Текст книги "Все девушки — невесты"

Автор книги: Ирина Ульянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Света выругалась и спросила, почему они себе ничего не ломают?!

– Мой Стасик сломал…

– Не сравнивай, дорогая!

Мы расшумелись, как кроны деревьев, взъерошенные предгрозовым ветром. В палату вошла Катерина с подносом, на котором покоились шприцы и ампулы. С непроницаемым лицом вколола нам инъекции антибиотиков и, уже собираясь выйти, вдруг выпалила:

– Девки, может, накатим? Настроение что-то паршивое…

Мы обалдели от неожиданности. Пономарева ответила за нас обеих, и Катю ее ответ удовлетворил. Отпустив процедуры, потушив свет в других палатах, она явилась к нам с мензуркой, полной спирта, и тарелкой, полной хлеба.

Я заскулила, ища пути к отступлению:

– Ой, в меня водка-то не лезет, с души от нее воротит, а пить чистый спирт – это смерти подобно. Совсем не представляю…

– Сейчас представишь, – пообещала медсестра.

Залезла ко мне в тумбочку, вытащила тетрапак с грейпфрутовым соком, банку креветок, два зеленых яблока и сыр. Обозвав меня буржуйкой, Катька быстро соорудила «мировой закусон» и смешала в стаканах спирт с соком. Себе 50 на 50, а нам со Светкой – более слабую концентрацию.

– Чтоб всем изменщикам икалось и отрыгивалось, – решительно выдохнула над стаканом Пономарева.

– Чтоб они вообще подавились, – поддержала ее Катюха.

Я уже и не знала, чего к этим страшным проклятиям еще добавить. Пожелала себе, чтобы спирт не встал колом. Бывалая медсестра подбодрила:

– Не робей, Ритка! Кирять – это как сексом заниматься: сначала, в первый раз, вроде как бы и в лом, зато потом – только подавай!

Девчонки выпили, я с трудом заставила себя пригубить. Света, разоткровенничавшись, рассказала, что Эдуард – жуткий жлоб. Никогда не покупает стиральный порошок, зубную пасту и лампочки. Готов неделю сидеть без света и ждать, когда она сама принесет и ввернет в патрон. А еще он никогда не моется и не меняет нижнее белье, пока она не заставит его сделать это насильно.

– Фу-у, – сморщила нос Катерина. И в свою очередь поведала, что ее последний любовник имел отвратительные жесткие усы и еще более гадкую бороду, в которой застревали хлебные крошки, колбасные остатки, сметана из борща, а также сопли. И пахло от нее соответствующе – помойкой.

– Шли бы они в жопу! – выдала оригинальный тост Светлана.

– И больше оттуда не вылезали, – поддержала Катерина и недрогнувшей рукой вновь смешала спирт с соком, уже не мудрствуя с пропорциями, на глазок.

Свой стакан я предусмотрительно прикрыла ладошкой. Но и нескольких выпитых капель коктейля мне хватило, чтобы осмелеть и самостоятельно отправиться в туалет.

Кто не знает, что такое неподвижность после ушиба головного мозга и перелома шейного отдела позвоночника, тот не поймет, что я испытывала. Для меня жизнь началась словно с чистого листа, как для младенца, которому сначала надо научиться держать голову, потом – учиться ползать, ходить и говорить. Здоровому ничего не стоит одолеть несколько метров, а для меня короткий путь стал настоящим испытанием – я хваталась за стены, но не чувствовала опоры. Только брезгливость удержала от того, чтобы не свалиться на мокрый пол в туалете. Бессильное тело ощущалось тюфяком, набитым ватой, и я пристроила этот тюфяк на подоконник. Сжала голову руками, стараясь остановить карусельное кружение. Шов на затылке пульсировал, будто вся кровь прилила к нему, желая разорвать и выплеснуться наружу… Через несколько минут мне стало легче – настолько, что дошла до раковины и впервые самостоятельно умылась.

– О, видишь, какие мы, бабы, живучие! Ритка одной ногой на том свете побывала и ничего: встала, встряхнулась и дальше пошла, – заключила Катерина, когда я вернулась. И, как само собой разумеющееся, предложила за это выпить.

– Я не могу, я спать хочу, – жалобно пискнула я, опускаясь на кровать. Даже элементарная задача выпутаться из халата далась мне с трудом.

Эгоистку медсестру мои желания мало трогали. Она притащила радиоприемник, настроила его на какую-то музыкальную волну FM-диапазона. Непонятно, зачем он был нужен – девчонки разговаривали вразнобой, перебивая друг друга и не слушая песен. Я пыталась уснуть в этом гвалте, но тут раздалась мелодичная трель сотика.

– Да, – глухо отозвалась я и закашлялась.

– Сонечкина, заявляю тебе со всей ответственностью – я соскучился! А ты? – вопросил мужской голос.

– Э-э-э…

– Неужели нет?

– Да я вообще… – собиралась признаться я, что не Сонечка, но мужчина – вероятнее всего, им был Вадим Георгиевич – опередил:

– Да, слышу, что ты неплохо проводишь время – музыку слушаешь… Прости за навязчивость. Развлекайся дальше!

– Но…

Он бросил трубку. Тоже мавр выискался!..

– Кто это, Ритка? Чего хотел? – интересовались девчонки.

– Так, – отмахнулась я. Сразу перезвонила Паперному, но мне ответил бесстрастный автоответчик: «Абонент отключен. Попробуйте позвонить позднее». И то же самое, но по-английски… Куда уж позднее? На часах – полночь с мелочью. В смысле, с минутами… – Не мешайте спать, – откинулась я на подушку, сожалея, что рядом нет Стасика и некому поправить одеяло, а также поцеловать меня.

– Да дрыхни ты, кто тебя трогает?! А мы со Светкой еще вмажем, – куражилась Катерина.

…Полночи они вторгались в мои сны обрывками разговоров, звяканьем посуды и прочими раздражающими шумами. Но окончательно я очнулась, когда уже светало, с мерзким ощущением громадной, тотальной вины и таким же разросшимся до невероятных размеров чувством недовольства собой. Света спала, слегка похрапывая. Воздух в палате был застоявшимся, спертым, прокисшим. На тумбочке валялись хлебные корки и другие объедки. Глаза бы не глядели…

Собравшись с силами, я двинула в сторону умывальника. Почистила зубы и рассмотрела себя в зеркале. Зрелище не для слабонервных! Но не оно меня тревожило и расстраивало… Что-то вчера произошло… Что?.. Ах да, вчера меня все расстраивали – вновь не по делу заневестившаяся бабушка; Стасик, которого скоро выпишут; Оксанка с ее навязчивыми анекдотами и хохотом; пошлячка медсестра, мешавшая спать. Но на самом деле меня раздражали не они конкретно, а здоровые, веселые люди в принципе. Я привыкла ощущать себя беспомощной и слабенькой, привыкла рассчитывать на повышенное внимание к своей персоне, а окружающим надоело носиться со мной как с писаной торбой. Они жили своей, отдельной, полноценной жизнью. И были правы. Это я не права! Прошел месяц с тех пор, как меня вернули с того света. Никто не обязан «полуживого забавлять» вечно…

Очевидно, что мир поделен на два лагеря: на здоровых и больных, разных, как плюс и минус, как небо и земля. Больные нервны и мнительны, здоровые – полны энергии, жизнерадостны. Но я не хочу оставаться обидчивой больной, я хочу выкарабкаться из своего ужасного состояния, примкнуть к здоровым, стать такой же, как они!

Когда в палату заглянуло утреннее солнце, я уже достигла некоторого неустойчивого равновесия. А для полного равновесия мне не хватало только Стасика. Пусть он не говорит высокопарных слов, пусть даже не заботится, предупреждая мое малейшее желание. Единственная правда состоит в том, что я не могу без него – любого. Он – мой кислород, мое дыхание, мое прошлое, настоящее и будущее. Он – смысл моей жизни, вся моя жизнь!..

Из коридора послышался приглушенный стук костыля. Сердце замерло в ожидании, я приподнялась навстречу любимому.

– Рит… Ты не спишь?

– Нет, Стасенька, я тебя жду… я так соскучилась!

– Я тоже, – застенчиво, как рассветное солнце, улыбнулся он. – Ну что, будем умываться?

– Нет, я уже умылась, давай лучше целоваться! Ложись ко мне…

Его лицо склонилось над моим. Одеяло полетело на пол. Стаc взял меня бережно, будто я была такой же хрупкой, как яичная скорлупа, и такой же нежной и уязвимой, как весенний цветок. Я напитывалась его поцелуями, его силой, и стонала: ты – мое солнце, моя радость… Ты – мое сокровище, моя любовь… И словно рождалась заново. Возрождалась.

– Люблю тебя! Люблю! – воскликнула я исступленно-восторженно.

– Кто? Чего? – встрепенулась, открыв глаза, Пономарева.

И, уже обращаясь к ней, я повторила:

– Я люблю тебя, Светка!

– Крейзанулась, что ли?

– Доброе утро, Светочка. – Стасик едва успел натянуть спортивные штаны, заменявшие ему пижаму. – Нет, мы с Ритой не крейзанулись. Просто мы поняли, что всех любим.

– Какого рожна вы меня разбудили?! И так башка на фиг раскалывается, – пожаловалась она.

– Вставайте, графиня, вас ждут великие дела! – пообещал Стаc. – Сейчас кашку на завтрак принесут.

Он сам не подозревал, насколько окажется прав… И насчет кашки, и насчет великих дел: Светке после врачебного обхода назначили электрофорез на шейно-воротниковую область и сообщили, что скоро выпишут. Она конкретно приблизилась к стану здоровых.

После обеда позвонила мама. Сказала, что вчера ездила в командировку в Красноозерский санаторий – она делала рекламный буклет для этой здравницы и попутно договорилась, что отправит туда меня после больницы.

– Маленькая моя, сегодня обязательно к тебе приду! Что тебе привезти?

– Не знаю… Мамочка, я так перед тобой виновата! Вчера на сотик позвонил Вадим Георгиевич и не понял, что разговаривает со мной. Кажется, он обиделся…

– За что? Чем ты его обидела?

– У нас тут музыка звучала, и он подумал, что ты развлекаешься в ресторане или в гостях.

Мама засмеялась своим чистым, легким, девичьим смехом:

– Не бери в голову, Ритка, иногда даже полезно навести тень на плетень… Но пожалуй, не будет лишним, если ты перезвонишь Вадиму Георгиевичу и прояснишь ситуацию. Хорошо?

– Конечно, обязательно перезвоню!

Я не стала откладывать дело в долгий ящик: немедленно выудила номер Паперного из оперативной памяти мобильника. Он ответил резко и сурово:

– Да, слушаю!

Наверное, был занят. И я оробела. Вместо того чтобы представиться в двух словах, распиналась путано и долго.

– О, Маргарита! – Вадим Георгиевич, вникнув в суть, сменил интонацию. – Рад слышать! Надо же, как у вас с Сонечкой голоса похожи… Как здоровье, поправляетесь?

– Стараюсь, – подтвердила я, еще на рассвете решившая как можно скорее реабилитироваться.

– А как поживает наш байкер?

– Спасибо, лучше всех! Его уже завтра выпишут.

– Как время летит!.. Вы не будете возражать, если я вас сегодня навещу?

– Отчего бы я возражала? Буду только рада!

Телефон, что ни говори, гениальное изобретение. С его помощью я разыскала Оксу и заверила ее в том, что она – лучшая подруга во всей галактике. Позвонила бабе Рае и попросила ее не уезжать, пока меня не выпишут, выразив большое счастье по поводу их воссоединения с Ефимом Петровичем. И Стасик обзвонил всех, кого хотел слышать. В частности, парней, с которыми подрабатывает на разных шоу. Он уже предвкушал жизнь вне больничных стен – жаждал активности, действия. И денег.

От коммуникативных развлечений нас отвлек визит Эдуарда. Я посмотрела на него другими глазами – как на полного жлоба, который никогда не покупает лампочек и не моется, если его не затащить в ванну насильно. А Пономарева на него и вовсе не желала смотреть. Отвернулась и набычилась.

– Светланочка, чего ты? – опешил аспирант. – Плохо себя чувствуешь?

– Главное, чтоб тебе было хорошо! – буркнула Светланочка.

От растерянности Эдик положил на ее постель тяжелый пакет, а цветы, наоборот, сунул в тумбочку. Стасик поскакал к раковине, чтобы наполнить водой банку и поставить в нее цветы. Я разахалась: какой милый букетик – ромашки, васильки, колоски!

Но Пономареву это не проняло.

– Светик, что ты имеешь в виду под словом «хорошо»? Ты уже знаешь о моих успехах?

– Х-ха! И это ты называешь успехами?! Я лежу здесь взаперти, вся изувеченная, а у тебя в квартире посторонние женщины табунятся!

– Табунятся? – переспросил ошеломленный аспирант. – Где?

– Где-где? У тебя на бороде! В квартире! – взвизгнула она голосом недорезанного поросенка.

– В нашей квартире? Так там только одна Оля… это… табунится.

– Оля?

– Ну да, я попросил ее, как обычно, последить за домом, пока ездил в Дублин.

– Значит, Оля… – название ирландской столицы Светка пропустила мимо ушей, а про неведомую Олю сто раз переспросила, сокрушаясь, что не узнала ее по телефону.

– Да кто такая эта Оля, скажите, ради бога! – не выдержав, взмолилась я.

– Моя старшая сестра. Она домохозяйка и частенько нас выручает, переселяется к нам в квартиру вместе с детьми, когда мы со Светиком уезжаем в походы, – объяснил добродушный Эдик.

Нет, на жлоба он решительно не походил! Приличный, интеллигентный молодой человек. Я бы даже сказала – весьма привлекательный… Стасик поинтересовался, зачем он летал в Дублин, и парень, сияя как медный грош, выложил, что выступал на научной конференции.

– Мой доклад даже включили в итоговый сборник, гонорар прислать обещали. А на сэкономленные суточные я купил Светику свитер!

Эдик полез в пакет за подарком, а Стасик настойчиво поволок меня из палаты – на прогулку по коридору, где не удержался от комментария:

– Смешные вы, девчонки! Сами раздуваете из мухи слона, а нам приходится доказывать, что мы – не верблюды.

– Конечно. Какие же вы верблюды? Вы – злые слоны, раздутые из голодных мух, – хихикнула я, прижимаясь к нему со стороны здоровой ноги.

Мы дважды пересекли коридор из одного конца в другой, и этот недалекий маршрут меня весьма утомил. Потому его конечной целью я наметила два облезлых креслица, стоявшие в укромном закутке под раскидистой шефлерой с резными листьями. Они послужили нам отменным наблюдательным пунктом. Сначала мимо дежурной медсестры, не замечая нас, на высоченных каблуках пробежала моя мамочка. Следом за ней в отделение ворвался элегантный Паперный в светлом костюме с охапкой розовых роз.

– Сонечка! – окликнул он маму, которая уже взялась за ручку двери моей палаты.

Оглянувшись, она просияла:

– О! Вадик…

Они сделали несколько шагов навстречу друг другу. Мама восхитилась:

– Какие розы… какая роскошь…

– Это тебе, – отдал он ей цветы.

– Спасибо… Ах, Вадик, ты не представляешь, как мне тебя не хватало!.. Столько событий, и не с кем поделиться, посоветоваться!

– Да? И какие же у вас события, сударыня? – игриво уточнил Паперный.

Рост у моей мамы отнюдь не мелкий – метр семьдесят, но рядом с Паперным она казалась лилипуткой. Своей спиной он целиком спрятал ее от нас со Стасом, оставалось лишь предполагать, чем они занимаются – целуются, как тогда, во дворе, или просто поедают друг друга глазами. В мамином голосе звучало смущение.

– Я себе новые туфли купила. Оказывается, это настолько сложно – отыскать приличные туфли! Целая проблема…

– Что ты говоришь?! – притворно удивился он и склонился, рассматривая ее ножки. – Потрясающие туфли, тебе повезло!

– Да туфли, собственно, ни при чем… Я совсем закрутилась на работе, кажется, слишком много на себя взяла, а тут еще мама решила выйти замуж!

– Как, и мама тоже? – Было заметно, что Паперный совсем сомлел от удовольствия, настолько ему нравилась Софья Померанцева.

– Тоже? А кто еще?

– Милая моя, у тебя дочь – невеста. Да и сама ты на выданье. Три невесты на одну семью – это нечто!.. Сонечка, должен тебе заметить, что ты невероятно, просто до неприличия похорошела…

– Ах, перестань, пожалуйста, потешаться надо мной!

В коридор выползли все пациенты отделения, способные передвигаться. За исключением разве что Светки с ее Эдиком. Это был явный перебор со степенью публичности. Я закричала:

– Мамочка, Вадим Георгиевич, мы здесь! – И замахала рукой. Только таким образом и удалось привлечь к себе их внимание.

– А что вы здесь делаете? – растерялась моя Софья Николаевна.

– Сидим, на вас любуемся, – пояснил Стасик, вставая, чтобы пожать Паперному руку.

Мама, обняв меня, умилилась:

– Риточка, ты уже ходишь!

– Позвольте вашу лапку. – Вадим Георгиевич погладил мою руку и приложился к ней губами. – Маргарита, ты тоже поразительно расцвела!

– Да? Вы так считаете? А моя соседка по палате сравнила меня и Стасика с лисой Алисой и котом Базилио. – Я колупнула ногтем гипсовое ярмо на шее.

– Ну это она от зависти!

Так, с шутками и прибаутками, мы двинули в палату.

…Что можно сказать про тот вечер, кроме того, что он получился милым, почти домашним.

Светик покоилась на коленях у Эдуарда, который, покачивая ее, рассказывал про Дублин с его пабами и замшелыми от не просыхающей сырости булыжными мостовыми. Стасик, как верный пес сидевший у меня в ногах, на кровати, отпускал остроты типа: Дублин – подходящее место, чтобы дать дуба. И даже напел сочиненную на ходу нескладушку в стиле соул:

 
Мой друг поехал в Дублин, та-да-та-да-да…
Не взяв с собой дубленку, е-е-е-е-е!
И в Дублине дал дуба. Па-да-бу-ду-ба-да…
Дал дуба-а-а, как жаль…
 

Рудницкий пел, раскачиваясь, прикрыв глаза, всецело отдавшись ломкому ритму, тягучей мелодии, а я не верила своему счастью – какой он у меня клевый.

– Да ты, брат, талантище! – хлопнул Стаса по плечу Эдик. – И хотя текст по понятным причинам мне не шибко нравится, предлагаю тебе считать меня своим другом.

– Заметано, – ответно хлопнул его по плечу Стас.

– Когда-нибудь и я наверняка буду хвалиться знакомством со столь выдающимся музыкантом, как Станислав Рудницкий, – благодушно острил Паперный. – Эх, жаль, фотоаппарата под рукой нет, а то бы хоть запечатлелись в обнимку, на память…

– Да чего там? Чай, не последний раз видимся, – в тон ему отшучивался Стасик. – Я вас обязательно приглашу, когда буду выступать с сольником.

Мама заставляла всех пить полезную минералку из Красноозерской скважины и исподволь любовалась своими модельными туфельками. Ее несложно понять – впервые за сорок лет разорилась на фирменную обувь! А не на китайское фуфло… Лина Мирошник бы в подобном случае сказала, что это дико дорого, но Пьер Карден веников не вяжет. Ой, нет, лучше о ней не вспоминать, не поминать дьявола ближе к ночи!..

– Скоро нам с Риткой придут делать уколы, – заключила Света, глянув на наручные часы Эдуарда.

– Да, пора и честь знать. – Вадим Георгиевич встал, но, прежде чем попрощаться, спросил: – Ребята, как вы смотрите на мое приглашение посетить Кипр? Понимаете, у меня там дом пустует… Выручайте! Поезжайте, а?

– А чего нам, кабанам? Сгоняем! Только нам с Ритой сначала нужно съездить в Абакан, – ответил Стас.

Мама насторожилась:

– Зачем в Абакан? И с какой стати ехать на Кипр? Что за выдумки?

– Сонь, ребятам будет полезно оттянуться на море – плавание снимает нагрузку с позвоночника, укрепляет костную систему, – просветил ее хозяин пустующего дома.

А Стасик добавил, что в Абакане живут его родители, которые имеют право познакомиться с любимой девушкой своего сына.

– Погодите, по-моему, вы забегаете вперед, – возразила мама. – Риточке сначала необходимо восстановиться, а уже после… путешествовать.

– Сонечка, свадебное путешествие еще никому не повредило!

– Но о свадьбе пока речи не было!

– Как же не было? Я считал, что это само собой разумеется, – встрепенулся Стас. – Вы хотите, чтобы я… официально…

– Ничего я не хочу, – вскинула подбородок мама.

– Нет, я могу официально!.. Софья Николаевна, отпустите Риту за меня замуж!.. Извиняйте, на колени встать пока не могу.

Неумелое сватовство Стасика вызвало всеобщий одобрительный смех. У меня вообще от смеха слезы выступили… Вадим Георгиевич заверил, что окажет содействие во Дворце бракосочетаний. Директор – его хорошая знакомая – примет заявление без присутствия невесты и назначит день, который мы сочтем наиболее удобным.

– Не понимаю, к чему подобная спешка? – опять засомневалась мама.

– Софья Николаевна, вам не угодишь, – помрачнел Стас.

– Вот вырастишь дочь, я на тебя посмотрю… – Она закусила губу, устремив глаза вверх.

– Мам, но я сама хочу как можно скорее выйти за него замуж, – призналась я.

Благодаря Паперному нам все-таки удалось прийти к общему знаменателю: решили, что мы оформим брак сразу после моего вызволения из больницы. И родители Стаса сами приедут на свадьбу, потому что мне нескольких перелетов не выдержать. А потом мы улетим на Кипр… Yes! Мой сон сбылся!

…Мы со Светиком и не заметили, как нам вкололи инъекции, – лежали и не охали. В сквере, окружавшем больницу, зажглись фонари, а свет в палате мы включать не стали. Лежали в полумраке и вздыхали. Не выдержав, я схватила мобильник и позвонила Петренко:

– Окса, киса, ты знаешь… Кажется, я замуж выхожу!

– Тоже мне новость! – сбила мой пафос лучшая подружка. – Я давно готова к выполнению почетной миссии свидетельницы. Платье себе клевое присмотрела – с получки куплю.

– Нас с Эдиком, надеюсь, на свадьбу позовете? – поинтересовалась Пономарева.

– А куда вас девать – друзей по несчастью?! И по счастью – тоже.

– Ой, Ритка, мне так стыдно, что мы вчера своих мужиков грязью поливали… они такие хорошие, прямо зайчики, – раскаялась Света.

– Что поделаешь? Попали на язык… Во-первых, телефон – не только гениальное изобретение человечества, но и великий путаник. Во-вторых, мы, девушки, склонны к крайностям – либо расхваливаем своих парней сверх всякой меры, либо так же ругаем… Хвалить не будем, ладно? А то еще сглазим…

– Естественно, не будем!.. Слушай, Ритка, в общем, даже неплохо, что мы с тобой попали в больницу, да ведь? Знаешь, я здесь многое поняла, переосмыслила…

– Не говори… Вроде внешних событий мало, а внутренне меняешься колоссально…

На тумбочке стояли васильки и ромашки. На подоконнике – шикарный букет Паперного. Вместо обычной духоты в нашей палате пахло розами, и от этого казалось, что воздух перенасыщен любовью.

Так начался последний летний месяц.