Текст книги "Куколка (СИ)"

Автор книги: Ирина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Солнечный ветер обдул лицо и придал свежести. Они попрощались у подъезда и разошлись по разные стороны. Муравьева ушла под арку, а Татьяна села в такси. Впереди снова ждал тяжелый разговор. Кажется, на этот раз, действительно, тяжелый. Она готовилась к худшему, чувствуя ужасную усталость от того, что ей приходится врать, что ей нельзя того, другого и третьего, от того, что она должна даже от собственных чувств отказываться по велению отца. Это оказалось весьма затруднительным, если вообще выполнимым. Как бы она ни твердила сама себе, что Вадим – бармен, бесперспективный и никчемный, с которым у нее не может быть будущего, который, по общему правилу, должен оказаться пустым, ограниченным и похабным козлом, это не могло уложиться в ее голове. Ведь он не был таким. Даже допустив, что это всего лишь пелена влюбленности, она не могла представить, что он может стать таким. Она вспомнила, как он смутился, увидев ее сегодня в одной футболке. Похабный козел бы не вел себя так. И не было похоже, что Вадим притворялся.

– Как ты смеешь мне лгать?! – крикнул на нее отец, не успела Татьяна захлопнуть входную дверь. – Разве я учил тебя лгать, да еще так нагло?! Заслужил я такого отношения? Скажи!

Он драматично закинул голову, прикрыв глаза рукой, при этом оттопырив безымянный палец и мизинец. Одет он был не по-домашнему: строгие коричневые брюки прямого кроя с четко выглаженной прямой, выступающей вдоль штанин ровно посередине, бледно-розовая рубашка, расстегнутая на первые две пуговицы на шее и серый атласный жилет с шершавыми растительными узорами. На голове уже красовался парик, но на ногах еще были тапочки, его любимые, со львом. Татьяна догадалась, что он собирался на свидание.

– Нет, – просто ответила она, покорно склонив голову и приготовившись стерпеть любое наказание.

– Тогда почему ты мне так нагло врешь? Почему ты меня не слушаешься? Я, что, тебя плохо воспитал? Неужели я все силы на тебя потратил для того, чтобы ты загубила свою карьеру, путалась со всякими барменами, а потом еще и врала мне?!!

Лицо его лоснилось от крема и маски, но сквозь блеск уже начинала проступать краснота гнева и злости. Глаза сверлили Татьяну, как две буровые установки, что роют тоннели при строительстве метро. По ощущениям больно было так же.

– Ну? Как ты теперь выкрутишься? Что еще придумает твоя больная фантазия? – с вызовом говорил отец, скрестив руки на груди. – Облегчу тебе задачу. Даша мне рассказала, что видела тебя с ним в баре, когда они уже уходили.

«Вот ведь подлюка!» – подумала Татьяна обиженно, будто только Даша была корнем всех ее бед. Придумывать ей ничего уже не хотелось, и не было смысла, поэтому она выложила все как на духу. Рассказала про то, как девчонки сами повели ее в бар, в котором работал Вадим с целью подтрунить над ней, как Даша позвала Муравьеву с ними и как хотела ее подставить, как бармен с другом помогли ей и как она была вынуждена поехать вместе с Муравьевой к нему домой. Рассказала, что боялась сказать правду, потому что отец не любит ни Вадима, ни Муравьеву, и думала, что он еще больше разозлится, если узнает, что она была с ними. Уже плача, она рассказала, что не считает Муравьеву плохой, что за эту ночь она узнала ее получше и что ей даже стало ее жаль, что она бы предпочла дружить с Муравьевой, чем с Дашей. Она пыталась рассказать и о Вадиме, о том, что он не такой плохой, как думает отец, но он не дал ей договорить.

– Хватит! Еще скажи, что ты в него влюбилась! – тут отец сам осекся и впился глазами в лицо дочери, пытаясь уловить каждое микродвижение мимических мышц, которое могло бы выдать ее. – Это же не так?

– Нет, – коротко ответила Татьяна, вытирая глаза от слез.

– Куколка! Ну, пойми же ты, что я не назло тебе все это делаю, а во благо! Ты меня сама потом отблагодаришь! Уж я-то знаю. Сколько примеров таких.

– Да, да, ты рассказывал уже много раз, – перебила его Татьяна, не желая слушать в очередной раз долгие истории его знакомых, которые живут в счастливом браке по расчету уже много лет.

– Ну, вот! Ты же все это сама прекрасно знаешь, Куколка! Ну, даже если ты влюбилась, это мимолетно. Быстро пройдет. У тебя просто возраст такой. Просто в первого встречного влюбилась лишь бы влюбиться. Встретишь другого, получше, тоже влюбишься.

Он вдруг смягчился, распустил руки и обнял ее крепко, поцеловав в макушку головы. Татьяна понемногу успокаивалась. Отец обнимал ее несколько минут, то сжимая, то разжимая объятия, немного потряхивал ее за плечи, чтобы взбодрить и приговаривал, что он ее любит, что он о ней заботится, что все он делает только ради нее же самой, просто она пока не может этого понять. Татьяна успокоилась на этом, подумав, что она, действительно, обладает слишком ограниченным опытом, чтобы смотреть в перспективе на собственное будущее.

Успокоившись оба, они обнялись еще раз. Отец сказал, что прощает ее и за непослушание, и за ложь, но без наказания обойтись нельзя в воспитательных целях, поэтому период без интернета был продлен.

Потом отец ушел на свидание, не сообщая дочери, что идет именно на свидание, но у дочери больше не было предположений, куда еще он мог идти в воскресенье днем такой нарядный. Татьяна проводила его, закрыв дверь изнутри на задвижку, и отправилась в свою комнату. Она поставила проигрываться диск с мультфильмом, который взяла у Вадима, и плюхнулась на кровать лицом в подушку.

Тут раздался звонок. Это была домработница. Она принесла письмо. Отец всегда просил ее проверять почтовый ящик и чистить его от всякого рекламного мусора и приносить домой только то, что было похоже на важные письма. Татьяна удивилась. Она приняла конверт и внимательно его рассмотрела.

– Я не смогла определить, спам это или нет, – сказала немолодая низкая женщина в спортивном костюме. Вместо двух передних зубов были вставлены два серебряных, которые иногда слепили Татьяну на свету.

– Да, не похоже, спасибо, – быстро ответила девушка и ушла в комнату.

Конверт был стандартный, почтовый, со встроенной маркой по России. Ни имени, ни адреса отправителя указано не было. ФИО и адрес отца были написаны от руки. Татьяна недолго думала, вскрывать его или нет, ибо любопытство затмило разум. В конверте оказалось письмо, написанное на вырванных из клеточной тетради листочках. Текст был выведен вручную дрожащим почерком. Татьяна и не знала, что кто-то в век информационных технологий пишет рукописные письма. Письмо заинтриговало ее еще больше, и она, не мешкая прочитала его.

«Здравствуй, Николай!

Да, знаю, что ты обзовешь меня старым дураком, нелепым романтиком, надоедливым поклонником, но мне нравится писать тебе письма. Именно от руки. Так раскрывается душа. И мне становится легче.

Хочу поздравить с нашей юбилейной не сбывшейся годовщиной! Знаю, я опоздал на три месяца. Я слал тебе письма все эти годы, стараясь не опоздать ни на день, но в этом году я специально решил подождать. Если я правильно рассчитал, твоя дочь уже должна была окончить академию. Мы ведь из-за этого расстались. 8 лет и три месяца! А я все такой же авантюрист! Пытаю свое счастье, надеясь, на чудо, хотя жизнь, конечно, постепенно превращает меня в прагматика, каким всегда был ты.

Уверен, она выросла чудесной балериной, красивой женщиной, лучшей дочерью. Жаль, что я не видел, как она взрослеет. Я и по ней скучаю. Она, конечно, уже и не помнит меня».

На этом моменте Татьяна попыталась покопаться в чертогах памяти, но перед ней возникла только темная бездна. Она и понятия не имела, кто это мог быть. У отца всегда было много знакомых, часто приходили гости, каждый из них играл в детстве с Татьяной. Нет, даже если она и помнила его внешне, она не могла сказать, кто это, и тем более определить, кто именно написал это письмо. Потому продолжила читать.

«Если тебе вдруг станет интересно, то у меня все неплохо. Бизнес растет. Тьфу-тьфу-тьфу. Тук-тук-тук. Здоровья пока хватает на основное. Остальное не стоит упоминания.

Я давно научился жить без тебя, да так привык, что теперь не представляю, как может быть иначе. Мне даже страшно, а что если... ты вдруг ответишь? За 8 лет, разумеется, надежда должна была иссякнуть до конца, но я такой оптимист... Моя душа всегда наполовину полна надеждой. Поэтому я и достаю тебя этими письмами-поздравлениями с праздником, которого никогда не было.

Мне каждый день хочется тебе столько всего рассказать, а как сажусь писать, так слова покидают меня, словно устаревшие ненужные воспоминания. Пожалуй, я для тебя тоже лишь устаревшее, ненужное, стертое воспоминание.

Прости. Пока.

С любовью, Д.”.

Татьяна перечитала это письмо несколько раз. Оно ее тронуло, задев самые голые участки души. Письмо было написано как в романе. Эта история легко сошла бы за сюжет современной мелодрамы. Она сжалилась и над этим несчастным поклонником, и над отцом. Наверняка, это не был просто фанат. Он говорил о воспоминаниях, о любви, той самой, которую все постоянно ищут и так часто теряют. Было удивительно, что этот человек не смог забыть отца за 8 лет! И до сих пор писал такие романтические письма, от руки, старательно, искренне. Он указывал, что они расстались из-за нее, из-за ее поступления в академию, но она не понимала, почему. Она ведь им не мешала. Отец никогда даже не пытался ее познакомить со своим партнером. «С чего он решил, что я буду против? А как бы я отреагировала 8 лет назад?» – спрашивала она саму себя, махая письмом как веером.

Ей стало обидно за отца, что он даже не попытался сохранить свои отношения, даже не спрашивал ее об этом. Он был так нацелен на то, чтобы сделать из нее балерину, что пожертвовал любовью всей своей жизни! Ей было интересно, что он чувствовал, получая такие письма. Может, как раз после их прочтения он напивался и жаловался на свое одиночество. Но на все эти вопросы ответы дать мог только отец, но он никогда не говорил об этом.

Сжалившись и чувствуя перед ним вину, она решила для себя, что должна пойти хотя бы на такую маленькую жертву ради отца – хотя бы отказаться от Вадима. Она это твердо решила, но решение это не принесло ей никакого удовлетворения.

Когда отец вернулся, она вручила ему письмо, виновато признавшись, что прочитала его, чтобы проверить, не спам ли это. Отец, даже не открыв конверта, опешил. Глаза его вышли из орбит и пристально смотрели на почерк, которым были выведены его ФИО и адрес. Он, несомненно, узнал, от кого это письмо. Слезы, застывшие в глазах, говорили о том, что он ждал этого письма. Не обращая внимания на дочь, он схватил конверт и закрылся в своей комнате. Она решила его не беспокоить и тоже закрылась в комнате. Только слышала потом, как он наливал себе вино, чокался бокалом о бутылку, что-то бормоча, и пил в безмятежном одиночестве, горько заливаясь слезами.

***

Все важнейшие контрольные мероприятия были пройдены. И хоть Татьяной они были пройдены не без труда и не совсем по совести, она все равно была счастлива. Счастлива оттого, что все это, наконец, закончилось. Ей казалось, что с этим и прекратятся ее мучения: постоянная боль, насмешки и замечания, необходимость кому-то подчиняться и ежедневно выполнять изнурительную рутинную работу. Хотя все вокруг, наоборот, вбивали ей в голову, что самое трудное еще впереди. Но до выпускного у них было немного времени перевести дух. Муравьеву уже пригласили работать в театр, тот самый, на сцене которого они играли выпускной спектакль. Это было весьма предсказуемо, если не очевидно. Даше поступило предложение из другого театра, но это было не так предсказуемо. Близняшки Лиза и Вера собирались поехать покорять столицу. А Татьяна не знала, что ей делать со своей жизнью. Предложения ей никакие не поступали. Впрочем, она как будто и не ждала.

Теперь, когда свободного времени было больше, чем необходимо, Татьяна много думала о своем туманном будущем, переживая о том, что делать, если она не найдет работу. Вероятность такого исхода ей казалась высокой, хоть отец и пытался заразить ее своей уверенностью в обратном.

По привычке она продолжала тренироваться каждый день, в своей комнате, в который раз пересматривая диски с мультфильмами, что взяла у Вадима. Потом подолгу гуляла по городу. Пару раз с Муравьевой. Муравьева сама звала ее, так запросто ей звонила и предлагала встретиться. За время этих продолжительных прогулок они неплохо поладили. Муравьева была чистым флегматиком, обо всем говорила спокойно, без ярких эмоций. После того совместного плача у Вадима на кухне, она больше не раскрывалась так эмоционально перед Татьяной, но зато разговоры они вели вполне откровенные. Как выяснилось, Муравьева страдала всеми теми же проблемами, что и все девушки: она переживала по поводу отношений с парнем, пыталась избавиться от каких-то своих комплексов, жаловалась на одиночество и непонимание, сталкивалась с трудностями выбора хорошей косметики за приемлемую цену и невозможностью подобрать качественную подходящую обувь. Все это они обсуждали во время прогулок, блуждая по исхоженным центральным улицам, иногда забредая в какой-нибудь парк. С удивлением Татьяна обнаружила у Муравьевой неплохое чувство юмора, как минимум наличие самоиронии, поэтому они нередко хохотали, чего Татьяне в последние дни особенно не хватало. И никакие, даже самые остроумные стендап-комики, не могли вызвать такой искренний и безудержный смех по поводу какой-нибудь глупости, что попросту попадается по пути или случается с каждым, тот самый смех, вызванной у друзей необъяснимой смешинкой над вещами, которые со стороны или в другой ситуации смеха вызывать не должны.

Муравьева предложила Татьяне вместе пройтись по магазинам в поисках нарядов на выпускной. Обеим нужна была помощь в выборе и платья, и обуви и украшений, поэтому Татьяна была рада возможности заниматься таким изнуряющим делом, как шопинг, не в одиночку. Они гуляли по большому торговому центру, огромному рынку на современный лад, находившемуся в центре города, в котором, посчитали, что смогут найти сразу все. Переходя из магазина в магазин, они много обсуждали академию, что-то вспоминали с теплотой, что-то с обидой. У каждой обиды были свои, но каждая все равно понимала другую, потому что вылеплены они были из одного теста. Так же много говорили о работе, которой им придется посвятить следующие лет двадцать своей жизни. Не меньше говорили о парнях. Точнее Муравьева говорила о своем, жаловалась на него, оправдывала себя, потом сама же заключала, что сама же во всем виновата. Татьяна ее слушала, думая, что хоть таким странным образом набирается опыта. Хотя Муравьеву вряд ли можно было назвать умудренной жизнью. Это были ее первые отношения, и она сама не знала, как в какой ситуации себя вести. И, казалось, говорила все это Татьяне, потому что больше было некому, не у кого было спросить совета или поддержки. Татьяна не уставала ей напоминать, что сама в этом ничего не понимает, но Муравьева это игнорировала. Как-то после очередной тирады своих переживаний она осторожно спросила:

– Как там Вадим?

– Не знаю, – пожала плечами Татьяна и опустила взгляд в черную глянцевую поверхность плитки, немного припыленную тысячами следов.

Муравьева сделала вид, что удивлена, приподняв одну бровь наверх, но остальные мышцы ее лица остались незадействованными, продолжая изображать флегматичное равнодушие.

– Вы не общались с того раза после спектакля?

Татьяна только помотала головой. «Зачем она это спрашивает? Если сама о себе все рассказывает, это еще не значит, что я должна теперь тоже изливать ей душу» – думала она в этот момент.

– Впрочем, чуть больше недели прошло. Может, еще напишет, – предположила Муравьева, взглянув куда-то за горизонт.

Они шли по центральному коридору второго этажа, прорываясь сквозь толпу прогуливающихся покупателей, что шли им навстречу. Коридор был в ширину почти в две дорожные полосы, но его все равно не хватало для такого количества гуляющих. Толпа знаменовала начало туристического, а, значит, и летнего сезона. Сейчас торговый центр кишел представителями разных национальностей, вероисповеданий, видов деятельности, городов, островов и стран. Татьяна с интересом наблюдала за наиболее колоритными из них, пытаясь понять, к какой культуре они относятся, на каком континенте они живут, во что верят и чем занимаются. Она, конечно, много предполагала и придумывала, но опровергнуть все это фактами не могла. И ей это нравилось. Нравилось, что нет ограничений для ее фантазии. Но Муравьева настойчиво возвращала ее к нежелательному разговору.

– Не было похоже, чтобы он не хотел продолжения, – заметила она вдумчиво.

– Я не хочу, – резко ответила Татьяна, скорее, сообщая о своем нежелании продолжать этот разговор, чем о своих отношениях с Вадимом.

– Вот как? Мне показалось, он тебе нравится, – улыбнулась Муравьева, уверенная в своих словах.

– С чего ты это взяла?

Татьяна опешила от такого наглого предположения, но смутилась, о чем говорил румянец на щеках. Муравьева поймала ее взволнованный взгляд и улыбнулась еще шире. Только Татьяне показалось, что улыбка эта отражает все собранное в Муравьевой ехидство, которого, впрочем, там было немного.

– Видимо, показалось. Жаль. Парень классный. Такой недолго будет свободным.

Муравьева говорила это уже не в лицо Татьяне, а снова глядя куда-то вдаль, придавая тем самым себе напыщенной серьезности и мудрости. Татьяне не понравилось это замечание, которое звучало как угроза для нее.

– Почему? – невольно вырвалось из ее уст.

Муравьева одарила Татьяну самодовольным взглядом, ликующим от того, что приманка удалась.

– Ну, как почему? Парень видный, уверенный в себе. Романтик, к тому же. Проигнорируешь его сегодня, завтра он подсолнухи уже другой понесет. Дело-то нехитрое.

Татьяна задумалась. Она даже никогда не думала в таком ключе. Для нее это всегда было настоящим, которое не может стать ни прошлым, ни будущим. Она и не задумывалась, что все проходит. Это все просто было сейчас. Она хотела это прекратить и одновременно радовалась тому, что это не прекращается. Даже решив, что она больше не будет с ним общаться, она в глубине души надеялась и даже была почти уверена, что Вадим все равно сделает что-нибудь для продолжения этой истории. Хотя почему она была так уверена, она и сама не знала. Действительно, он не обязан будет бегать за ней, если она ему откажет, а потом еще раз и еще. Рано или поздно ему это надоест. «С чего я взяла, что у меня безлимитный абонемент на его чувства?» – подумалось ей вдруг.

Из задумчивости обеих вызвал короткий сигнал о поступлении нового смс-сообщения. Татьяна открыла его тут же и прочитала:

«Уважаемый (-ая) Татьяна! Антикварный магазин “Никому не нужные диски” приглашает наших постоянных клиентов на вечеринку в честь дня рождения магазина, которая состоится в ближайшие выходные. Для получения более подробной информации просим вас перезвонить по данному номеру».

Татьяна засияла, как фосфоресцентная водоросль при погружении в темную глубь, от чувства торжества, что ею овладело при получении сообщения от Вадима. Это сообщение являлось прямым доказательством того, что Муравьева ошибается и Татьяне ничего не грозит. Не имей она необходимости блюсти приличия, Татьяна бы показала подруге язык, но они были балеринами, находились в торговом центре и были окружены людьми. Однако она посмотрела на Муравьеву победительным взглядом. Этого было достаточно. Муравьева заулыбалась.

– Он?

– Он, – четко и с выражением ответила Татьяна.

Улыбка еще долго не сходила с ее лица. Больше о Вадиме они не говорили, но Татьяна много о нем думала, пока искала платье, пока оценивала разные варианты Муравьевой, пока они примеряли украшения. На это у них ушел целый день. Обе они устали, у обеих кружилась голова от яркости и насыщенности окружения вокруг. Все магазины были слишком хорошо освещены, настолько, что порой слепили глаза на входе в них. Коллекции одежды все были красочными, разноцветными, взгляду не на чем было успокоиться. К тому же торговый центр был переполнен людьми, у всех, разумеется, были разные лица, фигуры, имидж. Мозгу приходилось в течение всего дня воспринимать слишком много информации и некогда было ее осмыслить. От такого он сильно уставал. А еще надо было успевать вычленять из всего многообразия одежды и обуви то, что понравится. Задачи перед девушками стояли нелегкие, но к концу дня они с ними справились. Муравьева купила себе длинное платье в пол в греческом стиле, белое, с золотым круглым воротником, а Татьяна выбрала короткое, до колен, с пушистой юбкой солнышком, приятного желто-золотого цвета с растительными узорами. Покупками обе остались довольны.

Выпускной бал был назначен на завтра. После, с субботы на воскресенье, они всем курсом, уже без родителей и преподавателей, собирались отправиться за город, организаторы уже арендовали несколько рядом стоящих коттеджей на базе отдыха, где намеревались повеселиться от души, нажарить шашлыков и поиграть в подвижные игры.

Придя домой и сразу же свалившись на кровать в бессилии, Татьяна перечитала еще раз смс-сообщение. Отец снова кулинарил на кухне, параллельно болтая с кем-то по телефону. Она решила воспользоваться моментом, пока он занят, и набрала номер Вадима. Тот ответил сразу.

– Привет, Подсолнух!

– Привет, – улыбнулась Татьяна, перевернувшись на спину, и уставилась в потолок, представляя его улыбчивое лицо. – Я за подробностями.

– Жду тебя в субботу в 9 утра у себя, – быстро проговорил Вадим.

– И все?

– Ну, остальные подробности на месте.

– А где это будет? Кто там еще будет? Насколько это затянется? Надо ли тебе что-то дарить, в конце концов? – раздражалась Татьяна.

– Ладно, – вздохнул Вадим в трубку и отчеканил. – Поедем ко мне на дачу. Там будут мои самые близкие друзья со своими девушками. Всего нас будет 8 человек. Дэна ты уже знаешь. У меня там есть беседка, гриль. Просто потусим, поиграем во что-нибудь. С ночевкой. В воскресенье днем, наверное, разъедемся. Ты можешь приходить без подарка.

– С ночевкой? – переспросила Татьяна, задумавшись.

Дилемма ехать или нет перед ней не стояла. Поход со своими однокурсниками она легко перенесла на второй план и даже порадовалась своей удаче: ей не надо будет ничего придумывать, она скажет отцу, что была с однокурсниками, а сама поедет к Вадиму. Она думала о том, что ей нужно будет туда взять, какую одежду надеть и есть ли у нее подходящая для дачи обувь.

– Отец не отпустит опять? – удрученно спросил Вадим, видимо, подумав, что она сейчас откажется.

– Нет. У нас с однокурсниками запланирован поход, тоже за город, на базу отдыха в эти выходные, после выпускного, – начала Татьяна, но приостановилась на мгновение, услышав в трубке недовольный вздох. Ее это позабавило. – Я скажу отцу, что поехала с однокурсниками. Думаю, он не должен ничего заподозрить. Главное, успеть вернуться до трех дня воскресенья.

– Отлично! – воскликнул парень, воспрянув духом. – Шикарно! Тогда я жду тебя в субботу в 9?

– Да, – улыбнулась девушка и повесила трубку.

Предвкушение новой встречи взбудоражило ее. Она ворочалась на кровати, довольная собой, перечитывала сообщение по несколько раз подряд, потом тыкалась лицом в подушку и улыбалась в никуда.

Чуть позже отец заглянул в ее комнату, хотел посмотреть покупки. Наряжаться Татьяна любила, поэтому с удовольствием продемонстрировала отцу свой выпускной наряд. Он его оценил, заметив, что отличный вкус и чувство стиля она переняла у него, чем он гордился. Сам он весь сиял от счастья после того долгого телефонного разговора. Татьяне даже показалось, что он созванивался с тем самым Д., ибо она никогда не видела его таким сияющим.

***

Перед выпускным Татьяна отправилась в торговый центр за подарком для Вадима. Гениальная идея сразу пришла ей в голову, как только они закончили телефонный разговор. Она уже выбрала сувенирную лавку и направилась сразу туда. Полки магазина были заставлены самыми разными статуэтками, вазами, графинами и отдельными предметами посуды из керамики. Сразу напротив входа вся стена была заставлена статуэтками разных форм и размеров. Среди них были милые зверушки, классические ангелочки и балерины. Однако остатков стипендии ей не хватало даже на среднего размера статуэтку, а дарить мелкую ей показалось неуважительным. Из магазина она вышла разочарованной, зато в голову пришла другая хорошая мысль.

Выпускной бал прошел торжественно, как и положено. Преподаватели все были нарядные, накрашенные, что заметно их молодило. Родители были счастливы за своих детей. А выпускники довольны, что все закончилось. Впереди каждого ждала новая веха. Девушки, разумеется, пытались превзойти друг друга в красоте и оригинальности нарядов, парни – в элегантности костюмов. Но после стольких лет совместного обучения, когда до выпуска дошла только пятая часть из первоначально поступивших, они все казались друг другу закадычными друзьями. Много пили шампанского, фотографировались на память, дурачились. В этот день преподаватели их не журили, но в шутку порой требовали держать подбородок и правильно делать реверанс.

Неожиданно для Татьяны в самом разгаре вечера к ней подошел сам Прохоров. Он наставнически взял ее под локоть и начал вести вдоль стен актового зала, в котором проходил банкет, держась чуть в стороне от празднующей толпы. Татьяна встревожилась. Такая близость самого ректора всегда пугала ее, хотя, казалось бы, они уже закончили академию и диплом артистки балета уже был у нее на руках.

– Таня, милочка, поздравляю тебя с окончанием, – старческим хриплым голосом, но мягким тоном начал Прохоров, улыбаясь желтыми неровными зубами. – Ты молодец! Сила воли твоя достойна похвалы. Я, честно признаюсь, до последнего сомневался, что ты дойдешь до конца.

Татьяну покоробило, но она застыла в немом и очень внимательном молчании. Глазами она искала отца в толпе, но его сиреневый костюм нигде не примелькался.

– Я хорошо знаю твоего отца и тебя тоже хорошо знаю. Знаю так же, как он сильно влияет на тебя.

Старик вдруг остановился, перебирая деревянные бусинки в браслете на запястье. Взгляд он направил на Татьяну. Этот взгляд испугал девушку еще больше. Она едва скрывала свою дрожь.

– Поверь, я желаю тебе только добра. И хочу сказать это тебе сейчас, пока не поздно.

Татьяна впилась ошеломленными глазами в это сморщенное временем лицо. Желтые глазницы, белесые зрачки, некогда бывшие насыщенно голубыми, неровные глубокие складки в уголках глаз, на лбу, вокруг носа и над верхней губой, маленькая бородавка на подбородке – все это придавало авторитетности и одновременно слабости. Тонкие сморщенные губы, такие же белесые, как зрачки, продолжали говорить.

– Тебе не стоит тратить свою жизнь на балет. Это никогда не было твоей стихией. Я знал это с самого начала. И отец твой знал. Но он... – мужчина тяжело вздохнул, при этом грудь его, уже искривленная старостью, но хорошо развитая и еще мощная, расширилась и начала медленно сдуваться. – Твой отец, на самом деле, больше всего любит себя. И делает это тоже только ради себя. Это он уговорил меня дать тебе шанс, а потом умолял тянуть из года в год, хотя все преподаватели настаивали на твоем отчислении, а я каждый год шел всем наперекор ради...

Он посмотрел куда-то вдаль, как будто тоже ища в толпе ее отца, и, не найдя, вернул пустой взгляд Татьяне.

– Теперь я понимаю, что это было большой ошибкой. И раскаиваюсь в этом. Хочу, чтобы ты меня простила. И отца своего прости. Он все равно любит тебя и любит так, как считает нужным. Жаль, что его никто не научил, как надо, на самом деле, любить.

Он опять задумался на полминуты, уставившись в абстрактную картину на стене. Со стороны можно было подумать, что он ищет в этой картине смысл жизни или ответы на другие извечные вопросы, но он смотрел не туда, а сквозь. Сквозь многие годы жизни, сквозь многочисленные воспоминания, сквозь время, которое утекло безвозвратно.

У Татьяны на глаза навернулись слезы. Она до боли поджала губы, прикусив щеки изнутри, лишь бы не разрыдаться. В груди застрял крик отчаяния, невозможно было даже выдохнуть. Увидев это, Прохоров слабо улыбнулся и сказал:

– Ты способная девочка, вполне можешь попробовать себя в чем-то другом. Только прошу, уйди из балета, начни что-нибудь новое. Балетное искусство – это трясина. Пока не утопла по пояс, выкарабкивайся.

Татьяна онемела. Сдерживать слезы уже не было сил. Рыдания вырывались наружу. Прохоров аккуратно прижал девушку к себе и начал утешать молчаливым поглаживанием по голове. По телу Татьяны пошли легкие конвульсии, слезы вперемешку с косметикой образовали большое мокрое пятно на его белоснежной рубашке. Хотелось вырваться и убежать в темное заброшенное место, где никто бы не говорил ничего обидного и, вообще, ничего бы не говорил.

Но потом одна строгая фраза Прохорова: «Ну, все прекрати быть тряпкой» привела ее в чувство. Татьяна утерла последнюю слезу. Она была шокирована. Она пыталась понять этот внезапный разговор и мотивы ректора. В голове кружилась уйма вопросов: зачем отец это делал, зачем искусственно заставлял ее верить, что у нее все получается, зачем унижался перед Прохоровым, почему сам ректор решил поговорить с ней, едва удавшейся выпускницей, почему говорил про отца и его неумение любить? Вопросы выстреливали в хаотичном порядке из темноты подсознания, и она не успевала их ловить.

Прохоров еще раз грустно улыбнулся и пошел своей типичной походкой, положа руки за спину, немного покачиваясь из стороны в сторону. И только теперь Татьяна поняла, почему тот мужчина в торговом центре показался ей знакомым. Это был Прохоров. У него была точно такая же походка и такая же лысина.

«Все эти 8 лет они, что, встречались?» – с ужасом осознала Татьяна, а затем, опомнившись, убежала в туалет, чтобы привести себя в порядок, пока ее кто-нибудь не увидел.

Остальная часть вечера прошла скучно. Татьяна много думала, мало ела. Она наблюдала за отцом, который выглядел счастливым и беззаботным, стоял в окружении матерей других выпускников и развлекал их одной из своих всегда работающих закулисных историй. Он получал удовольствие от такого внимания и одобрения, о чем свидетельствовал ликующий огонек в глазах. Плавно двигая кистями рук то вперед, то назад, то в стороны, он как обычно много жестикулировал. За этот вечер она не видела даже, чтобы они с ректором хоть раз переглянулись, не то, чтобы общались. Они, в целом, вели себя так, будто и не знали друг друга. И это было странно. Только теперь она заметила это. Каждый родитель подходил к каждому преподавателю, благодарил его, чаще они делали это вместе со своими детьми. Отец же подошел ко всем, кроме Прохорова. Хотя, по утверждению ректора, благодарить стоило именно его. Татьяна половину оставшегося вечера пыталась свыкнуться с этой мыслью, а вторую половину абстрагироваться от нее, но ни то, ни другое ей так и не удалось.