Текст книги "Черное с белым не берите (СИ)"

Автор книги: Ирина Седова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

   – Здорово, но я не верю, что такое возможно, – отвечал Янек. – Ты не обижайся, но я скептик.

   – Да я и не обижаюсь.. С чем пришел? Есть интересная головоломка?

   – Ну да. Ты видел когда-нибудь подобную монету? – и Янек достал из кармана куртки необычный 25-рублевик.

   – Ну-ка, ну-ка... глаголица?

   – Угу. Поищи в Интернете, как ее в кириллицу переложить.

   – Ну, это легко. Сейчас включим ноутбук... Нашел! Записывай: «ч-р-н-о-б-и-й-е-л-о-н-и-й-е-б-е-р-и-т-е-й-е»

   – Черно-бело не берите, – перевел Янек, подумав. – Любопытно, что бы это значило?

   – Ну, наверное, на эту монетку можно купить все, кроме черного с белым.

   – На 25 рублей? Не смеши мои подметки! Этого даже на буханку хлеба не хватит! Ладно, положу ее себе в коллекцию, пусть валяется. Сувенир, как-никак.

   – А то отдай мне, – предложил Гена.

   – Брось, Крокодил, у тебя и так здесь куча всякого хлама. Попало ко мне – значит пусть у меня и будет.

   – Ну как хочешь, – незлобиво согласился Гена, прозванный Крокодилом именно за свою всеядность ко всякого рода железкам. Я слышал, Стас с Михайлом из Канады возвращаются.

   – Да ну? – изумился Янек. – Мне о том ничего не известно.

   – Не рад?

   – Не знаю... Мы расстались как-то... не очень.

   – А если снова собрать группу?

   – Они что, хотят?

   – Вроде бы намереваются.

   Янек подумал. Снова выйти на сцену – это было бы здорово...

   – Не знаю, – произнес он с сомнением. – Кому мы теперь нужны? Со старым репертуаром...

   – Сейчас как раз «ретро» востребован, – возразил Гена.

   – Среди молодых. А мы старперы...

   – Наоборот, сейчас многие прежние ансамбли вновь выходят на сцену. Приглашают пару-тройку молодых для оживляжа экстерьера и льют свой музон – только в путь.

   – Ласточку никто не заменит. Какой у нее был голос! Пипл тащился от восторга. А фигура у нее была – отпад!

   – Это потому, что ты был в нее влюблен. А как по мне – так самая обычная чувиха. Ну клеевая, да. Ну пела. А только таких сейчас много, подберем. Можно даже из консерватории пригласить... Оставайся-ка ты у меня сегодня. Вспомним прошлое, свяжемся с ребятами, обсудим.

   Янек, разумеется, остался. И они-таки славно посидели. Передвинувшись «на флэт», то есть в Генкину квартиру, они вспоминали то, что, собственно, и сделало их друзьями на всю жизнь – рок, который они когда-то играли и пели. И лежа на диване в гостиной, где Гена-Крокодил традиционно ему постелил, Янек вспоминал, вспоминал.

   Их рок-группа называлась «Мы из глубинки» Пели они и играли не только чужие композиции, но и свои. Музыку сочинял Стас, поэтом был Янек и оба они не только бренчали на гитарах, но и пели. Мишка, он же «Михайло» сидел за ударниками, а бас-гитару вел Крокодил. Была еще девушка, которую все называли не иначе чем Ласточка, потому что фамилия у нее была такая: «Ласточкина», и ей это прозвище удивительно шло.

   У Ласточки были большие серые глаза с поволокой, тонкий профиль и роскошные волнистые волосы, Ее стремительная походка и мягкая грация в движениях многих заставляли смотреть ей вслед, а улыбка сводила с ума не одного Янека. Она была студенткой мединститута, и просто заглянула однажды на один из квартирников, где они, тогда еще квартет, давали концерт. Там были «все свои», и после того, как их четверка отыграла свой репертуар, к микрофону подходили все, кому не лень, и, просив подыграть, пели что-то из популярных зарубежных исполнителей, в основном из Битлов, «One Way Ticket» и тому подобное.

   Наконец, попросили спеть «Venus», но ребята долго не могли взять в толк, чего от них хотят, пока одна из девчонок не встала и не запела. Оказалось, что это была всем известная «Шизгара». Но девчонка знала ее на английском, и спела выразительно, чего и подкупало. В общем, после «квартирника» Стас предложил ей вступить в их группу, и она согласилась.

   – Ласточка, – сразу представилась она, протянув руку для пожатия.

   Стас, конечно, прежде всего собирался использовать ее на бэквокале, но оказалось, что голосовые возможности Ласточки были намного шире, чем это ему показалось на квартирнике. Она на лету схватывала любую партию, и тембр ее голоса, когда она того хотела, завораживал слушателя. Кроме того, она владела английским достаточно, чтобы они могли взять в репертуар популярные синглы, без риска перекрутить текст так, что самим было стыдно его исполнять.

   Короче, с новой солисткой их наконец-то стали воспринимать всерьез и всюду приглашать. Ну и конечно же все четверо, сами того не заметив, в нее быстро начали влюбляться, особенно Янек, которого она имела неосторожность выбрать объектом для своих чар во время квартирника. Однако оказалось, что она действительно выделила из всей четверки именно его, и не заметить этого мог разве что слепой.

   Ни Стас, ни Михайло с Крокодилом слепыми не были. Впрочем, Янек с Ласточкой очень скоро махнули рукой на все этикеты, и начали открыто встречаться между концертами и репетициями.

3.

СЕМЕН

   Семен вернулся домой усталый и злой. Сегодня он заработал слишком мало, чтобы считать день прожитым не зря. И горло слегка саднило, что обозначало, что он все же ухитрился простыть, а то и еще хуже – перетрудил голос. Впрочем, на пару бутылок пива собранных копеек все же хватало, и на полбатона колбасы тоже. Завернув в знакомый гастроном из тех, где цены были подемократичнее, он влез в трамвай и, сняв со спины кофр с гитарой, сел на свободное сиденье, поставив кофр прямо на свои ботинки. Гитара была акустической, и весила немного.

   Переход, где он играл, находился в центре, а квартира, где он поживал, была ближе к окраине. Квартира была его собственной, купленной когда-то «по случаю» его родителями именно для него, Семена. И пусть она была однокомнатной, но ему хватало, потому как холостяку, каким он был, много пространства не требовалось. Особенно если этот холостяк был бардом-неудачником.

   А Семен именно таким и был. То есть певцом и музыкантом, который умел сочинять стихи, писал на эти стихи музыку и полученные песни иногда исполнял для друзей, не сообщая, откуда они взялись. Песни друзьям нравились, и когда он был помоложе, то частенько собирал вокруг себя дворовых приятелей и девчонок, которые с обожанием смотрели на его гитару и просили спеть еще и еще.

   Но теперь ему было уже двадцать девять лет, почти тридцатник, и друзей его разбросало по свету, да и девчонки повыходили замуж, так что петь стало не для кого.

   – Ты талант, – говорили все. – тебе надо пробиваться на большую сцену.

   Семен и сам понимал, что надо пробиваться. Когда-то он пел в школе, исполняя там со сцены песни из репертуара Баскова, Боярского и Рогожина с Виктором Цоем. В старших классах он «заболел» роком и переслушал все возможные группы. Достав минусовки, он пел под них, кося то под Кипелова, то под Бутусова, то под Максима Леонидова. Ему нравилось менять голос, используя возможности доставшегося ему от природы диапазона, весьма, как оказалось, широкого.

   Он и под гитару пел, причем под гитару еще больше, потому что любил на ней играть,. В звуки этого инструмента он влюбился лет с девяти, когда одним летним вечером к ним во двор зашел кто-то из пацанов постарше, сел на лавочку и прошелся переборами по струнам. И все – Семен «погиб». С наступлением сентября он заставил мать отвести его в музыкальную школу и отдать на гитару, сам выбирал себе инструмент в фирменном магазине на площади Горького, и с тех пор с гитарой почти не расставался. Он поверял ей свои печали, свою первую влюбленность, и больше всего страдал в армии от невозможности привезти туда «свою красавицу».

   Музыкальную школу он окончил на отлично, в отличие от школы обычной. Там его успехи были более чем посредственные, то есть из всех предметов кроме физкультуры и музыки его не интересовало ничего. Нет, практический русский язык у него шел без особых тормозов, то есть писал он грамотно, и грамотно выражал свои мысли в сочинениях, но как дело доходило до разборов предложений или слов по составу – тут он вял.

   И уроки литературы он с трудом переносил – ему казалось безжалостным и глупым препарировать произведение на образы, когда можно было проглотить его единым духом и перейти к следующему. Наверное, ему просто не повезло с учительницей по этим двум предметам – она преподносила материал очень скучно, и даже не пыталась своих учеников ничем заинтересовать.

   Физика с химией и биология были повеселее, но это пока дело не дошло до выпускных классов – учить бесконечные формулы было тоже скучно. В общем, хождение в школу казалось Семену пустой тратой драгоценного времени. Он же знал, что он станет певцом, что у него талант! Дело оставалось за малым – требовалось лишь победить в каком-нибудь очередном конкурсе, который будет проходить в стране, хорошенько к нему подготовившись. В общем, все силы требовалось вложить в одну цель, и тогда он непременно победит!

   Вспоминая свои детские мечты через много лет, Семен так и не смог понять, отчего родители потакали ему в этом его заблуждении, почему не объяснили, что нельзя ставить все на одну лошадь, и что жизнь – это вовсе не поле, усыпанное лепестками роз. Что таких как он юных и ранних, мечтающих об артистической или певческой славе, гораздо больше, чем места на Олимпе, и что одного таланта для победы мало. Семен бы постарался лучше учиться и поступил бы в техникум либо в профтехучилище, чтобы получить полезную специальность. Ну, или хотя бы не пренебрегал уроками труда в школе, и хоть что-то бы умел, кроме как напрягать голосовые связки и бренчать по струнам.

   Тогда ему, может быть и не пришлось стоять в переходе рядом с нищими, и играть ради горстки мелочи, которую ему кидали в кофр прохожие. Не пришлось бы испытывать себя на прочность, участвуя в бесконечных конкурсах, чтобы попасть «в обойму» или хотя бы пристроиться в каком-нибудь ДК. Не пришлось бы унижаться перед хозяевами бесчисленных кафешек и прочих забегаловок, спрашивая, не нужна ли им живая музыка или хотя бы диск-жокей? Увы, никому ничего было не нужно, а там, где было нужно – там место было давно занято.

   Хорошо, что в восемнадцать лет он пошел в армию, как ни пыталась мать убедить его откосить. В армии он хотя бы на целых два года выпал из-под пресса бесконечных попыток продать себя любой ценой. Там не надо было заботиться об успехе, там надо было просто поступать как положено – то есть не всегда это было просто, да и «деды» не давали расслабиться, зато не надо было никуда рваться. В общем, и завтрашний день был обеспечен, и цель была ясна, и не надо было шагать по чьим-то головам.

   Умение сочинять стихи и грамотно излагать мысли, впрочем, ему в армии пригодилось вполне. Как и петь. Сколько его стихов разошлось по стране в чьих-то конвертах и дембельских альбомах, сколько любовных писем он надиктовал по просьбам одного с ним призыва еще в учебке! А уж когда кому-то удалось в казарму протащить гитару – тут и вовсе жизнь перестала казаться Семену пресной. Его снова слушали и просили спеть, и говорили, что он талант, который нельзя зарывать в землю.

   Да, в армии он кое-чему научился – жаль, что не слишком многому. Он привык там не бояться физических трудностей и просто закалился. Научился сам ухаживать за собой и никогда не отлынивал, получая наряд на кухню, от черной работы – даже чистить картошку ему нравилось. А уж когда его назначили в роту охраны вожатым караульных собак, то там он и вовсе почувствовал вкус к жизни.

   Псы были огромные, но умные и дрессированные – не он был их дрессировщиком (он не умел), а другие, знающие специалисты, но это в данном случае значения не имело. Его обязанностью было собакенов кормить и вечером разводить по постам, а утром забирать. И хотя они не только казались свирепыми, но несомненно такими и были, однако отчего-то не наглели и повиновались в необходимых пределах. Иногда Семену даже казалось, будто его мохнатые подопечные понимают человеческую речь, потому и ведут себя адекватно. Он их не боялся, но и не панибратствовал с ними – его предупредили, что это чревато последствиями, и проверять он не стал, приняв ценное указание на веру безоговорочно.

   В общем, армию Семен покидал чуть ли не с сожалением. Он едва не написал заявление на сверхсрочную службу, и только слезы матери его остановили от такого шага. И как же он сожалел, что из-за проклятой мечты выйти на большую сцену он никогда не сможет завести собаку! Ведь если бы вдруг его мечта исполнилась, то преданное, зависящее от него существо некуда было бы девать на время гастролей.

   Казалось бы, чего проще было: перестать гоняться за синей птицей и жить как все, как живут другие – но Семен не мог. Он слишком много уже потратил душевных сил на то, чтобы добиться успеха, его мозг был настроен только на одну-единственную цель, и он упрямо этой цели старался добиться. Это обозначало, что он посещал музыкальные тусовки, участвовал в массовках, чтобы чаще мельтешить на глазах у режиссеров, и подавал заявки для участия во всем, что только мог. Он просадил огромные деньжищи в поездках на фестивали, и несколько раз проходил в полуфиналы, но выше этого уровня ему подняться не удалось ни разу.

   В общем, Семен уже предчувствовал, что он так и потратит свою жизнь на погоню за миражами. Это означало, что надо было во что бы то ни стало остановиться и соскочить с опостылевшего до зубовного скрежета бесконечного бега по одному и тому же кругу. В конце-концов он не поезд, и не трамвай, чтобы тупо утюжить рельсы туда – сюда, и снова в исходную точку. Да, прощаться с мечтой было неприятно, но еще неприятнее было бы оказаться у разбитого корыта тогда, когда ничего впереди не будет, кроме напрасных сожалений. И сегодняшний день, пустой и безрадостный, способен был разве что упрочить Семена в намерении сделать стоп и свернуть в сторону.

   «Поступлю на завод учеником. Или подсобником на стройку, – думал он, шагая от трамвайной остановки к дому. – Живу как вот этот пёсель, что который день ошивается возле входа в магаз в надежде, что дадут подачку, пока не попадет под облаву очередного собакоотлова и не покончит свои дни в удавке на шее...»

   Почему Семену в голову явилась мысль об удавке, он не понял и сам. Явилась – и баста. Между тем песик, который навел его на такие жуткие мысли, действительно стоял на всех четырех конечностях возле магазина, мимо которого в данный момент проходил Семен, и при виде его просящее вильнул хвостом. Песик был еще почти щенок, полу-лайка, полу-кто-то, то есть типичный «дворянин», но симпатичный, Вторая половина, похоже, была из пуделей, потому что пёс был лохмат и являл собой сочетание доверчивости и нахальства. Стоило Семену поравняться с ним, как он тихонько тявкнул и снова вильнул хвостом.

   – Погоди-ка, у меня есть для тебя сегодня угощение, – произнес Семен, особо не задумавшись о последствиях своего порыва.

   Потому что вместо того, чтобы задуматься, он достал из пакета, который нес в руке, колбасу, а из кармана складной ножик и, отчекрыжив от батона кусок толщиной с большой палец, бросил его пёселю. Ловко поймав кусок на лету, пес положил колбасу между передних лап, и в три приема она исчезла у него в пасти.

   – Вкусно? – спросил Семен, опять же не задумавшись, как бездомное существо воспримет попытку с ним пообщаться. С некоторым удивлением он обнаружил, что пес ему кивнул – а, может, это ему так показалось в наступавших сумерках.

   – Хотел бы я взять тебя себе, да нельзя, – продолжил Семен, отрезая второй кусок колбасы – ему в тот миг вообще ее было не жалко, такой на него приступ щедрости накатил. – Ну ладно, ты тут сиди, а я пошел...

   Пес задумчиво посмотрел ему в глаза типично человеческим взглядом, так что Семен даже слегка поежился. Не пребывай он в уверенности еще с армейских времен, что собаки человеческую речь частично понимают, он бы, наверное, содрогнулся, а так – только испытал чувство сопричастности к чему-то ирреальному.

   Чтобы избавиться от непонятного ощущения, он развернулся, и не оглядываясь пошел дальше, то есть к своему дому и подъезду. Ему не хотелось бросать пёсика, он чем-то ему приглянулся, то есть задел какие-то спавшие струны Семеновой души. Но Семен твердо внушил себе когда-то, что идя по избранному пути, нельзя отвлекаться от цели. О своем намерении свернуть с укатанного маршрута он уже позабыл, вот и поступили его ноги привычным для них образом.

   Однако всех ловушек судьбы Семен не предусмотрел. Не успел он приложить к подъездному замку магнитный ключ и приоткрыть тяжелую металлическую дверь, как нечто мохнатое и не слишком большое ловко прошмыгнуло мимо его ног в подъезд и понеслось вверх по лестнице, чтобы усесться как раз возле входа в его квартиру. Это был тот самый пёсель, которого Семен по доброте душевной 10 минут тому назад угощал прекрасной, вкусной и качественной «Докторской» колбасой!

   «Ч-черт! – выругался про себя Семен. – И дернула же меня нелегкая с собакеном заговорить! Теперь тот вообразил, что нашел во мне будущего хозяина, и – готов результат. Как же от него теперь избавиться-то?»

   – Ты, это... уходи! – строго сказал он четырехлапой помеси лайки и пуделя. – Мне не нужна собака. Вот совсем не нужна! Нисколечко!

   Пес даже не шевельнулся. Он сидел с задранной кверху мордочкой на коврике у двери и внимательнейшим образом вслушивался в звуки Семенового голоса с таким удовольствием на морде, будто слушал сладчайшую в мире серенаду.

   Подумав, что он переоценил умственные способности пёселя, Семен легонько пнул его в бок по направлению «на выход», то есть к лестничному пролету, но с таким же успехом он мог бы попытаться сдвинуть с места чугунную тумбу. Тут он подумал, что, может, зря он посчитал песика бездомным, и что может он просто не заметил за густой шерстью ошейника. В общем, Семен наклонился, чтобы прощупать его шею – ошейника ожидаемо не оказалось.

   Дверь внизу подъезда между тем хлопнула, и по ступенькам начал подниматься сосед Семена по лестничной площадке – грузный мужик лет 40.

   – Привет безработным труженикам звуков и прочего ненужного человечеству хлама! – бодро произнес сосед, заметив в руках у Семена ключи и четырехлапое мохнатое изваяние возле его ног. – Собаку, значит, решил завести для компании? – Дело, дело... Много отвалил за нее рублев? Заказал бы у меня, я бы дорого не взял. У меня в деревне хаски сегодня опросталась, двоих принесла. Отличные щенки, почти элита...

   Слушать соседа было неприятно – отчего-то Семен его не любил. Возможно, музыканта раздражал этот тон благополучного по всем параметрам мужчины, вечно поучающий, а может, гладко выбритый квадратный подбородок, но слышать его рассуждения Семен никогда долго не мог.

   – Мне бесплатно его подогнали, – буркнул он, и, одним движением левой вставив ключ в узкую замочную скважину, толкнул дверь квартиры.

   Естественно, дверь не поддалась, поскольку ключ требовалось еще и повернуть. Сосед хмыкнул, и, набрав в грудь воздуха, явно вознамерился разразиться еще одной сентенцией. Вынести это Семену уже было не под силу. Он снова чертыхнулся, на этот раз вслух, дрожащими пальцами проделал нужные манипуляции с ключами и распахнул дверь, уже не заботясь о том, кто первым в эту дверь прошмыгнет – он или четырехлапое исполнение его затаенной мечты иметь кого-то, кому бы он мог безопасно поверять свои надежды и думы...

Часть II

ТРИ МОНЕТКИ

4.

Как переводят с древнеперсидского

   Марина несколько дней потратила на то, чтобы разгадать загадку сувенирной монетки. Прежде всего она показала ее всем однокурсникам из своей группы, но никто ничего сказать не смог. Нелька только попросила подарить, но Марина, естественно, отказалась.

   Сходила она и в банк, чтобы узнать: вдруг монетка какая-нибудь юбилейная, особой ценности. Но оказалось, что и в банковских каталогах ничего похожего не значилось, то есть это действительно был просто обычный сувенир.

   Была идея сфоткать находку на мобильник и вывесить в Интернете, но по здравому размышлению она от такого намерения отказалась.

   – Ты с ума сошла! – сказала Нелька. – А если в этом кошельке еще и купюры были, притом крупные? Хочешь, чтобы тебе предъявили?

   Марина, естественно, не хотела. Кстати, в комнате на четверых они жили с Нелькой практически вдвоем, потому что другие две ее обитательницы появлялись там редко. Что они делали и где, и почему комендантша никогда не интересовалась их отсутствием, для Марины навеки осталось тайной. То есть кое-какие соображения у нее на этот счет были, поскольку некие тонкие намеки на толстые обстоятельства до ее ушей доносились, но полоскать чужое грязное белье было противно – сплетничать она не любила.

   А вот сувенирная монетка, попавшая к ней в руки – это была загадка в самый раз. Прежде всего потому, что надпись на обратной стороне была похожа на клинописную, хотя 25 рублей на лицевой под рельефом, весьма похожим на олимпийский факел, без всякого сомнения были современными русскими. Оставалось обратиться к профессору по древней истории, что Марина и сделала.

   – Хм... – произнес профессор, осмотрев тыльную сторону через лупу. – Действительно, любопытно. Говоришь, нашла на улице?

   – Угу, – сказала Марина. – Не подумайте плохого, но если это шутка, то не моя. Я в клинописи вообще полный профан.

   – Скорее всего, знаки взяты из древнеперсидского. – отвечал профессор, подумав. – Тогда прочитать можно, конечно, но вот перевести – это вряд ли.

   – А вы можете? – поинтересовалась Нелька, потому что идею с обращением к профессору подкинула Марине именно она, и во взгляде, который она кинула на профессора, было такое обожание, что самое закаменелое археологическое сердце, пропитанное древностью, в этот момент размягчилось бы.

   Сердце профессора закаменеть еще не успело, и он задумчиво произнес:

   – Вот так сразу обещать не могу, но если Марина доверит мне свою находку на пару деньков, то кое-что смогу сказать уже с полной определенностью.

   Поколебавшись, Марина доверила, хотя и сильно боялось, что больше никогда загадочной монетки не увидит. Но она ошиблась.

   – Это новодел, – сказал профессор уже на следующий день, протягивая монетку Марине как величайшую драгоценность. («Кто бы сомневался», – подумала она про себя, но ничего не сказала, только кивнула.) – Для сообщения действительно использовано древнеперсидское слоговое письмо из Персеполя времен Дария и Ксеркса, однако перевести невозможно – такие слова науке неизвестны.

   – А озвучить?

   – Озвучить пожалуйста. Я вот тут на бумаге тебе написал, читай на здоровье.

   – Тут же все одной строкой без перерыва! – изумилась Нелька.

   – Правильно мыслишь, девочка, Именно так и писали когда-то древние персы, без деления на слова.

   – Спасибо, – сказала Марина, принимая листик бумаги, извлеченный из профессорского блокнота. – «Кала ан сафед нахи илё». Ну, как-то так...

   Уже вечером в общежитии она вспомнила, что «кала» в переводе с хинди обозначает «черный». Если сопоставить с надписью на карточке, в гнездо которой была вставлена монета, то перевод загадочных знаков на древнеперсидском был очевиден. Так что загадка была решена, и можно было о сувенире забыть. Но забывать отчего-то не хотелось. Сунув карточку с монеткой в бумажник, из которого они были извлечены, Марина твердо решила не быть на этот раз дурой и не отказываться от пользования находкой.

   «Нашла – значит мое, а встречу хозяина – верну.»

   С этой благой мыслью она и заснула. Скоро, совсем скоро должен был состояться ее первый настоящий бал, на котором она уже не будет скромно стоять возле стенки, а куда приедет, наряженная в самое лучшее платье и непременно отхватит себе если не мужа, то парня, с которым не стыдно идти по улице и ловить на себе завистливые взгляды прохожих...

   На следующий день по дороге в институт она заглянула в ближайший газетный киоск и купила две толстенные газеты с объявлениями о работе. Интернет-сайты она уже обработала с вечера – там ничего подходящего не было.

   Газеты она принялась просматривать немедленно, еще до первой пары, усевшись для этой цели на самом заднем ряду аудитории. Сразу пропустив все, что ее явно не касалось, то есть где требовались грубые мужские руки или высокая квалификация в сферах, которые с гуманитарным направлением исторического факультета педвуза никак не соотносились, Марина отыскала отдел «Услуги». И глаза ее почти мгновенно наткнулись на необходимое объявление.

   «Требуется девушка для уборки в 4-хкомнатной квартире раз в две недели. Площадь квартиры 55 м2, хозяйка интеллигентная дама пожилого возраста. Оплата договорная.»

   Это было именно то, чего Марина хотела. Но позвонить желательно было как можно скорее, чтобы работу не успели увести из-под носа. Пошвыряв вещи в рюкзак, Марина ринулась вниз прямо под звонок, сигнализировавший о начале пары, едва не врезалась в дверях аудитории в уже начавшего входить препода и, по инерции пробежав чуть ли не в самый конец коридора, вырулила на боковую лестницу. Руки ее почему-то предательски дрожали, когда она набирала номер телефона под облюбованным объявлением – в общем, она чувствовала себя так странно, словно вот сейчас решалась ее судьба.

   И в самом деле, чутье ее не подвело – приехать требовалось немедленно. Голос у хозяйки квартиры был приятным и действительно интеллигентным, легкий еврейский акцент выдавал бывшую одесситку – по крайней мере именно такими Марина их себе представляла.

   – Только... у Вас не найдется, во что переодеться? – спросила Марина под конец диалога, даже позабыв уточнить об оплате услуги. – Я сейчас в парадной одежде, и довольно далеко отъехала от дома... Если Вам надо срочно, конечно...

   – Ах какие пустяки! – проворковала дама со смешком. – старья у меня навалом – поверите ли, девать некуда. Вы сейчас где? Через сколько Вас ждать?

   Дом, куда требовалось приехать, находился совсем недалеко от пединститута, в старом фонде. Это была не «хрущевка», нет, скорее сталинка, с толстыми кирпичными стенами, оштукатуренными и некогда побеленными в розовый цвет – бывшая коммуналка, в которой был проделан необходимый ремонт, и выглядело все внутри достаточно комфортно и даже уютно. Впрочем, жилище интеллигентной дамы было весьма захламлено – видно было, что уборка там не производилась уже давненько.

   – Да... – протянула .Марина, прикинув объем работы. – И сколько же Вы мне заплатите?

   – 1000 рублей. Устраивает?

   1000 рублей Марину никак не устраивало, но если помножить сумму на два, то есть повторить сеанс приборки через объявленные две недели, то на платье и необходимые к нему аксессуары могло хватить. Оставались еще туфли – ну ничего, лиха беда начало, можно будет подыскать и другую подработку...

   Дама, оказавшаяся полной рыхлой старушенцией роста «метр с кепкой» между тем открыла один из шкафов, извлекла оттуда объемистую сумку из кожзама и, вытряхнув содержимое на диван, предложила:

   – Выбирай.

   Выбирать, впрочем, оказалось особо нечего. Стоило Марине протянуть руку к какой-то вещице, как хозяйка тутже забирала ее и, расправив, со вздохом говорила, к примеру:

   – Кримплен... В этом платье я познакомилась с Димоном, царствие ему небесное...

   – Да, жалко пачкать такую красоту... – вынуждена была соглашаться Марина.

   Платье действительно было изумительного бледно-сиреневого оттенка, с искусственным цветком из того же материала у правого плеча, и на хорошей фигуре должно было смотреться отпадно.

   – А в этих брюках...

   В общем, в таком духе было перебрано почти все. Наконец, хозяйка достала черный вельветовый запашной халатик без рукавов, отделанный красной тесьмой, так что по подолу получался интересный орнамент из петель.

   – Одевай вот это, – сказала хозяйка со вздохом, погладив рукой означенный орнамент.

   Тут уж возмутилась Марина.

   – И вам его не жалко? – спросила она несколько вызывающе, совершенно позабыв, что часы тикали, и минуты шли, сокращая и без того не слишком длинный отрезок оставшегося до конца дня времени.

   – Жаль, конечно, – вздохнула хозяйка квартиры. – Я сама его шила, собственноручно. Купила отрез вельвета – он как раз тогда вошел в моду – и сварганила. Потому что в магазинах ничего не было моего размера, что бы было не на пуговицах. А я их всегда ненавидела в домашних халатах... – Ты находишь его красивым?

   – Да, очень! – сказала Марина искренне. – Из всего, что здесь есть, это то, что я бы и сейчас носила! Можно я лучше вот эти спортивные штаны возьму?

   – Я в них ездила на картошку, – вздохнула дама. И вдруг засмеялась: – Надевай быстрее, пока я не передумала! И вот эту рубашку в клеточку, она тебе как раз впору будет.

   Стоит ли говорить, как Марина старалась в тот свой первый рабочий день в качестве выездной домработницы. Требовалось перемыть гору посуды с засохшими кастрюлями – она перемыла, но предупредила, что копоть за один раз не отскребет, это невозможно. Надо было протереть от пыли все полки – она протерла, расставила с помощью хозяйки все по местам, вымыла санузел – полностью, вместе со стенами, и когда добралась до балкона, уже валилась ног.

   Стоя на стремянке, потому что потолок тоже необходимо было протереть, причем дважды, она вдруг явственно услышала настойчивый голос:

   «Падай влево».

   Сразу же после этого стремянка покачнулась, и Марина едва не полетела с нее «рыбкой» на улицу – балконное стекло вряд ли бы удержало ее корпус, и очутиться на асфальте в сопровождении груды стеклянного боя даже при полете со второго этажа вряд ли бы обошлось без серьезной травмы.

   Мгновенно вспомнив ценный совет, Марина резко отклонила корпус в противоположную сторону и словно в замедленной киносъемке увидела, как приближается пол, как с грохотом катится по плитке балконного пола ведро с водой, и как она сама прыгает с предпоследней ступени через распахнутую балконную дверь прямо на паркет в гостиной. Верхняя часть стремянки приземлилась буквально в каком-то сантиметре от ее ноги.

   Дама схватилась за сердце:

   – Ты сильно ушиблась? – спросила она с усилием. – Я забыла предупредить: пол на балконе неровный, и под одну из ножек дощечку подкладывать надо, чтобы та не шаталась.

   – Да меня вообще не задело! – торопливо сказала Марина, сама удивленная тем, как спокойно она восприняла инцидент. – Я сейчас все поправлю и доделаю.

   – Не надо сегодня – в следующий раз.

   – Так пол все равно надо вытереть, не оставлять же так.