Текст книги "Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время"

Автор книги: Исаак Розенталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 6. РАСПЛАТА

В случае войны и сопряженных с нею потрясений не кадеты будут на гребне волны, а крайние левые, которые первыми утопят кадетов, а затем и меньшевиков.

А. С. Изгоев

Вечером 17(30) июля 1914 г. телеграф передал во все российские военные округа указ царя об общей мобилизации. Малиновский покинул территорию Австро-Венгрии непосредственно перед ее началом. С трудом он добрался до Варшавы и там был призван в царскую армию[579]579
   РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 807. Л. 5. А.С.Серебренников пишет, что Малиновский вступил в русскую армию добровольно как один из австрийских лазутчиков и затем так же добровольно сдался в плен, действуя в соответствии с решением совещания лидеров польских социалистических партий о сотрудничестве с австро-германской коалицией, – совещание состоялось после объявления Австро-Венгрией войны России (Большевики. 1903–1916. Нью-Йорк, 1990. С. 306–307). Доказательств в пользу этого утверждения не приводится. Для обоснования его необходимо как минимум выяснить, какой характер носили довоенные контакты Малиновского с Пилсудским и Дашинским, знал ли он о принятом ими решении, встречался ли с ними после окончания следствия в Поронине. Кроме того, непонятен смысл столь быстрой сдачи «лазутчика» в плен В.М.Жухрай считает «наиболее правдоподобным», что германская разведка завербовала Малиновского уже в плену «для провокаторской работы среди военнопленных» и она же направила его в Советскую Россию, но признает, что никакими документами на сей счет не располагает (Жухрай В. Таины царской охранки: авантюристы и провокаторы. М., 1991. С. 290).


[Закрыть]. Следы его на какое-то время затерялись. Потом одни газеты сообщили, что он расстрелян, другие, что убит в бою.

Реакция в большевистских кругах на эти сообщения, насколько возможно ее проследить, была разной. 1 ноября 1914 г. заграничная большевистская газета «Социал-демократ» поместила анонимный некролог. Написали его Ленин и Зиновьев – как вспоминал последний, писали, взвешивая каждое слово. Они напомнили, что Малиновский совершил «непростительный грех перед рабочим движением», но снова объясняли это тяжелыми условиями, в которых ему приходилось работать. Напоминалось и о том, что партия «беспощадно осудила его самой тяжкой карой…»; вместе с тем утверждалось со ссылкой на выводы комиссии ЦК, что он «был политически честным человеком», хотел загладить свой грех, и потому «партия одинаково обязана как защитить честь умершего бывшего своего члена, так и разоблачить приемы, глубоко позорящие тех, кто прибегает к ним в политической борьбе»[580]580
   Социал-демократ. 1914. 1 нояб.; Зиновьев Г.Е. Воспоминания: Малиновский // Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. С 199–200.


[Закрыть].

Сожалели о Малиновском не все. Неизвестный московский большевик, перечислив в письме в ссылку Н.Н.Яковлеву сенсационные новости первых дней войны – арест Ленина, расстрел Малиновского, вступление лидера бельгийских социалистов Вандервельде в правительство, а левого французского социалиста Эрве в армию, – замечал в заключение: «…Все такие потери не стоят компенсации Вильгельма, хотя бы и всех с ним прочих (потерю Малиновского сюда не включаю)»[581]581
   Нарымская ссылка (1906–1917 гг.). Сб. документов и материалов о ссыльных большевиках. Томск, 1970. С. 246–247.


[Закрыть]. Несколько позже сам Яковлев иронизировал, имея в виду Малиновского: «Да, душечка № 2 куда-то бесследно исчезла, возбудив этим недоумение и смущение у всех»[582]582
   Там же. С. 251.


[Закрыть] (вторым Малиновский был по алфавиту среди депутатов-большевиков). Сергей Малышев, когда-то защищавший Малиновского, теперь пришел к выводу, что нельзя игнорировать сведения, появившиеся и в реакционной прессе, – об этом он писал из сибирской ссылки А.М.Горькому, прозрачно намекая на Малиновского[583]583
   Архив А.М.Горького. КГ-нп/а. 16–36/3. Л. 4.


[Закрыть].

Но 5 декабря 1914 г. «Социал-демократ» вслед за газетами в России опроверг прежние сообщения о его гибели. Как оказалось, в чине взводного унтер-офицера он находился «на одном из театров военных действий». По его словам (из показаний на суде), он искал смерти, «часто… лез на рожон». Трудно сказать, насколько это верно, – желание погибнуть не очень сообразуется с бодрым настроением, в каком он уехал из Поронина, но, с другой стороны, перепады настроения бывали у него и раньше, наблюдал это и Ленин. Бои, развернувшиеся в районе Лодзи начиная с 30 октября, когда немцы перешли в наступление, носили действительно ожесточенный характер, с обеих сторон сражалось свыше 600 тысяч человек. Малиновский участвовал в 11 боях, и был случай, рассказывал он позже, что в роте, в которой он служил, осталось меньше половины солдат. 19 ноября его контузило в шею, он вывихнул еще и ногу в колене и из-за этого попал в плен[584]584
   РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп 5. Д. 807. Л. 5; Ф. 17. On. 1. Д. 1729, 1781; Дело провокатора Малиновского. М., 1992. С. 54; Зиновьев Г.Е Указ. соч. С. 201; «Дорогой друг Роман Вацлавович!» В.И.Ленин и Р В.Малиновский: 1915–1916 гг (публикация И.Е.Горелова) // Исторический архив. 1995. № 4. С. 9.


[Закрыть].

Затем выяснилось, где именно он находится, – это был лагерь для военнопленных Альтен-Грабов в Саксонии, возле Магдебурга. Оттуда Ленин и Зиновьев получили письмо от группы солдат – социал-демократов, они сообщали, что Малиновский ведет в лагере «партийные занятия», «прекрасную интернационалистскую агитацию». Слушатели отзывались о его лекциях восторженно. В ответ на посланные ему в конце октября 1915 г. Лениным и Зиновьевым открытки вскоре пришло письмо и от самого Малиновского.

Заграничное бюро ЦК РСДРП завязало с ним регулярную переписку, ее вел, главным образом, Зиновьев. Иногда присылали весточку Ленин и Крупская. Малиновский получал посылки с продуктами и вещами. Из Берна, где находилась социал-демократическая комиссия интеллектуальной помощи русским военнопленным, стала поступать в лагерь в большом количестве общественно-политическая, в том числе марксистская литература. Немцы пропускали ее беспрепятственно. Лагерная библиотека, которой заведывал Малиновский, росла и к середине 1916 г. насчитывала свыше 1000 книг, в день выдавалось свыше 80; он был избран также председателем общества взаимопомощи. Лекции он читал на самые разнообразные темы – о налоговой системе, о крестьянском банке, о кооперации, о роли театра в освободительном движении, по национальному вопросу, прочитал большой курс из 52 лекций по политической экономии «с включением программы РСДРП» – читал с декабря 1915 г. по март 1916 г., по 4 лекции в неделю[585]585
   РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 1. Д. 1781. Л. 1 и об.; Дело провокатора Малиновского. С. 148, 219.


[Закрыть].

Ленин поручил ему организовать анкетный опрос пленных, чтобы выяснить их политические взгляды, отношение к войне в связи с их социальным положением и т. д.[586]586
   Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 261–262, 282, 283; «Дорогой друг Роман Вацлавович!»… С. 9–10.


[Закрыть] Большевики затеяли издание в Берне журнала «В плену», и Зиновьев просил Малиновского сфотографировать для журнала лагерную библиотеку, столовую, один из спектаклей и вообще «проявить свою изобретательность». Задания такого рода перемежались комплиментами: «Ведь Вы не из того теста сделаны, чтобы склонить голову даже при таких обстоятельствах, как теперешние»[587]587
   РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 1. Д. 1790.


[Закрыть].

Большевики действовали в 14 лагерях на территории Германии и в 7 – Австро-Венгрии, но самым крупным из них был лагерь в Альтен-Грабове[588]588
   Антивоенная работа большевиков в годы первой мировой войны // Исторический архив. 1961. >fe 5. С. 100–101.


[Закрыть]. Малиновский писал Ленину, что это целый город. Здесь находилось несколько тысяч русских солдат и унтер-офицеров, в подавляющем большинстве крестьян. Положение их было намного хуже, чем пленных французов и бельгийцев: они голодали, не получая никаких посылок, обращение с ними было жестоким, в вину им ставилось даже непонимание распоряжений лагерного начальства из-за незнания немецкого языка. Для революционной агитации имелась, таким образом, благоприятная почва.

Деятельность Малиновского не ускользнула от внимания и пленных из союзных России армий. Осенью 1916 г. побег из Альтен-Грабова совершил бельгийский офицер, сын генерального секретаря министерства иностранных дел Бельгии барон Ван дер Эльст. Делясь на родине своими впечатлениями, он похвально отзывался о характере русского солдата, наиболее симпатичного, по его словам, из всех союзников, с сочувствием говорил о тяжелом положении и нравственном одиночестве русских в плену. Рассказал он также, что большое влияние на русских пленных приобрел «весьма красноречивый» Малиновский, вследствие чего среди них «часто слышались и громкая критика правительства, и выпады против существующего порядка и верховной власти, и кощунственные отзывы о религии, церкви и Боге, причем голоса и мнения умеренных всегда заглушались большинством». В лагере Ван дер Эльст провел больше двух лет и изучил русский язык, посещал он и лекции Малиновского[589]589
   ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 38. Л. 306–307; Дело провокатора Малиновского. С. 219.


[Закрыть]. Изложение Малиновского было простым и доходчивым, после лекций их содержание слушатели обсуждали в бараках.

Обращаясь к руководителям партии, Малиновский, очевидно, хотел убедить их в том, что остался, несмотря на недоверие и все выпавшие на его долю невзгоды, убежденным большевиком. В этом он определенно преуспел. Когда он обиделся, что Ленин редко удостаивает его личными посланиями («Последнее письмо от Ильича получил 22 декабря 1915 г., скоро буду справлять годовщину»[590]590
   РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 807. Л. 13 об.


[Закрыть]), Ленин тут же извинился: «Напрасно заподозрили меня в злокозненности»; просто он ошибочно решил, что Малиновский находится в деревне, и ждал нового адреса[591]591
   Там же. Ф. 2. Оп. 2. Д. 96, 97; «Дорогой друг Роман Вацлавович t»… С. 10–11.


[Закрыть].

Со своей стороны Малиновский сообщал Ленину, что пленные социал-демократы – таких было в лагере человек 20 – «не могут понять, как можно, присваивая себе определенное мировоззрение, думать иначе, как думаете «Вы», и добавлял: «За статью «О поражении своего правительства» все благодарят; стоял и передо мной этот вопрос и, к моей радости, будучи совершенно оторван, я отвечал так, как говорите Вы». Поведение лидеров Интернационала тоже его не удивило – «и раньше был о них такого мнения»[592]592
   РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 807. Л. 9 и об.


[Закрыть]. В кругу единомышленников он прямо называл себя «учеником Ильича» (об этом написал Ленину секретарь лагерной социал-демократической группы Андрей Синицын, искренне восхищавшийся учеником и учителем; с Синицыным Ленин также переписывался и просил пересылать его письма Малиновскому, когда тот отсутствовал в лагере[593]593
   Там же. Ф. 17. On. 1. Д. 1781; Ф. 2. Оп. 2. Д. 98; «Дорогой друг Роман Вацлавович!»… С. И.


[Закрыть].

Больше того, бывший член ЦК намекал, что не прочь снова занять руководящее положение в партии: «Личное мое душевное состояние дрянь, – не потому, что пал духом, это еще пока рано, наоборот, имел время много проверить и обдумать, да и уроки жизни хорошие, но вместе с этим нет того размаха, который бы хотелось иметь, да и его, наверное, не будет. Разве я думал о тех душевных переживаниях и внешних результатах, которые создал мой отказ от депутатских полномочий? Вы думаете, что поведение 5-ки, теперешняя роль Гвоздева и много других вопросов и моя участь для меня безразличны?»

Вероятно, Ленин и Зиновьев без труда расшифровали намек. Раскаиваясь в «ошибке», Малиновский напоминал, что по их же аттестации он был среди депутатов-большевиков самым «последовательным»: дескать, если бы его арестовали вместе с «пятеркой», он сумел бы на нее повлиять, чтобы на суде депутаты держались более стойко. Он вспоминал даже, как «проклинал тех, которые, благодаря своей дряблости, сами поехали в Сибирь, а меня довели до сумасшедствия»[594]594
   РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 807. Л. 10– Рабочего-меньшевика К.А.Гвоздева Малиновский знал по петербургскому союзу металлистов, который тот одно время возглавлял. В период первой мировой войны Гвоздев был председатале-лем рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета – органа сотрудничества рабочих с предпринимателями. В 1917 г. он входил в последний состав Временного правительства в качестве министра труда и был арестован вместе с другими министрами во время октябрьского переворота. При советской власти подвергался репрессиям, умер в начале 50-х гг. в Восточной Сибири, где отбывал ссылку и до революции (Голоса истории. [Вып. 1]. М, 1990. С. 210).


[Закрыть].

Поводом для этого заявления, выходящего за рамки его показаний 1914 г., явился прочитанный, наконец, Малиновским некролог в «Социал-демократе», в котором Ленин и Зиновьев писали, между прочим, что незадолго до «смерти» он будто бы простил клеветников, то есть «ликвидаторов». Нет, поправлял теперь «воскресший» Малиновский, он не только прощал клеветников, но и проклинал своих товарищей по фракции, виновных, оказывается, в его уходе из Думы. Ясно, что ополчиться на них он решился лишь после того, как узнал о критической оценке Лениным их поведения на суде, надеясь, что его рассуждение – с минимальной дозой самокритики – будет воспринято как обоснованная заявка на возвращение к партийному руководству. Даже то, как обращался к нему Ленин в письмах («Дорогой друг», «дорогой Роман Вацлавович»), позволяло думать, что такое возможно.

Многих, однако, по-прежнему возмущало допущение даже в отдаленной перспективе возможности восстановления «ренегата» в партии. А.Г.Шляпников как член Русского бюро ЦК сделал с присущей ему прямотой выговор Зиновьеву (в письме из Христиании 12(25) марта 1916 г.): «Здесь мне передавали, что Вы очень ладите с Малиновским, отношение к которому среди наших товарищей крайне отрицательное. Так делать не годится»[595]595
   РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 1. Д. 1787.


[Закрыть]. Зиновьеву пришлось оправдываться: он руководствуется вовсе не личными симпатиями, исключительно важно то, что делает Малиновский в лагере, – там 18 тыс. солдат, и Малиновский распространил среди них «много пудов нашей литературы»[596]596
   Там же. Ф. 17. On. 1. Д. 1790.


[Закрыть]. Уезжая в апреле 1917 г. в Россию, и Ленин и Зиновьев не сомневались, что Малиновский будет продолжать вести в плену революционную работу[597]597
   Зиновьев Г.Е. Указ. соч. С. 201.


[Закрыть].

Последнее его письмо как будто бы подкрепляло эту уверенность: Оно написано 31 марта, но не содержит ни малейших следов тревоги за себя в связи с свержением в России монархии. Вполне по-ленински Малиновский оценивал программу Временного правительства, в которой «только одни политические вопросы, а разве ими удовлетворишь, ведь наш мужичок пока не получит земли, спокоен не будет, ему все равно, от кого, от абсолютной монархии или республики, а дай землицы». Его интересовало, «почему не слышно базельского лозунга (об использовании войны для ускорения краха капитализма. – И.Р.), что будет с пораженчеством?» И в ленинском же духе он прогнозировал последующее развитие событий: «Думаю, что то, что совершилось, нас удовлетворить не может. Хочется верить, что с тем кризисом, который назревает, не справится даже «сам» Гучков с Керенским, и тогда только грянет настоящая Революция…»[598]598
   РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 807. Л. 14 об.-15 об.


[Закрыть]

Образ убежденного ленинца Малиновский эксплуатировал до конца. На суде в 1918 г. он твердил, что считает самым лучшим периодом своей жизни время, проведенное в плену: только в лагере «социализм стал для меня религией»; вся его деятельность в лагере, заявил он, «была проникнута глубоким и искренним убеждением»[599]599
   Дело провокатора Малиновского. С. 152.


[Закрыть].

Соответствовало ли это действительности? Зиновьев отвечал утвердительно: пропаганду в лагере, полагал он, никак не объяснишь корыстными мотивами[600]600
   Зиновьев Г.Е. Указ. соч. С. 205.


[Закрыть]. Но в основе поведения Малиновского лежала не только корысть. Примириться с мыслью о своей ненужности он не мог, а «культурно-просветительная» работа открывала возможность снова оказаться на виду. В плену она была менее опасна, чем в России: германское командование видело в распространении антивоенных настроений среди русских солдат средство ослабления противника, никаких препятствий со стороны лагерной администрации Малиновский не встречал (если ие считать отправку из лагеря на работу в крестьянские хозяйства, – но это не было наказанием, пленные сами туда стремились, чтобы «подкормиться»).

Во-вторых, вряд ли Малиновский сознавал, попав в начале войны в плен, насколько короткий срок отпущен российской монархии, а в таком случае война могла представляться ему всего лишь паузой между двумя этапами карьеры. Кроме того, в переписке с Малиновским Зиновьев откровенно высказывался о плачевном положении партии, совсем не похожем на то, что было перед войной: момент, писал он 10 мая 1916 г., «очень, очень трудный для нас», большевикам придется временно остаться в меньшинстве, «социал-патриоты обнаглели», «теперь того и гляди «рабочий» съезд им разрешат». В такой обстановке имело смысл подумать о более надежных хозяевах. Был ли Малиновский ими забыт? По крайней мере Белецкий о нем помнил, больше того, можно поручиться, что вспомнил он «Икса» в момент своего торжества. Случилось это в 1915 г.

Поражения русской армии обострили борьбу в правящей верхушке, она затронула и верхи полицейского ведомства. За годы войны сменилось 5 министров внутренних дел, 3 товарища министра, 3 директора департамента полиции и 4 заведующих особым отделом департамента. Раньше других закатилась звезда генерала Джунковского.

1 июня 1915 г. он воспользовался правом личного доклада царю, чтобы сообщить ему о скандальных похождениях Распутина в Москве. Этот рискованный демарш был предпринят с одобрения министра Н.А.Маклакова; не желая, однако, подвести своего непосредственного начальника в случае неблагоприятной реакции царя, Джунковский заявил, что докладывает лично от себя как генерал царской свиты, и докладная записка, им представленная, не имеет копий в министерском делопроизводстве. Выдвинутое Джунковским обоснование «вмешательства в семейные дела» монарха не отличалось оригинальностью: общение членов царской семьи с проходимцем, говорил он царю, расшатывает трон, создает угрозу династии, «а этим и России». Однако Джунковский оказался первым, кого царь выслушал до конца, не прерывая. Распутин был отлучен на два месяца от двора. Он рассказывал, что никогда не видел царя в таком гневе; не подействовал и смиренный ответ: он-де, как все люди, грешник, а не святой…[601]601
   ГАРФ. Ф. 826. On. 1. Д. 52. Л. 339,375–376, 378–380.


[Закрыть]

Впоследствии А.Ф.Кони писал Джунковскому: «Будущий историк оценит Ваше отважное выступление против Распутина и воздаст Вашей памяти должное». Но Джунковский ошибся, решив, что добился успеха. Поступок генерала его корреспондент, отлично знавший правителей империи, справедливо уподобил действиям поводыря, который напрасно заботится о «слепцах, ведущих слепых к тяжким испытаниям»[602]602
   Кони А.Ф. Собр. соч. М., 1969. Т. 8. С. 338. В 1906 г. Столыпин – с подачи Гучкова – уговаривал Кони занять пост министра юстиции, но тот отказался.


[Закрыть].

Рыцарское поведение Джунковского не помогло Маклакову удержаться, вскоре он был уволен в отставку. Беседуя с его кратковременным преемником Щербатовым, Николай II сказал, что к Джунковскому он испытывает полное доверие. А 19 августа Щербатов получил записку царя об отстранении Джунковского от должности без объяснения причин[603]603
   Падение царского режима. Т. 7. С. 210–228.


[Закрыть]. Новое назначение было невысоким: командиром бригады 8-й Сибирской стрелковой дивизии (в дальнейшем он дослужился до командира корпуса). Распутина же вскоре простили.

Последнее, что удалось Джунковскому в Петрограде, – это убедить Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, что арестованных на нелегальном совещании под Петроградом большевиков-депутатов Государственной думы следует судить гражданским судом, а не военным, на чем настаивал министр юстиции Щегловитов. Бывшие соратники Малиновского не подозревали, что ссылкой в Сибирь они обязаны Джунковскому, – в противном случае наказание было бы более суровым.

Как только Джунковский отбыл в действующую армию, в Министерство внутренних дел вернули Белецкого, на этот раз товарищем министра. Повышением он был обязан, как и новый министр А.Н.Хвостов, прежде всего Распутину. Вместе с Хвостовым и правым депутатом Замысловским он тут же приступил к осуществлению плана мести своему предшественнику. Чтобы отрезать генералу путь к возвращению «на арену государственно-административного служения», решено было политически скомпрометировать его в глазах царя. Редактору саратовского черносотенного листка «Волга» Тихменеву заказали специальную брошюру о Джунковском. Белецкий выделил для этого 6,5 тыс. рублей из секретного фонда департамента полиции, из них 2,5 тыс. досталось Тихменеву, услуги которого и раньше оплачивались из того же источника.

Сочинение Тихменева начиналось сведениями о «неустойчивости политических воззрений и верований в семействе Джунковских» (имелся в виду дядя Джунковского С.С. Джунковский, который, будучи за границей, перешел в католичество, вступил в орден – иезуитов и принял священство, правда, отвергая целибат (обет безбрачия), был затем миссионером у эскимосов, но в конечном итоге вернулся в православие). Далее сообщалось, как в октябре 1905 г. московский губернатор стремился снискать популярность у «революционного отребья», освобождая политзаключенных из тюрем, о дружбе его с «людьми определенно кадетской складки», о его «германофильстве», проявившемся будто бы в пристрастном расследовании причин и обстоятельств антинемецких погромов в Москве в мае 1915 г. и в ликвидации армейской агентуры, способной якобы противостоять германскому шпионажу, – название этого последнего раздела звучало зловеще: «Джунковский и мясоедовщина»[604]604
   Там же. Т. 4. С. 162–163, 207. Джунковский считал автором этого «пасквиля» жандармского полковника М.С.Комиссарова, известного, между прочим, тем, что в 1905 г. он печатал в помещении Департамента полиции погромные прокламации (ГАРФ. Ф. 826. On. 1. Д. 14). Комиссаров был одним из обиженных Джунковским, так как метил в начальники Петербургского охранного отделения, но вместо этого был переведен из Саратова в Вятку. Возможно, именно Комиссаров рекомендовал Белецкому саратовского черносотенца Тихмене-ва. После отставки Джунковского Белецкий назначил Комиссарова заведовать охраной Григория Распутина. В отставку Комиссаров был уволен еще до Февральской революции; однако при советской власти он не только не пострадал, но и выполнял задания ВЧК за рубежом (Щеголев П.Е. Охранники, агенты, палачи. М., 1992. С. 316). С.Н.Мясоедов – отставной жандармский полковник, казненный по ложному обвинению в шпионаже в марте 1915 г.


[Закрыть].

Для истории с Малиновским немаловажно и то, что не попало в брошюру. Белецкий прекрасно понимал, что упраздненная Джунковским агентура в воинских частях к борьбе с германским шпионажем не имела никакого отношения. При обсуждении плана брошюры он сформулировал главное обвинение иначе: Джунковский нанес «своей политикой и ослаблением агентурного освещения среди противоправительственных партий, быть может, непоправимый ущерб»[605]605
   Падение царского режима. Т. 4. С. 207–208.


[Закрыть]. Ясно, что имелась в виду потеря «Икса».

Но от предложенной Белецким формулировки пришлось отказаться – и не только потому, что этот пункт обвинения было затруднительно раскрыть. Основная трудность состояла в том, что нововведения Джунковского почти целый год, до января 1914 г., скреплялись подписью Белецкого, о возражениях его никто не знал. Да и став товарищем министра, Белецкий сохранил почти все в прежнем виде. Остался, например, на своем месте Мартынов, несмотря на «упадок осведомительной деятельности», замеченный в Москве бдительным ревизором Виссарионовым. С другой стороны, тот же Виссарионов, ознакомившись с рукописью брошюры Тихменева, счел иные места неудобными для публикации[606]606
   Там же. С. 132–133, 147, 207, 208.


[Закрыть].

С некоторыми изъятиями брошюру под названием «Генерал Джунковский в отставке…» оперативно отпечатали в 500 экземплярах и распространили в высших сферах; 10 экземпляров Хвостов и Белецкий вручили в Царском Селе А.А. Вырубовой, доставив, по словам Белецкого, ей и Распутину видимое удовольствие (о Джунковском Распутин до конца своей жизни не мог спокойно говорить и слышать). Получил несколько экземпляров и дворцовый комендант Воейков, считавший – совершенно напрасно, что Джунковский стремился занять его должность[607]607
   Там же. С. 151, 210.


[Закрыть].

Подробности интриги против Джунковского не скоро стали достоянием общественности, но газеты не могли не зафиксировать факт служебного реванша Белецкого. Русские газеты читали и в лагерях для военнопленных, поэтому нет ничего невозможного в том, что до Малиновского дошло известие о возвращении Белецкого в Министерство внутренних дел. Если это так, оно могло пробудить в нем надежды на возобновление сотрудничества с охранкой. Понятно, что для этого требовалось восстановить репутацию убежденного большевика и накапливать впрок необходимую потенциальному заказчику информацию.

Разумеется, доказать это предположение невозможно, но имелось– достаточно обстоятельств, заставлявших Малиновского колебаться. Лишь в 1916 г. стало ясно, что война не укрепила, а расшатала царский режим. Не потому ли Малиновский возобновил переписку с большевистским руководством только год спустя после того, как оказался в плену? Он по-прежнему был озабочен материальным положением семьи, задумываясь над своим будущим, которое лишь отчасти вытекало из его лагерного бытия, – и не только потому, что здесь был «не тот размах» (400 читателей в библиотеке, 200 слушателей лекции). «…Знаешь ли ты, что я уже совсем поседел, а дети еще малы…» – писал он жене 3 января 1917 г. О том же писал он и Ленину: «…Рано или поздно встанет и для меня вопрос, чем питать себя и семью»[608]608
   ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 38. Л. 232; РЦХИДНИ. Ф 2. Оп. 5. Д. 807. Л. 10 об.


[Закрыть].

Кроме писем Ленину и Зиновьеву, есть еще одно свидетельство о Малиновском в плену. Это рассказ другого бельгийского военнопленного, также понимавшего русскую речь, солдата Ламбера, с которым встречался А.А.Трояновский. Рассказ рисует поведение Малиновского в неприглядном свете. Ламбер, как и Ван дер Эльст, сообщил, что вначале Малиновский пользовался в лагере большой популярностью. Но затем у него обнаружился недочет в деньгах, и группа пленных, еще не зная о былых подозрениях, решила собрать о нем сведения. Оказалось, что он доносил на своих товарищей немецким офицерам, хорошо зная, чем это грозит (самый распространенный вид наказания – привязывание к столбу); будучи старостой барака, он бил солдат, заявляя: «Мы, социал-демократы, за порядок и дисциплину»[609]609
   Дело провокатора Малиновского. С. 81.


[Закрыть].

Если все это справедливо (Ламбер почему-то испугался и от дальнейших объяснений уклонился), то, по-видимому, от Малиновского отвернулись в лагере еще до того, как из России дошла весть о его разоблачении. Возможно, этой переменой объясняется фраза в том же письме жене: «Хотелось бы побеседовать, как у нас говорят, по душам, но что делать, друже, когда на душе холодно»[610]610
   ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 38. Л. 231.


[Закрыть].

Некоторые места из писем Малиновского большевистским вождям также позволяют думать, что лучший, как он говорил, в его жизни период продолжался не так уж долго. От Ленина он не скрыл, что в лагере у него были «неприятности» – «ох! еще какие!» – на почве будто бы ухода из Думы. Он писал, кроме того, о своей неврастении: «Доработался до того, что лежу в лазарете уже второй месяц»; по этой причине он отказался от всех общественных должностей, которые занимал. Непонятно только, как ему удавалось, находясь в лазарете, читать лекции: письмо написано 12 марта 1916 г., между тем кончил он их читать 11 марта… Употребление слова «доработался» тоже симптоматично: так в прошлом Ленин и Крупская объясняли истерические выходки Малиновского; прибегая теперь к этому же объяснению неврастении, можно было обойти иные причины.

Характерно, наконец, в том же письме Ленину противопоставление «здорового душой и телом элемента» среди военнопленных «интеллигентской» их части, видимо, не столь податливой к пораженческой агитации[611]611
   РЦХИДНИ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 807. Л. 10, 12 об.


[Закрыть]. Группу, о которой рассказывал Трояновскому Ламбер, возглавляли как раз пленные, относящиеся к этой последней категории: какой-то артист Александрийского театра и фотограф из Читы.

Между тем 8(21) ноября 1916 г. российский посланник в Брюсселе послал в Петербург письмо с подробным изложением рассказа Ван дер Эльста об Альтен-Грабове и предложил «обезвредить» Малиновского, обменяв его на кого-либо из вражеских пленных. Из отдела о военнопленных российского Министерства иностранных дел была направлена докладная записка начальнику Генерального штаба, который согласился с предложением. Вслед за тем из Генерального штаба обратились к начальнику штаба Петроградского военного округа и директору департамента полиции с просьбой принять меры, чтобы Малиновский по возвращении в Россию «не проскользнул бы незамеченным». В ответе Главного управления Генштаба Министерству иностранных дел говорилось, что обмен Малиновского крайне необходим для пресечения ведомой им социалистической пропаганды, и предлагалось выяснить через испанское посольство в Берлине, на кого немцы согласились бы его обменять[612]612
  ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 38. Л. 307 об. – 308.


[Закрыть].

В канун Февральской революции помощник начальника московской охранки подполковник Знаменский разослал частным приставам телеграмму, из которой можно было понять, что возвращение Малиновского – дело решенное: «Прошу иметь наблюдение за прибытием в Москву бывшего члена Государственной думы из крестьян Плоцкой губернии Романа Вацлавова Малиновского и по прибытии срочно сообщить охранному отделению»[613]613
  Большевики… М., 1990. С. 32.


[Закрыть]. Но усилия дипломатов не привели к успеху: германское правительство отказалось от сделки под предлогом негодности Малиновского к продолжению воинской службы по состоянию здоровья. По словам Малиновского, медицинское освидетельствование состоялось в лагере 19 декабря 1916 г.[614]614
   ГАРФ. Ф. 1467. On. 1. Д. 38. Л. 308; Дело провокатора Малиновского. С. 219–220.


[Закрыть] Но в российский Генштаб информация об отказе немцев совершить обмен поступила только в день отречения Николая II от престола – 3 марта 1917 г.

Тем временем Бурцев, арестованный по возвращении в Россию в начале войны и высланный в Туруханский край, получил возможность вернуться по амнистии в Петроград, где он продолжил свои расследования. В 1916 г. он сумел «разговорить» Родзянко и Белецкого. Первый прямо, со ссылкой на Джунковского, а второй завуалированно дали понять, кем был Малиновский. Наконец, в ноябре 1916 г. о провокаторстве Малиновского публично, с трибуны Государственной думы еще раз заявил правый депутат Марков 2-й. Сразу же после этого, 5 декабря «Биржевые ведомости» опубликовали ранее отвергнутую цензурой статью Бурцева – «Вопросы, требующие ответов» (вторую статью на ту же тему «Ответы на поставленные вопросы» Бурцев напечатал после революции в «Русском слове», располагая уже признаниями Виссарионова и Попова)[615]615
   Падение царского режима. Т. 1. С. 314–315; Дело провокатора Малиновского. С. 58–59.


[Закрыть].

«Биржевые ведомости» успели дойти до ссыльных большевиков-депутатов Думы, М.К.Муранов прислал в редакцию из Сибири возмущенный протест. Бурцев, ознакомившись с письмом Муранова, назвал его «легкомысленным»[616]616
   Нарымская ссылка. С. 330. k


[Закрыть]. Но заграничный большевистский «Социал-демократ» продолжал упорствовать: обвинения против Малиновского «абсолютно вздорны», утверждалось в последнем номере газеты, вышедшем за месяц до Февральской революции»[617]617
   Социал-демократ. 1917. 31 янв.


[Закрыть]. Авторами опровержения и на этот раз были Ленин и Зиновьев.

Свержение монархии сделало, наконец, тайное явным. Революция оказалась скоротечной, в ходе ее начались стихийные разгромы полицейских учреждений; при этом погибло множество документов, к чему приложили руку и сами кровно заинтересованные в этом охранники. Особенно велики были потери в главных центрах политического сыска – в Петрограде и в Москве, где сосредотачивались и наибольшие массивы документации.

…В громадный костер во дворе Московского охранного отделения сбрасывали со второго этажа полицейские дела, альбомы с фотографиями «государственных преступников», книги из библиотеки нелегальных изданий. Из толпы кричали: «Ура! Жгите, чтоб следа не осталось! Рвите в клочья!» Кое-кто выхватывал из огня листы дел «на память». Прибывших через полчаса пожарных долго не подпускали к зданию, а потом все, что при тушении пожара было залито водой, смерзлось на пятнадцатиградусном морозе. Корыстный умысел охранников – именно они начали еще ночью уничтожать секретные документы, а затем затесались в толпу – соединился с наивной надеждой малограмотного обывателя – одним разом покончить со злом, воплощенным будто бы в казенных бумагах. Когда через несколько дней уцелевшие документы перевезли из полусгоревших помещений охранки в читальный зал Исторического музея, среди них не оказалось личных дел секретных сотрудников, агентурных записок и тому подобных документов. Наполовину погибла библиотека, сильно пострадал фотографический отдел, но негативы остались[618]618
   Максаков В. Архив революции и внешней политики XIX и XX вв. // Архивное дело. 1927. Вып. XIII. С. 29–30; Вознесенский А.Н. Москва в 1917 году. М.; Л., 1928. С. 14, 16–17, 19, 27; Осоргип М.А. Охранное отделение и его секреты. М., 1917. С. 7–8.


[Закрыть].

Сгорела большая часть документов и Петроградского охранного отделения, тоже в результате усилий заинтересованных в этом лиц. Погромы сыскных учреждений происходили и в провинциальных городах. Везде жандармы старались прежде всего избавиться от документов, изобличавших секретных сотрудников и их самих.

Но уничтожить все следы своей деятельности они были не в силах. В Петрограде сохранились, в частности, архивы особого отдела департамента полиции, спасенные сотрудниками Пушкинского Дома[619]619
   Измайлов Н.В. Из воспоминаний о Пушкинском Доме (1918–1928) // Русская литература. 1984. М? 1. С. 91.


[Закрыть] (впоследствии, на рубеже 20—30-х гг. хранение этих и других якобы скрытых от советского правительства исторических документов в Пушкинском Доме и в Археографической комиссии Академии наук было использовано как предлог для фабрикации так называемого «Академического дела», жертвами которого стали представители гуманитарной интеллигенции старой школы[620]620
   Брачев В.М. «Дело» академика С.Ф.Платонова // Вопросы истории. 1989. № 5. С. 117, 119. Выдвигалось предположение, что помимо разгрома «старой» Академии наук преследовалась цель уничтожить документы, бросающие тень на большевистских лидеров – бывших осведомителей царской охранки. См.: Левин А.Е. «Заговор монархистов»: кому он был нужен? // Вестник Академии наук СССР. 1991. № 1 С. 127–128. Ср.: Розенталь И.С. Еще раз о «заговоре монархистов» // Там же. 1991. № 10. С. 126–128.


[Закрыть]).

4 марта Временное правительство образовало по предложению министра юстиции А.Ф.Керенского Чрезвычайную следственную комиссию «для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц, как гражданских, так и военного и морского ведомств»[621]621
   Вестник Временного правительства. 1917. 5 марта; Аврех А.Я. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства: замысел и исполнение // Исторические записки. М., 1990. Т. 118.


[Закрыть]. Предметом особого ее внимания сразу же стала секретная деятельность департамента полиции, и вскоре началась публикация списков разоблаченных провокаторов. Списки составляла действовавшая при Чрезвычайной комиссии Особая комиссия для обследования деятельности департамента полиции и подведомственных ему учреждений во главе с П.Е.Щеголевым, временно распоряжавшаяся архивами департамента. В списках, насчитывавших десятки имен, были и те, кого уже подозревали, но, главным образом, числившиеся до самого последнего момента противниками старого режима; предательство их, в том числе и Малиновского, было подтверждено теперь документально.

Обилие открывшихся фактов позволило уже тогда прийти к некоторым обобщающим выводам. М.Осоргин писал, например, что сами охранники «в личных выгодах поддерживали в России напряженное, хотя и не всегда нормальное и здоровое, революционное брожение»; он утверждал, что были нередки нелегальные организации и группы, где 50–75 % членов являлись сотрудниками охранки[622]622
   Осоргин М.А. Указ. соч. С. 2, 20. См. также: Падение царского режима. Т. 3. С. 279.


[Закрыть].