Текст книги "Дочь фортуны"

Автор книги: Исабель Альенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Неделя началась с наслаждения свежим воздухом, тяжелой работы и компании людей, выходцев из четырех сторон света, каждый из которых со своей собственной историей, воспоминаниями и привычками. Когда выпадало время отдыха, играли на каких-то инструментах и рассказывали истории о морских призраках и экзотических женщинах в далеких портах. Состав экипажа был далеко неоднородным, с различными языками и обычаями, хотя и всех объединяло нечто похожее на дружбу. Замкнутость и убежденность в том, что каждый друг другу нужен, сделала товарищами людей, которые даже не взглянули бы друг на друга, окажись те на суше. Тао Чьен вновь рассмеялся, причем так, как не делал это с начавшейся у Лин болезни. Однажды утром помощник капитана позвал его, чтобы лично представить капитану Джону Соммерсу, которого видел лишь издалека в специальном люке. Так он оказался перед человеком высокого роста, подставлявшего себя ветрам многих широт, с темной бородой и стальным взглядом. Направился к нему сам мимо помощника капитана, который что-то говорил на языке кантон, несмотря на то, что отвечал собеседник на свободном английском, с выдававшем аристократа показным акцентом, которому научился от Эбанисера Хоббса.

– Мистер Оглесби мне сообщил, что ты из каких-то знахарей?

– Я «чжун и», доктор.

– Доктор? Как это доктор?

– Китайская медицина древнее английской на несколько веков, капитан, – мягко улыбнулся Тао Чьен точным словам своего друга Эбанисера Хоббса.

Капитан Соммерс приподнял брови в жесте раздражения дерзостью такого мужлана, однако сказанная правда его обезоружила. Почему тут же охотно и рассмеялся.

– Что ж, мистер Оглесби, налейте три стаканчика бренди. Выпьем за доктора. Перед нами редкий и дорогой экземпляр. Впервые на нашем борту появился наш личный врач!

Тао Чьен не выполнил своей цели и не удрал в первом порту, в котором пристало судно «Либерти», потому что не знал, куда направиться. Возвратиться в Гонконг к своему отчаянному существованию вдовца было также неразумно, как и продолжать это плавание. Там ли, здесь ли – было уже все равно, и, по крайней мере, оставаясь моряком, открылась бы возможность путешествовать и осваивать методы лечения, используемые в других частях света. Единственное, по поводу чего все еще терзался, было следующее: бродя по волнам, возможно, дух Лин так и не смог бы найти свое пристанище, сколько бы ни кричал ее имя по всем направлениям. В первом порту, как и остальные, с разрешения спустился на сушу, где можно было провести часов шесть, но вместо того, чтобы тратить все время в тавернах, потерялся на рынке в поисках специй и лекарственных растений по поручению капитана. «Доктор у нас уже есть, но нужны и средства», – говорили на борту. Тот дал ему сумку с пересчитанными монетами и предупредил вот о чем. Если надумает сбежать либо обмануть, то будет искать, пока не встретит. Затем же собственными руками перережет горло, ведь все еще не родился такой человек, кто осмелился бы безнаказанно над ним подтрунивать.

– Все ясно, китаец?

– Конечно, англичанин.

– Ко мне обращаться уважительно – сеньор!

– Да, сеньор, – повторил Тао Чьен, опуская глаза, ведь уже научился не смотреть в лицо людям со светлой кожей.

Первый раз он удивился открытию, заключавшемуся в том, что, оказывается, Китай далеко не самый центр вселенной. Существовали и другие культуры, более дикие, разумеется, хотя и намного могущественнее. И даже не представлял себе, что добрая часть земного шара уже была под контролем британцев. Равно как и не подозревал, что прочие недалекие люди оказались хозяевами обширных колоний в далекой земле, поделенной на четыре континента, как дал себе труд объяснить ему то капитан Джон Соммерс в день, когда пришлось вырвать зараженный коренной зуб, как раз проплывая берега Африки. Операция тогда прошла безупречно и практически без боли благодаря сосредоточению золотых игл на висках, а также пасты с запахом гвоздики и эвкалипта, приложенной к десне. Когда закончил, то пациент почувствовал облегчение и, благодарный, все-таки смог допить бутылку ликера, Тао Чьен осмелился спросить, куда те держат путь. Путешествие без определенного курса приводило молодого человека в замешательство, которое все возрастало, если принять во внимание то, что единственным намеком была расплывчатая линия горизонта, тянущаяся между нескончаемыми небом и морем.

– Идем по направлению к Европе, хотя для себя особых изменений в этом не видим. Мы, моряки, практически всегда живем в водном пространстве. Уже хочешь вернуться к себе домой?

– Нет, сеньор.

– У тебя где-то есть семья?

– Нет, сеньор.

– Ну, тогда тебе все равно, плывем мы на север либо на юг, а, может, на запад или на восток, разве не так?

– Да, но все-таки хотелось бы знать, где я нахожусь.

– Зачем же?

– На случай, если я упаду в воду либо мы потонем. Моему духу придется как-то ориентироваться, чтобы возвратиться в Китай, а не блуждать повсюду без всякого направления. Дверь на небо как раз в Китае.

– Вот что, оказывается, приходит тебе в голову! – посмеялся капитан. – Так, значит, чтобы попасть в рай, нужно непременно умереть в Китае? Посмотри на карту, дружище. Твоя страна самая большая по территории, это верно, однако вне Китая тоже есть много других мест. Вот здесь, например, Англия, почти что небольшой остров, но если объединить наши колонии, то увидишь, что мы и есть хозяева более половины земель всего земного шара.

– Как так?

– Да таким же образом, как мы поступаем, находясь в Гонконге: прибегая к войне и различным уловкам. Скажем, все это вроде смеси господства на морях, алчности и дисциплины. Никакие мы не высшие люди, хотя и не уступаем в жестокости и решимости. Я не особенно горжусь своим английским происхождением, и когда ты пропутешествуешь так же, как и я, сам не станешь гордиться своими китайскими корнями.

В течение двух последующих лет Тао Чьен вступал на сушу лишь трижды, и один из этих разов пришелся на Англию. Он затерялся в порту среди грубой толпы и шел по улицам Лондона, наблюдая за всем новым глазами изумленного ребенка. Простачки были удивлены на славу; с одной стороны, им недоставало утонченности, поэтому и вели себя, словно дикие, хотя, если посмотреть с другой, то были способны проявлять исключительную изобретательность. Удостоверился, что англичане захватили его страну, показывая те же высокомерие и неуважительное обращение, с чем столкнулся еще в Гонконге: обращались с ним без какого-либо уважения, к тому же ничего не знали о вежливости либо этикете. Хотел взять себе пиво, но был буквально вытолкнут из таверны: сюда нет входа желтым псам – так ему сказали. Вскоре присоединился к другим азиатским матросам, которые нашли некое заведение одного пожилого китайца, где все вместе смогли подкрепиться, выпить и спокойно покурить. Слушая истории других людей, прикидывал, чему бы еще стоило подучиться, и решил было сначала прибегнуть к кулакам и ножу. Мало чему служат различные познания, если кто-то не сумеет себя защитить, среди прочего мудрый учитель иглоукалывания совсем позабыл поделиться с ним этим главным принципом.

В феврале 1848 года судно «Либерти» пристало в Вальпараисо. На следующий день капитан Джон Соммерс позвал его в свою каюту и вручил тому письмо.

– Это мне передали в порту, оно для тебя и пришло из Англии.

Тао Чьен взял конверт, покраснел, и лицо тут же осветила огромная улыбка.

– Ой, только не говори мне, что получил любовное письмо! – подтрунил капитан.

– Что вы, гораздо лучше, – возразил тот, пряча его на груди под рубашкой. Письмо могло быть лишь от его друга Эбанисера Хоббса, первое, что пришло к молодому человеку за проведенные в плавании два года.

– Ты хорошо поработал, Чьен.

– Полагаю, что вам не понравилась моя стряпня, сеньор, – улыбнулся Тао.

– Ну, как повар, ты – полная катастрофа, хотя разбираешься в медицине. За два года у меня на борту не умер ни один человек, и никто не подхватил цингу. Ты знаешь, что означает подобная ситуация?

– К счастью, нам повезло.

– Сегодня заканчивается твой контракт. Полагаю, что могу тебя споить и заставить подписать продление контракта. Возможно, с другим я так бы и поступил, а вот тебе уже должен за некоторые услуги, и я заплачу свои долги. Хочешь и дальше со мной путешествовать? Я увеличу тебе жалование.

– И куда же?

– В Калифорнию. Но это судно, пожалуй, оставлю, мне только что предложили пароход, ведь такую возможность я ждал целые годы. Мне бы хотелось, чтобы ты поехал со мной.

Тао Чьен был наслышан о паровых судах, и те наводили на него ужас. Точнее мысль о нескольких огромных, полных кипятка, котлах, что служили для производства пара, тем самым, двигая вперед адскую машину – такая мысль могла прийти в голову исключительно куда-то очень спешащим людям. А не лучше ли было путешествовать, подчиняясь скоростям ветра и течений? Зачем же бросать вызов природе? Был слышен шум котлов, что лопались в открытом море, таким способом экипаж обеспечивался горячей пищей. Куски человеческого мяса, сваренные точно креветки, выбрасывались в каких угодно направлениях на корм рыбам, в то же время души тех несчастных, разрываемые световым сигналом взрыва и завихрением пара, никогда не смогли бы воссоединиться со своими предками. Тао Чьен четко вспомнил внешний вид своей младшей сестренки после того, как сверху на ту упал горшок с кипятком, также всплыли в памяти ее ужасные стоны от боли и предсмертные судороги. Рисковать молодой человек намерен не был. Золото Калифорнии, что, как говорили, было разбросано по земле, точно скалы, также не слишком-то его соблазняло. Ведь Джону Соммерсу он ничего не был должен. Капитан оказался чуть терпимее большинства из этих недалеких и в обращении с экипажем вел себя более-менее ровно, хотя и не был Тао Чьену другом и не станет таковым никогда.

– Нет, спасибо, сеньор.

– Не хочешь узнать Калифорнию? Можешь разбогатеть в короткие сроки и, будучи магнатом, вернуться в Китай.

– Да, но на судне под парусом.

– И почему же? Пароходы куда современнее и быстрее.

Тао Чьен не был намерен объяснять свои соображения на этот счет. Лишь молча уставился в пол, держа в руках свою шапочку, меж тем капитан допивал свой виски.

– Я не могу обязать тебя, – произнес, наконец, Соммерс. – Я дам тебе рекомендательное письмо, которое можешь показать моему другу Винсенту Кацу, владельцу брига «Эмилия», что буквально на днях также выходит в море по направлению к Калифорнии. Это довольно типичный голландец, очень религиозный и строгих нравов, но в то же время порядочный человек и хороший моряк. Ты пропутешествуешь гораздо медленнее, нежели я, но, возможно, в Сан-Франциско мы и увидимся, и если вдруг откажешься от своего решения, всегда сможешь начать заново работать у меня.

Капитан Джон Соммерс и Тао Чьен первый раз подали друг другу руку.

Путешествие

Съеженная в своем укромном местечке в винном погребе, Элиза приготовилась было умереть. Темнота и ощущение замкнутого пространства, к чему вдобавок примыкал и запах – некая мешанина содержимого тюков с ящиками, соленой рыбы в бочках и след от морской рыбы-прилипалы, оставшийся в видавшей виды древесине судна. Ее безупречное чутье, потрясающее качество для того, чтобы перемещаться по миру с закрытыми глазами, ныне обернулось для самой девушки чуть ли не в пытку. На тот момент компанию составлял лишь один кот трех цветов, заживо, как и она, погребенный в винном погребе, чтобы беречь человека от крыс. Тао Чьен заверял ее, что, мол, привыкнет и к запаху и к заточению, потому что во времена нужды человеческое тело привыкает чуть ли не ко всему. А еще тогда добавил, что путешествие будет долгим, и та ни разу не сможет высунуться из укрытия на свежий воздух, потому и более стоило не думать вообще ни о чем, чтобы в конец не сойти с ума. Будет и вода, и еда, – обещал он девушке. Данное дело тот берет на себя – не вызывая подозрений у окружающих, когда только сможет, будет спускаться в винный погреб. Бриг оказался небольшим, но был набит людьми до предела, поэтому проникнуть туда под различными предлогами считалось не такой уж и трудной задачей.

– Спасибо. Когда прибудем в Калифорнию, подарю вам брошь с бирюзой.

– Сохраните ее у себя, вы мне уже заплатили. Вам понадобится эта вещица. Зачем вы едите в Калифорнию?

– Чтобы выйти замуж. Моего жениха зовут Хоакин. Он поддался золотой лихорадке и уехал. Хотя и сказал, что вернется, однако ж, я не могу его ждать.

Едва лишь судно покинуло бухту Вальпараисо и вышло в открытое море, как Элиза начала делать глупости. Часами девушка сидела в темноте, точно животное в собственной дряни. Находилась в тот момент настолько в болезненном состоянии, что не помнила, где она есть и зачем; так продолжалось вплоть до тех пор, пока, наконец, не открылась дверь винного погреба, и не появился Тао Чьен, освещенный огарком свечи и принесший ей блюдо с едой. Мужчине оказалось достаточно взглянуть на молодую особу, и стало понятно, что та ничего не могла в себя запихнуть. Тогда отдал ее ужин коту, после чего вышел на поиски ведра воды, с которым вскоре и вернулся, решив было вымыть девушку. Начал с того, что стал поить ее крепкой имбирной настойкой и умело поставил дюжину своих золотых иголочек, пока у той не прошла боль в желудке. Элиза все еще мало соображала, когда мужчина полностью ее обнажил, нежно обмыл морской водой, ополоснул из сосуда с пресной водой, а также сделал массаж с ног до головы с тем же самым бальзамом, что рекомендовали от приступов малярийной лихорадки. Спустя несколько мгновений она уснула, завернувшись в свою кастильскую шаль, с котом в ногах, а тем временем на палубе Тао Чьен прополаскивал в воде ее одежду, стараясь не привлекать к себе особого внимания, несмотря на то, что в данное время как раз отдыхали моряки. Недавно подсевшие на судно пассажиры испытывали небольшое головокружение, как, впрочем, и сама Элиза, с той лишь разницей, что она вместе с остальными уже три месяца путешествовали из Европы и много раннее миновали схожее состояние.

В последующие дни, пока новые пассажиры судна «Эмилия» привыкали к хлестанию волн и утрясали необходимые ежедневные нужды на оставшееся время морского путешествия, в глубине трюма Элиза заболевала все сильнее. Тао Чьен спускался туда, когда только мог, чтобы дать девушке воды и попытаться унять тошноту, возникающую при попытке уменьшить прогрессирующее недомогание. Пытался облегчить ее существование, применяя известные в подобных случаях средства, а также и другие, что, движимый отчаянием, тут же и импровизировал, хотя Элизе слабо удавалось успокоить боль в желудке, напротив, все более и более чувствовала обезвоживание. Тогда приготовил ей воду, в которой растворил соль и сахар, и, проявляя нескончаемое терпение, давал ей пить с ложечки. И, несмотря на все, две последующие недели прошли без видимого улучшения, после которых настал момент, когда кожа молодой девушки стала трескаться, точно пергамент, и та уже не могла вставать даже для того, чтобы выполнять предписанные Тао физические упражнения. «Если не будешь двигаться, онемеет тело, а мысли начнут путаться», – вот что молодой человек повторял ей не раз. Бриг ненадолго причаливал к портам Кокимбо, Кальдера, Антофагаста, Икике и Арика. В каждом из них выпадала возможность попытаться убедить ее высадиться на берег. А затем поискать способ все-таки вернуться к себе домой, потому что временами видел, как девушка лишалась сил, что пугало его не на шутку.

Уже оставили позади порт Кальяо, когда ситуация Элизы обернулась роковым крахом. Тао Чьен раздобыл на рынке запасы листьев коки, чьи лекарственные свойства были хорошо известны, и трех живых куриц, которых думал припрятать и одной из них совершить жертвоприношение, ведь больная нуждалась в чем-то более питательном, нежели существовавший на этом судне скудный рацион. Приготовил курицу в густом бульоне на свежем имбире и спустился, решив было накормить Элизу таким супом пусть даже и силком. Зажег фонарь с помощью сала от китового уса, кое-как открыл себе проход среди тюков и пришел в логово-свинарник девушки, а та все лежала с закрытыми глазами и, казалось, не ощущала его присутствия. Под ее телом все увеличивалось огромное кровавое пятно. «Чжун и», конечно, воскликнул, после чего наклонился над нею, подозревая, что несчастная устроилась было так для того, чтобы совершить самоубийство. Мужчина не мог ее обвинять, ведь подумал, что в схожем положении сделал бы то же самое. Тогда приподнял рубашку, однако ж, не заметил видимых ран и лишь прикоснувшись к девушке, понял, что та еще была жива. И стал трясти до тех пор, пока не открылись глаза.

– Я беременна, – наконец, призналась она натянутым голосом.

Тао Чьен схватился за голову обеими руками, поглощенный нескончаемым потоком жалоб, издаваемых на диалекте его родной деревни, к которому не прибегал вот уже пятнадцать лет. Должно быть, знал, что бессилен в ситуации. И как только пришло в голову везти ее в Калифорнию, беременную, сумасшедшую, которой не доставало только аборта. А если вдруг умрет, то его самого охватит чувство потерянности, и возникнет путаница такой величины, что каким бы дураком он ни был, все бы не догадался о причине ее необходимости сбежать из Чили. Прибавил и клятвы с проклятиями на английском языке, но та снова упала в обморок, и поэтому уже не реагировала ни на какой упрек. Поддерживал девушку на руках, покачивая точно ребенка, в то время как ярость потихоньку сменялась неудержимым состраданием. На мгновение ему в голову пришла мысль посетить капитана Каца и признаться в произошедшем, но реакция последнего могла оказаться совершенно непредсказуемой. Этот голландец-лютеранин, который обращался с женщинами на борту как с докучливыми созданиями, разумеется, только взовьется, узнав, что везет еще одну спрятавшуюся пассажирку, вдобавок же беременную и чуть ли не при смерти. А какое наказание припасено для него? Нет, он не мог никому об этом рассказать. Единственная альтернатива состояла в том, чтобы Элиза все-таки родила, если уж такова ее судьба, а затем стоило просто выбросить тело в море вместе с мешками различного кухонного мусора. Большее, что мог сделать, видя, как сильно страдает девушка, – это помочь той достойно умереть.

Собрался было уже уходить, когда своей кожей ощутил несколько странное присутствие. В страхе, поднял фонарь и, нисколько не сомневаясь, ясно увидел круг дрожащего света над головой своей обожаемой Лин. Та с небольшого расстояния наблюдала за ним насмешливым выражением полупрозрачного лица, которое и являлось главной прелестью девушки. Носила платье из зеленого шелка, расшитого золотыми нитями, к нему же прибегала и по особым случаям. Волосы ее были собраны в простой пучок, что поддерживался палочками из слоновой кости, а из-за ушей выглядывали два свежих пиона. В таком виде он и видел любимую в последний раз, когда знакомые женщины поселения одевали усопшую перед траурной церемонией. Появление его супруги в винном погребе было настолько реальным, что молодого человека охватил приступ паники: духи, какими, будучи живыми, ни были бы добрыми, но, что касается умерших, те, как правило, начинали вести себя с ними жестоко. Попытался было убежать через дверь, но она таки успела заблокировать проход. Тао Чьен упал на колени, весь дрожа, не выпуская фонаря – свою единственную связь с реальным миром. Попробовал прочесть молитву на изгнание дьявола, на случай, если последний принял очертания Лин, чтобы его самого сбить с толку, но не мог вспомнить подходящие слова, и изо рта вырвалось лишь долгое стенание от испытываемой к женщине любви и воспоминаний по прошлому. Тогда Лин склонилась над ним в порыве незабываемой нежности, причем так низко, что вполне мог бы осмелиться поцеловать ее, в то время как сама прошептала, что явилась из далеких миров не с целью напугать, а лишь напомнить ему об обязанностях почтенного доктора. А еще, как и эта девушка, она тоже в свое время изошла кровью, когда родила дочь, и в данном случае юноше было под силу спасти человека. Почему тогда не сделал того же самого для молодой особы? Что произошло с ее любимым Тао? Неужели где-то потерял свое доброе сердце и превратился в никчемного таракашку? Карма Элизы – вовсе не преждевременная смерть, – заверила она молодого человека. Если женщина, погребенная в дыре ночного кошмара, намерена пересечь мир, чтобы встретить своего мужчину, значит, у такой немалый запас энергии «ки».

– Ты должен помочь ей, Тао; ведь если, не увидев своего возлюбленного, девушка умрет, то никогда не обретет спокойствия, а ее призрак будет преследовать тебя вечно, – предупредил дух Лин перед тем, как полностью рассеяться в воздухе.

– Подожди! – умолял мужчина, протягивая руку, чтобы поддержать ее, но между сцепившимися пальцами оказалась лишь пустота.

Тао Чьен повалился на пол, оставаясь в таком положении довольно долго и стараясь хоть как-то восстановить рассудок вплоть до тех пор, пока не перестало стучать ошалевшее сердце и едва уловимый аромат Лин не начал улетучиваться по направлению к винному погребу. Не уходи, не уходи так скоро, – побежденный любовью, повторял он многократно. В конце концов, все-таки смог встать на ноги, открыть дверь и выйти на свежий воздух.

Стояла теплая ночь. Тихий океан блестел точно серебро с множественными отражениями луны, а старые паруса судна «Эмилия» раздувал легкий свежий ветерок. Многие пассажиры уже отходили ко сну либо же разошлись по каютам играть в кости. Другие же развесили гамаки, чтобы провести ночь среди беспорядка различных приспособлений, инвентаря для лошадей и занимавших палубы ящиков, находились и такие, кто развлекался на корме, созерцая игры дельфинов в пене близ кильватерной линии судна. Благодарный, Тао Чьен поднял глаза к бесконечному своду неба. Впервые после своей смерти Лин посетила его без всякой робости. Еще до того, как начать жизнь матроса, было несколько случаев, когда близко ощущал ее присутствие и особенно в моменты погружения в глубокую медитацию, хотя тогда было очень легко перепутать тоску вдовца с легким присутствием умершей. Как правило, Лин проходила рядом, царапая его своими тонкими пальцами, после чего мужчину мучили сомнения: была ли она настоящей либо это всего лишь творение терзающейся души. Тем не менее, несколько ранее в винном погребе никаких сомнений не было: настолько сияющим и с потрясающей ясностью там появилось лицо Лин, точно сама луна взошла над морем. Молодой человек уже не ощущал себя одиноким и даже был довольным, как и в те ночи из далекого прошлого, когда любимая, съежившись на его руках после любовных утех, потихоньку засыпала.

Тао Чьен направился в спальню экипажа, где и расположился на узкой деревянной полке, подальше от единственной вентиляции, что осуществлялась лишь через дверь. Спать оказалось совершенно невозможным в спертом воздухе и к тому же вперемешку с мужским зловонием, чего он, собственно, не обязан был делать с самого отплытия из Вальпараисо, потому что летом вполне допускалось растянуться на самой палубе. Искал свой баул, служивший еще и настилом, защищающим его от хлестания волн, снял с шеи ключ, открыл висячий замок и достал свой чемоданчик, а также флакон с опиумом. Затем тайком отделил двойную порцию пресной воды и нашел какие-то кухонные тряпки, что за недостатком чего получше ему бы очень пригодились.

Уже было отправился обратно в винный погреб, когда кто-то задержал его за руку повыше локтя. Мужчина вновь удивился и увидел одну из чилиек, кто, нарушая непререкаемый приказ капитана запираться после захода солнца, вышла с целью соблазнения кого-либо. Тот сразу же ее узнал. Из всех женщин на борту Асусена Пласерес оказалась самой симпатичной и наиболее смелой. Особенно в первые дни она была единственной, намеревающейся помочь страдающим от морской болезни пассажирам, а также тщательно ухаживала за неким матросом, который упал с мачты и повредил руку. Таким способом удалось завоевать расположение многих, включая и капитана Каца, человека сурового нрава, который с этого момента на нарушения дисциплины смотрел сквозь пальцы. Асусена со своей стороны предоставила бесплатные услуги медсестры, но осмелившийся положить свою руку поверх ее упругой плоти был обязан заплатить наличными, потому что, как сама говорила, добрые порывы души еще никто не принимал за всякие глупости. Ведь это мое единственное богатство, и если не сберегу, то пропаду, – вот какими словами объясняла она ситуацию, радостно похлопывая по своим ягодицам. Асусена Пласерес направилась к нему лишь с четырьмя, понятными на любом языке, словами: шоколад, кофе, табак, бренди. Обычно, пересекаясь с этим человеком, старалась смелыми жестами объяснить свое желание поменять что-либо из упомянутого на его расположение, но, несмотря на усилия женщины, «чжун и» всячески отпихивался и шел своей дорогой.

Добрую часть ночи Тао Чьен пробыл рядом с лежащей в ознобе Элизой. Трудился над этим изнуренным телом, лишь прибегая к ограниченным, лежащим в его чемоданчике, средствам, к своему немалому опыту и к трепещущей нежности – и подобное делал до тех пор, пока из нее не вышло что-то наподобие кровавого моллюска. Тао Чьен осмотрел это в свете от фонаря и, нисколько не сомневаясь, смог определить, что речь шла о вполне сформировавшемся плоде, которому было всего лишь несколько недель. Чтобы провести глубокое очищение желудка, поставил свои иголки на руки и ноги молодой девушки, тем самым, вызывая сильные сокращения. И вздохнул с облегчением лишь тогда, когда уверился в результате. Только и осталось, что попросить Лин вмешаться и помочь предотвратить заражение. Ведь вплоть до нынешней ночи Элиза представлялась ему неким торговым соглашением, так как в глубине ее баула находилось, ожидавшее примерки, жемчужное ожерелье. Это всего лишь была незнакомая девушка, к которой и не думал испытывать личного интереса. Скорее, представляла собой некую простушку с большими ногами и воинственным темпераментом, которой стоило немало потрудиться, чтобы выйти замуж хоть за кого-нибудь, ведь в особенности не нравилась никому, а уж ее услуги тем более, что и можно было наблюдать. Теперь же, после сделанного аборта став полной неудачницей, вплоть до конца своих дней никогда не сможет выйти замуж. И даже не удастся так поступить и любовнику, который, впрочем, однажды ее и оставил, а ведь когда-то желал в качестве супруги, а сама она понимала, что вряд ли еще выпадет такой невероятный случай когда-нибудь встретить подобного человека. Допускал, что, будучи иностранкой, Элиза сама по себе далеко не уродлива, по крайней мере, ее продолговатые глаза отдаленно напоминали что-то восточное, а вот длинные волосы, черные и блестящие, были похожи на прекрасный хвост лучшего коня из армии императора. Если бы у девушки была пепельная либо рыжая дьявольская шевелюра, каких он немало перевидал, выехав когда-то из Китая, тогда, возможно, даже и не подошел бы к ней. Так бы и не помогли девушке ни его доброжелательный вид, ни твердость характера, проявившаяся в выпавшей на долю последней неудачи, вдобавок сама бы лишилась всякой надежды: и под конец стала бы никем иным, как проституткой в Калифорнии. Живя в Кантоне и Гонконге, многих подобных женщин молодой человек частенько посещал. И большей части своих знаний по медицине был обязан годам работы с телами именно таких невезучих, сильно обиженных различными ударами судьбы, болезнями и наркотиками. Несколько раз в течение этой нескончаемой ночи подумал вот о чем. Если бы сам не был столь благородного происхождения, бросил бы девушку умирать, несмотря на указания духа Лин спасти бедняжку во что бы то ни стало от такой ужасной судьбы. Мало того, последняя заплатила вперед, а молодому человеку оставалось лишь выполнить свою часть договора, – вот что тогда сообщил дух любимой. Нет, это была далеко не единственная причина, – пришел к выводу молодой человек, ввиду того, что с самого начала сомневался насчет собственных побуждений взять на судно «зайцем» эту девушку. Риск был огромен, и сам он не был до конца уверен в необходимости совершать неосторожность такого размера всего лишь за стоимость жемчуга. В храброй решимости Элизы виделось что-то такое, что совершенно потрясло молодого человека, что-то было в хрупкости тела и в отважной любви, которую испытывала к дорогому ее сердцу человеку – и все это вместе напомнило ему о Лин…

Наконец наступил тот рассвет, когда у Элизы перестала идти кровь. Девушка пылала от лихорадки, и вся дрожала, несмотря на стоявшую в винном погребе невыносимую жару, хотя пульс прощупывался уже лучше, и во сне дышала гораздо спокойнее. Тем не менее, ситуация все еще оставалась небезопасной. Тао Чьен всей душой желал остаться рядом и понаблюдать за ней. Но, с другой стороны, прикинул, что до рассвета было уже совсем чуть-чуть, и вот-вот начнет трезвонить колокол, возвещая его очередь заступить на работу. Истощенный, дополз до палубы, упал ничком на дощатый пол и уснул точно младенец, пока с напоминанием об обязанностях его не разбудил дружеский пинок другого моряка. Чтобы как-то встряхнуться, окунул голову в ведро с морской водой и, еще не придя в себя и несколько ошеломленный, вышел в кухню, где и сварил кукурузную кашу с медом, что, в основном, и составляла завтрак находившихся на борту. Все поедали ее в молчании, включая и скромного капитана Каца, однако ж, кроме выражавших свои протесты хором чилийцев, несмотря на наличие лучшего, нежели в последних плаваниях, их обеспечения всем необходимым. Прочие старались растянуть свои запасы табака, алкоголя и сладостей на месяцы этого путешествия, которое столько терпели, прежде чем пристать в Вальпараисо. Распространился некий слух, будто некоторые чилийцы самые что ни на есть аристократы, ввиду чего не умели стирать собственные кальсоны или же вскипятить воду для чая. Путешествующие первым классом прихватили с собой слуг, которые, по их мнению, стали бы работать в шахтах с золотом, ведь мысль о необходимости марать собственные руки даже не могла прийти в голову этим людям. Другие предпочли бы заплатить матросам, чтобы те относились к ним с большим вниманием. Ведь все женщины поголовно подобным образом поступать отказывались, несмотря на то, что за проведенные наедине десять минут в каюте могли бы заработать в десять раз больше, и вот тогда уж точно не было бы необходимости тратить два часа на стирку матросской одежды. Члены экипажа и оставшиеся пассажиры тайком подтрунивали над такими избалованными сеньоритами, хотя поступать так в открытую никогда бы не решились. Чилийцы отличались хорошими манерами, казались застенчивыми и выставляли напоказ свои чрезмерные вежливость и благородство, хотя при малейшем поводе тут же проявляли кичливость. Тао Чьен старался с ними не ссориться. Эти люди не скрывали своего отвращения к нему и еще к двоим подсевшим в Бразилии путешественникам-неграм, полностью оплатившим путешествие. Они оказались единственными, кому не достался кубрик и, соответственно, не было разрешено делить стол с остальными пассажирами. Поэтому и предпочел пять скромных чилиек с их твердой прагматичностью, непрерывным хорошим настроением и призванием быть матерью, которое не медлило проявляться в моменты непредвиденных обстоятельств.