Текст книги "Медовый месяц"
Автор книги: Ирина Лобановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
18
Почему? – мучился простеньким вопросом Володя, напоминая самому себе маленького Сашку. И еще – за что?..
А за то… Сам отлично знал. Людям слишком нравится бесконечно спрашивать о том, о чем им давным-давно прекрасно известно. И даже у самих себя. Это доставляет им особое мазохистское наслаждение.
Гребениченко жили как бы по разные стороны незримой, но чересчур ощутимой границы. В совершенно разных мирах. И соединить их казалось уже невозможно. Правда, Варя иногда спохватывалась, чувствуя свою вину, и бормотала потерянно:
– У тебя все в порядке?.. Как там поживает твой секретный «ящик»? – и, не дожидаясь ответа, снова утыкалась в книги и переводы.
Люди любят задавать вопросы. Всю жизнь. Очевидно, потому, что иначе им нечем себя занять. А так хоть какое-то развлечение, головоломка на время или навсегда, длительная или короткая тренировка мозгов…
– Мама, – непрерывно приставал к Варе Сашка, – а почему я не могу увидеть ток? А для чего асфальт? Ведь все равно под ним есть земля! Мама, а где речка берет рыбу?
Тетя Нюра смеялась.
– Сколько же у тебя вопросов, Сашок? Прямо море!
– А когда мы поедем на море? – тут же спросил Сашка.
– Никогда! – взвилась Варя. – У нас есть дача в Николиной Горе! Очень хорошая! И вообще, отстань от меня!
Сашка отстал от матери и вечером прилип к отцу.
– Я хочу на море! – заявил он. – Я там никогда еще не был. А мама не хочет.
– Ну, маму мы уговорим! – исподлобья глянув на Варю и поправив очки на носу, уверенно отозвался Володя. – Только сейчас осень, уже не время ехать… Летом я возьму отпуск, и тогда мы все втроем и отправимся к морю!
Варя посмотрела на мужа туманным, отсутствующим взором.
– Летом мы никуда не отправимся, – отозвалась она. – Это исключено.
Ее интонация не понравилась Володе.
– Я тебе расскажу обо всем попозже, – поторопилась добавить Варя и выразительно повела глазами на сына.
Когда неугомонное дитя, наконец, уснуло, не преминув сообщить напоследок, что его сон сегодня вечером ушел гулять в Кремль – дался ему этот звездатый Кремль! – Варя просветила мужа по поводу своего состояния. Море отменялось на неопределенный срок. Весной у них должен родиться второй ребенок…
Володя обрадовался:
– Здорово!.. Я и не думал об этом… Даже предлагать тебе боялся… Вот почему ты в последнее время такая задумчивая…
Собирался сказать «как в воду опущенная», но вовремя остановил себя на полуслове. Да и кто их там разберет, этих пузатых, что за мысли бродят у них в головах, какие прилипчивые настроения одолевают, какие чувства не дают покоя, привязываясь и цепляясь?
Варя почему-то ни на секунду не сомневалась, чей это ребенок. Даже не задумывалась. Просто четко знала – и все! И когда родилась Надя, тотчас сравнила ее с Алексом. Да, девочка удивительно походила на него. Те же глаза, волосы, та же улыбка…
Володя утверждал, что дочка – вылитая Варя, и носился с малышкой, как никогда не возился и не нянчился с Сашкой. Так что Наде повезло с самого рождения.
Саша отнесся к появлению сестры по-мужски философски и эгоистически. Как и следовало ожидать.
– Теперь вы будете заставлять меня с ней гулять и за ней присматривать! – уверенно и горько заявил он тоном человека достаточно опытного, немало пожившего и повидавшего на белом свете.
– Почему? – удивилась Варя. – У нас в доме много рук. Есть тетя Нюра, я, папа, дед… И еще тетя Женя.
Сашка мрачно отмахнулся от матери:
– Все равно начнете бросать ее на меня! «Саша, погляди за Надюшей!» «Саша, присмотри за Наденькой!»
Он очень похоже скопировал материнскую интонацию. Паршивец!..
Володя и тетя Нюра, сидящие у стола, дружно засмеялись.
– Смейтесь, смейтесь! – горько пробурчал Сашка. – Почему я должен быть нянькой?!
– Да откуда у тебя взялась эта мысль? Что за ерунда?! – возмутилась, наконец, Варя, в глубине души отлично признавая правоту сына. Именно этим все и кончится…
Сашка не ответил. Вместо этого взялся скептически разглядывать мирно спящую сестру.
– Она какая-то не такая! – объявил он минут через пять.
– Какая еще не такая? – снова взбеленилась Варя. – Что ты мелешь? Александр, уймись! С ней все в порядке! Абсолютно нормальный ребенок! С руками, с ногами, с головой.
– Она нездешняя! – четко вынес приговор четырехлетний Сашка. – Да вы сами посмотрите! Разве не видно?
Варя вздрогнула, ужаснулась и в недоумении уставилась на сына огромными глазами. Кто ему подсказал такую недетскую мысль?!
– Сашок! – опять засмеялся Володя. – Она родилась на нашей планете, в нашей стране и в нашем городе! Самая обыкновенная земная девочка!
– Обыкновенная? – Сашка внимательно еще раз осмотрел Надю.
Что-то ему в ней явно не нравилось, что-то его странно настораживало и пугало…
«Так не бывает! – сказала себе Варя. – Он слишком мал, чтобы подозревать или знать… Это фантастика… И помнить он ничего не в силах. И не способен по малолетству связать одно событие с другим. Просто сам Сашка как раз очень необыкновенный ребенок».
– Папа в ванной, – на днях сообщил он Володиному коллеге, взяв трубку. – Позвоните ему, пожалуйста, через четырнадцать минут.
– Почему именно через четырнадцать? – спросила удивленная Варя. – Ты высчитал время мытья отца по минутам?
Сашка солидно кивнул.
– Ну, теперь мы, наконец, поедем на море? – спросил он, с ходу переключившись на другую тему. Эта мысль никак не давала ему покоя. – Надька родилась, поедем вчетвером! А можно взять и деда с тетей Нюрой.
– Да, – рассеянно отозвался Володя, – потерпи еще немного… И поедем. Это лето проведем на даче.
Сашка скривился. Он теперь не слишком жаловал дачу.
– Да ну ее… Сколько мне еще ждать?..
– У тебя впереди много времени, – урезонил его Володя. – Ты дождешься.
Да, сын своего дождется… А вот Варя вряд ли…
Письма опять не приходили. Все та же неизменная Зина привычно покачивала головой, завидев Варю.
«Почему она так долго здесь работает? – обреченно думала Варя. – Хоть бы уволилась, что ли… Появилась бы новая… Та обо мне хоть ничего не знает… Хожу себе и хожу в свое удовольствие… Хорошо еще, что Коля с его эмвэдэшным дядькой давно перевелся на другой пост…»
Зина, явно набиваясь Варе в подруги и ожидающая искренности, заметно обиделась, никакой откровенности не обнаружив. Стала вести себя холоднее и суше, вопросов почти не задавала… Правда, увидев Варю снова с пузом, ахнула, всплеснула руками и вскочила.
– Ты что это, Варвара, в другой раз рожать надумала?! – заголосила Зина на весь почтамт, выглядывая из своего окошка. Люди стали оборачиваться и глазеть на Варю. – Тебе одного пацана для счастья маловато?! Приезжал твой Валет разве? И вдругорядь адреса не оставил? Нет, ну ты больная на голову!..
Варя с досадой махнула Зине рукой, чтобы замолчала. Ей было тяжело и неприятно выдерживать массовое внимание. Но Зина завелась. Никакие жесты и взгляды на нее не действовали.
– Ты как себе жить думаешь? – сокрушалась на весь зал сердобольная женщина. – Одна, с двумя детьми… – Интерес к Варе стал еще острее и противнее. – Тебе зачем второй хомут на шею?! А твой паразит Винтер опять ни строчки не пишет! Хоть тресни! И найти его никак невозможно! Раз уж Николай не сумел!.. Может, тебе взаймы дать на первое время? Отдавать не спеши! У меня есть загашник! Энзе!
– Нет, спасибо… – пробормотала Варя, торопясь уйти. – Спасибо тебе за все… Я приду потом, позже… Вдруг будет письмо…
Но письма не было и позже. Алекс словно исчез, растворился в синем небе над землей, и Варя иногда ловила себя на той же знакомой, дикой и противоестественной мысли: а не пригрезилось ли ей все, не примерещилось ли? Сначала Крым, потом Кремль под апрельским солнцем, потом квартирка в старом московском доме на Большой Бронной…
Но Надя протягивала к матери руки… Удивительно похожая на своего отца. Те же волосы, те же глаза, та же улыбка…
Нет ничего лучше повторений. Алекс особенно любил их…
Как бы ему сообщить о дочке?.. Но писем не было…
И Варя стала всерьез думать о несбыточном – самой поехать в Швецию и найти любимого. Хотя почему она уверена, что Алекс именно там?.. Ну, если не он, то его родители, богатые и наверняка известные в Стокгольме. Да и вообще Швеция – небольшая страна. Поехать… Взять с собой Надю… Но как это сделать?
До смерти второго Ильича оставалось еще немало лет. До правления вольнолюбивого Михаила Сергеевича, изящным широким царственным жестом демократа разрешившего свободный выезд за рубеж, – намного больше десятилетия. В то время приходилось рассчитывать лишь на удачу в виде туристической поездки с какой-нибудь привилегированной группой.
Где взять такую группу?.. Как туда пристроиться?.. Как оторваться от нее в Стокгольме?.. И что делать с Надей?..
Почему-то Варя рвалась не просто поехать, но вместе с дочкой. Забывая, какие подозрения это вызовет не только у посторонних – да и в какую группу включат с малым ребенком? – но главное, у Гребениченко. Сашу не берет, а ведь он постарше, а Надю за собой тащит… Ой, неспроста…
Володя стал снова украдкой поглядывать на замкнувшуюся, похудевшую, подурневшую жену. Раздумывал. Считал, что это после беременности и родов. Она еще не до конца оправилась. Пройдет… Не все сразу… Вот поедут на дачу… Там надо постараться пробыть как можно дольше.
Он вложил немало сил и средств в небольшой домик, постепенно ставший милым, теплым и удобным даже для зимовки.
Гребениченко вернулись в Москву в самом конце ноября. Надя уже пробовала переступать по полу. Варя очень похудела, осунулась. Юбка на ней крутилась, как знаменитый и популярный в те годы хула-хуп. Муж иногда поглядывал на нее с жалостью и приставал с вопросами о самочувствии. Не надо ли снова сделать снимок?..
В Москве Варя сразу поспешила на почтамт. Хотя давно не верила, что ее может там что-то ждать.
– Давненько не заходила, – сухо заметила Зина. – Уезжала, поди?.. Вон, который месяц тебя дожидается… Расписался друг твой ситный Викентий… Думала, не придешь больше… – И она небрежно швырнула мятый конверт.
Варя взяла его осторожно, словно нечто опасное, бросила в сумку и торопливо отправилась все на тот же бульвар, вновь слегка забеленный первым снегом.
Зина недобро смотрела ей вслед. Ей и не нравилась, и чем-то привлекала эта странная замкнутая женщина, словно клейменная тайной. И тайной нехорошей. За версту видно…
Варя привычно устроилась на той же скамейке, повторяясь, по излюбленному жизненному принципу Алекса, и разорвала конверт. Строчки были спокойные, ровные… Знакомые мелкие буквы неразборчивого, но все равно красивого, изящного почерка… И та же самая бумага с размытым, неясным водяным знаком в левом верхнему углу…
«Варьюша, почему-то мне все время кажется, что с тобой случилось неожиданное… Не могу ничего объяснить, как ни пытаюсь. Я не сумею приехать в Москву в ближайшие несколько месяцев. И снова не знаю, когда вырвусь. Ты давно уже устала читать эти однообразные оправдания и неопределенные обещания. Тебе все это надоело, опротивело… Я понимаю тебя. Я сам запутался.
Недавно виделся с отцом. В последнее время я вижу его все реже и реже… И он сказал мне, он мудрый старикан, Варьюша, что оглядываться и упорно терзаться думами и раскаяниями о прошлом нельзя – опасно. Хотя разве я не знал этого сам? И разве этого не понимают большинство умных и опытных людей, проживших на земле не один десяток лет? Понимают… И преотлично… И упрямо, маниакально продолжают страдать и мучиться… Загонять себя в камеру прошлого, решетки которого никогда не открываются наружу… Варьюша, похоже, я устал. Впервые в жизни ощутил это и впервые в жизни говорю, точнее, пишу тебе, своей любимой… Хотя даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время… Но повторяю – пока ты меня ждешь, будешь ждать и верить в мое появление – я буду жить! Не знаю, откуда у меня взялась такая странная уверенность. Но взялась – и все… Люблю тебя. Люблю твои тихие шаги. Люблю твою неуверенную улыбку. Она словно сначала долго думает, стоит ли ей показаться, а уже потом возникает… Люблю твой голос. Варьюша, мне очень плохо без тебя. И если ты когда-нибудь меня разлюбишь, – но ведь это вполне может произойти, почему бы нет? – я исчезну.
Нет, не бойся, я не покончу с собой, не брошусь в лестничный пролет, не куплю себе тонну снотворного и не пущу пулю в висок… Это все ерунда, выходы для внезапно ослепших. Я очень хорошо вижу. И буду хорошо видеть всегда. И потому думаю, что твой уход вполне реален и закономерен.
Что это сегодня со мной? Какое необычное, не похожее на меня письмо… Будто его написал не я, а кто-то другой… Кто-то водил моей рукой и моей ручкой… Варьюша, мы обязательно увидимся. А у меня ведь нет твоей фотографии. И мне не останется даже такой малости… Мне не положено и не стоит хранить твое фото у себя. Как тебе – мое. Нам с тобой многого не положено. Но выпало любить… А это очень много. Это самое главное и больше всего на свете. Твой прохиндей, наверное, уже совсем большой. Я тоже часто вспоминаю его… Он похож на тебя. А ты не похожа ни на кого. Я имею полное право утверждать это. Мне есть с кем тебя сравнивать, а мир велик… Он слишком велик для нас с тобой, Варьюша… Мне хотелось бы жить с тобой в крошечной тихой стране, в Швейцарии, например, или на Мальте… Можно было бы захватить с собой твоего прохиндея, моего тезку… Вот теперь я уже начинаю мечтать… А это и вовсе на меня не похоже… Так что считай, что ты получила очередную весточку от нового, совсем другого Алекса».
Пока она читала письмо, пошел снег. Сухой, жесткий, колючий… Бил в лицо больно и раздраженно, словно его заставили идти против воли. А он вовсе не собирался и предпочитал до поры до времени прятаться в черных тучах, неожиданно просыпавшихся острыми белыми иголками.
Остановленный на века Грибоедов наблюдал за Варей со своего постамента. Сюда Сашка, кажется, еще не залезал…
«Почему мы с ним здесь никогда не гуляли? – невпопад подумала Варя. – И почему из черных туч всегда идет белый снег? А куда мне теперь ехать с Надей?.. И как сообщить Алексу о ее появлении на свет?..»
Потом она вдруг вспомнила один из недавних вопросов не по летам начитанного сына. Впрочем, вполне вероятно, что содержание книги ему просто пересказал дед.
– А почему Остап Бендер никогда не ходил в лес?
И ответ Володи:
– А в лесу кого обманывать?
Ответов не было. Снег бил в лицо с новой силой, ожесточенный и враждебный. И давно надо ехать домой, на Никольскую…
Никому не дано сойти с колеи, начертанной для него Судьбой…
19
Десятый класс подходил к концу. Впереди маячили экзамены и выпускной. Катюша обдумывала свой наряд.
– Ты бы познакомила меня с Сашей, – несмело попросила как-то вечером мать. – Вы так давно с ним дружите, встречаетесь, он часто бывает у нас… У вас что-то серьезное… А я еще ни разу его не видела.
Катя поморщилась. В ее планы пока не входило знакомство Гребениченко с родителями. Хотя если она собирается выходить за него замуж… А она собирается. И чем скорее, тем лучше.
– Я познакомлю вас на выпускном, – решила Катя. – Ведь вы с папой придете?..
– А как же, обязательно! – кивнула Неля Максимовна.
Именно ее стараниями расцветет изобилием выпускной стол десятиклассников. Иначе им и откушать будет нечего. Классный руководитель заблаговременно обратилась к старшей Полонской за помощью. Да и полюбоваться на красавицу дочку надо обязательно… Отец собирался нащелкать фотографий.
– Мы придем вместе с папой! – воскликнула Неля Максимовна.
В глубине души она рассчитывала, что за ее роскошные продуктовые подношения учителя могли бы поставить Катюше оценки и повыше. Да уж ладно… Учили в школе на совесть. Катя могла свободно, даже без всякого блата – но отец все равно обязательно организует! – поступить в любой столичный престижный вуз… Но пойдет в Плешку, по стопам матери и отца. Это лучше всего. А дальше будет видно.
Катя планировала стать королевой бала. И она ею стала. Необычно простое на первый взгляд белое тонкошерстяное платье без рукавов выгодно подчеркнуло ее фигуру. Зато кружева на горловине-«капельке» стоили столько, что этой суммы хватило бы на все выпускные наряды ее одноклассниц. Полонские ничего не жалели для единственной дочери. Пусть блеснет!.. И бог с ним, если потом неизвестно куда надевать эту белоснежность… Платье ведь одноразовое, калиф на час. Но сейчас не время задумываться о таких пустяках.
Катя явно выделялась среди выпускниц. И приглашали ее на танец тоже чаще других. Даже Саня, снисходительно окинувший взглядом дуру Полонскую, одобрил ее и перехватил на один тур вальса у Сашки, почти не отрывающегося от верной подруги.
Неля Максимовна и Дмитрий Семенович пристально наблюдали за дочкой из угла физкультурного зала, преобразованного на одну ночь в танцевальный. Наконец матери удалось схватить за руку раскрасневшуюся, сияющую Катю.
– Кто это неотлучно пасется возле тебя? – строго спросила мать. – Такой неплохо одетый носатый юноша с наглыми распутными глазами…
Катя тотчас обиделась:
– На тебя не угодишь! У одного глаза не такие, у другого – родители не те! По-твоему, для меня нет вообще пары на земле!
В глубине души Неля Максимовна считала именно так.
Дмитрий Семенович поспешил погасить столь несвоевременный конфликт:
– Катюша, матери часто так думают! Это их распространенная ошибка!
– А я не желаю, чтобы она на меня распространялась! – отрезала Катя. – Это Саша Гребениченко! И я собираюсь за него замуж!
Неля Максимовна ужаснулась. Ей стало сначала очень холодно, потом чересчур жарко… Муж вопросительно взглянул на нее:
– Неля, я не очень тебя понимаю. Парень как парень… Даже неплохой, по-моему. Отхватил серебряную медаль. Внешне ничего. Смотрится. Хорошая фигура. Без комплексов… Для нашего зятя годится вполне.
Неля Максимовна не обратила на его дурацкие рассуждения никакого внимания. Ей было не до них.
– А второй, с которым ты недавно танцевала вальс? Он на редкость прилично танцует…
– Это Сашин лучший друг Саня Наумов! – нехотя объяснила Катя. – А танцевать их обоих учила младшая сестра Гребениченко, Надя. Она будет пианисткой.
– Понятно… – прошептала мать.
– Что тебе понятно?! Ну что? – истерически закричала Катя.
На нее оглянулись учителя и одноклассники. И те и другие считали ее капризной и избалованной. А Неля Максимовна давно уверовала в ее болезненные нервы и сверхчувствительность и утверждала, что Катя чересчур ранима и тонкокожа.
– Ты всегда все удивительно умеешь испортить! Вот только придешь – и испортишь! Иди лучше домой! Вместе с папой. Мы отлично допразднуем и довыпускаемся без вашего присутствия!
– Да, Неля, нам лучше уйти! – поспешно согласился с дочкой Дмитрий Семенович. – По дороге ты мне все объяснишь…
К Саше, недоуменно наблюдающему непонятную сцену издалека, быстро подошел Саня, возбужденно покусывающий губы.
– Арамис, нужно немедленно что-то делать! – сказал он.
Саша изумился еще больше. Что делать?.. С кем?.. И по какому поводу?..
– Если она ей все расскажет, быть беде! – так же неопределенно и расплывчато продолжал Саня.
Рядом с ним безмолвно возник серьезный Шура Умберг.
– Слушай, ты можешь изъясняться толково?! – взбеленился Саша. – Кто кому и что расскажет?! Я пока ничего не уразумел.
– Катина мама – главный бухгалтер гастронома, где работает Люся, о которой там все всё знают, – спокойно произнес Саня. – Уловил суть? И она видела у Людмилы не раз как тебя, так и меня… Но я – это ерунда…
Саша молчал. До него дошло, чем может грозить ему разоблачение. Тогда Катерины ему не видать как города Нью-Йорка… А Саша привык к ней, привязался и вовсе не хотел отказываться от своего довольно неожиданного и ценного приобретения.
– Может быть, мамаша ей уже все ляпнула… – неуверенно предположил Саня.
– Нет, еще не успела, – покачал головой Шура. – Потому что тогда Катерина закатила бы сцену с истерикой Сашке, а не матери. Понимаешь, да?
В его доводе имелась своя логика.
– Но вот-вот ляпнет, – продолжал гнуть свое Саня. – И если не вмешаться в скандал в благородном семействе…
– Да как? – почти закричал Саша, все-таки стараясь не слишком обращать на себя общее внимание.
– Ладно, ты не ори и не паникуй раньше времени, – солидно изрек Шура. – Вызываю огонь на себя… Будь спок!
И Шура двинулся по залу прямо к Полонским – сосредоточенный умный очкарик, просто призванный природой решать и улаживать всевозможные конфликты и проблемы.
Семья его даже не сразу заметила. Дмитрий Семенович пытался увести домой жену, она пробовала что-то объяснить – и никак не могла – Кате, а та в свою очередь продолжала выходить из себя, потеряв всякие границы и ориентиры.
– Александр Умберг, – представился Шура, подойдя и разом перекрыв своим неплохо поставленным басом сразу три голоса.
Полонские в замешательстве уставились на него. У Кати в глазах переливались слезинки, отражающие паршивый искусственный свет длинных палок-ламп на стенах.
– Вы собирались домой? Вам действительно лучше уйти. И вы устали, – холодно и сурово констатировал Шура. – Катя еще поедет со всеми на Красную площадь. Вы не волнуйтесь! Мы доставим ее вам утром в целости и сохранности. Катерина! – Он строго сверкнул на Катю глазами. – Пойди потанцуй! Там, видишь, Сашка без тебя мается! – В это время очень удачно снова включили замолчавшую на время музыку. – А я вас немного провожу. Нам надо кое о чем поговорить. Потом вернусь в школу. – И Шура повернулся к старшим Полонским.
Они озадаченно переглянулись. Но Умберг умел уже одним лишь своим беспредельно положительным видом внушать такое уважение, что Неля Максимовна обреченно и послушно махнула рукой:
– Пойдем, Митя! В сопровождении этого юноши…
Она обратила на Шуру внимание значительно раньше, отметив, что Умберг получил золотую медаль, и искренне посетовала, что Катюша выбрала себе не этого серьезного и вдумчивого молодого человека, а совсем другого… Хотя тоже медалиста.
Мгновенно вынырнувший из толпы одноклассников Саня Наумов ловко схватил Катю за локоть и уволок в центр зала, где уже вовсю отплясывали другие пары.
Неля Максимовна печально посмотрела вслед дочери и смирно поплелась к выходу под почетным эскортом мужа и Шуры. Тот заговорил сразу, едва они вышли из школы. Откладывать и тянуть становилось просто опасным.
– Если вы когда-нибудь слышали о нас… Катя ничего не рассказывала? – Шура строго взглянул на Полонских.
Неля Максимовна грустно покачала головой. Нет, Катя почти никогда ничем не делилась. Она жила сама в себе, своей собственной непонятной сложной жизнью, до того момента, пока не появился в этой самой жизни пресловутый развязный и нахальный Саша Гребениченко…
Бухгалтерша содрогнулась. Муж крепко держал ее под руку. И правильно делал. Ноги у Нели Максимовны заплетались, слушались ее плохо, и весь облик всерьез намекал на то, что вызвать «скорую» не помешает…
Шура пожалел эту еще нестарую и вполне эффектную тетку, у которой такая бестолковая и непутевая дочь… Но дочерей не выбирают. Хотя вообще-то их воспитывают. Иногда. Если удается.
– Так вот, – кашлянув для солидности, продолжил Шура, – мы давние приятели. Три друга, три Александра – Гребениченко, Наумов и я, Умберг. Чтобы нас различать и не путаться, нас всегда звали и зовут Саша, Саня и Шура. А еще Арамис, Портос и Атос. Мы в курсе всех тайн друг друга. – Шура вновь внимательно глянул на Нелю Максимовну. Слушает ли она его? Кажется, да. – Вам лучше ничего не говорить Кате.
– О чем не говорить? – удивился Дмитрий Семенович. – Неля, что все-таки произошло? Я опять ничего не понимаю, уже в который раз за сегодняшний вечер…
Завтра у жены с утра обязательно начнет болеть голова, и это на весь день. Значит, воскресенье будет отравлено, в понедельник все уйдут на работу злые, замученные, зато Катенька безмятежно отоспится после бала…
Дмитрий Семенович начал раздражаться. Шура тотчас уловил и моментально погасил возможную вспышку. Правда, он не был готов к тому, что Катин отец ничего не знает о Саше. Ловкая девка, ничего не скажешь… Всех обвела вокруг пальца… И что Сашка в ней нашел?.. Жена должна быть тихой и незамутненной и ничем не напоминающей горячий гейзер или готовый вот-вот, в любой момент, рвануться вверх вулкан. А Катя очень даже напоминает.
– Дело в том, – спокойно и четко объяснил Шура, – что в магазине, где работает ваша жена (как же ее зовут, в самом деле, – надо было спросить), есть продавщица Люся, к которой одно время ходил Саша. А теперь туда наведывается Саня. Ну и что?
Вопрос прозвучал достаточно нагло и бесцеремонно. Но именно так он и должен был прозвучать.
Неля Максимовна собиралась что-то сказать, но Полонский поймал на себе требовательный, жесткий взгляд Шуры. И директор универмага снова вспомнил юную Тасю, ставшую в его жизни первой… Ее теплые нежные ладошки, ее длинную трогательную худую шейку, ее две большие родинки, на редкость симметрично устроившиеся чуть пониже коленок… А как Тася умела целоваться…
Полонский сбился с шага. Потеряв ритм, жена тотчас едва не упала. «Корова, – печально подумал Дмитрий Семенович. – С кем я прожил всю жизнь?..»
– Действительно, ну и что? – повторил он с некоторым вызовом Шурин короткий вопрос, отчаянно взывавший к мужской солидарности.
Жена посмотрела на него изумленно и укоризненно:
– Митя…
Но муж не дал ей договорить:
– Я думаю, Неля, этот очень толковый и четкий юноша прав. Катерине совершенно не обязательно ни о чем знать. Все когда-то с кем-то начинают. Это постулат. Но почему эта первая должна непременно становиться единственной и неповторимой?! Ты же не вчера родилась!
Неля Максимовна подумала, что у нее завтра будет болеть голова, она не успеет все перестирать и перегладить, муж будет рычать и раздражаться, а обед на первые дни недели еще не готов… И что подлая Люська ворует чересчур откровенно… Надо приструнить…
– Катя – очень ранимое существо! – выдвинул самый серьезный, решающий, а потому прибереженный напоследок аргумент Шура. – Она не выдержит всей правды… А вдруг заболеет? Зачем ей эти откровения? Ей нужно спокойно поступить в институт и учиться. Дальше они с Сашей сами разберутся. Без нашего и вашего вмешательства.
Он рассчитал точно и метко попал в цель. Неля Максимовна, всю жизнь лелеявшая мысль о беспредельной душевной уязвимости дочки, засуетилась и на глазах окрепла. Видимо, пришла к определенному выводу. Шура про себя усмехнулся. Кажется, дело сделано… За будущее Сашки и Катерины можно больше не волноваться.
– Это верно, – произнесла Неля Максимовна и перепугалась задним числом. – Катюше такого ни за что не пережить… Как я сама сразу не сообразила… Вы умница, молодой человек! Спасибо вам! Без вас мы бы просто пропали! Даже страшно представить, что бы произошло, если бы вы не вмешались!
«На вас мне наплевать, вы мне безразличны, как клочки прошлогодних листьев и обрывки старых школьных тетрадок на земле, – невозмутимо и жестко подумал Шура, – а вот пропасть Сашке я не дам! Пока смогу, буду за него бороться… Хотя он, конечно, настоящий шантрапа, но я его люблю… Такого, какой он есть…»
Шура вежливо попрощался, оставив Полонских вдвоем. Предоставив им добираться до дома без его общества, он вернулся в школу. В зале неистово веселящиеся выпускники – черно-белые клавиши новой, раскрепощенной жизни – отчаянно откалывали какой-то дикий танец. Такую взрывоопасную смесь в виде нестареющего бурного рок-н-ролла, позабытой простенькой летки-енки и строгого фокстрота можно увидеть только на выпускных балах, двигающихся к раннему рассвету. Столь несуразный, бредовый коктейль на паркете способны выдать лишь выпускники, одуревшие от долгожданной свободы и отпущенные, наконец, на волю вольную от строгих контролирующих глаз учителей, школьного режима и расписания. Это звучали бешеные ритмы сердец, навсегда уходящих в неизведанное прекрасное бытие…
Шура отозвал в сторону Сашку отчитаться о проделанной работе. Саня увязался за ними по собственной инициативе.
– Полный порядок! – доложил Шура. – Твоя судьба вне опасности!
– Спасибо, Атос! Ты настоящий друг! – расчувствовался изрядно поддатый Сашка.
– Пить надо меньше, а думать – больше! – посоветовал Шура. – Пойди успокой Катерину!
Успокаивать ее отправились втроем, и, когда ее глаза окончательно потеряли даже малейший намек на тревогу, Саня вдруг все чуть не испортил, хихикнув:
– А может, еще передумаешь, Сашок? Переиграешь назад всю рокировочку? Могу уступить, как ты мне когда-то!
Катя недоуменно захлопала ресницами, а Сашка зарычал:
– Убью! – и бросился на Наумова.
Шура с трудом разнял их, объяснив ошеломленной Кате, что они еще никогда в своей жизни столько не выпивали, а потому несут чушь, и в углу шепотом пригрозил Сане жестокой кулачной расправой.
– Если еще вякнешь…
Но Саня, похоже, больше вякать не собирался. Он как-то обмяк, устал и пошел отправить домой родителей, до сих пор сидящих у стола.
А Шура отослал домой своих. Аккуратные, по-немецки педантичные врачи, родители Шуры, потомки немцев Поволжья, раскланялись с учителями, еще раз всех поблагодарили и ушли.
Катя прилипла к Сашке. Все ждали автобуса, который собирался отвезти выпускников на Красную площадь. Традиция…
На темной брусчатке Сашка почему-то затормозил. И вдруг вспомнил одну странную, каким-то чудом, одним уголочком зацепившуюся картинку в его тогда еще детской памяти…
Молодая красивая мать в простеньком платье, какой-то незнакомый улыбающийся светловолосый тип возле нее, Александровский сад… И мать почему-то разговаривает с этим веселым длинным по-английски… И что-то связывает их, это точно, что-то давнее, странное, нехорошее… Что именно?..
– Ты заснул? – дернула его за руку Катя и откровенно прижалась всем телом.
Школа окончена, теперь стесняться и бояться некого и нечего.
– Да нет, ничего, вспомнил кое-что из детства… – пробормотал Сашка. – Так, чепуха… Всякие глупости… Не актуально… Вон мой дом, видишь? «А из нашего окна площадь Красная видна…» – И он с трудом избавился от внезапно родившегося подозрения.
