Текст книги "Куколка (СИ)"

Автор книги: Ирина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Парень резко вскочил на постели и начал в испуге оглядываться по сторонам. Потом его взгляд поймал Татьянин силуэт, и они оба вскрикнули.

– Это что, твой дом? – спросила Татьяна, немного успокоившись, признав в незнакомце вчерашнего бармена.

– Ага, – кивнул он, немного ошеломленный. Кажется, он и сам забыл, что вчера произошло.

Сначала Татьяне стало спокойнее, но через минуту она снова начала переживать: «О боже, что произошло вчера?». Первыми ей в голову начали приходить самые страшные версии развития событий, но, осознав, что лежат они на разных кроватях, поняла, что ничего не было. Татьяна тут же осмотрела себя: платье было на ней, по ощущениям бюстгальтер и трусы тоже, и колготки тут же начали давить на живот. Видимо, ее никто и не пытался раздеть. Она с облегчением выдохнула.

– Что я здесь делаю?

– Ты меня узнаешь хоть? – тряхнув головой, спросил парень.

– Да. Ты бармен. Мы пили текилу.

– Отлично, – улыбнулся он. – А потом ты внезапно вырубилась. К тебе начал приставать какой-то мерзкий тип. Я его отвадил, но не знал, что с тобой делать, не знал ведь твоего адреса или знакомых, телефон заблокирован, в общем, я и отвез тебя к себе. Только не подумай, я не распускал руки.

Он выставил ладони вперед и судорожно ими замахал, якобы подтверждая свою непричастность. Татьяну это позабавило. Она улыбнулась. Парень, увидев ее улыбку, тоже заулыбался. Его искренняя добродушная улыбка на красивом лице располагала к доверию. Глаза улыбались тоже. В них читалась легкая растерянность, конфузия и в то же время приятная расслабленность. Казалось, оба пришли в себя, но потом Татьяна резко вскрикнула:

– О, боже! Папа! Отец меня убьет!

У парня на мгновение сердце остановилось от такого резкого выпада, судя по его застывшему виду.

– Черт! Черт!! Черт!!! – причитала Татьяна, в панике рыская по постели в попытке найти свой телефон.

– Телефон в сумке. Сумка в прихожей, – указал он спокойным голосом, что сильно разнилось с полу бешеным состоянием девушки.

Она соскочила с дивана и побежала к двери. Перед ней открылся длинный темный коридор, в конце которого в общую темную кучу смешивались тумба, одежда и обувь. Все было черным либо темно-серым, поэтому найти ее белую сумочку не составило труда. Девушка дрожащими пальцами открыла замок сумки и достала телефон. Он был разряжен. Зарядное устройство она с собой никогда не носила, потому что батареи ей с лихвой хватало на день, ведь ей некогда было пользоваться телефоном, а ночевала она всегда дома. Татьяна с прискорбием признала, что у нее не просто день был неудачный, а началась целая черная полоса.

Девушка там же в прихожей и плюхнулась на пол в полном непонимании, что делать дальше. Отец, наверняка, оставил ей тысячу пропущенных вызовов и 1,5 млн сообщений, обзвонил все больницы и морги, всех ее подружек, всех преподавателей, устроил скандал в полицейском участке и подал заявку в «Liza Alert», а сам бегал пол ночи по улицам, ища ее в каждой помойке, пока не свалился с ног от бессилия на каком-нибудь мокром тротуаре в глухом переулке. Ей очень захотелось ему позвонить и все рассказать, но потом она одумалась. Он ведь ее вообще в порошок сотрет, если узнает, что она, сбежав после проваленного экзамена в неизвестном направлении, напилась и переночевала у первого попавшегося парня. И отец точно не поверит, что она после такого девственница. Хотя Татьяну саму немного терзали сомнения на этот счет, но она хотела верить бармену. Было необходимо что-то срочно придумать. Она совсем забыла, где и с кем находится, пока пыталась напрячь свою больную голову сгенерировать хорошее оправдание всей этой ситуации. Но голова очень туго соображала.

Вскоре в коридоре показался парень с вопросительным выражением лица.

– Все в порядке? – словно стесняясь, спросил он.

– Разумеется, нет! – раздраженно ответила Татьяна, продолжая сидеть на полу к нему спиной. – Я не знаю, что сказать папе. Надо что-то придумать. У тебя есть зарядка?

– Ну, для моего телефона есть, конечно. Не знаю, подойдет ли к твоему.

Он снова исчез в комнате и вернулся через минуту с белым блоком питания в руке. Татьяна взяла USB-провод и сравнила с выходом на своем телефоне. Было очевидно, что разъемы не подходят друг другу, но она от отчаяния все равно попыталась вставить провод в телефон. Естественно, у нее ничего не вышло. Она дико разозлилась, больше на саму себя, чем на то, что разъемы не совпали, но пострадало именно зарядное устройство. Девушка в бессильной злобе швырнула его на пол. Парень спокойно поднял его, пробормотав что-то вроде «Аккуратнее, мне еще ей пользоваться». Но девушка не обратила на него внимания, будто это был голос ведущего утренней передачи про садоводство в телевизоре. Она делала вид, что сосредоточенно думает о чем-то важном. На самом деле, она просто злилась и проклинала себя и весь белый свет за то, что с ней вчера случилось. Будто это не она упала во время экзамена, тем самым провалив его, будто не она сбежала от всех сразу после, будто не сама решила напиться в попутном баре. Она сидела спиной, но парень мог чувствовать разряды маленьких молний, испускаемых ее раздраженным и напряженным телом. Казалось, у нее даже волосы встали дыбом.

Я могу воспользоваться твоим телефоном? – чуть менее напряженно спросила она.

Парень молча протянул ей телефон. Девушка набрала номер отца и позвонила. Пока гудели гудки, ее сердце сжалось до размеров атома, отдаваясь в груди соответствующей болью. Казалось, будто от страха оно боялось даже биться, но потом волнение взяло верх и пульс резко начал учащаться. Чем дольше гудели гудки, тем сильнее скакало сердце по грудной клетке, задевая легкие и тем самым сбивая дыхание. Наконец, Татьяна услышала знакомый голос. Он был встревожен.

– Пап, это я, – нерешительно начала девушка.

– Куколка, где ты?! – завопил отец. – Ты в порядке?!

– Д-да, пап, все х-хорошо, – растерялась Татьяна. Соображать срочно в стрессовой ситуации не было ее сильной стороной.

– Ты понимаешь, что я уже все возможные телефонные номера обзвонил в поисках тебя! Где ты была, неблагодарная девчонка?! Я тебя спрашиваю! Ты хоть понимаешь, как я переживал?! Я одновременно рад и очень-очень-оочень-ооочень зол.

Татьяна вся сжалась под его криками, хоть он и был всего лишь в телефонной трубке.

– Паап, я все объясню, – виновато проговорила девушка. – Но главное, со мной все хорошо. Ты не переживай.

– Разумеется, с тобой все хорошо! А отцу вот плохо! Меня чуть инфаркт не хватил! На отца тебе совсем плевать! Сначала провалила экзамен, а потом пошла шляться где-то всю ночь и звонит сама невинность! Я, значит, улаживаю ее провал на экзамене, звонил тут Прохорову, унижался, лишь бы тебе тройку поставили! А с ней, видите ли, все хорошо! Раз у тебя такое отношение к отцу, раз тебе на меня плевать, не знаю, где ты и с кем, но домой можешь не возвращаться!

После этого раздались короткие гудки. Татьяна не сразу все осознала. Она подошла к зеркалу, которое до этого не замечала в лоб. Лицо ее было опухшим, волосы растрепаны, где-то сильно примяты, почти прилизаны, где-то, наоборот, распушены во все стороны, глаза были красные и набухшие. В уголках глазниц засохли слезы вперемешку с тушью, превратившись в неприятные сухие черные корочки, которые тут же осыпались на щеки, когда девушка попыталась их стереть. Тональный крем расплылся по всему лицу, придав ему излишней неравномерной колоритности. Некогда алая губная помада побагровела и расползлась по щекам с обеих сторон, придав им неестественный румянец. Ей захотелось рыдать, и она заплакала.

– Эй, ты чего? Не такая уж ты и страшная… – попытался пошутить парень, – …для человека, который вчера набухался до беспамятства.

Девушка еще больше разревелась. Парень обнял ее, не сильно прижимая к себе. Отец так орал в телефон, что он мог слышать каждое слово отчетливо. Через несколько минут Татьяна успокоилась. Парень показал, где ванная и оставил ее там на добрых полчаса, чтобы она могла привести себя в порядок.

Холодная чистая вода благоприятно сказалась на лице и самочувствии в целом. Пухлость начала спадать, как и краснота. Сняв испорченный макияж, девушка ощутила, как задышала кожа. После горячего душа все ее тело расслабилось, ломота пропала, голова начала соображать быстрее. Парень гостеприимно предложил надеть его футболку и шорты, которые сошли ей почти за брюки. Однако они были настолько широки, что просто спадали с худенькой талии Татьяны. Зато футболка была по длине, как ее платье, и она решила обойтись только ей. В обычной хлопковой футболке она почувствовала себя гораздо комфортнее, чем в облегающем платье и синтетических колготках. Мыться, правда, пришлось гелем-шампунем 2-в-1, сильно отдающим мужским одеколоном, но Татьяна надеялась, этот запах быстро развеется. В общем, после всех этих, казалось бы, стандартных утренних процедур ее самочувствие и вместе с ним настроение улучшились. Из ванной она вышла снова изящной, красивой и расслабленной.

Бармен хозяйничал на кухне. Пахло молочной кашей и кофе. Когда девушка показалась в проеме двери, он снимал с плиты маленькую кастрюльку, покрытую желтой эмалью с цветочками. Такой набор кастрюль был и у них с папой, и, наверное, в каждой семье. Там еще продолжала немного бурлить густая рисовая масса. Он бросил туда кусочек сливочного масла, а затем порезанное кубиками яблоко и перемешал. Татьянин желудок заурчал во весь голос. Тогда парень обернулся на нее.

– Уже готово, – улыбчиво, сказал он и поставил на стол две тарелки, наполненные кашей. – Кофе пьешь?

Девушка кивнула, усаживаясь за стол перед одной из тарелок. Она, как голодный хищник, облизнула губы, предвкушая вкусную трапезу, хоть и не знала, какой должна оказаться рисовая каша на вкус. На протяжении всей жизни она ела на завтрак геркулес на молоке, который отец готовил отменно. Она обожала геркулес и не представляла свое утро без него. А здесь было что-то другое, неизведанное, но пахло вкусно. Она почувствовала себя юным исследователем и с любопытством набрала ложкой небольшую горку. Вкус поразил ее. Она и раньше ела отдельно рис, отдельно яблоки и отдельно пробовала молоко, но никогда вместе. Каша оказалась сладкой и нежной с легкой кислинкой за счет яблок. Это было необычно для ее привыкших к овсяным хлопьям вкусовых рецепторов. Первые две ложки она посмаковала, как гурман.

Вскоре перед ней возникла и чашка с черным-черным кофе.

– А что молока или сливок нет? – с претензией спросила девушка, словно находилась на завтраке в отеле по типу “шведский стол”.

Парень хмыкнул и достал из холодильника бутылку молока.

– А подогреть? – не замечая своей невежливости, продолжала Татьяна испытывать терпение гостеприимного бармена.

Он поджал губы, но подогрел молоко в маленькой чашечке в микроволновке.

– Спасибо, – довольно сказала она, вливая молоко в кофе.

Парень улыбнулся, глядя на ее счастливое лицо. Было видно, что Татьяна делала это не специально и это не было высокомерием или грубостью. Она просто не знала, что можно и нужно по-другому. Ее так воспитали. Она привыкла быть принцессой в своей семье, ей во всем потакали, за ней превосходно ухаживали лишь для того, чтобы она ни на что не отвлекалась и старательно занималась балетом. Он сел напротив нее и сперва сделал большой глоток черного кофе, только потом приступил к каше.

– Приятного аппетита, – весело сказала девушка и отправила очередную ложку каши в рот.

Парень только улыбнулся.

–Давно мне никто не желал приятного аппетита за завтраком, – отметил он немного с грустью. – Спасибо. Тебе тоже.

Татьянин взгляд тут же уловил «холостяцкость» его квартиры. Когда-то ремонт здесь делался с любовью и вниманием, на которое способна только женщина, желающая обуютить домашний очаг, но делался этот ремонт давно. Сейчас светло-зеленые приятные обои со вставками листьев тропических растений местами выцвели и отходили от стены. Где-то были содраны клочки, где-то испачканы чем-то некогда съедобным. Окно было занавешено серовато-белой тюлевой занавеской в цветочек, давность стирки которой, казалось, установить уже было невозможно. Кухонный гарнитур имел серо-древесный цвет, как и плитка возле него. Фартук был аккуратно подобран под цвет кухни. Здесь царил относительный порядок. Вещи лежали на своих местах. В шкафчике со стеклянными дверями стоял праздничный хрусталь под толстым слоем пыли. Пыль лежала и на других редко используемых поверхностях. В раковине валялось немного посуды. Все остальное было нетронутым. Сразу было видно, что он пользуется кухней мало. На столешнице из искусственного камня в ряд вдоль фартука стояли бутылки с различными этикетками и наименованиями алкогольных напитков, что сразу выдавало его род деятельности. Больше ничего примечательного в обстановке кухни не было. Обычный кухонный уголок, табуреты, крупная и мелкая бытовая техника – все, как у всех. На холодильнике была всего лишь пара магнитиков и то рекламных, а не тех, что привозят друзья из своих отпусков. Не было никаких семейных фотографий, что для Татьяны было удивительно, т.к. отец любил вывешивать их совместные фотографии в путешествиях или на каких-либо мероприятиях. Специально для этих памятных событий отец купил пробковую доску на кухню. Эта же квартира хранила в себе только пыль и никаких следов семейной жизни. Из декора на стене висело только плоское блюдо для главного яства праздничного стола, наподобие заливной рыбы, или пышного торта. Это было стандартное блюдо, белое, с цветочным рисунком в центре и тонкими узорами на ободке. Интересным было только то, что оно было склеено из разбитых осколков. Уродливые линии пронизали его, как шрамы, что остаются на теле на вечную память. Татьяне было любопытно, почему ему давно никто не желал приятного аппетита и где его родители.

– Давно ты один живешь? – как можно деликатнее спросила она.

– Почти год. Как девушка меня бросила.

Он не поднимал глаз, фокусируясь на каше. Татьяна решила не продолжать тему. Она рассчитывала побольше узнать о его семье, а не о девушке, но сделала вывод, что родители не живут здесь еще дольше.

– Что будешь делать? – спросил он после минутной паузы.

– Не знаю, – протянула она, вздохнув и уставившись в магнит на холодильнике, рекламирующий доставку пиццы. – Надо что-то придумать в свое оправдание и снова позвонить отцу.

– Почему просто не сказать правду? – спросил он с искренним недоумением.

– Ты что?! Отец никогда мне такое не простит. Он меня и так не простит. А так вообще убьет.

– Он что деспот?

– Нет, конечно, – с чувством ответила Татьяна. – Просто он меня очень любит. И переживает. И он в меня очень верил, все для меня делал, а я...

– Да, ты рассказывала вчера, – кивнул парень.

Девушка вытаращила на него свои миндалевидные глаза, отчего они стали казаться круглыми.

– Не помнишь? – усмехнулся он. – Ты напилась и разрыдалась. И рассказала все про экзамен, про отца, про преподавателя и про Муравьеву. Про то, какая ты неудачница, про то, что у тебя, считай, не было жизни...

– Не продолжай, – перебила Татьяна, покраснев.

От волнения она начала поглощать кашу с еще большим аппетитом и еще большими порциями, будто хотела заесть свой стыд, будто он плавал как раз на дне желудка и его надо было замуровать в чем-то тяжелом, наподобие каши с яблоком, без возможности выбраться. Но, как оказалось, это не помогло. Татьяна уже доела кашу и начала запивать ее кофе с молоком. Кофе оказался на вкус горьковато-пряным, кажется, разбавленным корицей и кардамоном. И это было вкусно. Он был ровно такой крепости, которая нужна была Татьяне, чтобы взбодриться от похмелья. Она впервые задумалась о времени и посмотрела на классические круглые часы, что висели над дверью в кухню. Они показывали половину первого.

– Я просто хотел сказать, что, возможно, какие-то вещи ты принимаешь серьезнее, чем нужно, – начал Вадим, вглядываясь в Татьянино лицо. – Твой отец – не истина в последней инстанции, как и преподаватель или Муравьева. Даже если он так в тебя верил, ты ему ничего не должна. Он сам вкладывал в тебя свою веру, без гарантий и процентов. Уверен, он и сам это понимает. Ты делаешь так, как можешь. Ты ведь, итак, изо всех сил старалась. А там уж как получилось. Может, балет, действительно, не твое. И еще не поздно над этим задуматься.

Татьяна молча продолжала пить кофе, хмуря тонкие брови. Бармен посмотрел на нее с вниманием, возможно, ожидая реакции, но за его утешающей речью ничего не последовало.

– Пока не решишь, что делать, можешь оставаться здесь, – спустя какое-то время сказал он. – У меня сегодня как раз выходной.

– Спасибо, – тихо ответила Татьяна, улыбнувшись.

Завтрак они докончили молча. Парень, попивая кофе, читал новостную ленту в телефоне, а Татьяна глядела в окно. За ним была чудесная погода. Как будто от недельных ливней не осталось и следа. Небо расцвело во всей своей синеве. Только где-то на горизонте остались плавать остатки вчерашних грозных туч, отливая фиолетовым. Деревья, пробудившиеся от долгой зимы, уже цветущие и зеленеющие, шуршали ветками друг о друга. Высыхающие дороги поблескивали серебром на солнечном свету. Окна отражали в себе зенитное солнце, приносящее в город лето. На улице начиналась новая жизнь. Все готовилось цвести и пахнуть.

При такой погоде грех было страдать и плакать. Надо было двигаться дальше. Татьяна желала бы только знать, в каком направлении. Сейчас ей даже домой путь был закрыт. К ее счастью, вчерашний бармен, абсолютно незнакомый ей человек, оказался внезапно добрым и даже порядочным. Татьяна редко встречала такое бескорыстное отношение. Отец ее всегда учил, что все мужики козлы, что им нужно только одно, поэтому нужно ими пренебрегать, манипулировать и получать от них только необходимое, включая секс. Татьяна и до сих пор в это верила, ведь у нее не было никакого опыта близких отношений с противоположным полом. Но вот первый ее опыт ночевки вне дома, наедине в квартире с незнакомым парнем, по крайней мере, пока проходит хорошо. Она чувствует себя здесь в безопасности, как минимум, не чувствует от него угрозы. Он даже не смотрит на нее сейчас, а с интересом читает какую-то новость, медленно допивая кофе. Он ее накормил, он позволил ей здесь остаться, и не попросил ничего взамен. Он не похож на козла. Хотя его почему-то бросила девушка. Девушки, наверное, просто так не бросают. Значит, он тоже чем-то плох. Татьяна внимательнее присмотрелась к нему. Он показался ей еще красивее, чем был вчера. Парень был спортивен и здоров. Кожа у него была гладкой и бледной, а губы четко очерчены линией, не толстые и не тонкие, а именно такие, какие могли бы прописать в стандарте мужской внешности, если бы такой был. Вел он себя самым обычным образом. Даже умел готовить. Каша показалась Татьяне вкуснее всех яств на свете, но, скорее, ее критичность в этом плане была притуплена диким голодом, ибо она не ела ничего со вчерашнего обеда.

Мысли ее прервал яркий экран смартфона, неожиданно оказавшийся перед глазами. На нем высвечивалась красочная, но с простой, если не сказать примитивной, рисовкой картинка. Посыл был бытовой юмористический. Татьяна улыбнулась. Такое случалось с каждым. Парень тоже улыбался. Потом заблокировал телефон и, сделав последний глоток кофе, поставил свою грязную посуду в раковину.

– У нас самообслуживание, – предупредил он, указывая девушке на ее посуду.

– Я должна ее помыть? – переспросила она.

– Ну, предполагается. Я, конечно, гостеприимный, но не настолько, – улыбнулся он и принялся мыть всю ту грязную посуду, что уже валялась в раковине.

Образ прекрасного рыцаря в розовых доспехах распылился перед Татьяной.

Он предложил ей посмотреть какое-нибудь видео на своем смартфоне, пока он моет посуду. Татьяна немного опешила. Во-первых, это был чужой телефон (мало ли там могло прийти какое-нибудь личное сообщение со всплывающим уведомлением), во-вторых, она не знала, что ей смотреть. До этого она всегда смотрела либо мультики (ей почему-то нравилась анимация любого качества и содержания), либо видео про балет. Но про балет ей сейчас не хотелось даже слышать, а смотреть мультики ей показалось постыдным. Наверное, потому что подружки всегда над ней по этому поводу подтрунивали.

– Нет, я просто посижу, – скромно сказала девушка и отвернулась к окну.

– Ну, как хочешь, а я посмотрю что-нибудь, раз ты не хочешь.

Он включил на полную громкость видео какого-то блогера, который вещал новости художественного мира. Татьяна, разумеется, в искусстве не разбиралась, но почему-то слушала и пыталась даже что-то понять, несмотря на обилие слэнга и специальных терминов. Наверное, ее слуху просто деваться было некуда. Громкость телефона заглушала спокойные обеденные шумы города, доносящиеся сквозь приоткрытое пластиковое окно.

Спустя полчаса парень уступил место перед раковиной своей непрошеной гостье. Татьяна редко занималась домашним бытом, отец облагородил ее от этого, но за его гостеприимность и радушие она решила, что не станет возникать и спокойно помоет за собой. Вокруг раковины все было мокро. Татьяна опасалась замочить футболку, поэтому стояла в не очень удобной позе, слегка выпятив зад и наклонившись на 45 градусов корпусом над раковиной. Такое расстояние показалось ей безопасным от брызг. С усилием сдерживая отвращение, она взяла уже рваную губку для посуды, в которой еще остались маленькие кусочки пищи, смытой с той горы посуды, которую парень вымыл только что. Неизвестно, как долго эта посуда лежала в мойке и что это была за пища, но делать было нечего. Она сначала постирала саму губку, а затем начала мыть ей тарелку. Дело оказалось несложным, ибо посуды было очень мало. Она быстро справилась и в конце даже осталась довольна собой. Пальчики ее даже не сморщились от воды. Маникюр остался на ногтях таким же ровным и цельным.

После того, как вся посуда на кухне оказалась чистой, парень спросил:

– Ну, чем займемся?

Он расставил ноги на ширине плеч, а руками уперся в бока.

– Из развлечений могу предложить только секс, кино и мозаику. От первого думаю, ты сразу откажешься, но попытаться стоило.

Он снова весело улыбнулся. Во взгляде его не было никакого сексуального влечения, даже, наоборот, скорее, равнодушие. Он смотрел просто, без эмоций и пристального интереса. Татьяна сначала немного смутилась при слове «секс», но, оценив его простодушие и прямолинейность, не стала возмущаться и посмеялась.

– А что за мозаика?

– Хобби мое. Я собираю мозаику из осколков керамики. Сейчас как раз работаю над одним проектом. Заинтересовало?

Татьяна не была уверена, что хочет этим заниматься, но любознательность взяла верх, ведь она никогда не собирала мозаику и не видела, как это делают. Вообще, она никогда даже не интересовалась этим. Разумеется, по городу, на станциях метро и в дизайнах интерьеров различных заведений она видела целые мозаичные полотна, изображающие масштабные действия или гигантские портреты, но это никогда не восхищало ее. В академии они изучали историю искусства, но ее это никогда не завлекало. Однако она все равно согласилась просто потому, что первый вариант казался ей невозможным, а второй – банальным.

Девушка последовала за барменом в комнату, где они спали. В квартире было еще одно помещение, на то указывала дверь в коридоре, но она была заперта. Возможно, это была лишь кладовая. Ведь, судя по обстановке этой комнаты, она являлась всем одновременно: и спальней, и гостиной, и даже столовой, т.к. на журнальном столике возле кресла валялась опустошенная грязная тарелка с вилкой. Парень предложил ей посидеть в кресле, пока он готовит мозаику и инструменты. Для этого он специально сложил кресло, скинув с него покрывало и декоративную диванную подушку. Он так и спал без постельного белья. Татьяна уселась в кресло с комфортом, обняв обеими руками маленькую подушку.

Тут ей на глаза в стеллаже напротив попалась большая коллекция DVD-дисков с фильмами, среди которых было много анимационных. Спросонок и с бодуна она приняла их за книги. Оказалось, что книг в этом стеллаже нет ни одной. Весь он был обставлен дисками с фильмами, дисками с играми и настольными играми, которых тоже собралась приличная коллекция. Она стала разглядывать названия фильмов, пытаясь найти то, что не смотрела. И заметила логику расположения всех дисков на стеллаже. Фильмы и мультфильмы были распределены по жанрам и странам. Здесь присутствовала неплохая коллекция японской анимации, меньшая по количеству, но не по значимости коллекция французских мультфильмов, конечно, диснеевская и советская классика и много чего другого интересного. Татьяна нашла уже целых десять наименований, которые не видела. В настольные игры она играла мало, редко они собирались своей балетной компанией и играли в «Alias» или «Крокодила». Но чаще всего все выбирали мафию, которая Татьяне совсем не нравилась, ибо ее обычно убивали на вторую-третью ночь, даже если она была мафией, потому что врать и манипулировать чужим мнением она не умела. Поэтому среди настольных игр ей попалось всего одно знакомое наименование. Среди видеоигр ей не была известна ни одна.

– У тебя неплохая коллекция мультфильмов, – заметила Татьяна.

Парень в этот момент остановился в проеме дверей.

– Это старые дивидишки. Я уже и сам про них забыл. В детстве много смотрел. Родители покупали. Давно уже не пересматривал. Надо выбросить, наверное.

– Лучше мне отдай, – подхватила Татьяна. – Тут есть мультики, которые я не смотрела. Японские, в основном. А я люблю аниме. Что-нибудь в стиле Миядзаки.

– Да можешь хоть все забирать, если нужно. Я и не думал, что кто-то еще пользуется DVD-дисками, – усмехнулся он.

Жестом он позвал ее следовать за ним во второе помещение, которое было заперто. Татьяна оказалась частично права – наполовину эта комната оказалась кладовой, а на другую половину – мастерской.

Она была меньше, чем спальня-гостиная, но имела продолговатую форму и хорошо освещалась за счет окна, отчего казалась просторной. Вдоль обеих стен стояли простые трехуровневые стеллажи из необработанного дерева, на полках которых хранилась всякая всячина в коробках, ящиках и просто так. Один стеллаж был посвящен осколкам керамики, разложенным по тазикам по цветам, в другом в небольших ящичках были сгруппированы кусочки натуральных камней. Одна полка была занята еще одним, похожим на стекло, материалом для мозаики, но его было всего три цвета и, соответственно, три шкатулки. Снизу на стеллаже стояли ведра с разными, похожими на ремонтные, смесями. Здесь было пыльно. Вдоль другой стены хранились краски для разных материалов и покрытий, керамическая плитка, статуэтки и сервизы, а также холсты, сетки и большие толстые листы наподобие гипсокартонных панелей. На подоконнике красовалась гипсовая голова Давида, а рядом деревянный макет человека, которому вручную можно было придавать различные позы. Татьяна видела такого в классе изобразительного искусства в академии. На последнем стеллаже были разложены самые разные инструменты: молотки, ножницы, пистолет для клея, пинцеты и многое другое, чему Татьяна не могла дать название. На нижней полке валялись карандашные портретные наброски листами, а также небольшие мозаичные картины, изображающие отдельные растения, фрукты или целые натюрморты. У стены на полу лежали в ряд холсты с масляными пейзажами. В углу, справа от окна стоял компьютерный стол с моноблоком и графическим планшетом. Стул, советский, деревянный, со спинкой и мягким потертым сиденьем был задвинут под стол. Под ним, как мусор, валялось несколько баллончиков аэрозолей.

– Я тут решил еще один цвет добавить, поэтому нам сначала надо будет побить посуду, – сказал он с улыбкой, доставая со стеллажа плоские тарелки сине-зеленого цвета, близкого к цвету моря.

– Что, прямо здесь? – удивилась Татьяна. Помещение вдруг показалось ей слишком маленьким для этого.

– Ну, да. Об пол. Я так стресс снимаю порой. Тебе, видимо, тоже не помешает.

Он вручил Татьяне прозрачные пластмассовые защитные очки. Сам надел такие же. Тарелки поставил на стол рядом с компьютером и протянул одну Татьяне. Она подошла к столу и взяла тарелку, все еще не понимая, как это будет выглядеть. А выглядело это очень просто и немного безумно. Он просто взял тарелку и швырнул ее об пол. Она разбилась не с первого раза и не на тысячи кусочков, а всего лишь раскололась на два. Затем он взял каждую часть и по отдельности снова бросил на пол. Осколков стало еще больше. Он продолжил это делать, пока размер осколков не подошел к его параметрам. Затем он жестом показал сделать то же самое Татьяне, отойдя на пару шагов назад. Она несмело и оттого очень слабо бросила, скорее уронила, тарелку на пол. Та покрутилась на выступающем ребрышке дна вокруг своей оси и встала ровно, словно ее подали на стол.

– Не бойся, – подбадривал ее Вадим. – Это всего лишь тарелка. Пол не обвалится, если ты бросишь ее сильнее.

Он улыбался. Татьяна приложила больше усилий, и тарелка раскололась на три части. Дальше стало легче. Они бросали посуду, смеясь и выкрикивая различные ликующие междометия. Осколки разлетались во все стороны по мастерской, словно тяжелые конфетти. Татьяне понравилось разрушать нечто цельное. И это, действительно, помогало бороться со стрессом. Осколки получались неровные, острые, квадратные и многоугольные. У Татьяны получалось много мелких осколков. Вадим почти всегда добивался нужного размера. Девушка оценила его навык. Было весело. Жаль, продлилось это недолго. Тарелки быстро закончились, а Татьяна, казалось, только вошла в азарт. Вадим начал собирать осколки с пола в отдельный тазик, залезая под стеллажи и стол.

Когда все было собрано, он принялся стаскивать со стеллажей на пол все необходимое: осколки керамики и бумагу, клей и ведра с грунтовой основой, сетки и инструменты, а также газеты, которые в несколько слоев расстелил по полу, закрыв почти все свободное от мебели пространство. Когда все было готово, он позвал ее присаживаться на газету, вручив Татьяне диванную подушку, что лежала на стуле, для удобства. Парень сел прямо на пол и начал объяснять, что и как нужно делать. В середину между ними он положил полотно, на котором уже были нанизаны керамические осколки, преобразовавшиеся в верхнюю часть картины. Пока здесь был только черный космос с маленькими звездочками по обоим верхним углам изображения, а в середине на контрасте выделялось ясное небо, с пробивающимися из ниоткуда лучами солнца. Цветовая гамма была подобрана приятная: небо было приглушенного голубовато-бирюзового цвета, а лучи света – бледно-желтыми. Татьяна внимательно рассмотрела уже нанесенную мозаику и заметила, что осколки были из разных видов стекла, как на витраже. Они были похожи на реальные осколки реальных предметов, которые были случайно разбиты. Тессеры, как называл их Вадим, не всегда имели ровную форму, иногда они имели острые углы, а иногда притупленные, бывали мелкими или крупными, но все это нивелировалось грамотным расположением отдельных крупиц и их качественной стыковкой друг с другом. Изредка художник пользовался тяжелым похожим на садовнические ножницы инструментом для отколки ненужных частей от тессеров.