Текст книги "Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа"

Автор книги: Ирина Токмакова

Соавторы: Ольга Петерсон,Е. Балабанова,Петр Полевой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

«Близ озера Тиис (о происхождении которого мы сейчас говорили) на острове Зеландия жили–были муж да жена. Эльфы унесли у них ребенка, крестины которого были отложены из–за каких–то домашних хлопот, и подсунули им вместо него своего собственного ребенка (подкидыша). Этот безобразный, худой и, по–видимому, хилый ребенок страшно мучил и отца и мать; пока кто–нибудь был в комнате, он целый день ревел и метался в люльке, а чуть только все из комнаты выходили, как он выскакивал из люльки на пол, начинал карабкаться на стены, подпрыгивать и приплясывать; ел он за четверых и никогда, кажется, не бывал сыт. Родители вскоре решили, что это непременно должен быть подкидыш, и задумали от него избавиться во что бы то ни стало. По совету опытной знахарки мать вот как принялась за дело. Взяла поросенка, зарезала его и запекла в пудинг вместе со щетиной, шкурой, копытами и головой. Когда мнимый ребенок попросил у нее есть, она тотчас же подала ему это странное кушанье. Тот принялся за него со своей обычной жадностью, но, пожевав несколько минут, призадумался, с изумлением поглядел на пудинг и вдруг заговорил:

– Вот странность! Подают мне кушанье со шкурой, с щетиной, с копытами, с глазами! Ха! Ха! Ха! Да я уж сколько живу на свете! Уже ведь три раза видел, как около озера Тиис вырастал молодой лес, но о таких кушаньях и не слыхивал!

При этом он выскочил из люльки и исчез, а эльфы вернули догадливым родителям их настоящего ребенка».

«У одной матери в Ирландии эльфы также унесли ребенка; по крайней мере, она не могла иначе как подкидыванием объяснить себе то, что ее здоровый, краснощекий малютка в одну ночь побледнел, похудел и изменился в лице и в характере: прежде тихий и ласковый, он теперь постоянно плакал, кричал и капризничал. Бедная мать стала просить помощи у разных умных и опытных людей. Одни советовали ей прямо выбросить ребенка в глубокий снег, другие – схватить его за нос калеными щипцами, третьи – оставить его на ночь при большой дороге, чтобы тем возбудить в эльфах сострадание к их собрату, а следовательно, и принудить к возвращению настоящего малютки. Мать решительно не могла согласиться с ними, потому что ее тревожила мысль: «А что, если это не подкидыш, а действительно мой ребенок, только испорченный чьим–нибудь дурным глазом?» Наконец, одна старушка над ней сжалилась и сказала:

– Прежде всего нужно узнать наверное, подкидыш это или нет. А чтобы это узнать, возьми ты полдесятка яиц, разбей их скорлупу на половинки, положи перед ребенком на очаг и налей в них воды. Что из этого выйдет, сама увидишь. Только смотри, приготовь заранее каленые щипцы, чтобы хорошенько пугнуть эльфа, если ребенок окажется подкидышем.

Мать приняла совет старухи и тотчас по приходе домой положила в печь щипцы калиться и стала разбивать яйца перед очагом. Увидевши это, ребенок вдруг приподнялся, смолк и стал внимательно глядеть на мать. Когда же она разложила на очаге яичные скорлупки и залила их водой, ребенок вдруг обратился к ней и сказал (хотя двухмесячные дети не говорят вообще ни слова):

– Что это ты, мать, делаешь?

Мать невольно вздрогнула, услышав это, но отвечала как можно равнодушнее:

– Ты, я думаю, сам видишь, что я делаю: воду кипячу.

– Как? – продолжал мнимый ребенок с возрастающим удивлением. – В яичных скорлупах кипятишь воду?

– Ну да, – отвечала мать, заглядывая в печь, чтобы видеть, готовы ли щипцы.

– Да помилуй, – закричал эльф, всплеснув руками, – я вот уже полторы сотни лет живу на свете, а никогда еще ничего подобного не видывал!

Тут мать выхватила из печки раскалившиеся докрасна щипцы и с яростью бросилась на подкидыша, но тот быстро выскочил из колыбели, прыгнул к печке и вылетел в трубу. Когда же мать подбежала к колыбели с раскаленными щипцами, они у нее вдруг выпали из рук: в постельке, на месте безобразного эльфа, лежал ее драгоценный малютка, подложив одну ручонку под голову, а другую крепко прижимая к своей грудке, которая слегка подымалась легким и мерным дыханием… Кто передаст радость матери?»

Несмотря на свою власть и силу, эльфы очень часто нуждаются в помощи людей и обыкновенно прибегают к ней в следующих трех случаях. Во–первых, они очень часто просят у людей взаймы хлеба, извиняясь тем, что их хлеб еще не вышел из печи, а дети голодны, есть просят, причем они действительно через два–три часа всегда отплачивали за хлеб, данный им, свежим, теплым и ароматным печеньем. Во–вторых, весьма часто нанимают они у людей залы и другие комнаты на ночь, прося позволения играть в них свадьбу, за что всегда щедро награждают хозяев своих подарками. В–третьих, они должны бывают всегда призывать людей, когда хотят решить какой–нибудь спор или собираются делить общее сокровище. Люди в последнем случае часто бывали очень несправедливы к эльфам, да нередко обманывали их и во всем остальном; заботясь только о своей выгоде, они не обращали никакого внимания на выгоды жителей холмов, не держали данных обещаний и, наконец, возбудили в них такую ненависть к себе, что те совершенно отказались от сношений с людьми, перестали помогать им в нужде и труде и во многих местах покинули даже свой кров и переселились в другие места, где ожидали встретить в людях более справедливости и внушить им к себе более уважения.

Легенд, рассказывающих о подобных переселениях, удивительно много, и все они описывают их почти с одинаковыми подробностями. В одном месте [9]9
  В северных частях Гарца.


[Закрыть]задумали карлики покинуть страну своих дедов и переселиться далее на юг. Жители этой местности, зная, как много они из–за этого теряют, решили, что каждый карлик должен будет положить по червонцу в большую бочку, поставленную при дороге, и, действительно, на другое утро после переселения карликов увидели, что бочка была полнехонька старыми золотыми монетами. В другом месте хитрые жители также ставят на дороге эльфов–переселенцев ящик, в который каждый из них обязан вложить посильную дань, и в то же время некоторые из жителей прячутся под мост, чтобы подслушивать и подсматривать за эльфами; целую ночь напролет они слышат, как по мосту, над головами их, проходят толпы мирных соседей, и рассказывают потом, что шум их шагов очень походил на топот стада баранов.

«Однажды вечером, – рассказывает шведская легенда, – пришел на берег Зунда какой–то странный человек и нанял все перевозчичьи лодки на ночь для перевозки каких–то тяжестей за море. Целую ночь плавали лодки от одного берега к другому, и хотя лодочники ничего не могли видеть в темноте, однако же замечали, что лодки сидят в воде очень глубоко, из чего можно было заключить, что нагружено было на них что–то тяжелое. Под утро получили они от странного незнакомца щедрую награду за свои ночные труды и осмелились спросить его:

– Что мы перевозили нынешней ночью?

Незнакомец не ответил на вопрос их и пошел прочь от берега. Тогда самый смышленый из перевозчиков сошел на берег, взял горсть земли под своей правой ногой, бросил ее в шапку [10]10
  Шведы считают это вернейшим средством для того, чтобы видеть невидимое.


[Закрыть]и тотчас увидел, что и берег, и далекие холмы, и вся окрестность были покрыты бесчисленными толпами крошечных троллей в серых плащах и красных колпачках».

Из всех подобных легенд всего полнее и характернее гессенская, которой мы и заключим первый отдел нашей статьи.

«На берегах Швальмы [11]11
  Приток Эдера, в Гессене.


[Закрыть], близ Уттергаузена, лежит гора Дозен; у самого берега видны в ней два отверстия, служившие прежде входами в подземные хоромы добрых людей. Когда еще жив был Тоби, дед одного тамошнего поселянина, к этому Тоби часто захаживал эльф, который жил с ним в большой дружбе. Однажды, когда Тоби жал на поле рожь, к нему подошел этот эльф и сказал:

– Не возьмешься ли ты в следующую ночь за хорошую плату перевезти тяжести через речной брод?

Тоби согласился и тотчас же получил от эльфа мешок пшеницы в задаток. Около полуночи запряг он четверку лошадей в свою тегегу и отправился к горе Дозен, куда эльф велел ему приехать. Там начал эльф выносить из двух отверстий в горе и накладывать на телегу Тоби какие–то невидимые тяжести, которые должно было переправить на противоположный берег Швальмы. Так ездил Тоби взад и вперед с полуночи до четвертого часа утра, пока наконец лошади не выбились из сил. Тогда эльф сказал ему:

– Ну, будет теперь! Теперь посмотри, что ты такое перевез.

Он обернул поселянина лицом к речке, потом велел ему взглянуть через правое плечо, и тот увидел, что все поле перед глазами его покрыто бесчисленным множеством маленьких человечков. Прощаясь с ним, эльф сказал:

– Тысячи лет жили мы в вашей горе; но теперь наше время уже миновало: мы должны от вас переселиться в другую страну, а в горе оставляем мы вам столько денег, что на весь ваш округ будет их вдоволь.

Потом навалил ему полную телегу золота и исчез. Тоби с большим трудом довез это золото до дома и разбогател, а эльфы с той поры совершенно исчезли из окрестности Уттергаузена».

На вершине горы Дозен есть площадка, на ней не растет ни одна травка: это место, по мнению окрестных жителей, заколдовано эльфами, которые некогда там собирались и плясали. Рассказывают еще, будто через каждые семь лет показывается над ним большое синеватое пламя.

– Оно горит над кладом, который оставлен нам прежними нашими соседями – эльфами, – говорят обыкновенно наивные рассказчики; однако же, сколько ни рылись в горе Дозен, до сих пор не отыскали в ней никакого клада.

Водяные и домовые эльфы. Подводное царство. Морской царь и морские девы. Коннор и никса. Исторические домовые
Пересказ П. Полевого в редакции А. Филиппова

 
С глубокого дна
Мы ночью всплываем.
Нас греет луна.
 

А. Пушкин. Русалка, IV.443

Нам еще осталось рассказать о двух весьма важных представителях невидимого мира эльфов и фей – о водяных и домовых.

Последние так близки к людям, каждая малейшая подробность ежедневной жизни поселянина так тесно связана с их делами и поступками, что у всех германских и кельтских племен очень много преданий о них. Все такие предания отличаются удивительно веселым, светлым оттенком, и весьма часто проглядывает в них даже едкая насмешка над добродушием или детскими уловками близкого соседа – домового эльфа.

Напротив того, все легенды о водяных проникнуты каким–то страхом и таинственностью, какими–то особенно резкими чертами свирепости, в которых слишком ярко проявляется обычный и невольный трепет человека перед сокрушительным могуществом такой стихии, как вода. Мрачных преданий о водяных эльфах, конечно, больше там, где меньше воды, но и самые бесстрашные моряки и рыболовы, которые проводят всю свою жизнь на воде или в непосредственной близости к ней, и те лично верят в силу водяных и в возможность умилостивлять их различными обрядами, напоминающими древние языческие жертвоприношения. Так, например, норвежские рыбаки утверждают, что морского человека всего лучше умилостивить металлами, и потому ни один из них не забывает, пускаясь на легком челноке в открытое море, воткнуть в дно своего судна нож или всадить гвоздь в один из стеблей прибрежного тростника. В других местностях бросают в воду хлеб и деньги.

В странах с населением германским и кельто–германским водяные эльфы известны под общим названием никсов(nix для мужского и nixe для женского пола), которое в иных местах растягивается в никель, никельхен,в других, напротив, сокращается в ник, нек.Однако же в Швеции водяного эльфа, живущего в реках, называют речным человеком(stromkarl), а в Норвегии эльфы, обитающие в водопадах, известны под названием духов падающей воды(fossegrim). Никс, олицетворяющий собой мужской пол водяных эльфов, гораздо менее известен в народных преданиях, чем никса, водяная фея, очень близкая к нашей русалке.

Относительно наружности водяных эльфов не все предания согласны между собой: по одним, нике является маленьким, длиннобородым стариком, с зелеными волосами и зубами, чаще же всего он представляется, как и прочие эльфы, ребенком в маленькой красной шапочке, с золотистыми кудрями по плечам.

Эстонцы рассказывают, что одна девушка повстречала на прибрежной лужайке прекрасного ребенка, который остановил ее и заставил чесать себе голову. Та повиновалась ему, и он, преспокойно расположившись на коленях ее, стал засыпать. Одна прохожая подошла к девушке и, взглянув на ребенка, который с полуоткрытым ртом дремал у нее на коленях, сказала:

– Что ты делаешь? Да разве ты не видишь, что это нике? Посмотри–ка на его зеленые зубы!

Чуть только она произнесла это, как испуганный нике стрелой бросился к воде и в одно мгновение исчез в ней – только пузыри вверх пошли.

Наружность и одеяние никсы известны нам гораздо определеннее: она везде описывается такой же прекрасной девой, как и наши русалки, с такими же длинными, густыми, зелеными волосами, которыми она стыдливо прикрывается, показываясь на поверхности воды. Кельты утверждают, кроме того, что морские девы постоянно носят на голове шапочку и выходят на берег не иначе как в широких и легких белых одеждах, которые ниспадают живописными складками по их прекрасному телу.

По рассказам моряков и рыболовов, чаще всего случается видеть этих морских дев на море при блеске утренних лучей солнца, когда легкий туман еще лежит над румяными водами: они тогда обыкновенно являются сидящими на волнах или на прибрежных скалах и золотым гребешком расчесывают свои чудные волосы либо гонят белоснежные стада свои к крутым берегам мелких островков. Являются они иногда и на берегу, темной осенней ночью, когда резкий и холодный северный ветер насквозь пронизывает холодом, и рыбаки, разложив костер, собираются около него греться. Тогда и никса незаметно выходит из воды, бледная, дрожащая от холода, подкрадывается к костру и садится у одного из них, как можно плотнее кутаясь в свои мокрые и прозрачные одежды. Но рыбаки очень не жалуют ее посещения в эту пору: она тогда не предвещает ничего доброго, а сулит либо страшную бурю, либо утопленника, либо продолжительный неудачный лов.

Впрочем, о водяных эльфах, так же как и о трольдах, говорят, будто они весьма редко осмеливаются являться в образе человека, а чаще всего принимают вид лошади. Оборотившись красивым конем, нике бродит вечерами по берегам рек и озер, прельщая собой взор неопытного и жадного прохожего; но если тот соблазнится красотой и грациозным гарцеванием коварного оборотня и, ухватившись за гриву, вскочит на него, заранее восхищаясь мыслью о таком легком и дешевом приобретении, конь из смирного и ласкового вдруг становится неукротимо бешеным, не дает седоку опомниться от изумления и испуга, несется к воде и, бросившись в нее с размаху, мгновенно исчезнет в волнах, увлекая с собой несчастного седока в подводное царство.

Но человек, так естественно изобразивший в этом страшном поверье ничтожество сил своих перед могучей стихией, вместе с тем создал множество легенд, в которых словно хотел сказать: при умении и ловкости даже можно побороться и со стихией. Действительно, всюду, где существуют предания о никсе–коне, существуют и рассказы о людях ловких и сметливых, которые умели с ним сладить и даже наказать его за хитрость долгой и тяжелой службой себе. Таких рассказов особенно много в Шотландии и Германии. Они, однако же, совершенно неизвестны на морских берегах и у кельто–германского населения Шетландских, Оркадских и Гебридских островов. Там полагают, что водяные эльфы и феи являются на поверхности воды не иначе как в виде тюленей. К этому прибавляют еще, что каждому из них дается тюленья шкура (как рюгенским трольдам стеклянный башмачок) – одна на все время существования, и кто из них утратит эту драгоценную шкуру во время своего пребывания на суше, тот уже должен навсегда остаться на земле и обречь себя на вечную разлуку с подводным царством. Это поверье, конечно, послужило канвой многих легенд, из которых мы и расскажем весьма любопытную, записанную доктором Гиббертом на Шетландских островах.

«Несколько рыбаков приплыли однажды на мель, отстоявшую от берега мили на две, для ловли тюленей, которые очень любили выходить на эту мель греться. Ловля шла у них очень счастливо: им удалось оглушить многих тюленей и содрать с них шкуру вместе с жиром. Ободранные тела их побросали в кучу и стали складывать добычу в шлюпку, собираясь возвращаться домой. Но едва успели они все уложить и изготовиться к отплытию, как поднялась страшная буря – все небо заволокло тяжелыми, свинцового цвета тучами, и море закипело, как в котле, от порывов резкого, внезапно налетевшего ветра. Все разом бросились к лодке и так поспешили отчалить, что не заметили, как один молодой рыбак, не успев вскочить в лодку среди общей суматохи, остался на мели. Напрасно несчастный кричал и умолял о помощи: шум волн, яростно разбивавшихся о мель, и голос бури покрывали слабый голос человека. Его товарищи вспомнили о нем уже на середине пути, когда не было никакой возможности вернуться и причалить к мели, окруженной широким седым прибоем. Они вынуждены были оставить несчастного на произвол судьбы.

Наступила темная и бурная ночь. Бедный рыбак в отчаянии и ужасе прижался спиной к одному из разбросанных по мели камней и молча ожидал последней минуты, когда одна из седых и громадных волн прибоя смоет его, как соломинку. Вдруг видит он, что многие из тюленей, ускользнувших от ловцов, медленно подплывают к мели, взбираются на нее, потом скидывают свои тюленьи шкуры и являются в виде водяных эльфов и фей. Сначала они вовсе и не приметили несчастного рыбака: они подошли к ободранным и безжизненным трупам своих товарищей и оживили их, так что те через несколько времени предстали снова в своем прежнем виде – жителями подводного царства. Среди завываний ветра и грозного рева волн они стали громким плачем и воплями выражать свою печаль об утрате шкур, из–за которой они навсегда должны были разлучиться со своей родиной. Больше всех горевала одна из водяных фей о своем молодом сыне, лишившемся верхнего одеяния, с которым она должна была разлучиться. Но их вопли в одно мгновение прекратились, когда они заметили молодого рыбака, который с отчаянием и дрожа всем телом поглядывал то на них, то на волны, уже заливавшие мель. Фея, плакавшая по своем сыне, вдруг подошла к нему и ласково проговорила:

– Если ты обещаешь мне добыть шкуру моего сына от своих товарищей и бросить ее в море, то я берусь на своей спине доставить тебя на берег.

Несчастный, перед которым так внезапно блеснул луч надежды, конечно, тотчас же согласился на ее условие, а фея обернулась тюленем и подставила ему свою спину. Рыбак уселся на нее верхом, крепко–накрепко обхватил ее своими дрожащими руками и зажмурил глаза, когда та храбро и бесстрашно бросилась в пенистые волны. На несколько минут и вопли оставшихся на мели водяных, и голос вторившей им бури, и плеск окружавшей его пучины слились в ушах его в один ужасающий гул. И вдруг он очутился на берегу. Едва ступил он на родной берег, как пустился бежать к своей деревне, куда его товарищи снесли все шкуры, и, выбрав из них шкуру молодого водяного эльфа, бросил ее в воду, после чего и буря скоро утихла».

Замечательно, что исландцы почитают тюленей потомками того фараонова войска, которое некогда, по словам Библии, было поглощено волнами Чермного моря, когда преследовало израильтян по пути, указанному им в пучине самим Богом.

Говоря о водяных эльфах и феях, я уже не раз упоминал о подводном царстве, постоянном месте их жительства. Представление народа в этом отношении чрезвычайно занимательно: он воображает, что вода служит только верхним покровом, крышей такого же точно пространства, как и поверхность земли; такой же точно крышей, как мы видели, является для подземного царства трольдов сама поверхность земли. Приведу для пояснения моих слов одну ирландскую легенду, в которой особенно ярко описывается подводное царство.

«На юго–западе Ирландии есть одно небольшое озеро, которое окрестные жители назвали волшебным потому, что, сколько ни тонуло в нем людей, никогда тела утопленников не отыскивались. О нем ходила в народе страшная молва: одни утверждали, что в темную ночь мрачный цвет его вод становился огненным; другие – что сами видели, как воздушные, легкие тени скользили в сумерки по его поверхности…

На берегу этого таинственного озера жил некогда молодой фермер Родерик Китинг, который собирался жениться на одной из прелестнейших девушек своего околотка. Возвращаясь из Лимрика, куда он ходил покупать обручальные кольца, довелось ему на берегу озера повстречать двух своих приятелей, и среди разговора он стал показывать им свою покупку. Те рассматривали кольца, взвешивали их на ладонях, хвалили отделку их, и в то время как Родерик собирался из рук своих приятелей переложить кольца в боковой карман, одно из них вдруг выскользнуло у него из рук, покатилось по крутому берегу к воде и упало в озеро. Родерик посмотрел ему вслед, печально развел руками и понурил голову: не кольца ему было жалко, хоть оно и стоило целые полгинеи, а боялся он того, что примета–то была уж очень нехороша. Его приятели стали над ним подтрунивать, думая этим его несколько отвлечь, но он не слушал их, а все только упрашивал достать со дна озера его кольцо, за что обещал щедро наградить. Но те ни за что не решались опуститься на дно страшного озера, о котором еще в детстве пришлось им от нянек наслышаться всяких рассказов такого содержания, что и теперь еще мороз по коже подирал.

– Ну уж если вы не согласны опуститься за кольцом, когда я предлагаю вам такую славную награду, мне остается одно: идти назад в Лимрик и купить другое кольцо!

– Постой, постой, – сказал, подходя к нему в эту минуту, один бедняк, по имени Паддин. Он всем был в округе известен своим тихим и кротким нравом, услужливостью и странными привычками, потому что все время проводил в переходах с одного места на другое и никогда более двух дней нигде не мог усидеть. – Постой, Родерик Китинг! Если ты обещаешь и мне такую же награду, как им, так я берусь достать тебе кольцо, хоть бы оно упало на дно самого глубокого омута во всем озере!

Китинг принял его предложение с восторгом, и Паддин, не говоря более ни слова, быстро разделся и бросился в воду. Долго ли и глубоко ли он нырял, сказать трудно; но только он опускался, опускался и – вдруг очутился на суше. Едва оправившись от изумления, он стал оглядываться во все стороны и увидел такое же небо, такой же свет, такую же зелень вокруг, как и на земле. Перед ним на огромном пространстве предстал великолепный сад: с тенистыми аллеями, извилистыми дорожками, с прозрачными ручейками, широкими, изумрудно–зелеными лужайками. В самой середине сада стоял большой, богато убранный дворец, к которому отовсюду вело множество стройных и красивых лестниц. Паддин вошел в сад и направился к дому по аллее. На боковых дорожках увидел он молодых поселян, которые сгребали в стога душистое сено и укатывали дорожки, преспокойно мурлыча себе под нос песенку. И каково же было его удивление, когда между ними узнал он нескольких своих старых знакомцев, которые в последние годы потонули в озере! Это его так испугало, что он едва–едва добрался до дому и, дрожа всем телом, стал подниматься по лестнице. Входит в двери и видит, что среди великолепной залы сидит на высоком стуле толстая–претолстая водяная фея с глазами в доброе лукошко и вздутыми губами, из–под которых выглядывают два ряда больших и длинных зубов.

– Здравствуй, Паддин! Зачем к нам пожаловал? – проревела густым басом толстая фея навстречу бедняку.

– Да я сюда за кольцом Родерика Китинга явился, так нельзя ли будет мне получить его? – собравшись с духом, проговорил Паддин.

– Вот что? Ну, уж так и быть, вот оно, – сказала фея, подавая кольцо Паддину.

– Спасибо! Спасибо! А скажи–ка ты мне, добрая и милая фея, как бы мне отсюда выбраться, чтобы опять на землю попасть?

– На землю? Так, значит, ты не затем явился, чтобы на мне жениться? – гневно закричала фея, тяжело спрыгивая со стула и подбегая к Паддину. – Если так, я смогу тебя и принудить…

– Да погоди, – сказал он в ответ ей, стараясь придать голосу возможно больше равнодушия и желая поправить свою излишнюю поспешность, – прежде выслушай меня. Я, конечно, женюсь на тебе очень охотно, но ведь, согласись, нельзя мне оставлять у себя чужое кольцо, да притом еще заставлять всех о себе беспокоиться. Ну, снесу кольцо, вернусь и женюсь на тебе.

– Пожалуй, так можно. Ступай же вот этой дорогой до ворот и возвращайся скорее.

Паддин даже и не дослушал ее последних слов, чуть не вприпрыжку добежал до ворот, открыл их и вдруг снова очутился в воде. Он стал подниматься вверх, поспешно разводя руками и ногами. И как же изумились ожидавшие его молодые люди, когда после долгого пребывания под водой он выплыл на противоположном конце озера!»

У немцев существует сказка, весьма сходная с этой легендой и очень замечательная по своему содержанию.

«У одной вдовы было две дочери: одна из них была хороша собой и прилежна, другая – дурна лицом и ленива. Но мать больше любила дурную, потому что та была ее собственной дочерью, чем красивую падчерицу, на которой лежала вся черная работа в доме. Бедная девушка эта должна была каждый день садиться на большой дороге у ручья и так много прясть, что кровь выступала у нее из–под ногтей. Вот случилось однажды, что все веретено было у нее в крови; она наклонилась к воде, чтобы обмыть его, а оно выскочило у нее из рук и упало на дно глубокого ручья. Бедняжка заплакала, побежала к мачехе и рассказала ей про свою беду. Та разбранила ее и закричала:

– Сама уронила, сама и достань, а до тех пор мне и на глаза не показывайся!

Девушка со слезами пошла опять к ручью да с отчаяния и бросилась в него доставать свое веретено. Тут впала она в забытье и когда очнулась и снова пришла в себя, то увидела, что лежит на прекрасной лужайке, усеянной множеством чудных цветов и ярко освещенной солнцем. Пошла она по этой лужайке и дошла до печки, в которой было насажено много–много хлебов. Хлебы закричали ей:

– Вынь нас, девушка, вынь поскорей, не то сгорим: мы уже давно испеклись.

Она подошла и все хлебы из печи повынимала. Потом пошла она дальше и дошла до яблони, на которой было много–много яблок. Яблоня сказала ей:

– Потряси меня, девушка, потряси скорей: яблоки на мне уже давно поспели.

Она подошла к дереву, обтрясла все яблоки и сложила их в кучку. Наконец, пришла она к избушке и в окне ее увидела старуху с такими большими и длинными зубами, что испугалась и хотела уже бежать от нее, когда та обратилась к ней и ласково сказала:

– Чего ты, милая, испугалась? Останься у меня: ведь, если ты будешь хорошо у меня в доме работать, так тебе здесь будет хорошо. Только ты прежде всего должна тщательно взбивать мою перину, когда будешь стелить постель, – так, чтобы перья летели во все стороны, потому что от этого на земле снег идет [12]12
  В Гессене и до сих пор говорят, когда идет снег: «Старуха Холле себе постель стелет».


[Закрыть]. Зовут меня старуха Холле.

Девушка согласилась остаться у нее и поступила к ней в услужение. Она верно служила своей госпоже, угождала ей во всем и за то ни разу не слыхала от нее дурного слова, а всякого кушанья, питья и лакомств получала от нее вдоволь. Как ни было ей хорошо жить у старухи, однако же вскоре захотелось вернуться домой и повидаться со своими. Она сказала старухе:

– Меня одолела тоска по своим домашним, и хоть мне у тебя хорошо, однако же я чувствую, что не в силах жить вдали от своих близких.

Старуха похвалила девушку за привязанность и прибавила:

– Ты мне служила верно, а потому и я хочу наградить тебя по заслугам.

Тут взяла она ее за руку и подвела под большие ворота. Едва только подошла она под их свод, как на нее пролился обильный золотой дождь и все золото к ней пристало и покрыло ее с головы до ног.

– Это тебе на память от меня за прилежание твое, да вот кстати захвати и веретено свое, что в ручей–то упало.

После того ворота захлопнулись, и девушка очутилась на земле, недалеко от дома своей мачехи, которая на этот раз приняла ее ласково, потому что видела, какое она несла с собой богатство».

В сказках и легендах водяные феи описываются по–разному: то коварными и злыми, то добрыми и справедливыми, как в вышеприведенных двух легендах. Вообще говоря, они, кажется, так же капризны и раздражительны, как и все уже известные нам существа невидимого мира. Часто их уловки и шутки бывают очень грубы и жестоки. Часто приходится и людям дорого платить за услуги, оказанные им водяными феями, как рассказывает одна немецкая сказка, которую мы заимствуем из собрания братьев Гримм.

«Жил–был некогда мельник, который вдруг так стал беднеть, что едва–едва мог содержать свою мельницу. Встал он однажды ранешенько, потому что во всю ночь не удалось ему сомкнуть глаз от беспокойства, и вышел в поле развеять тоску свою. Когда он ступил на мельничную плотину, солнце только что показалось на горизонте, и он услыхал позади себя в пруду какой–то особенно странный плеск. Оглядывается и видит: из воды медленно поднимается прекрасная женщина; ее длинные волосы, которые она рассыпала по плечам своими нежными руками, падали с обеих сторон широкими волнами и покрывали собой ее белое тело. Мельник понял, что это, должно быть, никса его пруда, и сам не знал, что ему делать: бежать ли без оглядки или оставаться на месте. Никса назвала его по имени и спросила, почему он так печален. Тот сначала молчал от страха, однако же, услыхав, как она с ним ласково говорила, собрался с духом и рассказал ей про свое горе.

– Будь спокоен, – отвечала никса, – я тебя сделаю и богаче, и счастливее, чем когда–либо, только ты должен обещать, что отдашь мне то, что у тебя теперь в доме появилось на свет нового.

«Что же это может быть другое, как не щенок или не котенок? » – подумал мельник и ответил никсе, что он согласен.

Никса ласково кивнула ему головой и опустилась в воду, а мельник, успокоенный и обрадованный, поспешил домой. Еще не успел он и до дому дойти, как выбежала к нему навстречу служанка и закричала издали, что дома ждет его большая радость, что жене сейчас дал Бог сына. Бедняк остановился, как громом пораженный этой вестью, и тут только понял, что коварная никса очень хорошо знала, чего у него потребовала взамен своей услуги.

Скоро мельник разбогател, но богатство, приобретенное такой дорогой ценой, было ему постыло. Он все только ухаживал за своим сыночком, с которым должен был вскоре расстаться, и все твердил ему:

– Берегись, дружок, не подходи к пруду, не касайся воды его, а то, чуть только ты к ней наклонишься, никса тотчас тебя схватит и утащит к себе под воду.

Однако же годы шли за годами, а никса и не думала требовать к себе его сына. Мальчик тем временем вырос и поступил в учение к одному охотнику: потом, когда сам стал хорошим охотником, поступил на службу к одному землевладельцу, который подарил ему небольшой домик и женил его на одной из своих дочерей. Наш охотник зажил себе припеваючи и думать забыл об отцовском предостережении.