Текст книги "Куколка (СИ)"

Автор книги: Ирина Воробей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Как же на это отреагирует твой отец, Буравина? – продолжала Даша.

Татьяна на секунду вспыхнула. Это была искра ненависти, которую подруга сама в ней зажгла своей змеиной ухмылкой. Кажется, та же искра попала на Вадима, потому что он тоже бросил в сторону Даши злобный взгляд.

– Ладно, не будем вас отвлекать, – быстро сказала она и потянула подружек за собой вперед.

Девчонки криво-косо помахали им руками в знак прощания.

– А где Муравьева? – крикнула им вслед Татьяна.

– Осталась, – не оборачиваясь, бросила Даша.

Татьяна нахмурила брови и посмотрела на Вадима. В груди возникло нехорошее предчувствие. Они побежали к бару, но напротив входа наткнулись на двух «клетчатых жилетиков», которые затаскивали бессознательное тело Муравьевой в автомобиль. Третий уже сидел в водительском кресле.

– Стойте! – во все горло от испуга крикнула Татьяна и сама остановилась.

Вадим, напротив, побежал вперед к автомобилю. Он успел схватить последнего и отбросить назад. Парень упал на спину и распластал ноги, но быстро поднялся. Вадим полез в автомобиль вытаскивать девушку. Тут подбежала Татьяна и начала кричать: «Помогите! Помогите! Человека похищают!», но улица была пуста. Парень в клетчатом жилете схватил ее сзади и закрыл рот рукой. Вадим тут же обернулся, все еще держа Муравьеву за руку. Взгляд, которым он одарил сегодня Татьяну после поцелуя с близняшками, был добрейшим из добрейших по сравнению с тем, как он сейчас смотрел на парня, державшего ее.

Из автомобиля послышался голос:

– Это моя девушка, я ее домой везу, а вы кто такие?

Татьяна пыталась выбиться из цепких рук «клетчатого жилетика» и прокричать, что тот лжет, но рука плотно прилегала к ее челюсти и не позволяла издавать внятные звуки.

– Я ее знаю. И знаю, что ты не ее парень, – сказал Вадим, не двигаясь.

Тут Татьяна услышала стон боли за ухом и почувствовала послабление. Парень отпустил ее. Оказалось, подоспел коллега Вадима, тот самый коренастый брюнет. Он ловким движением руки влепил «жилетику» в промежность между ребрами и тазом, отчего тот согнулся от боли и попятился назад, скрючившись почти вдвое.

– Дэн! – крикнул Вадим своему коллеге и головой кивнул на дверь автомобиля с другой стороны.

Коллега через секунду оказался по ту стороны машины и с силой открыл дверь. Одним рывком он вытащил за талию парня, что сидел на заднем сиденье и держал Муравьеву. Третий тоже вылез и накинулся на Вадима сзади, но парень с рывком наступил ему на носок, отчего парень завизжал и запрыгал на одной ноге, прямо как злодеи в детских мультиках. Первый уже пришел в себя, выпрямился и ринулся на Вадима сбоку в помощь своему товарищу, в которого Вадим уже направил свой правый кулак. Первый «жилетик» уткнулся головой Вадиму в бок, тем самым повалив его на землю. Дэн скрутил руки своему противнику и приволок на тротуар, где боролись те трое. Он несколько раз хорошенько влепил третьему по морде и пошел помогать коллеге. Ловкости в драке Дэну было не занимать. Все его движения были отточены, судя по всему, многоразовой практикой, а удары приносили «жилетикам» острую боль, будто вместо костей в кулаке у него крылось железо. Он одной рукой поднял первого и откинул его назад. Вадим переключился на второго, сев ему на живот и стал бить обоими кулаками в лицо, грудь, шею, в общем, куда попало. Дэн одним ударом ноги с разворота оставил первого «жилетика» без сознания. Татьяна, поддерживая голову Муравьевой своим животом, за подмышки вытаскивала ее из автомобиля прямо на землю, потому что нормально поднять ее она не могла. Бармены быстро раскидали похитителей и усадили их на тротуар возле машины. На улице уже образовалась небольшая толпа из оставшихся посетителей бара.

– Ментов только не вызывайте, – говорил один из «клетчатых жилетиков», вытирая кровь с лица. – Мы ей снотворное подсыпали. Самое обычное, безвредное. Сама проснется через пару часов. Нам ее подруга заплатила. Даша. Сказала просто прикольнуться хочет. Мы фотосессию с ней должны были устроить. Ну, знаете, интимную... Даша должна была фотать. Мы как бы ничего не собирались с ней делать! Вы что! Мы не маньяки какие-нибудь.

Татьяна невольно ахнула, узнав правду, и прикрыла рот рукой. Так и замерла. Дэн сплюнул кровь. Вадим едва сдерживал омерзение, слушая его и морщась.

– Она дала нам адрес студии, куда мы должны были ее привезти. Вот бумажка. Она написала.

Он достал из кармана жилета мятый клочок клетчатой бумаги, капнув на него небольшую кляксу крови. Татьяна взяла бумажку и прочитала. Там, действительно, был написан адрес и указано время, к которому следовало привезти Муравьеву. Почерк Татьяна сразу узнала.

– Это Даша, – выдала свое заключение девушка.

Парни опустили плечи.

– Дебилы, сами не поняли, что херь какую-то творите? – с отвращением спросил Вадим.

– Ну, мы бабло поднять хотели. Главное, без криминала.

– Похищение человека – это преступление.

– Да мы ее не похищали. Мы ее только отвезти должны были. Даша, типа, за фотиком поехала.

Все лицо парня уже было в крови. Он сплюнул кровавую слюну на землю. Второй сидел с поникшей головой, такой же побитый и пристыженный, а третий вовсе валялся без сознания, распластавшись на асфальте в позе звездочки. Они все были невысокие, но плотные, спортивные и ухоженные, с явно сделанным профессионалом маникюром. На отъявленных киднэпперов они совсем не походили. Возраста были студенческого. По говору – не местные.

– Че делать будем? – спросил Вадим у Татьяны.

Татьяна все еще пребывала в небольшом шоке от случившегося. Все происходило как в каком-нибудь дешевом НТВ-шном сериале. Муравьева лежала без сознания, холодная, бледная, прямо на земле. Татьяна только сейчас подумала о ней.

– Давайте, ее сначала отнесем куда-нибудь в теплое место.

– А с этими? – спросил Дэн. – Убегут же.

В похитителях уже проснулась надежда.

– Да хер с ними! – в отчаянии махнула рукой Татьяна. И это, кажется, был первый случай, когда она позволила себе употребить нецензурное слово. Вадим при этом улыбнулся.

Парни не стали ей перечить, хотя оба с презрением взглянули на неудавшихся преступников, но молча подняли Муравьеву и понесли в бар. Толпа из оставшихся посетителей расступилась перед ними. Бессознательную девушку положили на диван, на котором еще час назад сидели подруги Татьяны в обнимку с похитителями. В окно было видно, как двое впопыхах запихивают третьего в машину и уезжают в неизвестном направлении.

– А с ней точно все хорошо? – поинтересовалась девушка.

– Ну, спит, как младенец. Если это обычное снотворное, то проснется здоровой и невредимой, – ответил Дэн, а потом усмехнулся и добавил. – Через двое суток.

Татьяна вытаращила на него глаза. Она впервые оказалась в такой ситуации. И все еще пребывала в шоке, поэтому не чувствовала в себе ни паники, ни страха, а только недоумение.

– Надо ждать, когда проснется, – сказал Вадим и сел на еще не убранный стол, пододвинув почти пустые бокалы и недопитую бутылку вина.

Татьяна подошла поближе к Муравьевой, чтобы получше рассмотреть ее безмятежное лицо в попытке найти признаки пробуждения.

– Ей надо где-то отоспаться. Ты можешь ее взять с собой? – Вадим обратился к девушке.

– Домой?! Нет, ты что. Отец не поймет. И он ее тоже не любит.

Это «тоже» покоробило Вадима. Он вздохнул.

– Ну, не здесь же ее бросать.

– А ты?

Татьяна с мольбой посмотрела на Вадима. Тот отрицательно закачал головой.

– Неет, – протянул он. – По-твоему, у меня что, постоялый двор для пьяных девиц?

– Но я не знаю, куда еще ее девать.

– А родители у нее есть? Муж? Дети?

– Родители в другом городе. А парня я ее не знаю.

– Да блядь, – раздосадовался Вадим.

Дэн захихикал.

– Я тебе сразу сказал, что ты попал, брат.

Вадим грозно на него посмотрел и снова выругался. Татьяна сделала по-кошачьи жалостливые глаза. Парень долго в них смотрел и все-таки растаял.

– Ладно, тогда ты тоже поедешь ко мне.

– Что?! Зачем? Ты же знаешь моего отца!

– А что мне с ней делать, когда она проснется? Она обвинит меня в похищении. А тут хотя бы ты будешь. Тебе она поверит.

Дэн переводил веселый взгляд с друга на Татьяну и обратно. Девушка снова вся вжалась в себя, как черепаха в панцирь. Только панциря у нее не было и защищать ее было нечему.

– Ну, у тебя только два варианта. Решай, кого твой отец не любит больше, меня или ее.

– Ладно, поехали к тебе, – выдохнула Татьяна, вспомнив, что Даша все равно их видела вместе и, почти наверняка, расскажет все отцу.

Вадим округлил и без того очень круглые глаза. Дэн выдавил смешок.

Ребятам было нужно закрыть бар, который уже опустел полностью, все прибрать и посчитать кассу. Татьяна помогла им в зале: перетаскала вместе с ними в мойку грязную посуду, протерла влажной тряпкой столы и даже подмела пол. Муравьева продолжала лежать без сознания на диване у окна. Рот ее был смешно приоткрыт, шея чуть вывернута, голова запрокинута. Когда Татьяна подметала пол возле нее, к ней с совком подошел Вадим и, с ухмылкой глядя на Муравьеву, предложил разукрасить ей лицо ягодным сиропом. Это было совершенно по-детски безобидно и так же глупо, что Татьяна чуть, было, не согласилась. Муравьева, и правда, смешно спала, так безмятежно и так глубоко, что, казалось, даже удара кулаком в лицо не почувствовала бы. Через полминуты подбежал Дэн с початой бутылкой красной вязкой жидкости. Они явно намеревались осуществить свой коварный замысел, но Татьяна снова спасла Муравьеву от шаловливых рук, уже второй раз за ночь.

Закончив все дела, они вызвали такси. Пока Татьяна закрывала дверь в бар на ключ, парни положили Муравьеву на заднее сиденье автомобиля. Таксист все это время с недоверием на них косился, но, когда Татьяна села сзади, положив голову Муравьевой себе на колени, более-менее успокоился. Вадим сел на переднее пассажирское. Он попрощался с Дэном сложным ритуальным кулако-бито-рукопожатием, и они поехали. Татьяна все время в пути думала о том, что она скажет отцу, и казнила себя за то, что поставила себя в такую ситуацию, ведь все это могли быть не ее проблемы. Она могла не задерживаться здесь допоздна, уйти вовремя, как наставлял отец, пока здесь еще были девчонки, не видеть, как Муравьеву собираются увезти неизвестные парни и, как результат, не ехать сейчас в такси к Вадиму. Парень тоже казался не очень довольным. Ему, наверняка, не нравилось принимать у себя на ночь бессознательных девиц, которых он даже не знал, но о которых ему почему-то приходилось заботиться. Он, наверняка, устал, хотел спокойно прийти домой и лечь спать, но теперь ему придется возиться с двумя балеринами, которые ему никто. Татьяна одновременно пожалела его и порадовалась за себя, что ей было на кого положиться. Если бы не гостеприимство бармена, она бы не знала, что делать с Муравьевой, но однозначно не могла ее там бросить. Она успела возненавидеть своих еще вчерашних подруг за такую низость, в то же время пытаясь, понять их мотивы. Мотивы Даши. Остальные, наверно, были ни при чем, ведь всегда все – и плохое, и хорошее – в их компании затевала Даша. Она всегда была с недобрыми мыслями. Больше всего Татьяну поражало не то, на что способна подруга, а то, что она этому не удивляется. Узнав, что именно Даша заплатила похитителям Муравьевой, она не восприняла это как новость, перевернувшую ее мир. Подсознательно она догадывалась, что такое легко могло произойти. Она поражалась самой себе, что жила с этим знанием долгие годы и ничего с ним не делала, продолжала дружить с Дашей, даже в чем-то пыталась быть похожей на нее. Это ее по-настоящему напугало. Теперь она точно знала, что не хочет больше иметь с ней ничего общего. Какой бы плохой ни была Муравьева, Дашу это никак не оправдывало.

Войдя в уже знакомую квартиру, Татьяна плюхнулась на обувную скамейку, что стояла под зеркалом, и зевнула. Усталость только теперь на нее навалилась. Она все еще прокручивала в голове этот длинный день, но мысли уже начинали путаться. Вадим внес на руках Муравьеву и сразу положил на диван. Потом он снял ботинки, надел тапочки, подал гостевые тапочки Татьяне. Они молча начали совершать стандартные гигиенические ритуалы перед сном. Разговаривать никому не хотелось. Татьяна переживала из-за отца. Вадим просто выглядел очень уставшим, но, когда они случайно встречались глазами, он ей улыбался, так же по-доброму, так же ласково.

– Вам постельное поменять? – спросил Вадим, когда они вошли в спальню-гостиную. – Оно так-то свежее. Я только вчера сменил.

Он с надеждой посмотрел на Татьяну. Девушка улыбнулась и отказалась от этой услуги. Вадим молча возликовал. Ему, явно, не хотелось возиться с наволочками и пододеяльником, особенно при том неудобстве, что Муравьева трупом валялась на диване. Он разложил кресло, бросил на него декоративную диванную подушку и накрыл сверху покрывалом – приготовил себе постель. Татьяна остановилась перед диваном в замешательстве. Ей хотелось снять с себя неудобное обтягивающее платье, колготки и бюстгальтер. Хотелось спать с комфортом. Она ведь так уже почти сутки ходила. Вадим заметил ее неловкость.

– Я выйду, позови, как ляжешь, – бросил он, закрывая за собой дверь. – Возьми футболку какую-нибудь в шкафу.

Татьяна восхитилась его понятливостью, скинула с себя все мешающее и подошла к большому трехстворчатому купе. Все тело задышало свободой. От колготок и бюстгальтера у нее остались красные вмятины на теле, которые зудели. Открыв шкаф, Татьяна не сразу разобралась в этом бардаке. Там вперемешку лежала и одежда, и книги, и какие-то инструменты. Купе больше походил на кладовую, чем на платяной шкаф. Наконец, она откопала в конце одной из полок белую футболку из обычного хлопка и напялила на себя. Теперь можно было спокойно спать. Чуть сдвинув распластавшуюся на диване Муравьеву, которая уже начала похрапывать, Татьяна залезла под одеяло и взбила подушку. Постельное белье еще пахло свежестью некачественного кондиционера, который сильно отдавал химикатами. Но среди этого искусственного запаха можно было различить ароматы морского бриза. Положив голову на подушку, Татьяна почувствовала еще один знакомый запах. Это был живой, теплый и приятный аромат Вадима. Она не могла описать его словами, потому что, казалось, ничто в мире так не пахло, кроме него. На самом деле, наверняка, этот аромат представлял собой компиляцию тысячи других запахов, но нигде больше нельзя было встретить точно такой же состав. Она невольно уткнулась носом в подушку и вдохнула в себя побольше его аромата. Губы сами расплылись в широкой улыбке. Потом, опомнившись, она легла на спину прямо и разрешила Вадиму войти в комнату. Он, не глядя в ее сторону, прошел к креслу, быстро снял с себя одежду, задернул шторы и лег на кресло, укрывшись покрывалом и отвернувшись к стене. Татьяна не хотела за ним подсматривать, но любопытство взяло свое. Первой он стянул футболку, оголив мощную мускулистую спину с широкими фигурными плечами. Мышцы при рассветном полу сумеречном освещении казались еще более рельефными, чем, возможно, были на самом деле. У Татьяны внизу живота что-то вспыхнуло. Потом он скинул штаны. На нем остались только черные боксеры. Ноги у него тоже были мускулистые и длинные. И вся фигура в целом в приглушенном свете казалась сошедшей с античного греческого пантеона. Может быть, Татьяна чуточку приукрасила Вадима в своем воображении, которое сильно у нее разыгралось при виде голого мужского тела, но он явно ее привлекал. Потом, пристыдив саму себя, девушка закрыла глаза и снова уткнулась в подушку, так и уснув на животе.

***

Впервые за долгое время Татьяна хорошо спала. Диван был старый, не предназначенный для постоянного использования в качестве кровати, с самым недорогим наполнителем, но спать на нем было удобно. Жестковато, как Татьяне нравилось, и ровно. Зато подушка, будто в качестве компенсации, была перьевой, мягкой и хорошо держащей форму. Одеяло было ни жарким, ни холодным, а ровно настолько согревающим, насколько это было нужно в этот предлетний переменчивый период. Она не могла определить точное время, но солнце вовсю пыталось пробить сквозь плотные шторы яркие лучи. В комнате все было по-прежнему. Даже бардак остался тем же самым. Она здесь была одна. Дверь закрыта. Девушка потянулась, продолжительно зевнула и поднялась с кровати. Ей захотелось в туалет, и она вышла в прихожую. Дверь в кухню тоже была закрыта. Оттуда до Татьяны доносился гулкий шум кипятящегося чайника и приглушенные голоса. Вдруг раздался смех, и чайник выключился.

– Но, если серьезно, я ей порой завидую, – говорила Муравьева. – По ней видно, что ее всегда любили. Уж в этом она недостатка не испытывала.

– Угу, – задумчиво отвечал Вадим. – Зато теперь никому, кроме отца, ее любить нельзя.

После этого наступила пауза. Больше ни звука не прорывалось через кухонную дверь. Сперва Татьяна поймала себя на мысли: «Неужели у Муравьевой может быть повод мне завидовать?». Это немного приподняло ее самооценку. А потом ее оцепили слова Вадима. Они стрельнули ей прямо в сердце. Молниеносно, остро и неуловимо.

Татьяна решила разбить тишину и отворила дверь. Аромат крепкого кофе тут же наполнил ее легкие. Вадим, увидев ее, замер на пару секунд и тут же отвернулся, как будто солнце слепило ему глаза. Муравьева, переведя взгляд с парня на Татьяну, весело улыбнулась и глазами показала девушке посмотреть на себя. Вадим с трудом отворачивал свой взгляд, который словно тянуло к ней магнитом, но как только он достигал цели, врезался в невидимую стену и убегал восвояси. Татьяна взглянула на себя и не сразу поняла, в чем дело. Она чувствовала себя вполне комфортно и не видела ничего зазорного в том, что она без бюстгальтера и в одной футболке. Только потом ей стало понятно, что футболка оказалась слишком короткой и даже живот закрывала не до конца, из-за чего на всеувидение представлялись ее упругие, но костлявые в тазу бедра с завышенной ниточкой трусиков по бокам, что удлиняло ее и без того высокие стройные ноги. Зону бикини закрывал лишь маленький треугольник нежно-розовых стринг. К тому же, футболка оказалась тонкой, сквозь которую слишком вычурно выступали замерзшие соски. Татьяна не сразу сообразила, что это может быть сексуально и раздражать кого-то.

Вадим поднялся из-за стола, чувствуя себя неловко, отчего смотрел только в пустую чашку из-под кофе, и отошел к раковине, боясь даже голову повернуть в сторону Татьяны, которая продолжала стоять на месте, не двигаясь.

– Тань, оденься, пожалуйста, – не выдержал он, бросив чашку в раковину.

Муравьева рассмеялась. Татьяна насупилась. Его голос приобрел раздраженный тон. Он до этого всегда был с ней вежлив и деликатен, а сейчас очень груб. Девушке это не понравилось. Она сначала хотела воспротивиться, лишь бы сделать ему назло, но потом поняла, что сама поставила его в неловкую ситуацию.

– Дай мне что-нибудь тогда, – слегка обиженно попросила она.

– Что найдешь в шкафу, все твое, – по-прежнему не глядя на нее, ответил Вадим и включил воду.

Татьяна развернулась и вышла, краем глаза заметив, как парень украдкой смотрит ей вслед. Муравьева продолжала негромко смеяться, прикрывая рот рукой.

При ярком солнечном свете ориентироваться в шкафу было гораздо легче. Она нашла среди сваленной кучи одежды, большую длинную футболку, которая снова стала для нее платьем, и надела поверх той, в которой спала. Потом отправилась делать утренние процедуры. Она уже чувствовала себя здесь, как дома. Запомнила, что и где лежит, поэтому даже не спрашивала у Вадима, если ей что-то было нужно, а просто брала. После душа она почувствовала себя совсем бодрой и живой. Моясь под струей горячей воды, она вспоминала растерянное лицо парня, когда он увидел ее на кухне, и его смущение. Это ее забавляло и одновременно возбуждало. Ей нравилось, что он смотрит на нее так: с желанием, но не пошло. Ей нравилось, что он проводил ее взглядом, когда она пошла переодеваться, просто потому что не мог удержаться. Ей нравилось, что она могла его смутить одним своим видом. Она чувствовала женскую власть над ним, и это ей тоже нравилось.

Вернувшись на кухню, она обнаружила приготовленную для нее тарелку с горячей овсяной кашей и порезанными туда кусочками банана. Вадим стоял у кофеварки и переливал кофе в чашку. Муравьева сидела расслабленно на стуле, упершись в его жесткую спинку, и тыкала пальцами по экрану, видимо, писала кому-то сообщение. Вадим, услышав шаги, осторожно обернулся и, увидев Татьяну уже в приличном виде, расслабился. Он поставил перед ней чашку с горячим молочным кофе и улыбнулся. Снова дружелюбно и легко. Татьяна расплылась в счастливой улыбке. Она предвкушала вкусный завтрак, прекрасно помня, каким он был в прошлый раз. Желудок довольно заурчал. Она облизала губы и принялась есть, смакуя кусочки фруктов во рту.

– А вы уже поели?

– Мы проснулись полтора часа назад, – ответил Вадим.

– Лен, а ты себя нормально чувствуешь?

Муравьева подняла отстраненный взгляд от экрана телефона.

– Да, вполне. Кстати, Вадим мне все рассказал. Спасибо вам большое.

Она оглядела обоих и улыбнулась уголками губ, а потом внимательно посмотрела на Татьяну, чуть прищурившись, как бы что-то анализируя.

– Следовало ожидать подвоха, когда Даша меня пригласила с вами. Почему я согласилась?

Вопрос она уже задавала кому-то невидимому в окне, потому что повернула туда голову и уставилась в солнечный день, глядя сквозь пространство. Татьяна не обратила на это внимания и продолжила есть дальше.

– Это у вас такая конкуренция? За что? За место в театре? – спросил Вадим, прослеживая взгляд Муравьевой.

– Не знаю. Место в театре ей и так обеспечено, разве что солировать не светит. Даша просто всегда считала меня соперницей, хотя я ее как таковую не воспринимала.

В голосе Муравьевой было нечто высокомерное, из-за чего Вадим усмехнулся. Татьяна все это уже знала, поэтому слушала невнимательно. Ее больше интересовала каша.

– Иногда я думаю, что я занималась балетом только потому, что единственный хорошо относившийся ко мне человек – моя бабушка, которая и помогла мне поступить в академию балета, очень хотела посмотреть мой выпускной спектакль. Но вот она умерла месяц назад, так его и не увидев. А я из-за этого самого спектакля даже на ее похороны не смогла приехать. И для кого я тогда танцевала? Она любила говаривать в последние годы: «Ты еще на моей могиле спляшешь» и смеялась, как сумасшедшая. А мне от этой мысли хочется разучиться танцевать. Совсем.

Это был внезапный откровенный монолог, уставшей от жизни балерины, по крайней мере, вид у Муравьевой был таким: депрессивным, отстраненным, угнетенным. Он не сочетался с тем ослепляющим солнечным светом, что пробивался в окно с улицы, по которой широким шагом шагала поздняя весна. Все уже расцветало и оживало после зимней спячки. Казалось, весь город пребывал в состоянии праздника, весеннего фестиваля, когда даже многотонные дома приплясывали под беззвучную мелодию майского солнца.

– Мне кажется, это глупости, которые у тебя вызывает тоска по ней, – резко ответила ей Татьяна, сделав глоток пряного кофе. – А танцевала ты потому, что у тебя талант. Она его просто увидела. Тебе повезло, что вовремя.

Муравьева со слезами на глазах посмотрела на нее пристально, поджав губы. В этом взгляде, действительно, было много тоски и ума. Муравьева всегда была сама по себе, но только теперь Татьяна поняла, почему. Собственный мир сильно поглощал ее. У нее была целая куча комплексов и проблем, которые она постоянно анализировала, и, чтобы это не выходило наружу, она старалась просто мало открывать рот, часто прятать глаза и подолгу быть наедине с собой. Но выговориться порой хотелось даже ей. Это Татьяна еще вчера в баре поняла. Она не поняла только, почему вдруг ей. Просто потому что Татьяна оказалась рядом? Она ведь все-таки была из противоположного лагеря, она ведь дружила с Дашей, хотя после сегодняшней ночи она и сама не знала, относится ли к этому лагерю и хотела ли к нему относиться. Муравьева предстала перед ней искренней, уязвимой и больной, чего она раньше не могла и представить.

– Вот я всегда танцевала для отца, – через маленькую паузу продолжила Татьяна. – Он так верил в меня, что мне казалось, что и талант, и желание у меня есть. А ты мне как-то сказала, что это не мое...

Тут у нее самой навернулись слезы.

– Мне было обидно тогда. Но, может быть, ты была права, – с грустью заключила Татьяна и склонила голову.

– Прости, – тихо сказала Муравьева, взяв ее руку в свою и крепко сжав. Татьяна легонько вздрогнула от такой горячности. – Я бросила, не подумав. И не со зла. Это было вырвавшееся предположение. Просто мне тогда показалось, что тебе плевать на балет, что ты где-то в облаках витаешь. Я не могла понять, как может быть что-то важнее балета, экзаменов и спектакля, к которым мы, считай, с пеленок готовились. А теперь понимаю...

Муравьева взглянула на Вадима и грустно улыбнулась. Парень неловко замял плечами.

– Он здесь не причём! – воскликнула Татьяна. – Я просто ощущала на себе груз ответственности, который не могла больше выносить. Ты не знаешь, каково это не оправдывать ожидания, потому что ты их всегда превосходила! А я всегда старалась им хотя бы соответствовать. Но в итоге не выдержала. И разочаровала отца, который только этим и жил. Тебе никогда не понять, каково это так проваливаться. Прилагать все усилия и все равно проваливаться.

– Я не проваливалась только потому, что было не перед кем! – все более дрожащим голосом говорила Муравьева. – В меня никто не верил, поэтому ничьих ожиданий я и не боялась не оправдать. И я, правда, не знаю, хорошо это или плохо. Но мне от этого плохо. В тебе хотя бы есть кому разочаровываться. Они будут любить тебя, даже если ты не будешь балериной! А мне, чтобы заслужить любовь, хоть какую-нибудь, надо быть лучшей. А моим родителям даже в этом случае плевать…

Голос ее надломился, веки уже не могли удерживать слезы. Она разрыдалась, согнувшись пополам на стуле и обхватив голову руками. Татьяна сама была на грани, поэтому легко разревелась следом. Вадим опешил. Он стоял у раковины, выпучив глаза, не двигаясь, не зная, что делать с двумя плачущими девушками. Руки его были в бессилии опущены по бокам. Поняв, что он ничего не может сделать, он решил удалиться с кухни и аккуратно прикрыл за собой дверь. А Татьяна с Муравьевой рыдали навзрыд, громко, не сдерживаясь, стеная и всхлипывая. Плач каждой прерывался то глубокими вздохами, то сильной дрожью грудной клетки. Зато после этого обеим сильно полегчало.

Они вытерли слезы бумажными полотенцами, что висели возле раковины. Татьяна начала мыть за собой посуду. Муравьева протерла кухонный стол тряпкой. Потом они с Татьяной встретились глазами и обе рассмеялись в продолжение своей истерики, только смех этот был легким, словно высвобожденным после долгого сдерживания в груди.

Тут в кухню вошел Вадим, неся в руке, как на подносе, Татьянин вибрирующий телефон. Девушка увидела на экране, что отец звонил уже 15 раз, но она до этого не слышала и, вообще, забыла о существовании своего телефона. По всему телу пробежал разряд отрицательно заряженной энергии. Она быстро собралась, прокашлялась, чтобы привести горло после плача и смеха в норму и подняла трубку.

– Ты где опять шляешься? – тут же обвалился на нее шквал волнений и страхов отца, что он пережил. – Я же тебе сказал возвращаться домой! Еще в три ночи! Уже половина двенадцатого! Где ты опять пропадаешь? Ты меня так до инфаркта доведешь своими гулянками! И мне плевать, что у вас был выпускной спектакль!

– Паап, все в порядке... Я... я у Веры с Лизой... – Татьяна быстро взглянула на Муравьеву, требуя от нее поддержки. Та недоуменно на нее смотрела, не понимая, чего Татьяна от нее добивается. – Мы немного выпили, и я поехала к близняшкам. Я дам тебе Веру сейчас.

И она передала трубку Муравьевой. Та возмутилась, вздохнула, но ответила. Татьяна шепотом подсказала ей имя и отчество отца.

– Доброе утро, Николай Сергеевич! – стараясь подражать Вериной расслабленной манере речи говорила Муравьева. – Вы не ругайтесь на Таню, она у меня... у нас. Мы решили устроить пижамную вечеринку. Но Таня уже собирается домой.

Затем телефон опять перешел к Татьяне. Голос у отца был злой. Он коротко сказал ей ехать домой и бросил трубку. Девушка выдохнула. Хотя осадок у нее остался нехороший. Слишком странным был голос отца.

– Мне кажется, он не поверил, – заметила Муравьева.

– Все равно спасибо, – вздохнула девушка, заметив, как Вадим закатывает глаза.

Надо было собираться. Татьяна завидовала Муравьевой в том, что ей не нужно ни перед кем отчитываться и никому врать, а Муравьева, наоборот, завидовала Татьяне в том, что кто-то ее ждет, беспокоится о том, где и с кем она ночевала и почему так вышло. Ей же никто не предъявит претензии, не спросит, чем она занималась и с кем. У одной была свобода, сопровождаемая одиночеством, у другой – зависимость от близкого человека. И это их, как ни странно, сблизило.

Пока девушки собирались, Вадим копался в телефоне на кухне. Сборы шли медленно. Татьяна хотела как можно дальше оттянуть момент прощания с Вадимом и разговор с отцом, а Муравьевой, кажется, просто было скучно. Татьяна предложила вместе поехать на такси, но та захотела прогуляться. Татьяна стольким временем не располагала, хоть всеми возможными способами и старалась его растянуть: то она надевала платье не той стороной, то колготки, несколько раз переодевала бюстгальтер, пытаясь усадить его идеально, потом долго расчесывала волосы, смотрясь в зеркало шкафа-купе. Муравьева уже закончила и просто ее ждала. Говорили ни о чем. Муравьева, обычно молчаливая и редко начинающая разговор сама, здесь почему-то все время норовила поболтать. Она сама начала что-то спрашивать у Татьяны, про отца, про планы на будущее, пыталась что-то спросить о Вадиме, но все это были вопросы, на которые Татьяна не могла ответить. Или не хотела. И потому не отвечала. Но разговор странным образом все равно продолжался.

Однако всему хорошему приходил конец. Татьяна уже вызвала такси и застегивала свой салатовый плащ, пока Муравьева зашнуровывала ботинки. Вадим стоял в проеме дверей кухни и ждал, пока они соберутся, украдкой наблюдая за Татьяной. Снова приходилось прощаться, чего она так и не научилась делать. Такси приехало. Пора было выходить.

– Спасибо за гостеприимство, – сказала Муравьева Вадиму.

– Пожалуйста, – улыбнулся он и, скрестив руки на груди, уперся плечом в косяк двери.

Татьяна тоже чувствовала необходимость что-то сказать, но считала, что сегодня благодарить его не за что. Он ведь сам настоял на том, чтобы она поехала к нему. Вдруг ей стало жалко, что они так и не поцеловались. «Интересно, жалеет ли он об этом сейчас?» – задавалась она вопросом. По его внешнему виду было не понятно, но в целом не было похоже, чтобы он, вообще, о чем-нибудь жалел. Вид у него был спокойный, выжидающий. Муравьева с нескрываемым любопытством наблюдала за обоими, едва заметно улыбаясь. Наконец, Татьяна решила сказать ему просто “Пока”. Он ей ответил тем же. И они с Муравьевой покинули его квартиру.