Текст книги "Дочь фортуны"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Присутствовали и белые различных национальностей, одетые во фланелевые рубашки, в заправленные в обувь брюки и с парой револьверов. Также можно было заметить китайцев в стеганых жакетах и широких панталонах; индейцев в ветхих военных пиджаках и с плешивым задом. Встречались и мексиканцы, одетые в белый хлопок и огромные сомбреро; южноамериканцы в коротких пончо с широкими кожаными поясами, где те носили нож и свои запасы табака, пороха и денег. А еще попадались путешественники с Южных Сэндвичевых островов, разутые, но с кушаками из яркого шелка. В общем, все напоминало некую смесь различных цветов, культур, религий и языков, представителей которой сплотила между собой одна-единственная навязчивая идея. Элиза спрашивала каждого о Хоакине Андьета и просила распустить слух о том, что, мол, этого человека разыскивает его брат Элиас. Более и более углубляясь в эту территорию, девушка понимала, до чего та была огромной, и насколько, должно быть, окажется нелегким делом встретить своего возлюбленного среди пятидесяти тысяч копошившихся бок о бок чужаков.

Группа изнуренных чилийцев, выбрав место, решила, наконец-таки, расположиться и далее не идти. Ощущая себя точно в настоящей кузнице, люди прибыли в долину реки Американ лишь с двумя самками мула и лошадью Элизы, остальные животные, к несчастью, умерли, не выдержав пути. Земля была сухой и сильно потрескавшейся, без особой растительности, за исключением сосен и дубов, хотя здесь же пробегала бурная и прозрачная река, спускаясь с гор по камням как бы прыжками, тем самым, пересекая или, точнее, разрезая долину, словно ножом. По обоим берегам наблюдались многочисленные ряды, в основном, состоящие из мужчин, которые копали и наполняли ведра землей превосходного качества, а затем перетаскивали ее куда нужно с помощью напоминавшего колыбель ребенка устройства. Работали под палящим солнцем с непокрытой головой, держа ноги в ледяной воде и смачивая одежду, спали, растянувшись прямо на земле, не выпуская своего оружия. Народ питался черствым хлебом и соленым мясом, пил зараженную воду из сотен образовавшихся вверх по реке ям, а также настолько подделанный ликер, что у многих чуть ли не разрывалась печень либо те просто сходили с ума. За несколько дней на глазах Элизы умерло двое мужчин, одолеваемые болью и покрытые пенистым потом, вызываемым холерой. Тогда девушка мысленно благодарила Тао Чьена за его мудрость, который в свое время не позволял пить воду, предварительно ту не вскипятив. Какой бы сильной ни была жажда, она всегда дожидалась вечера, когда люди разбивали лагерь, чтобы приготовить чай или «мате». Время от времени слышались ликующие крики, когда кто-то находил золотое семечко, однако большинство довольствовалось отделением и нескольких драгоценных грамм среди тонн совершенно никчемной земли. Месяцами ранее люди еще были способны увидеть чешуйки, светящиеся под прозрачной водой. Ныне же природа представлялась сильно нарушенной вызываемой человеческой жадностью деятельностью. Весь пейзаж оказался искаженным беспорядочным нагромождением земли и камней, огромных ям, рек и ручьев, совершенно выбитых из своих изначальных течений, из-за чего вода растеклась в бесчисленные лужи, а где раньше был нетронутый лес, повсюду торчало множество стволов. Чтобы добыть драгоценный металл, явно требовалась исполинская решимость.

Элиза не стремилась там остаться, но чувствовала себя настолько изнуренной, что сочла себя неспособной ехать верхом далее, тем более, в одиночку и как Бог на душу положит. Ее спутники заняли свое место в самом конце ряда шахтеров, однако же, достаточно далеко от небольшой деревни, что начинала виднеться чуть впереди, со своими таверной и продовольственным магазином, нужным для обеспечения людей товарами первой необходимости. По соседству с девушкой расположились три жителя штата Орегон, которые работали и пили спиртное, проявляя при этом необычайную стойкость. Такие не теряли времени на всякого рода приветствия вновь прибывших, напротив, немедленно доводили до сведения последних, что никоим образом не признавали за различными проходимцами их право разрабатывать по-своему американскую землю. Один из чилийцев прямо поставил людей перед фактом, что они сами там также не играли особой роли, ведь земля, в основном, принадлежала индейцам, которые, будучи вооруженными, легко затевали ссору, если этому не успевали помешать остальные, пытаясь утихомирить души людей. Шум носил характер продолжительного гвалта, издаваемого палками, ударами о позорные столбы, плеском воды близ скал и руганью, хотя над головой было безоблачное небо, и в воздухе пахло лавровым листом. Чилийцы, изнемогая от усталости, падали на землю, в то время как ложный Элиас Андьета успел развести небольшой костер, чтобы приготовить кофе и напоить лошадь. Побуждаемый жалостью, также дал поесть и бедным самкам мула, хотя те ему и не принадлежали, а еще снял тюки, давая животным немного передохнỳть. Утомление застилало молодому человеку взор, и почти не мог унять дрожь в коленях. Тогда и понял, как был прав Тао Чьен, предупреждая о необходимости как можно лучше восстановить силы до того, как пуститься в это приключение. Тут на ум пришел дощатый небольшой дом из брезента в Сакраменто, где в это время он сам, скорее, медитирует или что-то выписывает с помощью кисти и туши своей красивой каллиграфией. Улыбнулась, что теперь ее ностальгия не воскресила в памяти невозмутимую швейную мастерскую мисс Розы или всегда теплую кухню Мамы Фрезии. Как я изменилась, – вздохнула девушка, рассматривая собственные руки, сильно обожженные жестоким солнцем и чуть ли не целиком покрытые волдырями.

На следующий день товарищи поручили ей купить самое необходимое, чтобы как-то выжить, и приобрести некий подвесной мостик, с помощью которого удалось бы подогнать землю, потому что поняли, насколько подобное приспособление было эффективнее их непримечательных бадей. Единственной улицей населенного пункта, если так назвать эту деревушку поворачивался язык, скорее, была трясина, сплошь усеянная различными отбросами. Небольшой магазинчик, а точнее, хижина, сооруженная из стволов и досок, в этом обществе холостых мужчин считался средоточием общественной жизни. Чего там только не продавалось, к тому же, можно было перехватить какой-то еды и даже ликера за умеренную плату. А по вечерам, когда шахтеры приходили выпить, контрабасист своими мелодиями вселял воодушевление в присутствующих, и тогда кое-кто из мужчин затыкали за пояс платок, говоря тем самым, что выступают за дам, пока прочие все спешили выстраиваться в очередь, чтобы пригласить их потанцевать. Ведь на многие километры кругом не было ни единой женщины, хотя время от времени проезжала повозка с впряженными самками мула и тесно набитыми внутри нее проститутками. Кого ожидали так жадно, и кто вознаграждал столь щедро. Хозяин магазинчика на поверку оказался добрым, разговорчивым многоженцем, с тремя супругами, проживающими в Юте, одном из штатов США, где предлагали прославить того, кто обратится в их веру. Он был трезвенником и, продавая ликер, толкал речь, обличая порок пьянства. Оказалось, что знал некоего Хоакина, и вроде бы даже фамилия человека звучала как Андьета, о чем, собственно, и сообщил Элизе, когда та его расспрашивала. Тем не менее, мужчина был в здешних краях уже давно, почему и сам хозяин не мог указать определенного направления, в котором разыскиваемый двинулся далее. И все же помнил человека, который ввязался в происходившую между американцами и испанцами драку, между прочим, затрагивающую дела собственности и имущества. Были ли это чилийцы? Возможно. Хозяин был лишь уверен в том, что люди говорили на кастильском языке, хотя могли быть и мексиканцами, как сказал он тогда, ведь для этого человека все местные бандиты были на одно лицо.

– И что же произошло под конец?

– Американцы остались при земельной собственности, а прочим пришлось уйти восвояси. Что же еще тогда могло произойти? Хоакин вместе с еще одним мужчиной оставались в магазинчике дня два-три. Там, в углу, я положил несколько одеял и оставил людей отдыхать до тех пор, пока последние немного не пришли в себя, потому что выглядели крайне разбитыми. Но людьми они были неплохими. Я помню твоего брата, это был юноша с черными волосами и огромными глазами, на вид, в общем-то, симпатичный.

– Именно таким он и был, – сказала Элиза, сердце которой учащенно забилось.

Третья часть. 1850-1853

Эльдорадо (счастье)

Медведя вели четверо мужчин, впряженные в толстые веревки по двое с каждой стороны, продираясь сквозь возбужденную толпу. Волочили его до самого центра арены, где и привязали за лапу к столбу с помощью двадцатифутовой цепи. После чего начали целых пятнадцать минут развязывать животное, в то время как последнее царапалось и кусалось изо всех сил, обрушивая на окружающих такую ярость, на которую был только способен. Медведь весил более шестисот килограмм. У него была кожа темно-бурого цвета, легкое косоглазие, несколько рубцов и местами ободранная в прошлых драках шкура на спине. Пенная слюна заполняла всю пасть с огромными желтыми зубами. Выпрямившись вертикально, зверь изображал что-то похожее на аплодисменты своими когтистыми лапами, обводя толпу добродушными глазами и отчаянно дергаясь с цепи.

Это была возникшая буквально из ничего и в считанные месяцы деревушка, выстроенная дезертирами словно на одном дыхании без намека на то, что простоит немало лет. За неимением арены для быков, какие были не редкостью во всех населенных мексиканцами пунктах близ Калифорнии, всего лишь и приходилось, что рассчитывать на широкий свободный круг. Он служил местом выездки лошадей, и туда же имелась возможность запирать самок мула, был укреплен досками и снабжен деревянными галереями, где, собственно, и размещалась публика. В этот ноябрьский вечер небо стального цвета грозило пролиться дождем, и все же не чувствовалось особого холода, а земля была сухой. За забором множество зрителей откликалось на рычание животного хором издевок. Единственные в том обществе женщины – полдюжины молодых мексиканок, одетые в белые вышитые платья и курящие вечные сигареты – привлекали к себе столько же внимания, сколько и сам медведь. Вот почему и их также приветствовали мужчины криками «браво!», «отлично!», а тем временем по людской толпе с рук на руки ходили бутылки ликера и сумки с золотом, участвовавшим в пари. Шулеры в городских костюмах, фантастических жилетах, широких галстуках и шляпах с тульей заметно выделялись на фоне деревенской и растрепанной массы людей. Трое музыкантов выводили на своих скрипках любимые песни. Едва те грянули во всю мощь гимн шахтеров под названием «О, Сюзанна», пара комических бородатых индейцев, однако ж, переодетых женщинами, выпрыгнули в круг. И уже в нем, среди непристойностей и ударов руками, прошлись, тем не менее, как олимпийские чемпионы, задирая подолы, чтобы показать свои волосатые ноги, спрятанные сверху под панталонами-разлетайками. Публика восхваляла их щедрым дождем из монет и шумом смешанных с хохотом аплодисментов. Когда те удалились, под звуки торжественного звона корнета и барабанной дроби объявили о начале боя быков, который сразу же сопроводил рев возбужденной толпы.

Окончательно затерявшись среди сборища народа, Элиза не отрывалась от зрелища, ощущая попеременно то очарование, то ужас. Она сделала ставку, отдав оставшиеся скудные сбережения, с надеждой в ближайшие минуты непременно их умножить. Корнет заиграл в третий раз, поднялась деревянная внутренняя дверца, показав публике черного лоснящегося быка, который, фыркая, вышел на середину. На мгновение на галерках воцарилась тишина, и после того как схватили животное, тотчас раздался крик «браво». Бык, слегка ошарашенный, застыл на месте, задрав повыше голову, увенчанную неотшлифованными огромными рогами, в то время как настороженные глаза мерили расстояние, а передние копыта, не переставая, топтали песок до тех пор, пока внимание животного не привлекло рычание медведя. Как только его заметил противник, то начал поспешно в нескольких шагах от столба копать яму, в которой и съежился, как можно сильнее вдавившись в землю. На радостные вопли публики бык опустил затылок, напряг мускулы и бросился бегом, из-под копыт выбрасывая вверх песочные облака, ослепленный гневом, сопя, испуская пар из носа и сильно брызжа слюной, точно испытывая приступ бешенства. Меж тем медведь его ждал. И почти сразу же получил первый удар рогом в спину, который обнажил кровавую полосу на его толстой коже, но животному не удалось сдвинуться ни на одну пульгаду (23 мм.). Бык, немного ошарашенный, все ходил по кругу рысью. А в это время орава травила животное различными оскорблениями, тотчас нагружая вновь, пытаясь взгромоздить на рога медведя. Последнего приладили несколько наклонно, и тому пришлось молча сносить наказание, пока не подвернулась возможность метким ударом лапой разбить нос самому быку. Истекая кровью, помешавшись от боли и утратив ориентацию, животное стало нападать. То и дело совершал слепые удары головой, раня своего противника снова и снова, не позволяя тому выбраться из ямы. Вскоре медведь поднялся и схватил его за шею в ужасающем объятье, одновременно пытаясь прокусить затылок. В течение порядочного времени звери так и плясали вместе в кругу, насколько позволяла цепь, песок же, тем временем, пропитывался кровью, а на галерках отдавался эхом яростный крик зрителей. Наконец, получилось друг от друга оторваться, удалиться на несколько шагов, все еще пошатываясь на слабых лапах и с окрашенной красным обсидианом блестящей кожей до тех пор, пока колени не подогнулись сами, после чего туша просто пала ниц. И вот тогда победа медведя огласилась огромным воплем. На арену въехали двое всадников, выстрелили из ружья прямо меж глаз побежденному быку, перевязали тому задние лапы, за которые волоком потащили вон. Элиза, испытывая отвращение, пробивала себе дорогу к выходу. Там она и потеряла свои последние сорок долларов.

За летние и осенние месяцы 1849 года, Элиза изъездила верхом вдоль основной жилы с золотом Вета Мадре с юга на север. Также пропутешествовала от города Марипоса до города Даунвиль и обратно, следуя в данном направлении и с каждым разом становясь более растерянной из-за того, что никак не удается отыскать Хоакина Андьета в этих отвесных горах, на дне различных рек и даже в складчатых склонах Сьерра Невада. Расспрашивая в начале дороги различных людей, оказалось, что мало кто помнил человека с таким именем или внешностью, хотя под конец года его образ приобрел реальные очертания, что придало сил молодой девушке, и та решила продолжить свои поиски. По территории прошел слух, что за ним идет брат Элиас, и в нескольких случаях за эти месяцы подобное эхо возвращалось ей голосом молодого человека. Более чем однажды, продолжая расспрашивать о Хоакине остальных, последние принимали девушку за брата разыскиваемого, причем еще до того, как та успевала представиться. В это дикое, почти неосвоенное место почта приходила из Сан-Франциско с опозданием в несколько месяцев, и даже газеты, бывало, задерживались на целые недели, но, несмотря на все это, передаваемые устно новости своей актуальности не утрачивали. И как же тогда Хоакин еще не слышал о том, что его искали и ищут? Раз у него нет братьев, должен же он был, по крайней мере, спросить, кем же, на самом деле, является некий Элиас. Обладай он толикой интуиции, вполне мог бы связать это имя со своим собственным, – так размышляла девушка. – Но если даже ничего такого и не подозревал, то не мешало бы немного полюбопытствовать, а заодно и выяснить, кому пристало выдавать себя за его родственника. Едва удавалось засыпать даже по ночам, ведь мысли были спутаны различными догадками и упорными сомнениями насчет того, что молчание со стороны ее возлюбленного могло лишь говорить о его смерти, или почему же тогда человек так не желал найтись. А вдруг тот и вправду от нее сбежал, как в свое время намекал на подобное Тао Чьен? Дни проходили верхом на лошади, а ночи проводила, вытянувшись прямо на земле там, где оказывалась под конец дня, укрытием служила лишь кастильская накидка, а подушкой обувь – раздеваться в таких условиях было не к чему. Грязь с потом уже давно перестали беспокоить девушку, ела, когда предоставлялась возможность, единственные соблюдаемые меры предосторожности заключались в кипячении воды перед тем, как выпить последнюю, и не смотреть в глаза различным гринго.

На ту пору девушка находилась в окружении более сотен тысяч аргонавтов. Они прибывали и прибывали сюда, в конец промотавшиеся по пути вдоль Вета Мадре, и уже было сокращая путь в обратном направлении. Люди продвигались вперед, держась гор, огибая реки, портя леса, нанося ущерб скалам. Перевозили тонны песка и оставляли за собой огромные вырытые ямы. В местах, где встречалось золото, идиллическая территория, которая оставалась нетронутой испокон веков, преобразовывалась в хаотичность лунной поверхности. Элиза, истощенная, продолжала жить, и со временем восстановила силы и преодолела страх. Когда был наименее подходящий момент, не замедлили наступить критические дни, почему и оказалось крайне затруднительным скрыть это дело в обществе мужчин, и в то же время девушка была благодарна, ведь означали собой тот факт, что работа организма, наконец-то, нормализовалась. «Твои иголочки сослужили хорошую службу, Тао. В будущем, все-таки надеюсь иметь детей», – вот что писала она своему другу, уверенная, что тот поймет ситуацию без особых объяснений. Девушка никогда и ни за что не выпускала оружия, хотя пользоваться им совершенно не умела и в душе надеялась никоим образом не оказаться перед необходимостью применить его на деле. Лишь раз выстрелила в воздух и более для того, чтобы спугнуть нескольких мальчишек-индийцев, которые слишком близко подошли и от кого, казалось, исходила угроза. Хотя начни она с ними биться, тотчас выставила бы себя не в лучшем свете, ведь от своего осла не могла отойти даже на пять шагов. Особо тщательно девушка не прицеливалась, однако ж, не забывала ни на минуту о своем таланте оборачиваться невидимой. Поэтому и могла входить в различные населенные пункты, совершенно не привлекая к себе внимания, ловко смешиваясь с группами латиноамериканцев, где некий мальчик ее внешности оставался, в общем-то, незамеченным. Научилась подражать в совершенстве перуанской и мексиканской интонациям, и таким способом выдала себя за одного из них, когда искала гостеприимных хозяев. Вдобавок изменила свой британский английский на американский и усвоила определенные непристойные выражения, чтобы среди англичан ощущать себя в своей тарелке. И прекрасно отдавала себе отчет в том, что разговаривай она, как и окружающие, уважение последних завоевала бы точно. Главными же были следующие моменты, а именно: не давать объяснений, говорить как можно меньше, ничего не просить, работать исключительно за еду, не поддаваться на провокации и непременно захватить с собой небольшую Библию, которую купила еще в Соноре, штате на севере Мексики. Даже в самых грубостях чувствовалось суеверное почтение к этому свободному народу. Они все диву давались на безбородого мальчика с голосом женщины, который по вечерам читал из Священного Писания, хотя и не подтрунивали в открытую, напротив, кое-кто даже стал защищать от тех, кто был скор до распускания рук. Эти холостые и жесткие по своему нраву мужчины, которые когда-то отправились на поиски лучшей доли, точно мифические герои Древней Греции, и ограничивали себя лишь самым элементарным, зачастую были больными, предаваясь насилию и пьянству, а также горя нераскаявшимся страстным желанием к привязанности и порядку. Романтические песни увлажняли им глаза. Люди были готовы заплатить сколько угодно за кусок яблочного торта, что хоть немного успокаивал их воспоминания о собственных семьях. Также пускались в продолжительные окольные пути, чтобы только приблизиться к какому-то жилищу, где находился маленький ребенок, и созерцали того в абсолютной тишине, словно дитя представляло собой некое чудо.

«Не бойся, Тао, в одиночку я не путешествую, это было бы безумием», – писала тогда Элиза своему другу. «Нужно везде ходить большими, хорошо вооруженными группами и быть всегда настороже, потому что за последние месяцы банды беглых значительно увеличились. Индейцы – народ куда более мирный, хотя на вид и жутковатый, однако, окажись такие вблизи беспомощного всадника, могут запросто присвоить себе вожделенное имущество: лошадей, оружие, сапоги. Я объединилась с прочими путешествующими. Торговцами, ходящими со своим товаром из одного населенного пункта в другой, шахтерами, занятыми поиском новых рудных жил. А еще с семьями фермеров, охотников, предпринимателей и посредников в имущественных делах, начинающих вторгаться в Калифорнию, с игроками, грабителями, адвокатами и прочим сбродом, – вот каково описание общими словами моих попутчиков, людей крайне забавных, хотя и благородных. На этих дорогах также встречаются и проповедники, все практически молодые и кажущиеся слегка помешавшимися ясновидящими. Только вообрази себе, сколько веры требуется людям, чтобы пропутешествовать три тысячи миль среди девственных лугов, задавшись целью опровергнуть чужие пороки. Отправляются из своих деревень, полные сил и страсти, настраивая себя самих нести слово Христово в это захолустье, абсолютно не тревожась насчет различных препятствий и бед, что ждут в дороге, ведь рядом шествует сам Господь Бог. Шахтеров они называют не иначе как “страстными обожателями денег”. Ты должен почитать Библию, Тао, или же христиан тебе никогда не понять. Этих пасторов ничуть не разорит материальное непостоянство, хотя многие из них погибают с разбитым сердцем, полностью сдавшись все более и более порабощающей силе жадности. Наступает такая отрада и чувствуется особая бодрость, когда видишь недавно прибывших, людей все еще невинных. И так бывает грустно встретиться с ними случайно, уже оставленными Господом Богом, путешествующими, испытывая страдания и мучения, с одной временной стоянки до другой, под огромным солнцем над головами и вечно жаждущих. Все проповедовали и проповедовали на площадях и в тавернах перед безразличной людской массой, что слушала их, не удосужившись снять свои сомбреро, и многие из которых всего лишь пять минут спустя уже вовсю сходили с ума в обществе женщин европейской расы. Я познакомилась с группой бродячих артистов, Тао, это были всего лишь несчастные люди, задерживающиеся в деревнях, чтобы прочий народ получил удовольствие от различного рода пантомим, фривольных песенок и грубых комедий. И сама шла с ними несколько недель, невольно присоединившись к подобному представлению. Если где-то удавалось отыскать фортепиано, играла я, и то, когда во всей компании не было дамы моложе, и зрители удивлялись всему хорошему, что можно было сделать, исполняя роль женщины. Но все же пришлось их оставить, потому что смущение и застенчивость сводили меня с ума, ведь ныне и сама толком не знала, была ли женщиной, переодетой в мужчину, мужчиной в женском платье или, скорее, олицетворяла собой некое природное отклонение».

Со временем девушка познакомилась с почтальоном, и когда предоставлялась возможность, ездила с ним верхом, потому что сам человек путешествовал быстро, и у того были связи; если кто-то и мог разыскать Хоакина Андьета, то, вероятнее всего, такового уже повстречала, – подумала девушка. Мужчина обеспечивал шахтеров различной почтой и возвращался с полными золота сумками, сдавая последнее в банки на хранение. Он был одним из многих процветающих мечтателей, ограничивающихся лишь размышлением о золотой лихорадке и никогда не державших в руках лопаты или суконки. За доставленное в Сан-Франциско письмо получал два с половиной доллара и, выгодно для себя используя жадность шахтеров до получения новостей от родных, за то, чтобы вручить пришедшие последним письма, просил еще целую унцию золота сверху. На этом деле и сколачивал свой капитал. Клиентов было у него хоть отбавляй, и никто из них ценой не возмущался, ввиду отсутствия иной альтернативы, ведь люди не могли оставить шахту и уйти на сотни миль только ради того, чтобы разыскать свою почту либо положить заработок на счет. Еще Элиза искала компанию Чарли, некоего знающего кучу различных историй мужчинку, который ни в чем не уступал мексиканским погонщикам вьючных животных, перевозящих на самках мула свой товар. Хотя девушка не боялась даже самого черта, всегда была благодарна судьбе, если находился тот, кто сопровождал в дороге, потому что, кроме всего прочего, для будущих рассказов нужно было что-то и слышать. Чем долее Элиза наблюдала за человеком, тем уверялась все более в том, что речь шла о такой же, как и она сама, женщине, одетой как мужчина. У Чарли была очень загорелая кожа, вечно жевал табак, клялся точно разбойник и ни за что не расставался как с оружием, так и с перчатками, но все же единожды удалось увидеть его руки, небольшие и белые, словно у девушки.

Вот тогда она и полюбила свободу. Ведь в доме семьи Соммерс жила в четырех стенах, в ни чем невозмутимой обстановке. Там время ходило по заведенному кругу, а линия горизонта едва просматривалась в покрытых старыми пятнами окнах; росла в непробиваемых рамках, созданных из добрых манер и различных убеждений, испокон веков обучаемая лишь угождению и прислуживанию, вечно сдавленная корсетом, ограниченная косностью, социальными нормами и страхом. Так по жизни страх ее спутником и остался: страх перед Господом и его непредсказуемой справедливостью, перед властью, своими приемными родителями, болезнями и руганью, перед всем неизведанным и абсолютно другим, перед необходимостью выйти из-под защиты дома и столкнуться лоб в лоб с опасностями улицы. Испытывала его и по поводу своей собственной женской хрупкости, бесчестья и правды жизни. Ведь с детства девушку окружала слащавая реальность, полная различных опущений, вежливых молчаний, тщательно охраняемых тайн, порядка и дисциплины. Ее стремления должны были обернуться добродетелью, но сейчас уже подвергала сомнению значение данного слова. Отдавшись Хоакину Андьета в комнате со шкафами, тем самым, в глазах всего света совершила непоправимую ошибку, хотя любовь, живущая в ее глазах, оправдывала все. И она не знала, что именно утратила либо приобрела, пустившись в эту страсть. Выехала из Чили с намерением встретиться со своим возлюбленным и навсегда стать его рабой. Полагала, что именно таким способом подавит жажду подчинения и скрытое страстное желание обладать человеком. С другой стороны, была уже не в силах отречься от ощущения новых крыльев, которые начинали расти у нее за плечами. И совершенно не жалела о чем-либо, разделенном со своим возлюбленным, равно как и не стыдилась за собственную семью, что постоянно ее переубеждала, напротив, лишь окрепла от таких потрясений и ударов, которые еще и придали мужества для принятия последующих решений и расхлёбывания их результатов. Объяснений не давала никому; если и совершила какие-то ошибки, то была с избытком наказана разрывом всяких связей со своей семьей, пыткой заточения в трюме судна, умершим сыном и абсолютной неопределенностью насчет будущего. Когда осталась беременной в полностью безвыходном положении, то записала в своем дневнике, что окончательно потеряла право на счастье, и все же ездя верхом по роскошному пейзажу Калифорнии в эти последние месяцы, чувствовала, что летает, словно кондор. Одним прекрасным утром проснулась от ржания лошади и света, что попал на лицо вместе с восходом солнца. Девушка поняла, что оказалась в окружении пологих гор с растущими на них строгими и стройными секвойями, охранявшими, точно столетняя стража, ее сон. Вдалеке же в небольших промежутках просматривались темно-лиловые горные вершины. Тогда и поддалась атавистическому везению, к которому никогда прежде прибегать не приходилось. И отдала себе отчет в том, что более не испытывает паники, отдававшейся даже в желудке и напоминавшей крысу, вот-вот готовую укусить. Место различных предчувствий постепенно занимала угнетающая величественность этой территории. По мере того, как сталкивалась с опасностями, приобретала все больше отваги: один за другим страхи исчезали сами собой. «Я обнаруживаю в себе новые силы, которые, возможно, всегда во мне и были, хотя были и скрытно, потому как до сегодняшнего момента не было в них особой необходимости. И я не знаю, на каком из очередных поворотов моего пути я перестала быть личностью, какою и являлась прежде, Тао. Теперь я лишь еще одна из бесчисленных искателей приключений, разбросанных по берегам этих полупрозрачных рек и складчатым склонам этих вечных гор. Люди же, большей частью, гордые, считают, что выше их сомбреро одно лишь небо, и не прогнутся ни перед кем, потому что появление равенства смело приписывают себе же. И мне хочется стать таким человеком. Некоторые ходят победителями с сумкой с золотом за спиной, другие же, напротив, оборванными, охваченные разочарованием и погрязшие в долгах. Хотя каждый чувствует себя хозяином своей судьбы, земли, которую топчет, будущего и собственного непреложного достоинства. Познакомившись с ними ближе, уже не могу стать сеньоритой, и такой, какую из меня сделать стремилась мисс Роза. Наконец-то, я понимаю Хоакина, когда тот проводил со мною драгоценное время, занимаясь любовью и рассказывая мне о свободе. Подобным образом все это и происходило…. Была и определенная эйфория, и свет, и везение, такое же огромное, как и в прошлые смутные моменты обоюдной любви, что не так просто стереть из памяти. Я скучаю по тебе, Тао. Совершенно не с кем обсудить то, что я вижу и чувствую. В этом одиночестве у меня нет ни одного друга, а, будучи в роли мужчины, следить за своей речью приходится особенно тщательно. Вечно хожу с нахмуренными бровями – так окружающие принимают меня за мачо, что надо. Быть мужчиной – настоящая досада, однако ж, быть женщиной, пожалуй, досада еще худшая».

Бродя по территории из конца в конец, девушке удалось так познакомиться с крутой местностью, словно она там и родилась. Вскоре уже могла ориентироваться и прикидывать расстояния, отличать ядовитых змей от безвредных и неприязненные группы от групп дружеских. А еще угадывала климат лишь по форме облаков, а время по углу от собственной тени. Знала, что предпринять, если дорогу перегородит медведь, и каким образом подойти к уединенной хижине, чтобы не нарваться на выстрелы. Иногда встречала недавно прибывших сюда молодых людей, тащивших прямо на себе сложное оборудование, которое ввиду непригодности те, в конце концов, оставляли, или же натыкалась на группу страдающих лихорадкой мужчин, спускавшуюся с горных цепей после долгих месяцев бесполезной работы. Я не могла забыть того трупа со следами птичьих покусов, что висел на дубе с содержащей предостережение надписью.… В своем странствовании повидала много кого – американцев, европейцев, британцев с островов Тихого океана, мексиканцев, чилийцев, перуанцев, а также длинные ряды молчаливых китайцев, что находились под властью надсмотрщика, человека той же расы, обращающегося с людьми, как с рабами, и платя тем жалкие крохи. За спиной несли по узлу, а в руках сапоги, потому что, как правило, пользовались тапочками и не могли вытерпеть какого-либо груза на ногах. Это были бережливые люди, которые в своей жизни практически ни в чем не нуждались, и вдобавок старались тратить как можно меньше, покупали сапоги большого размера, потому как последние больше ценились, а то и вовсе замерзали, если убеждались, что даже самые маленькие стоили столько же. Со временем в Элизе проснулся инстинкт, помогающий избегать опасностей. Научилась проживать день, не строя особых планов, как то советовал ей Тао Чьен. Часто думала о молодом человеке и непрерывно писала тому, но отправлять письма могла лишь тогда, когда приезжала в населенный пункт и находила почтовую службу, сообщающуюся с Сакраменто. Все напоминало бросание в море бутылок с сообщениями, потому что девушка не знала, до сих пор ли он еще живет в этом городе, а единственным проверенным адресом был адрес китайского ресторана. Если ее письма туда доходили, значит, без сомнения ему их передавали.