Текст книги "Маг поневоле (СИ)"

Автор книги: Иван Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Глава 6

Следующий день дороги прошёл спокойно. Мрачный лес, остался далеко позади. Потянулась относительно безопасная, по словам Гонды, степь. Подсохшая дорога, юркой змейкой снующая посреди высокой травы, была довольно удобна, и отдохнувшие быки бодро тащили повозки вперёд, в сторону очередной, пока ещё не видимой, деревни. Соответственно, поднялось настроение и у моих спутников. Бодро переругивались воины, затянул что-то, на этот раз гораздо громче и не такое заунывное, всё тот же незадачливый возница. Оживились и мои попутчики. Разговор, в основном, сводился к обсуждению моего ночного приключения и незатейливым шуткам о невероятном умении найти себе неприятности на пятую точку и затем, каким-то чудом (хотя тут-то ясно каким – тем, что рядом идёт!), этих неприятностей избежать. Ну и, конечно, злорадствовали по поводу постигшего вредного старосту возмездия.

– Видели бы вы его рожу, когда Вельд с Вимсом из нашей халупы вышли! Он стоит такой важный, рядом с отцом-послушником. В сторону Гонды злорадно скалится! – В который раз, заржал Марк. – А тут они! Никодим аж побелел весь!

– Это да! – согласился с Марком его неизменный напарник. – Здорово это вы придумали, у нас до утра спрятаться. А у Тимофея глаза чуть на лоб не вылезли!

– Да мы, вначале, к десятнику хотели бежать. Да, смотрим, возле дома старосты, уже мужики толпятся. Шум то мы может, и подняли бы. Да только, пока Невронд со своими воями глаза после пьянки продрал, нас давно скрутили бы. Ну а опосля, конечно, Никодим перед Неврондом повинился бы, за то, что мужики по пьяному делу бучу учинили и ему спокойно почивать не дали. Ну и гостинец какой-нито преподнёс бы. Невронд бы и успокоился. А всё он. – Гонда насмешливо покосился на меня. – Протянул до свету со своими магами. Чутка, не попались!

– Ну не попались же! – Начал горячится я. – Наоборот, всё даже лучше получилось. Я одного не пойму. Ты же всё время боялся, что мужики, в любой момент, в избушку прийти могут. Ну, с проверкой. А они туда так и не сунулись.

– Сам дивлюсь, – беззаботно пожал плечами мой друг. – Видать часто они этим промыслом занимались. И всё с рук сходило. Обленились совсем!

– Ну не знаю. – Лузга повертел в губах сорванную до этого травинку. – Сам подумай, чего им опасаться было? Самим сидельцам не в жизнь из подполья не вылезти, а чтобы их кто-то спасать пошёл. Ночью. В чужой деревне. В чужой дом залез. Да такого отродясь не было! Иногда мне кажется, что ты такой же ушибленный, как и он, – кивнул он мою сторону, ничуть не смущаясь, что я тоже слушаю. – Тогда понятно, почему вы друг к другу тянетесь!

Марк весело заржал, соглашаясь со сказанным.

– Не. Я не пришибленный. Я умный, – усмехнулся краем рта Гонда. – Я, как Вельда уволокли, весь вечер на погостье крутился, за избушкой той наблюдал. Вечереет, а не одного огонька в окошке не засветилось. Значит, нет там никого! Кому же охота в потёмках сумерничать? Особенно, когда в доме Тимофея стол накрыли. Удачу свою, значитса, обмыть. Ну а ночью, кому оно надо, особо после пьянки, сторожить то? Сидельцы и так не убегут. А то, что их освободить могут, сам же говоришь, и в голову никому прийти не могло. Так что, не сильно я и рисковал. Ну, а кроме того. Очень уж мне хотелось Никодима с Тимофеем под правёж княжеский подвести. – В глазах Гонды, в этот момент, промелькнуло что-то такое – жестокое. – Не понравились они мне шибко.

– А что им будет, по суду то? – Поинтересовался я, бросив взгляд на последнюю телегу, где угрюмо сидели связанные мужики.

– Да всё что угодно, – хмыкнул весело Лузга. – Говорят, господине князь на выдумку шибко силён.

– Ну да, – согласился с ним Марк. – Зря они ушлёпков умыкнули, особенно тех, что в Горбатый острог топали. За тебя их бы только храмовому суду предали. Ну, забрали бы их отцы-вершители, да в ходоки определили. Так там смерть лёгкая. Ушёл в запретный город и не вернулся. Ну и баллот тянуть бы, конечно, деревенских заставили. Как же без этого! А вот ушлёпки на службе княжьей находились. Княжество, значитса, от лихого степного люда боронить должны были. Колдунов хоть и не любят, а польза от них на стенах немалая. Потому и школы мажески появились. Так что князь, точно, осерчает.

– Да его уже то взбесит, что он повелел, а какая-то деревенщина этому препятствовать вздумала, – хмыкнул Марк. – Видел я, один раз, господине князя, в городе, во время праздника. Лютый дядька!

– Да уж. Лучше вместе с нами до города в ушлёпки топать, чем на телеге, на правёж, к господине князю ехать, – согласился с ним Лузга.

– Зато деревню от баллота спасли, – почесав голову, задумчиво заявил Гонда.

– Это как? – Не понял я. – Меня-то они всё одно похитили?

– По имперским законам, правёж только один раз правят, – покосился на меня Гонда. – А ежели провинностей много, то судят по самой тяжкой.

– Это что же, получается, – недоверчиво хмыкнул я. – То есть, если я предположим кого-то убью, то грабить потом, могу безнаказанно? Сколько душе угодно? И за это мне уже ничего не будет?

– Ну да, – согласился со мной Гонда. – Жизнь то у тебя одна? Ну, отрубят тебе за разбой руку. Так тебе не всё едино, мёртвому то, есть у тебя рука или нет?

– Как-то странно ты рассуждаешь, – немного растерялся я. – Ну, а если сначала руку отрубить, а казнить потом, на следующий день, например? Ну, чтоб помучился.

– Ишь ты, ушлый какой! – Возмутился Лузга. – Ещё день прожить захотел! А может тебя и целый год не трогать потом? Нет! Тут всё должно быть по справедливости! Заслужил смерть – получи! И неча тянуть!

Я сконфуженно почесал голову, не найдя что возразить.

– Слушай, – Гонда решил сменить тему. – Ты вот с магами вместе в подполье полночи просидел. Может они рассказывали чего? Ну, как там живётся то. Ну, в школе мажеской?

Лузга с Марком тоже заинтересованно уставились на меня. Оно и понятно. Сами скоро такими будем. Одно дело понаслышке знать, другое – от первоисточника сведения получить.

– Да они мало что, про это говорили, – вздохнул я. – Всё больше о своей судьбе переживали. Я только понял, что после окончания школы, по пять серебрушек на руки дают.

– Вот это дело! Деньга не малая! – Радостно потёр руки Марк. – Сначала наемся от пуза, а потом по бабам. Говорят, они в городе хороши!

– Может и хороши, да и стоят дорого, – остудил его пыл Лузга.

– Ага, – поддержал я его. – А Ставр ещё говорил, то с магов вдвое большую плату берут. И в подполье они из-за этого попали, потому что все деньги на шлюх, за одну ночь, спустили.

– Ничё, – хлопнул задорно Марк Лузгу по плечу. – Мы умнее будем! Не то, что этот Ставр.

– Жалко его. – У меня перед глазами встало, перекошенное отчаянием лицо юного мага. – Столько пережить и умереть в шаге от спасения. За что его Вимс убил, вообще непонятно. Неужели ему, и вправду, за это ничего не будет?

– Раз Невронд с собой, в Вилич, не поволок, значит, ничего, – пожал плечами, в ответ, мой друг. Было заметно, что судьба мага-убийцы его совершенно не интересует.

– А почему? Ставр же на службе княжеской был. А он его убил! При свидетелях! И чего за него Мефодий, вдруг, заступаться начал?

– А ты разве не заметил, как старый колдун отцу-послушнику что-то показал украдкой? – Хмыкнул в ответ Гонда. – Небось, грамотку, от герцога твинского, охранную! А тот, бают, самому государю императору дальний родственник! Вот и не захотел отец Мефодий связываться. Себе дороже выйти может! В Виличе отцу-приору обскажет всё. Пускай тот и решает, как быть. А с послушника и спросу нет!

– Будет каждому ушлёпку господине герцог грамотку выдавать! – Не согласился с Гондой Лузга. – Больно нада!

– А почто тогда отец Мефодий такой ласковый с ним стал? – Гонда иронично изогнул брови. – Будто мёду сладкого объелся!

– Я думаю, что он не просто колдун, а маг храмовой. Вот отец Мефодий и отступился! Не по чину ему ушлёпков храмовых судить!

– А, разве, такие бывают? – Удивился я.

– А то! – Тряхнул головой Лузга. – Храму немало колдунов служит! Обереги им делают, в кристаллы силу мажеску вливают, города запретные от люда воровского отцам-вершителям стеречь помогают. Тварей магических, что из пустошей иной раз вылазят, опять же, изничтожают. Зато им и послабление немалое идёт!

– И подсудны они только суду храмовому, – важно изрёк Марк. – Даже господине князь колдуна судить не может, коль тот ему храмовую басму покажет. К отцам-радетелям татя отошлёт!

– Так отец Мефодий тоже служитель Троих, – хмыкнул я в ответ. – Разве он…

– Отец Мефодий всего лишь послушник! – Перебил меня Гонда. – Он жрецом Троих только через несколько лет станет, если будет на то благословление богов! И храмовой суд вершить не может!

– А почему тогда его во главе обоза послали? – Не понял я.

– А кто же ещё поедет? – Криво улыбнулся Гонда. – Дорога длинная, да не безопасная. В пути всяко случится, может. Вон нас чуть волколаки не сожрали! Кому своим животом понапрасну рисковать охота? Вот и посылают жрецы за оброком послушников. Вернутся хорошо – а нет, так не велика потеря. Другого кого возьмут!

– А в деревне Вимсу ничего не грозит? – Я всё никак не мог смириться с тем, что убийство сошло магу с рук. – Обоз уехал, деревенские озлоблены.

– Неа, – покачал головой Гонда. – С него, теперича, пылинки сдувать будут. Деревне и так правёж княжеский предстоит. Не одни же они в этом участвовали, – мотнул юноша в сторону связанных. – А если ещё и что-то со спасённым магом случится. Ну, это уже открытый бунт!

– И что с ними тогда будет?

– Ничего не будет, – хохотнул из-за моего плеча Лузга. – Ни их, ни деревни!

– Ну да, – согласился с ним Гонда. – Бунтарей тут ещё пуще степняков не любят. Так что, теперь, Вимсу ещё и провожатых дадут. Чтоб, значитса, до Вилича живым дошёл наверняка.

– И харч хороший в дорогу положат, – горестно вздохнул Марк.

В деревню мы вошли уже почти ночью. Собственно говоря, и деревней то эти пяток покосившихся изб, сгрудившихся в кучу, за высоким забором, можно было назвать с большой натяжкой. Так – хутор-переросток. В ней даже погостного двора не было и послушник, скорчив недовольную физиономию, величественно проследовал в дом старосты – юркого, суетливого старика с закатанным за пояс пустым правым рукавом. Стража и возницы, с грехом пополам, разместились по остальным избам, кое-где даже вытеснив хозяев в сараи. Нам же достался полуразрушенный навес, служивший, у местных, хранилищем для сена.

– В сено поглубже зароемся – не замёрзнем, – заметив мой растерянный взгляд, решил утешить Гонда. – Не доехали мы, чутка, вот беда. Тут переход дальний, а отец-послушник пока правёж над Никодимом творил, замешкался. Вот и вышли поздно. До большой деревни версты три всего осталось, да кто же в ночную пору ехать решится? К тому же, пока здесь баллот потянут, совсем стемнеет.

– Да кому тут тянуть то? – Удивился я. – Тут людей чуть больше десятка едва наберётся.

– Кому надо, тот и будет, – по своему обыкновению недовольно пробурчал Лузга. – Видишь, с головной телеги сундук кованый в дом не заносят? Значит, есть, кому баллот тянуть! Сейчас отец Мефодий пузо харчами набьёт и выйдет.

– Ты пойдёшь смотреть? – поинтересовался Гонда у меня.

– Конечно, – оживился я. – Я же никогда не видел… вернее не помню.

Пропускать предстоящее действо я точно не собирался. И дело тут было не только в любопытстве, хотя и оно, конечно, присутствовало. Оно и понятно! Очень уж меня поразили молнии, что бычков в породистых скакунов превратили. Пусть ненадолго, и ноги мы от волколаков просто чудом унесли, но ведь превратили же! А светоч? Маленькое солнце, свободно парящее у тебя над головой, тоже не слабо впечатляет! Поэтому неудивительно, что мне любопытно посмотреть на камни познания. Зрелище, судя по всему, тоже не ординарное. Но главное всё же не в этом. Информация! Чем больше я узнаю об этом мире в кратчайшие сроки, тем скорее в нём приживусь. Это вопрос элементарного выживания. И лишних знаний тут быть не может!

– А мне и тут не плохо, – начал устраиваться на сеновале Марк. – Сияние Йоки и око Хунгара и отсюда хорошо видно будет.

– Это точно, – начал устраиваться рядом и Лузга. – А ты как, Гонда?

– Придётся пойти, – невесело усмехнулся тот, покосившись в мою сторону. – Тут, конечно, всего с пяток домов будет, но что-то не хочется мне полночи в них по подпольям лазить.

– Да учёный я уже, – откровенно смутился я. – Меня теперь и Киркоровым в телевизоре не подманишь. Да и где тут узников то прятать?

– Был бы телятя, а загон для него всегда найдётся, – философски заметил Марк, критически осматривая приготовленное ложе.

– Это да, – согласился Лузга. – Тут, конечно, особо не готовились. Мы же на постой останавливаться не должны были. Но староста местный, судя по всему, дядька хваткий. Быстро сообразит, что к чему.

– С чего вы взяли? – пожал плечами я. – Старик как старик.

Из сена нам вслед донеслось дружное ржание.

– Ты заметил, что у этого старика руки нет? – Решил, по пути, просветить меня Гонда. – Так это, почти наверняка, ему за разбой усекли, чтоб впредь не баловал. Вот он и осел в деревеньке. Но замашки свои, ежели что, быстро вспомнит. Ты даже не сомневайся.

– Я смотрю, тут в какую деревню не зайди, в старостах одни разбойники и есть.

– А то! – Хохотнул Гонда. – Иначе не проживёшь!

Перед небольшим деревянным помостом, занимавшим почти половину площади, собралась уже вся деревня. Всё-таки погорячился я немного с полтора десятками душ. Вышло гораздо больше. Навскидку десятка четыре наберётся. И как они в такой тесноте жить умудряются?

Уже окончательно потемнело. Свет факелов, закреплённых по краям помоста, лишь слегка рассеивал полумрак, который тёмной краской решительно стирал очертания, превращая лица в обезличенные серые полумаски, в завязанных платках и нахлобученных шапках.

Мы с Гондой встали чуть в стороне, не мешаясь с местными. Ждать почти не пришлось. Хлопнула дверь, противно взвизгнули слегка проржавевшие петли и на помост вышел всё так же недовольный послушник в сопровождении старосты и вытирающего крошки с усов Невронда. Шёпоток, до этого гулявший по толпе, стих. Народ дружно поклонился.

– По воле Троих, я послан отцом-приором сюда, чтобы провести баллот. Дух молодых не крепок и Лишний, да пусть сгинет он за гранью изнанки, легко может совратить их с пути служения истинным богам. Но храм не допустить их гибели! – Юноша важно выпятил грудь вперёд, предав, голосу торжественности. – И сейчас, моими руками, сами Трое отделят семена от плевел и укажут на тех, чьи сердца успела поразить порча скверны. Тех, кто встал или может встать, на путь служения Лишнему. Тех, кто отринул от себя милость Троих. – Послушник яростно потряс рукой, с зажатым в ней свитком. – Но Трое милосердны! И в своей доброте, не будут карать даже их. Ибо они ещё не отступники, а лишь оступившиеся. И им будет дана возможность смыть свои грехи, послужив на благо Троих, императора и господине князя. Да сделают Трое свой выбор!

По взмаху Мефодия, два дюжих воина подошли к телеге и принесли оттуда упомянутый Лузгой сундук. Передав свиток подошедшему Невронду, послушник сунул руки внутрь и, вытащив на свет невзрачный неправильной формы шар, размером с футбольный мяч, высоко подняв его над головой. Толпа, замерев, казалось, даже перестала дышать.

Я невольно передёрнул плечами, чувствуя, что и мне передаётся буквально витающее в воздухе напряжение. Что это со мной? Вроде бы причин для волнения никаких нет, а меня от возбуждения колотит всего. Массовый психоз? Или это так камешек на сознание воздействует? Вроде не должен. Булыжник как булыжник. Отчего-то даже не решаясь повернуть голову, я скосил глаза в сторону Гонды. Мой друг, не сводя заворожённого взгляда с камня, что-то беззвучно шептал, еле заметно шевеля губами.

Точно гипноз, какой то! Или магия?! По спине пробежал липкий холодок. И что теперь делать?

Делать, к счастью, ничего не пришлось, так как в следующее мгновение Мефодий, что-то пробормотав, подбросил шар вверх. Тот, взлетев неожиданно высоко, зависнул над домами, даже и не думая падать обратно. Я замер, открыв от изумления рот.

Это что, левитация?! Или он полый внутри?! Да нет! Всё равно бы упал!

Шар, между тем, начал медленно вращаться. Его поверхность тут же заволокло дымчатой поволокой. Цвет стал меняться, становится насыщеннее, ярче и вот уже над головами восторженно замершей толпы сияло маленькое ярко-красное солнце, разгоняя в стороны, мрак. Но сияние продлилось недолго. Буквально через несколько мгновений, шар так же стремительно потускнел, вновь изменил цвет и внезапно рухнул вниз, зелёным мерцающим комочком. Я непроизвольно охнул, ожидая резкого удара о помост и, в следующее мгновение, выдохнул, сбрасывая охватившее напряжение. Кристалл, каким-то чудом затормозив, замер возле самой земли, продолжая мерно пульсировать мягким зелёным светом.

– Око Хунгара, – в едином порыве выдохнула толпа, падая на колени.

Я на мгновение замешкался, но тут же рухнул на землю от мощного рывка Гонды.

– Ты совсем ополоумел? – Бешено зашипел он мне прямо в ухо. – Хорошо, что все молятся! Если бы хоть кто-то заметил!

"Мракобесы хреновы"! – Со злостью подумал я. – "Может они ещё и сапоги лизать заставят"?!

Но на колени всё же встал и, не подумав обижаться на Гонду. А за что? Он меня и раньше спасал, и сейчас спасти пытается. Да и я не Джордано Бруно, чтобы из принципа на костёр лезть или что здесь у них вместо него для еретиков практикуется? Не знаю, да и узнавать, честно говоря, совсем не хочу.

– Да свершится воля Троих, – Выдохнул послушник и, взяв свиток из рук Невронда, повернулся к толпе. – Сегодня баллот тянут трое: Неклюй, сын Тихона; Степан, сын Трофима и Неждан, сын Трофима. Пусть подойдут.

Толпа ожила, раздвинулась, пропуская вперед трёх кандидатов. Послышался сдавленный женский плач.

– Смотри! Близнецы! – Возбуждённо толкнул меня в бок Гонда. – Как две капли друг на друга похожи!

Действительно из троих склонившихся в поклоне юношей, двое были на удивление схожи, даже волосы из-под линялых треухов одинаково торчали.

– А что будет, если один из них вытянет баллот, а другой нет, – поинтересовался я у Гонды. – И тот, кто вытянул, на утро сознаться в этом откажется? Как послушник определит, кого забирать? Их же не отличишь. Как ещё они сами себя друг с другом не путают!

– Вот ещё! Будет отец Мефодий голову ломать! – Фыркнул в ответ Гонда. – Раз близнец добровольно сигму одевать не хочет, значит, воле Троих противится. Это, почитай, то же самое будет, что и твой побег. Заберут обоих близнецов, да ещё троих в придачу – всего и делов то!

Между тем, первый из испытуемых, которого звали, судя по всему, Неклюй, нерешительно опустившись на колени перед шаром, коснулся его поверхности ладонями. Камень, казалось, ожил, окутав его руки клубящейся зелёной дымкой.

– Как будто рентгеном просвечивает, – выдохнул я, зачарованный зрелищем.

– Чудные слова ты опять говоришь, – покосился в мою сторону Гонда. – Аж жуть берёт. Ох, и доберутся до тебя отцы-вершители когда-нибудь!

Дымка, между тем, опала, втянувшись обратно в шар. Юноша убрал с него руки и, поклонившись, поднял с камня продолговатый предмет, такого же зелёного цвета.

– Откуда он его взял? Не было же ничего? – Не поняв, повернулся я к другу.

– Трое дают, – пожал плечами в ответ тот. – Это баллот и есть. Сейчас он зелёный, но как положишь на чашу, либо почернеет, либо побелеет. Это уж как боги решат!

Между тем, к шару по очереди подошли близнецы. Действие повторилось, и, каждый из братьев также стал обладателем персонального баллота. Судорожно сжимая зелёные пластины в руках, трое юношей сгрудились напротив послушника, не сводя испуганных взглядов с сундука.

– Вот сейчас, ежели ряд с кем-то заключён, охотнику баллот и передают, – жарко дохнул мне в ухо Гонда.

Мефодий, не спеша, коснулся шара, мгновенно погасив его и, бережно, положил в сундук. Толпа вновь замерла, ожидая продолжения. Я уже привычно передёрнул плечами, сбрасывая с себя оцепенение. Послушник, между тем, достал продолговатый, такого же зелёного цвета камень, который был настолько сплюснут, что походил на огромную оладью с надкусанными краями. Будущий жрец бережно, словно артефакт был из тончайшего хрусталя, положил камень перед собой и отошёл на парю шагов назад. Все замерли. Сначала ничего не происходило. Камень лежал неподвижно, словно обычный булыжник.

– Батарейки что ли разрядились, – чуть не сорвалась с моих губ шутка, но я вовремя спохватился. Могут и по шее надавать. Вон как смотрят. Будто на икону. Камень, между тем, очевидно, решив, что полежал достаточно, начал оживать. Сначала его поверхность начала как-то странно пузырится, словно и не камень это вовсе, а вода закипает. Впрочем, мельтешение пузырьков быстро прошло, уступив место пришедшему на смену голубоватому сиянию, хаотично то сжимающемуся, то разжимающемуся вокруг камня. Интенсивность колебаний этого сияния стала нарастать, уже с трудом улавливаясь глазами и, в какой-то момент, вверх ударил столб света, образовав на высоте около метра над камнем, что-то вроде маленького, бешено вращающегося на одном месте, смерча. Восторженный выдох и процедура падания на колени повторилась. Мысленно чертыхаясь, опустился и я. А что делать? Попал в волчью стаю – вой по-волчьи. А то за ягнёночка примут. И поступят соответственно.

– Чаша Ойки, – с придыханием шепнул мне Гонда.

Я оглянулся. В глазах моего друга отражался восторг и благоговение. Что же. Надо признаться, меня это зрелище тоже порядком впечатлило.

– Пришло время узнать волю Троих, – в голосе Мефодия проскользнуло нетерпение. Оно и понятно. Ему-то эта картина успела прискучить, за время поездки по деревням, а в доме закуска стынет.

Наступило гробовое молчание. Десятки глаз напряженно всматривались в троицу испытуемых. Юноши нерешительно переглянулись между собой. Было видно, что подходить в чаше им очень страшно, но вдвойне страшно было сделать это первым.

– Первым будешь ты, Неклюй, – окончательно потеряв терпение, решил ускорить ритуал послушник. – И поспеши! Своим промедлением ты оскорбляешь Троих!

Темноволосый юноша вздрогнул, услышав своё имя, оглянулся на толпу, видимо ищя, у кого-то из родичей, поддержки и нерешительно подошёл к сияющей чаше.

– Не тяни, Неклюй, – Решил подбодрить юношу староста. – Твоя судьба уже определена Троими. Она у тебя в руке. Положив баллот в чашу, ты лишь узнаешь, что тебе уже предопределили боги.

– Да, дядька Панас, – шмыгнул носом Неклюй. Его начало заметно трясти. Было заметно, что юноша с трудом держит себя в руках. – Я щас.

Неклюй протянул пластину к чаше, держа отчего-то нетяжёлый, на вид, баллот, двумя руками. Напряжение достигло предела. Несколько томительных мгновений, юноша боролся с собой, заставляя разжаться напряжённые пальцы и, наконец, выпустил баллот из рук. Пластина опавшим осенним листком закружилась в голубом сиянии и медленно опустилась на камень. Оттуда немедленно, с шипением, повалил густой пар. Будто на горячую сковородку водой плеснули. В его клубах пластина исчезла из вида. Люди замерли, до рези в глазах, всматриваясь в голубоватое марево. И дружно выдохнули, переводя дух.

– Чёрныё баллот то! Вон оно как! – Охнул кто-то из мужиков.

Толпа оживилась. Кто-то радостно хохотнул, староста одобрительно крякнул, зачем то, махнув уцелевшей рукой.

– Неклюй, сын Тихона чист перед Троими, – скользнул равнодушным взглядом по, начавшему расплываться в широчайшей улыбке, юноше, Мефодий. – Да будет с ним их благословение!

Неклюй поклонился послушнику, затем десятнику и старосте, и быстро, почти бегом, соскочил с помоста в толпу. Раздались весёлые возгласы, поздравления, хлопки по плечу.

Видя удачу односельчанина, наконец, решился один из братьев. Довольно решительно подойдя к чаше, юноша пошевелил губами, очевидно, прочитав про себя коротенькую молитву и вытянув над чашей левую руку, разжал пальцы. Ещё один зелёный лепесток закружился в воздухе, плавно опускаясь на камень. С уже знакомым шипением, баллот скрылся у его поверхности. Все вновь замерли, затаив дыхание и, через мгновение, горестно выдохнули. На поверхности камня познания отчетливо выделялось белое пятнышко. Послушник саркастически скривился, староста досадливо поморщился, где то в толпе горько заплакала женщина.

– Как твоё имя? – Строго спросил Мефодий у побелевшего, как баллот на камне, юноши.

Но тот, не сводя остекленевшего взгляда с чаши, похоже, даже не услышал вопроса. Над погостьем повисла напряжённая тишина.

– Назови своё имя, изгой! – Рявкнул, начавший терять терпение, Невронд. – Забыл, перед кем стоишь?

– Степан он, господине десятник! – Возбужденно откликнулся другой близнец, прижимая баллот к груди. – Как есть Степан!

– Ты узнал волю Троих, Степан, – раздражённо прошипел, прямо в лицо неудачнику, Мефодий. – Завтра поутру будь здесь, для совершения обряда.

Юноша, не сводя затравленного взгляда с чаши, механически передвигая ногами, двинулся к краю помоста.

– А как же! – Всполошился, ещё не прошедший испытание, близнец. – Ну, это…. Сейчас бы ему стигму одеть надо, всеблагой отец! Он же потом ни в жись не сознается, что именно ему баллот выпал! На меня кивать будет!

– Видал, как глаза вылупил? – Тихонько фыркнул мне в ухо Гонда. – У тебя такой же вид был, когда баллот белым стал. – Он опять толкнул меня локтем в бок и задорно подмигнул. – А вдруг и вправду не сознается? Вот потеха будет!

– Жалко его, – решил усовестить я друга. – Вон и плачет кто-то горько. Мамка, наверное.

– Ничё. У неё второй остаётся, – и не подумал расстраиваться, по этому поводу, Гонда. – Причём такой же. На одного посмотрела, как будто обоих увидела!

– Может и вправду придержать до поры этого Степана, всеблагой отец? – Озадачился, между тем, Невронд. – Как бы путаницы не было.

Неждан, продолжавший что-то лепетать, вслед уже смешавшемуся с толпой брату, с надеждой покосился в сторону послушника.

– Неча, – зевнул в ответ тот. – Трое дадут – разберёмся. – И прикрикнул на оставшегося близнеца. – Чего встал, орясина? Мне что тут до утра стоять?

– А вдруг и второму белый выпадет? – Поинтересовался я, с опаской.

– Неа, – энергично потряс мой друг головой. – Белый так часто не выпадает. Я вообще думал, что тут без изгоев обойдётся. Но выдать нагрешили перед Троими.

Брат неудачника, очевидно, думал так же. Во всяком случае, к чаше он подходил довольно спокойно. Быстрый взмах руки и пластина сброшена в чашу. То ли попав в какие-то воздушные потоки, то ли ещё что-то повлияло, но зелёный лепесток долго кружился над камнем, упорно не желая опускаться. Люди с затаённым дыханием следили за этим полётом, ожидая его конца. Наконец баллот коснулся поверхности камня. Близнец, казалось, прожигал взглядом поднявшиеся клубы пара. И первым увидел результат.

– Этого не может быть! – Звериный крик заставил меня вздрогнуть. Сердце забилось сильнее. Толпа заволновавшись, подалась вперёд, загораживая обзор. Впрочем, мне и так уже было всё понятно. Трое не захотели разлучать близнецов и, им предстоит собираться в дорогу вместе.

– Вот это да! Двоим из троих белый баллот выпал! – Восхищённо покрутил головой Гонда. – Видать много всякого за этой деревней водится! Недаром бывший тать, у них в старостах!

– Ну что брате?! Не шибко долго ты веселился! – Радостно скалясь, высунулся из толпы Степан. – Думал, я в ушлёпки подамся, а всё хозяйство тебе отойдёт?! А вот выкуси!

Неждан, с перекошенным от ярости лицом, кинулся в толпу. Началась толчея. Посыпался отборный мат.

– Ваша, правда, всеблагой отец, – Невронд, поглаживая усы, с одобрением наблюдал как мужики, отвешивая тумаки, разводят в стороны братьев. – Трое и впрямь мудры!

– Замыслы Троих не доступны простым смертным. Мы можем лишь со смирением принимать то, что они уготовили нам, – с пафосом продекларировал Мефодий, явно не свои слова и развернулся в сторону дома.

Уход отца-послушника словно послужил сигналом, и толпа стала стремительно редеть. Лишь пара мужиков да староста задержались возле пожилой, горько рыдавшей женщины, пытаясь хоть как то её утешить. Рядом, неловко переминаясь, с ноги на ногу, стояли близнецы, недобро поглядывая друг на друга.

– Захиреет деревенька, – причитая, прошёл мимо нас какой-то мужик. – Одни старики не сдюжат.

– Это да, – согласился, бросив пристальный взгляд ему вслед, Гонда. – Вымрет, похоже, деревенька. – И повернувшись ко мне, добавил, насупившись. – Нам с оглядкой почивать тут нужно будет. Местные в отчаянии. Как бы за счёт нас свои дела поправить не решили. С них станется! – Он задумчиво потёр подбородок, глядя на рыдающую женщину и, толкнул меня в бок. – Пойдём отсюда подобру-поздорову. Нечего зазря глаза мозолить.

Я, молча, последовал вслед за другом. На душе было мерзко и пакостно. Картина рыдающей матери близнецов стояла перед глазами. В душе шевелилась жалость. Хоть умом я и понимал, что нахожусь в жестоком мире и они-то меня, если что, хрен пожалеют, но менее паскудно от этого, почему то не становилось. Видно не свыкся я ещё с местными реалиями. Не научился сочувствовать только себе, любимому.

К сеновалу шли в почти полной темноте. Если на площади коптящие факелы давали хоть какой-то свет, то здесь я с трудом различал лишь размытые контуры строений да очертания более светлой дороги. Собственно говоря, последние метры, я ориентировался только благодаря громкому дружному храпу.

– Во дают, – восхитился я. – И голодный желудок им не помеха.

– Им частенько приходилось ложиться спать голодными. А мне так постоянно, – Гонда споткнулся обо что-то в темноте и громко чертыхнулся. – Так что привыкли уже. Эге! – Тут же обрадовался он, – а про сумеречницу всё же не забыли! Хоть лбами стукаться не будем.

– О чём ты? – Спросил, было, я, но со следующим шагом растворившиеся в темноте предметы обрели чёткие контуры.

– Давай тоже ложится. Закапывайся рядом со мной. Так теплее будет.

– Кстати, – ткнул меня Гонда локтем в бок. – Хочу тебя поздравить.

– С чем же? – Искренне удивился я.

– Сегодня первый день, когда ты умудрился ни во что не вляпаться. Осваиваешься!

– Угу, – согласился я, засыпая. – Хотя новый день ещё не настал. Кто знает, может я, ещё что-нибудь придумаю!

Но ночь прошла на удивление спокойно. Не было ни посланцев от зовущего на очередной правёж десятника, ни радушных, желающих от души угостить крепким варом, сельчан, ни смазливых вдовушек, неожиданно воспылавших страстью к молодым паренькам. Мне даже поутру немного не по себе стало. Уж больно тихо всё. А отсутствие мелких неприятностей, обычно предвещает неприятности крупные. Это как тайфун в море. Ему обычно мёртвый штиль предшествует. И чем больше длится штиль, тем сильнее грянет буря. Гонда, впрочем, моих опасений не разделял.