Текст книги "Куколка (СИ)"

Автор книги: Ирина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Татьяна раскраснелась, но у него был такой доверительный тон, что ей захотелось ответить честно.

– Да, – боязливо произнесла она и почти прижалась подбородком к груди.

– Ой, Куколка моя! – вздохнул он театрально, почти по-достоевски. – Я же тебе говорил! Они все до единого козлы и кобеля в придачу! Получили свое и убегают. Тебе не стоило тратиться на него! Глупышка моя! Ну, что ж... Будет теперь уроком.

Татьяна хотела опровергнуть это, начать кричать о том, что Вадим не такой, но остановила себя. А потом подумала, что она не знает, какой он, Вадим. Она не читала его мыслей и не знала, о чем думал он в постели с ней. Может быть, он умел хорошо притворяться.

Отец поднялся со стула и продолжил мыть посуду, причитая, как глупо она поступила, как перепутала любовь с любопытством, как ей стоит слушаться отца, ведь он знает, он ведь все это уже пережил. А Татьяна вспоминала то письмо с поздравлением от бывшего любовника и задавалась вопросом: «Неужели и тот “Д” такой же козел? Почему тогда он 8 лет спустя шлет тебе признания в любви?», но вслух она не осмелилась это произнести.

Примирение они отметили вишневым чизкейком и пряным чаем, за которым провели долгий разговор ни о чем серьезном. Отец рассказывал все, что произошло у него за неделю, потом пошло-поехало. В конце они пересмотрели условия ее наказания. Отец разрешил ей пользоваться интернетом, за исключением социальных сетей, а также решил, что сидеть безвылазно дома она не должна, поэтому по вечерам они вместе будут прогуливаться по городу. Татьяна обрадовалась доступу хоть к какой-то информации, а то уже была готова грызть обои от тоски и самокопания.

Утром в понедельник, после разминки, она сидела в растерянности, не зная, чем ей заняться. Она уже открыла браузер, но не знала, что искать. Сначала хотела посмотреть мультики, но потом вспомнила совет Вадима и решила поискать информацию о том, как можно стать мультипликатором. Веб-серфинг увлек ее на весь день. Она перечитала множество статей, просмотрела кучу видеороликов, нашла большой пласт информации об обучении и обнаружила богатый ассортимент предлагаемых курсов для людей, которые не умеют даже рисовать.

Так и прошел весь срок ее заключения. Днем она смотрела обучающие ролики, искала информацию о курсах и программах, иногда отвлекаясь на мультики и просто развлекательные видео, делала перерывы на аэробные упражнения, которые нашла в интернете, потому что балетные упражнения ей осточертели. Вечером, после ужина, они с отцом отправлялись гулять в близлежащий парк или просто по улицам города. Иногда они ужинали в каком-нибудь уютном ресторане, разговаривали ни о чем и возвращались домой под руку.

Татьяна старалась делать вид, что не унывает, что ей интересно, о чем говорит отец, что она прислушивается к его нравоучениям, но внутри она ощущала себя скованной чугунной цепью. Поначалу она не думала, что ей вообще нужна какая-то свобода передвижения, ведь все необходимое дома всегда было, но она ощущала острую нехватку свободы, хоть ей некуда было идти. Она даже не знала, куда бы повернула на следующем перекрестке. Но само ощущение невозможности выйти, когда захочешь, угнетало. И это наваливалось на нее каждый день, утяжеляя плечи и нагрузку на сердце. Она старалась не отвлекаться и постоянно что-то делать, что-то читать, слушать, смотреть, но все равно иногда просто абстрагировалась от всего и улетала с потоком своих расстроенных мыслей, подолгу сидя неподвижно в задумчивости. Из такого своеобразного транса – путешествия вглубь себя, ее выводила либо внезапно возникающая тишина, либо наоборот громкий звук, либо уборщица, которую она старалась не замечать.

Спустя месяц, однажды вечером, отец вернулся с работы довольный и с двумя билетами в театр. Походом на спектакль, где будет играть Муравьева, он решил отметить окончание срока ее ареста. Татьяна не была особенно воодушевлена этой идеей, но отказать тоже не могла. В то же время, она уже истосковалась по городу и, неожиданно для себя, по балету. Благодаря связям, которыми отец всегда хвастался, ему удалось заполучить билеты в самой середине четвертого ряда, откуда открывался шикарный вид на сцену. Татьяна делала вид, будто ее бесконечно радует эта новость. На самом деле, ей было плевать, где сидеть, ведь отовсюду так или иначе должно быть видно основное действо.

Отец специально ушел пораньше с работы, чтобы успеть подготовиться к театру. Он собирался около двух часов, как обычно делал перед важным для него мероприятием. Татьяне казалось, что даже перед ее выпускным спектаклем он так тщательно не готовился, как теперь. Он очень долго выбирал костюм, наносил косметику чересчур аккуратно и потому медленно, приводил в идеальный порядок свой парик. Татьяна за месяц сидения дома даже краситься разучилась. Она не стала наносить макияж, а на себя надела первое попавшееся платье – белое с подсолнухами, то самое, в котором она впервые пошла в бар. Это навеяло ей больные воспоминания, но при отце она была гораздо сдержаннее, потому быстро отсекла их. За этот период одиночества она о многом успела подумать, передумать, додумать и, наконец, успокоиться.

За полчаса до начала они сели в машину, и отец, вписав педаль газа в пол, погнал автомобиль к театру. Доехали они быстро, по дороге нарушив пару правил дорожного движения, но без чрезвычайных происшествий, и вбежали в зал буквально за три минуты до последнего звонка. Потом приглушили свет, и начала играть музыка. Первые минуты еще раздавались шорохи то там, то тут, но как только на сцене появился первый артист, все притихли.

Из зала все актеры казались на одно лицо. Только костюмы указывали на ту или иную роль, что играет артист в спектакле, или на его причастность к массовке. Разумеется, солисты привлекали к себе внимание сразу. Татьяна смотрела на них и пыталась понять, заметит ли обычный зритель подвоха, если на исполнение главной партии поставить балерину из кордебалета. И пришла к выводу, что даже она, постигнув тонкости этого искусства за 8 лет академии, не всегда могла бы заметить такую подмену. Муравьева сейчас танцевала в кордебалете в 3 составе. Она была чуть выше всех остальных, поэтому приметнее. Но Татьяна узнала ее по характерному движению рук, которое она тысячи раз наблюдала на занятиях, хоть со стороны и казалось, что она двигается синхронно с остальными.

Спектакль прошел быстро. Татьяна отвлеклась от своих дум, что накопились в ней за месяц, и получила удовольствие от просмотренного, несмотря на постоянные замечания отца, который то и дело выискивал ошибки актеров, но в конце аплодировал вместе со всеми стоя.

Когда раздались аплодисменты, поклонники балета стали выходить со своих мест и направляться к сцене с цветами. В основном, букетами одаряли солистов, но доставалось и некоторым из кордебалета. Тут Татьяна увидела, как высокий парень несет огромный букет подсолнухов к сцене. Он подошел с правого бока, выискивая в толпе кого-то. Потом к краю сцены из толпы вышла Муравьева и широко заулыбалась парню. Тот улыбался в ответ. Татьяна видела его профиль. Это был Вадим. Отец тоже его заметил, потому что такой букет подсолнухов трудно было не заметить. Муравьева наклонилась к нему. Они о чем-то весело говорили. Татьяна замерла на месте. Она не сомневалась, что потом почувствует острую боль между левым легким и желудком. Из глаз у нее ручьями потекут слезы. В горле застрянет шипастый ком, а душа свернется в неприятный узел и будет давить на грудную клетку. Но сейчас она была в шоковом состоянии.

– Смотри-ка! Благоверный твой объявился! Что я говорил! – злорадно ликуя, произнес отец, указывая на парня с подсолнухами пальцем. – Стоило тебе всего на месяц пропасть, как он уже другой балерине подсолнухи несет! Вот ведь кобель! Убедилась теперь? Хоть собственным глазам поверь! Он тебя поимел и бросил! Ты ему только для этого и нужна была! Он, судя по всему, просто падок на балерин! Фетишист хренов!

– Хватит! – вскрикнула Татьяна, сжав кулаки.

Сознание ее вернулась в привычный ход времени. Она сразу почувствовала всю ту боль, что должна была испытать. Ей стало душно в этом зале. Особенно ее душили счастливые улыбки Муравьевой и Вадима, которые еще продолжали под гул аплодисментов что-то накрикивать друг другу в уши. Она взяла свою сумочку и, грубо проталкиваясь сквозь хлопающую толпу, выбежала из зала. Аплодисменты громогласно били по ее и без того искалеченной душе, словно тысячами кувалд, с каждым ударом сильнее вкапывая ее в землю. Она бежала по ковровой лестнице, спотыкаясь и падая беззвучно, будто и не существовала. Волнение охватило ее мозг паникой. Слезы затмевали обзор. Она с силой распахнула двери театра и, оказавшись на прохладном воздухе, глубоко вдохнула. Это помогло справиться с нарастающей тревогой.

На улице стояли светлые сумерки. Люди топали по тротуарам туда-сюда, не замечая ее. Небо постепенно бледнело, превращаясь в синеватый оттенок серого. Асфальт был сухой и жесткий, в некоторых местах пыльный. Атмосфера в центре города всегда была спертой, но теперь показалась Татьяне совсем непроницаемой. От боли в груди она не могла нормально дышать. Ей приходилось с усилием делать глубокие вдохи и выдохи, будто переламывая собственное тело.

Немного придя в себя, она побежала вдоль набережной, надеясь, что там людей будет меньше. Так оно и оказалось. Рядом с водой дышалось легче, хоть и пахло не самым свежим речным бризом. Из глаз безудержно текли слезы. На вибрирующий телефон минут пять она не обращала внимание, а потом все-таки ответила на звонок отца, поняв, что бежать ей в этом городе некуда. Отец подъехал к ней и увез домой, в клетку, где она ощущала себя питомцем, за которым хорошо ухаживали и кормили, о котором заботились и которого обожали, но все равно держали как домашнее животное, как игрушку, как имитацию жизни, и лишь для собственного удовольствия.

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что нужно слушать папу? – с важным видом сказал он, глядя на дорогу.

Он не столько спрашивал, сколько утверждал. Самодовольство так и порывалось выйти из него вместе с усмешкой. Татьяна вжалась в кресло и ничего не хотела отвечать.

– Да, Куколка, ты серьезно оплошала! Но ничего, папа все наладит. Папа тебя и в театр устроит, какой надо, и замуж выдаст, за кого надо. Папа решит все твои проблемы, одним ударом убив двух зайцев сразу! Но ты! – он резко повернулся к ней, впившись глазами в ее хрупкую фигуру. – Ты больше не имеешь права меня подводить!

Несколько секунд стояло молчание. В это время в Татьяне нарастала буря. Эта буря после пробежки по набережной лишь притихла на время, но теперь грозилась разразиться с большей силой. Девушка не выдержала и тоже решила высказаться.

– Я тебя не подводила! Я не виновата, что ты мечтал, чтобы я стала балериной. Я этого не хотела! И всю мою жизнь ты заставлял меня делать то, что хочешь сам! Я не при чем, если какие-то твои надежды не сбылись! Ты сам все это специально подстроил. Прохоров мне все рассказал. Ты спал с ним, чтобы я училась в академии? Да?!

Отец с ужасом и злобой посмотрел ей в глаза, с нажимом обхватив руль пальцами обеих рук. А Татьяна уже переходила на крик.

– Ты меня так же в театр хочешь устроить? Сбагрить меня какому-нибудь старику, чтобы я спала с ним за место на сцене? Ты сам так всю жизнь жил. Пожертвовал своей великой любовью, которая до сих пор тебе письма пишет. Бедный страдалец! Я тебя не просила жертвовать ради меня. Не я этого хотела! Ты не для меня это делал!! Я ведь всего лишь куколка для тебя!!!

Она скрестила руки на груди, тяжело дыша, и отвернулась к окну. Ей хотелось вырвать с силой дверь и вывалиться из автомобиля, лишь бы не чувствовать на себе его гневный, полный ненависти и разочарования взгляд. Отец тоже тяжело дышал.

– Моя личная жизнь тебя не касается! – рявкнул он.

– Так и моя тебя тоже! – гавкнула в ответ Татьяна.

Отец задыхался от возмущения. Лицо его вытянулось в попытке что-то сказать, но по его растерянному взгляду было видно, что он не находил слов. Они пропускали один поворот за другим, пока ссорились. Только через несколько минут отец более-менее пришел в себя и начал сворачивать в сторону дома.

Остаток пути они успокаивались. Татьяна не могла говорить, потому что ком, словно шар булавы, впился иглами в глотку, и вытащить его, не разодрав шею, было невозможно. Отец смотрел то на дорогу, то в боковое зеркало, стреляя злыми взглядами в стороны. Грудь его часто поднималась и опускалась, как всегда, когда он был зол. Татьяне на секунду показалось, что он плачет, но слез не было. Просто его вечно влажные глаза стали чуть-чуть влажнее.

А Татьяна размышляла о сегодняшнем вечере и о том, как ей с этим всем жить. Она представляла перед собой улыбчивое лицо Вадима, которое улыбалось не ей. Букет подсолнухов, что он подарил Муравьевой, был явно больше того букета, что он принес ей на репетицию. И эта мелочь сильно резанула по сердцу. «Неужели отец прав?!» – повторяла она про себя, но что-то нерациональное отказывалось принимать эту мысль.

Вернувшись домой, она сразу закрылась в своей комнате и в бессилии уснула.

***

«Деньги сниму на вокзале и там же выброшу карту» – думала Татьяна, упаковывая в маленький чемодан для ручной клади самые необходимые вещи. Она положила туда несколько платьев, брюки, футболки, кардиган, нижнее белье, носки и колготки, тем самым почти забив чемодан полностью. Ноутбук она вложила в специальную сумку. В рюкзак положила документы, косметику и другие гигиенические принадлежности, могущие ей понадобиться в пути. По сути, брать ей больше было нечего. Она ничего не имела и ничего не хотела иметь больше. Иначе ей было бы тяжело сбегать. Телефон она тоже специально оставила в комнате.

Татьяна решила действовать сразу, как отец ушел на работу, впервые после ареста оставив ей ключи. Плотно позавтракав, она посмотрела на сайте расписание поездов до Москвы и цену билетов. Поезда ходили часто, поэтому торопиться не было смысла. Она приценилась к стоимости аренды жилья, пытаясь, рассчитать, сколько денег ей нужно снять на первое время. Посчитала, что 50 тысяч ей должно хватить до первой зарплаты. Она не сомневалась, что быстро найдет работу, ведь это Москва! А потом ей надо будет поступить на курсы. Она уже выбрала школу.

Надев спортивный костюм и кроссовки, она собрала перед зеркалом прихожей волосы в пучок, который делала всегда перед занятиями. Сердце ее колотилось с бешеной скоростью, хотя внешне она старалась сохранять спокойствие. Она не знала, почему так беспокоится, ведь все сто раз уже обдумала и предусмотрела.

Она возьмет свои вещи, выйдет из квартиры, доедет до вокзала, снимет с отцовской карты 50 тысяч рублей, сразу купит билет и первым поездом уедет из этого города. Там отец ее уже не найдет. Он, конечно, заметит пропажу в пятьдесят тысяч рублей, но что он с ней сможет сделать? Она ведь будет недосягаема. Она никому не сказала, куда собирается, никто и не знает об ее плане. Отец, наверняка, спохватится не сразу. Только вечером. К этому времени она уже будет в Москве.

Она успокаивала себя, проговаривая свой план перед зеркалом, но сердце не собиралось принимать привычный темп. Девушка в последний раз оглядела свою комнату, пытаясь вспомнить, что еще она могла бы взять с собой, но голова была пуста. Волнение не давало ей сосредоточиться. Впрочем, она ведь все это обдумала еще сегодня ночью. Но решительность покидала ее, как только пугающие мысли об одиночестве, незнакомом городе и оставлении всего, что было, за спиной, не врезались в ее стройные мысли. Ее тут же охватывал приступ паники. Она снова садилась на кровать, судорожно бегала глазами по комнате, пытаясь соображать, что она могла не предусмотреть, о чем еще ей стоит подумать, не забыла ли она что-нибудь очень важное. Именно последнее ее останавливало. Ее не покидало ощущение, что как раз что-то очень важное она и забыла. Она несколько раз вставала, проходилась по комнате из одного угла в другой и снова возвращалась на кровать. Так прошло несколько часов, пока она не проголодалась. Перекусив бутербродами на скорую руку и выпив кофе, она осознала, что больше не может оттягивать. Сейчас или никогда. Еще пара часов, и отец может вернуться.

Она снова отправилась в комнату, еще раз все оглядела, крепко обхватила ручку чемодана пальцами и аккуратно закрыла дверь комнаты, будто боясь разбудить кого-нибудь. Она достала из косметички духи, опрыскала запястья и шею и бросила флакон в боковой кармашек рюкзака, предназначенный для бутылок с водой. Она еще раз посмотрелась в зеркало и испугалась своей решительности, а потом, положив сверху на чемодан сумку с ноутбуком, подтянув лямки рюкзака и перезастегнув олимпийку, вылетела из клетки.

Вокзал, как всегда, был полон людей. Татьяна сначала потерялась в этом многочисленном и многосоставном потоке пассажиров, но по указателям нашла кассы дальнего следования. Рядом оказался и банкомат. Она сняла необходимую сумму, разломала карту и выбросила ее в мусорное ведро, что стояло рядом. Потом с паспортом подошла к кассе, за которой сидела приятная женщина сорока лет, улыбчивая, в приподнятом настроении. Она попыталась наладить с Татьяной короткий непринужденный разговор, расспрашивая ее о поездке, но Татьяна только больше зажалась, не желая раскрывать своих целей и мотивов. Но женщина все равно пожелала ей счастливого пути. Купив билет, она отправилась в зал ожидания. Это были самые мучительные полчаса ее жизни. Она вся дрожала от страха, что отец вот-вот ворвется на вокзал и силком потащит ее обратно. Она начала строить разные высокотехнологичные теории о том, как отец по операции по карте мог бы узнать ее местоположение. Но этого не произошло.

Через полчаса она благополучно зашла в поезд, прошла по полупустому вагону к своему месту и села на нижнюю полку, облокотившись на откидной столик. Нервы все еще были напряжены, готовясь взорваться каждую секунду. Из приоткрытого окна уже веяло свободой, но Татьяна все еще с опаской оглядывалась по сторонам, встречая и провожая взглядом каждого проходившего мимо, боясь узнать в ком-нибудь разгневанного отца. Но все, кто проходил мимо нее, были суетливы и озабочены собственными делами. Они даже не смотрели на девушку у окна, лишь некоторые под ее пристальным взглядом невольно отвечали тем же.

Поезд двинулся, и сердце Татьяны на секунду замерло, будто испытало мимолетную, но острую тоску по утраченному. «Хотя, что мне здесь терять? – подумала она, глядя в окно на уезжающий назад город: почти опустевший бетонный перрон, неприглядные полуразрушенные задние фасады окружающих станцию домов, нарисованное бездарными художниками граффити на стенах. – У меня здесь ничего не было». Но острое непонятное чувство одновременно и боли, и радости сжимало грудь, не давая нормально дышать. Татьяна несколько раз глубоко вздохнула, чтобы снять спазм, и это подействовало. Выпрямившись и потянувшись, она ощутила, как кровь снова растекается по венам. Но сердце не входило в привычный ритм. Его будоражили новые ощущения, совершенно незнакомые, такие волнующие и приятные. Это были легкие ощущения, трепетные и хрупкие. Это было ощущение свободы, которое ее опьяняло.

Она была вольна идти, куда хотела, жить, где хотела, заниматься тем, чем хотела. Пожалуй, только встречаться с тем, с кем хотела, не могла. Но теперь и это казалось ей поправимым, ибо она и его оставила позади.

Хоть на вопрос «Что будет дальше?» она так и не могла ответить четко, но теперь и это давалось ей легко. Если раньше будущее казалось одним большим черным туманом, то теперь она воспринимала его как свет в конце туннеля, пробивающийся сквозь небольшую дыру, которую она выбила своим уходом из прошлой жизни. Что именно будет, она не знала, но точно знала, что что-то будет и это что-то будет зависеть от нее.