Текст книги "Маг поневоле (СИ)"

Автор книги: Иван Алексин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– За что нас Трое наказывают? Разор то, какой! Эти тати всё самое ценное по домам собирают!

– Это Никифор всё! Рот раззявил, паскуда! Говорил я ему, чтоб на воротах не спал. Если бы степняки его не зарубили, я бы его своими руками придушил, заразу! – Зло сплюнул Антип.

– А почто они нас сюда-то всех согнали? А, Антип? – Поинтересовалась пожилая женщина с заплаканными глазами. – Аль лихо, какое задумали?

Другие бабы поддержали ее испуганным плачем.

– Не гоношись, – ответил староста. – Известно же, что степняки крестьян зазря не губят. Ежели всех побить, то кого же, опосля, грабить? Народу тут не много. Край быстро обезлюдит. И в рабство не берут. Вера их им этого не позволяет. Ну, девок посильничают, мужикам морды набьют, пограбят и уйдут. Не нужны мы им.

Я огляделся. Степняки, не спеша, даже как-то деловито, сновали по всей деревне, стаскивая найденное добро к площади и скидывая возле дома старосты. Тут уже образовалась большая куча всякого барахла. Рядом, запалив костры, жарили на вертелах сразу несколько заколотых свиней. Дурманящий запах жареного мяса дразняще щекотал ноздри, наполняя рот слюной. Вдалеке паслось несколько десятков лошадей, поедающих щедро насыпанный перед ними реквизированный овёс. Но больше всего меня заинтересовали два мужика, что чуть в стороне, мрачно косясь на кочевников, усердно капали яму.

"Уж, не для меня ли стараются"? – Холодным ознобом по спине, проскользнула мысль.

Из дома старосты появился Улугба, отрезал кинжалом огромный ломоть мяса, от одной из жареных тушек и начал с аппетитом пожирать. Наши глаза встретились.

– Что смотришь, колдун? – Усмехнулся он, вытирая рукавом жирные губы. – Есть хочешь? Так подходи, ешь. – Улугба мотнул головой в сторону туши. – Каждый, если он голоден, может сесть возле костра и съесть кусок мяса. У нас в степи так.

"А будь что будет"! – Решился я, вставая с колен. – "Дважды точно не убьют! Яму то мужики явно для меня копают. Так хоть пожру напоследок. Да и барахлишко, по деревне награбленное, как раз рядом лежит. Может, и присмотрю чего-нибудь, чтоб потом за угощение сполна отблагодарить перед смертью"!

Раздвигая, испуганно расползающихся в стороны мужиков, я, молча, двинулся в сторону Улугбы. Тот, казалось бы, утратив ко мне всякий интерес, вновь склонился над свиньёй, отрезая от неё очередной сочный ломоть. Его примеру последовали ещё двое воинов, что-то лопоча при этом между собой, на непонятном языке. Подошёл к ним и я, подспудно удивляясь, что никто так и не преградил мне дороги и замер в нерешительности, не зная как поступить дальше. Ножа то у меня не было. Не зубами же куски мяса вырывать? Оглянулся. Воины, стерегущие пленённых сельчан, даже и, не подумав пойти вслед за мной, остались на месте, лишь наблюдая, с откровенным любопытством. К кострам подошли ещё несколько воинов, потянувшись к мясу. Никто меня от костров не шугнул, словно так оно, и быть должно.

Поиграть, сволочи, со мной решили! Скучно вам козлам степным! Ну что же. Давай поиграем!

Я почувствовал, что поднимающаяся во мне волна ненависти окончательно смывает страх, наполняя сердце решимостью и злым весельем. Ни на кого не глядя, я прошествовал к куче трофеев и нашёл довольно большой нож, с потемневшей от времени деревянной ручкой, попутно мазнув взглядом по копью с широким лезвием и странной деревянной поперечиной под ним. Запомним. Хоть с голыми руками на сабли не полезу. Оно, конечно, понятно, что шансов никаких, но лучше так, чем в землю с мешком на голове ложится. Мясо оказалось немного не дожаренным, с сочащейся по губам кровью, но ничего более вкусного я в этой жизни ещё не ел. Эх, сольцы бы сюда ещё хоть щепотку, совсем хорошо было бы! Да и запить всё это дело не помешало. Я оглянулся и, заметив, что воины, в процессе насыщения, передают друг другу меховой бурдюк, к которому периодически прикладываются. Потянулся к нему и я. И вновь никакой реакции. Отрицательной, я имею в виду. Мой сосед по трапезе, молча, передал мне его, дождался, пока я напьюсь и, забрав, пустил бурдюк дальше по кругу. Ни эмоций, ни косого взгляда, словно это в порядке вещей и так оно и должно быть. Может и вправду так и надо? Восточное гостеприимство? Когда даже злейшего врага в гостях накормят, и спать на лучшей кровати уложат. И вроде, даже как, он неприкосновенен, когда в гостях. Так может они меня тогда и отпустят? Безумная надежда жарким огнём обожгла сердце.

– Уг, – выдохнуло разом два десятка глоток.

Мои сотрапезники, повернувшись к дому старосты, приложили руку к груди. Я оглянулся, неторопливо дожевывая последний кусок. На крыльце стоял низенький старичок, в странной, состоящей из множества сшитых между собой меховых лоскутков, одежде. Эти лоскутки были различной величины, формы и даже цвета, тем самым поражая взгляд своей пестротой. Поверх одежды, в шеи, толстым пучком свисали какие-то мешочки, тряпочки, палочки. Толстая, грубо обработанная палка, с костяным набалдашником, высовывалась и из-за пояса, упираясь в живот старика.

"Скоморох, какой то", – мелькнула было у меня мысль. – "Ему бы в балагане выступать".

Но переведя взгляд на лицо старика, я тут же своё мнение изменил. В его глазах, светилась такая сила и жестокость, что сразу становилось жалко того неудачника, с которым этот "клоун" решит пошутить. Серьёзный дядечка. Вон даже воины прониклись. Шаман, что ли? Впрочем, степняки, поприветствовав старика, тут же про него забыли, вернувшись к своим делам. Только Улугба, вернув свой кинжал за пояс, подошёл к шаману и о чём-то залепетал на своей тарабарщине. На меня, по прежнему, никто внимания не обращал. И что прикажите делать? Есть я больше не хочу, а как дальше поступить не знаю. Не стоять же и дальше, как дураку, возле объедков? Может рискнуть и просто попробовать уйти? Вдруг я прав насчёт гостеприимства и меня теперь не тронут? Во всяком случае, яму мужики капать перестали. Что казнь отменяется или они на нужную глубину выкопать, уже успели? Тот ещё вопрос. Жизнеопределяющий, можно сказать. Так что? Так и буду стоять? Ничего хорошего, для себя, точно не выстою! Нужно решаться! Я медленно, не выпуская, краем глаз, из вида старика с Улугбой, двинулся в сторону ближайшего переулка.

– Ты сыт, колдун?

Вопрос остановил меня уже в десятке метров от степняков. Я замер, почувствовав, как холодный пот потёк по спине и медленно обернулся.

– Да. Я сыт, – прохрипел я в ответ. Эти слова дались мне с трудом. Я уже понимал, что ничего хорошего за этим ответом не последует.

– Тогда пришло время умирать, – в словах Улугбы не было ни угрозы, ни насмешки. Он просто констатировал факт. – Ты добыл змей, Юнус?

– Добыл, – возле ямы топтался уже знакомый мне кочевник, с огромным мешком в руке. – Я выцедил из них весь яд, – хищно оскалился он. – Надолго хватит!

Я затравленно огляделся. Никто из кочевников не сделал и шага в мою сторону. Просто стояли и с интересом смотрели, ожидая продолжения развлечения. Вот только свои шанси убежать, я трезво оценивал. Вроде, до ближайшего забора, всего с полсотни метров, да кто же мне их даст пробежать то? Не зря пара воинов, как бы между делом, возле коней отираются. Вмиг догонят!

– Хорошо, – решился я, облизав разом пересохшие губы. Мне бы до того копьеца добраться, что я во время еды приметил. Ножом я от них, точно, не отмахаюсь. – Но у меня есть вопрос.

– Какой? – В бесстрастных глазах Улугбы мелькнула тень удивления. Даже шаман, до этого не обращавший на меня никакого внимания, обернулся в мою сторону.

– А разве можно убить человека, с которым ты трапезу разделил? – Поинтересовался я, приближаясь к степняку, а значит и к заветному копью. – А как же закон гостеприимства, даже по отношению к врагу?

– Я не делил с тобой трапезу, червяк. Я лишь накормил тебя, – буквально выплюнул мне в ответ Улугба. – Как накормил бы и своего злейшего врага. Но сытый или голодный – враг так и останется врагом, а значит должен умереть.

– Может и должен, не стану спорить, – я метнулся к раскиданным на земле вещам и судорожно схватил копье, – но умирать как баран на бойне я не согласен! Лучше уж в бою!

В три прыжка добежав до забора, огораживающего дом старосты, я прижался к нему спиной, выставив копьё вперёд. Сердце гулко стучало в груди, почти на грани слышимости отсчитывая, удары. Всё тело затрясла еле заметная дрожь. Из глубин сознания начал подниматься липкий страх, вот только поддаваться я ему не собирался. Умирать не хотелось ужасно, да только выбора не было. Вернее он был, но только по отношению к тому, какой смертью мне умереть. Уж лучше так. Здесь. Сразу.

Впрочем, сразу не получилось. Степняки не спешили. Никто не хватался за оружие, не вынимал, из притороченных к седлам колчанов, стрел, не наваливался на меня с дикими воплями. Казалось, им по-прежнему до меня и дела нет. Лишь Юнус одобрительно оскалился, потрясая сжимаемым в руке мешком.

– В бою умирают воины, а ты баран и есть.

Улугба не спеша, как-то лениво двинулся в мою сторону, даже не удосужившись вынуть саблю из ножен. Неужто думает, что не посмею ударить? Зря надеется! Ещё как посмею! Я только крепче ухватил древко копья, высматривая куда половчее ткнть, чтобы убить наверняка.

Кто же так рогатину держит? – Презрительно сплюнул Улугба, остановившись в нескольких шагах от меня. – Так даже издыхающего зайца не убьёшь. А я не заяц. – Степняк потянул из-за пояса плеть. – Да и ты не охотник!

Проклятый кочевник, к сожалению, оказался прав. В следующие пару минут я отчаянно метался по площади, беспорядочно тыкая в сторону юркой, ни на секунду не останавливающейся на одном месте фигуры, и никак не мог попасть. Спасительный забор давно остался позади, но со спины на меня нападать никто не спешил. Воины лишь охватив широким кольцом, место схватки, смеялись, весело комментируя между собой мой очередной неудачный выпад, да с хохотом отскакивали в стороны, когда я, обозлившись, пару раз кидался на кого-то из них. А проклятый Улугба ещё и периодически плетью умудрялся меня достать, заставляя, в бессильной злобе, скрипеть зубами. Наконец я остановился, тяжело дыша. Рот судорожно раскрыт, в тщётной попытке наполнить легкие воздухом, глаза заливает липкий противный пот, руки трясутся как у паралитика и отчаяние, замешанное на безнадёге и чувстве стыда в душе.

– Ну что червь, теперь-то ты видишь разницу между воином и бараном? – Недобро усмехнулся Улугба, засовывая плеть за пояс. – Бросай свою палку и пошли. Яма тебя ждёт.

– Сука!

В своем крике я выплеснул всю ненависть, скопившуюся в душе, и ринулся на зазевавшегося вожака кочевников. Ну как зазевавшегося. Это я так подумал. Улугба как-то неуловимо быстро сместился в сторону, пропуская рогатину рядом со своим боком и сблизившись, ловко подсёк мою ногу. Ещё и подтолкнул, придавая ускорение, сволочь! Липкая грязь радушно приняла тело в свои объятия, заботливо залепив глаза и уши и умудрившись попасть даже в рот. Я судорожно поперхнулся, откашлялся, лихорадочно смахнул холодную жижу с лица и… больше я сделать уже ничего не успел. Навалившиеся тела вновь придавили меня к земле, рывком выкручивая руки за спину и стягивая верёвкой. В отчаянии, я попытался брыкаться, даже умудрился кого-то задеть, но вскоре очередь дошла и до ног. Лодыжки обвила петля и кто-то с силой, рывком, потянул их назад, за спину, заставляя моё тело, выгнутся колесом.

– Что же вы делаете, сволочи?! – Простонал я, кусая губы от боли.

– Терпеть нужно, – надо мной склонилась довольная физиономия Юнуса. – Яма не глубокая. Во весь рост не влезешь. Ничего, – решил подбодрить он меня. – Хоть у змей яду нет почти, к вечеру умрёшь. Недолго ждать, совсем. – Заверил степняк, посмотрев на невысоко поднявшееся над горизонтом солнце.

Сильные руки, подхватив, быстро доволокли меня до ямы и грубо пихнули в неё. Я взвыл. Удар о дно ямы коленями, отозвался жуткой болью в натянутом как струна позвоночнике. Рядом на корточки присел Юнус и удовлетворённо поцокал языком.

– В самый раз, – доверительно сообщил он мне. – Шея наружу торчать будет, я вокруг неё мешок и завяжу. Не туго, – заверил он с каким-то садистским удовольствием. – Только чтоб, не дай Безымянный, отсюда ничего не вывалилось! – И поднёс к моим глазам мешок.

И тут меня накрыло. Сознание ухнуло в пучину безумия, уступив место рвущейся наружу ненависти. Я отчаянно закричал, в бешенстве попытавшись разорвать, охватывающие меня путы и мир взорвался миллионами ярких искр…

Обжигающий холод воды заставил вздрогнуть, съёжившись, на липкой земле. Какого чёрта! Что же меня ей постоянно поливают то? Что за варварские методы побудки! Я закашлялся, машинально вытер лицо рукой, открыл глаза и, тут же, судорожно завертел головой, затравленно озираясь.

Я лежал буквально в двух шагам от полуосыпавшейся, чуть было не ставшей для меня могилой, ямы. Судя по тому, что меня и из ямы вытащили, и развязать уже успели, казнь, на какое-то время, степняки решили отложить. Знать бы ещё почему? Во внезапно проснувшуюся, в сердцах моих палачей, жалость и сострадание, не верилось совершенно. Они и слов то таких, наверно, не знают. Тогда почему? Нет, я, конечно, совсем, не против. Обеими руками, за! Вот только с этих уродов станется, что-нибудь пострашней для меня придумать. Такое, что и мешок со змеями детской забавой покажется. Ну не отпустить же они меня надумали? Обступили со всех сторон. Волками смотрят. Особенно Юнус. Вон напрягся весь, словно кобра перед броском, саблю выхватил и, мешочек, дымящийся на шее, побелевшими пальцами сжимает. Это с кем он воевать то собрался? Со мной? Так это даже не смешно!

– Юнус!

Если и было у Юнуса намерение меня убить, то оклик Улугбы заставил его передумать. Кочевник, поколебавшись, со скрежетом согнал саблю в ножны и, выпустив мешочек, презрительно сплюнул в мою сторону. На землю посыпалась труха из пепла и почерневших косточек. Юнус, раздражённо сдёрнул сгоревший амулет с шеи и, бросив злой взгляд на меня, втоптал его в грязь. Подошёл шаман. Я, загребая руками липкую грязь, поднялся, поёживаясь в мокрой одежде. То, что именно этот старик решит, сейчас, мою судьбу, сомнений у меня не было. Вон как вся эта орава убийц и насильников почтительно головы склонила. Даже Улугба, подошедший следом, замер чуть сзади, ожидая, что старикашка скажет.

Старый шаман не спешил. Довольно долго он просто стоял, буквально буравя меня своим тяжёлым, давящим взглядом. На фоне этого мощного, да что там, грозного старика, обступившие меня кочевники стали чем-то незначительным, отсеиваемым сознанием, на второй план.

– Ты был в пустоши, – утвердительно заявил шаман.

– Бббыл, – буквально выдавил я из себя в ответ.

И вновь гляделки, на фоне замерших, восковыми столбами, фигур. Вернее глядел на меня шаман. Я же просто стоял, не в силах отвести взгляд с двух наполненных бездной зрачков. В эти, сроднившиеся с вечностью мгновенья, я отлично понимал, что чувствует кролик, заглядывая в глаза подползающего удава. Паршиво он себя чувствует. Паскудно, прямо скажем. Наконец, что-то решив для себя, старик повернулся к замершему рядом Улугбе, коротко приказав, на непонятном для меня языке. Тот лишь повёл бровями и два степняка, поспешно рванувшись к пленникам, через минуту, буквально приволокли трясущегося старосту.

– Когда это побелеет, червь? – Старик, вперив в Антипа тяжёлый взгляд, ткнул пальцем в мою стигму.

– Дык это, – затрясся староста ещё сильнее. – Отец-послушник уже два дня как в Вилич въехать должон. Так, значитса, сегодня к вечеру стигма цвет сменить и должна. Мы уже на завтра и обоз сбирать хотели.

Шаман, услышав ответ старосты, мрачновато улыбнулся и вновь повернулся ко мне. Только взглядом больше сверлить не стал и то, слава богу.

– Я хотел тебя отпустить, – голос старика стал неожиданно доброжелательным, чем, похоже, вогнал в дрожь не только меня, но и своих соплеменников. – Вот только зачем? До города три дня пути. Даже если тебя не схватят, то всё равно не успеешь.

– Ну, так я придумаю что-нибудь, – нервно облизал я губы, лихорадочно соображая. Как бы опять в яму не сунули, если отпускать передумают. При воспоминании о только что, каким-то чудом избегнутой жуткой смерти, меня всего перекорёжило.

– А что тут думать? – Усмехнулся старик, для которого не остались незамеченными мои телодвижения. – Я знаю путь, по которому ты можешь успеть к сроку.

– Какой путь? – Не понял я, молясь лишь о том, чтобы меня отпустили. Чёрт с ней, со школой. Пусть уж лучше отцы-вершители меня в запретный город пошлют. После мешка со змеями, мне ничего уже не страшно.

– Через запретный город, – огорошил меня, между тем, шаман.

Господи! Он что, мысли мои читает?!

– В смысле? – Не понял я.

– Дорога в Вилич кружная. Вокруг леса она петлю делает. – Шаман был само терпение. – Потому, что по прямой лежит запретный город. Вот и приходится людишкам в обход ходить. Тебе же всё равно терять уже нечего. – Заглянул старик мне в глаза. – Ты и так в него попадёшь, если к сроку в Вилич не успеешь.

– Так через него вроде пройти невозможно, – опешил я.

– Невозможно, – согласился со мной старик. – Но я тебе помогу.

Взмах кинжала и Антип, захлебываясь кровью, зажимает руками вспоротое горло. Шаман, хищно оскалившись, потянул из-за пояса свою палку.

Глава 8

Город появился внезапно, сразу, без каких-либо намёков на то, что я к нему приближаюсь. Вот только что я, чертыхаясь, с трудом продирался сквозь колючую стену кустарника, как вдруг упрямые ветки перестали цепляться за многострадальные остатки одежды, и я, буквально носом, упёрся в высокую каменную стену, сплошь поросшую мелким кустарником и травой. Собственно говоря, даже не в стену. Этот изрезанный трещинами каменный массив, со своими бесчисленными выступами, нишами, сколами и уступами, скорей уж напоминал рукотворные горы. Словно кто-то неимоверно могучий нашвырял беспорядочно каменные глыбы в одну кучу и, как попало, скрепил между собой. И эти горы, соперничая своими пиками с верхушками деревьев, пологостью похвалиться, не могли.

– Ну вот. Срезал на свою голову, – вытер я пот со лба. – Вот и учи после этого геометрию.

На мгновение задумался, а что это такое – геометрия? И тут же, с досадой сплюнув, потряс головой. Нашёл время! С памятью своей позже разбираться буду. Если только это позже у меня будет, что в свете открывающихся перспектив очень сомнительно. Вон солнце уже к зениту поднялось, а мне тут ещё альпинизмом заниматься неизвестно сколько!

К своему удивлению поднялся, на вершину каменной стены, я довольно легко. Выступов на руинах вполне хватало и крошится, несмотря на свой почтенный возраст, они не спешили. Да и кустарник, несмотря на ненадёжную опору, держался на удивление крепко. Изодрался, правда, весь. Ну, тут уж как говорится – снявши голову, по волосам не плачут. Огляделся и озадаченно присел. Подумать было над чем.

Нет, дальше таких завалов больше не было. Больше того, скажу. Дома, насколько я мог видеть, в основном устояли. Досталось им, конечно, прилично: частично разрушенные, с вздыбленными или проломанными крышами, потрескавшимися завалившимися стенами, они мрачно чернели пустыми глазницами окон и покорёженными проёмами дверей. Местами, стены отсутствовали вовсе, открывая взору всю ту же безрадостную картину тотального разрушения: оплавленные до черноты стены, полуразрушенные, торчащие каменными уступами лестницы, стёртые в порошок перегородки. Но всё же это были дома, а не груды беспорядочных камней. И между ними тянулась довольно широкая дорога. Пусть местами заваленная остатками тех же домов, раздолбанная оплавленными ямами, но дорога! Причём, тянулась она как раз туда, куда мне и нужно было – навстречу уже начавшему клонится к закату солнцу. Иди, да радуйся!

Вот только радоваться, как раз, почему то и не хотелось. Как и спускаться вниз, собственно говоря. Что-то нехорошее было там, неправильное. Вот, вроде, ничего подозрительного нет. Безмолвие полное, даже ветерок не гуляет, а сердце караул кричит и дрожит, как испуганный кролик. И вдруг, я понял, что был не так. Как раз эта тишина. Такая, как будто вымерло всё. Она то и не вписывалась в привычную картину. Вот только что по лесу брёл. Так там жило всё. Шелест листьев, скрип деревьев, щебетание птиц, наконец. Да мало ли звуков в лесу? Вот он рядом. Макушки совсем недалеко от меня качаются. Кажется, руку протяни – достанешь. А звуков никаких не слышно. Словно я оглох, внезапно. Я сделал пару шагов обратно, к внешнему краю стены и какофония звуков буквально захлестнула, наполнив душу непонятной радостью. По лицу ласково потрепал свежий тёплый ветерок. Я непроизвольно расправил плечи, словно только что сбросил с них тяжкий груз. Оглянулся назад, в сторону города. Не хочу я туда. Совсем не хочу. Аж с души воротит. Может всё же обойти? Какое-то время я упорно боролся с навязчивой мыслью, буквально переламывая себя. Ну, нет у меня выбора! Дорога в обход тоже приведёт меня сюда, вот только сзади, уже, отцы – вершители стоять будут!

Спуск много времени не занял. И вот я, уже стою, прислонившись к импровизированной стене и, до боли в пальцах, судорожно сжимая, подаренный шаманом нож, вглядываюсь в открывшуюся передо мной картину. Мне было страшно. Господи, да мне наверно никогда в жизни не было так страшно, как сейчас! Дорога, довольно широкая, выложенная аккуратными кубиками белого кирпича, плотно подогнанными друг к другу. Она…. была абсолютно чиста! Часть домов была превращена, неведомой силой, буквально в руины, раскатавшей их в труху и разбросав камни во все стороны. Но ни один, даже самый мелкий камешек, не пересёк невидимой черты, обозначавшей обочину дороги. Да что там камни! На ней даже пыли не было! Словно её только что протёрли большой влажной тряпкой, как линолеум в доме. От многочисленных завалов и рытвин, хорошо рассмотренных мною сверху, не осталось и следа.

– Это кто же тут так расстарался то, а? – Растерянно поинтересовался я. – Ишь, гостеприимный какой!

И тут же поёжился. Мой голос, на фоне абсолютной, мёртвой тишины, прозвучал как-то неестественно, даже жутковато.

Я уж лучше помолчу пока! Всё равно интересного собеседника мне здесь не найти!

Посмотрел наверх и поёжился ещё раз. Ну вот, только что, на почти безоблачном небе, ярко светило солнце! Ну не могли эти свинцовые, тёмно-синие тучи, низко нависшим над головой плотным покрывалом, затянувшим всё небо, так быстро из-за горизонта набежать! Что за место такое, мерзопакостное?!

Наконец, я заставил себя отлепиться от стены. Если местный дворник и ждёт меня где-то впереди, то с этим я уже поделать ничего не могу. Постараюсь повнимательнее быть, да не шуметь по возможности – глядишь и проскочу. Мелькнула мысль сойти с дороги и пойти возле домов, но, после небольшого размышления была отвергнута. Неизвестно ещё, кто в этих развалинах прятаться может. Выскочит из окна какой-нибудь клыкасто-шипастый, и оглянуться не успеешь, как тебя на обед пригласят. По дороге хоть какой-то шанс есть убежать, да и завалов возле зданий много, замучаюсь перебираться. И устану и время, опять же, потеряю.

Приняв решение, я, стиснув зубы, быстро зашагал по дороге, затравленно оглядываясь по сторонам и, порою, почти, срываясь на бег. Воображение работало на полную катушку. За каждой насыпью скрывался зверь, в тёмных проёмах домов притаились жуткие монстры, сзади заносил щупальца для удара, кто-то невидимый и жутко страшный. Несколько раз я оглядывался, резко крутанувшись на месте и, с нарастающей паникой, крутил головой во все стороны, пытаясь уловить хотя бы тень движения. Но время шло, а нападать, по прежнему, никто не спешил. И я постепенно начал успокаиваться.

Кто знает? Может, тут и нет никого? Просто мёртвый город, разрушенный, бог знает сколько веков назад. Крестьяне сюда не суются – боятся! Вся информация только со слов жрецов. Так эти жучары и наврать могли! Гребут отсюда кристаллы, почём зря, а населению ужасы разные рассказывают. Ну что бы под ногами не путались и монополию не подрывали. Вон шаман, об этом точно что-то знает! Какой смысл ему меня на верную смерть посылать? Проще было на месте грохнуть. Понять бы ещё, чего этот колдун степной вдруг таким добреньким стал? Ну, прямо, местная мать Тереза! Казнь остановил, подлечил, охранный амулет на шею повесил, даже до самого леса своих головорезов проводить заставил! В чём его интерес? Антипа опять же убил, зачем то! Нет. Мне эту сволочь, совсем не жаль. Меня бы кто пожалел! Но в чём смысл? Неужели опять всё в пустошь упирается? Я озадаченно почесал голову, продолжая внимательно оглядываться по сторонам. А если предположить, что шаман как-то узнал, о том, что я не из этого мира? К иномерянам здесь, похоже, все не ровно дышат! Вон Вимс как возбудился! Сразу Ставру горло перерезал! Возможную утечку информации устранил. Так может, и Антип слишком много знал? Я в досаде закусил губу. Гонда наверняка догадался, кто я такой! Уже в первый день допытываться стал! А потом, за мной понаблюдать, у него времени хватило. Мог он об этом Антипу рассказать? Вполне! Дороже стоит изгой из иного мира! Наверняка дороже! А эта сволочь своей выгоды не упустит! Ладно. Предположим, за что Антипа убили, понятно. Не по зубам кусок ухватить решил. В запретный город то меня, зачем было отправлять? И что им всем от меня нужно?!

Что заставило меня, в этот момент, остановится, я уже и сам не знаю. Видимо краем глаза отметил лёгкое дрожание воздуха впереди и мозг, даже ещё не проанализировав, что это такое, дал соответствующую команду. Я замер, увидев, что, буквально в метре от меня, воздух еле уловимо дрожит, словно по нему мелкая рябь пробегает. Как вода в луже, которую еле коснулся, нежным дуновением, лёгкий ветерок. Коснулся, ушёл в сторону и, через несколько мгновений, вернувшись, вновь ласково пощекотал по, успокоившейся было, поверхности. Я огляделся. Хоть воздушная рябь и выглядела довольно безобидно, проверять, что собственно это такое, на собственной шкуре, не хотелось. Слева, надо мной, возвышалась огромная груда из камня, щебня и вывороченных деревьев. Карабкаться через эти дебри было довольно небезопасно. Справа нависала огромная, почти уцелевшая, каменная арка, ведущая в полуразрушенный дом с резными барельефами на стенах. Видать не бедные здесь люди жили, совсем не бедные. Я призадумался, застыв в нерешительности. Идти через арку, совсем, не хотелось. Воображение опять начало рисовать жутких монстров, застывших в ожидании, за каждым углом. Но и альтернативы я тоже не видел. На завал мне не залезть. Там недолго и шею себе свернуть, а в эту странную рябь я и под угрозой расстрела не пойду. Кто его знает, что в ней? Может и не опасна она, совсем. Так, новое природное явление. Ну, вроде, северного сияния. Вот только проверять это, на своей шкуре, я не хочу. Можно, конечно, было попробовать, вернутся назад и поискать другой путь. Встречалось мне по дороге пара перекрёстков. Да только кто даст гарантию, что там будем лучше? Да и время поджимает. Если не успею до того, как баллот побелеет, в Вилич прийти, весь этот забег будет абсолютно бесполезен.

– Да хватит себя накручивать! Нет там никого! Тут бог знает сколько веков, как вымерло всё!

Если я пытался придать себе этими словами хоть капельку уверенности, то получилось плохо. Совсем не получилось, откровенно говоря. Мой голос в этом городе абсолютного безмолвия прозвучал тихо, как-то неуверенно, я бы даже сказал, жалко. Вот ведь! Только страшней стало! Так я тут до старосты проторчу!

Упрямо мотнув головой, я осторожно двинулся в сторону арки. Сердце испуганным кроликом билось в груди, глаза лихорадочно обшаривали всё вокруг, в тщётной попытке обнаружить хотя бы намёк на какое-то движение. Медленно проскользнув, под широким каменным сводом, я очутился во внутреннем дворике, очевидно, когда-то бывшим сквером. Здесь тоже сохранились остатки деревьев, раскинувших свои жуткие, сильно обугленные ветки-кочерыжки в разные стороны. Почему они, за сотни лет, после окончания войны, не рассыпались в труху, оставалось загадкой. Посреди этого кладбища застывших деревяшек, расположился почти не пострадавший фонтан, ромбовидной формы. Ограждение, выполненное в виде раскрывшихся наружу лепестков, было сделано из странного, почти сверкающего своей белизной материала, ничуть не затронутого временем. В центре расположилась статуя невиданного мною ранее, животного, с телом кошки и рыбьей головой, запрокинутой вверх. Сквозь оскаленную пасть, и должен был, очевидно, бить фонтан, наполняя сооружение водой. Воды разумеется не было, но я не мог не обратить внимания, что дно фонтана выполненное из того же белого материала, было абсолютно чистым, без единой соринки. И это притом, что вокруг царил жуткий бардак и запустение. Даже пылинки не было, как и на центральной дороге, что осталась позади. И тут дворник постарался? Трудолюбивый какой! Я присел и осторожно пощупал ограду рукой. Белое ограждение было тёплым и мягким на ощупь, словно обивка дивана, хотя на вид смотрелось твёрдым как камень.

– Мистика, какая то, – прохрипел я, очумело качая головой и пятясь подальше от странного сооружения. Ну, его. От всего странного лучше держаться подальше, целее буду.

Я огляделся. Вокруг сквера или что бы там это не было, со всех сторон нависали стены здания, представлявшего собой, таким образом, вытянутое, неправильной формы кольцо. Сзади чернел зев пройденной мной арки. В возвращении я смысла не видел и продолжил осмотр. В здание вело четыре входа, по одному с каждой стороны, но туда мне точно не надо. И время на осмотр потеряю, и приключений на свою ж…. голову запросто найти могу. А вот расположившаяся напротив пройденной мною арки, её сестра-близнец, очевидно ведущая на параллельную, улицу – самое то. Туда-то я и вышел…

Уже на выходе мне в глаза неожиданно ударил яркий свет, заставив непроизвольно зажмуриться. По ушам, привыкшим уже к тишине, ударила целая гамма звуков, чуть не взорвав барабанные перепонки. Мир, до этого унылый и однообразный, буквально нахлынул на мои органы чувств, вводя в информационный ступор. С трудом разлепив глаза, я на некоторое время остолбенел, пытаясь осмыслить открывшуюся передо мной картину.

Вокруг царило деловитое оживление. Грузчики, пыхтя, волокли довольно тяжёлые ящики, сдабривая этот процесс выразительными матюками, какой-то мужчина, в матовых очках, настраивал аппаратуру, рядом несколько мужиков, снимая рубашки и брюки, не спеша, переодевались в крестьянскую одежду, возле них вертелось пара степняков, размахивая низменными плётками. И камеры, камеры, камеры. Вдруг вся эта толпа народа замерла, разом прекратив, своё броуновское движение и уставилась на меня. Немая сцена продлилась довольно долго, хотя это долго, могло занять всего несколько мгновений. В таких случаях восприятие течения времени, всегда искажается.