Текст книги "Золотая ладья нибелунгов"

Автор книги: Ирина Измайлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава 4. Чудо-юдо

В этот раз Нево-озеро казалось тихим и кротким, словно заводь среди лесной глуши. Так, чтоб на нём вовсе не было волн, такого, конечно, быть не могло. Но волны на громадной, во всю ширь небесную поверхности колыхались совсем крошечные, не волны, а так, будто рябь небольшая. Ветер вначале, когда ладьи выплыли на широкий простор, слегка поддувал вслед, даже умудрялся выгнуть паруса, притворяясь, что усердно помогает гребцам. Потом сник и исчез вовсе.

– Штилле, – проговорил Герхард, только что сменивший на рулевом весле Луку Тимофеевича.

Становилось жарко, и германец скинул рубаху, оставшись нагим до пояса. Однако широкий поясной ремень и притороченные к нему ножны с мечом были на своём месте. В пути он не снимал их, даже когда спал.

Штиль. Это немецкое словцо[64]64
  Примерно в описываемое время, а может, и раньше на Руси появилась традиция всех европейцев называть немцами. Герхард действительно немец, т.е. германец, а слово «штиль» (die Stille – тишина, безмолвие, покой) именно немецкого происхождения.


[Закрыть] Садко знал – многие варяги тоже так говорили, только каждый на свой лад. Странно, право, что буйное озеро встречает их в этот раз так миролюбиво. Уж наверняка не потому, что злобные силы, оберегающие колдовской клад, решили пойти на мировую. Скорее, похоже на подготовку какой-то коварной западни.

– Слышь, Садокушко! – решил подкрепить его опасения Лука, в это время блаженно растянувшийся в скудной тени паруса, рядом с сидевшим на бочонке предводителем. – Я от иноземных мореходов слыхал, что в иных морях будто бы случается такое: плывёшь себе, и море вроде спокойно, да вдруг на ровном месте-то – глядь: яма водяная проваливается! А в ней вода и крутит, и крутит, вот ладью-то и втягивает, и ничего поделать не успеешь.

– О таких ямах и я слыхал. – Садко покосился на гребцов: не переполошил бы их кормчий. Нет, вроде никто не слышал. Хоть и тихо, но вёсла-то плещут. – Только на Нево-озере, Лука, такого никто ни разу не видывал. И чего ты прежде времени полошишься? Я ж всех спрашивал: поплывёте, не поплывёте? Никто не отказался.

– Так я и не полошусь! – возразил кормчий. – Только такая тишь здесь, чую, не к добру.

– Вполне возможно, – кивнул Садко. – В тот раз ты, помнится, говорил, что ветер с севера не к добру. Подул бы сейчас с юга, ты сказал бы то же самое. Любишь ты. Лука Тимофеич, постращать, любишь. Не знал бы тебя столько лет, подумал бы, что робок ты сердцем.

– Я?! – взъерепенился бывалый мореход. – Ты лишнего-то не говори, Елизарыч! Робкий бы с тобой нипочём в такой поход не отправился!

– Так и я о том же! – усмехнулся Садко. – Ну, и нечего про всякие ямы морские вспоминать. Как бы чего похуже не увидать. Правда, мы покуда далеко от тех островков, к коим путь держим. Без ветра, на одних вёслах, дай Бог, к вечеру туда пригребём.

– Смена гребцов! – скомандовал между тем Герхард, одновременно вертикально подняв левую руку, чтобы на идущей позади второй ладье сделали то же самое.

Сидевшие на вёслах дружинники разом встали и, дождавшись, покуда вёсла перехватят сменщики, шагнули к середине судёнышка, чтобы, усевшись цепочкой на сложенные в середине мешки, дать отдых натруженным рукам. Один из них, подхватив длинную палку с прибитым к её концу кожаным ведром, подошёл к носу ладьи, туда, где он не мог помешать гребущим, и ловким движением зачерпнул в ведёрко воды. Потом так же проворно перелил её в стоявшую у борта кадушечку, и она пошла по рукам – солнце стояло уже высоко, всем хотелось пить.

В каждой ладье плыли по тридцать три человека, и сейчас, когда не было нужды особо спешить, на вёсла садились по пятнадцать гребцов, один был у руля, двое должны были управлять парусом. Правда, этот самый штиль избавлял от необходимости вообще обращать на парус внимание.

Садко проявил недовольство излишней опасливостью Луки, но и самому ему всё более становилось не по себе – необычное миролюбие Нево-озера казалось слишком нарочитым. Что им готовят? И кто готовит?

Путешественник перевёл взгляд на Герхарда. Вот кто совершенно спокоен. Или уж настолько владеет собой, что ни взглядом, ни движением и уж тем более ни словами никак себя не выдаёт.

«Эх, научиться бы так!» – поймал он себя на досадливой мысли и тотчас удивился: разве ж он сам не научился давным-давно сдерживать и волнение, и злость, всегда, при любых условиях если не оставаться, то казаться спокойным? Конечно, научился. Однако до этого светловолосого воина с удивительными морскими глазами ему, кажется, далеко.

Солнце, уже высоко вставшее над горизонтом, светило в спину кормчему и очерчивало ало-золотистым контуром гибкую фигуру германца. Садко знал, что тот десятью годами старше его – Герхарду тридцать шесть. Лицом он казался, самое малое, лет на пять моложе. Но то лицо. Тело у бывалого вояки было и вовсе, будто у парня лет двадцати: упругое, лёгкое, хотя видно, что под его загорелой, гладкой, как у мальчика, кожей – только литые мышцы, и они везде, не на одних плечах и на спине. Он был весь наполнен своей могучей, тигриной силой, она играла в каждом его неуловимом движении. Ещё Садко обратил внимание на чистую, совершенно безволосую грудь Герхарда. От кого-то купец слыхал, что это – признак особой мужской силы, и ему это льстило, потому как он и сам был гладок кожей, на груди у него тоже совершенно ничего не росло.

Перед началом их похода Герхард признался, что морем путешествовал редко, но грести умеет неплохо. Только лучше не ставить его на руль. Однако прошёл один день пути, второй, и вот уже Лука без раздумий попросил сменить его у руля именно германца.

– Так он уж всему научился! – пояснил бывалый мореход своё решение. – Вишь, мы скоро через пороги пойдём, а там его силища-то и понадобится.

Садко на всякий случай встал рядом с Герхардом и убедился, что его опытный кормчий был прав: наблюдая пару дней за тем, как русские управляют ладьёй, германец перенял это умение.

– Как думаешь, – окликнул его Садко, разворачиваясь на бочонке так, чтобы быть лицом к кормчему, – как думаешь, Герхард, эта тишь небывалая и в самом деле не к добру, как наш Лука Тимофеич полагает?

Германец пожал плечами.

– Мы же с самого начала знали, что плывём в гости ко злу, правда? И если бы я хотел заманить в западню людей, которые это заранее знают, то уж никак не готовил бы им в пути что-то необычное. Тихая погода на этом озере почти никогда не бывает, и раз сейчас здесь так тихо, то мы все уже насторожились, уже чего-то ждём. Для западни как раз надо, чтоб всё было, как всегда, не удивляло, не тревожило. Люди бы успокоились, не волновались, вот тут и бери их врасплох. А главное: каким это образом нибелунги, никсы[65]65
  Никсы – в германской мифологии те же водяные. Обладают различными мистическими способностями, в частности, Гёте в своей знаменитой «Демонологии» описывает умение никсов превращаться в людей, появляться в человеческом обществе и разными способами вредить людям.


[Закрыть], водяные духи или кто угодно ещё могли бы устроить нам такой штилле?

– Ну как каким образом? – встрял с интересом слушавший их Лука. – Они ж – демоны морские. Тут их владения. Вот они и творят с водами, что хотят.

– Прости меня, Ти-мо-фе-ич! – искренне повинился германец. – У тебя – шнурок на шее, откуда я знаю, что на нём? Ты при мне не раздевался... Я подумал, что ты тоже христианин.

– Я-а-а?! – так и вскинулся мореход. – Ах ты, варяжище! Кто ж я таков, коли не христианин? И что может ещё быть у меня на шее? Вот!

Он живо запустил руку под рубашку и выудил на свет свой крестик.

– Тогда я не понимаю, – вновь пожал Герхард своими литыми плечами.

– Чего ты не разумеешь-то, неметчина?

– Как это ты, раз во Христа веруешь, приписываешь демонам власть над ветрами и волнами? Разве они могут ими управлять?

Садко едва не подавился накатившим на него смехом. Вот же тебе, Лука Тимофеич! Получил от иноземца? Ладно б, какой-то учёный грек богослов урок преподал. А то ведь у этих-то христиан опыта не более, чем у русских, а то и менее, в их краях христианских общин и вовсе почти не было... И человек откровенно недоумевает: если Господь создал мир и владеет им, то каким это образом всякая морская, озёрная да какая угодно нечисть может посягать на Божью власть?!

– Но... – Видно было, что кормчий смутился. – Но когда мы в тот-то раз здесь плавали, когда в полон к окаянному Водяному угодили, нас на его остров как раз шторм занёс, с которым мы справиться не могли. Так не Водяной ли его и вызвал?

– Я не удивился бы, если б наглый колдун так нам и сказал ! – упредив ответ Герхарда, воскликнул Садко. – Только он врал каждую минуту. Соврал бы и тут. Ничего они не могут, кроме как пугать нас да всякие козни колдовские строить. А мы и попадаемся, как рябчики в силки!

– Верно, – подхватил германец. – Это как на войне. Чаще всего и легче всего гибнет тот, кто боится. Страх – лучшее оружие, и если ты напугал врага, то уже наполовину его победил. Конечно, если не мнишь о себе, что сам – великий воин, когда и меч толком не научился держать. Я не очень разбираюсь в нечистой силе, но думаю, что у демонов, колдунов, ведьм всяких куда больше способов навести на человека страх, чем просто у воина с мечом, топором или палицей.

Гребцы продолжали мерно взмахивать вёслами, и от их плеска на тех, кто отдыхал, стала наползать дремота. Делалось всё жарче, солнце отражалось от покрытой крохотными подобиями волн поверхности тысячами искр и бликов, которые слепили глаза, и их хотелось закрыть. В конце концов и те, что, напрягая спины, дружно работали вёслами, стали чувствовать, как их окатывает сонное оцепенение.

– Эй, на вёслах! Не спать! – долетело со второй ладьи. По распоряжению Садко она шла совсем близко к первой.

– Это плохо... – нахмурился Герхард. – Нельзя допускать, чтобы людей разморило.

– Не допустим! – Садок Елизарович нагнулся и вытащил из лежавшей рядом с ним сумки свои самогудки. – Вот. Мои гусельки любой морок рассеют, любой сон снимут. Ау! На второй ладье! Вы что там раскисли? А ну-ка, взбодрись!

Он привычно тронул пальцами серебряные струны, и они звоном разлились над озером. Солнце заставило и тонкое серебро сверкнуть, заискриться так, что оно стало слепить гусляра. Но Садко не обязательно было смотреть на струны для того, чтобы играть. И вот самогудки рассыпались звоном, осыпали всё кругом стремительной, нетерпеливой музыкой. А гусляр запел, и среди этого ослепительного простора его голос прозвучал ещё сильнее и ярче обычного.

 
Ай, пойте, пойте, гусли кленовые!
Ай, лейся, лейся, песня весёлая!
Ай, да плывёт наша храбра дружинушка,
По широку плывёт Нево-озеру.
 
 
Не затем плывём, чтоб войной пойти,
Не затем плывём, чтоб от врагов уйти,
Не за вкусными заморскими яствами,
Но за дивным златом, за богатствами!
 
 
Не затем оно нам, чтоб других посрамить,
Не затем оно нам, чтоб в подвалах сокрыть,
Не возвесть чтоб хоромы боярские,
Не носить украшения царские.
 
 
Нам потребно оно, чтобы Русь хранить,
Чтобы Господу Богу молитву творить,
Чтобы храмы создать златоглавые,
Чтоб сражаться за дело за правое!
 

Теперь ни гребущие, ни те, кто не был на вёслах, и не думали спать. Напротив, дружинники принялись подпевать гусляру, кто попадая в мелодию, кто путаясь, но пели все и дружно.

 
Ой, плыви, ладейка, плыви, ладья!
Пусть жива будет матушка Русь моя!
Пусть минуют нас беды тёмные,
Пусть боятся враги нас злобные!
 
 
Ой, звените, гусли кленовые,
Ой, гребите, вёсла дубовые!
Ой, сразимся с нечистою силою,
Постоим за Русь-матушку милую!
 

Садко пел и чувствовал, как его беспокойное напряжение исчезает. Исчезла и сонливая слабость, навеянная жарой и мельканием солнечных бликов. Оказывается, со всем этим было не так трудно справиться. Оглядываясь через плечо, гусляр видел, что его дружинники улыбаются, живо подхватывая слова песни, весело перешучиваясь, когда певец ненадолго смолкал, чтобы дать волю светлому разливу музыки. Все, кто не грёб, давно надели рубахи, чтоб схорониться от палящих лучей. Гребущих защищали струйки пота, обильно стекавшие по их спинам и мускулистым рукам. Один только Герхард по-прежнему стоял на руле обнажённый по пояс и, вот ведь диво – совсем не потел, его позлащённая загаром кожа оставалась сухой. Кормчий тоже старался подпевать гусляру, хотя, возможно, немного хуже понимал слова песни – язык-то хоть и на диво выучил, но не родной ведь! Однако песня ему нравилась, он улыбался, как и дружинники, не забывая следить за рулём.

Когда Садко смолк, чтобы перевести дыхание, Герхард окликнул его:

– Мне жаль прерывать такую хорошую песню, но, похоже, нас уже встречают...

– Что такое? – Садко живо сдвинул гусли вбок и одним рывком поднялся на ноги. – Я ничего не вижу.

Он обводил горизонт глазами, однако действительно не видел ничего, что могло бы вызвать тревогу. Собственно, видно не было вообще ничего – ни пятнышка, ни силуэта, никакого движения, кроме дрожания и качания крохотных волн.

– Кругом нас смотреть бесполезно, Садко. Оно в воде.

Купец шагнул к кормчему и, следуя его взгляду, наклонился над бортом.

Вода была на диво прозрачна, только мелькание света мешало в неё вглядываться. Но, заставив глаза привыкнуть к блеску, Садко различил сквозь аквамариновую зелень глубины нечто, заставившее его напрячься. Вдоль ладьи, вровень с её движением, в глубине двигалось нечто, что размерами, кажется, превосходило ладью. Это нечто имело сильно вытянутую форму, и у него определённо был хвост. Он ритмично, будто весло, мотался в одну и в другую сторону, легко толкая вперёд громадное тело.

– Что это? – спросил купец, вдруг поняв, что его голос стал глуше и тише. – Что это такое, Герхард? На русалку уж точно не тянет, да и наш Водяной был помельче. Что это за тварь такая ?

– Думаю, это змей морской, – тоже негромко, чтобы его не услыхали гребцы, отозвался германец. – Не могу понять, как он угодил сюда, в озёрах их вроде никогда не видывали, но ведь тем, кто хочет нам помешать, не так трудно было поселить тут такую зверушку. Кстати, сколько я про них слышал и читал, помню – они всегда преследуют корабли, когда люди на них плывут ради чего-то важного. Командуй гребцам внимание. И пускай те, кто не на вёслах, возьмут щиты и копья.

– Мог бы и сам скомандовать...

– Нет! Ты здесь приказываешь.

Садко, не задавая больше вопросов, отдал приказ и, обернувшись ко второй ладье, повторил его громче.

– Надо бы приказать надеть кольчуги! – шепнул он германцу.

– Они не помогут, – возразил тот. – Если мореплаватели не лгут, то у этой твари зубы с половину руки. Может, прикрыть тело железом и было бы надёжнее, но на это, боюсь, нет времени. А если вдруг змей опрокинет ладью, в кольчуге гораздо легче утонуть.

– Что будем делать?

Садко удивлялся себе. Рядом, вплотную к ним возникла опасность, страшная, такая, какой никто и не чаял предвидеть, все ждали чёрных воронов возле колдовского острова, русалок, лупоглазых воинов Водяного, но никак не зубастого змея, который длиннее их ладьи. О том, что драконы нередко выступают на стороне всякой нечистой силы, Садок знал давно, достаточно было хотя бы вспомнить подвиг Георгия Победоносца. Но ему не приходило в голову, что такая тварь окажется на их пути к нибелунгову кладу. И тем не менее он не чувствовал страха. Увидав змея, только прошептал: «Господи, спаси и сохрани!» А с вопросом «Что делать?» обратился к Герхарду потому, что тот был среди них самым опытным воином и явно немало знал об этих чудовищах. Ещё бы! На Руси про них давно уже только сказки и рассказывают, а в иноземных странах то тут, то там слышно про появление драконов...

– Что делать? – Герхард явно почувствовал, что предводитель отряда не испугался, и остался этим доволен. – Видишь ли, полагаю, если мы повернём и поплывём прочь от колдовского острова, тварь от нас отстанет. Надо думать, она тоже караулит клад. Но мы ведь не кинемся наутёк от обыкновенной ящерицы, правда? Видел я их на рисунках: ящерица и ящерица, только огромная и зубастая. Ты тоже бери копьё, Садко, важнее всего удержать его при первом нападении.

– А ты?

– А я попробую мечом. Но только, когда зверушка вынырнет. Я на руле, и моё дело не допустить, чтобы эта скотина успела поднырнуть снизу и перевернуть нас.

– Тогда, может, я на руль стану? – спросил уже давно стоявший с ними рядом Лука. – Всё ж мне привычнее, а?

Он тоже не выказывал никакого страха, и германец удовлетворённо кивнул.

– Давай. Если увидишь, что он заплывает снизу, уводи ладью в сторону. А вы, воины, – тут Герхард возвысил голос, – едва можно будет достать, бейте тварь копьями. У неё очень прочная шкура, так что изо всех сил! Только не падайте в воду: не хотелось бы кормить эту скотину, пускай рыбу жрёт! Эй, на второй ладье, у вас там вблизи нет ещё одной такой же зверюги?

– А тебе одной мало? – отозвались сзади. – Вон эта-то с две наши ладьи будет!

– И на том пока спасибо! – сквозь зубы процедил германец, быстрым движением осеняя себя крестом. – Ну, хорошо же... Садко, далеко ли мы от острова?

– Часа два пути, – глянув на солнце, безошибочно определил предводитель. – Ещё немного, и мы увидим вдали чёрные точки, это и будут те острова. Кажется, я их уже различаю.

– В таком случае, ждать недолго. И если не поднимется ветер... Внимание! – прервал сам себя Герхард, и в его руке, как по волшебству, возник меч (когда только успел вытащить?). – Приготовить копья! И прикрывайтесь щитами!

Неведомая тварь стремительно всплывала, явно нацеливаясь поддеть снизу ладью, чтобы опрокинуть её. Но Лука не дремал. Резкое движение рулевого весла развернуло судно, и змей промахнулся. Он был слишком велик, слишком тяжёл и не смог сразу изменить направление. В двух саженях от левого борта ладьи вода вспенилась, вздулась пузырём, затем водяной столб вздыбился на пять-шесть саженей кверху, и из рассыпающихся струй возникла тварь, от вида которой многие, даже бывалые воины в ужасе отпрянули, крестясь и заслоняясь руками. Они увидели длиннющую змеиную шею, покрытую лилово-серой крупной чешуёй, а над ней – чудовищную голову с выкаченными багровыми глазами и раззявленной пастью длиною в сажень. Она была усажена несколькими десятками громадных зубов, острых, будто кинжалы, длиною превосходящих самый большой наконечник копья.

– Матерь Пресвятая Богородица! – прохрипел Лука, едва не выронив весла.

Между тем шея чудовища изогнулась, кошмарная морда вытянулась, нацеливаясь на первую ладью, за которой тварь и гналась с самого начала.

– А-а-а! – завопил один из гребцов, вскочил, выронив сперва щит, потом копьё, и хотел кинуться за борт.

Зубастая пасть стремительно метнулась за ним и, смыкаясь, наполовину захватила. Тварь вскинула башку, ещё шире распахнув гигантские челюсти. Её чешуйчатое горло задёргалось, и тело гребца стало проваливаться, уходить в глотку змея всё глубже, притом что торчащие наружу ноги нелепо махали в воздухе. Ещё чуть-чуть, и тварь заглотила бы отчаянно кричавшего человека, однако Садко прыгнул на борт, рискуя потерять равновесие, и что есть силы вонзил в змеиную шею копьё. Струя горячей крови хлестнула купца по лицу. Змей утробно взревел и разжал челюсти. Тело гребца рухнуло в воду, а чудовище поднялось над поверхностью ещё выше, и оказалось, что ниже шеи у него торчат кривые когтистые лапы, которыми тварь тут же попыталась вцепиться в борт ладьи. Однако Лука опять развернул судно, и змей вновь промахнулся.

Садко видел, что раненый гад, разевая пасть, целится уже именно в него.

– А! Не понравилось! – закричал он, размахивая копьём.

– Не маши! Цель ему в пасть! – услышал он будто бы издалека голос Герхарда. – И мани его на себя, мани! Пускай ещё изогнёт шею!

Змей, кажется, взбешённый, ревел, будто стадо коров, и изо всех сил тянулся к врагу, посмевшему его ранить. В какой-то миг Садко оступился, не устоял на борту и рухнул на спину, задев копьём кого-то из гребцов, что есть силы оравших и махавших кто чем, – некоторые решили, что отбиться от зверя легче будет веслом, другие прикрывались щитами, но у большинства всё же были копья.

Из разверстой пасти чудовища разило гнилью и серой. Она уже нависала над упавшим гусляром, он ощутил жар зловонного дыхания, расширенными глазами заглядывая в кровавую глубину бездонной глотки. Голова закружилась, стремительно нарастающий звон в ушах заглушил все остальные звуки, даже отчаянные вопли гребцов.

В этот момент германец, подступив к чудовищу вплотную и ухватив рукоять меча обеими руками, со всего размаха нанёс удар. Зубастая пасть накрыла Садко, он в ужасе вскинул руки, хватаясь за кинжально острые зубы, понял, что слепнет, – его залила волна хлынувшей сверху крови.

А ладья вдруг едва не перевернулась, получив снизу чудовищный толчок. Подскочила, рухнула в воду, качнулась, почти легла на борт, но выпрямилась. Вода вокруг неё бурлила и кипела. Это билось совсем рядом громадное обезглавленное тело. Длинный хвост взвивался и падал, пару раз хлестанув уже по второй ладье, с которой в него бессмысленно тыкали копьями потерявшие голову гребцы.

– Снимите с меня это! – завопил Садко, понимая, Что драконья пасть не смыкается и не собирается его глотать, но всеми силами стараясь столкнуть её с себя.

Наконец Лука и ещё один из прежних его дружинников подняли отсечённую голову и отвалили её в сторону.

– Тьфу ты, гад какой! – дрожа с ног до головы, проговорил кормчий. – И надо ж, немец-то наш ему башку с одного удара срубил!

– А где он? Герхард где?

Садко привстал, озираясь, смаргивая с ресниц густую кровь змея. Германца нигде не было видно. У купца явилась ужасная мысль, что, издыхая, чудовище успело ударом шеи или хвоста сшибить воина с ладьи. Удар такой силы мог быть и смертельным. Да если и нет, стоило потерять сознание, а там уж не вынырнешь...

– Садко! Ты живой?! – раздался позади крик.

Кричал Антипа. Он один из немногих не оцепенел от ужаса при виде страшной твари, и, когда хвост змея, напавшего на головную ладью, взвился возле носа второй ладьи, Никанорыч вонзил в этот хвост копьё. Возможно, это отвлекло змея, и он не успел сразу схватить Садко.

– Жив я, жив! – ответил гусляр. – Герхард! Эй, кто видит Герхарда?

– Нету его!

– Нигде нету...

– Сожрал его змеюга. Скот поганый!

– Да как он мог его сожрать-то, когда германец ему голову снёс? Видно, сшиб с ладьи.

– Глядите-ка, а меч-то его вон на дне ладейки валяется. Раз уронил, значит, точно, обеспамятовал...

Эти беспорядочные возгласы раздавались и на той, и на другой ладье.

– В воде смотрите! – снова закричал Садко. – Если он в воду упал, то всплыть должен! Смотрите!

Но кругом всё ещё бурлило и кипело оттого, что длинное тело змея билось в последних судорогах. К тому же вода перестала быть прозрачной – кругом разлилась кровь чудовища.

– Герхард! – продолжал кричать Садко, понимая, что зовёт совершенно напрасно. Глухая, мучительная обида поднималась в его душе. Почему это должно было случиться?! Они же ещё не добрались даже до рокового клада, а клад уже начинает их убивать?! Неужели эту жертву обязательно нужно было принести?

– Ге-ерха-ард!!!

– Что ж ты так кричишь-то? – Голос германца прозвучал совсем рядом, только как будто где-то внизу. – Лучше бы помог мне. И что вы все зовёте меня? А про этого парня забыли?

Прежде чем Садко обернулся, голова Герхарда уже показалась над бортом ладьи. Он подтянулся на одной руке, другой поднимая и вскидывая на борт бесчувственное человеческое тело. Почти сразу все узнали этого человека: то был тот самый молодой дружинник, что от испуг а хотел ринуться за борт и угодил в пасть змею.

– Он жив. – Герхард спихнул гребца на дно ладьи и сам, перевалившись через борт, перевёл наконец дыхание. – Зубы твари только рассадили ему ноги. Потом змей хотел его проглотить, так все змеи делают, но тут ты, Садко, всадил в эту тварь копьё. Надо откачать парня, он наверняка нахлебался воды. И перевязать поскорее, есть несколько глубоких ран – вон, зубы какие! Смотреть и то страшно...