Текст книги "Все девушки — невесты"

Автор книги: Ирина Ульянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Ну конечно, счастлива, тетя Соня, она же его любит! – страстно подтвердила Оксана и обратилась к парню: – Стасик, миленький, не плачь! Ритка не умрет. Она выживет, потому что хочет быть с тобой!.. Стасик, вот увидишь, она выживет!

У байкера слезы капали градом, он размазывал их грязным, испачканным кровью кулаком по щекам, как мальчишка. Вадим погладил его по опущенной русоволосой голове и отвернулся. Сам сглотнул ком.

Я вышла на улицу покурить – в пачке осталась последняя сигарета. А у меня – последняя надежда на то, что любовь спасет мою бедную искалеченную девочку… Посмотрела вдаль, за больничную ограду – туда, где за верхушками деревьев светлело предутреннее небо.

– Сонь, – обнял меня за плечи Вадим. – Сонечка, слышишь? Я тебе обещаю, Риту будут лечить лучшие врачи. Медицина у нас сейчас на уровне – девочку поставят на ноги, и следа от травм не останется, не сомневайся!..

– Спасибо тебе… Как ты думаешь, Вадик, в джипе был тот самый Тимур?

Он кивнул и сказал твердо, поигрывая желваками:

– Эти сволочи свое получат: и исполнители, и заказчики.

– Кто получит? Вы знаете, что байкер находился в состоянии алкогольного опьянения? – вмешался в наш диалог офицер ГИБДД. – Я лично на него протокол составил!

– Правильно сделал, что составил. А теперь порви и выброси. – Паперный посмотрел на служивого, как удав на кролика, и полез во внутренний карман за бумажником.

Мое присутствие было явно неуместным. Выбросив окурок в урну, я вернулась в приемный покой. Стасика успели увести медики. Оксанка Петренко сидела на его месте с красным носом и икала. Я тоже опустилась на кушетку и сказала не столько ей, сколько самой себе:

– Не надо плакать. Надо ждать и надеяться. Надо иметь терпение…

…В приемном покое мы просидели до восьми часов утра. Операция закончилась, Риту перевели в реанимацию, куда родственникам вход был воспрещен. Но Вадик договорился, чтобы нас пустили посмотреть на мою дочку из-за стекла. Узнать Риточку можно было только интуитивно: ее голову опутали бинты, из носа и вен тянулись трубки капельниц, дыхание поддерживалось искусственно – аппаратом. Нейрохирург утешил: девочка не чувствовала боли, потому что не приходила в сознание. А как только придет, ей будут вводить обезболивающие препараты.

– Организм молодой, крепкий. Будем полагать, через сутки выйдет из комы, – рассуждал он и поинтересовался, способна ли я оплатить дорогостоящие эффективные лекарства.

– Без вопросов, – заверил его Паперный. – Только скажите, сколько надо.

– Вы, значит, отец? – уточнил врач.

– Считайте, что так.

Я прилипла к стеклу. Не могла поверить, что дочка ничего не чувствует. Мне казалось, мое присутствие должно ей помочь – как в детстве, когда я носила Риточку на руках и убаюкивала, прижимая к себе. Я изо всех сил посылала ей флюиды любви, нежности и обожания. Но синеватое личико хранило неподвижность – даже веки не дрогнули. Это ужасно, когда твой ребенок зависает между небом и землей, парит в неизвестных эмпиреях, куда нет хода никому. Это самое ужасное – сознавать свое бессилие…

– Она спит?

– Конечно, спит! Как вы хотели? Больная еще от наркоза не отошла, а вам надо, чтобы она бегать начала?! Ступайте, родители, не волнуйтесь – уход за девочкой будет наилучший, самый тщательный… Да идите вы уже, ради бога, – у нас пятиминутка начинается, мне дежурство сдавать. – Он окончательно потерял терпение.

Пришлось вернуться на кушетку в приемном покое. Вадим принес мне сигареты, минеральную воду, шоколад и сок. Хирургу, дежурным врачам, медсестрам и санитарам из приемного покоя раздал коробки конфет и какие-то пакеты. Я подумала, что он и впрямь заменил Ленчика… Хуже того, не было бы у Ритки блудного папаши, не произошло бы этой кошмарной аварии…

– Сонечка, мне пора на службу, – склонился надо мной Паперный, отвлекая от страшных мыслей.

– Да? – удивилась я.

– Да. Я буду звонить, буду держать все под контролем. И ты звони.

– Да, – утвердительно вздохнула я, соображая крайне медленно.

– Стаса тоже уже прооперировали. Представляешь, Сонь, у них с Ритой одинаковая группа крови.

– Вторая?

– Вторая, резус положительный, – кивнул он и показал мне мобильник. – Я распорядился насчет доноров. Соня, верь мне, все будет о'кей! Ты поняла?

– Угу…

– Может, отвезти тебя домой?

– Ни в коем случае, – испугалась я, хватаясь за края кушетки, будто он намеревался оторвать меня от нее насильно.

Вадим уехал, а следом явились мама и моя свекровь Антонина Ивановна. Ближе к обеду подтянулись коллеги из агентства во главе с шефом. Он, выразив сочувствие, предложил передать заказ про горбы кому-нибудь другому.

– Нет-нет, – решительно воспротивилась я. – Текст уже практически готов. Как только Рита придет в сознание, я его сдам.

Заплаканные бабушки посмотрели на Льва Назаровича как на врага народа. Шеф выразил намерение помочь материально, но сделал это как-то ненастойчиво, вскользь.

…Рита не пришла в сознание и к вечеру. Я совершенно извелась и отупела от тревоги. Количество сочувствующих все прибывало и прибывало – приехали Тамара Васильевна и Ольга Костикова, моя соседка по площадке Эльвира со своим мужем Сергеем, Лиля и другая моя приятельница – Таня Пушко, кандидат медицинских наук. Она оказалась единственной, кто не ахал и не вздыхал, а принял деятельное участие.

– Рите прокапывают что-нибудь для стимуляции мозгового кровообращения? – задала Пушко вопрос по существу.

– Не знаю. А что, надо?

– Не то слово. Жизненно необходимо! Представь, у нее мозг столько часов бездействует, могут произойти необратимые изменения, вплоть до атрофии отдельных участков. Надо капать хотя бы элементарный ноотропил…

Татьяна направилась в травматологическое отделение, немедленно разыскала знакомых и организовала дополнительные капельницы для Риты и Стаса, у которого тоже обнаружилось сотрясение мозга. А меня заставила выпить соку и отобрала сигареты:

– Хватит, у тебя уже скоро никотин из зубов начнет капать, как яд у змеи! Посмотри, на кого ты стала похожа!

– На кого?

– На высушенную мумию! Какая от тебя в таком состоянии польза? Держи себя в руках, копи силы – ухаживать за Риткой придется еще долго.

Жесткая отповедь Пушко оказалась полезнее соболезнующего сюсюканья, которым окружили меня родственницы и подружки. Таня отправила всех, включая маму и Оксану, по домам, а сама оставалась со мной до половины второго ночи – до того самого момента, когда дежурный врач сообщил, что Маргарита Зарубина очнулась. И даже спросила: где я? А еще: где Стаc? И, узнав, что он в том же отделении, спокойно уснула.

– А про меня она не спрашивала? – подалась к нему я.

– Нет, вообще больше ничего не спрашивала.

– Можно на нее еще раз взглянуть? Всего один разочек, а?!

– Нельзя, – отрезала Таня и настойчивым, монотонно-гипнотическим тоном принялась внушать: – Девочка спит, и мы сейчас все поедем отсыпаться. Сон – лучшее лекарство, он нужен всем. Ты, Софья, ляжешь и уснешь, отключишься от всех мыслей и тревог, будешь спокойно спать до завтрашнего дня… А потом вернешься сюда… Поняла?

По домам нас развозил верный Паперный, которому в последние сутки пришлось обходиться без водителя. Татьяна велела подождать ее у подъезда и вынесла мне флакончик с лекарством:

– Держи, это снотворное. Прими сначала одну таблетку, если не подействует, вторую. И не вздумай мухлевать! Завтра проверю!.. Спокойной ночи. – Она подмигнула мне, стрельнув глазами на Вадима.

Галантный Паперный проводил даму до самой двери и повторил поступок в отношении меня, хотя я отнекивалась как могла. Он был чудовищно измотан – глаза воспаленные, красные, под ними сизые круги. Всего за сутки красавец Вадим осунулся до образа привидения.

– Только не целуй меня, а то я пропиталась никотином, как змея ядом, – предостерегла его возле своей двери.

– Да, табачный дым куда противнее, чем запах жареной картошки, – с вымученной улыбкой подтвердил он, целуя меня в волосы надо лбом. – Если ты заметила, Соня, я не тороплю события. У нас еще будет время нацеловаться до…

– До упада!.. Извини, что доставила тебе столько хлопот и неприятностей.

– Какие могут быть извинения?.. Сама понимаешь, если бы я не хотел, никто бы меня не заставил… как ты это называешь, хлопотать.

Удивительный, славный, просто святой человек! Да и все, кто был рядом со мной в этот кошмарный день, оказавшийся гораздо страшнее судно-разводного вторника, – невероятно прекрасные, отзывчивые люди. Они излечили меня от астении, мизантропии и… чего там еще? Разве это плохо, что все мы соглядатаи и поднадзорные друг у друга? Нет, это означает лишь, что мы друг к другу как минимум неравнодушны… Мы друг другу нужны.

Меня больше не тянуло изолироваться от общества в башне с толстыми стенами. Предел желаний сосредоточился на том, чтобы доченька пришла в себя и простила меня, такую непонятливую. С мужем можно развестись. С ребенком – никогда!

Глава 8
Рита. «Фокусы с их последующим разоблачением»

В больнице жизнь течет совсем иначе, чем за ее пределами. Я потеряла счет дням. Спроси меня, какой сегодня день – воскресенье или понедельник, – не отвечу… Я не то что дней недели не разбирала, а вовсе день с ночью перепутала – в светлое время суток мне хочется спать, а в темное мечтать. Потому что здесь, в палате травматологического отделения, для меня началась счастливая семейная жизнь – своего рода медовый месяц со Стасом. Он был первым, кого я увидела, окончательно очнувшись. Он вообще почти не отходит от меня. Умывает по утрам, кормит с ложечки и подает судно с таким видом, будто я делаю ему огромное одолжение.

Возможно, сам того не сознавая, Стасик старается заменить мне маму, дает ей понять, что он – не посторонний, а, наоборот, самый близкий. Например, вчера она принесла шампунь, собиралась помыть мне голову – мой едва отросший ежик. А он сказал: «Позвольте, я сам, Софья Николаевна!» Хотя сам ковыляет, опираясь на костыли, выставив вперед загипсованную ногу. И запястья моего любимого перемотаны эластичным бинтом… Откровенно говоря, мне ужасно нравятся ухаживания Стаса, я рада, что он освобождает мамочку, которая буквально горит в своем агентстве – бегает, скачет, постоянно что-то затевает. Стремится заработать денег, зная, что осенью придется платить за мою учебу в университете…

А я про учебу совсем не думаю. Я ни о чем и ни о ком не могу думать, кроме Рудницкого. Кстати, в обладании костылем даже нашлись некоторые преимущества – герой моего романа научился с его помощью распахивать форточку и делает это по десять раз на дню. В палате – духота. А на улице – пасмурно и довольно прохладно. Июль еще не кончился, а такое ощущение, что лето прошло безвозвратно.

К Стасику все привыкли – и мама, и бабушка, и мои подружки, которые всемерно балуют меня вниманием. Баба Рая возит куриные супчики, икру, печень и языки для поднятия гемоглобина. Баба Тоня носит малину и смородину, разные компоты и овощи. К сожалению, у меня совсем нет аппетита и сил мало. А очень хочется поскорее прийти в нормальное состояние…

…После всего, что случилось, отец переселился к своим родителям и, естественно, забрал заявление из суда. Меня он ни разу не навестил. Бабушка Тоня говорит – у папы депрессия, ему стыдно смотреть людям в глаза. Еще бы!.. А в отношении Мирошник возбуждено уголовное дело за участие в покушении. Тимура, наехавшего на нас в джипе, задержали, он находится в камере предварительного заключения. А Геннадию Федюку удалось скрыться. И Мирошник до сих пор на свободе – ее отпустили под подписку о невыезде за недостаточностью улик. Друзья моего любимого Рудницкого притащили нам газету «Вечерний Новосибирск» со статьей под заголовком «Лихая дамочка», где расписана бурная деятельность Элины Владиславовны. Кроме всего прочего, ей инкриминируют сводничество: подозревают, что массажистки салона красоты оказывали клиентам сексуальные услуги и тот отстойный подвал, куда мы ходили с Оксанкой, был арендован для девушек по вызову. Глеба Колокольникова, представлявшегося мне последним из романтиков, держали именно для съемок жриц любви. Он оказался одной из «шестерок» Мирошник – следил за мной, притворяясь влюбленным… Ощущаю себя полной кретинкой – как вообще могла сравнивать какого-то дешевого фотографа со своим бесценным Стасиком?!

Сейчас остается лишь гадать – достанет ли лихую дамочку наш «советский суд – самый гуманный в мире», или она отвертится, отмажется. Лина, в отличие от моего отца, у которого брали свидетельские показания, терзаний не испытывает. Напротив. Она окружила себя адвокатами и уповает на помощь «сильных мира сего», скомпрометировавших себя совместными с ней аферами и посещением салона. В статье из «Вечерки» черным по белому высказывалось подозрение, что Мирошник выйдет сухой из воды; в доказательство приводились громкие судебные процессы прошлых лет, в которых казнокрады чем больше хапали, тем более мягкое наказание получали. Я не то чтобы горю жаждой мести, но все-таки верю в существование справедливости…

Баба Тоня напрямую об этом не говорила, но я подозреваю, что отец в запое. Мне его даже жалко, ведь он за свою алчность жестоко поплатился – наказан прямо как та унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла. Воистину, «богатство одно – спутник плохой без добродетели рядом»…

Вообще, ничто не происходит напрасно. С одной стороны, мне стыдно вспоминать, как я доверяла Колокольникову. А с другой стороны, если бы не он, боюсь, мы со Стасиком просто разошлись бы навсегда. Разумеется, Стаc это оспаривает, клянется, что я ему всегда нравилась – с первого взгляда, однако ему предложить мне было нечего, кроме комнаты в общаге. Он считал, сначала надо заделаться богатым и знаменитым, а уже после свататься. До аварии мой Рудницкий намеревался поехать в Калининград на международный музыкальный фестиваль, завязать там знакомства с западными менеджерами и найти работу по контракту за границей. Злой рок в образе Мирошник, разрушивший нашу семью, сорвал и его планы. И это классно!.. Не хочу расставаться со своим любимым диджеем ни на один день, ни за какие деньги!

Родители Стасика живут в Абакане и не подозревают, что сын в больнице. И почти женат. Я не понимаю, почему он не ставит их в известность о переменах, и немножко обижаюсь… Стаc обещает: как только, так сразу! То есть как только оклемаемся, съездим в гости к его предкам. Уверяет, что свалиться как снег на голову будет лучше.

Через три дня – 1 августа – его выпишут. А меня через три дня врачи обещают избавить от гипсового воротника, сковавшего шею от плеч до подбородка. Вместо него придется носить мягкий ортопедический корсет, но это уже большое облегчение – кожа под гипсом зудит невыносимо! И неподвижность мне конечно же обрыдла… Но, по самым оптимистичным прогнозам, валяться в больнице мне придется до середины августа. Не представляю, как выдержу здесь одна…

Не совсем одна, конечно. В палате со мной лежит Светка Пономарева – хорошая девчонка, студентка университета. У нее точно такая же травма – храбрая Света свернула шею, нырнув с борта яхты, – напоролась на подводный камень, едва не утонула. Наши с ней одинаковые лысые головы, подпертые белыми стойками из гипса, составляют идеальную симметрию… Еще меня практически каждый вечер навещает Окса, устроившаяся работать курьером в мамино агентство, – она успела дебютировать и в качестве рекламного агента. Свой первый гонорар решила пропить вместе с нами: купила джина с тоником, приволокла в палату здоровенный арбуз килограммов на десять.

– Как ты смогла допереть, борец Иван Огурец?! – изумилась Светлана, тоже сблизившаяся с Петренко.

– Подвез один крендель… – призналась Окса. – Прикиньте, девчонки, стою на остановке, маршрутку жду, а останавливается «мерс» с усатым дядечкой за рулем. «Куда вам ехать, девушка?» – спрашивает. Ну я рассказала, что дружу с вами, калеками! Он довез с шиком и ни копейки не взял.

– Из-за нас, калек, как ты выражаешься? – поразилась я.

– Нет, из-за анекдотов. Сейчас анекдоты – что раньше «жидкая валюта». Я ему всю дорогу зубы заговаривала. Ржал, как конь! От денег отказался, зато выразил желание встретиться еще. Похоже, я ему приглянулась…

– Наверняка.

– Круто, да?

– Вообще!.. Круче только вареные яйца!

Окса и нас довела до колик свежими анекдотами, которых нахваталась в Интернете, как собака блох. Мне особенно понравился прикол про блондинок: «Блондинка – всегда загадка. Непонятно, то ли она крашеная, то ли родилась дурой». Потому что в нашем роду все девушки – брюнетки.

Наквасились мы изрядно. Людям после наркоза ведь много не надо. Для них стакан лонг-дринка все равно что для здоровых – ведро водки. Веселились, поставив на уши все отделение. Дежурная медсестра Катерина прибежала разбираться, грозилась накатать докладную за нарушение режима, но в итоге сама наклюкалась за компанию. Пили ведь за самые стоящие вещи: за здоровье, за любовь, за друзей. Так что в больнице тоже случаются праздники…

…1 августа мне разрешили встать. Стасик водил меня под руку от окна до двери с большими остановками. Голова с непривычки жутко кружилась, от слабости руки и ноги дрожали. Светка над нами прикалывалась, утверждая, что мы смотримся как лиса Алиса и кот Базилио. Сама-то она передвигается гораздо шустрее, потому что попала в больницу раньше меня. Ей вчера и гипс сняли, она уже пробует вертеть шеей.

После головокружительной прогулки я заново оценила прелесть постельного режима – вытянулась на кровати и тут же уснула. Засыпая, подумала почему-то о Вадиме Георгиевиче – он давно не появлялся на горизонте. Мама мимоходом упомянула, что с Кипра вернулись его жена и маленький сынишка – им там слишком жарко. Странные!.. Я бы, кажется, жила да радовалась зною и морю. Что хорошего в нашей извечной сибирской угрюмости?.. Во сне мне привиделся Кипр: каменистые берега, белая яхта на синих волнах. Мы с Рудницким – загорелые и счастливые – обнимались, держась за мачту, и лица нам обвевал теплый, ласковый ветер, пахнущий ментоловой жвачкой. Стасик шептал, как тогда, на озере: Рита, Риточка…

– Риточка, к тебе гости, – услышала я его голос наяву.

Стасик приподнял подо мной подушку, помогая устроиться удобнее, и запрыгнул к окну – в палате он почти не пользуется костылем, предпочитая скакать на одной ноге. Не вполне очнувшись ото сна, я с изумлением узрела Тамару Васильевну и юристку Лилию Евгеньевну. Подумала: откуда они взялись на кипрском берегу?..

– Ну, как твое самочувствие, Маргарита? – проскрипела старушка, усаживаясь на освобожденный Стасиком стул.

– Помаленьку, – ответила я, наученная бабушкой никогда не хвалиться, чтобы не сглазить.

Лилия Евгеньевна недолго думая плюхнулась на мою кровать и выпалила:

– А я в Турцию еду, в курортный город Алания, на Средиземное море! Уже путевку выкупила.

Судя по всему, Лилю некому было учить, что хвастаться – опасно. А перед лежачими больными – еще и нетактично. Но я, мысленно вернувшись с того же Средиземного моря, лучезарно ей улыбнулась:

– Это замечательно… завидую.

– Я же не просто так еду, а с Мехметом знакомиться! Он весь в нетерпении, пишет прямо без конца, ждет не дождется! Я другим женихам теперь и не отвечаю…

– Ну и правильно. Я тоже ужасно хочу на море – прямо сплю и вижу!

– Ну, если бы не Мехмет, я бы, может, и не поехала… Все-таки очень дорого. Отель-то – четыре звездочки, система all inclusive – тысяча двести долларов на десять дней. Могла бы, конечно, и пять звезд забронировать, как он советовал, но там уж и вовсе около двух тысяч выходит! У меня столько денег нет… Я эти-то баксы несколько лет копила…

– Лилия Евгеньевна, погодите, дайте мне сказать доброе слово больному человеку, – перебила ее Тамара Васильевна. – Рита, ты тоже, как поправишься, можешь на море отправляться, потому что к Раисе Семеновне супруг приехал.

– Какой супруг? – Возникло ощущение, что она бредит. Или я брежу. В реанимации со мной случалось подобное – чего только не мерещилось!..

– Ой, напрасно только Раечка оформлялась в мою библиотеку. Все-таки нашему библиотечному делу надо посвящать себя целиком, без остатка, а семья, все эти мужья да дети – серьезная помеха работе, – с большим эмоциональным подъемом высказалась о наболевшем чокнутая Тамара.

Я понимала, что коль она села на любимого конька, ее не переслушаешь, а потому перебила, снова задав вопрос о супруге.

– Да чего о нем говорить? Супруг как супруг, обыкновенный мужик этот ее Ефим Петрович.

– Ефим Петрович?

– Угу. Приехал, чтобы ее назад в Ялту увезти. Твоя бабушка даже не успела толком изучить книжный фонд, – с осуждением бросила библиотекарша. – Другое дело – Лилечка Евгеньевна! Она провела в читальном зале на общественных началах очень полезную лекцию по правовому воспитанию. А я к этому событию подготовила выставку «Человек и закон» – на первую полочку Уголовный кодекс Российской Федерации поставила, много публикаций из периодики привлекла. Весь фонд перелопатила! Читатели остались довольны – задавали вопросы в основном, конечно, по жилищной и пенсионной реформе. Но главное, книговыдача у нас в тот день резко возросла – пришлось даже закрыть библиотеку попозже. Я только в десятом часу до дому добралась!..

– Охота вам было после работы с читателями валандаться? – удивилась Света.

– А как иначе, дорогуша? – Тамара Васильевна аж вскочила. – Я убеждена, подобные полезные, способствующие просвещению населения мероприятия нужно проводить как можно чаще, не считаясь с затратами личного времени!

– Оно конечно, – растерянно молвила Пономарева, недоуменно глянув на меня.

Визитерши так нас притомили, что моя голова от их трескотни замутилась еще хуже, чем от ходьбы. Спасла медсестра, пришедшая ставить нам со Светой уколы. Тетя Лиля и Тамара Васильевна догадались, что им пора на выход.

– Ну и приколистки! – захохотала Светка и поочередно изобразила библиотекаршу и юристку: – «А я книжную выставку подготовила, весь фонд перелопатила!» – «А я купила беленький купальничек и белую шляпку. Мехмет поляжет от восторга!»

– «Другим женихам уже и не отвечаю», – скорчила я постную мину, подражая Лилии Евгеньевне.

– Перестаньте, девчонки, будьте снисходительнее, – осадил нас Стасик. – У каждого свои тараканы. Я вот, например, фанатею от этнопопа, а кто-то его на дух не переносит. Но если бы мы все были одинаковыми, развитие бы остановилось. Единство и борьба противоположностей…

– Стасенька, какой ты умны-ы-ый, – протянула я. И с тревогой подумала про бабулю. Неужели опять уедет? Неужели ей нравится искать приключений?..

Ответы на все вопросы она дала сама, заявившись ближе к вечеру со своим побитым молью Ефимом Петровичем.

– Маргарита, считай меня теперь своим дедушкой, – милостиво разрешил он. – Ждем тебя в любое время года у себя в Ялте! Сама знаешь, места у меня – навалом, фруктов – хоть заешься. А все одно – пусто без хозяйки, постыло жить без близкого человека…

Очень надо считать тебя дедушкой! А Ефим знай разглагольствовал о широте своей души. Заглянул и в отдаленное будущее: велел мне, когда нарожаю ребятишек, привозить их к нему на воспитание. Да уж, только и осталось…

Но более всего меня возмутило поведение бабушки: она млела, как кошка на пригреве, и заглядывала Ефиму Петровичу в рот. Прическу сделала, накрасилась. Поди-ка, еще и моей косметикой… Забыла, что ли, как еще недавно куксилась, на нас с мамочкой кидалась по поводу и без повода?.. Нет, я отказываюсь ее понимать!

– А что тут непонятного? – после разубеждал меня Стаc, разрезая аккуратными дольками принесенную родственничками дыню. – Ты тоже могла бы дуться на меня всю оставшуюся жизнь. Не прощать. Но люди – не программируемые устройства, им свойственно как ошибаться, так и исправлять промахи.

– Ха, Ритка, даже компьютерные программы сбоят, – поддержала его Светлана и воспользовалась случаем рассказать про своего бойфренда. – Как бы не так! В прошлом году в компьютер Эдика попал вирус, и программа, в которой он выполнял дипломный проект, полетела к едрене фене. Почти все схемы, формулы, выкладки накрылись медным тазом!.. А те, что не накрылись, исказились. Ляп на ляпе, несуразица несуразицей погоняет! Ему пришлось начинать колупаться заново, проверять и перепроверять. Эдичка углубился настолько, что в итоге выдал просто зашибательскую работу. Его без вопросов зачислили в аспирантуру, а дипломный проект утвердили в качестве преамбулы к диссертации!

Стаc протянул мне ломтик дыни и заключил:

– Видишь, Риточка, ошибки случаются к лучшему.

– Ничего не к лучшему, – насупилась Света и отказалась от дыни. – Вот к Ритке посетители по три раза в день приходят, а я своего Эдика вижу реже, чем… реже, чем…

– Реже, чем меня, – вместо нее закончила тираду Окса, появления которой мы и не заметили. Зато она заметила дыню и накинулась на нее со всей своей прожорливостью. Видок у моей подружки был весьма загадочный. Она спросила, знаем ли мы о появлении нового тарифа «Браток плюс». Все разводящие звонки – бесплатно! И звонко захохотала.

– Ты это к чему? – поинтересовалась я.

– В тему дня! Софья Николаевна передала для тебя свой сотовый, сказала, что ей он сейчас без надобности, а ты можешь воображать себя разводящим братком. Звони сколько влезет. Денег на счете – немерено!

Окса протянула мне телефончик, а на тумбочку положила зарядное устройство.

– Здорово! – Подкинув аппарат на руке, я протянула его Стасику. – Позвони своим родителям.

– Как скажешь. – Он взял плоский аппаратик и мгновенно попал в Абакан. На родину предков. Но общение ограничил буквально несколькими фразами: – Мам, привет! Как дела? У меня все хорошо…

– Ты краток, прямо как сестра таланта, – обиделась я, ожидавшая, что любимый сообщит матери о намерении жениться.

– Рита, ну представь, я с восемнадцати лет, как музыкальное училище окончил, живу один. Вот бы я сейчас начал их грузить… – оправдывался Рудницкий.

– Ой, можно я позвоню Эдику? – оживилась Светка.

– Да без проблем! – Я кинула ей телефон.

Окса с дыньки переключилась на булочки, испеченные бабой Раей, сказала, что оголодала на работе, как злой слон, сбежавший из зоопарка, выбравшись сквозь прутья клетки. Можно было не спрашивать: какой слон? Понятно, что анекдотический… Уписав стряпню, откинулась на стуле и заявила:

– Сейчас бы кофейку, а то от еды в сон клонит…

– Извиняй, у нас тут не кафе, – развел руками Стаc.

Эта артистка Петренко сладко потянулась и простодушно изрекла:

– Жаль. Ибо ничто так не снимает сонливость, как чашечка крепкого, сладкого, горячего кофе, выплеснутого на живот!

Мы со Станиславом покатились со смеху, чем навлекли гнев медсестры Кати.

– Пятая палата, вам не стыдно? Опять спиртные напитки распиваете?! Еще тяжелые больные называются!

– Что ты? Как можно? Просто Оксанка опять анекдоты травит, – объяснила я.

– А тебе, Зарубина, между прочим, вообще нельзя гоготать. Тебе шею по кусочкам собирали. Добиваешься, чтобы позвонки сместились? – цыкнула на меня медсестра и очень миролюбиво обратилась к Оксе: – Кстати, мне-то какой-нибудь свеженький анекдот расскажи!

Петренко выступила на бис, вызвав очередной всплеск народного веселья. Только я оставалась серьезной – совсем не хочу, чтобы шею заклинило… И Света Пономарева тоже притихла. Покосившись на нее, я увидела, что по щекам соседки катятся крупные слезы.

– Короче, девчонки… – вошла во вкус Оксана.

– И пацаны, – добавил Стаc.

– Пацаны?

– Напоминаю, что среди вас есть один пацан.

– Да ладно, это мелочи… Я, девчонки, научилась клиентов анекдотами окучивать. Сегодня захожу в одну контору и говорю…

– Может, хватит? – осадила ее я.

– А чего такого-то? Тебе неинтересно, ты и не слушай, – недовольно передернулась эта деловая колбаса. Я показала глазами на Пономареву, и Оксанка всполошилась. – Ой, Светик, что с тобой?

Пономарева не ответила. Кинула в сторону моей кровати мобильник, и он мягко шлепнулся на одеяло.

– Не дозвонилась? – догадался Стасик.

– Да хрен бы с ним, если бы не дозвонилась! – выпалила Светка. – Трубку сняла посторонняя баба…

– Может, номер неправильно набрала, – предположила Окса. – Не туда попала.

– Ага, три раза набирала и все не туда попадала!

– Загулял… Типичный случай! Я тут таких навидалась – во. – Екатерина провела ребром ладони по горлу. – Знаете, даже как бывает? Женщину еще не успеют прооперировать, а ее муж уже лыжи смазал и…

– Ну, Кать, не стоит обобщать. Это уже твои домыслы, – заспорил Стаc, вступаясь за армию гулящих мужиков. – Ни доказать, ни проверить их невозможно.

– Я тебя умоляю. – Медсестра сразила его таким жгучим взглядом, что Кармен в сравнении с ней отдыхала. – Проверено на себе: мужья пациенток клеятся так, что только шум стоит!.. Недаром говорится, муж любит жену здоровую, брат – сестру богатую.

– Кать, по-моему, тебя не в ту степь понесло, не находишь? – нахмурился Стаc.

Светку контачило от расстройства – она тряслась, как в малярии. И у меня на душе сделалось гадко. Как представила, что Станислава выпишут на две недели раньше меня, он явится в свой позорный клуб, гнездо разврата… и найдет там какую-нибудь стервь здоровее меня… Накрутила себя до предела, окинула присутствующих неприязненным взглядом слона, сбежавшего из зоопарка, и протрубила:

– На этом будем считать тусовку завершенной. Нам – тяжелобольным – требуется отдых.

Катька не заставила себя уговаривать – вышла вон, надменно поджав губы. Вертихвостка!.. Крутит с женатыми… ненавижу таких!.. Окса замялась на пороге – чего ты взбеленилась? Чего? Чего?! Стаc тоже напустил на физиономию выражение оскорбленной невинности. Прежде чем взяться за костыль, уточнил: я вам тоже мешаю? Я ответила утвердительно.

Нехорошо нам было со Светиком, тягостно. Трястись и плакать она прекратила, зато пялилась в никуда широко распахнутыми глазами. У моей мамы был такой же остановившийся взгляд, когда отец пропал. Я принялась отвлекать ее праздными расспросами:

– Свет, а ты в каком районе Академгородка живешь – в верхней или в нижней зоне?

– Да негде мне теперь жить! Раньше зависала в квартире Эдика, а сейчас уже и не знаю, куда подамся после выписки…

– Давай не будем усугублять…

– Не понимаю, как он мог? Как он вообще…

И тут я ей выложила страшилку про своего папашу, из-за которого случились все несчастья в нашей семье, включая автокатастрофу.

– Так и я только из-за Эдика нырнула с яхты! – воскликнула Пономарева. – Думаешь, я сама такая отчаянная? Прямо так… нет, это ему постоянно адреналина не хватает, на экстрим тянет. То с парашютом надо сигать, то с аквалангом погружаться, то в горы переться. Туда, где нет ни проблеска цивилизации. А мне эти нехоженые тропы, на которых ни умыться, ни подмыться, знаешь, совершенно не уперлись!.. но приходится соответствовать. Все боялась, как бы не разочаровать его… А он, как выяснилось, был не больно-то очарован!..