Текст книги "Маг поневоле (СИ)"

Автор книги: Иван Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Иван Алексин
Маг поневоле

Пролог

– Учитель. Всё готово.

Стоящий возле окна юноша в длинном тёмно-синем плаще, небрежно наброшенном на плечи, нехотя кивнул, продолжая всматриваться в лежащий у его ног город. С такой высоты он казался каким-то ненастоящим, игрушечным, словно макет на столе архитектора. Но был от этого не менее прекрасен. Разбегаясь десятками белокаменных лестниц от подножья горы, на которой стояла башня и, утопая в зелени бесчисленных садов и тенистых аллей, он весело спускался вниз, в объятья ласкового срединного моря. Город его мечты. Город, построенный им. Город, которого больше нет… Тяжело вздохнув, юноша подался вперёд и, ухватившись руками за оконный проём, вгляделся в гигантскую площадь, тесно прильнувшую к самому основанию башни. Площадь, до отказу заполненную людьми. Отсюда, сверху, они были не больше муравьёв. Юноша даже не мог их, как следует, рассмотреть, видя перед собой лишь множество жирных точек, замерших на одном месте. Но он не сомневался, что взгляды всех собравшихся были обращены на башню.

– Почему они не ушли, Жонас?

Юноша, резко отвернулся от окна, словно отгораживаясь от увиденного. Его красивое, ещё не утратившее до конца детские черты, лицо, было на удивление спокойно. Вот только небесно-голубые глаза, в глубине которых плескались искорки боли, выдавали.

– Им некуда идти, учитель. – Старец в белом балахоне, расшитом золотыми узорами, пожевал губами, тщательно подбирая слова. – Они всё ещё надеются.

– Надеются?! На что?! – Тонкие, до крови покусанные губы, раздвинулись в презрительной усмешке. В глазах полыхнули молнии. – Я и себя-то не могу защитить! Почему они решили, что я смогу защитить их?! Или ты им ничего не сказал?!

– Я сказал…

– Уже не важно, что ты им сказал. Они сделали свой выбор. – Тряхнул чёрными, как воронье крыло, волосами юноша. – Вчера уходить было поздно, сегодня бессмысленно, а завтра уже просто некому. – Его лицо исказила гримаса ненависти, на мгновение, сделав безобразным. – Но кто сказал, что никто не сможет вернуться?!

– Ты вернёшься, учитель – Не смотря на старание старика, его голос прозвучал не так уверенно, как ему хотелось. – Ты должен вернутся! – Горячо добавил он, яростно втаптывая в грязь собственные сомнения. – Иначе, какой в этом смысл?

– Ты не утратил наивности, даже дожив до седин, Жонас! – Юноша ласково сжал плечо старика своими тонкими пальцами. От его недавней вспышки не осталось и следа. – Вечно и нерушимо лишь мироздание. Оно всегда было до нас и будет существовать после того, как мы все станем пылью. И ему нет дела до того, какой смысл вкладывают в свой краткий миг существования люди, маги или даже боги. Не ищи смысла в своей жизни, мой друг. Просто делай то, что считаешь нужным. – Юный учитель грустно улыбнулся, поправил начавший сползать с плеч плащ и решительно мотнул головой.

– Пошли! Пора и нам сделать то, что должно!

Взмах руки и собеседники переместились к подножью башни, в зал совета трёхсот. Огромное цилиндрическое помещение, купалось в сиянии гигантского светоча, зависшего на высоте в несколько десятков метров, прямо под самым сводом. Юноша печально осмотрелся. Толстые гладкие стены, соперничающие своей белизной со снежными шапками гор, высокие узкие проёмы окон, задорно подмигивающие цветными витражами, ровный мозаичный пол, буквально искрящийся под ногами. Всё как всегда. Нет только трона, обычно парящего над полом в центре зала. Его место занял небольшой, чуть более трёх метров в диаметре, шар, ярко полыхающий багровым пламенем. Прямо под ним, безжалостно кромсая мозаику, холодным синим огнём светились руны. Рун было много. Их затейливая вязь завораживала, сплетаясь в замысловатые узоры и создавая картину чего-то невообразимо прекрасного и жуткого одновременно. Вокруг шара, довершая картину, расположились, на равном расстоянии друг от друга, восемь изящных бронзовых подставок на тонких перекрученных ножках, со стеклянными небольшими шариками на вершине. Внутри шариков клубился фиолетовый туман, то сгущаясь, почти до желеобразного состояния, то рассеиваясь, становясь практически невидимым глазу.

– Живи вечно, учитель, – вразнобой поприветствовало юношу несколько десятков голосов.

Тот криво улыбнулся. Ставшее за века привычным приветствие, сейчас, звучало как насмешка. Впрочем, а не была ли такой насмешкой и вся его жизнь? Во всяком случае, темноликий сделал всё для того, чтобы это было именно так. Юный бог окинул взглядом склонившиеся перед ним фигуры. Так мало. Их едва хватит для обряда! Достаточно отказаться кому-то одному!

– Живите вечно, дети мои!

Юноша не спеша обошёл каждого, подолгу заглядывая своим подвижникам в глаза и накладывая прощальное благословение. Вслед ему кланялись, надвигая на голову капюшоны. Кто-то заплакал, старательно сдерживая рыдания. Молодой бог встал напротив шара, заворожённо вглядываясь в бушующее в нём пламя.

– Нужно спешить, учитель, – подошёл к нему Жонас, нерешительно коснувшись края плаща. – Темноликий близко! Мы можем не успеть!

Юноша оглянулся. Возле семи подставок уже стояли ученики, обхватив шарики обоими руками. За каждым из них стояло ещё четверо, положив руки будущим стёртым на плечи. Жонас поспешно подошёл к восьмому шару, заняв место возле него.

– Прощайте, дети мои! – Молодой бог, впервые за века, поклонился сам, склонив голову перед своими учениками. – Я вернусь, даже если придётся развалить этот мир пополам! Вернусь и отомщу!

Юноша вновь повернулся к шару, резко выкрикнул несколько слов, завершая заклинание и, через мгновение, оказался внутри пламени. Вспышка боли, и он исчез, слившись с бушующим багрянцем. Вопли корчащихся учеников, он уже не услышал.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Я очнулся сразу, почти мгновенно, словно кто-то щёлкнул кнопкой невидимого переключателя, и тут же заскрипел зубами от сильной боли, ударившей по вискам. Попробовал открыть глаза и не смог. Слишком много сил требовалось для того, чтобы приподнять свинцовые заслонки, в которые превратились веки… Сил, которых у меня просто не было. Во рту полыхал пожар. Попытался проглотить несуществующую слюну и поперхнулся от навалившейся тошноты. Стало ещё хуже…

Да уж. Похоже, перебрали мы вчера с Толиком. Господи! Мне бы до холодильника как-то добраться. Хотя бы минералочки попить. Судя по моему состоянию, вряд ли у нас что-то более крепкое осталось. И не очень крепкое тоже. Не получается у меня, в таких случаях, вовремя остановиться. Вот только путь до него не близкий, а учитывая моё состояние, то почти непреодолимый. Что же делать то? Засохну ведь без влаги живительной! И, как кактус, колючками весь покроюсь.

Я прислушался, в надежде, что рядом находится какая-нибудь добрая душа, которая меня этой самой влагой и обеспечит. Тщетно. Нет, какие-то непонятные звуки я расслышать умудрился, но доносились ли они извне или это просто у меня в голове так шумело, определить не представлялось никакой возможности. Ну что же, всё как всегда. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Нужно подниматься, а то стану совсем сухой, как швейцарский сыр, а дырки и плесень сами, со временем, нарастут.

Решившись, я сделал героическую попытку подняться и, тут же, с ужасом понял, что не могу. Нет… Не потому, что сил не хватает, а потому, что тела своего, как такового, совсем не ощущаю. Как будто нет его. Я есть, головная боль есть, тошнота присутствует, а тела нет… Совсем.

Господи! Что это со мной?! Может, упал вчера неудачно?! Вдруг что-нибудь с позвоночником?! Господи!!!

Паника поднималась гигантской волной, угрожая утопить сознание в пучинах истерики. Мысли заметались как обезумевшие тигры, в тесной клетке.

– Помогите! Кто-нибудь! Толик! Помоги! – Взвыл я, впрочем, сам до конца не понимая, зову я на помощь, на самом деле или эти крики звучат в моём воображении.

Толик не помог. Или сам был не в лучшем состоянии, или уже слинял, в направлении ближайшего ларька, забыв о страдающем друге. Но мои мысленные потуги оказались не напрасными. В какой-то момент, я почувствовал лёгкое покалывание, где-то в области воображаемой левой руки. Оно пришло неожиданно, откуда-то издалека, и ледяными мурашками стало лавинообразно распространяться по всему телу. Постепенно покалывание усиливалось, вгрызаясь в каждый нерв и становясь почти нестерпимым, словно сильная щекотка. Но сейчас я был этому только рад. Тело. Я снова его чувствую! Оно просто онемело и, сейчас, возвращается к жизни, разгоняя застывшую кровь по сосудам! Вместе с телом, оживали и органы чувств. Мир вокруг постепенно наполнялся звуками, запахами, ласково обволакивал теплом. Я открыл глаза.

Вокруг царил полумрак. Первые несколько мгновений, я тупо таращился в одну точку, всматриваясь в, низко нависший бревенчатый потолок и тщетно пытаясь понять, где же я нахожусь.

Это точно не мой дом… А какой тогда мой? Не помню. Ничего не помню. Плохо. Совсем плохо. До такой стадии амнезии, я ещё не напивался. Видно Толик какую-то палёнку вчера, с собой, притаранил.

С трудом, повернул голову налево и чуть не упёрся носом в, такую же грубую, без следов какой-либо отделки, бревенчатую стену. Толстые, покрытые непонятным мутным веществом, может лаком или смолой, брёвна, были довольно небрежно подогнаны друг к другу, образуя неровные выступы. Местами, между брёвен, виднелись клочки красноватого, странного мха, очевидно, служившего чем-то вроде утеплителя.

Я что в деревне, что ли? Странно. Вроде на природу не собирался. Что за теремок такой? Ладно. Сейчас разберёмся.

Попытался встать и застонал, с силой закусив губу. Судя по всему, ложе, на котором я соизволил очнуться, мягкостью не отличалось и тело уже изрядно затекло. Процедив сквозь зубы несколько матерных слов, я всё же приподнялся на локте, но осмотреться мне не дали. Надо мной, почти полностью заслонив обзор, навис худенький растрёпанный парнишка, на вид лет двенадцати, и возбуждённо затараторил, глотая слова. – Вельд! Очнулся?! Нет, ты, правда, очнулся?! А я уже и не надеялся!!!

Чумазое, испещрённое бороздками от слёз, лицо светилось такой неподдельной радостью, что мне как-то даже немного совестно стало. Вон как за меня переживает, прямо трясётся весь! А я его даже не помню. Совсем. Не ассоциируется он ни с чем в моей жизни. Стоп… А что с ней ассоциируется?

На мгновение я впал в ступор, внезапно осознав, что вообще ничего о себе вспомнить не могу: ни кто я, ни где жил. Даже имени своего не знаю. Это что же мы такого с Толиком пили, что у меня полная потеря памяти наступила? А может и не пили? И с Толиком ли? Я ведь и о нём, кроме имени, ничего вспомнить не могу!

В себя меня привёл всё тот же паренёк, начавший лихорадочно трясти и, со слезами, твердить. – Что с тобой, Вельд! Очнись! Ну, очнись же! Скоро Калистрат с батей придут! Не хочу я ушлёпком быть!

От яростной встряски заклацали зубы, вновь навалилась тошнота.

– Хватит. – Я попытался вырваться из цепких, неожиданно крепких ручонок мальчугана и, не сумев, обессилено прохрипел. – Лучше воды дай.

– Щас! – Мальчонка стрелой ринулся куда-то в тёмный угол хаты, споткнулся, чем-то громыхнул, раздался характерный всплеск и буквально через несколько мгновений, поднёс к моим губам глиняную плошку с тепловатой, дурно пахнущей жижей.

– Мне воды бы? – Несмотря на сильную жажду, пить эту дрянь совсем не хотелось.

– Пей, давай, – начал настойчиво тыкать краем плошки мне в губы паренёк. – Это лучше. Поможет!

Поморщившись, сделал несколько глубоких глотков, с трудом сдержав рвотные позывы. Действительно, немного полегчало. Тошнота окончательно ушла. Да и головная боль, стала более терпимой.

– Деда Паткула настой! – Оживлённо прокомментировал парнишка. – Верное средство для помеченных. – И, забрав плошку, с гордостью добавил. – Я тебе её всю ночь, понемногу, вливаю. Видишь, помогло!

– Помеченных? Чем? – Не понял я и, с трудом приподнявшись, хрипло поинтересовался. – А где я?

– Как где? – Удивился мальчишка, поставив плошку, на широкий пенёк, стоящий возле постели. – Дома, конечно. – И, шмыгнув носом, ехидно добавил. – Не в Махровой же зыби. И какого волколака тебя туда понесло? Смерть и полегче сыскать можно.

– В зыби? – Опять не понял я, потянувшись за плошкой. – В болоте, что ли?

– В каком ещё болоте? – Вскинул брови вверх пацанёнок. – Там и лужи то порядочной не найдёшь. Всё магией выжжено. Там даже воздух не как везде, а сухой и раскалённый. Ну как в этой… В пустыне. Помнишь, в позапрошлом году, заезжий торговец сказывал.

– Какой ещё магией? – Я начал понемногу закипать. Самочувствие поганое, с памятью – беда, а тут ещё и этот… Байки рассказывать надумал. – Ты что, с дуба упал? Ты мне ещё эльфов с гномами приплети тут!

– Эльфы с гномами только в сказках бывают, – мальчишка с сомнением покосился на плошку и, забрав у меня, шумно отхлебнул. – И не падал я ниоткуда. Больно нада!

В избушке повисла тишина. Я задумался, пытаясь понять, что за розыгрыш тут устраивают и кому это надо? Внутри начала всё сильней и сильней сжиматься пружина непонятной тревоги, добавляя сумбура в мысли и чувства. Покосился на мальчишку. Тот, пристроившись рядом, увлечённо чесал волосы рукой, периодически что-то доставая оттуда и давя, с характерным хрустом, всё о тот же многострадальный пенёк.

– Может хватит, скоморошничать, а? – Не выдержал я. – Вы бы ещё сюда тараканов, для реализма, натащили. И пауков по углам понатыкали, рядом с камерами!

Паренёк озадаченно посмотрел на меня и, почесав грязным ногтем поцарапанный подбородок, задумчиво произнёс: – Странный ты какой-то стал. Точно помеченный. Хорошо, что сегодня с обозом уходишь. А то не любят у нас убогих. Не приживаются они тут.

Хлопнула дверь и в хату ворвался маленький вихрь, с торчащими из-под платка, в разные стороны, косичками.

– Славута! Батя с дедом Паткулом идут! Тебя в ушлёпки, вместо Вельда, забирать будут! – Вытаращив глаза, затараторила малявка лет шести, аж приплясывая от возбуждения. Было видно, что всё происходящее ей жутко интересно и доставляет массу удовольствия. – Батя сердитый очень! – Девочка широко развела руками, показывая насколько сердит её батя. – Говорит, что Вельду, когда очнётся, все руки и ноги повыдёргивает! Вот! И со старостой сильно ругался! Страсть как страшно было! Вся деревня собралась посмотреть! Даже старая Аникея на своей клюке приковыляла! А потом отец-послушник вышел! Такой важный! Ты бы видел, какая шуба на нём! Из меха вся! Вот! И! – Тут девочка увидела меня и, с радостным визгом, бросилась на шею. – Вельд очнулся! – И тут же, отшатнувшись, наморщила в раздумье лобик. – И кто же, теперича, ушлёпком будет? Ты Вельд? Или всё же Славута?

– Да не собираюсь я никаким ушлёпком быть! – Взорвался я. – Я, что в сумасшедший дом попал, что ли?

– Ещё как будешь! – С неожиданной злобой в голосе, прошипел Славута. – В зыби он сгинуть решил! – Глаза мальчишки сверкнули неприкрытой ненавистью. – А ты обо мне подумал? Разве я виноват, что батя тебя заставил Васяткин баллот тянуть? Ведь прекрасно же знал, что меня вместо тебя заберут, если в зыби сгинешь! Ведь знал же! – Славута уже орал, брызгая на меня слюной. – Хочешь сдохнуть – дождись, пока ушлёпком станешь и подыхай себе, сколько хочешь! Меня то почто за собой к вопящим утянуть удумал?! Тоже мне брат называется! – И развернувшись, выскочил наружу. Только дверь хлопнула.

Я тупо уставился ему вслед, но собраться с мыслями мне не дали.

– Вельд, а Вельд. А как там, в пустоши – страшно? – Девочка, заняв освободившееся, после ухода Славуты, место, начала увлечённо меня тормошить. – А что ты там видел? Вимка-пастушок говорит, что там упыри страшные живут и душами людскими питаются. – Малышка выпучила глаза. – А почему твою не съели? Ой! – Она испуганно вскочила и отбежала к двери. – Или съели?! А каково быть без души? – Любопытство пересилило, и девочка вновь вернулась к кровати.

– Помолчи минутку, – сморщился я, массируя пальцами виски. – Дай в себя прийти. Тебя как звать то?

– Как же я отвечу, если ты молчать велел? – Обиделась малявка. – И сам всё время молчишь. Ну, расскажи про пустошь, – просительно заныла она. – Ну что тебе жалко, что ли? Ну, братик! А то скоро батя придёт!

– Хорошо, обязательно расскажу, – решил схитрить я, понимая, что иначе ничего, от неожиданно приобретённой сестрёнки, не добиться. – Только и ты мне сначала кое-что расскажи.

– Это не я твою дудочку взяла! – Тут же замахав ручками, затараторила малявка. – Откуда мне было знать, что ты её за поленницей, у забора, схоронил?! Наверно, это кто-то из соседских мальчишек утащил! И вообще! Я только поиграть взяла! А потом на место положу! – Девочка шмыгнула носом и обличительно добавила. – Ты всё равно, теперича, в ушлёпки уходишь. Жадина!

– Да бог с ней, с дудкой этой! – Начал я терять терпение. – Себе её оставь! Ты лучше мне ответь для начала. Что за ушлёпки такие? И куда я за ними пойду?

– Ты в город пойдёшь! – Радостно объявила девчушка, пригладив ладошкой мятый платок на голове, – на мага, значитса, обучаться! – И тут же подозрительно уставилась на меня. – А ты ничего не помнишь, что ль? В зыби память потерял?! – Сестрёнка возбуждённо вскочила на ноги и вмиг очутилась у двери. – Надо будет Вимке рассказать и Ганьке толстой, – заговорческим шёпотом поведала она мне. – Пусть лопнут от зависти!

Я горестно простонал. Идиотизм происходящего просто зашкаливал. Нахожусь невесть где. В какой-то избушке на курьих ножках. Ничего не помню. Не очень хорошо соображаю. И к тому же вокруг одни детишки, которые несут какую-то бредятину и толком объяснить ничего не могут. Сумасшедший дом для малолетних, что ли? Тогда что я здесь делаю? Тоже умом тронулся? Хотя, я и так от этого уже не далеко.

Сделав усилие, я, кряхтя, поднялся и сел на своём ложе. Разом навалившаяся слабость, заставила облокотиться спиной о стенку. Теперь удалось осмотреться. Хоромы, мягко говоря, не впечатляли. Всё те же бревенчатые стены, земляной пол, да закопчённая печь, занимающая собой больше половины всего помещения. Из мебели: деревянный топчан, накрытый облезлым подобием шкуры, на которой собственно я и восседал, грубо сколоченная лавка, стоявшая у небольшого, затянутого полупрозрачной слюдой, окна, да огромный сундук, притаившийся в самом тёмном углу. Под потолком, возле печки, гроздьями свисали грибы и пучки зелени. По углам прилепилась заказанная мной паутина. Из посуды: забытая Славутой на пеньке, пошарканная плошка и, пристроившееся по соседству с сундуком, деревянное ведро. И всё. Спартанская, в общем, обстановочка. Диогена бы сюда. Он бы сразу, обратно, к себе в бочку, проситься начал.

– Это куда же меня занесло то? – Прохрипел я, вытирая испарину со лба.

– Домой, а то куда же, – откликнулась девочка, решившая, видимо, временно отменить свой поход к толстой Ганьке. Тут ей пока интереснее было. Эпицентр событий, как-никак.

– Да нет, – страдальчески поморщился я. – Это я уже понял. Деревня то, как называется?

– Деревня и есть, – удивилась малявка. – Чё её называть то? Чай не город!

– А до города далеко? – С трудом удерживаясь от того, чтобы не заорать, не сдавался я. – Он как называется?

– И впрямь памяти лишился! – Обрадовано заявила сестрёнка. – А ты что совсем ничего не помнишь? Совсем, совсем? – Малявка аж головой несколько раз в разные стороны крутанула, от охватившего её возбуждения. – А как дядька Аникей на позапрошлой неделе вару напился и посреди дороги в луже уснул, тоже не помнишь? А как наш бычок Степан в лес удрал и мы…

– Да хватит уже! – Не выдержав, гаркнул я. – Ничего я не помню, понятно?! Даже тебя не помню! Вообще ничего!!! Понятно?!!!

– Маришка я, – тонюсенько пропищала девочка, испуганно моргая глазками. – А тебя теперь в ушлёпки возьмут? Без памяти то? Ежели не возьмут, то дудочка всё равно моя! Ты сам отдал! – И, с обидой в голосе, добавила. – Ты и о пустоши, теперича, ничего не расскажешь, да?

– Какие ещё ушлёпки? Ты же вроде говорила, что меня магии обучать будут? – Устало поинтересовался я, уже не надеясь на внятный ответ.

Так они ушлёпки и есть, – хмыкнула в ответ Маришка. – Их все так называют. – И тут же оживилась, забыв о недавнем огорчении. – Вельда, а правда, что ушлёпкам камень магический вместо сердца вставляют? Мне толстая Гунька рассказывала. И шрам потом страшный остаётся. Прям ужас! А ты мне потом покажешь?

Я обессилено закрыл глаза и мысленно смачно выругался. Стало понятно, что добиться внятного ответа на мои вопросы от девчушки было нереально. Она меня просто не слышала, увлечённо говоря о своём. Оставалось дожидаться, пока восстановятся силы, чтобы выбраться наружу самому и найти кого-то более адекватного или надеяться, что сюда зайдёт кто-нибудь из взрослых и разъяснит ситуацию. Не могут же эти дети сами по себе здесь обитать? Стоп! Она же вначале об отце что-то лепетала.

– А отец когда придёт? – Перебил я, увлечённо продолжавшую щебетать девочку.

Маришка поперхнулась на полуслове и, на какое-то мгновение, стала похожа на вытянутую из воды рыбу, усиленно хватающую губами воздух. В глазах мелькнул неподдельный испуг.

– Всеблагой отец сюда никогда не приходит, – испуганно заявила она. – Зачем бы ему? Он даже к бате толстой Ганьки не заходит, хотя у дядьки Митрофана в хате даже светоч есть! И часы настоящие. Мне Ганька, один раз, даже разрешила на них сквозь дверную щёлку посмотреть. Красивые! А ещё…

– Ну, ты же сказала, что сюда сейчас придёт кто-то, – пришлось мне вновь перебивать девчушку.

– Так батя и придёт, – удивилась моей бестолковости девочка. – Тебя в ушлёпки забирать. Вот со старостой доругается и придёт. Солнышко уже поднялось. Возницы быков в телеги впрягают. Видать тронутся вскоре. Ты лучше расс…

Скрипнувшая дверь прервала Маришку на полуслове, заставив шустро шмыгнуть в сторону сундука и замереть там. В хату, низко пригнувшись, с трудом протиснулся коренастый мужик, в сильно поношенном, облезлом тулупе. Не спеша выпрямился, снял с седеющей головы видавшую виды шапку, пробормотал скороговоркой непонятную тарабарщину и, пригладив густую бороду, угрюмо уставился на меня. Следом, в образовавшуюся, между дверным проёмом и широкой спиной мужика, щель, ужом просочился шустрый дедок с толстой палкой в руке и, оставляя комки грязи на и так не очень-то чистом полу, решительно прошествовал к единственной в избе лавке. Лёгкое движение бровями и мою названную сестрёнку как ветром, из хаты, сдуло. Наступила гнетущая тишина…

Я настороженно разглядывал Маришкиного, а значит, судя по всему, и своего отца, пытаясь предугадать дальнейшее развитие событий. В то, что это розыгрыш, и за мной сейчас, надрывая от смеха животики, наблюдают мои друзья, уверенности как-то поубавилось. Ну не похожа Маришка на актрису! В её возрасте, ребёнку так не сыграть. Нет, конечно, разные таланты встречаются. Так что полностью такую возможность я со счетов не сбрасываю и всё же, теперь, отношу её к маловероятным. Но если не инсценировка, то, что тогда? И тут возникало несколько вариантов, ни один из которых мне, откровенно говоря, не нравился.

Наиболее правдоподобным, во всяком случае, мне в это хотелось верить, было то, что мы, с Толиком, хорошо нагрузившись, решили махнуть за город, где и напились до чёртиков. А то, что дети всякий вздор несут, так на то они и дети. Навыдумывают разных сказок и сами в них же верят. Мы помниться в детстве с друзьями тоже любили разные страшилки друг другу рассказывать и ведь почти что верили! Правда, почему они меня за брата считают? Так может у меня и вправду родители с братом и сестрой в деревне живут. Вот мы с Толиком к ним в гости и решили заглянуть! Бывает же, что при амнезии люди даже своих родных не помнят. Ещё как бывает! В сериалах, вообще, это постоянное явление. Клише, можно сказать. А я чем хуже? Память то я тоже потерял!

Хорошая версия, удобная… Вот только, что-то мне подсказывает, что в корне неправильная. Не принимает её у меня душа. Очень хочет принять, а не может. Печалька. Другие то версии гораздо хуже будут. По одной из них выходило, что я попал в другой мир, причём ещё и не в своё тело. (Иначе с чего бы меня тут братом называть стали?) Ну что тут сказать? Звучит, конечно, бредово, но если это так, то я действительно попал! Судя по обстановке, живётся тут моим "родственничкам" не очень весело. Вернее, выживается. И участвовать, в этом семейном мероприятии, мне что-то совсем не хочется! Есть правда и положительный момент. Меня же, вроде, магии учится, посылают. А это уже круто! Всегда магом мечтал побывать. Стихиями там повелевать, могущественные заклинания произносить. Маг – это сила и власть. Вот уж я тут дел наворочу! Но и в этой версии были свои нестыковки. Если я попал в другой мир, то почему местных понимаю? Никогда не замечал у себя способности к изучению языков. Особенно, к мгновенным изучениям. Да и мир этот очень уж на мой родной похож. Я его, правда, не помню совсем, но нутром чувствую – похож и всё тут!

Вот по другой версии – это и есть мой родной мир. А значит, я и в самом деле этот, как его – Вельд. Забрёл в какую-то там зыбь, вот мне по мозгам и стукнуло. И Толик, с его самогонкой – это плод больного воображения. Сам виноват. Нечего шляться, где ни попадя!

Ну и последний вариант, который меня уж совсем не устраивал, так это то, что я умом тронулся и всего происходящего вокруг, на самом деле не существует. Ну а я, сижу, сейчас, где-нибудь в дурке, пускаю слюни и всем радостно улыбаюсь. Если это так, то тут я поделать уже ничего не могу, так что отбросим этот вариант как не существенный. А существенно на данный момент то, что не важно, кем мне этот мужик, на самом деле, приходится: родным отцом или подброшенным. Главное, что он-то в том, что я Вельд, нисколько не сомневается. И, если верить Маришке, собирается этому Вельду всё лишнее поотрывать. В возможность осуществления данного мероприятия, я нисколько не сомневался. Порвёт и не вспотеет. Такими лапищами только подковы гнуть, да с медведями бороться. Я поёжился. Перспектива, однако. Этот Вельд, значит, успел изрядно тут насвинячить, а мне, теперь, за него отдуваться?

Хриплый вздох новоприобретённого папаши взорвал тишину похлеще шумовой гранаты, заставив сердце, в панике, скакнуть куда-то в нижние участки тела. Я, на всякий случай, огляделся, в поисках путей отступления и обречённо вновь облокотился на стенку. Бежать было некуда. Выход плотно перекрывался "отцом", а в единственное узенькое оконце, разве что Маришка пролезет, да и то не факт.

Наконец, перестав буравить меня взглядом, мужик оглянулся вокруг. Занявший единственную лавку, старик и не подумал потесниться, продолжая, с явным интересом, ожидать дальнейшего развития событий. Тогда, не спеша, повесив шапку, на один из многочисленных сучков над дверью, отец присел на край кровати, рядом со мной.

– Ты уж прости меня, сынок, – произнес "отец", даже не глядя в мою сторону. – Так уж вышло… Сам знашь…

Ошарашенный неожиданными просительными нотками в его голосе, я ещё сильнее вжался в стену. Жалобный тон так не подходил к грозному виду мужика, что пугал не меньше, чем громкий рык. Говорят, что так часто Иван Грозный со своими жертвами разговаривал, перед тем как казни их предать. Чуть ли не на коленях перед ними ползал и поклоны бил. Стоп… А кто такой Иван Грозный? И откуда я его знаю? Может староста местный?

– Ты чего молчишь, сынок? – Мужик положил свою лапищу мне на плечо и неожиданно ласково его сжал. – Ты пойми, не мог я по-другому поступить. Нужда заставила. Земля второй год подряд не уродила. Тебе ли не знать?

– Батюшка! Он не помнит ничего! – Высунулась из-за двери Маришка и, вытаращив глаза, добавила. – Он даже нашего бычка Степана не помнит! Вот!

– Умом тронулся! – Радостно оживился дедок, привстав с лавки. – Ну, ещё бы! В пустошь сунуться! Главное чтоб старейшины не узнали. – Старик перешёл на громкий шёпот, заговорщицки подмигнув моему папаше. – Могут не отпустить! В бега уже подавался? Подавался! Раз! – С воодушевлением загнул он палец. – Память потерял – два! – Последовал второй палец за первым. – Да и пришибленный он какой-то стал! – Обличительно добавил дед. – Явно пустошь постаралась! Вот получит он стимгу на шею, а до города не дойдёт! Беда будет!

Вот к гадалке не ходи, если он него же все и узнают. И не только эти… старейшины. Вон как обрадовался, хрыч старый. Как будто в лотерею бульдозер выиграл!

Мужик мрачно кивнул, соглашаясь, цыкнул на дочь, отчего её вновь вынесло из дома, и уставился на меня, что-то обдумывая.

– А может, и отпустят, – дружелюбно оскалившись, продолжал рассуждать старикашка. – Колдунам много ума и без надобности. Баловство одно! Им сноровка нужнее, чтоб, значитса, от пинков уворачиваться успевать. А ум что! – Дед ощерил беззубый рот в довольной улыбке и задорно махнул клюкой, чуть не задев при этом отца. – Потеря небольшая! А до города добредёт как-нито! Чай Силантий присмотрит!

– Да погоди ты, сосед! – Досадливо отмахнулся отец от словоохотливого старика и, повернувшись, вновь вперил в меня тяжёлый взгляд. – Ты что сынок и меня не помнишь?

– Нет, – ошалело мотнул я головой и скороговоркой добавил, – Я вообще ничего не помню. Даже как меня зовут.

– Так Вельдом и зовут, – мужик почесал своей лапищей затылок и добавил. – Сын крестьянина Велима. То есть мой сын, значитса. – Он для верности ткнул пальцем в свою грудь и удивлённо вопросил. – Как такое забыть то можно?

– Ещё как можно! – Навис надо мной, с другой стороны, старик, забрызгивая слюной. – В ту зиму, когда у дяди Микулы телка волколаки задрали. – Дед оценивающим взглядом окинул Вилима и категорически заявил. – Ты не помнишь. Ещё в штаны по нужде ходил. Так вот. Пастух Веласий, да примут его душу Трое, занял у соседа мешок зерна, а как срок отдавать пришёл, тож, вон как этот. – Кивок в мою сторону, – Не помню, мол, ничего. Не брал, значитса. Они ж свояки были и по рукам без видоков ударили. Только дядька Игнат, пожалуй, даже покрепче тебя будет, Вилим. – Старичок довольно захихикал. – Вмиг память Веласию вернул!

Вилим с сомнением посмотрел на вредного старикашку, затем на меня и жёстко заявил. – Потерял память али нет, а в город идти, всё равно нужно. Я уж думал, что Славуту отправлять придётся. Калистрат, отрыжка волколакская, так и орал на всю деревню. Мол, не одного, так другого сына посылай. Ряд, мол, заключён. Откуп получен. – Отец осуждающе взглянул на меня. – Дед Паткул дело говорит. Испугаться могут старейшины, коли узнают, что с тобой что-то не так. За то, что вчера сбежать пытался, спрос тока с тебя и с семьи. А как стигму оденут, со всей деревни будет. Так что, когда к людям выйдем, ты помалкивай себе знай. Только соглашайся, да головой кивай. И тебя сосед очень прошу, языком не болтать, – внушительно повернулся Вилим к старику. – Если Славуту, заберут, обоим не прощу. Мал он ещё. Не выживет в ушлёпках.