Текст книги "Все девушки — невесты"

Автор книги: Ирина Ульянина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Тише, не привлекайте к себе внимания, – посоветовала я девчонкам. – Она – волшебница, если рассердится, может и заколдовать.

– В лягушек превратит, что ли? – хмыкнула Лена, однако склонилась над своей тарелкой и больше не таращилась на Калерию.

– Можно к вам? – спросила пухленькая женщина в красном, связанном крючком сарафане и с красными бусами на шее. Наряд в русском стиле придавал ей сходство с матрешкой – глуповатой, но доброй.

– Пожалуйста. – Я жестом показала, что места за длинным столом предостаточно.

– А чего вы только суп едите? Набирайте скорее фрукты и десерты. Вчера за ужином их мигом расхватали, – посоветовала она и представилась: – Меня зовут Маша, я – ведущая актриса Орловского драматического театра.

Мария удалилась за десертами, а девчонки прыснули: куда мы попали? С одной стороны – волшебница, с другой – артистка. Однако когда матрешка вернулась, они навалились с расспросами: какие роли она играет? Уплетая за обе щеки, та выложила, что исполняет Карлсона в сказке Астрид Линдгрен, а еще маму-утку в сказке про гадкого утенка и сама имеет двоих детей, но не имеет мужа. А еще поведала все, что успела узнать о Мармарисе за два дня. Во-первых, рядом с портом есть bar-street, улица баров, где народ балдеет на дискотеках до пяти утра. Во-вторых, самые дешевые товары – на Friday market, куда мы уже опоздали, а напитки и продукты лучше покупать в супермаркете Tansas. Похвасталась, что, гуляя по галерее, познакомилась с директором золотого салона.

– Сегодня после двенадцати встречаемся с ним там, на углу, возле китайского ресторанчика с красными фонарями. Мне в его салоне одни серьги приглянулись, Мустафа обещал подарить на свидании, – сообщила довольная как слон Маша.

– Ну-ну, – саркастически хмыкнула Ксюша.

От ужина меня отчаянно разморило – я клевала носом и чуть не падала со стула, ведь день из-за перелета получился очень длинным. Собиралась закрыться в номере и отоспаться, но девчонки убедили, что необходимо совершить променад по набережной, иначе мы жутко растолстеем!

Мы вышли на аллею с могучими пальмами и цветущими олеандрами. Море было черно, как нефть. На скамеечках сидели малолетние турки, прожигавшие курортниц жгучими, как красный перец, страстно-пубертатными взглядами. Мне в затылок кто-то дышал, я услышала: «Do you want sex with me? Say, yes or not?! [5]5
  Хочешь заняться со мной сексом? Скажи, да или нет? (англ.)


[Закрыть]»

– Мамочки! – дернулась я, отбегая вперед. Лишь после оглянулась – сзади шел неприметный мужичок маленького росточка в полосатой тенниске.

– Чего ты испугалась? Он же тебя не тронул, – убеждала Лена.

– Все равно, лучше вернуться назад…

– Мы что сюда приехали – в номерах отсиживаться? – укорила меня Ксюша. – Давайте где-нибудь посидим: пить хочется.

Я тоже испытывала жажду – кормят в отеле действительно на убой, а напитки подают только за отдельную плату, причем немалую. Всюду были открытые кафе, и мы с Леной и Ксюшей облюбовали столик под клетчатой скатертью, с керосиновой лампой под старину. Девушки заказали пиво, а я – воду и, чтобы взбодриться, решила выпить кофе.

– Your coffee is instant or natural? [6]6
  Кофе у вас растворимый или натуральный? (англ.)


[Закрыть]– спросила я официанта.

– Normal, – ответил он.

И принес чашку банального «Нескафе».

– Вот хитрец, – хохотала Лена. – Если бы он сразу признался, что растворимый, ты бы не стала заказывать. Или наоборот. А он сказал «нормальный» и положил в карман два доллара… Я же предупреждала: в Турции надо ухо держать востро!..

Мимо нашего столика, цокая каблуками босоножек из блестящего текстиля, прошествовала волшебница в своем немыслимом цирковом наряде.

– Калерия, – окликнула ее я.

– А, Софья, – обернулась она и пылко поведала, что этот гнусный городишко кишит маньяками: к ней посмел пристать какой-то недомерок, спросивший, не желает ли она заняться с ним сексом. Она негодовала: – Неужели я выгляжу настолько доступной, что мне смеют задавать подобные вопросы? Пришлось вызывать полицию!

– И что полиция?

– Придурки! Они сообщили, что я неправильно поняла этого господина… Женщины вообще не понимают мужчин! Он не больной, не сумасшедший. Ему плевать на секс, он примеривает себя к демократии. Дескать, к туркам свобода пришла слишком поздно, и они не знают, как ею распорядиться…

Калерия звала нас в какой-нибудь клуб снять стресс ракией – местной анисовой водкой и танцами. Но ко мне пришла другая идефикс – решила искупаться перед сном, и мы с девчонками разошлись, как в море корабли.

Вдоль кромки пляжа прогуливался секьюрити с кобурой на поясе. На черной глади воды отражались лучи лазерного шоу с дискотеки на улице баров и гирлянды разноцветных огоньков, которыми были украшены прогулочные суда. Но самым прекрасным отражением была лунная дорожка, выстланная на мелкой, тихой зыби, – я и поплыла по ней под голубоватым светом с сознанием того, что весь подлунный мир принадлежит мне.

– Девушка, вам не страшно плавать одной? – крикнул какой-то соотечественник с берега.

Мне было совсем не страшно. Напротив – чертовски приятно!

После завтрака я прогулялась по лавочкам, расположенным в переулке рядом с отелем. Купила бутыль минеральной воды и синее парео, разрисованное луной и звездами.

– Hi, baby! How are you? – поинтересовался вчерашний секьюрити, когда я проходила мимо отеля.

Совсем он не спит, что ли?

– Fine, – заверила я и свернула на пляж.

Разложила полотенце на матрасике и собралась было войти в море, как наткнулась на любопытный взгляд голландского дедушки. Дедушкой он приходился, конечно, не мне, а собственным потомкам. Просто наши люди в его возрасте по курортам не разъезжают, посторонним девушкам глазки не строят. А этот взорлил от любопытства:

– Where are you from, lady? [7]7
  Откуда вы, леди? (англ.)


[Закрыть]

Откуда, откуда… Хотелось ответить: от верблюда, поскольку разговаривать было лень, но я себя переборола, сообщив, что из Сибири-матушки.

– О, в Сибири очень холодно, но много нефти и газа, – проявил он компетентность и без всякого перехода спросил: – А почему вы, русские, отдыхаете без мужчин, одни женщины?

– Да какие там у нас мужчины? Они пьют много, работают мало и моются редко, – вместо меня пояснила Лена.

Нелетучий голландец оказался дотошным, взялся уточнять:

– А что они пьют – водку?

– И водку, и пиво…

– Каждый день пьют водку?

– Угу, каждый, а некоторые по два раза в день.

– Ленка, ну зачем ты такие интимные вещи рассказываешь? Страну позоришь, – оборвала сестру Ксения.

– Да еще не то надо было сказать: пьют, заразы, все, что горит! – вступилась за нее Людмила – хозяйка автосервиса из Подмосковья, с которой мы тоже познакомились накануне. Она, как и я, недавно разошлась с мужем-алкоголиком и имела зуб на весь мужской род.

– А я водку никогда не употребляю, водка – яд. Я предпочитаю натуральное вино, но пить мне некогда, ведь я работаю упорно – имею свой бизнес, свой дом и сад, занимаюсь политикой, – расхвастался дедушка, почесывая поросший седоватой шерстью живот.

– My congratulations! [8]8
  С чем вас и поздравляю (англ.).


[Закрыть]– изобразила я поклон и с разбегу бросилась в море.

…В сущности, дедушке в наблюдательности не откажешь: иностранцы в основном отдыхали парами, а из русских в отеле проживали преимущественно одинокие женщины. Единственным свободным мужчиной, прилетевшим вместе с нами, оказался пятидесятилетний Юрий, устроивший себе, любимому, предсвадебное путешествие. Хотел заранее отдохнуть то ли от третьей, то ли от четвертой по счету жены. Поначалу он ощущал себя султаном в гареме и поочередно делал нам предложение, мало отличавшееся от того, с которым приставал турок на набережной: «Пошли в мой номер, я вижу, ты меня хочешь». Естественно, его подвергали обструкции: наши девушки предпочитали местных мачо, с которыми знакомились в магазинах и на дискотеках. А пляж в утренние часы напоминал женский клуб – все, прямо или косвенно, так или иначе делились впечатлениями о минувшей турецкой ночи.

И чего уж скромничать, наши женщины выглядели не в пример краше тех же голландок – крупных, нескладных, с резкими, грубоватыми манерами. Дамы из Амстердама игнорировали условности – загорали топлес, выставляя напоказ обвисшие груди. И в присутствии спутников жизни откровенно клеили молоденьких мальчишек – официантов из нижнего ресторана, разносивших по пляжу напитки и снеки.

…Я вышла из воды одновременно с появлением на пляже Маши. Она не торопилась раздеваться, была настроена воинственно:

– Девчонки, пойдемте кто-нибудь со мной к Мустафе разбираться, стребуем с него мои серьги!

– Какие серьги? – не врубилась я.

Матрешка популярно объяснила, что босс ювелирной лавки вчера приехал не один, а вдвоем с приятелем. И вообще оказался не боссом, а обыкновенным продавцом.

Никаких сережек они ей не подарили, завезли ее в какой-то сарай и…

– Напрасно считают, что турки темпераментные. Эти едва трепыхнулись и кончили, – откровенничала артистка из Орла.

– Потому что они таких Машек по пять штук за день имеют, – веско заметила Людмила. – Забудь про эти серьги, ничего тебе не обломится. Тут все торговцы – пехота из деревень, сплошная нищета. У них заработок-то – всего долларов двести – триста в месяц, а дома – семеро по лавкам.

– Тише, все ведь слышно, – попросила я, заметив, что уши голландского дедушки напоминают локаторы. Высокочувствительные радары!..

– Да и пусть слушают, – сразила меня Мария своей безбашенностью. – Мустафа – это что!.. Когда я вернулась в отель среди ночи, на ресепшн дежурил такой обалденный самец – Мухаммед. Bay!.. Угостил меня пивом, пригласил в номер и… оказался настоящим гигантом секса!..

– Ужас, – простонала я.

Лена и Людмила были другого мнения: посоветовали матрешке встречаться с Мухаммедом, раз ей невтерпеж, потому что сотрудники отеля хотя бы медкомиссию регулярно проходят: от них заразу не подцепишь.

Безучастной к общей дискуссии оставалась только Элеонора – бледная, интеллигентная девушка из Питера, читавшая «Анну Каренину» и отрывавшаяся от книги лишь затем, чтобы натереться солнцезащитным кремом. Наконец, и она очнулась, вздохнула:

– Ну вот!.. Начиная со сто тридцатой страницы становится заметно, что Вронский к Анне охладел. Я понимаю, подсознательно он не мог ей простить, что изменила мужу. Мужская солидарность… И со мной случилось подобное: ушла от мужа к любовнику. Сначала было все в шоколаде, а потом – дикая ревность, нападки, обвинения. Так и расстались. Я сон потеряла, есть перестала…

– Зря ты так переживаешь, без того худенькая. Кушай! – убеждала ее мудрая Людмила.

– Не в пище счастье. – Элеонора снова уткнулась в роман Льва Толстого.

– А мы вчера улицу баров конкретно раскачали, раскочегарили!.. В Green House чалились, – сообщила Ксюха. – Лично мне босс разрешил отплясывать на стойке бара!.. Сонька, пошли сегодня с нами!

– Нет, я в Мармарисе по другому поводу – нервную систему поправляю. – Я блаженно вытянулась на лежаке. – Вы только вдумайтесь: как чудесно мы отдыхаем! Море лепечет, солнце пригревает, и никуда не надо бежать, ни перед кем не следует отчитываться…

– И правда, – закрыла глаза Люда.

– Я с вами пойду, – решилась Элеонора. – Не могу больше читать о грустном!

…Всю первую неделю девчонки гуляли напропалую. Маша – с клерком, остальные увлеченно коллекционировали и селекционировали кавалеров, утверждая, что в Мармарисе день идет за год по количеству знакомств, событий и переживаний. Лишь я вечерами отсиживалась в отеле, как медведица в берлоге, и вообще вела растительный образ жизни – отсыпалась, отъедалась и много плавала. В первый раз заходила в море на рассвете, перед завтраком, последний – глубокой ночью, перед сном. Волосы не успевали просыхать, как и купальник, который стал моей основной одеждой. Большое зеркало в номере засвидетельствовало, что мои прежде впалые щеки округлились и зарумянились, глаза заблестели, а кожа покрылась ровным, бронзово-золотистым загаром.

По мобильнику звонил Паперный, сильно удивившийся, что я так далеко улетела не попрощавшись. Спрашивал, не хочу ли я, чтобы он ко мне присоединился?.. А еще – не подкинуть ли мне деньжат через систему Western Union. Денег у меня осталось кот наплакал. Но я не переживала из-за их отсутствия и ни о чем его не попросила. Просто наслаждалась каждой минутой, гуляя по незнакомым улицам, любуясь цветами в палисадниках, удивляясь на огромные – выше крыш – фикусы. Мне вдруг открылось, что самый лучший период короткого женского века – это промежуток между прежним браком и будущим романом. Внутри созревало предчувствие любви. Я копила для нее силы…

Глава 12
Софья. «Любовь порхает вновь над тобою…»

…Четверг, 28 августа, был последним днем отдыха у Людмилы и Элеоноры – наутро они улетали. А за ужином объявили, что намерены закатить общую отходную в Green House. Лена с Ксенией взвизгнули «yes!» и пригрозили мне: если не пойдешь с нами, здороваться с тобой перестанем!..

– А куда, куда вы собираетесь? – подслушала наши переговоры волшебница, сидевшая за дальним концом стола. – В какой клуб? Там исполняют латиноамериканскую музыку?

– Вроде да, – без энтузиазма ответила Эля. – А что?

– Я неподражаемо танцую латино, – заявила волшебница. – Самба, румба, ча-ча-ча – это моя стихия! Короче, я иду зажигать вместе с вами.

Она вприпрыжку поскакала в номер марафетиться, а мне, напротив, вовсе не улыбалось менять созерцательный покой на шум и тщету светских развлечений. Куда лучше коротать вечера, сидя на террасе нижнего ресторана отеля с бокалом вина или сока, и наблюдать со стороны за прогуливающимися курортниками… Похоже, я окончательно обленилась и отупела: за десять дней не прочитала ни единой книжки. Даже не сумела осилить покет с ироническим детективом Дарьи Донцовой, которым меня снабдила в дорогу кассирша Юля, уверявшая, что это шедевр. Предстоящий поход «в ночное» представлялся досадной необходимостью, и сборами я себя ничуть не обременила. Ресницы оставила ненакрашенными, сколола мокрые волосы шпильками и надела тот же выцветший сарафан, в котором гуляла по Мармарису светлым днем.

Отъезжающие, наоборот, предстали в полном блеске. Люся – в женственном голубом платье, на высоченных шпильках. Элеонора соорудила затейливую прическу и разрисовала длинные акриловые ногти экзотическими узорами. Ксюха и Лена натянули провокационные мини-юбки и зачем-то повесили на шеи свистки, какими пользуются футбольные болельщики. Калерия навела перламутровые тени в десять рядов и надушилась так, что выдержать соседство с ней без противогаза было сложно…

Стол накрывал Альп – атлетически сложенный, накачанный охранник из какой-то фирмы, поклонник хрупкой Эли, предупреждавший любое ее желание. На столе фужерам, бутылкам и закускам было тесно. Французское шампанское в ведерках со льдом нам приносили трижды. Альп раздал нам палочки бенгальских огней и, пока мы ими махали в такт развеселого музона, надел на пальчик своей возлюбленной колечко с бриллиантом. Калерия взвизгнула и зааплодировала, девчонки засвистели в свистки, а Элеонора скромно потупилась, смахнув набежавшую слезу. Жаль, я не помню, дарил ли Вронский что-нибудь столь же существенное Анне Карениной… В любом случае подобная мизансцена способна украсить хоть спектакль, хоть роман!..

В клуб забрел торговец цветами. Он держал на весу охапку свежайших красных роз, и капельки росы на их лепестках и листьях сверкали не менее заманчиво, чем бриллиант на тоненьком пальчике петербурженки. Альп призывно махнул ему и приобрел все сразу. Преподнес каждой из нас по одной розе, а остальные цветы протянул Элеоноре.

– Спасибо, – растрогалась она и ойкнула, уколовшись о шипы.

И тогда ее бодигард забрал свой букет, распотрошил бутоны и осыпал девушку нежными лепестками и поцелуями. Тут уж мы все растрогались до того, что защипало в носу. Было очень кстати, что Альп увез Элеонору прощаться наедине, в свою квартиру, и они перестали своим видом терзать наши ни в чем не повинные, не взбаламученные любовью сердца.

Зазвучало зажигательное диско, и барнаульские девчонки, как горные серны, вскочили на стойку бара. Топали, сотрясая ее, энергично двигали локтями, и время от времени прикладывались к своим оглушительным свисткам. И волшебница вырвалась на танцпол – отчаянно завертела бедрами, чем приворожила полного бюргера в шортах до колен. Он старательно копировал ее телодвижения, не забывая щелкать пальцами и подмигивать. Людмила стрельнула из моей пачки сигарету, сказав, что иногда, когда выпьет, не прочь покурить. Я меланхолично тянула теплое шампанское, из которого успел улетучиться газ.

– Леди, окажите мне честь, – по-английски обратился ко мне седоватый блондин с синими, как васильки, пронзительными глазами, опушенными белесыми ресницами.

– Что вы хотите? – нахмурилась я.

– Я хочу танцевать с вами, – открыто признался он.

– А я – нет, – сказала и отвернулась.

Однако он не отошел. Сообщил, что зовут его Маурис Хильдеринг и он является боссом рыболовецко-рыботорговой компании в городе Апельдорне, где сейчас идут дожди и довольно прохладно.

«Все вы тут боссы», – подумала я, вспомнив печальный опыт Марии, три дня назад улетевшей в свой Орел в совершеннейшей эйфории, в засосах от поцелуев ночного портье и в подаренной им ти-шотке с лейблом Sexy lady.

– Если вам не нравится данный клуб, мы можем отправиться в другой, – предложил настырный Маурис. – У меня есть машина. Мы доедем быстро.

Никому, кроме него, не было до меня дела. Все девушки успели обзавестись партнерами и покачивались в медленном танце, прижавшись к незнакомым мужчинам. Шампанское и то иссякло.

– В какой, например? – удостоила я рыбака ответа.

– В Beach-club или в Cheers – там готовят отменные коктейли из текилы с апельсиновым соком, – улыбнулся он, заставив меня позавидовать идеально ровным, крепким и белым, как сахар-рафинад, зубам.

Сама не знаю, почему я согласилась… Может, потому, что Маурис прилично говорил по-английски, в отличие от турок?.. Или его наивные васильковые глаза тому причиной?.. Или явно не фарфоровые, безупречно-рафинадные зубы?.. Мы двинули вдоль улицы баров, на булыжной мостовой которой толклись экзотические личности с неопрятными дредами, татуировками и пирсингом во всех мыслимых и немыслимых местах. Различить их половую принадлежность не представлялось возможным. Да я к этому и не стремилась… косила глазом на сухощавого голландца, подмечая в его облике новые достоинства: чистейшую белоснежную рубашку без пошлых надписей, белые брюки, подтянутую осанку и общее благородство черт.

– Это моя машина, – указал он на белый внедорожник «тойота», припаркованный на стоянке. – Прошу.

Везет им, европейцам, – они в Мармарис добираются на личном автотранспорте. А мы, сибиряки, из своего таежного края только самолетом можем долететь…

– Я не хочу в ночной клуб, хочу в порт! – озвучила я свои изменившиеся желания.

– Я тоже люблю море, люблю порт, – понимающе кивнул он и взял меня под руку.

Мы степенно проследовали через мостик над протокой, подошли к пирсу, возле которого спали корабли на рейде. Сели на круглый серый камень, еще хранивший солнечное тепло. Сзади, в кустах, зашуршало, и оттуда неторопливо выбрался кот. Или кошка – рыжая в полосочку, с вытянутым, узким туловищем и такой же узкой мордочкой. Мы ее нимало не интересовали – скорее всего, кошка приняла нас за неодушевленные предметы. Уселась, обвив хвост вокруг лапок, и загляделась на воду – вероятно, ее привлекли крупные рыбины, фосфоресцирующие в рассеянном свете дальнего прожектора.

Так вышло, что мы втроем, замерев, обратили взгляды в одну сторону и вдыхали ароматы ночного моря, дурманящие голову.

Я подумала: вот оно – счастье. Тихо сидеть на берегу моря и смотреть на изменчивую воду вместе со своим мужчиной и своей кошкой…

Босс рыботорговой компании все испортил – попытался обнять меня, положив на плечо сухопарую, но сильную длань. Это легкое прикосновение я восприняла как удар током – оно обдало меня жаром соблазна, заставило вспыхнуть.

– Ты что?! – Я вскочила с камня.

– А что случилось? Ты мне нравишься, Софи… – захлопал он своими васильками. И повторил еще раз: – Ты мне очень нравишься!

– Немедленно отвези меня в отель, – приказала я и для убедительности топнула ножкой. И мысленно отогнала от себя ненужное подозрение, что являюсь привлекательной женщиной, способной нравиться… приятным господам. Настолько приятным, что одно их прикосновение повергает в сладострастную дрожь…

В салоне внедорожника пахло дезодорантом и кожей – ею были обиты кресла. Маурис включил зажигание, я без спроса закурила, с сожалением обнаружив, что в пачке осталась последняя сигарета. От наблюдательного господина Хильдеринга это обстоятельство не укрылось – он притормозил возле первого попавшегося магазина:

– Подожди минуточку, Софи, я должен купить тебе новую пачку.

Никто из моих немногочисленных мужчин – ни Ленчик, ни Вадик – не курил. И никто никогда не покупал мне сигарет, предпочитая читать нотации о вреде курения… Будто я несмышленый ребенок и сама этого не понимаю… Когда Маурис вернулся, заявила, чтобы вез меня в клуб, скорее!

…Смесь текилы с апельсиновым соком и колотым льдом показалась мне восхитительно вкусной – в меру сладкой, чуточку кисловатой и освежающей. Градуса я вовсе не почувствовала. Коктейль нам подали в большом круглом сосуде, формой напоминавшем аквариум, а мне за его покупку вручили красную майку с надписью: «Talk of the town». Но разговаривать о городе не тянуло. Мне вдруг впервые за много лет захотелось танцевать, веселиться, куражиться, беспричинно смеяться. Мы с Маурисом отвлекались от танцев лишь для того, чтобы приложиться к соломинкам. Я более не возмущалась тем, что он ко мне прикасается – а как иначе танцевать? Помню, было даже очень приятно, когда Хильдеринг обнимал меня и кружил на руках. Вроде мы еще целовались… но точно не скажу…

Я начала осознавать себя лишь утром, пробудившись в привычный ранний час. Общее состояние наводило на догадку, что меня разбил инсульт – мозги непрерывно простреливала боль, в них не осталось участка, который бы уцелел. Во рту все спеклось, словно язык и небо посыпали неостывшей золой. И координация движений нарушилась – я несколько раз промахивалась, прежде чем всунула ногу в нужную дырку плавок от купальника. Обмотаться парео оказалось несколько проще…

По пляжу неприкаянно слонялся Юрий с опухшей физиономией.

– О! А тебе чего не спится? – спросила я, обычно плававшая в одиночестве.

– Сон алкоголика тревожен, – прошелестел он сухими, потрескавшимися губами. – А море – лучший вытрезвитель. Недаром оно соленое, как рассол.

Не знаю – лучший или худший, мне сравнивать не с чем… Но пока я плавала и ныряла, инсультная боль понемногу растворилась, зато начало подташнивать. А когда я возвращалась к берегу, начались глюки. Померещился вчерашний голландский рыбак, заботливо распахнувший навстречу мне пляжное полотенце.

– Hi, Sophia! Nice to see you! [9]9
  Привет, Софи! Приятно видеть тебя! (англ.)


[Закрыть]– Он накинул полотенце мне на плечи.

– Oh, – только и смогла воскликнуть я.

– How are you?

Я признала, что отвратительно. И спросила, сколько литров было в том, вчерашнем, аквариуме?

– Четыре или пять. Или, может быть, шесть. Я точно не знаю.

– Это ужасно! Чудовищно!.. Маурис, а откуда ты узнал, в каком отеле я живу?

– Как, Софи? Я ведь провожал тебя сюда ночью, – подивился он моей забывчивости.

Вот это я напилась!.. Себя не помню…

Сидя на лежаке, увидела, как опечаленная Людмила выкатила из отеля свой чемодан – ей пора было отправляться в аэропорт. Следом сумки Элеоноры вынес ее бодигард. Босиком я поспешила к девчонкам.

– Давайте выпьем на посошок, – обнаружил Альп знание русских традиций и пошел к бару под странным названием Virgin (девственница). Злачное место, наименее подходящее для девственниц…

Я, давно распрощавшаяся с девичьей святостью, о спиртном и думать без содрогания не могла. Но куда деваться? Бармен Саид уже выставил перед нами узкие высокие стопочки с ракией и запотевшие бокалы с минералкой, охлажденной кубиками льда.

– Погодите, – попросила Люда.

Оставив свой чемодан посреди дорожки, она побежала к морю, увязая каблуками в песке. Размахнувшись, бросила монетку. Все, что осталось от растранжиренных миллионов турецких лир. Забавно, но в Турции каждый обладатель доллара – уже миллионер, если перевести его состояние в местные деньги.

– Я обязательно сюда вернусь, – пообещала Люся, хватаясь за стопочку, и, наклонившись ко мне, шепнула: – Вчера познакомилась с потрясающим англичанином… Ну почему все самое хорошее случается в последний день?!

– И я обязательно вернусь, – подтвердила Элеонора, прижимаясь к Альпу.

Чокаясь с отъезжающими, я пожелала им счастливого полета. А Юра мрачно изрек:

– Завидую вам, бабы, сам бы уже с радостью домой махнул!.. На хрена, спрашивается, взял путевку на четырнадцать дней? – Вопросив сам себя, он лихо опрокинул стаканчик.

– Сонька, смотри, не унывай и не теряйся. Будь красивой! Нам, безмужним, непременно нужно быть красивыми, остальное приложится, – порывисто обняла меня Люся.

Я чуть не завыла по-волчьи: мы – безмужние, у-у-у…

Юрий подхватил чемодан Людмилы и прямо в чем был – в одних плавках – отправился провожать ее до автобуса. За стойкой остались только я да Хильдеринг.

– Софи, я зафрахтовал яхту, – сообщил он с той интригующей, многообещающей интонацией, которая присутствует в русской народной песне «Поедем, красотка, кататься».

– Здорово! – оценила я.

И уже на борту судна, напоминающего старинную бригантину, с большим энтузиазмом распевала:

– «В флибустьерском, дальнем синем море бригантина поднимает паруса!»

– У тебя восхитительный голос, Софи, – не сводил с меня зачарованных, густо-синих очей Маурис.

Его искреннее одобрение подстегнуло мой певческий порыв, я грянула от всей души, во всю мощь легких:

– «Капитан, обветренный, как скалы, вышел в море, не дождавшись дня. На прощанье поднимай бокалы молодого терпкого вина!» Маурис, ты был капитаном? – уточнила, прервавшись на мгновение.

Он заверил:

– Ja, ja. Когда я был молодым, водил суда по Северной Атлантике!.. – И подлил мне не знаю уж насколько молодого, но довольно терпкого, бодрящего сухого вина.

Я подняла бокал, и мой голос привольно понесся над волнами:

– «Пьем за яростных, за непохожих, за презревших грошовый уют!..»

От пафоса этой замечательной песни, вина и ветра, надувавшего паруса, я ощущала себя первооткрывательницей новых земель: юной – совсем без опыта, не знающей огорчений и потерь, – девушкой, смелой и дерзкой, как все люди Флинта, вместе взятые. Мне захотелось любить беззаветно, бесконечно, так, будто любовь никогда не причиняла боли, будто никто не предавал и не разочаровывал меня…

Яхта миновала рифы, укрывавшие бухту, вырвалась на простор, где сливаются Эгейское и Средиземное моря. И я всей кожей, всеми нервными окончаниями ощутила особую, удвоенную энергетику этого мистического места. Впереди открывался безграничный, беспечный голубой простор, и он принадлежал только нам двоим… Наверное, Маурис испытывал подобное – мы порывисто прильнули друг к другу губами, соединяя наши ауры, сливая воедино прошлое и будущее, все наши надежды, радость бытия и сами наши жизни. Мы словно сделались морями, полными чувств и вожделенного восторга. Их огромность распирала, душила нас, и, оторвавшись друг от друга, мы в унисон протяжно, блаженно вздохнули. И снова слились…

А после я лежала на узкой скамеечке, тянувшейся вдоль борта, устроив голову на коленях моего капитана. Он нежно перебирал мои пряди – приподнимал их вверх, и волосы струились между его пальцами, текли, как вода, как песок и как время. Над нами проплывали невесомые облака, и тело было таким же легким, и не хотелось шевелиться, чтобы не спугнуть безмятежность неги.

И все-таки во мне всплыла смутная тревога… Приподнявшись, я спросила Хильдеринга:

– Какое сегодня число?

– Пятница, 29 августа.

– О, уже двадцать девятое!.. Это ужасно!.. Через три дня я улетаю домой, – потерянно заключила я и повторила сказанное по-английски.

– Ja, ja, через три дня я тоже полечу домой, – откликнулся Маурис.

– Разве ты поедешь не на машине?

– На машине?.. Нет, это слишком долго, а меня ждут дела, бизнес.

– Как, ты бросишь свою «тойоту»?

– «Тойота» не моя, я ее арендовал, чтобы ездить и смотреть здесь, в Турции. А дома, в Апельдорне, у меня имеются гораздо более высокого класса – «мерседес» и «рено».

– Ага, ты ездил и смотрел!.. И чего, интересно, высматривал?! – внезапно рассердилась я его бесчувственности. Надо же – нисколько не расстроился, что скоро мы расстанемся!..

– Я думал, что осматривал окрестности – Ичмелер, Турунч, другие поселки. А на самом деле я искал тебя, Софи. Без тебя было пусто, – обезоружил он меня.

– Маурис! Ну где же ты раньше был?

– А где ты была, Софи?! – Его лицо склонилось над моим… и оказалось похожим на перевернутое солнце.

…Запахло жареным – юнга, обслуживавший яхту, готовил только что пойманную рыбу. Я изнывала от голода и глотала слюну – ничто так не разжигает аппетит, как свежий морской воздух и сухое вино, перемешанное с поцелуями… К обеду, кроме рыбы, нам подали вареных креветок, рис с овощами и новую бутылку вина со смешным названием Yakut – «Якут». Немудрено, что, когда яхта пришвартовалась возле пирса, меня качало пуще, чем если бы я осталась на палубе в шторм. Благо от причала до отеля рукой подать.

– Софи, я смотрю, у вас в России не только мужчины любят выпить, женщины тоже, – прижучил меня голландский дедушка, прохаживавшийся возле отеля с фотоаппаратом наперевес.

– Пить полезно. Вино – это божественный нектар, – заверила его я, стараясь стоять по стойке «смирно». Но все равно покачнулась. Хорошо, Маурис поддержал.

Дедушка предложил нам сфотографироваться. Мы с Хильдерингом замерли возле пальмы и по команде «cheers!» выдали широкие улыбки. А после втроем устроились в плетеных креслах на затененной террасе ресторана и заказали fresh orange – свежевыжатый апельсиновый сок.

– О-о, мне так жаль, – закатил глаза старый нидерландец, имя которого никак не задерживалось в моей дырявой памяти. – Завтра уже улетать, отпуск подошел к финалу… Если бы я знал, что в отеле будет столько красивых русских девушек, поехал бы отдыхать без супруги!..

Он бросил страстный взгляд на волшебницу, восседавшую за столиком напротив с бокалом пива «Эфес». Даже издалека было видно, что Калерия не удосужилась смыть вчерашнюю вечернюю косметику – при свете дня скатавшиеся жирными дорожками яркие тени смотрелись довольно неприглядно.

– Have a nice day [10]10
  Доброго вам дня (англ.).


[Закрыть], – пожелал Маурис, вставая. Оставил на столе купюру достоинством в десять миллионов лир, прижав ее стаканом, – заплатил за три сока, включая чаевые. И спросил, не желаю ли я посетить его апартаменты.

– Почему бы и нет? С удовольствием! – воскликнула я, поскольку хмель в голове не успел перебродить.