Текст книги "Предел бесконечности (сборник)"
Автор книги: Ирина Крупеникова
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Небо хмурилось. Игривая поземка уже не искрилась веселыми солнечными бликами и грозила превратиться в настоящую пургу. На дороге по-прежнему – ни души. Следы шин запорошило снегом несколько часов назад. Слева и справа шевелились во сне замерзшие ели.
Лучше бы мы жили в городе до весны, – Глеб поднял воротник куртки и поглубже надвинул на лоб старую вязаную шапку. – Худо-бедно, а комната была, и хозяйка против нас ничего не имела. Наверное, я никогда не научусь понимать эту девчушку.
Тамара, топавшая впереди, опять забормотала себе под нос. Глеб прислушался.
– На окошке свечка, За стеною печка.
Кошка умывается.
Огонек качается.
Снег летает пёрышком Над родимым гнездышком.
Рифмовки получались у нее в самых неожиданных ситуациях. Глеб одно время пробовал записывать стишки для последующего анализа, но быстро бросил это бесполезное занятие. Да и анализ как таковой незаметно ушел из рассудка. Мозг работал иначе. Проще, как ему теперь казалось.
– Тома, кушать хочешь? – окликнул девочку Глеб.
– Хочу, – она остановилась и потерла варежкой нос. – У-у. Холодно!
Он достал из-за пазухи припасенный бутерброд. В придорожном кафе, куда они заходили утром, сие блюдо значилось как «сэндвич».
– Боюсь, кнопка, нам придется ночевать в лесу, – парень безнадежно посмотрел на пустое шоссе.
– Ну и что? – с набитым ртом в детской мохнатой шапке с «ушами» Тамара выглядела потешно.
Мне-то ничего, – с горечью подумал Глеб, – а вот тебе, малыш, надо спать в теплой постели, как нормальному ребенку.
– Я не маленькая, – вдруг откликнулась Тамара.
Он частенько замечал, что девочка будто читает его мысли. На вопрос, как это у нее получается, Тома искренне изумлялась и передергивала плечами. «Я на тебя смотрю», – звучал неизменный ответ.
Из пурги медленно выплыл «верстовой» столб с меткой. Цифра спряталась под снежным козырьком, и Глеб не потрудился ее рассмотреть. Все равно точка отчета была давным-давно потеряна. Сколько таких столбов осталось позади? Они проносились за окнами электричек и немногочисленных попуток, терялись в городах и поселках, и глумливо подмигивали издалека в такт усталым шагам. Второй год бесплодных странствий подходил к концу. Время вело путников по дорогам земли, а следом за ними неотступно двигалась бескомпромиссная память. И лишь она одна имела право возвращаться назад…
…Лесная тропа.
– Тамара, как выглядел твой дом? – кажется, это была сотая попытка получить информацию.
– Он огромный и дивный! Там хорошо.
Такая интерпретация «дома» в ее устах звучала впервые. Индивид насторожился.
Термин «диво» использовал Антон в наборе данных, относящихся к Ольге Жулавской, – поступил в распоряжение аналитики сохраненный факт.
– Глеб, зачем ты думаешь? – девчачий голосок обижено дрогнул. – Ты сказал, ты не будешь так думать.
– Я хочу помочь тебе найти дом, Тамара. Ты помнишь деревню, где мы ночевали вчера?
– Ага.
Отсутствие интереса к разговору компенсировалось внимательным изучением позолоченных солнцем верхушек берез.
– Твой дом похож на дома в деревне?
– Не, в деревне – жилища. А дом – это дом! Понимаешь?
Надежда затаилась на дне больших невинных глаз.
– Не понимаю. Но ты не бойся, – он задержал в руках ее ладошку. – Я тебе просто верю.
…Улицы изо дня в день гудели однообразием. В восемь утра – начало работы, в шесть вечера – конец. «До» и «после» вроде бы не существовало вовсе. Через месяц Глеб начал чувствовать, как организм, будто шестеренка гигантской машины, вливается в чеканный ритм города. Он смотрел на Тамару, и необъяснимая, нереальная боль вонзалась в сердце. Взгляд девочки потух, стерся со щек живой румянец, реже и реже звучали простенькие стишки. Она часами сидела на ящиках возле вокзального склада, куда устроился грузчиком Глеб, и лишь изредка принималась беседовать с жирными голубям, промышлявшими на платформе. Вечно пьяненький слесарь из доков тыкал в ее сторону обрубком указательного пальца и поучал: «Отвези ее в лечебницу! Там ее накормят микстурами, может поумнеет. Девка-то хороша! А головкой, глянь, не вышла». Подобные советы Глеб игнорировал.
Странная пара. Так считали многие люди, с которыми приходилось общаться. Одни отворачивались, предполагая нечто паскудное в их отношениях. Глеб это замечал без специальных логических изысканий. Другие, напротив, сочувствовали. Поначалу он решил, что доброту и понимание проявляют лишь те, кто сам волею судьбы оказался по другую строну от респектабельных машин, богатых квартир и изысканных одежд. Однако несколько случайных встреч опровергли его выводы.
Шикарная пожилая дама в парке позволила Томе поиграть с ее собачкой.
– Дочка? – с некоторым сомнением спросила она Глеба, наблюдая, как развеселившаяся девочка гоняется по сугробам за не менее радостным песиком.
– Сестра, – ответил парень.
Он не испытывал неудобства от этой лжи. Тамара действительно стала ему сестрой, пусть не по крови, как принято у людей. Она была его «парой» в незыблемой системе «человек – человек».
– Какой вы счастливый, – вздохнула дама.
Глеб вскинул взгляд. Собеседница думала о своем, и он понял вдруг, что женщина с дорогими серьгами в ушах, одетая в меховую шубу из натурального меха, страдает от одиночества. Имея все мыслимые блага, ублажая ими свое «я», она оставалась несчастной, не ведая очевидного для человека чувства – любви к ближнему своему.
…Шоссе. Жаркое марево качалось над асфальтом, солнце безжалостно иссушало землю, и воздух кипел духотой и выхлопными газами проносящихся мимо машин. Расплавленные думы ползали в уме и вяло стекали по стене нерешенного вопроса: чем система «человек – человек» отличается от системы «я есть человек»? И та и другая являются замкнутыми. Но на земле, тем не менее, существует развитое общество. Где, в таком случае, кончается «человек» и начинается «люди»?
Мы идем вдвоем, прочно влившись друг в друга мыслями и чувствами. Я смотрю на Тому, а она смотрит в меня, и ее проникновение гораздо глубже. Но мы, как система, не влияем на других, и другие почти не влияют на нас. Единственное объединяющее звено – земля. Люди в разной степени ощущают в себе ее силы. Существует ли система «человек – земля»?
Размышления были прерваны тонким голоском Тамары. Уставившись себе под ноги, она неожиданно выдала стишок:
– Впереди гудит машина, Много от машины дыма.
Убегай, сороконожка.
Грузовик забрал дорожку.
Он на землю не глядит, Но земля его простит.
Она остановилась, поднялась на цыпочки, нахлобучила на голову Глеба помятую кепку и серьезно распорядилась.
– Не снимай. Дядя Боря говорит, солнышко может больно ударить. Я не хочу, чтобы тебе было больно.
Парень ласково потрепал девочку по цветастой панамке.
– Спасибо, кнопка.
Она удовлетворенно подняла курносый нос и гордо зашагала дальше.
Воспоминания о дяде Боре появились у нее неделю назад. Глеб выяснил, что «дядя Боря живет в доме» и «у него есть корова и пять кошек». Ничего другого вытянуть из Томы не удалось.
Философия окончательно улетучилась.
Что же, будем искать дядю Борю с коровой и пятью кошками, которых за год, кстати, могло стать значительно больше, – усмехнулся Глеб, возвращаясь к насущной проблеме. – Придется прочесать все деревни в радиусе пятисот километров.
Он тоскливо окинул взглядом поля и леса, прорезанные серой лентой шоссе. Шутка явно не удалась. Но никаких рациональных методов для поиска потерянного дома у него не было. Впрочем, как и для поиска призрачного горизонта.
…Засыпанная снегом тропинка петляла между сугробами и упиралась в подъезд двухэтажного кирпичного домишки. Глеб попробовал на прочность косяк. Хорошо приладил. Перед новогодними праздниками, когда стужа завернула не на шутку, он принес из мастерской старые доски и подлатал дверь. Хозяйка была настолько шокирована, что попыталась всучить постояльцу деньги. Парень наотрез отказался. После чего событие обсуждалось с каждой соседкой по несколько раз целую неделю.
Горячий ужин ждал на столе. Глеб уже не удивлялся: Тамара безошибочно знала, в какой час он вернется домой, хотя график теперешней его работы считался «скользящим». Уговорить Тому сидеть целыми днями в комнате было нелегко, но после злополучной истории в гараже шесть дней назад, Глеб не рисковал брать сестренку с собой.
Ярость, с которой он обрушился на шофера, зажавшего перепуганную девочку в углу, не имела ничего общего со случаем пятилетней давности. Насилие над слабым и дорогим существом вызвало приступ благородной ненависти. Мастер – владелец автомастерской, и молодой техник с трудом оттащили приятеля от его жертвы и пинками выставили дальнобойщика вон. Впервые в жизни Глеб увидел в действии людскую солидарность. На несколько минут он стал частью команды, и сцена эта во всех деталях прочно врезалась в память.
Довольно. Настала пора идти.
Куда? Зачем?
Искать горизонт…
Глеб вздрогнул и проснулся. Невнятный образ чего-то яркого и теплого растаял вместе со сном, как когда-то в жерле полузасыпанной трубы. Остался лишь бешеный стук сердца.
– Тома? – он оторвал голову от подушки. – Ты сказала что-то?
Девочка сидела на своей кровати, завернувшись в одеяло.
– Нет. Никто не говорил. Только твой цветок говорил.
– Ты о чем, Тома? – испугался Глеб.
– Я хочу туда, где твой горизонт, – заявила девочка.
– Томочка, когда начнется весна, мы отправимся искать твой дом. Мы так решили, помнишь?
– Нет. Мне здесь не нравится. А твоему цветку тесно. Он хочет родиться. Пойдем искать твой горизонт. Давай пойдем сейчас. Ты сказал, ты мне веришь. Веришь?
– Верю, – прошептал он.
Когда Глеб сообщил хозяйке квартиры, что оба уезжают, женщина устроила ему поистине материнскую выволочку. Мол, зачем девчонку за собой тащишь! Езжай на свои заработки, а она пусть тут; пригляжу, обласкаю, как родную. Тамара, выслушав это вполне разумное предложение, разревелась в три ручья и вцепилась в брата. Никакие уговоры владелицы дома не помогли…
Воспоминания медленно протекали в уме, когда сквозь завывание февральского ветра до слуха добрался рокот мотора.
– Тома, смотри, машина!
Грузовик затормозил, проскочив вперед на десяток метров. Глеб ускорил шаг.
– До поселка подбросите? – он заглянул в кабину.
– Залазьте… Эва, какая кукла!
Водитель отечески посмотрел на замерзшую Тамару и покачал головой.
– Куда вас несет в такую погоду?
– Домой! – не задумываясь, объявила Тома.
Молчание висело в кабине довольно долго. Девочка задремала, пристроившись на коленях у Глеба. Он сидел прямо, но голова то и дело клонилась на грудь.
– Вы в какой поселок шли-то? – вдруг спросил водитель. – Тут поблизости только лесничество да пара деревень.
Глеб повернул голову и вздрогнул. Новое чувство, не похожее на все необъясненные, но привычные: пожилой человек как бы излучал тепло.
– Правду сказать, не знаю, – тихо ответил Глеб. – Она ищет свой дом. Или говорит, что ищет. Она странная немного.
– А ты сам?
– Я тоже, наверное, странный.
Машина затормозила. В первый момент парень струхнул: не решил ли шофер высадить сомнительных попутчиков. Но тут же одернул себя: нет – человек с «теплом» не мог так поступить.
– Спит? – шепотом спросил водитель. Глеб кивнул. – Дай-ка на нее посмотрю. Кажется, я знаю, где ее дом.
У Глеба екнуло внутри. Неужели подошла к концу их общая дорога? Он бережно отодвинул со лба спящей шапочку.
– Точно! Ее Тамара звать?
– Да, – парень услышал, как дрогнул голос. Все завершается. По спине потек страх.
– Слава богу, цела малышка! – пожилой шофер шумно вздохнул и передернул рычаг скоростей. Мотор запыхтел, машина покатила дальше. – Она пришла к нам в Белково совсем крохой. Ума не приложу, кто ее такую бросил. Прижилась. Сначала у бабки Владлены, потом я ее забрал. Старуха-то померла, да так неожиданно. Хотя в ее годы! Представляешь, ей было что-то около девяноста, а то и больше. Говорила, что в начале второй мировой родилась. Да-а… А Томочку мы любили. Когда она пропала вдруг, вся деревня с ног сбилась, искавши. Чего только не думали!
– Когда это случилось? – Глеб подался вперед.
– Два года назад, как оттепели начались… Смотрю, она подросла. И похорошела! Говорил жене, вырастет гадкий утенок в лебедя! Я ее сразу и не узнал-то. Ты где ее подобрал?
– Это долгая история.
– Ха, у нас времени полно, парень. Меня Борисом Сергеевичем зовут. А фамилия – Потемкин. Старая такая вот фамилия! – он усмехнулся своим мыслям. – Отсюда до Белково по этакой метели будем часа четыре километры мотать. Валяй, рассказывай!
И Глеб рассказал всё от начала до конца. Он был уверен, что Борис Сергеевич поймет. Уверенность родилась из того нового «виденья», которое он назвал про себя «теплом»…
– Да-а, ну и история, – буркнул пожилой человек. – Ты вот что, парень. Про эту свою «альтернативу» лучше забудь. Не важно, как ты родился: из пробирки, из капсулы или из черт знает чего. Важно, кем ты в жизни стал. Вон, жена родила мерзавца моего по всем правилам, а вырос – оболтус без царя в голове. За сытным куском погнался и сгинул, как перекати-поле, где-то заграницей. Ни родства, ни земли своей не знает… А что Томочка тебе про цветок говорила?
Глеб повторил фразу, произнесенную девочкой на лугу, и добавил:
– Я два года голову ломаю над ее высказываниями. Как вы думаете, что она понимает под «цветком»?
– А кто ж ее разберет! – Борис Сергеевич поерзал на сидении, разминая затекшее тело. – Мне она тоже однажды что-то похожее выложила. Понимаешь, парень, она видит людей как-то по-особому.
– Я заметил. Один человек сказал мне, что у нее «дар от бога». Я после этого Библию изучать стал, – Глеб усмехнулся. – А Тамара даже рассердилась.
– Ага, знакомая картина, – понимающе закивал Борис Сергеевич. – Семенова у нас в Белкове живет – баба набожная, сам увидишь. Так у нее в горнице даже икона висит. Томочка ее на дух не переносит.
– Семенову?
– Да нет! Икону! Всё твердила одно и то же: люди бога в небе высматривают, а земля, мол, страдает. Я с ней беседовать на эту тему пытался, а она губки надует и молчит.
Тамара зашевелилась.
– Дядя Боря?
– Привет, кроха. Проснулась? – он одной рукой погладил девочку по голове. – Скоро дома будем. Вот уже мосток твой любимый проехали. Уже, считай, дома.
– Ага, – сонно кивнула Тамара, обняла руку Глеба и опять уткнулась ему в колени.
Борис Сергеевич тихонько засмеялся.
– Во, парень, видал? Теперь ты ей вместо дома родного. Чует мое сердце, ты без нее отныне шагу не сделаешь. Пойдет следом, как ниточка за иголочкой!
От этих слов Глеб почувствовал странное облегчение. Дорога не заканчивалась. Горизонт был далеко впереди.
* * *
Филипп медленно шел по пустым коридорам. За стеклянным стенами сновали люди в белых халатах. Лиц он не узнавал. Команда сменилась месяц назад, и из предыдущего состава лаборатории остались единицы. Ничто не могло заставить людей продлить контракт еще на год – ни денежные премии, ни обещание всемирной известности, ни отважная научная мысль руководителя. После дружного отъезда первой группы доктор Жулавский выплеснул злость и негодование на своего помощника. Стас вынужден был целый час выслушивать лавину упреков и обвинений в бестолковом подборе людей. Теперь место гнева заняло высокомерное безразличие: жалкие, никчемные деляги, не способные понять его безграничную преданность науке. Пусть убираются. Инструкции и отчеты составлены вполне сносно, за неделю даже дурак поймет, что требуется от него на рабочем месте.
Доктор Жулавский остановился перед глухой стеной.
Тупик. Он впервые ощутил полное поражение, когда из лона измученной родами женщины хирург извлек нечто, на глазах превратившееся в клубок биологической массы. В какой момент произошла фатальная ошибка, никто сказать не мог. Ни один аппарат не показывал отклонений в развитии зародыша на протяжении девяти стандартных месяцев. О дееспособности рожденного организма не было и речи. Филипп распорядился – в утилизатор. Генное творение подергивалось в кювете, когда Аза неожиданно пришла в себя. Вид урода не вызвал на ее лице никаких эмоций. «Я похороню его по обряду моих отцов», – прошептала женщина. Филипп отступил: мол, дело твое. И ассистент врача без содрогания убрал посудину с плодом в холодильник до полного выздоровления несостоявшейся матери. Стас молча ушел из медицинского блока. Охваченный яростью на весь белый свет, Филипп не мог заметить отчаянья и презрения на выбеленном лице помощника. Он бесился от бессилия, как запертый в клетке зверь.
Второй удар нанес ему надменный Генрих Васильевич. Через несколько дней он явился в кабинет Филиппа и представил модель, по его словам – «исключительно дееспособную». И добавил: «Если бы вы, уважаемый Филипп Алексеевич, ввели меня в курс дела досконально, мы бы с вами исправили неточности в вашем коде и из ребенка можно было бы что-то получить». Только присутствие Стаса остановило доктора Жулавского от выплеска жгучего желания раскроить почтенному ученому плешивую голову. Стасу потребовалось вся его дипломатия, чтобы уладить конфликт между руководителем и главным генетиком. Филипп, в конце концов, успокоился, и модель была тщательно проанализирована. Направление исследований приняло более конкретный и материальный характер…
Стас был немало удивлен, когда по системе специальной связи – другая на базе отсутствовала – его вызвали в офис и сообщили, что руководство готово предоставить для экспериментов «особый» материал. Как и откуда – первый помощник выяснить не смог, но Филиппа это не беспокоило. Партия из пяти человеческих эмбрионов подверглась сложной генетической корректировке. Результат окрестили Продуктами. В высоком кабинете выразили удовлетворение деятельностью секретной лаборатории, однако намекнули, что неплохо бы Филиппу Жулавскому продвинуться в решении его непосредственной задачи. И Стас покинул офис в мрачном расположении духа…
Кодовые замки, замки, замки. Все надежно охраняется, всюду сигнализация, сложнейшие пароли, хитрая система иерархического доступа. А он, доктор Жулавский, во главе этой иерархии. Для него открыты все двери. Кроме одной – в творческую лабораторию отца.
Стас добыл все материалы, которыми располагало следствие. Тетради, диски, даже черновики Алексея Жулавского, результаты бесчисленных экспертиз, видеозаписи вскрытия отдельных экземпляров «биологических роботов», целые тома бесплодных исследований – все лежало теперь на столе Филиппа. Но дверь не открывалась.
Отец будто бы издевался над ним. Вода, графит, фосфор, кальций, пропорции и чертежи «саркофагов». И ни единого намека на ДНК. Ни слова о белковых соединениях.
«Он успел уничтожить самое главное, – Филипп чувствовал, как злость колючим комом собирается внутри. – Глупый старик!» В копии описи, сделанной при обыске в доме, значилось, что обнаружено подвальное помещение, где находились две глиняные капсулы, в одной из которых хранился незавершенный экземпляр существа. При вскрытии контейнера горе-ищейки выпустили наружу какую-то жидкость. Анализ показал – вода. Все, что отличало ее от обычной водопроводной, это первозданная родниковая чистота. Филипп посылал запросы в разные институты. Всего две недели назад пришел первый вразумительный ответ: геологи назвали приблизительное нахождение и глубину природного источника. Доктор Жулавский в порыве ярости вышвырнул распечатку. Однако, поразмыслив, полез в мусорную корзину. Ключ вроде бы заскрипел в замке. Указанное место совпадало с тем, где, по мнению тех же геологов, имелось месторождение минерала, ставшего основой таинственного чипа. А вода полностью соответствовала жидкости, наполнявшей герметичную пробирку с черным камешком, испещренным загадочным узором.
Филипп сунул руку в карман, нащупал драгоценный образец и вытащил на свет. Невооруженным глазом рисунок едва просматривался, но под микроскопом тонкая цепь хаотичных линий превращалась в сложный орнамент, выгравированный в плотной горной породе. То была не карта ДНК, не программа, не шифр, как решил доктор Жулавский поначалу. Результат эксперимента с ребенком убедительно доказал ошибочность его выводов. Колодец фантазий опустел. Он силился выдавить из мозга какое-нибудь предположение…
Решение пропечаталось в уме в одно мгновение. Филипп развернулся и бегом бросился в кабинет. Секретарша Катенька испуганно вскочила навстречу.
– Стаса ко мне. Живо!
– Хорошо, Филипп Але…
– Живо, я сказал!
Стас еще в студенческие годы привык к непредсказуемым выходкам друга, и буря эмоций в кабинете его ничуть не смутила.
– Слушай, давай еще раз и по порядку, – он без риска для жизни оборвал скачущего по помещению Филиппа на полуслове.
– Я повторю действия отца! Полностью, досконально повторю, и посмотрю, что получится.
– Ты хочешь использовать чип вслепую?
– Да!
– Это на тебя не похоже, Фил. Слушай, давай не будем кидаться головой в омут. Вспомни, что вышло с твоим… – он едва не брякнул «сыном», но вовремя одумался, – мальчишкой. По-моему, Аза тебе этого не простит.
– Плевать на нее. В конце концов, она сама согласилась, – Филипп отмахнулся. – С чипом терять нечего. Я его скопировал. Мне нужны компоненты для капсулы. Я сам сделаю саркофаг! И из него возродится новый Осирис!
– Подожди ты со своим Осирисом. Ты знаешь, куда всунуть камушек? Если мне не изменяет память, следов такой штуки никто не нашел.
– Плохо искали, – огрызнулся Филипп, усаживаясь в кресло.
– А что мы будем делать с родившимся индивидом? Это же не ребенок, а взрослый разумный человек! Древнеегипетские сказки ему не помогут. Ты подумал, что его ожидает? Кем он станет среди нас?
– Заткнись! Мне во где твое нытье! – доктор Жулавский с чувством чиркнул ребром ладони по горлу. – Ты в науке – ноль. А знаешь почему? Потому что наука любит смелых! Иди и занимайся своим делом. Мне нужно сырье для капсулы. Всё.
Стас в три шага пересек кабинет и рванул ручку двери. Филипп сверлил взглядом его спину.
– Хочешь совет? – внезапно обернулся Стас.
– Какой? – доктор Жулавский вздрогнул.
– Соблюдай стерильность.
– Чего?
– Я начинаю думать, что твой отец играл в господа бога и создавал человека из глины. Сдается мне, во времена Адама микробы еще не родились.
– Иди ты! Играл в господа бога…
Стас смачно захлопнул дверь. Филиппа он пугнул, без сомнения. Пусть раскинет мозгами на досуге. Вдруг случится чудо, и непревзойденный гений осознает, где кончаются его права ученого и начинается ответственность творца.
