Текст книги "Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время"

Автор книги: Исаак Розенталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4. КАРЬЕРА

Человек свободен, когда ему не нужно выбирать. Свобода воли, вечно стоящая перед устрашающей необходимостью делать избрание навязанного со стороны и сверху, порабощала и угнетала человека.

Н. А. Бердяев

Сомнительно, чтобы Малиновскому когда-нибудь попадались на глаза строки поэтов «серебряного века», посвященные Петербургу: «Нет! Ты потонешь в тине черной, проклятый город, Божий враг!» (3.Гиппиус) – или: «Бессмысленный город, впутанный в дымы трубного леса» (В.Маяковский). «Рабочая интеллигенция» питалась другой духовной пищей. Но если бы Малиновский и прочитал эти стихи, они не нашли бы отклика в душе «слуги двух господ». Петербург по-прежнему притягивал Малиновского-революционера и Малиновского-провокатора. И не только хорошо знакомый ему «Питер», Петербург заводских окраин, но и глубоко чуждый поэтам официальный, казенный Санкт-Петербург, тот, говоря словами Александра Бенуа, «солдафон с палкой», каким он оставался «для прежней, большой, доброй, неряшливой России».

На пороге зимы 1912 г. Роман Малиновский, совсем недавно шляхтич, а теперь волею судеб крестьянин, вернулся на законном основании в столицу Российской империи, и перед ним – не посетителем, как когда-то, а полноправным депутатом – распахнулись, наконец, заветные двери Таврического дворца.

Построенный в царствование Екатерины II для Потемкина и превращенный Павлом I в пику матери в конюшню, дворец пережил в 1906 г. второе рождение: зимний его сад перестроили в зал заседаний Государственной думы. Как бы не оценивалось место того учреждения в политической системе царской России, ответственность депутатского звания сознавал каждый, кого избрали в Думу. «Страшно говорить в Государственной думе», – признавался В.В.Шульгин, человек неробкого десятка, сравнивая украшенную двуглавым орлом кафедру с Голгофой. Что же должны были в таком случае испытывать, поднимаясь на эту «Голгофу», малообразованные депутаты из народных низов, не вхожие до того ни в какие дворцы?

В 1913 г. получила распространение фотооткрытка: 14 членов социал-демократической фракции IV Государственной думы стоят в парке позади Таврического дворца; в центре группы двое – Н.С.Чхеидзе (он возглавлял фракцию и в III Думе) и Р.В.Малиновский. Всего лишь 14 из 442 – меньше любой думской фракции, кроме трудовиков. В новом – «парламенте», социальный и партийный состав которого предопределила измененная 3 июня 1907 г. избирательная система, а также широкомасштабные злоупотребления администрации во время выборов, 185 мест принадлежало правым, 107 – либералам и 98 – октябристам[275]275
   Аврех А.Я. Царизм и IV Дума 1912–1914 гг. М., 1981. С. 20–30.


[Закрыть]. В таком плотном окружении ни о какой самостоятельной «законодательной» деятельности рабочие депутаты не могли помышлять, а тем, кто имел такое намерение, Ленин скоро объяснил, что это не нужно. В чем они не сомневались, так это в том, что их слово будет все-таки услышано за пределами Таврического дворца, где продолжало неуклонно расти стачечное движение. В 1912 г. число забастовщиков достигло 1,5 млн., свыше миллиона из них участвовало в политических стачках.

Группе депутатов-большевиков отводилась роль легального центра, способного вести в более или менее прикрытом виде революционную агитацию и воздействовать тем самым на рабочее движение. Вторым таким центром была издававшаяся в Петербурге с апреля 1912 г. «Правда», направляемая из-за границы Лениным; здесь предполагалось печатать без изъятий речи рабочих депутатов. Осенью еще одну легальную рабочую газету – «Луч» – стали издавать меньшевики.

5 декабря 1912 г. Малиновский разослал по нескольким московским адресам письмо с отчетом о начале своей депутатской деятельности. «По приезде в Питер я, конечно, присоединился к прежде приехавшим товарищам, – писал он. – К открытию Думы сорганизовались в социал-демократическую фракцию. Во фракцию вошло 13 товарищей; из них 6 рабочих товарищей, которые прошли только от рабочей курии, и 7 товарищей от общей курии». Номер «Правды» с их биографиями Малиновский обещал прислать «в более или менее достаточном количестве». Далее в письме сообщалось, что фракция отказалась участвовать в голосовании по составу президиума Думы, так как президиум, избранный враждебным рабочему классу большинством, будет неизбежно вести борьбу с социал-демократами: «Выбирайте кого хотите, мы все же используем Думу в интересах народа».

Вторым и наиболее важным выступлением фракции – оно еще было впереди – Малиновский назвал ответ на правительственную декларацию, с которой должен был выступить председатель Совета министров В. И. Коковцов. «В этом ответе мы должны высказать все те требования, которые высказывает сознательный пролетариат. Мы должны открыто и ясно осветить политику правительства и правящих классов; должны выяснить настоящее положение рабочего движения и зачем мы пошли в Думу. Мы должны сделать это в наиболее полной форме».

Ответ (декларация) фракции, сообщал Малиновский, «уже составляется нами на ежедневных собраниях»[276]276
   ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 585. Л. 2962.


[Закрыть]. Известно, что подготовка декларации заняла много времени. Большевик Н.Н.Крестинский писал еще 14 ноября, что участвует в обсуждении ее проекта[277]277
   Там же. Д. 531. Л. 234.


[Закрыть]. Этот проект написал меньшевик Ф.И.Дан, но в результате обсуждения почти все умеренные (с точки зрения большевиков) формулировки были отвергнуты, а более решительно звучащие ленинские положения (из присланного петербургским большевикам письма «К вопросу о некоторых выступлениях рабочих депутатов») включены в окончательный текст[278]278
   Кочетов Ю.И. Деятельность большевистской фракции IV Государственной думы // Уч. записки Пермского пед. ин-та. Пермь, 1972. С. 56.


[Закрыть].

Малиновский, естественно, умолчал в своем письме о том, что за обсуждением во фракции последовало еще одно «обсуждение»: 27 ноября он представил текст декларации Белецкому, сообщив, что именно ему как рабочему фракция поручила ее огласить. По словам Белецкого, Малиновский отстаивал «каждый пункт», опасаясь в случае существенных изменений возбудить у других членов фракции и «сведущих лиц» подозрения. В конце концов договорились, что своим поведением на кафедре Малиновский выведет из себя председателя Думы М.В.Родзянко, и тот лишит его слова. «Исправленный» текст Белецкий показал министру внутренних дел Макарову, и 30 ноября Малиновский получил его обратно[279]279
   Дело провокатора Малиновского. М., 1992. С. 114.


[Закрыть]. Свои письма в Москву он направил, таким образом, уже после осуществления необычной цензурной операции, и в свете этого факта становится очевидным, насколько лицемерными были его рассуждения в тех же письмах насчет того, что буржуазные газеты будут сокращать и искажать речи членов социал-демократической фракции, а потому нужно, чтобы рабочие выписывали и требовали у газетчиков «Правду».

Дебют Малиновского состоялся 7 декабря. Ожидания департамента полиции оправдались при этом лишь отчасти. Предполагалось, что Родзянко позволит прочитать не более трети текста, на деле же Малиновский прочитал декларацию почти целиком, несмотря на шум справа и неоднократные замечания председателя. Пропустил он только, якобы из-за волнения, важное место, где разоблачался противонародный характер третьеиюньского избирательного закона, которому противопоставлялось требование «полновластного народного представительства» на основе всеобщего и равного, прямого и тайного избирательного права, без различия пола, национальности и религии. Выпал также пункт о культурно-национальной автономии, включенный по настоянию меньшевиков. Но другие революционные положения декларации прозвучали с полной определенностью. В конце своего выступления Малиновский провозгласил намерение рабочих депутатов «работать для приближения того часа, когда всенародное учредительное собрание положит начало полной демократизации государственного строя России и тем самым расчистит пролетариату путь для борьбы за освобождение от цепей наемного рабства, для борьбы за социализм»[280]280
   ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 38. Л. 126 об.-127; Бадаев А. Большевики в Государственной думе. М., 1954. С. 66–75.


[Закрыть].

Автор текста Ф.И.Дан намеренно поставил эти «страшные слова» в конец декларации, понимая, что в противном случае оратора могут сразу лишить слова[281]281
   Дан Ф.И. Письма. Амстердам, 1985– С. 283.


[Закрыть]. Расчет оказался правильным. К тому же Родзянко, сделавший Малиновскому по ходу речи несколько предупреждений, не понял прямого сигнала Малиновского, брошенного как раз перед этими последними словами, – «Лишайте!», и позволил ему таким образом дочитать декларацию до конца.

Своими способностями и опытом участия в легальном движении Малиновский превосходил остальных рабочих депутатов. Но сразу после выборов современники обращали внимание прежде всего на то, что вся большевистская шестерка (Р.В.Малиновский, А.Е.Бадаев, М.К.Муранов, Ф.Н.Самойлов, Г. И. Петровский, Н.Р.Шагов) оказалась сильнее рабочей части третьедумской социал-демократической фракции. Так, В. Н.Лобова, хотя и выделяла московского депутата, который «обещает стать русским Бебелем», вместе с тем считала «очень удачной» всю новую фракцию и особенно ее большевистскую часть[282]282
   ГАРФ. Ф. 102. ДП ОО. 1913. Д. 5. Ч. 57. Лит. Б. Л. 16.


[Закрыть]. «… Выбрали действительно лучшую публику – по влиянию, партийности, преданности делу», – писала после первой встречи с депутатами Н. К. Крупская[283]283
   Володарская А.М. Из истории борьбы большевиков за единство пролетариата (1913–1914 гг.) // История СССР. 1967. N» 4. С. 67.


[Закрыть]. В другом письме она характеризовала их как «архипартийную публику», «стоящую много выше среднего уровня»[284]284
   Ее оке. Ленин и партия в годы назревания революционного кризиса 1913–1914. М., 1960. С. 194.


[Закрыть]. «В куриальной шестерке не один Малиновский, – радовалась она, – крупные величины Петровский и Самойлов; Шагов тоже хороший оратор и партиец, Бадаев учится и быстро растет»[285]285
   Пролетарская революция. 1925. 8. С. 125.


[Закрыть]. И снова (в письме Л.М.Горькому): «Я четырех видела пока, один мне меньше понравился, хоть и партиец он очень и делу предан, но шаблонный очень, зато трое других – такая уж публика великолепная, вся душа у них в деле, и искренности, убежденности уйма. Остальных двух тоже хвалят, особенно иваново-вознесенца… Малиновский к Вам все стремился…»[286]286
   Архив А.М. Горького. КГ-ОД. 2-1-1. Л. 1 и об.


[Закрыть].

Костромского депутата Шагова Крупская перехвалила – оратором он оказался неважным, и можно было бы все эти оценки посчитать завышенными, излишне восторженными, если бы они не совпали с мнением достаточно искушенных депутатов-меньшевиков Н.С.Чхеидзе и М.И.Скобелева: самый последний депутат из шестерки, заявили они, не уступает лучшему рабочему депутату III Думы[287]287
   ГАРФ. Ф. 102. ДП ОО. 1913. Д. 307. Л. 114; Ф. 102. Оп. 265. Д. 902. Л. 43=


[Закрыть] (таким считался рабочий-меньшевик из Екатеринослава Г.С.Кузнецов). Более сдержанно, но все же положительно характеризовал фракцию Ф.И.Дан: «Что касается членов фракции, то большинство их – очень дельные и толковые люди. Таковые имеются и в меньшинстве (то есть среди большевиков – Я.Р.). Но они сбиты с толку, презрительно отзываются о думских «речушках» и, по-видимому, главной задачей считают борьбу с крамолой (то есть с «ликвидаторством» – И.Р.). Таких, однако, в сущности всего лишь трое»[288]288
   Дан Ф.И. Указ. соч. С. 290–291.


[Закрыть]. Вероятно, Дан имел в виду Малиновского, Муранова и кого-то еще из депутатов-большевиков. Бывший петербургский депутат, когда-то ленинец левее самого Ленина Г.А.Алексинский в письме Бадаеву с похвалой отозвался о первых выступлениях Малиновского, Петровского и Муранова: «вообще теперь, – писал он, – стало интересно читать речи социал-демократических депутатов, тогда как третьедумские речи были скучны и мало социал-демократичны»[289]289
   ГАРФ. Ф. 102. ДП ОО. 1913. Д. 307. Л. 81.


[Закрыть].

При таком составе фракции предложения Малиновского не всегда находили поддержку, в чем-то ему приходилось «подделываться» к другим депутатам[290]290
   Самойлов Ф.Н. По следам минувшего. М., 1934. С. 314.


[Закрыть]. Петровскому, который завидовал Малиновскому, превосходство его не казалось абсолютным: «Малиновский в понимании практического и профессионального рабочего движения был выше всех нас, но в области теории был полный болван…»[291]291
   Петровский Г. И. Воспоминание о «Правде* // Страницы славной истории: Воспоминания о «Правде* 1912–1917 гг. М., 1962. С. 131–132.


[Закрыть]. Действительно, московский депутат не прошел школу нелегальных марксистских кружков; Петровский и другие рабочие, вступившие в социал-демократическое движение до первой революции, «теорию» знали, может быть, лучше. Но в Думе необходимо было и многое другое и прежде всего ораторские данные. Большевистское руководство намеревалось использовать «ильные стороны Малиновского. Приобретенная им известность оратора на рабочих собраниях и общественных съездах давала основания верить в его успех на думской трибуне.

С другой стороны, быстро обнаружились особенности его характера, осложнявшие коллективную работу: высокомерие и крайняя неуравновешенность. «Как цекиста, – свидетельствует Ленин, – мы ценили Малиновского именно за его агитаторскую и думскую деятельность особенно: как организатор он казался нам слишком нервным и неровным с людьми»[292]292
   Дело провокатора Малиновского. С. 50.


[Закрыть]. Почувствовали это прежде всего депутаты. При обсуждении на заседаниях фракции даже незначительных вопросов Малиновский нередко выходил из себя, впадал в истерику, третировал товарищей[293]293
   Бадаев А. Указ. соч. С. 283; Зиновьев Г.Е. Воспоминания: Малиновский //Известия ЦК КПСС. 1989. 6. С. 197.


[Закрыть]. Как говорила потом Е.Ф.Розмирович, «это был ад. Учинял этот ад сам Малиновский, скандаля колоссально из-за всякого пустячка»; он «чуть не стулья ломал»[294]294
   Материалы следственной комиссии ЦК РСДРП по делу Р. В.Малиновского (май-ноябрь 1914 г.) // Вопросы истории. 1993. Jsfe 11–12. С. 54.


[Закрыть]. Это вызвало отпор и жалобы депутатов, жаловались и местные работники, в связи с чем Ленин вспоминал аналогичный печальный опыт с некоторыми депутатами I и II Государственных дум, заключая отсюда, что «высокое звание» члена Думы кружит голову и иногда «портит» людей. Малиновскому выговаривали, требовали от него более товарищеского отношения к коллегам по фракции, но помогало это лишь на время[295]295
   Дело провокатора Малиновского. С. 51.


[Закрыть].

«… Малиновский по характеру своему был горяч и вспыльчив, самолюбив и властолюбив. Он имел о себе очень высокое мнение и заметно проявлял тенденцию играть роль руководителя, обладая при этом изрядной долей нахальства», – вспоминал Федор Самойлов. Он же описал инцидент, иллюстрирующий эту характеристику. Предполагалось организовать в Поронине партийную школу для рабочих, наподобие школы в Лонжюмю: для начала Заграничное бюро ЦК пригласило приехать на летние думские каникулы 1913 г. депутатов-большевиков. Сразу выразили согласие только Малиновский и Муранов, остальные доказывали, что следует использовать каникулы прежде всего для встреч с избирателями и до кладов местным партийным организациям, а уж потом отправляться за границу. В этом духе фракция и приняла решение, но недовольный им Малиновский «сорвал с себя часы и бросил их о стол так, что они разбились, и еще долго кричал и волновался»[296]296
   Самойлов Ф.Н. Указ. соч. С. 320.


[Закрыть]. Еще об одном конфликте упоминала накануне Поронинского совещания Крупская: «Боимся, что благодаря трениям с Костей Шагов не приедет, а между тем его присутствие чрезвычайно важно»[297]297
   Из переписки ЦК РСДРП с местными большевистскими организациями (1912-1914 гг.) // Вопросы истории КПСС. 1966. bk 11. С. 79.


[Закрыть].

В сравнении с деловыми достоинствами Малиновского все это казалось, однако не столь важным. Главной сферой проявления этих достоинств была думская трибуна. Поэтому о думской работе, а также о легальной ««Правде» больше всего беседовал с ним Ленин во время посещений Малиновским Кракова и Поронина (первая после Пражской конференции встреча состоялась еще до открытия Думы; тогда у Ленина побывали из новых депутатов только Малиновский и Муранов, и Ленин писал после встречи: «Впечатление превосходное… Почва богатая, но нужна долгая работа…»)[298]298
   Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 114.


[Закрыть]. Это впечатление укреплялось подмеченной тогда же депутатами-меньшевиками «рабской преданностью» Малиновскому Ленину[299]299
   ГАРФ. Ф. 102. On. 265, 1913. Д. 902. Л. 43.


[Закрыть].

Впоследствии, после разоблачения Малиновского, иные современники утверждали, что его выступления с думской трибуны отличались от выступлений других рабочих депутатов большей умеренностью, «приглаженностью»[300]300
   Бадаев А. Указ. соч. С. 281; Крыленко Н В. Судебные речи: Избранное. М., 1964. С. 25, 37.


[Закрыть]. Этой оценке противоречит отсутствие замечаний такого рода со стороны Заграничного бюро ЦК и, напротив, недовольство тех, кто действительно занимался в какой-то степени «приглаживанием» речей, – Белецкого и Виссарионова. Неудовольствие Белецкого вызвала, например, эффектная концовка выступления Малиновского по смете Министерства торговли и промышленности: «Ни гроша правительству, руки которого обагрены кровью ленских рабочих!» (выговор был сделан, однако, после произнесения речи). Необходимо учесть еще одно обстоятельство: если проект речи готовили состоявшие при фракции «сведущие лица», помогавшие депутатам и находившиеся в Петербурге (Е.Ф.Розмирович, Н.В.Крыленко и др.), Малиновский обычно записывал с их слов основные тезисы, которые потом развивал. Розмирович сравнивала его речи в Думе не с выступлениями других депутатов, а с тем, что говорил сам Малиновский на заседаниях фракции, а говорил он «необыкновенно увлекательно и красноречиво», но в Думе те же его рассказы и впечатления «выходили гораздо бледнее, он как бы смягчал острые углы… по сравнению с первоначальным планом», объясняя это трудностями выступления во враждебной аудитории[301]301
   Дело провокатора Малиновского. С 100. Неверно, таким образом, что Малиновский придавал «зажигательным» текстам речей, которые для него писали, еще более резкую окраску (Ваксберг Арк. Царица доказательств: Вышинский и его жертвы. М., 1992. С. 41).


[Закрыть]. Но, конечно, эти речи не сочинялись в охранке, как писал в своих воспоминаниях не очень осведомленный на сей счет П.Н.Милюков[302]302
   Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991. С. 280.


[Закрыть].

Как воспринимали его выступления депутаты Думы г~ не большевики? Авторитетно в данном случае мнение Родзянко: речи Малиновского, признавал председатель Думы, были очень резкие и в то же время «чрезвычайно интересные, очень увлекательные и обоснованные… и так осторожно составленные, что мне не приходилось прибегать к цензуре»[303]303
   Падение царского режима. Л. 1927. Т. 7. С. 167.


[Закрыть]. «…Что аудитория ему внимала, несмотря на резкость его выступлений, – это несомненно», – вспоминал Чхеидзе[304]304
   Там же. Л., 1925. Т. 3. С. 496.


[Закрыть]. И бесспорно, что ему почти не приходилось слышать злорадные выкрики правых депутатов: «Читает!..» (выступать, читая речи по бумажке, не полагалось!).

Малиновский не следовал рабски и тем проектам речей, которые присылались из-за границы, он обогащал их разнообразным фактическим и в том числе автобиографическим материалом, живыми наблюдениями, которых подчас не хватало в речах его менее умелых товарищей. Приводимые им факты всегда были уместны и подавались как типичные, создавая правдивую картину положения большинства рабочих.

Ряд таких примеров он привел в первой же своей речи, перед тем, как прочитать декларацию социал-демократической фракции. Говоря о положении рабочих, он вспомнил о железнодорожных предприятиях, где ему самому «чтобы не лишиться куска хлеба, пришлось работать в месяц по 78 сверхурочных часов; на 14-е воскресенье только я имел отдых» (по-видимому, он имел в виду Сокольнический трамвайный парк). Утверждая, что у рабочих «вера в законность разрушена», он нарисовал картинку с натуры: «Без десяти минут двенадцать на одной из фабрик подходит мастер и говорит рабочему: «Ты чем сегодня занимался? – Я вот рамы собирал. – Это, брат, мало, ты ничего сегодня не делал, и поэтому сегодня за полдня я ничего не заплачу… И в ту же самую минуту подходит другой рабочий, который должен получить расчет через 2–3 дня, и спрашивает меня: товарищ Малиновский, ведь он же и мне полдня не запишет, хотя я с вами вместе работал и весь в поту»[305]305
   Государственная дума. 4-й созыв. Стенографические отчеты 1912–1913 гг. Сессия 1.4. 1. СПб., 1913. Стлб. 317, 318.


[Закрыть]. Доказательность и логичность речи ослабили бдительность Родзянко перед чтением декларации, что и привело к нежелательному для полицейских цензоров Малиновского результату.

Первую думскую сессию социал-демократические депутаты начали целой серией запросов правительству, требуя признать их спешными. В защиту спешности выступал и Малиновский – по трем запросам из четырех. Последний запрос касался взрыва на Охтенском пороховом заводе, унесшего 60 человеческих жизней. От этого частного факта Малиновский поднялся до обобщений, используя сравнительную статистику несчастных случаев на производстве в России и в других странах для доказательства того, что взрыв не был простой случайностью, и смерть людей на совести военного министерства, сознательно пренебрегавшего безопасностью рабочих. Проект речи подготовил Зиновьев[306]306
   Дело провокатора Малиновского. С. 55.


[Закрыть], но и на этот раз Малиновский сослался на собственные впечатления:

«Я сам был на месте взрыва, я собственными глазами видел изуродованные тела, я слышал стоны раненых, я видел слезы сирот и вдов, я видел траурную десятитысячную толпу, которая молчаливо шла за погибшими товарищами, я слышал проклятия, срывавшиеся с уст самых мирных, самых тихих и спокойных людей, я наблюдал ропот, справедливый ропот возмущения во всех рабочих кварталах Петербурга… Я спрашиваю вас, господа, неужели перед лицом этого моря человеческих страданий вы опять остановитесь, опять хватит у вас смелости сказать: запрос этот неспешен»[307]307
   Государственная дума. 4-й созыв. Стенографические отчеты. 1912–1913 гг. Сессия 1. Ч. 1. Стлб. 1121–1126.


[Закрыть]. Большинство Думы (134-против 127) признало запрос спешным. Впрочем, сыграло роль и то, что речь шла о военном производстве.

Обращался Малиновский и к далекому уже польскому периоду своей жизни, но, вероятно, используя и сведения, полученные от родственников и знакомых. По поводу национального гнета и национальной розни в Польше он говорил: «Я знаю те отношения, которые имеются в Польше… Я сам на собственной спине испытывал ваше отношение к нам… Моя спина не выпрямится от этого, господа, вы ее гнули в продолжение 15 лет». Он рассказывал, как капиталисты-евреи рассчитывали поляков, а капиталисты-поляки – евреев, «а страдает и голодает за это рабочий класс, неимущий элемент Польши…», и заключал: «Мы одни, социалисты, последовательны, мы не знаем; ни поляков, ни русских, ни евреев…»[308]308
   Там же. Стлб. 1993–1994.


[Закрыть]

Подходящий пример он сумел найти даже при обсуждении ответа министра торговли и промышленности на запрос о нефтяном синдикате, вздувавшем цены на свою продукцию: «Я хотя давно уехал из Польши, но житель ее и уроженец, и будучи еще мальчиком, помню такой случай: для того, чтобы переехать из Плоцка в Варшаву, мы в старое доброе время платили 15 коп. на пароходе, ну двугривенный другой раз. Откуда-то, ни с того, ни с сего, цена поднялась до 75 коп., а через два дня до 1 р. 20. Конечно, тогда мне было непонятно, в чем дело, а теперь я думаю: немыслимо, чтобы в продолжение двух недель на нефть или на что-либо другое так цены поднялись, чтобы с 20 коп. нужно было перескочить до 1 р. 20 коп. за проезд». И отмечая беспомощность правительства, Малиновский подчеркнул, что законы против синдикатов не соблюдаются подобно тому, как это происходит, когда отказывают рабочим в регистрации профсоюзов, – и в том и в другом случае это делается в интересах капиталистов[309]309
   Там же. Ч. И. Стлб. 86.


[Закрыть].

Читая теперь выступления Малиновского в Думе, невозможно поверить в их неискренность: он говорил о том, что испытал сам и что испытывали его главные слушатели – рабочие, о том, что формировало их радикальное умонастроение.

Часто можно было видеть Малиновского в редакции «Правды», так как ему вменялось в обязанность заботиться о распространении и упрочении легального органа ЦК, подобно тому, как этим занимался в период становления газеты депутат III Думы Н.Г. Полетаев[310]310
   Дело провокатора Малиновского. С. 51.


[Закрыть]. В соответствии с решением ЦК РСДРП о реорганизации работы редакции «Правды», принятым в начале января 1913 г., Малиновский вместе с Петровским вошел в состав узкой редакционной коллегии «Правды» (первое время отсутствовало разделение труда между депутатами, и Малиновский держался в «Правде» как единоличный контролер, вникая во все стороны жизни газеты). В «Правде» и в примыкавших к ней легальных журналах печатались время от времени его статьи.

В редакции «Правды» увидел впервые Малиновского студент Вячеслав Скрябин (Молотов), ее секретарь, состоявший по должности в переписке с Лениным и осваивавший таким способом азы ленинизма: Ленин в своих письмах изливал возмущение тем, что редакция вычеркивает из его статей упоминания о «ликвидаторах» и требовал «коренных перемен». Московский депутат появился в редакции в качестве предвестника таких перемен и произвел на будущего верного сталинского соратника наилучшее впечатление, о чем Молотов много десятков лет спустя рассказал поэту Ф.Чуеву: «Живой такой человек, оборотистый, умел держаться: когда нужно – с гонором, когда надо – молчаливый… Красивый, довольно симпатичный…»[311]311
   Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991. С. 177.


[Закрыть]

Естественно, что Малиновскому поручили поддерживать связь между фракцией и профсоюзом. Он принял участие в отвоевании на сторону большевиков родного ему петербургского союза металлистов; в апреле 1913 г. члены союза впервые избрали правление, в котором сторонники «Правды» имели большинство (13 из 25), а в августе рабочие-меньшевики были вытеснены из правления полностью. За одну из статей Малиновского в «Правде» о союзе металлистов газета подверглась очередной репрессии: на редактора (как всегда, подставного) был наложен штраф с заменой трехмесячным арестом. Но в большинстве случаев Малиновский старался держаться в определенных рамках, чтобы не доводить дела до более серьезных наказаний и сохранить для нелегальной партии легальную газету.

Преимущество Малиновского перед другими депутатами заключалось, помимо прочего, в петербургских связях. Он знал здесь многих, и его знали такие известные рабочие-партийцы из числа металлистов, как С.П.Медведев, М.И.Калинин, А.В.Шотман, И.Г.Правдин. Калинин в это время, по его же словам, «свой нос не высовывал в нелегальной работе»[312]312
   РЦХИДНИ. Ф. 70. Оп. 3. Д. 842. Л. 27.


[Закрыть]; ЦК поручил ему и Правдину помогать думской фракции, в которой петербургский депутат Бадаев на первых порах был на положении ученика: самый молодой из всей шестерки он стал депутатом случайно (большевики, чтобы не допустить избрания в столице меньшевика, раскололи рабочих-выборщиков, выдвинув параллельного кандидата)[313]313
   О Бадаеве меньшевики говорили и худшее: будто он, бывший эсер, человек совершенно некультурный и горький пьяница, вслух мечтает, как, став депутатом, сумеет скопить за 5 лет 18 тысяч рублей (Дан Ф.И. Указ. соч. С. 283).


[Закрыть]. Естественно, что равным своим наставникам мог быть только Малиновский.

Через Шотмана, который в 1910 г. перебрался в Гельсингфорс, депутаты установили связи с финскими социал-демократами. В феврале 1913 г. состоялись две встречи с ними – в Выборге и Гельсингфорсе, вторая встреча – с социал-демократической фракцией гейма почти в полном составе, причем Малиновский обнаружил знание обсуждавшейся финнами проблемы – выбирать ли представителей Финляндии в Государственную думу и высказался в том духе, что, пока действует третьеиюньский избирательный закон, нельзя рассчитывать на сочувствие Финляндии со стороны думского большинства; участвовать в выборах – значит признавать допустимым существование наряду с демократическим законодательством в Финляндии, где были всеобщие выборы, реакционного общероссийского законодательства. Он, вероятно, готовился к этой ответственной встрече, но все, что он говорил, высказываясь в разное время по национальному вопросу, казалось всегда органичным, вытекающим из интеранационалистских убеждений и чувств.

По мере того, как росло правдистское влияние, росла популярность Романа Малиновского – рабочего трибуна, авторитетного руководителя. Это было результатом и его собственных усилий, и усилий его окружения, а также членов Заграничного бюро ЦК.

…А вечерами, облачившись в сюртук, он отправлялся на тайные свидания с шефом – совсем другой человек, личный секретный сотрудник директора департамента полиции Белецкого «Икс». Встречались обычно в заранее заказанных на подставное лицо отдельных кабинетах первоклассных петербургских ресторанов – Палкина, «Малоярославец», «Старый Донон», «Новый Донон». Сначала приходили Белецкий с Виссарионовым, через некоторое время появлялся, опасливо озираясь, «Икс».

В располагающей, непринужденной обстановке Белецкий задавал вопросы, Виссарионов вел записи (потом, когда он покинул департамент полиции, записывать стал сам директор). Кроме тетради в черном коленкоровом переплете – дневника агентурных наблюдений «Икса», Белецкий брал с собой доклады начальников охранных отделений и заграничной агентуры: «Икс» выступал здесь в качестве эксперта: проверял, уточнял, давал разъяснения, иногда обещал навести справки у того или иного депутата.

С собою «Икс» приносил письма Ленина, Зиновьева, Крупской, приносил также проекты или тексты своих речей, получая указания, какие места следует смягчить; однажды принес весь архив фракции (архив переходил от одного депутата к другому), и за ночь по поручению Белецкого было перепечатано все, что его интересовало. Сообщал «Икс» и о намерениях депутатов во время их поездок на места, чтобы Белецкий мог через провинциальные розыскные органы расстроить намечавшиеся собрания; когда же депутаты возвращались, он докладывал об их впечатлениях. Помогала ему поистине феноменальная память. В своем общении с Малиновским Белецкий исходил из того, что ценность агентуры определяется «силой выношенности ее, своею работою над нею и постепенным возвышением или, лучше сказать, поднятием ее значения в организации и проведением ее в верхи партийного руководительства»[314]314
   Дело провокатора Малиновского. С. 103.


[Закрыть], то есть превращением осведомителя в провокатора.

Свидания преследовали со стороны Белецкого и иную, «воспитательную» цель: дать почувствовать «Иксу», что его сведения также есть чем проверить. Малиновский многое скрывал, сильно дорожа, по словам Белецкого, своим положением в партии и во фракции, но в распоряжении департамента полиции имелось достаточно других источников информации. Рядом с комнатой социал-демократической фракции было оборудовано «помещение для интеллигентных развитых агентов», которые с помощью «слуховых аппаратов» записывали все, что говорили депутаты. Когда во время свидания Малиновский что-то не договаривал, Белецкий его поправлял и довел в конце концов до убеждения, что в составе фракции есть еще один секретный сотрудник (разубеждать его Белецкий, разумеется, не стал)[315]315
   Там же. С. 110–114, 119–120; Падение царского режима. Т. 3. С. 466; Т. 5. С. 216; ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 1040. Л. 4.


[Закрыть].

Белецкий дважды удостоил «Икса» приема у себя дома, один раз они встретились в департаменте полиции. Вмешательство Белецкого в думскую деятельность Малиновского в иных случаях носило характер отеческой заботы: он категорически запретил агенту-депутату выступать по запросу об избиении рабочих на московской фабрике Гивартовского, так как пришлось бы задеть при этом помощника градоначальника Модля, который знал, что Малиновский секретный сотрудник, и мог отомстить ему разоблачением.

Два раза в месяц Виссарионов, выполнявший еще и функции кассира, выплачивал «Иксу» жалованье под собственноручные его расписки измененным почерком. Оправдательными документами для Виссарионова они не были, так как деньги выдавал ему Белецкий, находившийся тут же; скорее это было ритуалом, «носило характер психологического напоминания Малиновскому… о его отношениях к департаменту». Почти все (но все же не все) такие расписки Белецкий уничтожил, покидая в 1914 г. свой пост[316]316
   Падение царского режима. М.; Л., 1925. Т. 4. С. 433; Т. 5. С. 213.


[Закрыть]. Зато в большом количестве сохранились обращения Виссарионова к Белецкому с просьбой выдать деньги для оплаты трудов «Икса» и других агентурных расходов, его же расписки в получении шансов и отчеты об их израсходовании.

До 1 февраля 1913 г. Малиновскому платили 400 руб. в месяц, затем 500. Поездки оплачивались особо. Так, 19 декабря 1912 г. Виссарионов докладывал, что выдал «Иксу» по его просьбе для поездки за границу – на Краковское совещание – 150 руб.; 14 января 1913 г. – о том, что необходимо оплатить его иногородние поездки[317]317
   ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 38. Л. 42–44.


[Закрыть]. Само собой, оплачивались и ресторанные счета. Записан был и такой расход – «по вечеру в пользу «Правды». Этот студенческий вечер с участием артиста Александрийского театра И.Н.Ходотова проводился в декабре 1912 г. Чтобы уменьшить количество «партийной публики», Белецкий купил у Малиновского часть билетов и приказал раздать их женам и сестрам чиновников департамента полиции, изображавшим на вечере курсисток[318]318
   Там же. Л. 42 об., 220; Дело провокатора Малиновского. С. 115.


[Закрыть].

В памяти Елизаветы Драбкиной, дружившей со своими сверстниками – детьми рабочих депутатов, ярко запечатлелся случай, относящийся, по-видимому, к 1913 г.: заигравшись в квартире Малиновских, дети нечаянно стащили с постели лоскутное одеяло, и под ним вдруг обнаружилось другое – розовое, атласное. И тут обычно ласковая, приветливая Стефа – Стефанида Андреевна Малиновская «буквально закатилась от бешенства, вцепилась нам в волосы и вышвырнула из квартиры на лестницу»[319]319
   Драбкина Е. Черные сухари. М., 1961. С. 41.


[Закрыть]. Не только дети замечали, что Малиновские живут лучше семей других депутатов-рабочих, не экономят. Малиновский же упрекал их и скупости, неподобающей избранникам рабочего класса.