Текст книги "Медовый месяц"
Автор книги: Ирина Лобановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
9
Катя Полонская мучилась и выбивалась из последних сил, чтобы привлечь к себе драгоценное внимание Саши Гребениченко. Но пока у нее получалось плохо. Да и как выделиться среди одинаковых, безликих, как шахматные пешки, совершенно однотипных одноклассниц в коричневых форменных платьицах и черных фартуках?
Унылая школьная форма убивала Катю, тяготила, как хроническая, никак не поддающаяся лечению болезнь. Катя старалась искупить обезличку яркими чулками и модной обувью, компенсировать красивыми шарфиками, курточками и пальто, броскими перчатками, дорогими сумками и украшениями… Конечно, в школе все это не приветствовали, не поощряли и смотрели на Катины дополнения косо. Там с трудом мирились даже с Катиным маникюром, но ведь никто не может запретить модную шубку, которую купила мама! Это уж, хочешь не хочешь, учителям перенести придется. Не идти же Кате домой в январе в одном коричневом платьишке с фартучком!
В общем, плутоватая Катя быстро и легко нашла выход из положения. Она надевала кольца и серьги только на улице, там же набрасывала на себя кашне и надевала шляпки… Даже подкрашивала губы. Модернизировалась и приобретала совсем иной облик, чем в школе. И тогда особенно энергично старалась попасться Саше на глаза.
– «Выходила на берег Катюша…» – комментировал эти заходы грубый Санька Наумов.
– Зря пыжишься, деловая! – сказал он ей на днях. Ему не нравилась эта юная чванная самовлюбленная особа, усиленно старающаяся охмурить его приятеля. – У Сашки уже есть кудрявая любовь! Зовут Люськой.
Катя встретила оглушительное известие со стоическим мужеством умудренной жизнью дамы и тотчас состроила глазки Наумову, которого на дух не выносила.
– Ну и что? – сказала она с видом опытной, прожженной кокетки. – Отобью запросто! А кто она?
Саня фыркнул. Он с удовольствием и злобной радостью представил, как могут сцепиться в смертельной схватке эти две довольно бойкие, разбитные и цепкие мамзельки.
– Кто бы ни была, тебе, фика-фека, ее не одолеть и не победить! – с наслаждением причиняя Кате боль, категорично заявил Саня. – Поскольку ты, наряжалка, ничего не соображаешь и не понимаешь главного. Суть не в ней, а в Сашке. Он влюблен в Людмилу до потери пульса. Усекла?
И подумал: «Съела, кукла?! Отбить она собралась, боевая! На-кась, выкуси!»
Но гордая Катя держала фасон до последнего и все равно осталась невозмутимой и словно непробиваемой, хотя удар оказался слишком тяжелым.
– Все проходит! – философски заметила она. – И большая любовь тоже! Кроме того, по-моему, ты врешь! Выдаешь желаемое за действительное. Не так уж он влюблен, как ты стараешься мне тут разрисовать!
Катя одарила Саню ненавидящим взглядом и важно удалилась.
Дома вечером она разразилась новой истерикой. Заслышав, что мать открыла дверь в квартиру, Катя приняла готовность номер один и тотчас бурно заревела, едва Неля Максимовна разделась и заглянула в комнату дочки.
– Он влюблен в другую!! – прорыдала Катя, не дожидаясь вопросов ужаснувшейся матери. – Ты мне обещала все объяснить! Но ничего до сих пор не сделала! Тебе на меня просто-напросто наплевать!
– Доченька! – в полном отчаянии пролепетала Неля Максимовна. – Ты требуешь невозможного… Неужели ты собираешься с ним спать?! Ведь ты ведешь речь именно об этом… И я должна тебя этому обучать?! Ужас какой-то… До чего я дожила…
Катя взглянула на мать опухшими от слез злыми глазами и кое-как вытерла обреванное, хорошенькое даже сейчас личико.
– Но ведь кто-то должен детей обучать! Сами-то они ничего не знают! И кто справится с этим лучше, чем родная мама? А если для того, чтобы его заполучить, есть лишь один способ… – Катя призадумалась. – С ним нужно обязательно спать… Как та девка… Тогда я согласна. Но мне нужно во что бы то ни стало добиться своего и выйти за него замуж! За него одного – и ни за кого больше!
Мать растерянно уставилась в пол. Еще недавно она смутно надеялась, что такой уж серьезной проблемы нет, у Кати просто первая влюбленность. И не надо паниковать, отчаиваться и принимать всерьез ее просьбы и желания соблазнить какого-то незнакомого старшим Полонским юношу. Но теперь поняла, что сильно ошиблась. Все значительно серьезнее, чем она себе представляла.
– Я и наряжаюсь, и крашусь, и кокетничаю… – продолжала Катя. – Чего я только не делаю… А он все равно ноль внимания! Ему хоть бы хны! Значит, у меня остается один-единственный выход…
В ее голосе прозвучало настоящее страдание. В этот миг ей действительно казалось, что, если она не получит своего, жить станет незачем.
– Раз ты не можешь или не хочешь мне ничем помочь и ничего объяснить, я буду действовать самостоятельно! Но только потом не предъявляй мне претензий и не обвиняй свою дочь ни в чем! Ты сама отказалась от меня!
Катя не могла дольше мучиться и пережевывать свои обиды и свою отверженность. Ей требовалось срочно, как можно скорее – иначе слишком невыносимо – все изменить, разорвать, сломать гнетущее состояние из-за паршивого Сашки Гребениченко. Жить так дальше Кате казалось не под силу. Мать, очевидно, этого не понимала или не желала понять. И Катя помрачнела и замкнулась. Никакой радости тряпки сами по себе ей не приносили. Они были необходимы постольку-поскольку, тоже неразрывно связаны с Сашей. Все эти выкрутасы с одежкой и краской – ради него одного. И потерпеть полное поражение?! Такого Кате не вынести, с этим она не в состоянии примириться!
Вечером мать решила посоветоваться с мужем. Он, директор крупного универмага, всегда возвращался домой очень поздно, усталый, и жена до поры до времени проблемами дочери его не тревожила, думая, что справится своими силами. Но в одиночку у нее ничего не получалось, и пришла пора посвятить Полонского в семейные тайны.
– Митя, – неуверенно приступила к неприятному разговору Неля Максимовна, – Катя влюбилась… В какого-то одноклассника. И очень серьезно.
– А почему у тебя такой унылый вид? Словно произошло несчастье, – заметил глава семьи, не отрываясь от ужина. – До сих пор я полагал, что влюбленность – не самое печальное чувство и далеко не самое горестное состояние на свете. Однако по выражению твоего лица этого не скажешь.
– Но у Кати неразделенное чувство, – пробормотала Неля Максимовна. – В этом вся трагедия…
– Опять же никакой трагедии пока не вижу. – Полонский оставался спокойным, как большинство отцов в подобной ситуации.
Кроме того, ему казалось немного смешным и странным, что Катя, еще совсем маленькая в его представлении девочка, ребенок, малышка, постоянно выклянчивающая сладости, вдруг может вот так, в одночасье, взять да и влюбиться! Плюс какая-то там неразделенная любовь… Чепуха! Хотя жена явно полагала иначе.
– Ну, сегодня не разделил, завтра разделит, – оптимистично и довольно легкомысленно заявил Дмитрий Семенович. – Или разделит другой. Неля, неужели ты всерьез думаешь, что это ее первое чувство станет последним? Это что, любовь на всю жизнь? Извини, но так не бывает! Тем более в ее возрасте! Симпатии и сердечные привязанности у них меняются быстрее, чем времена года! Вспомни себя в шестнадцать лет!
– Митя, воспоминания сейчас ни при чем! У каждого человека своя собственная история любви! И примеры из чужой жизни и практики никому и ничем не помогут. А Катя меня прямо поразила… Я испугалась… Она будто погрузилась в новое для нее чувство… Похоже, это никакая не игра, не простое увлечение на месяц, а действительно дело серьезное… Катя стала часто плакать… Она переживает, даже страдает… Мне тяжело все это видеть каждый день.
Но Полонский упорно сопротивлялся этой мысли, не желал ее принимать за аксиому и реальность.
– Куда она там у тебя погрузилась? – иронически хмыкнул он. – Знаешь, Неля, зависть – нехорошее, низкое чувство, но я иногда жутко завидую грузчикам и рабочим в нашем магазине. Нет у них пресловутой надуманной рефлексии, не мучаются они ею, ни в чем почти не сомневаются. Поработали – выпили, выпили – поработали… Нагрубил кто – ну и сам дурак! Посмотрели телик, не понравилось – ну и хрен с ним, выключили и забыли. Завтра они еще поработают, еще выпьют, еще телик посмотрят, – и снова им все будет по фигу. На душе хорошо и спокойно, полное затишье – нет долгого пережевывания событий, нет страданий. А мы, якобы интеллигенты, не можем так! Нам обязательно надо корежиться в муках, бесконечно обсасывать любые события! У нас в душе – след и от того, и от другого, и от третьего… Вот зачем ты сейчас зацикливаешься на Катькиных проблемах? Что ты выдумываешь? Ты ведь рисуешь их себе куда серьезнее и страшнее, чем они есть на самом деле. Да и есть ли они вообще? А вдруг легкий шарик для пинг-понга? Перебросил партнеру и забыл?
Не встретив понимания, Неля Максимовна начала раздражаться:
– Глупо сравнивать каких-то грузчиков в твоем магазине с единственной дочерью! Мне бы их заботы! Выпить да закусить! Ничего себе, милые жизненные идеалы! Что с тобой, Митя? Я тебя не узнаю. Пытаешься уйти от разговора. Девочке нужно помочь, подсказать, научить ее… Я сама, одна, не справляюсь…
Дмитрий Семенович пожал плечами и отодвинул пустую тарелку:
– Спасибо, все было очень вкусно… Ты прекрасно готовишь! Если бы Катерина удалась в этом плане в тебя и научилась бы так же варить суп и жарить котлеты, я был бы счастлив и абсолютно спокоен за ее судьбу! Но она пока что лишь выучилась крутиться перед зеркалом и блестяще овладела умением менять туфли через день. И потом, я так до конца и не понял, чем же ей надо помочь и чему научить в данном конкретном случае. Как влюбить в себя этого парня, что ли?
Неля Максимовна побледнела и растерялась.
– Ну да… – еле слышно выговорила она. – Катя именно об этом меня и просила… Ты угадал… Но как я могу ее учить?.. Она даже заявила, что я должна ее научить соблазнять…
Полонский хмыкнул:
– Смело… Вообще, Неля, я крайне редко бываю дома, вижу Катю мельком, но замечаю, что от нее за километр несет духами, а мои глаза болят от мерзкого блеска ее дорогостоящих побрякушек. Я не против, ты знаешь. Я только за. Пусть девочка, пока молодая, одевается и развлекается в свое удовольствие. Но всему есть предел. А она, похоже, никаких запретов и ограничений не знает. И ты, по-моему, это поощряешь.
Жена смутилась. Глава семьи был абсолютно прав. Но Неля Максимовна не могла сопротивляться ни одной просьбе Катюши, ненаглядной любимой дочки. Тем более теперь, когда дело зашло так далеко, когда Катя влюблена и непрерывно плачет и тоскует…
– А что сейчас? – продолжал Дмитрий Семенович. – Ты собираешься учить ее ублажать мужчину? Или мечтаешь, чтобы это сделал я?! Ты уж не доходи до абсурда, Неля! Я понимаю, что определенные знания в этом вопросе необходимы каждому ребенку, но опять же есть моральные границы… И потом, я не понимаю, почему нужно сразу, едва влюбившись, с размаха бросаться к нему в постель? Что за непонятная спешка? Ей всего-навсего шестнадцать лет! Не старая дева! Может и подождать! Еще успеет насытить свое сексуальное любопытство! Будет время!
– Я ей примерно так все и объяснила, – потерянно вздохнула Неля Максимовна. – Но толку не добилась… Дело в том, что у ее избранника есть какая-то девушка… С которой он, очевидно, спит… И Катя не в силах с этим смириться…
– И мечтает занять почетное второе место в его донжуанском списке? Желание похвальное! Но не факт, что она сумеет перебить чары первой! Первая женщина – часто довольно серьезный момент в биографии каждого…
Полонский замолчал. Он вспомнил юную Тасю, ставшую в его жизни первой… Ее теплые нежные ладошки, длинную трогательно худую шейку, две большие родинки, на редкость симметрично устроившиеся чуть пониже коленок…
Жена задумчиво смотрела на него. Она была уверена, что он пытается решить проблему единственной дочери.
– Может, пригласить его к нам?.. – робко выдвинула творческое, довольно рациональное предложение Неля Максимовна.
– Кого?
Муж успел за несколько минут забыть о животрепещущей теме разговора, полностью отключиться и уйти в свои незабвенные, не тронутые годами и не потускневшие от времени воспоминания.
– Ну как кого? Этого ее мальчика… Кажется, его зовут Саша…
– Так вот, ты для начала выясни все его точные анкетные данные, а уж потом приглашай, – подвел итог утомившей его беседы Дмитрий Семенович. – Извини, Неля, я очень устал. Столько сегодня было дел… Просто голова кругом… Пойду помокну под душем и лягу…
И он вышел из кухни. Жена хотела сказать ему вслед, что нет дела важнее дочери, а голова должна идти кругом только от нее, но передумала. Неля Максимовна осталась грустно сидеть за столом возле неубранной грязной посуды, в ужасе догадываясь, что, видимо, ей все-таки придется учить Катю соблазнять мужчин… Но как она будет это делать, сообразить Неля Максимовна не могла, как ни старалась…
Но Катя сама спасла ее от этого ужасного мероприятия, плюнув на материнскую помощь. Разочаровавшись в родителях и окончательно на них озлобившись, Катя решила, что отныне ей предстоит помогать себе самой и рассчитывать исключительно на свои слабые силы. И придумывать себе планы на жизнь, и осуществлять их теперь придется ей одной. Каким сочинишь свое будущее – таким оно и будет. Родители сделали свое дело – родили и выкормили ее, и родители могут уйти. Более того – они уже давно мечтают об этом. Удалиться в тихую заводь своей квартиры, где им никто никогда не будет мешать. Даже единственная и вроде бы любимая дочь, но обремененная трудностями и досаждающая им своими сложными проблемами и неразрешимыми вопросами. Больше Катя приставать к ним не станет.
Когда-то в детстве Катя безгранично верила в неисчерпаемые силы и возможности родителей. Ей казалось, что они могут и знают все. Они всесильны, могущественны и защитят от любой беды. Выяснилось, что это далеко не так. Детская вера быстро развеялась и испарилась, как вода под жарким солнцем. Родители, столь могучие и всесильные, превратились в обыкновенных, заурядных, слабых человечков, не умеющих помочь и облегчить боль первого страдания, не способных научить и передать свой опыт… Да знают ли они что-нибудь вообще?! А может, так и прожили почти всю жизнь на ощупь, наудачу, на авось, с трудом ориентируясь и методом научного тыка выбирая себе путь?.. Очень похоже на то…
Катю такой метод не устраивал. Она должна и будет жить совершенно иначе. По-своему. И только для себя. А иначе жить вообще не стоит.
И на следующий день Катя смело подошла к Саше на перемене. Возле него, конечно, толклись неразлучные друзья Саня и Шура, но Катю теперь ничего не смущало и не могло остановить.
– Мне нужно с тобой поговорить! – решительно заявила она. – У меня к тебе большая просьба. – И Катя выразительно посмотрела на верных приятелей, подчеркивая строгую конфиденциальность беседы.
Они переглянулись, понимающе нехорошо ухмыльнулись и отошли в сторону.
– «Выходила на берег Катюша»! – фыркнул Саня и доверительно сообщил Шуре: – Катерина собирается просить Сашку о любви! Наша фика-фека истомилась от девственности! Вот увидишь! «А любовь Катюша сбережет»! Немного попозже…
– Да будет тебе! – отмахнулся Шура. – Кто это говорит о любви прямо вот так, с ходу, в коридоре? Хотя ты уже, помнится, не так давно просил Гребенкина кое о чем… Что потом было!.. А смачно вы тогда целовались… Прямо завидки брали.
Саня показал другу кулак. Вспоминать о том происшествии и едва не разразившемся позже скандале не хотелось. Хорошо, что старший Гребениченко сумел толково и разумно все объяснить в школе и погасить начинающее разгораться пламя… Даже до родителей Сани не дошло. Иначе ему несдобровать…
А Надя, оказавшаяся в курсе дела, разумеется, болтать не стала.
– Вот посмотришь, я прав! – упрямо заявил Саня. – Они договорятся о встрече! Именно в коридоре… Но встречаться, конечно, будут не здесь…
– А где? У Люськи в подсобке? – продолжал насмешничать Шура. – Или у Полонских дома? Пока мама с папой трудятся в своих министерствах или управлениях?
Приятели не знали, кем работают родители Полонской.
– Вот посмотришь! – не унимался Саня. – Давай на спор! Проиграешь – решишь за меня три задания по математике!
Он схватил резво пробегающего мимо младшеклассника и попросил разбить плотно сцепленные ладони.
– На что спорите? – солидно поинтересовался мальчишка. – На бутылку водки?
– Ты погляди, какое бойкое поколение растет! – восхитился Саня и щелкнул парнишку по затылку. – Тебе, пацан, еще рано даже слова такие знать, не то что думать об этом!
– Почему рано? Это знание жизни. Реализм называется. Не слыхали? Мы вчера изображали на уроке рисования природу. По заданию Евгеши. Нашей училки. Мой сосед Петька намалевал кусты сирени на фоне синего неба. А я – трех мужиков на фоне пивного ларька! Евгеша глянула и говорит: «А ты, Жуков, у нас, оказывается, реалист! Прямо натуральная школа!»
Шура и Саня расхохотались.
– Ну ладно, натуралист-реалист Жуков, шагай к себе! Тебя не Ванькой, случайно, кличут? – подтолкнул мальчика Саня. – Тебе дали поручение просто разбить руки, а не философствовать. Больно умный вырастешь!
– Да уж умнее вас! – крикнул Жуков и умчался прочь, имени своего не раскрыв и справедливо опасаясь сильно схлопотать по уху за критику снизу.
Катя в это время вела напряженный диалог с Сашей.
– Мне нужна твоя помощь, – повторила Катя. Она полночи выдумывала серьезный повод для разговора и способ встречаться с Сашей. – У меня очень плохо с математикой… Сам понимаешь, программа у нас тяжелая, чересчур сложная, не для женского ума…
– Это верно, женский ум и математика не слишком совместимы. Сила вещей! – охотно согласился Саша, хотя не мог припомнить, когда это у Кати вдруг появились проблемы с учебой. Полонская училась без блеска, не выделяясь, но всегда довольно ровно, без головокружительных взлетов и резких падений. – А зачем ты вообще в такую школу подалась? Училась бы себе в обычной… Ни забот, ни тревог…
– В обычной ученики слишком обычные, – объяснила Катя. – А я люблю выдающихся мальчиков. С другими скучно. Но мы отвлеклись… Десятый класс, выпускные, институт, а я еле плаваю. Ничего не соображаю, материал трудный, задачи решать почти не могу… Саша! – Катя молитвенно прижала идеально наманикюренные пальчики к груди. О коричневое платьице тревожно и бешено, все убыстряя свой бег, колотило перепуганное сердце. – Помоги мне! Подтяни хотя бы чуть-чуть по математике! Ведь ты же у нас лучший ученик! Идешь на медаль! Я понимаю, тебе некогда, время очень дорого, но мне совсем немного, пять-шесть занятий… Я дальше сама разберусь… Меня лишь подтолкнуть и объяснить самое сложное…
Катины большие глаза готовы были пролиться слезами. Милое личико исказилось такой неподдельной мукой и отчаянием, что Саша тотчас проникся ее терзаниями и болью.
– Ладно, подтолкну, только не реви, страдалица! Еще этого недоставало!.. И когда ты успела так плотно завязнуть в материале? Я не заметил…
– Это потому, – тихо объяснила Катя, – что ты вообще меня не замечаешь… Ни при каких обстоятельствах.
– Да? – удивился Саша. – Ну да, в общем, это тоже верно… – Он чуточку смутился. – Извини… Как-то недоглядел… Просто очень некогда…
– Некогда на меня взглянуть? – со слабым упреком спросила Катя и, боясь переиграть и испортить дело с первого раза, быстро сменила тему. – А где мы будем заниматься? Можно у меня… Родители всегда допоздна торчат на работе…
– Ладно, будем посмотреть, но первый раз придешь ко мне, – согласился Саша. – Я подберу нужные нам книги. А потом договоримся. А ты где живешь?
– Близко от школы, – зазвенела ликующая Катя. – Тут совсем рядом… Когда мне лучше к тебе прийти?.. Ты дай свой адрес…
Катин первый визит и потряс Варвару Николаевну. Хорошо, что в дальнейшем выпускники решили перенести свои занятия математикой домой к Кате.
10
– Варька! – обрадовался Володя, увидев жену. – Здорово, что ты приехала! Я уже начал скучать. А почему не сообщила о приезде? Дала бы телеграмму, я бы встретил. Выглядишь отменно! Значит, отдохнула замечательно.
Варя кивнула и прошла в комнату. Да, отдых действительно прошел лучше некуда… Размытый крымский треугольник… Только чем все теперь кончится?..
– Хотела сделать тебе сюрприз, – банально и рассеянно отозвалась Варя.
Ничего другого, более путного и оригинального, она придумать не сумела. Да и зачем ломать голову над ненужными, пустыми объяснениями? Какая разница, что сказать и как разжевать мужу свое молчание и свой неожиданный приезд? Буркнуть что-нибудь наспех, кое-как, и ладно… Обойдется… Варя не слишком стремилась что-либо объяснять. Ей стало безразлично. Настоящее и будущее ее теперь не слишком заботило. Правда, оно и раньше ее не сильно волновало.
Варя села за стол и задумчиво осмотрелась. Довольно мерзкая комната… И она здесь жила?! С этим мужчиной?! Странно… За время ее отсутствия абсолютно ничего не изменилось. Но все казалось другим. Словно чужим. И ко всему надо было привыкать заново. А это значительно сложнее. Да и не хотела Варя больше к этому привыкать.
Володя радостно суетился, накрывал на стол, что-то говорил, о чем-то спрашивал… Варя почти не слышала и не слушала мужа. И не тревожилась о том, что он может заметить какие-то новости и заподозрить жену. Но он, кажется, ничего не разглядел. Был по-прежнему наивен и доверчив. И сбросил все на счет Вариной усталости с дороги.
– А как ты достала билет на поезд? С ними ведь непросто. Неужели стояла в очереди? – спросил Володя, усаживаясь рядом и обнимая ее.
– Дядя Витя помог, – солгала Варя и напряглась. Отныне ей придется много врать, и к обману тоже надо привыкнуть и смириться. Если получится… А вдруг нет?! – Наш астроном зовет нас на следующее лето. Будет ждать. Надо написать ему заранее.
– Напишем! – весело отозвался Володя. – Обязательно. Раз тебе там понравилось и пошло на пользу! Тетя Женя и на этот раз оказалась права. Она отличный врач. Ты выглядишь просто необыкновенно!
Варя четко ощутила его желание. Он готов был забыть обо всем и утащить Варю в их комнату. И сдерживал себя лишь потому, что ждал прихода отца и тети Нюры. Неудобно… Подумают, ночи дождаться не сумел… Хотя что тут особенного? Так оно и должно быть. Любящий муж соскучился по своей молодой жене. И к тому же верный… Варя вдруг панически испугалась. Почему она ни о чем не подумала раньше, в Крыму?! Проклятый размытый треугольник… Идиотка, дура!!
Оказывается, она даже не представляла, не сознавала до конца своего двойственного, похоже, страшного и не такого уж простенького положения. Не задумывалась о той ситуации, в какую влипла по своей вине. Или любви… Что в данном случае почти одно и то же… И отныне ей предстоит спать с двумя мужчинами – с мужем, которого не любила и не любит, и с Алексом, которого…
Дальше Варя решила не продолжать. На сегодня достаточно. Но как она сумеет справиться с собой, со своим новым состоянием и обстоятельствами? Как найдет выход? Варя не знала… Почему раньше не задумывалась об этом?.. О чем вообще думала?.. Кажется, ни о чем… Но нельзя же быть до такой степени легкомысленной… Разве она такая?.. А какая она вообще?..
Володя придвинулся к ней.
– Варька… – пробормотал он. – Ты вернулась…
Он ошибался. Возвращаться она не собиралась. Гребениченко смотрел на мир близорукими глазами, а это опасно, порой даже гибельно.
И очки, и добрые, выпуклые, влюбленные в нее и верящие ей глаза, и большой нос – все оказалось чересчур рядом… Все те знакомые черты, о которых Варя уже благополучно успела забыть, вычеркнуть из памяти…
Он дотронулся до ее щек, потянул жену на себя… И Варя вновь ужаснулась… Нет, она теперь ни за что не сможет быть с ним, тем более спать… Это невозможно. Почему, ну почему не подумала об этом раньше, не сумела предугадать, вычислить?! Да и что уж такого запредельно сложного тут вычислять и предугадывать?! Полный примитив… И почему она рассчитывала, была почти уверена в том, что запросто, играючи справится с собственной ложью, лицемерием, подлостью?.. Это, как выяснилось, совсем нелегко. Хотя, наверное, для кого как. Кому-то фальшь не стоит усилий. Но не ей, не Варе. И подумать об этом стоило значительно раньше, когда все игры едва начинались.
Вероятно, Володю насторожил страх в Вариных глазах. Во всяком случае, он удивился, не поверил себе и недоуменно поправил очки.
Варю спасла вернувшаяся из магазина тетя Нюра. Она очень обрадовалась приезду молодой Вовкиной жены и даже, расчувствовавшись, расцеловала.
– Как ты похорошела, Варюша! – радостно пропела тетя Нюра. – Поправилась, прямо расцвела! Видно, на пользу тебе пошел отдых! Стало быть, вам надо только в Крым и ездить.
– Я то же самое говорю! – откликнулся Володя.
«Конечно, в Крым, куда же еще, – печально подумала Варя. – Почему я такая глупая, лживая, несмышленая?.. Почему я вообще – такая?.. А какой бы я хотела быть?.. А какой должна?..»
И Варя вновь тяжко задумалась. И опять не слышала разговоров Володи и тети Нюры, не реагировала ни на что…
– Устала, Варюша? – наклонившись к ней, заботливо и настороженно спросил муж.
Она услышала лишь свое имя… И едва сдержалась, чтобы не закричать, резко, грубо, запретить ему отныне и навеки так ее называть, именно так к ней обращаться… На это имеет право один-единственный человек. Отныне и навеки…
Почему она такая?.. Но какой она должна быть? И какой хочет?..
– Нет, ничего, это просто… – с трудом ответила Варя, – акклиматизация…
Они обедали, смеялись, разговаривали… Позже пришел Володин отец. Все было отлично, на редкость замечательно. Но Варя по-прежнему слышала и слушала вполуха. Ее страшила грядущая ночь. Она обязательно наступит, и что делать, Варя не знала. Ведь не может она теперь постоянно отказывать мужу… Если даже на сегодня придумать какой-нибудь предлог… Обычный, тоже не больно оригинальный и своеобразием не отличающийся… Головная боль всегда наготове… Или месячные вне расписания… В запасе – дорожная усталость… Хорошо, это сегодня. А завтра? Послезавтра?! А потом?! Позже?! Что, у нее теперь всегда, начиная с этого вечера, будет неизменно болеть голова?! Тогда ей нужно ложиться в больницу и серьезно лечиться… Да и кто поверит, глядя на нее сейчас, что у нее может что-нибудь болеть?.. Варя выглядит ослепительно, словно месяц без Володи в Крыму сделал ее другой, превратил в совершенно иного человека… Так оно и случилось в действительности…
Выдумать ничего она не могла и от этого сжалась еще сильнее, нервно сжимая и разжимая пальцы.
Володя поглядывал на нее все внимательней и пристальней. Тетя Нюра, кажется, ничего не замечала или делала вид. Старший Гребениченко тоже. Но ведь именно тогда, в тот памятный всем вечер возвращения Вари из Крыма, все всё поняли, обо всем догадались и безмолвно условились ни о чем не расспрашивать, в подробности не вникать и вообще сохранять невозмутимость и спокойствие. Притворяться, будто ничего не произошло, и жить себе дальше по прежней схеме, в прежнем ритме и на тех же условиях.
Они попытались решить проблему так: это неплохой запасной вариант. Постараться забыть о ней, вычеркнуть из своей жизни и памяти.
«Неужели они думают, что это возможно? – думала Варя. – И я сама тоже так думаю… Это несерьезно… Ничего у нас не получится. Нельзя ничего вычеркнуть и вернуться к прежней размеренной жизни. Это смешно – пробовать и мечтать все упростить… Ничего никогда не упрощается. Пытаться свести опасность к минимуму… Но она ни за что не пожелает исчезнуть и потеряться. Дудки! Стараться выбросить ее за ненадобностью… Но это просто глупость… Жизнь вволю поиздевается над нами и всеми нашими усилиями и потугами… У нас ничего не получится».
Можно упорствовать в своих желаниях и дальше. Да и как иначе? Смириться с ситуацией – значит признать, что у Володи больше нет семьи и вряд ли она вдруг возродится на пепелище…
Люди слишком часто не хотят замечать очевидное, боясь его. Они упорно зажмуриваются и придумывают себе несуществующий мир. Как в детстве… Только если в детстве – это игра богатого свободного, ничем не стесненного, не обремененного воображения, то теперь их держит в своих цепких лапах страх… И они пробуют убежать от него, спрятаться… Ну не сражаться ведь!.. А почему нет?.. Почему предпочтительнее удрать и поискать укрытие, а не пойти ему навстречу?.. Страшно погибнуть в открытом бою?.. Лучше жить, согнувшись, ссутулившись, сжавшись под давящим гнетом ужаса правды и страха открытия… Но истина всегда тяжела и беспредельна. На то она и истина. Значит…
У них ничего никогда не получится. Глупо мечтать об этом.
Но молодая и неопытная жена ошиблась в своих мрачных прогнозах. У них все отлично получилось.
– Варя устала с дороги, – в который раз повторил Володя отцу и тете Нюре.
Они и так уже давным-давно все поняли о ее усталости.
– Юг, – говаривал порой с усмешкой профессор Гном, – слишком теплое и горячее место, где чересчур хорошо и быстро все растет и подрастает: цветы, травы и страсти…
Зачем же он отправил туда молодых? Но ведь вдвоем, на месяц, да и Варя нуждалась в солнце и тепле… Точнее, ее легкие…
Все размышления, тревоги и сомнения промелькнули довольно незаметно, плавно скользнули над столом и пролетели под потолком квартиры Гребениченко на Никольской. И присмирели, утихомирились, укрощенные силой воли, разумом и желаниями людей, здесь живущих…
Ночь приближалась, и Варин страх разрастался. Она словно закаменела, приготовилась к самому ужасному и даже продумывала всерьез вариант полного признания мужу. Только так ли уж нужны ему откровения?..
Варя украдкой взглянула на Володю. Сидит внешне спокойно, что-то читает и, похоже, не проявляет ни малейшего интереса к жене. Старается не проявлять. Каждый погрузился в свои мысли и свои трудности. Еще даже не став действительно единым целым, настоящей семьей – а у них для этого было слишком мало времени! – они уже четко разделились на двоих разных, живущих по-своему и далеко друг от друга людей.
Володя прекрасно знал, что Варя его не любит. А что, разве не так? Знал, и еще как знал!
Варя начала потихоньку раздражаться. Он достаточно безмятежно принял ее жертву и посчитал, что это вполне нормальное явление. Ничего из ряда вон выходящего. Ситуация довольно обычная, и все будет идти так, как должно. Жертвенность – в характере русского человека. Володя отнесся к ее равнодушию идиллически бесстрастно, принял за основу свою собственную любовь, поставил во главу угла свое собственное чувство. Значит… значит, Варя ему ничего не должна и ничем не обязана. И вообще… Если уж она и была ему чем-то когда-то обязана… Нет, Варя не забыла о том, кто ее вылечил. В общем-то спас… Но она отплатила тем, что вышла за него замуж. Отплатила?.. Словно отомстила… Звучало почти одинаково…
