Текст книги "Золотая ладья нибелунгов"

Автор книги: Ирина Измайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава 4. Волны и скалы

Много раз казалось отважному купцу, его гребцам-дружинникам и даже видавшему виды кормчему Луке, что на этот раз им не одолеть взбаламученную, словно разъярившуюся от их дерзости стихию. Нево-озеро редко бывало смирным и покладистым, но и таким, как в этот раз, каждому из них редко доводилось его видеть.

Небо над вздыбленными, свинцовыми волнами было того же цвета и висело так низко, будто набрякшие ливнем тучи стремились слиться с разбушевавшейся водной массой. Гром рокотал где-то у не различимого во мгле горизонта, но затем его раскаты стали приближаться, а зловещие зигзаги молний полосовали тучи прямо над головами людей. Вот уже сперва одна, затем другая молния вонзились прямо в гребень волны. Первая ещё далеко, но вторая – почти у самого борта ладьи. Садко против воли прирос взглядом к ломаной огненной черте, озарившей всё вокруг неестественным оранжевым светом. Вода, пронзённая молнией, тоже как будто вспыхнула, загорелась, и нагнувшемуся над высоким бортом купцу показалось, что он видит пучину до бесконечно далёкого дна. В этой бездне двигались и метались странные тёмные тени, тут и там багрово мерцали громадные неподвижные глаза подводных чудищ, длинные змеи извивались, тянулись к поверхности, словно стремились ухватить ладью и утянуть её вниз.

Вдруг несколько серебристых рыбьих тел приблизились, почти коснулись ладьи. Их головы поднялись из густой водяной пены, над головами мелькнули мраморно-бледные руки. И только тогда Садко понял: никакие это не рыбы! Он впервые в жизни увидел русалок (а кто же ещё это мог быть?!) и, хотя рассмотреть их не успел – молния погасла, и кругом стало непроницаемо темно, – всё равно ощутил, как холодный, пронизывающий трепет поднимается в его душе.

– Господи Иисусе! – донёсся с кормы возглас кормчего. – Что ж это?! Кто?! Да никак нечисть морская?!

– Озёрная, Лука, озёрная! – Купец и сам поразился, что может ответить таким бодрым, шутливым тоном, хотя душа его леденеет от страха. – По озеру ж плывём, так что и нечисть тут, уж точно, не морская... Руль крепче держи – мотает так, что, гляди, гребцы за борт попадают!

Ладью и впрямь продолжало кидать и мотать по волнам, и она то зарывалась носом в рваные лохмотья пены, то вскидывалась на очередной гребень, чтобы затем ухнуть с него в глубокий провал.

Молнии продолжали временами вспыхивать, но уже где-то далеко, и гром отставал от них – грохотал спустя несколько мгновений после вспышки, став тише и слабее. Наконец гроза совсем прекратилась. Только шторм продолжал бушевать, вой ветра и густое дыхание громадных волн стали лишь слышнее, когда утих грохот. И всё это происходило теперь в кромешном мраке, только белизна пены проблескивала в черноте, давая возможность понять, что вода по-прежнему внизу, а невидимое чёрное небо – сверху.

Гребцы и кормчий приумолкли. Перекричать рёв бури было нелегко, но никому и не хотелось возвышать голос. Всем сделалось холодно: промокшая одежда липла к коже, яростные порывы ветра доставали до костей.

Ни Садко, ни Лука при всём его опыте уже не смели и гадать, куда унесла их буря, далеко ли они от загадочной островной цепи, куда изначально держали путь, далёк ли тот или другой берег огромного, будто море, бурного озера.

Рассвет замерцал нежданно, как нежданно окончилась гроза. Сквозь плотные тучи проникли тусклые серые лучи, и свинцовые блики закачались на волнах.

Шторм постепенно слабел, и гребцам уже не нужно было до боли напрягать мускулы, чтобы удерживать судно носом к волне. Многие от усталости и не могли по-настоящему грести, только отличная выучка удерживала их от того, чтобы и вовсе побросать вёсла. Выучка и страх – люди отлично понимали, что гибель была рядом: ослабей они чуть раньше, и Нево-озеро легко поглотило бы свою добычу.

– Ну, и где ж мы теперь-то, Садко Елизарович? – решился спросить один из дружинников.

– Что ж ты думаешь, будто я вижу больше, чем ты? – отозвался молодой купец. – Звёзд было не видно, а сейчас вряд ли кто солнце разглядит. Может, после покажется, тогда и сообразим, куда заплыли и как выбираться станем... Стих бы ветер, чтоб парус расправить!

Цветное полотнище прямоугольного паруса, которое несколько часов назад гребцы с великим трудом подтянули к перекладине, сейчас обвисало на ней мокрыми комьями. На дне ладьи плескалась вода. Её во всё время шторма вычерпывали кожаными ведёрками четверо не занятых на вёслах дружинников, но каждая налетавшая на судно волна этой воды добавляла. Сейчас можно было уже не беспокоиться, что ладья потонет, но черпальщики продолжали своё дело, хотя бы для того, чтобы внутри стало суше – ноги у гребцов закоченели всего сильнее.

– Гляди-ка, Садко! – воскликнул вдруг Лука. – Может, у меня уж в глазах пятна тёмные? Или вроде как земля впереди?

Все разом обернулись туда, куда указал вытянутой рукой кормчий, и у многих вырвались радостные возгласы. И в самом деле, недавний шторм был страшен даже для таких опытных мореплавателей, и им было сейчас всё равно, что за берег замаячил в едва поредевшем сумраке. Какая земля? Чья? Не всё ли равно! Лишь бы куда-то пристать, отдохнуть от сумасшедшей качки, подправить насадку бортов, а если удастся, то и подсмолить борта, высушить парус. И как было бы замечательно, если б на этом берегу рос лес, чтоб развести несколько костров, согреться возле них, приготовить еду и поспать!

А тёмные очертания высоких скал, к которым двигалась ладья, делались всё отчётливее и яснее.

– Пристанем ли? – робко прошептал кто-то из гребцов. – Вон как волны-то плещутся! Гляди, Лука Тимофеевич, ещё раздолбает нас об эти каменюги! Вроде бы мы здесь не были никогда...

– Не бойсь! – уже куда увереннее отозвался кормчий. – Берег незнакомый, что верно, то верно. Но причалить есть, куда. Вон за выступом справа заводь виднеется, по волнам вижу: глубоко там, днище задеть не должны. И глядите, братцы, по скалам кусты да деревца ползут. Будет, с чего огонь развести.

– И рыбы б наловить, – мечтательно заметил молодой гребец.

– А и ловить не понадобится! – усмехнулся Садко, тоже изрядно ободрившийся при виде близкого берега. – В такой-то штормину на камни не могло не выкинуть изрядно тварей морских. Соберём да настряпаем. Не зря ж нас Нево-озеро так мотало – должно и наградить за это.

– Верно говоришь, – проговорил почему-то со вздохом Лука Тимофеевич. – Только б не найти тех тварей, коих мы в грозу в волнах приметили. Бр-р-р! И по сей час думаю: привиделось или нет? Но ведь и ты видел, так, Садокушко?

– Русалок-то? – передёрнул плечами купец. – Думаю, что видел. А двоим сразу вроде б одно и то же не мерещится. Да нет, Лука, этих на берег выкинуть не могло. А и выкинет, так им не страшно.

– Чего так?

– Ну, как это, чего? У них же руки есть. Взяли б да сползли назад, в воду. Рыбам не сползти – они безрукие, а этим-то что?

Покуда они разговаривали, скалистая гряда стала совсем близка. Окреп и серый рассвет, теперь стало видно, что кругом, до самой тусклой линии горизонта только волны да волны. Берег, к которому принесло ладью, был здесь единственной землёй. Что это? Остров? Или могучие волны сумели унести путников к противоположному берегу Нево-озера? Если так, то это, скорее всего, варяжские земли. Но когда же хитроумный Садко не умел сговориться с варягами, если случалось к ним заплывать? Он и торговать с ними умел. Так чего опасаться?

Миновав высоко поднявшуюся над водой гряду, ладья действительно оказалась в длинной и узкой шхере, где шторм уже почти не ощущался – волны бурно плескались лишь в самом начале заводи, а дальше лишь колыхались, утратив пенные гребни, да мирно лизали скалы и узкую полосу крупной гальки, которой заводь завершалась.

Деревья росли выше, по каменистым уступам берега, так что привязать ладью было не к чему. Опасно было и пытаться вытащить её на сушу – камни могли повредить днище. Да и кто его знает, этот остров? (Если только это и впрямь остров.) Если вдруг он окажется населён, то Бог ведает, кем. А ну как здесь обитает какое-нибудь воинственное племя, мало ли таких в этом северном краю? А если уединённое место выбрали пристанищем те же разбойники? Нет, надо быть готовыми в случае чего сразу убраться подобру-поздорову. Поэтому Садко поступил, как всегда в подобных случаях: приказал заколотить в гальку, насколько получится, давно припасённый на ладье берёзовый кол и вокруг него навалить побольше камней. Сильного прибоя здесь нет, так что привязь должна удержать судно. А отвязаться и уплыть, если понадобится, можно очень даже быстро. Одно плохо: на незнакомом берегу лучше бы не лупить обухом топора по деревяшке – сразу будет далеко слышно. А с другой стороны, может, так и лучше: вот они не таятся, если есть здесь хозяева, пускай знают, что у них гости. Хоть примите, хоть гоните, от вас, мол, никто не прячется.

Опасаясь, что отдых и в самом деле может оказаться кратким, Садко тотчас отправил троих дружинников нарубить дров, чтобы сразу разжечь костры, а остальным велел осмотреть всю видимую часть ладьи, не повреждены ли где борта, да понырять и обследовать днище. Вода Нево-озера и летом холодна до дрожи, тем более после шторма, но тут уж ничего не поделаешь – не дай Бог, шторм нанёс судну урон... Другое дело, если нет течи, то, уж точно, нет пробоин внизу, а дощатую насадку видно снизу доверху – цела, кажется, выдержала.

Спустя некоторое время, уже рассевшись на камнях возле быстро разгоревшегося огня и с наслаждением вдыхая запах забурлившей в двух чанах наваристой ухи, путники принялись обсуждать своё приключение, вроде бы завершившееся благополучно. И в самом деле, ладья цела, сами они тоже все здесь – никого не смыло за борт бешеной волной, шторм вот-вот совсем утихнет. Да и берег, похоже, безопасен – ни на стук топоров, ни на людские голоса никто не отозвался, никто не явился спросить у незваных гостей, откуда и зачем они сюда явились.

– Либо не живёт тут никто, либо если есть какие людишки, то сами нас боятся, вот к нам и не идут! – заключил Лука, деловито помешивая в чане похлёбку. – Ай, вкусна, надо думать, тутошняя рыбка! И выкинуло её на берег немало – даром, что в заводи.

– Да ведь бушевало-то так, что, надо думать, в разгар шторма и здесь волны бесновались, – заметил в ответ Садко. – Это сейчас попритихло. Ну вот нам рыбки и перепало. Поблагодарить бы за то Царя морского, да мы ж не на море. И есть ли такой царь, кто его ведает?

– Если русалки есть, то как не быть и Морскому царю? – опасливо перекрестился могучий дружинник. – Много вкруг людей бесовщины вертится, не во всякое время сообразишь, от какой нечисти какую молитву сотворить.

Садко усмехнулся. Многие в его дружине были новокрещёные, не выросшие, как он сам или кормчий Лука, в христианской общине, и обряды новой веры для этих людей открывались, словно незнакомая грамота. Многие, исправно бывая в церквах, причащаясь и совершая молитвенное правило, кое в чём сохраняли в душе старинные суеверия и готовы были при случае защищаться от нечистой силы старыми, языческими способами, вроде плевков через левое плечо или бабкиных заговоров.

– Как же ты, Никодим, не знаешь, какие молитвы от бесов читаются? – проговорил с укоризной купец. – Немало таких, а коли не сразу вспомнятся, так читай «Да воскреснет Бог»[36]36
  «Да воскреснет Бог и да расточатся врази Его» – одна из наиболее часто читаемых православных молитв (нередко её приведённое здесь начало чеканится на обороте креста).


[Закрыть] – точно, не ошибёшься. Ну что, братья, помолимся, пожалуй, да и поедим, что Бог послал.

– А потом что? – спросил Лука Тимофеевич, аккуратно разливая уху в подставленные со всех сторон деревянные миски. – Сняться отсюда рискнём да дальше плыть али тут заночуем? Вроде мирно всё.

– А раз мирно, то лучше будет отдохнуть, выждать, пока буря вовсе утихнет да тучи рассеются, – принял решение Садко. – Не то как определим, куда плыть? Не знаю, как вы, други, а я от задуманного не откажусь. Раз ищем мы клад нибелунгов, то искать и будем. Заночуем на этом берегу, чтоб утром с новыми силами плыть далее.

Никто из дружинников не возразил купцу. Возможно, им уже далеко не так и хотелось продолжать поиски неведомых и, судя по описанию разбойника Бермяты, очень опасных сокровищ. Но спорить с Садко никто не решился, тем более, все знали: если он что-то решил, то поступит всё равно по-своему. А главное, все слишком устали и вымотались, сражаясь с недавним штормом, и кидаться сразу после этого в новое плавание, да ещё не зная пути, никому не хотелось.

Сытно позавтракав и пообсохнув возле огня, дружинники занялись каждый своим делом. Несколько человек отправились заготовить ещё дров, чтоб можно было жечь костры всю предстоящую ночь. Другие, притащив с ладьи бочонок смолы и разогрев её в специальном чугунном горшке, разулись, закатали штаны выше колен и, войдя в воду, принялись промазывать швы меж насадочными досками. Ещё двое распустили парус и потуже притянули его нижние углы к бортам – пускай сушится. Слава Богу, ветер его не порвал. Бывало в их плаваниях и такое, но у предусмотрительного Садко всегда имелось в запасе два запасных паруса. Над высокими скалистыми уступами кружились чайки, кайры и глупыши. Их пронзительные крики с самого начала внушили путешественниками успокаивающую мысль о том, что этот берег, кажется, не обитаем – если б здесь были местные жители, то, надо думать, они охотились бы на птиц и приучили их бояться людей. Но нет, появление незваных гостей не всполошило даже суматошных чаек – они не раз садились на прибрежную косу, преспокойно разгуливая вблизи дружинников и подбирая выброшенную штормом мелкую рыбёшку. То, что покрупнее, собрали люди.

– Надо б и на птиц поохотиться, а, Садко Елизарович, – предложил всё тот же Никодим. – Если они нас не опасаются, то можно их немало настрелять. И на вечер, и на утро дичью б запаслись.

В ответ Садко пожал плечами.

– Чайка не гусь – много ли в ней мяса? И не больно-то оно вкусное. Но запасов у нас, что правда то правда, скудновато, а наловим ли ещё рыбы, кто знает. Возьми двоих человек, Никодимушка, да сходи поохотиться. Только по скалам не больно лазайте – не приведи Бог оступиться, костей не соберём.

Охотники вооружились луками и ушли. Через несколько часов, когда серая мгла неласкового рассвета совсем рассеялась, а низко повисшие над землёю тучи стали расползаться, открывая в свинцово-сером своде голубые озерца, они вернулись, таща на плечах самодельные коромысла – прочные палки, с которых свисали по пять-шесть подстреленных птиц. Удачная охота совсем развеселила путников. Кто-то предложил даже выкатить на берег и один из заветных бочоночков прихваченного с собою вина, но Садко не позволил. Он не жадничал, просто нарочитое спокойствие этого сурового и нелюдимого берега против воли внушало молодому купцу всё более сильную тревогу. Он не знал, что его тревожит, но справиться с этим чувством, нарастающим чувством близкой опасности никак не мог.

Чем беспечнее вели себя довольные отдыхом дружинники, тем молчаливее и сосредоточеннее становился их предводитель, тем чаще без видимой причины обводил пристальным взглядом высокие кромки утёсов, тем настороженней вслушивался в монотонный плеск уже совсем небольших волн и всё такие же громкие крики чаек.

– И тебе, вижу, не по себе, – проговорил, слегка наклонившись к нему, кормчий. – Да... Странное какое-то место.

– Странное? – Садко тоже понизил голос – ни тому, ни другому не хотелось, чтобы их разговор услыхали дружинники. – Ты прав, странное. Не могу только уразуметь, чем оно странно. Вроде бы берег как берег. И заливчик вон какой удобный.

– Вот-вот, – совсем уже шёпотом подхватил Лука. – И заливчик сразу попался удобней некуда, тихий да спокойный, и рыбы здесь оказалось на знатный завтрак, мелочь даже брать не стали... И птицы непуганые, сами под выстрел идут. Всё будто бы нарочно устроено. Как в сказках, помнишь? Потерпит какой, скажем, купец крушение, на чужой берег выберется, а там – и хоромы перед ним с накрытыми столами, и постель мягкая постелена.

– А владеет хоромами чудище злобное да коварное! – подхватил Садко, усмехаясь, но продолжая сторожко оглядываться по сторонам. – Ну ты уж и сравниваешь, Лука свет Тимофеевич! Крушения, слава Тебе, Господи, у нас не случилось (а могло бы!), хором на этом берегу я что-то не приметил, столы мы себе сами накрыли, ну а уж постели у нас будут никак не мягкие – уляжемся либо на камушках, либо на лавках в ладье, в свои же плащи завернувшись. Так что сказка не получается. Но всё равно не по себе мне здесь. А раз и тебе тоже, то это неспроста. Но в любом случае вряд ли наши смутные страхи стоят того, чтоб сейчас же сорваться и уплыть отсюда. Вон небо очищается. Ночью поглядим по звёздам, где оказались, решим, куда плыть, да утром и отправимся. Караулы только надо будет поставить понадёжнее.

– Это уж как водится! – кивнул бывалый кормчий. – Но поверь мне, Садко Елизарович, не было ещё у тебя похода страннее да опаснее, чем это плавание за чужим золотишком!

Купец искоса глянул на своего спутника и в ответ лишь пожал плечами. Он и сам понимал, что упрямство и обида на задиристых новгородских купцов заставили его пуститься в очень рискованное плавание. Но разве он рискует в первый раз? Разве он не удачлив, как никто другой, и ему не удавалось уже много раз получить выгоду в самых, казалось бы, опасных предприятиях?

Он подумал так и вдруг вспомнил давешнего старца Николу, так неожиданно явившегося на островке посреди Волхова, предупредившего купца о засаде, устроенной разбойником Бермятой, и потом преспокойно прошагавшего по воде к челноку. Что он тогда сказал ему, Садко, о грозящей опасности?

«Чужие грехи считать нетрудно, гляди, свои бедой обернутся!» Свои грехи... К чему Никола сказал это? Упредил, что не стоит затевать спор с купцами-толстосумами? Да откуда ж он мог знать, что такой спор случится?

«Ну что, старче Николай, появись уж и на этом острове! – не без озорства вдруг подумал Садко. – Здесь тоже, мнится мне, кто-то в засаде сидит, знать бы, кто и чем это грозит нам. Вот бы ты и пришёл вновь советы давать да беду упреждать... Что тебе стоит, если ты и впрямь по воде, аки посуху, ходить умеешь?»

«А сам что же, не справишься?» – отозвалась в его сознании нежданная мысль, и он вздрогнул, поняв, что не сам это подумал! «А ведь можешь и не справиться, – продолжал неведомый беззвучный голос. – Что ж ты всё судьбу задираешь, что ж лихо дразнишь? Добро б только сам рисковал, а с тобой вон люди. Думал бы головой, так и не ждал бы нынче засады!»

– Ну, это уже слишком! – с нечаянной злостью прошептал купец. – Не дитё я малое, чтоб меня поучать! Ишь, стыдить вздумал...

– Ты кому это, Садко?

Кормчий удивлённо смотрел на своего предводителя. Тот вспыхнул, поняв, что, выходит, вслух говорил сам с собою, и пробормотал:

– Да так, мысли разные лезут. Не знаю уж, к чему.

На ужин купец всё же разрешил товарищам налить себе по полчарки вина – усталость оказалась слишком велика, и людям необходимо было возвращать силы для завтрашнего путешествия. Но сам он к вину не притронулся и заметил, что Лука тоже едва коснулся чарки губами.

Ночь наступила до странности скоро. Не раз и не два водивший своё судно на юг, к грекам или арабам, Садко хорошо знал, как душный южный вечер сменяется тёплой, будто молоко, ночью. Сумерек в южных краях почти не бывает – вот только что небо окрашивал пурпуром и киноварью закат, заливая полнеба, и почти сразу высоченный небесный свод тонет в густом синем бархате, сквозь который разом проступает несметное множество крупных, как спелые вишни, звёзд. На севере совсем не так, тем более летом, ночи и вовсе будто нет – едва разольётся на западе вечерняя заря, едва погаснет, а уж восток светлеет и розовеет, и птицы подают голос, когда почти темно, они-то знают, что утро на подходе, так к чему ждать? Сейчас уж не такие светлые ночи, лето пришло к середине. Но всё равно закаты долгие и темнота приходить не спешит. И тут вдруг на неведомый остров посреди Нево-озера опустился и разом окунул его во тьму тот самый тёмно-синий бархат южной ночи. И даже звёзды проблеснули над уже не видимой скальной грядой. Надо же! А казалось, тучи только-только стали расходиться, и так много звёзд никак не может показаться с наступлением ночи. Но нет, вон их сколько!

– Ну и закат! – выдохнул рядом с купцом Лука, будто подтверждая его удивление. – Что за остров-то такой? Не в Зелёное ж море[37]37
  Зелёное море – средневековое название Средиземного моря.


[Закрыть] закинул нас штормина? Не по небу ж пронёс в такую даль? Пускай меня кит-рыба проглотит, если я что-нибудь понимаю.

– Что-нибудь понимать и я бы не против... – Садко не знал, отвечает ли кормчему или говорит сам с собою. – И то правда, словно бы за тридевять земель оказались!

Странно, но, кажется, это необычное наступление ночи смутило только купца и его кормчего. Все остальные будто бы ничего не заметили. Некоторые из дружинников, поужинав, улеглись спать – кто на берегу, возле костров, кто на холоде, но не на жёстких камнях, а в ладье, успевшей просохнуть, хоть солнце в этот день так и не показывалось. Те, кого купец назначил первыми в караул, бодрствовали, но чувствовали себя, судя по всему, совершенно безмятежно – сидя у огня, храбрые дружинники вполголоса обменивались шутками, рассказывали друг другу всякие занятные истории и явно не испытывали ни малейшей тревоги.

«Подумать бы, что у меня от всех этих приключений ум за разум заезжает! – мелькнула у Садко новая мысль. – Но не я ж один беспокоюсь – Лука то же самое чувствует. Значит, либо мы с ним – глупцы непроходимые, либо остальные от той бури отупели...»

Купец, укутавшись в плащ, попробовал хотя бы задремать. Куда там! Сон не шёл к нему. И он лежал, вслушиваясь в мерный плеск волн, пытаясь понять, что происходит вокруг него и с ним, задавая себе вопрос за вопросом и ни на один не находя ответа.

 
Всё не спал молодец, не спалось ему,
Будто что-то казалось-мерещилось,
А как сон пришёл,
Так недобрый сон.
А приснилося добру молодцу,
Что вокруг опять волны дыбятся
Да и выше ладьи поднимаются!
 
 
А потом вокруг вместо волн седых
Вдруг сбираются злые чудища,
Злые чудища волосатые,
Волосатые, лупоглазые!
И вскочил купец, кликнул воинов,
Только спят они беспробудным сном,
Беспробудным сном зачарованным
И нейдут на подмогу товарищу...
 

Когда Садко дошёл до этого места, его голос вдруг сорвался. Он совладал с собой, рукавом рубахи смахнул стекавший по лицу пот. Снова коснулся струн, с трудом перевёл дыхание. Как ни владел он собой, воспоминания оказались сильнее.

– Ну, будет! – воскликнул Добрыня Малкович. – И так уж я тебе поверил. Вижу, что в песне своей ты правду рассказываешь. Если тяжко, отдохни.

Гусляр бросил на посадника быстрый взгляд и, сделав ещё одно усилие, улыбнулся.

– Спасибо, господин честной посадник, на добром слове! Но я самого главного ещё и рассказывать не начал.

Добрыня отпил вина и знаком велел подошедшему холопу долить чару певца.

– Ты горло смочил бы, вон уж сколько поёшь и поёшь, как только дыхания хватает! И, коли хочешь, можешь дальше просто так рассказывать. Всё едино я не успокоюсь, покуда до конца твоей истории не услышу.

– Услышишь, – пообещал Садко. – Что веришь мне, за то спасибо. Только сразу упреждаю: дальше всё куда чуднее станет! Может, и усомнишься. Подумаешь – морочу я тебя.

С этими словами он взял из рук слуги наполненную чару, однако сделал всего несколько глотков. При этом лицо певца выражало всё то же напряжение, что в самом начале рассказа.

– Сделай милость! – воскликнул Добрыня. – Не упреждай меня ни в чём. Не дитё я малое, чтобы в людях не разбираться и правды от вранья не отличить. Рассказывай, сделай милость.