Текст книги "Все девушки — невесты"

Автор книги: Ирина Ульянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4
Рита. «Чья потеря, чей наход?»

Папа не вернулся ни вчера – в воскресенье, ни сегодня – в понедельник 23 июня. Что хочешь, то и думай…

Ну почему мне достались настолько неадекватные родители? Мать ни во что не врубается, отец и вовсе пропал… Иногда, когда они ссорились, я думала: да пусть бы уже лучше совсем разошлись! А сегодня утром рассуждала совершенно иначе. Все-таки человеку в любом возрасте нужны оба родителя и их поддержка – хотя бы моральная, но и материальная тоже… А в моих предков на старости лет будто бес вселился – сначала один погуливал, теперь загуляли оба. В ночь с субботы на воскресенье мне вообще пришлось одной в квартире ночевать… Нормально, да? Двадцатилетняя девушка сидит дома, а сорокалетние предки развлекаются по полной программе!

Мама утром отпросилась с работы, сославшись на то, что плохо себя чувствует. Засела на кухне с чашкой кофе и безостановочно курила – пепельница переполнилась окурками, дым только что из ушей не валил. А ей – поровну. Я не выдержала, окликнула ее:

– Сколько можно смолить? Давай уже что-нибудь предпринимать!

– Да-да, сейчас, – отрешенно пообещала она.

И даже не шелохнулась. В ее чашке давно остыл и подернулся мутной пленкой недопитый кофе. Обычно она глушит его литрами из-за низкого давления, взбадривается и носится по дому, как электровеник. А тут совсем сникла…

– Ма-ма, – позвала я не своим противным голосом и по слогам, как говорящая кукла.

– Ах да… Риточка, принеси, пожалуйста, мою записную книжку из сумочки.

Я залезла в ее сумку и обнаружила в ней мобильный телефон – миниатюрную невесомую складную трубку LG. Она прямо сама скользнула в руку. Классная штучка. Откуда, интересно, взялась?.. Тут же, в сумочке, болталось зарядное устройство. А его-то она с собой для чего таскает?.. Вчера матушка принесла в дом и коробку с новым аппаратом Panasonic взамен утопленника, изучила инструкцию, настроила автоответчик и никому – никаким своим Таням, Маням, Олям и прочим многочисленным подружкам, козявкам и лягушкам – не отвечала. Папа был бы приятно удивлен: его бесит нескончаемый мамин треп. Но увы… Ну куда, куда он запропастился?!

Подала матери трубку и записную книжку. Она набрала номер фирмы «Сибтранс», где работает отец:

– Добрый день. Будьте добры, пригласите, пожалуйста, Леонида Михайловича Зарубина.

Говорила она ровным, абсолютно бесстрастным голосом, но я-то знала, что это обманчивое впечатление, и контролировала ситуацию, чтобы мама не вздумала наговорить папе лишнего. Однако этого не потребовалось. Через секунду ее лицо перекосилось.

– Как уволился? Что вы такое говорите?! Но я… Да где же он тогда?

Она растерянно посмотрела на меня, держа трубку на весу. Пришлось отнять телефон – еще уронит и расколошматит.

– Ну что?

– Сказали, что Ленчик уволился из «Сибтранса» еще в прошлом году… Ничего не понимаю… Рита, он тебе говорил про увольнение?

– Нет.

– Получается, Леонид нас обманул!

– Он не обманывал, просто не ставил в известность. – Я была обескуражена не меньше ее, но все равно защищала блудного отца. – Ты же видишь, деньги у него водятся, значит, он где-то работает…

– Поразительная скрытность!.. Не ожидала…

– А чего ты ожидала? Сама довела его до таких отношений!

– Чем, интересно знать, я его довела? Тем, что Ленчик жил на всем готовом, катался как сыр в масле. Сытый, чистый… и хмельной…

– Может, он пил из-за того, что ты его мало любила!

– О боже, Рита! Мы совсем не про то говорим! К чему эти обвинения? Господи, где же искать Ленчика?! Вот беда-то!

Мы уставились друг на друга, будто играли в замри-умри-воскресни. Отмерев, мама снова закурила.

– Хватит, без того уже нечем дышать. – Я вырвала у нее сигарету, затушила под струей воды в мойке и вытряхнула окурки из пепельницы в мусорное ведро. – Лучше позвони каким-нибудь знакомым, бабе Тоне и деду Мише, в конце концов!.. Только не вздумай их пугать, не признавайся, что наш папочка пропал!

Она покорно набрала номер свекрови. Разговор не прояснил непонятной ситуации: бабушка подробно доложила, как у нее болит поясница. Поворчала из-за сорняков, вымахавших по пояс, посетовала, что мы не помогаем полоть грядки.

– Спасибо, до свидания, – невпопад попрощалась моя слишком вежливая мать и, заглядывая в записную книжку, снова принялась жать на кнопки телефона. Битый час переговаривалась с близкими знакомыми и давними приятелями, с которыми уже давным-давно не общалась. Расспрашивала, как они провели выходные. Вот они, наверное, поразились ее внезапно прорезавшемуся досужему любопытству!.. Поди, решили, что у матушки шифер съехал. Мало того что ее вопросы звучали крайне глупо, так еще и не принесли никакого результата. В нормальных семьях мужья и жены отдыхают вместе, а не разъезжаются в разные стороны – один на рыбалку, другая – по кабакам…

– Зачем, ну зачем ты его вообще отпустила на эту гребаную рыбалку? – взорвалась я.

– А как я могла не пустить? Сама подумай… Ленчик и не спрашивал моего согласия. Вот и работу сменил втихаря, даже не посоветовавшись! Это уже… переходит все… границы, – проговорила матушка запинаясь.

У входной двери затренькал звонок. Наконец-то! Мы обе стремглав кинулись в прихожую, толкались у замка, борясь за право первой открыть его и впустить долгожданного папочку. Но за дверью стоял отнюдь не он. Явилась моя подруганка Оксанка Петренко.

Мама прислонилась к стене и едва не стекла вниз.

– Что с вами, Софья Николаевна?

– А?.. Ой, Оксаночка… голова… отчего-то закружилась.

– Кури больше, – буркнула я и посторонилась, освобождая проход. – Привет, Окса, заваливай!

– Ритка, ты не забыла? Мы же сегодня в фотостудию собирались на кастинг! Я специально купила новые сабо, гляди! – бойко затараторила Петренко и сунула мне под нос свою обувку. Зря старалась. Издалека видно: производство Россия – Италия, кондовый ширпотреб.

– Угу, прикольные. – Из великодушия я дала расплывчатую оценку и поплелась в кухню.

– Хотела еще сходить в парикмахерскую, но времени не хватило. Думаю, вдруг там очередь? Еще опоздаю… Сама завилась, нормально, да? – в том же суматошном темпе трещала Окса. Но внезапно приостановилась, будто говорильный моторчик дал сбой. – Нет, я вижу, у вас что-то произошло… Вы какие-то обе не того… не в себе… Кто это вас напугал, а?

– Мой отец пропал, – сухо сообщила я и отвернулась к окну.

– Кошмар, – поразилась она, приоткрыв рот. – Может, его похитили?..

– Все может быть, – сказала я. – Но кому это надо? Папа ведь не денежный мешок, не вице-президент Газпрома, чтобы его похищать…

Петренко – девчонка простая, как овощ, зато отзывчивая. Она и в прошлую пятницу не оставила меня в беде. Утешала, когда я застала Стасика, целующегося с какой-то шалавой… Подонок!.. Сам зазывал в этот долбаный «Рок-Сити», говорил, что у него выходной и он желает провести вечер, а также ночь со мной. Намекал на чувства: типа думает только обо мне, и вообще я – лучшая. Трепло кукурузное!.. Зачем врать?! Я-то поверила. Чуть наизнанку не вывернулась, придумывая, во что бы такое-этакое из ряда вон выходящее нарядиться, накрасилась, как обезьяна… А когда мы столкнулись нос к носу в клубе, диджей Ру сделал морду тяпкой вроде знать меня не знает. И нагло тискал эту незнакомую кобылу… Я с психу напилась коктейлей, ужралась в три сопли, по-русски говоря, и верная Окса волокла меня сначала до такси, потом по лестнице. Дома заставила промыть желудок, сунув три пальца в глотку… Тошно вспоминать… За вечер абсолютно бездарно просадила кучу бобов, выданных добрым папой, осталась без копья… Пес бы с ними, с бобами. И пес бы с ним, с этим сексуально озабоченным моральным уродом Рудницким. Но если с отцом что-то случится, я этого просто не переживу!

Заторможенная мама объяснила Оксанке, что глава нашего семейства в пятницу уехал на рыбалку и с тех пор от него ни слуху ни духу.

– Ой, сейчас столько людей тонет и в реках, и в Обском водохранилище, – простодушно ляпнула Петренко. – Вы в морг еще не обращались?

– Что ты, что ты! Это исключено, Ленчик умеет плавать, – испугалась мать.

– Знаете, Софья Николаевна, всяко бывает… Вдруг какой несчастный случай… вдруг он в больнице без сознания… Документы при нем были?

– Типун тебе на болтун, – пожелала я Петренко.

Но Окса притворилась глухой и не пожелала заткнуться: деловито прохаживалась по кухне от стола к окну и обратно – три шага вперед и столько же назад – и генерировала новые версии:

– Значит, так… В милицию обращаться рано – заявления принимают через трое суток после исчезновения человека. Хотя… сегодня вечером как раз сравняется трое суток с тех пор, как Леонид Михайлович уехал! Надо соврать, что он тогда и пропал!

– Пустое. Это все пустое, Оксаночка!.. Кого и когда находила милиция? – Мама массировала виски подушечками пальцев и морщилась, щуря припухшие веки.

– А я считаю, надо звонить и в милицию, и в больницы, и в морги!

Моя мать сжалась, прикрыла лицо руками и простонала с тоской:

– Если бы знать, с кем он уехал!..

– Странно, я-то думала, у вас образцовая семья, – опять не в кассу высказалась Петренко.

– Оставь свои мысли при себе! Они никого не колышут, – оборвала я ее.

Мелет что попало. Мать без того еле дышит… Я накапала ей настойки пустырника – других успокоительных средств не нашлось. Но она отказалась пить зеленовато-коричневое пойло, сказала, что оно понижает давление, которое у нее и так низкое. Пришлось выпить самой. Ни чуточки не полегчало!

Оксанка призналась, что не прочь покушать – ее постоянно снедает чувство голода.

– Там, в холодильнике… – слабо, как умирающий лебедь крылом, махнула рукой мама. – Возьми сама, пожалуйста.

Петренко заварила чай, сделала бутерброды с сыром и пожарила яичницу. Больше поживиться было нечем. Уплетая со скоростью звука, уточнила:

– Ритка, так мы пойдем показываться или упустим свой шанс?

– Сходите, девочки, развейтесь, – посоветовала мама.

У меня даже руки не поднимались причесываться и одеваться. Однако Окса, поторапливая, сама натянула на меня ту злополучную мини-юбку и малиновый топ, купленный мне папой накануне маминого юбилея, – куда бы я в них ни пошла, ничем добрым это не кончалось… Вот и в пятницу вырядилась в клуб, а Стаc целовался с другой… Я опустилась на постель, едва не расплакавшись.

– Ну вот. Чего ты замерла, Ритка? Глаза-то накрась! – пристала Окса.

Тушь на ресницы ложилась неровно, комочками, и склеивала их по пять штук в одну. Вымытые только вчера волосы смотрелись грязными, тусклыми и безжизненными. Я ни о чем не могла думать, кроме отца… и подлого Рудницкого… А Петренко все фиолетово!.. Она позвонила в агентство, вереща так звонко, что, наверное, в соседнем доме отдавалось:

– Здрасте! Позовите Элину Владиславовну! А, это вы, Элина Владиславовна? Здрасте еще раз! Звонит Оксана Петренко, подруга Маргариты Зарубиной. Помните, вы предлагали нам пройти фотопробы? Сказали, позвонить после двенадцати. Так вот, я звоню! Ну да, и Маргарита тоже собирается… Записываю адрес. Угу, спасибочки, через полчасика будем!

Фотосалон располагался на улице Советской, в нескольких кварталах от станции метро «Красный проспект». Я себе это заведение представляла несколько иначе. Вернее, совершенно иначе. Надеялась попасть в необъятный салон с окнами-витринами от потолка до пола, зеркалами, сияющим паркетом и крутейшей аппаратурой. Думала, вокруг нас будут суетиться стилисты, визажисты, одевальщицы – ведь именно так показывают в кино. Дудки! Как обычно, жестоко обломалась!.. Мы еле нашли вход в подвал пятиэтажки, поскольку над ним не имелось даже элементарной вывески. Спустились… Убогость крайняя – стены в облупившейся масляной краске, тусклый свет и сырость, отдающая смрадом канализации. Из мебели – только убитый канцелярский стол, такие же стулья и диван-кровать с обивкой, протертой до самого поролона. К мебели еще относилась больничная ширма, которую, похоже, сперли, – на простыне я заметила казенный штамп.

На диване – нога на ногу – сидели две лахудры, за столом – еще одна беспонтовая девица: нос уточкой, губы ниточкой, глаза сонные. Окса решила, что она здесь самая главная, и с пионерским задором рапортовала:

– Здрасте! Мы по приглашению Элины Владиславовны! Мы на кастинг!

– У-у, – прогундосила девица за письменным столом. И неожиданно зычным голосом проорала: – Глеб, Глее-еб! Колокольников! К тебе пришли!

В торцевой стене со скрипом отворилась железная дверь. Я мрачно ожидала, что и оттуда вывалится какой-нибудь ублюдок, соответствующий обстановке, – хромой или горбатый, рябой или косой. Но опять не угадала. Именно Глеб Колокольников вполне бы проканал за художника из западного кино. Жутко стильный пацан!.. Он рассекал в широченных черных брюках карго с множеством карманов и синей ти-шотке с белой надписью в три ряда. В левом ухе – серебряная серьга, на мизинце – клевая печатка, на запястье – дизайнерский браслет. Густые темно-пепельные волосы модно подстрижены – с длинной челкой, спадающей на черные брови, изогнутые, как ласточкино крыло, и на большие серые глаза.

– Здрасте, – в своей сельской манере выпалила Окса. – Меня зовут Оксана Петренко, а ее – Марго.

– Ясно.

Я тщетно силилась прочесть английскую надпись на груди фотографа. Он едва заметно, краешком рта улыбнулся:

– Ни у кого не получается перевести, слишком много сленга. А означает это примерно следующее: «Мои друзья свалили в Испанию, и мне ничего другого не оставалось, как по тихой грусти купить эту гребаную майку».

– Супер! – Я взглянула на него призывно: сразу резко захотелось этому клевому продвинутому Глебу понравиться.

– Собственно, ничего особенного, просто мне эта штука дорога как сувенир – друг подарил, как раз из Испании привез… – пояснил Колокольников, откидывая назад густую блестящую прядь с лица. – Девушки, да вы не стойте, присаживайтесь пока.

Мы потеснили лахудр на диване. Утконосая протянула нам журнал «Вог» – до того истрепанный и засаленный, что к нему противно было прикасаться. Фотограф возился со штативами – устанавливал осветительную аппаратуру. От софитов клубами летела пыль, изнанка отражающих зонтиков из белой давно превратилась в желто-серую. Что его держит в этом отстойнике?.. Где он и где этот глухой подвал?.. Я терялась в догадках.

– С кого начнем? – спросил Колокольников.

– С меня! – шагнула вперед, навстречу удаче, Петренко. Встала на фоне простыни, выставила вперед толстую ножку и жеманно улыбнулась. Сдохнуть можно со смеху!.. Но Глеб не сдох, щелкал, не выказывая никаких эмоций. И девицы с тем же равнодушием наблюдали, как позирует Окса. Мало того что она кривлялась пуще мартышки, еще и кокетничала, откровенно заигрывая с суперским фотохудожником:

– Ну, Глеб, скажите, как я выгляжу?

– На все сто.

– Лучше – на миллион баксов!

– Пусть будет миллион, – индифферентно отозвался Колокольников и переставил свет перед Оксанкой.

Все из того же неприкрытого кокетства она заканючила:

– А почему нам не сделали профессиональный макияж и прически? Вдруг я плохо выйду?

Глеб не без иронии заверил, что фото – объективная реальность. И добавил:

– Первые тестовые съемки делают вообще без макияжа: умытое лицо и зачесанные назад волосы. Я делаю промежуточный черновой материал. Проявлю, будет видно, понадобятся ли студийные съемки.

– А можно я подожду, пока ты проявишь пленку?

– Нельзя. – Он жестом показал, что с Петренко покончено, и велел мне встать перед камерой. Я посмотрела в объектив – спокойно и строго.

– Чего ты такая кислая, будто лимон проглотила? Улыбайся! – посоветовала одна из лахудр.

– Нет, улыбаться вовсе не обязательно, – заметил Колокольников. – У Марго другой образ.

Оксу черти дернули за язык – зачем-то сообщила, что у меня пропал отец. Уехал на рыбалку и как в воду канул. Девицы оживились, замахали руками, закудахтали.

– А у тебя отец не запойный?.. Поди запил. Наверняка!.. Чем еще мужики занимаются на рыбалке? Ничё, проспится и приедет, – утешили ниточные уста.

– С меня довольно! – дернулась я, выйдя из поля зрения фотокамеры.

– Как знаешь, – пожал плечами Глеб. – Но я был бы не прочь запечатлеть тебя в полупрофиль.

– Как-нибудь в следующий раз.

Я схватила с дивана сумочку, собираясь уйти, но Петренко пристала к фотографу насчет снимков: когда сделает и сколько штук. Вроде как они нужны ей до зарезу. Выцыганила у него визитку.

На конторке у «главной» девушки тем временем зазвонил доисторический телефонный аппарат – скорее всего, им пользовались еще в 50-х годах прошлого века. Антиквариат… Лахудры вытянули шеи, вслушиваясь, не ими ли интересуются. Смешные они какие-то, нелепые: платья короткие, а ноги кривые и туфли поношенные. Вот кому услуги стилистов и визажистов бы явно не повредили!.. Утконосая отвечала в трубку односложно, а вернув ее на рычаг, поразила меня в самое сердце:

– Марго, радуйся, нашелся твой отец! Обожди маленько, сейчас он за тобой приедет.

Набрав побольше воздуха, я с шумом выдохнула его.

– Ой, здорово! – чуть не подпрыгнула Окса. – А мы уж думали, его в живых нет!

– Я так не думала, – возразила я. Состояние было, точно током шарахнуло, но когда немного отпустило, возникли вопросы. – Погодите, а откуда папа узнал, где я нахожусь? И кто ему дал ваш телефон?

– Леониду Михайловичу? Он же Элины Владиславовны… этот… как бы сказать…

– Любовник? – помогла объясниться без экивоков Петренко. – Ну и ну! Что творится!.. А я, девчонки, всегда считала: у Зарубиных приличная семья… Ой, представляю себе, как Софья Николаевна расстроится!.. Это ее убьет!

– Замолчи, или я за себя не ручаюсь!

Непредсказуемая реакция моего организма на стресс продемонстрировала мне суть выражений «потемнело в глазах» и «подкосились ноги». Еле удержалась, чтобы не грохнуться, и кое-как добралась до дивана. В ушах противно звенело, а других звуков я не улавливала: видела, как девчонки открывают рты, но о чем они говорили, не слышала… С удивлением посмотрела на Глеба, протянувшего мне бутылку нарзана и стакан.

Собственные руки меня не слушались – суставы отказывались сгибаться, как у испорченного робота. Фотограф сам попытался напоить меня, но минералка пролилась мимо – потекла по подбородку, залила топ на груди. Он отставил стакан и опять склонился надо мной, показывая на выход, беззвучно шевеля губами. Не трудно было понять: предлагает покинуть помещение. Вот так, еще немного, и я адаптируюсь к глухоте, освою язык жестов… Встала, и вдруг цементный пол качнулся и стремительно полетел навстречу лицу. Окса с Глебом успели поддержать меня. Неудобняк ужасный… Я скинула руку фотографа, как бы случайно задержавшуюся на моей груди, и заверила, что вполне могу передвигаться самостоятельно. Но они все равно подстраховывали с двух сторон на темноватой лестнице, довели меня до лавочки под тополем, запорошенной пухом… Почему весь Новосибирск засажен тополями? Тополиная засада какая-то… Сидеть на улице, на теплом ветерке было куда приятней, чем в сырой темнице. Я учащенно дышала, и глухота потихоньку рассасывалась.

– Марго, ты как? – склонился ко мне Колокольников.

– Лучше всех, – пустыми глазами посмотрела я на него и потупилась.

Он еще помялся возле лавочки, теребя свои оттопыренные карманы, перекинулся парой фраз с Петренко и скрылся в своем отстойнике.

Во двор въехала отцовская «девятка»…

– Кыш, Окса! Наш разговор с папашей будет конфиденциальным.

Подруженция с обиженной физиономией удалилась метров на пятьдесят, но дальше не пошла – уселась на детские качели и демонстративно отвернулась.

Блудный папа, выйдя из машины, понуро приближался к скамейке. В пятницу, помнится, глядел куда бодрей, распевал на весь подъезд: «Нас не догонишь!..» Выходит, уже тогда замышлял побег?

– Здравствуй, Риточка, доченька…

– Привет, – сухо бросила я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. Но не вышло – всхлипнула. – Как же так, пап?.. Как ты мог променять нас на эту… рыжую козу?! Нахалка, еще в гости к нам приперлась!

– Ритуленок мой дорогой, сейчас я тебе объясню все по порядку… – забормотал он неразборчиво, словно страдал дефектом речи. – Ты только не плачь… ты поймешь… ты должна меня понять… я не хотел…

– Ага, ты не хотел!.. Ты через силу перепихивался с рыжей козой, да?.. Фу, какая мерзость!

Я зарыдала. Папа всучил мне бумажный носовой платок и сам сморщился, будто готовился чихнуть. Но не чихнул – прижал сложенную ковшиком ладонь к носу, ссутулился и невнятно прогнусавил:

– Доча, поверь, я ради тебя, ради вас с мамой старался! Влез в ее бизнес и увяз по самое не балуйся…

Он рассказывал сбивчиво, но темная история постепенно становилась ясной. Оказывается, в прошлом году, когда отец еще работал в отделе грузоперевозок транспортной компании, Мирошник через него оформляла доставку оборудования для салона красоты. Все шло как по нотам: тарифы папа выбрал оптимальные – дешевые, контейнеры прибыли в обозначенные сроки. Элина как бы в знак благодарности пригласила его отметить успех предприятия в ресторане «Сибирская тройка». Нахвалила папашины деловые качества, навешала лапши, упоила его в дугу, что в принципе сделать несложно, и затащила к себе в койку. В тот день он впервые не явился домой ночевать. Говорит, что наутро сильно каялся, сам себе был отвратителен и не сомневался – подобное не повторится. Но Мирошник продолжала звонить, зазывать в гости… Как он ни отказывался, она одержала верх… Вскоре сделала ему настолько заманчивое и лестное предложение – позвала в свою динамично развивающуюся, перспективную фирму на должность управляющего. Отец не устоял.

– Это называется перспективной фирмой? – Я указала пальцем на подвал и нервически хохотнула. – Не, по-моему, это понты! Причем корявые!

– Да подвал как раз не в счет, он так… арендован совсем для других целей. – Папаша отвел глаза. – У Лины на самом деле уникальный малозатратный и высокодоходный бизнес. Понимаешь, Ритуленок, я в нем вышел на другой, более высокий уровень доходов и возможностей!

– Что-то я не заметила, чтобы они отразились на благосостоянии нашей семьи! И вообще, тебе не противно выполнять секс-миссию в койке этой борзой тетки? Неужели она тебе нравится?

– Э-э… однозначно нельзя сказать… Сначала я и впрямь увлекся, мы неплохо проводили время… разнообразно…

– А бедная мама страдала в одиночестве, ишачила на тебя!

– Да мне твоя мама дороже всех баб на свете, вместе взятых! Я ее даже сравнивать ни с кем не собираюсь!

– И потому свинтил от нее!!! – Я не сразу поняла, что кричу на весь двор. По крайней мере, для Оксанки перипетии нашей семейной драмы уже точно не составляли тайны.

– Ритуля, поверь, я и в мыслях не держал оставлять семью. Разумеется, Лина на том настаивала, но я был непреклонен. Я же не клинический идиот, сама посуди!

– Не уверена.

– Не хами отцу, ты же знаешь, как я тебя люблю!

– Обойдемся без соплей! Ну, рассказывай дальше – почему ты нас все-таки кинул?

– Я не хотел уходить от вас, но и окончательно порвать с ней не мог – мы же были повязаны общими делами, текущими, так сказать, проектами… Думал, еще немного изучу… э-э-э… технологии и уволюсь. А вышло по-другому!.. В пятницу, как мы и договаривались, я поехал к Элине на дачу. Кстати, очень живописное место в сосновом бору на берегу Оби, большой дом со всеми городскими удобствами…

– Да мне дача твоей Мирошник никаким боком не уперлась! Не отклоняйся от сути.

Слезы мои успели высохнуть, и во рту пересохло – глоток глебовского нарзанчика сейчас бы совсем не помешал… Вспомнилась надпись на ти-шотке Колокольникова: его друзья свалили в Испанию, а мой папаша свалил к тете Моте… Напяливай хоть десять гребаных маек, от разочарования в нем не избавишься… Вдруг отец сообщил такое, от чего у меня волосы зашевелились, будто я в одну секунду завшивела:

– Короче, приезжаю на дачу, а Лины нет. Вскоре она позвонила по сотовому и сообщила, что подкарауливает тебя или маму – кто первым выйдет – возле нашего дома. Если я не дам клятву жениться на ней, она вас раздавит, искалечит… Ты бы слышала, как она жутко хохотала – у меня сомнений не осталось, что эта женщина способна на любое преступление!

– Из дому первой вышла мама – пошла за хлебом, а вернулась уже вместе с ней… – Мне стало до жути муторно.

– Вот именно, она ее не задавила только потому, что я пообещал… Лина коварна… Что еще я мог предпринять? Ведь у меня даже не было возможности позвонить вам и предупредить об опасности – радиотелефон-то сломался!.. Сел в машину и помчался в город, но в пути она вновь застигла меня врасплох новым звонком: сказала, что ужинает у нас в квартире и Софья ей прислуживает. Спросила, не хочу ли я, чтобы мои близкие ненароком отравились?.. Знаешь, Риточка, меня чуть кондратий не хватил – холодный пот прошиб! Линка точно сквозь стены видела: чувствовала, что я неподалеку, подъезжаю, и запретила являться домой. Вы оказались у нее в руках, сами о том не подозревая.

– Ну ты попал, отец! Круто ты попал! А нас-то как подставил!

– Эх, сам понимаю… Но я пожертвовал собой, чтобы спасти вас! – с нездоровой патетикой заявил отец.

– Да, ты спас…

Хоть бы не смешил. Тоже жертва нашлась… Жертва Эроса!.. Он не уловил моего сарказма и продолжал рассказывать, как Мирошник заманила маму в паб и оттуда ему названивала, запугивала своими кознями – в ее сумочке лежал клофелин.

– Понимаешь, я бы ей не поверил, не поддался на шантаж и провокации, если бы доподлинно не знал, кто ее крышует. Крайне серьезная группировка – натуральные головорезы! Им человека зарыть как два пальца… – Папаша понизил голос и посоветовал, чтобы мы с мамой сохраняли бдительность. – Сейчас за тобой, Ритонька, и за Софьей неотступно наблюдают бандиты. Я так за вас беспокоюсь, весь испереживался!

– А зачем они наблюдают? – Ситуация начала напоминать мне дурной фарс.

– Лина поставила мне условие: никаких контактов с семьей! Только в этом случае она гарантирует, что с вами ничего не случится. Вы, Риточка, окажетесь вне опасности лишь после развода и нашего с ней бракосочетания.

Я истерически захохотала. Мой папан – крутой плейбой, прямо секс-символ эпохи! Ходячий соблазн! Его уже шантажом удерживают! Нас с мамой угрожают изничтожить… Да-а, до чего же мерзопакостная передряга… От смеха на моих глазах снова выступили слезы – едкие, как натриевая соль.

Отец уронил покрасневшую перекошенную физиономию в ладони, склонился еще ниже и промямлил:

– Скажи мне, дочь, как Сонечка?

– Отлично!.. Веселится и ликует!

– Рита, мне не до шуток…

– Зачем ты спрашиваешь? Сам не понимаешь? Как ей может быть? Хреново, как еще?! Переживает, давление упало, с сердцем плохо. Утром отпросилась из агентства, сидит, курит, больницы и морги обзванивает, – слукавила я, отгоняя от себя гнусную мысль, что лучше бы папаша и впрямь оказался в больнице или…

Отец тяжело вздохнул, сморщился. Я добила его сообщением, что вечером мама намеревается идти в милицию, писать заявление о пропаже супруга.

– Нет, до милиции дело доводить ни в коем случае нельзя! Рита, доча, ты должна как-нибудь поделикатнее сообщить матери правду, подготовить ее к необходимости развода.

– Не сомневайся, сообщу…

– И еще, Риточка, тебе лучше здесь больше не появляться. – Он кивнул на ободранный подвал.

Я не успела заверить, что и без его советов не собираюсь посещать этот гадючник, но не успела – папаша, посмотрев на часы, вякнул:

– Доча, мне пора. – Затравленно оглянулся по сторонам и втянул голову в плечи. – Элина разрешила встретиться ненадолго, просто чтобы ты была в курсе… Давай я тебя хоть до метро подброшу.

Он меня окончательно доконал. Довел до того, что я взвилась, как петарда, заискрила ненавистью:

– Никуда я с тобой не поеду, а ты вали! Сваливай отсюда по-быстрому! Видеть тебя не могу! Осел ты, папочка, и урод! Дешевый кобелишка! – То были наиболее мягкие слова, которыми я припечатала его к скамейке: отец как сидел, так и застыл, пригнув свою подлую башку.

Во мне все полыхало и кипело, внутренности жгло огнем, и я постаралась спастись ото всего этого бегством. Неслась как угорелая, а ни фига не помогало. В ушах больно колотили металлические молоточки, глаза застилала красная пелена – наверное, то же самое испытывают разъяренные быки на корриде. Недаром прохожие шарахались от меня как от чумы…

Не сразу заметила, что Оксанка бежит на полшага сзади, ковыляя в своих неудобных новых сабо. Один ее шлепанец, соскочив с ноги, отлетел далеко вперед. Обогнав меня, она нагнулась за туфлей и, с жалостью глядя снизу вверх, запыхавшимся голосом выпалила:

– Ритка, твой отец просил передать, что найдет способ помогать материально. Чтобы ты не расстраивалась!

– Да пошел он на х…! Когда в следующий раз его встретишь, так и передай! Ненавижу!!! И его, и тебя ненавижу! Отвали от меня, идиотка!

…Я долго блуждала по городу. Шла по направлению к дому, но постоянно отклонялась от курса – кружила по отдаленным от магистралей улицам и незнакомым дворам, в которых раньше никогда не бывала. Ни на кого не смотрела, ни на минуту не останавливалась. И дороги не разбирала, словно бухая. Терзала страшная мысль, что Мирошник чуть не убила маму. Преследовали обрывки лживых признаний, высказанных когда-то предателем-отцом: «Сонечка, звезда моя, возраст не убавил, а добавил тебе очарования…» Я отбивалась от них, как от мошкары, и шагала дальше. Довела себя до полного изнеможения, до ощущения окончательной разбитости, разобранности на части. Пылающая голова отделилась от туловища, гудевшие ноги тоже отстегнулись, и наступила апатия. Стало безразлично, что будет дальше с нашей незадавшейся семьей… Я устала, и пошли все в баню!

На улице стало совсем темно, повеяло прохладой, когда я, наконец, добралась до дома. Как заезженная, изнуренная кляча, едва переставляя ноги, поднялась на свой этаж. Лень было даже доставать ключи или тянуть руку к звонку. Пнула дверь и без сил опустилась на ступеньку площадки.

– Риточка!

Мамино восклицание, ее родная, только ей свойственная интонация вернула меня к жизни. Я поднялась, шагнула к ней и повисла на шее:

– Мамочка, любимая моя…

– Доченька, как же я за тебя переживала! Вся душа изболелась… Оксана позвонила, рассказала про нашего…

– Про нашего дебила и ублюдка, морального урода, если называть вещи своими именами!

– Нет, Риточка, мы не будем опускаться до грубости. Мы же не базарные хабалки. Мы будем выше его низости. Ты не отчаивайся, маленькая моя, мы переживем, мы справимся. – Она гладила и похлопывала меня по спине и ласково приговаривала, отчего чудовищное напряжение потихоньку рассасывалось, отпускало. – Ничего, многие разводятся – одни раньше, другие позже… надо только немножко потерпеть, а потом привыкнем… Еще лучше жить станем…