Текст книги "Портрет в коричневых тонах (ЛП)"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Матиас Родригес де Санта Круз выиграл пари без особого усердия, однако ещё в пути его подвёл собственный цинизм, и, абсолютно не желая, сам же попал в ситуацию, которой больше всего боялся в этом мире. Молодой человек оказался впутанным в любовную связь. Он так и не влюбился в красавицу Линн Соммерс, хотя и безусловная любовь и невинность, что девушка тому отдала, в конце концов, возбудили его. Молодая особа устроилась на руках юноши, полностью доверяя, и намеревалась сделать то, о чём её просили, совершенно не беря в голову цели этого человека, равно как и не думая о последствиях. Матиас учитывал свою абсолютную власть над юной девицей, почувствовав ту сразу, как только увидел обнажённым свой объект любви у себя на чердаке. Покрасневшая от смущения, закрывавшая руками лобок и груди, прелестное создание находилась в центре круга, образованного его же дружками, которые делали вид, что фотографируют её, не скрывая своего возбуждения настоящих животных во время течки, что и безжалостно вызывала в них случившаяся здесь же злая шутка. Очертания тела Линн никак не напоминали песочные часы, столь модную форму женских обводов в ту пору, не обладала девушка ни бёдрами, ни пышными грудями, отделёнными друг от друга невозможно тонкой талией. Напротив, юная особа была худой и кривой, с длинными ногами и округлыми, с тёмными сосками, грудями, кожей цвета летних фруктов и гривой чёрных и гладких волос, ниспадающих до середины спины. Матиас восхищался ей как очередным из многих произведений искусства, которые собирал годами. Юная особа казалась мужчине превосходной, и всё же с удовлетворением подтвердил, что его лично такая нисколько не привлекает. Молодой человек вовсе не думал о девушке и общался с той, потому что хотелось заигрывать перед своими друзьями, и только ради удовлетворения собственной жестокости указал модели на то, чтобы как можно скорее убрала руки. Линн посмотрела на него считанные секунды, а затем медленно подчинилась, не скрывая бежавших по щекам слёз стыда. Послышался отчаянный плач, и среди людей в комнате тут же воцарилась ледяная тишина; импровизированная публика отвела взгляд и застыла на месте с фотоаппаратами наготове, несколько растерявшись и не зная, что делать какой-то промежуток времени, всем показавшийся чуть ли не нескончаемым. Тогда Матиас, пожалуй, покраснев впервые в жизни, взял пальто и накрыл им Линн, заключая в свои объятия. «Уходите! Всё закончилось», – приказал мужчина собравшимся гостям, которые, охваченные смущением, сами уже было начали покидать помещение один за другим.

Оставшись наедине с девушкой, Матиас посадил её на колени и покачивал точно ребёнка, мысленно прося прощение, будучи не способным облечь его в слова, пока прелестное создание, ничего не говоря, всё плакала и плакала. В конце концов, молодой человек отвёл бедняжку за ширму, прямо в кровать, и улёгся с ней рядом, по-братски обнимая, гладя по голове и целуя в лоб, сам до глубины души потрясённый неизведанным дотоле чувством и ощущением некоего всемогущества, которое даже не знал, как и назвать. Мужчина вовсе не желал обладать этим существом, а лишь хотел защитить и вернуть той её прежнюю невинность, однако невозможная нежность кожи Линн, копна её живых волос целиком окутали его, а исходящий от всего тела яблочный аромат окончательно снёс голову. Юное создание, будучи вполне созревшей, полностью вручила себя этому молодому человеку, открылась на прикосновение его рук, чем удалось удивить Матиаса. В свою очередь, мужчина, не зная как, но всё же вскоре понял, что жадно изучает девушку, целуя ту с особым душевным волнением, испытывать которое прежде не удавалось ни с одной женщиной. И получал неподдельное удовольствие от того, что засовывал язык и в рот, и в уши, да и вообще бродил им, где только ни пожелает. Всячески подавлял её и вовлекал в пучину безудержной страсти, то и дело безжалостно усаживаясь сверху, ослеплённый и необузданный, пока сам, будучи в недрах девичьей плоти, не кончил сокрушительным оргазмом. Так, спустя краткий миг оба очутились в совершенно другом измерении, беззащитные и обнажённые телом и душой. Матиасу удалось глубоко прочувствовать близкие отношения, которые до сих пор то и дело ускользали, не давая понять, существуют ли вообще. Таким способом мужчина перешёл последнюю границу и оказался в совершенно другом месте, начисто лишённый воли. Любовных пар – мужчин и женщин – в его жизни хватало, то есть было о ком вспомнить совершенно к месту. Однако сам ещё ни разу не терял ни контроля, ни иронии, а также сохранял дистанцию и не утрачивал представление о своей собственной неприкосновенной индивидуальности, чтобы более или менее походить на человеческое существо вообще. В определённой степени в этом объятье оставил свою невинность и он. Это путешествие продлилось считанные минуты, почти что мгновение, которого всё же оказалось достаточно, чтобы сильно запугать молодого человека, не замедлившего вернуться в своё истощённое тело и быстро спрятаться за непроницаемую стену привычного сарказма. Когда Линн открыла глаза, рядом лежал далеко не тот же самый человек, с которым она только что занималась любовью; на самом деле он был прежним, но узнать об этом девушка так и не смогла ввиду недостатка жизненного опыта. Страдающая, испачкавшись кровью, однако ж, счастливая, молодая особа освободилась от миража обманчивой любви. Матиас же, тем временем, не выпускал из объятий тело девушки, душа которой бродила уже где-то далеко. В такой позе и пребывали эти двое, пока свет в окне полностью не исчез, тем самым дав ей понять, что пришла пора возвращаться в родные пенаты. Матиас помог одеться прелестной особе и проводил ту вплоть до окрестностей знаменитого чайного салона. «Ты меня жди, завтра я приду в тот же час», – только и прошептала она на прощание. Северо дель Валье так ничего и не узнал о случившемся в настоящий день, равно как и о последовавших за этим событиях и пребывал в полном неведении и три месяца спустя. В апреле 1879 года Чили объявила войну своим соседям – Перу и Боливии – ввиду земельного вопроса. Также она подогревалась кичливостью народа этих стран, которые среди прочего боролись и за селитру. Разразилась настоящая Тихоокеанская война. Когда новость дошла до Сан-Франциско, Северо появился на глаза дяди и тёти, объявив, что отправляется воевать.

– Разве мы не договаривались, что никогда впредь и ноги твоей не будет в какой-либо казарме? – напомнила ему тётя Паулина.

– Это совсем другое, моя родина в опасности.

– Ты же штатский.

– Я сержант запаса, – объяснил он.

– Да ведь война закончится раньше, чем тебе удастся добраться до Чили. Посмотрим, что скажет пресса, и как именно отреагируют члены твоей семьи. Всё же не стоит действовать необдуманно, – посоветовала тётя.

– Это мой долг, – возразил Северо, думая о своём деде, старейшем Августине дель Валье, который умер сравнительно недавно, уменьшившись до размера шимпанзе, однако ж, с непоколебимо дурным характером.

– Совсем наоборот: твой долг – быть здесь, со мной. Война только способствует бизнесу. Вот подходящий момент для того, чтобы заняться спекуляцией сахара, – возразила Паулина.

– Сахара?

– Ни одна из участвующих в конфликте трёх стран его не производит, а чем хуже времена, тем народу больше хочется чего-то вкусного, – убедительно сказала Паулина.

– Откуда ты знаешь, тётя?

– Из собственного опыта, мой мальчик.

Северо отправился паковать чемоданы, хотя в ближайшем будущем и не было корабля, отправлявшегося на юг, который, в общем-то, себе и планировал молодой человек. Он шёл туда лишь в конце октября. Этим же вечером тётя объявила, что они должны будут принять некоего странного гостя, теперь же остаётся ждать его появления. Ведь на данный момент муж где-то путешествует, а в этом деле, возможно, потребуются разумные советы адвоката. В семь часов вечера Вильямс с надменным видом, к которому прибегал, когда был вынужден оказывать какие-то услуги людям более низкого общественного положения, настойчиво попросил войти некоего высокого седоволосого китайца, одетого в строгий чёрный костюм. Его сопровождала молодо выглядящая бабёнка, лишённая изюминки, по крайней мере, внешне, хотя столь же высокомерная, как и сам Вильямс. Тао Чьен и Элиза Соммерс очутились в зале с хищными зверями – именно так называли помещение, где повсюду находились львы, слоны и другие африканские животные, которые наблюдали за ними из своих золочённых, развешанных по стенам, рам. Паулина часто виделась с Элизой в кондитерской, однако ж, принадлежащие разным мирам, они никогда не встречались где-то ещё. Также хозяйка дома не знала и этого небожителя, который, судя по манере держать женщину за руку, был её мужем либо же возлюбленным. Паулина чувствовала себя нелепо в собственном особняке с сорока пятью комнатами, одетая в чёрный атлас и покрытая бриллиантами, оказавшись перед этой скромной парой, простодушно приветствующей её, хотя и сохранявшей дистанцию. Дама обратила внимание на сына, принявшего гостей в некотором смущении, лёгким кивком головы и не протягивая им руки, всё время находящимся отдельно от группы позади письменного стола палисандрового дерева, где тот был явно увлечён чистотою курительной трубки. Со своей стороны Северо дель Валье угадал, не мучаясь сомнениями, причину присутствия в его доме родителей Линн Соммерс и сразу захотел оказаться оттуда как можно дальше, за тысячу лье. Заинтересованная и постоянно настороже, Паулина, не теряя времени, предложила гостям чего-нибудь выпить, а Вильямсу сделала жест, чтобы тот удалился и закрыл за собой двери. «Что я могу для вас сделать?» – спросила она. И лишь после этого вопроса Тао Чьен пустился, нисколько не раздражаясь, в объяснения, что, мол, его дочь Линн теперь беременна и что виновник подобного оскорбления ни кто иной, как Матиас, поэтому они с Элизой ждут единственно возможную в этой ситуации компенсацию. Это, пожалуй, был первый раз в жизни влиятельной сеньоры дель Валье, когда женщина потеряла дар речи. Дама так и не встала со стула, оставшись сидеть с открытым ртом, точно бесчувственный кит, и когда, в конце концов, прорезался голос, то наружу вырвался звук, похожий на кряканье.

– Мама, у меня и не должно быть ничего общего с этими людьми. Я их не знаю и, более того, не имею понятия о том, что произошло, – сказал Матиас, по-прежнему находясь позади письменного стола палисандрового дерева, держа в руке свою высеченную из слоновой кости трубку.

– Линн рассказала нам всё, – вставая, перебила его Элиза прерывистым голосом и без единой слезинки.

– Если деньги и есть то, что вы хотите… – начал было говорить Матиас, но тут же умолк, почувствовав на себе свирепый взгляд матери.

– Я просто молю вас о прощении, – сказала женщина, обращаясь к Тао Чьену и Элизе Соммерс. – Мой сын удивлён не меньше меня. Я уверена, что мы можем уладить ситуацию и не выходя за рамки приличий, впрочем, как то и положено…

– Линн, конечно же, желает выйти замуж. И сказала нам, что вы любите друг друга, – произнёс Тао Чьен также стоя и обращаясь к Матиасу, который ответил лишь кратким взрывом смеха, прозвучавшим точно собачий лай.

– Вы кажетесь людьми уважаемыми, – сказал Матиас. – Однако, ваша дочь совсем не такова, и это может доказать кто угодно из моих друзей. Я не знаю, который из них в ответе за ваше несчастье, но я здесь уж точно ни при чём.

Элиза Соммерс совершенно утратила цвет лица, вместо чего появились гипсовая бледность и дрожь во всём теле, чуть ли не вынудившая женщину упасть. Тао Чьен крепко взял супругу за руку и, поддерживая, точно инвалида, провёл её до двери. Северо дель Валье думал, что умрёт от печали и стыда, как если бы он один был виноват в случившемся. Он продвинулся вперёд, давая дорогу, и сопроводил их до самого выхода, где пару уже ждал нанятый экипаж. Что-то сказать им так и не пришло в голову молодому человеку. Когда мужчина вернулся в гостиную, то ему удалось услышать только конец беседы.

– Я не намерена терпеть, чтобы внебрачные дети, да ещё и моей крови, были разбросаны где-то там! – кричала Паулина.

– Определи, наконец, кому ты больше доверяешь, мать. Кому больше поверят, твоему собственному сыну или же какой-то кондитерше с непонятным китайцем? – возразил Матиас, уходя и громко хлопнув дверью.

Этим вечером Северо дель Валье столкнулся с Матиасом. Он обладал достаточной информацией, чтобы излагать факты, и всячески старался разоружить своего двоюродного брата, прибегая к упорному допросу, который, однако, оказался совершенно бесполезным, потому как этот человек сразу всё выболтал. Он чувствовал себя попавшим в нелепую ситуацию, за которую, как сказал сам, совершенно не отвечал. Это Линн Соммерс преследовала его и вручила себя чуть ли не на блюдечке; соблазнить девушку у него не было даже и в мыслях, а пари оказалось не чем иным, как простым хвастовством. Вот уже два месяца пытался расстаться с юной особой, да так, чтобы не расстроить бедняжку; ведь постоянно боялся совершить какую-нибудь глупость, потому что девушка была одной из тех молодых истеричек, способных ради любви броситься в море – вот как сложившуюся ситуацию объяснил мужчина. Но в то же время допускал, что Линн была почти что ребёнком. Ведь, в конце-то концов, на его руках оказалась девственница, голову которой занимали сплошные слащавые стихотворения, и напрочь отсутствовала какая-либо информация насчёт половых различий между мужчиной и женщиной, и кто никогда не говорила с ним о любви, и тем более не касалась темы брака. С девушками, как она, вечно возникали осложнения, – прибавил тот к уже сказанному; вот поэтому и приходилось избегать их, точно чумы. И никогда даже не представлял себе, что краткая встреча с Линн обернётся для неё же такими последствиями. Как стало известно, эти двое были вместе лишь считанные разы, после которых ей советовали всё же обязательно тщательно мыться с уксусом и горчицей, а иначе как бы он ещё узнал, что, на самом-то деле, девушка попалась на удивление детородная. В любом случае, мужчина был готов взять на себя все, связанные с ребёнком, расходы – денег тому считать ещё не приходилось. И всё же он и не думал давать кому-либо свою фамилию, потому что так и не появилось каких-либо доказательств, что, мол, ребёнок был именно его. «Я не женюсь ни теперь, ни когда-то ещё, Северо. Ты знаешь кого-то с меньшими буржуазными склонностями, нежели те, что видишь во мне?» – подвёл итог этой ситуации мужчина.

Неделю спустя Северо дель Валье появился в клинике Тао Чьена после того, как долго и безрезультатно обдумывал непристойное задание, которое поручил ему двоюродный брат. Чжун и только что закончил работать с последним на сегодняшний день пациентом, почему и пригласил того в расположенный на первом этаже небольшой зал ожидания, где и принял гостя с глазу на глаз. Он выслушал предложение Северо, не проявив ни единой эмоции.

– Линн не нуждается в деньгах, для того у неё пока есть родители, – сказал он, не отражая на своём лице какой-либо эмоции. – В любом случае я признателен за вашу заботу, сеньор дель Валье.

– А как поживает сеньорита Соммерс? – спросил Северо, пристыженный достоинством собеседника.

– Моя дочь всё ещё думает, что здесь какое-то недоразумение. Она полностью уверена, что в скором времени сеньор Родригес де Санта Круз придёт к ней с предложением заключить брак и не из чувства долга, а по любви.

– Сеньор Чьен, я не знаю, что отдал бы ради изменения уже сложившихся обстоятельств. Однако правда заключается в том, что у моего двоюродного брата неважное здоровье, он не может жениться. О чём я бесконечно сожалею… – прошептал Северо дель Валье.

– Мы сожалеем об этом пуще вас. Для вашего двоюродного брата Линн была лишь развлечением, тогда как он для молодой девушки – вся её жизнь, – тактично произнёс Тао Чьен.

– Мне бы хотелось объясниться с вашей дочерью, сеньор Чьен. Пожалуйста, можно мне её повидать?

– Я должен спросить Линн. На данный момент она не желает никого видеть, хотя, если дочь изменит своё мнение, мы дадим вам об этом знать, – возразил чжун и, сопровождая гостя до двери.

Северо дель Валье ждал недели три, не зная о Линн практически ничего до тех пор, пока сам не смог более сдерживать не дающее покоя нетерпение и не пошёл в чайный салон умолять Элизу Соммерс, чтобы та разрешила ему поговорить со своей дочерью. Молодой человек ожидал напасть на непроницаемое сопротивление, однако ж, женщина, окутанная с ног до головы ароматом сахара и ванили, приняла его с тем же самым хладнокровием, которого, по правде сказать, Тао Чьен и ожидал. Поначалу Элиза винила в случившемся лишь себя: мол, тогда зазевалась и совершенно не была способна защитить дочь, в результате чего полностью загубила её жизнь. Женщина плакала в объятиях мужа, пока тот не напомнил любимой, что в шестнадцать лет сама же пострадала от похожего переживания: та же чрезмерная любовь, окончившаяся отказом возлюбленного, беременностью и ужасом; нынешняя ситуация отличалась лишь тем, что Линн была не одна и не вынуждена бежать из своего дома и пересекать полмира в трюме судна в компании некоего недостойного мужчины, как то сделала она сама. Линн прибегла к помощи своих родителей, а тем, в свою очередь, крупно повезло, что нашлась-таки возможность ей помочь, – вот что сказал Тао Чьен. В Китае либо в Чили их дочь потерялась бы окончательно, общество ни за что бы её не простило; в Калифорнии же, начисто лишённой традиций земле, до сих пор находится пространство для кого угодно. Чжун и собрал свою небольшую семью и объяснил всем, что ребёнок – настоящий подарок небес, поэтому его нужно ждать с радостью, а вот слёзы лишь ухудшат карму, нанесут вред малышке даже в утробе матери и, более того, послужат предпосылкой к шаткому положению в дальнейшей жизни. Этот малыш или же малышка станет поистине желанным дитём; ведь родного дядю Лаки да и меня самого, так сказать, дедушку, вполне можно считать достойной заменой отсутствующего отца. А что касается неудавшейся любви Линн – об этом они подумают несколько позже, – заявил он. Мужчина казался столь вдохновлённым тем событием, что в ближайшем будущем станет дедом, что Элиза даже устыдилась своих несколько лицемерных соображений, вытерла слёзы и решила больше не препираться. Если для Тао Чьена жалость к дочери была гораздо выше чести семьи, значит, и ей следует поддерживать в этом мужа, решила для себя женщина. Основным своим долгом она считала всячески защищать Линн; остальное же было менее существенным. И в этот день Элиза так всё и высказала Северо дель Валье в чайном салоне. Сама же по-прежнему никак не понимала того, почему чилиец продолжает настаивать на разговоре с её дочерью, однако тот удачно напал на милостивое расположение матери и, в конечном счёте, молодая девушка согласилась его увидеть. Мужчину Линн едва помнила, но, тем не менее, приняла гостя, надеясь, что человек пришёл к ней, будучи посланцем Матиаса.

В последующие месяцы визиты Северо дель Валье в семью Чьен стали в некотором роде традицией. Он приезжал под вечер, после своего рабочего дня, оставлял коня привязанным к двери и появлялся в доме со шляпой в одной руке и каким-нибудь подарком в другой – вот таким способом постепенно и заполнялась комната Линн игрушками и детской одеждой. Тао Чьен научил молодого человека играть в маджонг, и с Элизой и Линн, то есть все вчетвером, они проводили долгие часы, передвигая с места на место красивые фигуры из слоновой кости. Лаки не принимал в этом участия, потому как игра без ставок казалась ему потерей времени. Тао Чьен, напротив, играл исключительно в лоне семьи, ведь ещё в молодые годы зарёкся делать это за деньги и был уверен, что стоит лишь нарушить данное обещание, с ним не замедлит случиться какое-нибудь несчастье. И так привыкла семья Чьен к присутствию Северо, что когда гость запаздывал, то все невольно сверяли часы, неизменно чувствуя неловкое смущение. Элиза Соммерс с выгодой использовала эти посещения, чтобы попрактиковаться с ним в кастильском языке и повспоминать о Чили, этой далёкой теперь стране, куда женщина не ездила уже более тридцати лет, однако всё ещё считала её своей родиной.

Они вместе обсуждали подробности войны и политические изменения: после нескольких десятилетий правления консерваторов, победу, однако, праздновали либералы; борьбу же за подчинение им власти духовенства и утверждение реформ разделяла в то время каждая чилийская семья. Большинство мужчин, бывших, в основном, католиками, всячески стремилось усовершенствовать страну, тогда как женщины, куда более религиозные, ополчились против собственных родителей и супругов, выступая в защиту церкви. Судя по объяснениям Нивеи в её же письмах, каким бы самым либеральным ни было правительство, судьба бедных практически не менялась, а ещё она добавляла, что, как и во все времена, вожжи власти по-прежнему находились в руках женщин высшего класса и духовенства. Отделение церкви от государства было, вне всяких сомнений, большим шагом вперёд, – писала молодая девушка за спиной могущественного клана дель Валье, кто совершенно не выносил подобного рода мысли, хотя ситуацию в целом всегда держали в определённых рамках одни и те же влиятельные семьи. «Мы создадим ещё одну партию, Северо, ту, что вечно ищет справедливости и равенства», – добавляла чуть ниже эта юная особа, воодушевлённая тайными беседами с сестрой Марией Эскапуларио.

Между тем на юге континента, с каждым днём всё более кровопролитная, продолжалась Тихоокеанская война. И тогда же чилийские армии спешно готовились начать боевые действия в пустыне на севере страны, на этой территории столь дикой и неприветливой, как и далёкая луна, где снабжение военных представляло собой практически непосильную задачу. Лишь по морю можно было доставить солдат до мест, где велись битвы, однако перуанские войска никак не собирались этого допускать. Северо дель Валье полагал, что война разрешится в пользу Чили, страны, чьи организованность и свирепость казались ему непробиваемыми. И не только вооружение и воинственный характер повлияли бы на результат возникшего конфликта, – объясняла Элиза Соммерс, – но также и пример, подаваемый небольшим количеством героев-мужчин, которым своими действиями удалось разжечь душу народа.

– Полагаю, что война уже разрешилась в мае, сеньора, в морском сражении близ порта Икике. Там какой-то видавший виды чилийский фрегат бился с многократно превосходящими перуанскими военными силами. Они отправились туда во главе с Артуром Пратом, очень религиозным молодым капитаном и к тому же порядочным человеком, который не принимал участия в гуляньях и сумасбродствах военного окружения, ведущего себя так, что начальство сразу же утратило всякую веру в храбрость этих людей. Настоящий день дал ему возможность стать истинным героем, которому удалось взбудоражить дух всех чилийцев.

Элиза узнала подробности, прочитав их в старом экземпляре лондонской Таймс, где произошедший эпизод был описан следующим образом: «… одно из самых знаменитых сражений, каковых в истории не случалось ещё никогда. Старое деревянное судно, практически развалившееся на части, три с половиной часа принимало участие в битве против расположенных на суше батареи и мощного броненосца, и это завершилось формированием укомплектованного войска». Перуанское судно «Капитан Прат» под командованием адмирала Мигеля Грау, ещё одного героя своей страны, на полном ходу бросилось на чилийский фрегат, идя на него прямо напролом. Именно этот момент и решил как можно выгоднее использовать «Капитан Прат», чтобы взять на абордаж одного за другим людей адмирала. Спустя считанные минуты оба погибли в результате обстрела с палубы вражеского судна. После второго удара шпагой, предварительно подравшись со своим начальником, пришлось спрыгнуть ещё нескольким, также погибшим, будучи изрешечёнными пулями; под конец три четверти экипажа сдалось ещё до того, как фрегат пошёл ко дну. Столь бессмысленный героизм придал, однако, храбрости остальным соотечественникам и сильно впечатлил врагов, что и позволило адмиралу Грау в изумлении повторять всего одну фразу: «Как же сражаются эти чилийцы!»

Грау оказался настоящим мужчиной. Он лично собрал меч, одежду и вещи знаменитого капитана Прата и вернул всё его вдове, – рассказал Северо, и добавил, что начиная с этой битвы священным лозунгом в Чили стали следующие слова: «биться, пока не победим либо не умрём» по примеру упомянутых храбрецов.

– А вы, Северо, не собираетесь отправиться на войну? – спросила его Элиза.

– Да, в скором времени я это и сделаю, – стыдливо возразил молодой человек, совершенно не зная, чтó именно его ожидает во время выполнения долга. Меж тем Линн постепенно приобретала более округлые формы тела, однако же, не теряя ни капли грации и женской красоты. Уже перестала носить наряды, которые не застёгивались спереди, и взамен их ловко приспособилась к весёлым шёлковым туникам, купленным в Чайна-тауне. Она выбиралась из дома крайне редко, несмотря на настойчивые просьбы отца больше ходить. Иногда Северо дель Валье брал экипаж на двоих, и они вместе ехали гулять в Национальный парк Пресидио либо на пляж. Там, закутавшись в шаль, оба уютно устраивались, чтобы перекусить и почитать: он – свои газеты и посвящённые законодательству книги, а она – романтические произведения, в чьи доводы уже давно не верила, но которые всё ещё служили ей неким убежищем. Северо жил одним днём, от предыдущего до следующего посещения дома семьи Чьен, единственной целью которых было увидеться с Линн. Нивее он уже не писал. Хотя и не раз брал в руки перо, чтобы признаться девушке, что любит другую, однако, уничтожал письма, так их и не отправив, потому что не мог подобрать слов, тактично объясняющих невесте о конце взаимоотношений и в то же время смертельно не ранящих последнюю. Вдобавок сама Линн никогда не давала ему повода, который мог бы послужить предпосылкой к воображаемому будущему рядом с ней. Они не заводили разговор о Матиасе, как, впрочем, и последний никогда не упоминал о Линн, и всё же создавалось впечатление, будто данный вопрос постоянно висел в воздухе. В доме своих дяди и тёти Северо остерегался даже намекать о своей новой дружбе с семьёй Чьен. Он полагал, что никто об этом и не подозревал, за исключением, пожалуй, надменного мажордома Вильямса, которому он не должен был ничего говорить, ведь тот, наверняка, знал об отношениях, равно как и обо всём остальном, что происходило в особняке. Вот уже два месяца Северо поздно приходил домой с неизменно идиотской улыбкой, казалось, приставшей к его лицу. Как-то вечером Вильямс отвёл молодого человека на чердак и при свете лампы на спирту показал тому завёрнутый в простыни тюк. Развернув его, мужчина увидел сияющую люльку.

– Она сделана из чеканного серебра, серебра, добытого в чилийских шахтах господ. Именно в этой колыбельке и спали все дети семьи, в которой я работаю уже давно. Если хотите, можете её взять, – вот и всё, что сказал тогда мажордом.

Пристыженная, Паулина дель Валье более не появлялась в чайном салоне, неспособная собрать воедино остатки своей продолжительной дружбы с Элизой Соммерс, казалось, уничтоженной окончательно. Женщина была вынуждена отказаться от чилийских сладостей, бывших на протяжении лет её большой слабостью, и смиренно перейти на выпечку по французским рецептам своего повара. Порабощающая сила этой дамы, столь полезная в борьбе с различными препятствиями и выполнении своих целей, теперь обернулась против неё самой; скованную параличом, её то и дело изводило нетерпение, а сердце чуть ли не выпрыгивало из груди. «Нервы меня вконец погубят, Вильямс», – жаловалась хозяйка дома, превратившись, пожалуй, впервые на памяти жильцов в женщину слабого здоровья. Она рассудила, что с неверным мужем и тремя никогда не умолкающими детьми самым предсказуемым было наличие доброго числа его где только не разбросанных незаконнорожденных отпрысков, и подобной мыслью даже не стоило себя и изводить. Тем не менее, всем гипотетическим ублюдкам не хватало ни имени, ни лица, тогда как данный ребёнок имел виды на то и на другое. И хоть бы, по крайней мере, ничего подобного не случилось с Линн Соммерс! Она не могла забыть посещение Элизы и этого китайца, имя которого никак не удавалось вспомнить; появление в салоне такой достойной пары не переставало терзать женщину. Ведь ещё раньше Матиас соблазнил девушку, и никакой ложный аргумент либо же целесообразность не могли оспорить правду, которую интуитивно приняла женщина с самого начала. Отказ её сына и саркастические комментарии последнего по поводу мелочной добродетели Линн лишь ещё более усилили подобное убеждение. Ребёнок, которого вынашивала молодая женщина, вызывал в ней бурю противоречивых чувств: с одной стороны, это был скрытый гнев, испытываемый к Матиасу, а с другой – конечно же, безусловная нежность к первенцу, будь то внук или внучка. Едва Фелисиано вернулся из своего путешествия, та рассказала ему о случившемся.

– Да это же происходит сплошь и рядом, Паулина, и нет никакой необходимости разыгрывать трагедию. Половина детей в Калифорнии – ублюдки. Главное же сейчас – избежать скандала и всем сплотиться вокруг этого Матиаса. Семья всегда на первом месте, – таковым было мнение Фелисиано.

– Этот ребёнок принадлежит нашей семье, – заключила женщина.

– Малыш ещё не родился, а ты уже делаешь выводы! Я знаком, так скажем, с некой Линн Соммерс. И видел её почти что обнажённой в мастерской скульптора, выставляющей себя напоказ прямо среди сборища мужчин, и по идее каждый из них может быть любовником молодой девушки. Разве ты не видишь?

– Да ты сам этого не видишь, Фелисиано.

– Данная ситуация может обернуться шантажом, который никогда не кончится. Впредь я запрещаю тебе каким-либо образом связываться с этими людьми, а если сброд и осмелится к нам подойти, тогда всё дело я возьму на себя, – моментально подвёл итог Фелисиано.

Начиная с этого дня, Паулина более не касалась данной темы в присутствии родного сына или своего мужа. Однако женщине было нелегко долго сдерживаться, и всё закончилось тем, что она открылась верному Вильямсу, добродетельность которого позволяла выслушивать сеньору до конца, не высказывая собственного мнения, пока о нём не спросят. Если бы я только могла помочь Линн Соммерс, то чувствовала бы себя куда лучше, – думала Паулина, однако же, сейчас именно тот случай, когда дело не спасут никакие деньги.