотен глаз не сводили с меня тревожных взглядов.

– Ты зла на меня не держи, Вельд, – продолжил между тем староста. – Я о благе деревни пекусь. На то и выбран. И потому, Троими тебя прошу – дойди ты до города! А то ещё троих отроков Лишний заберёт. А ведь они тебе не чужие. Чай ещё без штанов вместе по улицам гоняли. Да и твоим родичам не поздоровится.

Вот ведь, хитрец бородатый! Вроде и просит, но и пригрозить не забывает. А того и не знает, что грозить то мне особо и нечем. Не сложились у меня отношения с местными родственниками. Ну, вот совсем не сложились. И особо тёплых чувств ни к Славуте, ни, к тем более, Вилиму я не испытываю. Да и не считаю я их родными. Вообще. Чужие они мне. Так что нет у вас аргументов против Петьки Кирпича гражданин староста. Тем более, что и из юрисдикции вашей я вышел. Мелькнула мысль слегка отомстить этим бородачам напоследок. Намекнуть, что в город я не очень то и собираюсь. Места и поинтересней есть. Нет, на самом-то деле деваться мне особо и некуда, кроме как в маги учиться идти. Но они-то про это знать не могут. Вот и пускай пару седмиц плохо поспят. Это будет, моя маленькая мстя. Я обвёл взглядом лица сельчан, собираясь высказать что-нибудь в этом роде, нашёл глазами мрачного Вилима, Славуту и… увидел прильнувшую к ним Маришку. Мда. Про сестрёнку то я и забыл. А ведь ей на орехи тоже достанется. Жалко её, хоть она и болтушка страшная.

– В общем, так, Калистрат, – повернулся я к старосте, – До города я дойду без обмана. И отучусь там, как положено. Но и ты смотри. Чтоб родичам моим обиды не было. Или Троими клянусь, как отучусь, в деревню обязательно наведаюсь. И какое-нибудь проклятие на неё наложу.