Текст книги "Черное с белым не берите (СИ)"

Автор книги: Ирина Седова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

   – Вытирай, но на стремянку ни-ни. Складывай ее немедленно и поставь вот тут. А после этого бегом на кухню – я тебя чаем с вареньем угощать буду.

   Спорить с клиентами всегда себе дороже – такую мудрость Марина однажды от кого-то слышала, и в данном случае разве что круглая дура стала бы поступать вопреки указаниям хозяйки квартиры. Спустя четверть часа обе они: и пожилая дама, и молодая девушка сидели за кухонным столом, накрытом узорной клеенкой и пили чай из фарфорового сервиза брежневских времен.

   – У меня-прям душа в пятки ушла, когда ты покачнулась, – сказала, наконец, хозяйка, заедая чай сэндвичем из печенья «майская ночь» и шоколадного масла.

   – Ой, хорошо, что вы меня предупредили, чтобы я прыгала в нужную сторону, – отвечала Марина, также запуская лапу в хрустальную вазу в центре стола.

   – Я? Предупредила? Да я слова не могла вымолвить от ужаса!

   – Ну как же? Я же слышала слова: «Падай влево.» Громко так, четко.

   Хозяйка квартиры задумалась.

   – Наверное, это был твой внутренний голос, – наконец сказала она. – Наверное, судьба нам была встретиться. Мне вот тоже мой внутренний голос сказал, чтобы я дала объявление в ту газету и в тот номер, который ты купила. Прямо во сне. Утрышком я глаза открыла, и еще толком даже не проснулась, как вдруг слышу: «Газета „Из рук у руки“. Дай объявление. Сегодня же». Я немедленно позвонила в редакцию и продиктовала текст. Привыкла, знаешь ли, я доверять своему внутреннему голосу.

   – И во сколько же вы встаете? – спросила Марина с интересом.

   – Обычно около 7. Но я со вчерашнего для в отпуске, торопиться некуда, день длинный... Ну да, это было без 10 минут одиннадцать, я еще на часы посмотрела почему-то...

   – Я думала почему-то, что вы уже на пенсии.

   – Нет, до пенсии мне еще два года... А знаешь, забирай-ка ты те вещицы, которые я тебе сегодня показала, я все равно их больше никогда не надену.

   – Я хотел бы оплату получить деньгами, – произнесла Марина, насупившись.

   – Деньги – это само собой. Но, видишь ли, мне это все равно некому отдавать, а выкинуть жалко. А ты износишь – в общежитии... или дома в деревне.

   – Тащить все это на своем горбу? – возразила Марина горячо. – Там слишком много!

   – А ты выбери, что приглянулось. Вельветовый халатик, например. И брюки-колокола. Нынешним летом я видела, такое снова носят.

   Чтобы не обижать хозяйку-работодательницу, Марина кивнула. Уж пару-тройку вещей она донесет, безусловно. Не надорвется. И она действительно взяла и халатик, и брюки, и приталенную блузку из какого-то блестящего искусственного шелка с забытым названием. Брюкам в пару.

   А в общежитии ее ждал сюрприз.

   – Дай поносить! – взвизгнула Нелька, увидев вельветовый халатик. – Ты это все равно никогда не наденешь – ты «мини» не носишь! А мне... Это как раз то, что мне надо!

   – Надо? – изумилась .Марина. – Ты же его впервые видишь!

   – Так это же эксклюзив! Ручная работа! Забыла, что этот новогодний бал у нас тематический? Ретро – стиль 70-х! Еще достать бы к нему сапоги-чулки – и будет полный отпад!

   Марина так и приземлилась на свою кровать. Дура она, дура! Перед ней сегодня лежала такая роскошь – несколько готовых комплектов на любой случай, а она легкомысленно пренебрегла, когда ей предлагали выбрать абсолютно бесплатно, только захоти. Ведь то сиреневое кримпленовое платье – как бы оно подошло к ее серым глазам! Она бы точно в нем стала королевой бала.

   «Так, во сколько моя дама говорила, что она ложится спать? После десяти... Значит, еще не поздно...»

   И Маринина рука сама собой полезла за мобильником.

   – Извините, что потревожила, – начала она. – Это снова я. Надеюсь, я Вас не разбудила?

   – Ну что ты, милая, – отвечала хозяйка выявленного

Мариной одежного богатства. – У тебя все хорошо? А то голос какой-то встрепанный.

   – Вы... вы еще не выкинули те вещи, которые мне сегодня показывали?

   – Начала уже пристраивать. Вот, платье соседке отнесла...

   – Кримпленовое?

   – Да, – сказала старя дама с гордостью. – Оно оказалось словно на нее сшито.

   Марина едва не застонала от разочарования.

   – А в чем дело-то? – спросила старая дама удивленно.

   – У нас... у нас бал-маскарад скоро. Я подумала...

   – Ах вот оно что! ... Ну так приезжай завтра после своих занятий – что-нибудь подберем. Нехорошо пропускать – у преподавателей гораздо лучшая память на добросовестных учениц, чем ты думаешь. Я буду ждать тебя во второй половине дня.

   Уже лежав постели, Марина вдруг вспомнила, что говорила ей дама за чаепитием о том объявлении, которое она давала в газету. «Это было без десяти минут одиннадцать, я еще на часы посмотрела почему-то...» Как раз в это время Марина произнесла вслух надпись на тыльной стороне попавшей к ней в руки сувенирной монетки...

   «Бывают же на свете совпадения,» – подумала Марина уже в полудреме.

   «Черное с белым не берите... – промелькнула вторая мысль. – Ладно, отдам вельветовый халатик Нельке...» и она улыбнулась сквозь сон.

5.

Янек и его френды

   Собственно говоря, Янек не слишком долго заставил себя уговаривать снова попробовать выступать. Он был рад появлению Стаса с Михайлом и еще больше – их намерению дать здесь как минимум один концерт. Но слишком бурно радоваться не спешил. Со времен распада группы прошло уже около 30 лет, и он прекрасно осознавал, что от прежнего Янека, гитариста и любимца поклонников рока, уже ничего не осталось – никакой бодрый вид и умение прямо держаться не могли разгладить морщины на его лице и недостаток энергии в движениях.

   Да и те рулады, которые он мог когда-то исполнять, уже были для него недостижимы, так как он слишком давно не брал в руки инструмент. Пел он теперь тоже только от случая к случаю, в компаниях вместе с остальными хорошо подвыпившими мужиками, застольные песни, то есть песни, которые все тусовщики хорошо знали.

   Что Янек и пытался донести до Гены-Крокодила, когда на следующий вечер они ждали прихода Михайлы со Стасом, в процессе приготовления достойного зарубежных гостей стола.

   – Да у меня и гитары-то давным-давно нет, – объяснил он, наконец, свое главное затруднение.

   – Зато у меня есть! – засмеялся Крокодил, доставая откуда-то из глубин антресолей кофр с инструментом. – Вот вы всегда смеялись над моей запасливостью, но сегодня она пригодится.

   – А сам на чем собираешься играть?

   – А у меня их две. Я же бас-гитарист был, или ты забыл? Я и «Уралы» наши с тобой сберег. Помнишь, ты собирался свой выкинуть на свалку, когда Ласточку не удалось вернуть?

   – Лучше не напоминай о ней! Не рви мне сердце. И надо же было Ласточке родиться в семье с такими предками!

   – Потомственные врачи, чего ты от них хотел? Они были уверены, что все рок-музыканты сплошь алкоголики и наркоманы, и боялись, что ее затянет в это болото.

   – Угу. А между тем мы даже за воротник не закладывали тогда. Но им ничего вдолбить было невозможно!

   – Так Ласточка тогда нас и затормозила. Она отказалась петь под кайфом, помнишь? И даже пробовать нам запретила. А концерты ж на ней держались, без нее мы были бы никто.

   – Ну не скажи! – возмутился Янек. – Если ты считаешь, что тексты и музыка не значат ничего, зачем же тогда мы собираемся? Рыдать и ностальгировать?

   – А хоть бы и так – иногда это полезно. Или сбежать собрался?

   – Не бойся, не побегу, – засмеялся Янек. – Мне и самому любопытно, какими стали Михайло со Стасом. Они же в

Штаты за всемирной славой рванули...

   – Угу.

   И оба засмеялись. Янек достаточно угрюмо, почти сквозь слезы, но вот Генка от души.

   Генке было отчего веселиться – он был из тех, чья жизнь состоялась вполне. Пусть он и не стал «новым русским», но успешным автомехаником – однозначно. Его рационализаторский ум, ничем не замутненный, даже рок-музыкой, позволил ему изобрести и внедрить в мастерской, где он тогда работал, массу полезных новинок для диагностики автомобилей и их ремонта.

   Ну и поскольку вопреки расхожему мнению, будто все изобретатели наивные дурачки, созданные природой только для того, чтобы предприимчивым людям было кого обдирать, Гена-Крокодил к таковым не относился, то и проявил он в нужное время нужную практическую сметку. Это обозначало, что вместо того, чтобы теряться, он сначала стал совладельцем предприятия, а затем открыл собственную мастерскую. Об успешности его мастерской достаточно сказать, что на доходы, которые та Генке давала, он купил всем троим своим детям по квартире. Да и себя не забыл.

   Если же сюда добавить тот тонкий фактик, что после развода с женой он не был выперт ей «во тьму кромешную и скрежет зубовный», то сомнения в его деловитости отпали бы хоть у кого. Даже наоборот – хватка у Крокодила была впечатляющей – ведь далеко не каждому мелкому бизнесмену удается заставить свою супругу подписать все нужные ему бумаги не чирикнув. А Генке удалось, и он продолжил после развода свое бытие далеко не в сарае.

   Так что демонстрировать бывшим друзьям Крокодилу было что, и причин сожалеть о том, что он остался на Родине, у него не было никаких. Даже наоборот – если честно, то Янек ему иногда завидовал, потому как сам такой практической хватки был начисто лишен.

   Не сказать, чтобы Янек в своей биографии вообще ничего не добился – очень даже наоборот, но он все потерял, и рассказывать ему о себе было не то чтобы нечего, а просто не хотелось. Тем более что те, кто покинул Россию в поисках золотых гор и сладкого пирога, понять его вряд ли были способны. Для этого требовалось быть как минимум патриотом, а не космополитом, к которым Стас и Михайло принадлежали по определению их национальностей.

   – Ты «Бородинский» хлеб не забыл купить? – озабоченно обратился к нему Генка. – А то наши эмигранты там, в той США-шке, массово по нему почему-то тоскуют.

   – Ну, я такого за ними никогда не замечал, – усмехнулся Янек. – Они оба предпочитали «Дарницкий». И «Одесскую» колбасу. Только ее не было, пришлось заменить «Докторской» средней ценовой категории, то есть без сои и усилителей вкуса.

   – Сыр?

   – «Российский», разумеется. И еще мягкий «зеленый сыр» добавил,

   – Сомневаюсь, чтобы они способны правильно оценить эту вонючую французскую гадость.

   – Я не о «Рокфоре» говорю, а о сливочном с зеленью, для бутербродов.

   – Тогда другое дело... Подай-ка мне майонез... «Слободы» не было?

   – Не увидел. Но «Сдобри» тоже не плох!

   – Икра?

   – Вот она. Маринованные огурчики, свежие помидоры, торт «Прага»... Едва дотащил... Ты куда столько салата готовишь? Они же не из голодно края!

   – Ничего-ничего, все уйдет. Неизвестно, сколько сидеть будем, надо чтобы хватило с запасом. Чтобы ностальгировать – так от души.

   И посидели. Михайло со Стасом примчались, как оказалось, прямо из аэропорта, с кучей записей, и с пятью бутылками самых знаменитых алкогольных брендов, среди которых была неизменные текила и виски под замысловатым названием «Officer's Choice», ну и бренди с ромом само собой. Если честно, то ром Янек никогда не любил, но, глянув на бутылку, вспомнил, что когда-то мечтал его попробовать. И от того, что его бывшие друзья о том не забыли, у него потеплело на душе.

   Так что Крокодил оказался прав – ушло все, и даже не хватило, так как все остались у него ночевать.

   – А ты помнишь?

   – Нет, ты помнишь? – раздавалось то и дело.

   Они поставили единственную видеозапись, которая у Крокодила была – их запасливый бас-гитарист, как оказалось, поддерживал имеющийся у него видеопроигрыватель во вполне работоспособном состоянии.

   – Ласточка... – проговорил Михайло, с нежностью глядя на экран. И у Янека защемило в груди – оказывается, в талантливую девочку был влюблен не он один.

   – Как бы я хотел вернуть все заново! – сказал Стас, соглашаясь. – Я никогда не верил раньше в тоску по березкам, и про «воздух родины». А сейчас... Поверишь ли, Янек, встал на трап самолета при выходе – и почувствовал, что не надышусь.

   – Бензином, – засмеялся Крокодил.

   – Тогда уже, скорее, авиационным керосином, – не мог не усмехнуться и Янек.

   – Ничего вы не понимаете! – пылко возразил им Стас, сжимая кисти рук. – Я мечтал о таком моменте, и вот об этой поездке на такси по нашим улицам... лет... забыл уже сколько, со счета сбился!

   – Надо было весной прилетать, – сказал Крокодил, меланхолично крутя в руках бокал, на дне которого плескались остатки чем-то брендово-алкогольного. – Вот тогда воздух действительно был бы самое то. А сейчас, в начале зимы, кроме паров выхлопных газов вдыхать вообще нечего. Весной мы хотя бы на мою дачу съездили. На «майские».

   – Ничего, доживем до весны – и съездим. Майские от нас никуда не убегут.

   – Значит, вы возвращаться в свою США не хотите? – прищурился Янек.

   – Да какая она для нас «своя»? – досадливо махнул рукой Михайло. – Что мы там забыли? Правда, Стас?

   – Угу. Как было все чужим, так и осталось! У них менталитет другой, понимаете?

   – Не-а, – сделал наивное лицо Янек, – вообще не врубаемся, о чем ты сейчас толкуешь. Помнишь, вы уезжали и так сладко и с чувством твердили о том, что здесь вас не понимают, что только там пипл способен заценить ваш талант... Ну и о том продюсере, который обещал вам всяческую поддержку и полные залы. И что американская публика просто жаждет познакомиться с русским роком, да еще в исполнении такой знаменитой группы как наша.

   – Угу, жаждет. У нас был один-единственный концерт и то в зале сидел с десяток приглашенных специально персонажей, которые занимались эмигрантами, а из обычной публики почти никого. Да и откуда бы было взяться той публике, если даже афиши были расклеены в городе всего за пару часов до концерта, и никакой рекламы – за рекламу надо было, как оказалось, платить отдельно, причем много.

   – В общем, система был рассчитана на то, чтобы стричь таких наивных пацанов, как мы, а затем выкидывать за ненадобностью, – пояснил Михайло. – В США иностранными группами вообще не интересуются, им крепко вбивается в черепушку, что единственная ценность в мире – это американская культура, ее и продвигают на всех уровнях.

   – Может, стоило перевести наши тексты на английский язык? – спросил Крокодил осторожно.

   – Переводили и пробовали петь, но тоже без толку. Наши англоязычные тексты вообще никто не понимал – то есть вообще никто. Мы же поначалу переводили дословно, и с точки зрения америкосов это был полный бред. То есть полная бессмыслица. А мы же не знали, мы думали передать как можно точнее все обороты речи, все подтексты, и выкладывались по полной, подражая их кумирам.

   – Угу, чуть голоса не сорвали, так хрипели и сипели.

   – Надо было сразу вернуться, – сказал Янек, изображая безмятежность.

   – Вернуться? – изумился Михайло. – Мы же тебе полчаса уже толкуем, что там система такая: выдаивать полностью, пока в окончательное отчаяние не придешь! Они же все время держат в состоянии «еще чуть-чуть». Сначала одного якобы не хватает, потом другого. А потом уже денег нет на обратные билеты. Да и стыдно возвращаться было, не солоно хлебавши.

   – Вы же писали оттуда совершенно иное.

   – Угу. Как и все остальные из эмигрантов. А жили на пособие, которое там тогда нам давали как новичкам. Ну то есть что значит «жили»? – скорее существовали. Благо в Калифорнии тепло, и много на обогрев и шамовку не требовалось. А потом мы как-то приспособились – играли в кабаках для туристов и наших эмигрантов.

   – То есть, все-таки играли, – сделал вывод Крокодил.

   – Как ни странно, но да, играли. «Ностальжи» в нашей среде пользовался популярностью, и нас слушали в числе прочих. Но надоело – ужас!

   – Угу, – поддержал друга Стас. – И однажды мы решили, что пока еще не поздно, то есть нас не забыли окончательно, то надо вернуться в Россию и попытаться раскрутиться здесь по новой.

   – Думаете, получиться? – деловито поинтересовался Крокодил, кинув быстрый взгляд в сторону Янека.

   – Здесь тоже пробиваться – не вот с распростертыми объятиями примут, – поддакнул тот.

   – Ничего, мы в США через такое прошли – закаленными стали, аж самим страшно. За любую лазейку способны зацепиться. А ты свой хайер уже отрезал, угу ж?

   – Как и положено, в мой юбилей. Я же старше вас всех на три года, или забыли? Да это ерунда, парик можно надеть. Идеи есть?

   – А то! Начнем с того, что разыщем всех тех, кто когда-то помогал нам выступать по квартирникам. Договоримся хотя бы об одном-единственном концерте, пусть бесплатном, а дальше пустим рекламу. Ты, я слышал, специалистом стал в этой сфере?

   – Был специалист, да весь вышел, – отмахнулся Янек.

   – Но ты же сам сказал, что в газете работаешь?

   – Работаю, и объявление, разумеется, дам. Только этого мало. Тираж у нас небольшой, но не в этом дело. Дело в отсутствии подходящего имиджа. До того, как пипл начнет ходить на наши концерты, его надо убедить, что это того будет стоить. А что мы им способны предъявить? Ну соберется народ, будет ждать чего-то необычного, чего еще не видел и не слышал. А мы ему – стиль 70-х? Да он это по радио каждый день слушать может абсолютно бесплатно и не выходя из дома!

   – И что ты предлагаешь? – с интересом спросил Крокодил.

   – Я сначала Стаса послушаю, он что-то про идеи нам втюхивал.

   – Вообще-то идея проста, – сказал Стас запальчиво. – Если ты думаешь, что у меня нет ни одной новой мелодии в загашнике, то заблуждаешься. Я много чего написал, и оно ждет своего момента. Если дашь тексты в стиле

   "И я не знал еще тогда,

   Что превратится в любовь игра",

   то репертуар можно сменить даже полностью.

   – Для текстов нужно вдохновение... Ну да-да, есть у меня кое-что не использованное, типа

   "И я не буду говорить,

   Куда иду, зачем,

   И ничего не могу изменить..."

   Или:

   "И снова утро позовет

   Рассветом новый день.

   И снова солнце к нам придет,

   Но не для нас теперь..."

   И поработать можно, и подогнать. Но оно не современно – ни твоя музыка, ни мои стихи. Мы не чувствуем пульса времени, вот этой самой актуальности, которая и позволила нам взлететь когда-то. Нам нужен молодой и талантливый автор...

   – То есть дурень, который согласится работать бесплатно, – засмеялся Крокодил. – И где мы такого возьмем? Где он, тот Клондайк молодых и талантливых, кто готов отдать старперам то, что стоит нынче очень дорого и не дарится, потому как каждый старается сейчас заработать деньгу, причем много и сразу.

   – А если включить его в группу? – в раздумьи проговорил Михайло.

   – Угу, а в придачу еще и выпускника консерватории добавить похаризматичнее, и группу подтанцовки из пары-тройки гибких девочек с хорошими фигурками и без комплексов...

   – Одинакового роста, – усмехнулся и Янек.

   – А рост тут при чем?

   – А при том, что никто из нас не великан, и смотреться на фоне див модельного размера мы будем весьма комично.

   Все четверо помолчали.

   – Значит, безнадежно? – спросил, наконец, Стас угрюмо.

   – Ну, не совсем, – сказал Крокодил. – Насчет одного концерта я могу договориться – есть у меня в нашем пединституте знакомый ректор, и я могу предложить ему оформить Новогодний бал-маскарад в стиле «ретро» с приглашением нашего ансамбля в качестве живой музыки и оплатой в виде фуршета после мероприятия. И рецензия после будет в янековой газете – это все исполнимо, причем без особого напряга или капвложений. Репетировать можно у меня в гараже – то есть тоже не проблема. Но вот с подтанцовкой и харизматичным солистом – тут, боюсь, мы пролетаем.

   – Ну, я могу поискать по тусовкам кого-то, кто согласится вместо отдыха или конкретного заработка целый вечер развлекать публику ради туманной перспективы быть замеченным, – криво усмехнулся Янек.

   – То есть такие еще остались? Не вымерли как мамонты и способны поддаться на твое обаяние? – в голосе у Михайло прозвучал неподдельный интерес.

   – Остались-то они остались, но нам нужен не абы кто, а талант-самородок. А вот с ними большая напряженка... Впрочем, есть у меня пара вариантов на примете... Только вряд ли кто-то из них согласится... А как хотелось бы!

6.

Пес

   Нельзя сказать, чтобы впуская пёселя в свою квартиру, Семен четко представлял себе, что он делает. Ничего подобного – это был мгновенный порыв, один из тех, которые совершаются людьми неосмысленно, и в которых они потом чаще всего раскаиваются. Так и Семен. Ему трудно было отказать песику в приюте после того, как он имел неосторожность с ним пообщаться. К тому же пес слишком уж не походил на других представителей своей породы – не в смысле того, что он был метис, а потому что вел себя излишне разумно.

   В общем, на уличного пес не походил никак. Так отчего же он сразу же потащился за Семеном, ведь домашние собаки очень преданы своим хозяевам и чужих не признают? А Семен это лохматое недоразумение уж точно никогда не видел – не было никого похожего у его знакомых, вообще не было.

   Этот собакен был среднего размера – роста в холке около 45 см, весь черный, кроме белой грудки, с высокими острыми ушами и острым взглядом внимательных глаз.

   Проблема была еще в том, что в холодильнике у Семена ничего не было подходящего для собак, какого бы пола или возраста они ни были. Костей он в морозилке не держал, и никаких игрушек, которые бы можно было безопасно погрызть, под диваном у него не валялось. А между тем в любом случае псинку следовало чем-то кормить – не сейчас (если вспомнить про колбасу), так утром... И, кстати, это был последний повод попытаться еще раз от того избавиться.

   – Идем-ка прогуляемся, – обратился Семен к этому то ли «дворянину», то ли ошибке заводчика.

   Пес вопросительно посмотрел на него и отрицательно покачал головой.

   – То есть, ты не хочешь вообще ничего? – удивился Семен.

   Собакен снова закивал, на этот раз сверху вниз.

   – Никаких вкусняшек? – последний вопрос Семен задал уже для контроля. Ему стало интересно, в какую сторону закивает собачья морда на этот раз.

   Но необычный пёсель кивать вообще не стал, а просто улегся возле двери, загораживая выход из квартиры и, легонько ударив пару раз хвостом по полу, неподвижно замер, как меховая игрушка.

   Это было достаточно выразительно и донельзя уморительно. Пожав плечами, Семен разделся, разулся и сунул ноги в домашние тапочки.

   – Видишь, в грязной обуви у нас здесь не ходят. Как быть с твоими лапами? – обратился он к наглому лохматому пройдохе – а в том, что перед ним пройдоха, сомнения у него отпали напрочь.

   И в самом деле, пёсель молча поднялся и, профланировав к двери в санузел, замер возле нее в позе ожидания. Семен засмеялся – ему ничего не оставалось делать, как открыть вышеуказанную дверь и пригласить пса под душ.

   Купался тот с явным удовольствием, и даже хозяйственным мылом себя позволил намылить без проблем. Блох, кстати, на нем не проявилось ни одной – в общем, впечатление было такое, словно бездомная жизнь не оставила на нем ни малейшего следа.

   Да и после помывки он вел себя словно дрессированный в каком-то особом питомнике для благородных собак – ни разу не попытался вскочить на диван или на кресло – нет, улегся на ковре возле стола, а когда Семен организовал ему подстилку из старого одеяла, послушно перешел туда. Мало того, как оказалось, он знал некоторые команды типа «Сидеть!» или «Место!».

   Сказать, что Семен был покорен – это было не сказать ничего. Он был в шоке! Кончилось тем, что он решил не обращать на пёсика никакого внимания и заняться тем, что его всегда успокаивало – разбором собранной сегодня мелочи по сортам. Высыпав то, что осталось после покупки колбасы и банки пива на стол, он задвигал кругляшками на манер фишек, отправляя десятирублевики к десятирублевикам, а пятаки к пятакам (ну, и т.д.), пока палец его не наткнулся на странную монетку – вообще полный нестандарт.

   Изумлен он не был, такое ему попадалось – бывало, что кто-то в кофр бросал не только российскую мелочь, но и прибывшую неведомыми путями из-за рубежа, но здесь случай был пооригинальнее. На одной стороне монеты было написано: 25 рублей, а на другой вместо герба была надпись старо-славянской... не вязью, нет, просто шрифтом, знакомым Семену из церковных книг. Красивыми буквами, но несколько непривычного начертания, и потому плохо читаемыми.

   Впрочем, разобрать было можно. К чему Семен и приступил.

   «Черное с белым не берите», – вот что значилось на тыльной стороне монеты размером в с пятак, но более тонкой и тяжелой.

   Несколько минут Семен бессмысленно крутил монетку в руках, даже не пытаясь понять, что бы это все значило. Вариантов вообще могло быть только два: либо сувенир, по ошибке брошенный в его кофр вместо обычного пятирублевика, либо чей-то розыгрыш. Наконец, решение пришло само собой: следовало положить монетку в запасной внутренний карман куртки и носить с собой, чтобы при случае вернуть хозяину, если кто-либо обратиться с вопросом, не находил ли он нечто такое.

   Что Семен и проделал. Возвращаясь к столу, он глянул в сторону песика – угольно-черные уши того немедленно встали торчком, глаза заблестели, и морда приподнялась, демонстрируя белоснежную полоску, тянувшуюся из-под подбородка под самое брюхо.

   – Вот видишь, таких как ты брать не советуют, – произнес Семен нарочито назидательным тоном. – Ты у нас какой? Черный. Белый цвет у тебя имеется? В самую точку... (Пес тихо тявкнул, словно соглашаясь) Так что же нам с тобой следует немедленно предпринять? Может, тебя покрасить? Для маскировки?

   Пес обиженно тявкнул. Негромко так, но предложение поменять расцветку явно восторга у него не вызвало.

   – Ну и правильно мыслишь, – вздохнул Семен. – Пусть другие стесняются своего происхождения, а мы не будем. Тем более что краски для волос я в квартире не держу. Так что оставайся таким как есть, а всякие советчики пусть гуляют лесом...

   – И, кстати, если уж ты такой принципиальный, то не мог бы ты мне напомнить, как тебя зовут?

   Пес взглянул Семену прямо в глаза и ухмыльнулся. Ну да, Семен мог бы поклясться, что это была именно ухмылка – дерзкая и насмешливая. Было в этой ухмылке что-то от дьявола, словно вот сейчас Семену в глаза глянула сама преисподняя.

   «Надо же, какое пиво сегодня забористое! – подумал Семен, содрогнувшись. – Мерещится всякое... Лучше эту марку никогда не брать, а то и с катушек слететь недолго...»

   – Назову-ка я тебя Люцифером, – сказал он пёселю вслух, отгоняя наваждение. – Коротко, Люк. Согласен?

   Пес не отреагировал никак, и это уже успокаивало.

   Всю ночь Семену снилась эта странная надпись на монетке про черное с белым, и только под утро он уснул спокойно. Вопреки всякой логике, он упрочился в желании оставить пёсика себе и не выгонять его, если только тот не будет мешать ему жить. В противном случае он отведет его в собачий приют и забудет навсегда как о мелком эпизоде своей жизни.

   Проснулся он оттого, что пес стянул с него одеяло и настойчиво потянул к двери. Вспомнив, что собак вообще-то принято выгуливать, Семен как можно быстрее оделся, вытащил из загашника пару тысяч на расходы и в составе «пес впереди – он за ним» ринулся на улицу. Подождав, пока животное исполнит свои природные потребности, он уже неспешно и во главе пары отправился к ближайшему «Рыболову-охотнику», где продавалась всякая нужная всячина для содержания собак в условиях города, и приобрел ошейник, поводок, пару искусственных костей разного фасона для собачьих зубов, миску для еды и питья и, собственно, саму еду. Завернув на обратном пути в «Продукты», он купил еще и дешевой заморозки типа куриных голов и свиных мослов и на этом решил, что его долг перед новым обитателем квартиры выполнен. Действительно, Люк почти все его приобретения одобрил – ну, разве что кроме поводка. На этот предмет он взглянул с нескрываемым презрением.

   – Я тоже не люблю ходить на привязи, – заметил его взгляд Семен. – Но нам сегодня предстоит поездка на трамвае, а туда таких как ты без поводка не пускают. Так что придется потерпеть...

   И началась для Семена новая жизнь – хандра слетела с него как по волшебству. Достаточно было взглянуть в темные блестящие глаза нового обитателя его квартиры, как смысл существования тутже являлся во всей своей красе – Семен был нужен вот этому беспородному мохнатому существу, нужен сегодня, каждый день и всегда. Он знал теперь, для чего мерзнет в переходе или по дороге туда и обратно домой, и ничего менять в жизни ему уже почти не хотелось.

   Кстати, монет бросали ему в кофр почему-то больше, чем раньше – возможно потому, что вид собаки, сидевшей рядом с хозяином по другую сторону от кофра, народу казался умилительным. Семен и сам так думал, то есть готов был умилиться при виде своего четвероногого товарища, с завидным терпением переносящего необходимость ждать, ждать и ждать несколько часов подряд, пока его хозяину надоест перебирать струны и время от времени сопровождать аккорды звуками собственного голоса.

   Впрочем, Семен все же попытался найти «настоящую» работу, то есть походить по объявлениям, сделать несколько звонков в разные конторы, разослать резюме. Увы, везде требовались люди с какой-никакой квалификацией. Его неизменно спрашивали, чего он умеет делать, и, услышав, что ничего, обещали перезвонить, чего, однако, не случилось ни разу. Даже на стройку разнорабочим взять нигде не захотели – даже если в объявлении и значилась такая вакансия. Это было странно, но причиной, возможно, было то, что на носу был Новый год с «рождественскими» каникулами – уже было объявлено, что практически все предприятия обязаны будут прекратить работу и распустить персонал на принудительный отдых.

   Что Семена удивляло и тогда, и спустя много времени после, так это то, что Люка в любой вид транспорта пускали без проблем, и ни разу ни один кондуктор или водитель маршрутки не сказал «нельзя», хотя пёсель всегда был без намордника. Должностные лица его просто словно не замечали. И пассажиры в трамвае также не протестовали. Правда, Люк и сам не наглел – лапами до сидений не дотрагивался, никогда не лаял, а сразу молча устраивался у ног хозяина и терпеливо ждал, когда последует команда «на выход».

   Он и в квартире вел себя исключительно скромно – голос подавал тихо, так что соседи очень долго даже не подозревали о его присутствии, на прогулках добросовестно пытался выполнять команды Семена, когда тот пытался его дрессировать (а Семен пытался) и покорно тащился домой, даже если ему явно не хотелось этого делать.

   Так прошло недели три, и наступил день, когда Семену не захотелось брать собакена с собой. По прогнозу погоды объявили гололед, и добираться почти час до точки, где он обычно играл, а затем пилить назад его вовсе не вдохновило. К тому же была большая вероятность поскользнуться и упасть – опять же, Семен боялся не за себя, а за инструмент, который мог серьезно пострадать.