Текст книги "Зелен камень"
Автор книги: Иосиф Ликстанов
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
Некоторое время они молчали. Федосеев, только что возвратившийся от управляющего, перелистывал календарь на своем письменном столе, Павел сидел на деревянном диване.
– Сильно вы сдали, – отметил Федосеев. – Сразу похудели, осунулись.
– Да… Это первый мой грипп, и довольно злой к тому же.
– И настроение, конечно, отвратительное.
В голосе Федосеева проскользнула нотка сочувствия.
– Как может чувствовать себя инженер, у которого крупная авария на шахте, случившаяся в его отсутствие… и с которым управляющий говорит не столько о самой аварии, сколько об его отце! Управляющий хотел выяснить, знал ли о делах моего отца… Ой будто ставит аварию в прямую связь с этим. Отец, мол, шахту подорвал, а сын продолжает его дело… Что за чепуха!
– Да, несомненно дичь! – подтвердил Федосеев. – Но прошу вас понять, что есть люди, которые упорно настаивают на существовании этой связи. И уверяю вас, что, во-первых, таких людей очень мало, а во-вторых, управляющий не в их числе. Спрашивая вас о вашем отце, он прежде всего искал опровержение всем этим разговорам, вернее – писаниям… Как это ни странно, обвинителями вашего отца выступают только авторы анонимок. Ни одного личного, прямого показания. Авторы анонимок прячутся? Так?
– Прячутся, потому что лгут! – воскликнул Павел.
– Негодяй способен лгать и глядя прямо в глаза следователю. Почему же ни один автор анонимных писем не пошел на ложь в открытую? Кто они, эти «знающие», «благожелатели» и «осведомленные»? Они упорно держатся в тени.
Павел слушал его жадно, будто пил живую воду.
– Теперь относительно аварий, – продолжал Федосеев задумчиво, не глядя на Павла. – Вот здесь много таинственного, непонятного, как и в самом характере аварий, когда вы неизменно оставались в стороне… или вас оставляли в стороне… так и в этих появлениях человека, внешне похожего на вас… И, наконец, в этом телеграфном вызове… Странно все это… Но вот что…
Федосеев вышел из-за стола, сел рядом с Павлом, проговорил медленно, как бы припоминая слово за словом:
– Если предположить, что аварии на Клятой шахте представляют систему и направлены к определенной, пока непонятной для нас цели, если предположить, в порядке рабочей гипотезы, что своей задачей организатор или организаторы аварий ставили не только замедление работ на Клятой шахте, но и разгон работоспособного, активного, честного руководства, то не умнее было бы создать у организатора или организаторов аварий уверенность, что все им удается?.. Удачливый обычно забывает об осторожности.
– Так, – согласился с Федосеевым Павел, вглядываясь в его лицо и чувствуя, что наступил решительный момент их объяснения. – Что требуется от меня?
– Приказ о вашем снятии с работы не будет подписан, – сказал Федосеев, и Павел вздохнул, будто захлебнулся. – Парторганизация против этой меры. Но проект приказа под горячую руку был составлен управляющим. Проект прошел через трестовское управление делами, слух о вашем снятии с работы распространится быстро… Понимаете?
– Да…
– Не опровергайте его пока. Ведите себя как человек, снятый с работы. Это тяжело вам, но держитесь… Может быть, это что-нибудь даст… Словом, держаться надо, Павел Петрович!
– Не вы первый советуете мне держаться, – медленно произнес Павел. – Я верю вам и верю человеку, который первым дал мне этот совет.
– Вот правильно! – живо, с облегчением откликнулся Федосеев, взял Павла под руку и вместе с ним прошел в приемную.
Здесь было уже несколько посетителей. Был здесь и молодой человек с гладким лицом и холодным взглядом.
– Товарищ Федосеев, теперь мне остается поговорить с вами, – сказал молодой человек таким тоном, будто напомнил Федосееву его обязанность, – благо товарищ управляющий сейчас не может со мной заняться.
– Подождать немного придется, товарищ Параев, – поздоровавшись с ним, ответил Федосеев и направился с Павлом к выходу. – Я отвезу вас в больницу, согласны? – сказал он, когда они очутились в прихожей.
– Нет, дайте лошадь до Клятой шахты.
– Напрасно, Павел Петрович!
– Нет, хочу посмотреть… Это ничему не помешает.
– Вам будет тяжело. Впрочем, как хотите. Но с шахты – сразу в больницу, а я позвоню Абасину, чтобы он приготовил для вас койку.
Федосеев ушел и через минуту вернулся с дождевиком, набросил его на Павла, застегнул на все пуговицы и, подсаживая Павла в экипажик, пошутил:
– Не думал, что гриппу подвластны и боксеры… Смотрите же, с шахты прямо в больницу. Вечером навещу вас…
Экипажик тронулся.
Резкий ветер бросал в лицо дождь – даже не дождь, а густую бесцветную водяную пыль, застилавшую все кругом клубящейся пеленой. Кучер, ражий мужчина, сидевший на облучке боком, отвернувшись от ветра, причмокивал и посвистывал на лошадь укоризненно, выражая этим неодобрение беспокойным людям, которые в такую погоду пускаются из дому.
На свежем воздухе мысли прояснились.
«Но кто же и зачем так вцепился в Клятую шахту? – подумал Павел. – Почему именно в Клятую шахту? Зачем организатору или организаторам аварий понадобилось замедление работ и разгон руководства именно на Клятой шахте? Руководство? Но ведь Самотесов тоже руководство… Почему же эта неизвестная, скрытая сила бьет только по мне?» Вдруг, без всякой видимой связи, явилась новая мысль: «Отец работал на Клятой шахте, отец искал «альмариновый узел» на южном полигоне Новокаменска. В кожаном кисете были камни из одной жилы, камни-близнецы! А если он нашел и вот теперь…» – и сердце его оледенело, он не решился додумать тогда эту невероятную мысль.
Ветер набросился на него с яростью. Лошадь уже подошла к Короткой гати. Нескладная фигура в дождевике ретиво окликнула: «Стой!» Это был Заремба. Узнав начальника шахты, он откозырял и вытянулся.
Когда гати остались позади, Павел отослал лошадь. Ветер бесновался, дождь был все таким же студеным. Павел шел, уже ни о чем не думая, усилием воли преодолевая свою слабость. Наконец он увидел пожарище, где торчало несколько обуглившихся столбов и закопченные печи – все, что осталось от каркасов, от двух новеньких щеголеватых бараков, крытых этернитом. В мокром смоляно-черном пепле копались женщины, разыскивая остатки домашнего скарба. Они увидели Павла, когда он прошел мимо, глядя на угольки, бойко кружившиеся в ручейках дождевой воды.
Жена проходчика Еременко, веселая, добродушная и хозяйственная Ксюша, поздоровалась с ним.
– Вот новоселье нам, Павел Петрович, – сказала она жалобно. – Все снова заводить придется, с иголки начинать. – Она вгляделась в его лицо и забеспокоилась, забыв о своих горестях: – А вы, Павел Петрович, заболели, я слышала.
Ничего…
– Вы бы домой шли, Павел Петрович… Нехорошо в такую погоду больному…
– Вы не расстраивайтесь, Павел Петрович! – густым голосом проговорила Ольга Нестерова. – Мы еще лучше построим против того, что было!
Сочувствие, звучавшее в ее голосе и смягчившее лица женщин, подошедших послушать, что говорит Ксюша, точно растопило его сердце.
Обойдя площадку строительства, подгоняемый ветром, он направился прочь. «Нельзя оставаться на шахте, – думал он. – Надо в больницу… А вечером еще встретимся с Федосеевым. Мне и с Игошиным нужно встретиться. Непременно! Как это сделать?»
Снова вытянулся Заремба перед начальником шахты, когда тот медленно прошел мимо и направился к тракту. Удивленный Заремба пошел следом на почтительном расстоянии. За купой сосен открылся свороток. Павел остановился, в недоумении глядя на пустую дорогу: он и забыл, что велел вознице вернуться в Новокаменск.
«Ведь я хотел Никиту увидеть… нет, не нужно… В Новокаменск надо… Придется пешком», решил он, отвернулся от шального порыва ветра и увидел приближавшееся к нему маленькое существо, одетое в черную длинную жакетку и мальчишескую шапку-ушанку. Не сразу он узнал Ленушку.
– Ты куда собралась, маленькая? – окликнул он. Она подошла к нему дрожащая, посиневшая.
– Зачем ты так далеко от дома зашла, Ленушка?
– А я к тебе, дяденька, на шахту бегу, – проговорила она, не попадая зубом на зуб. – Петюша-то в Клятом логе сгинул.
– Как сгинул?! А Осип?
– Не… батя в лог не ходил. Он на Черно озеро утянулся, а Петюша в лог за дедом побежал… Дед в Конску Голову пришел, а Петюши нет… Дед велит начальство с шахты звать…
Волнение охватило Павла; он рванулся туда, к Конской Голове.
– Я не велел Петюше одному идти, – сказал он, наклонившись к Ленушке, точно оправдываясь перед нею. – Вообще вся затея с поиском продушного ходка была глупой. Кустарщина!.. А зачем деду понадобилось начальство, не знаешь?
– Не…
Послышался автомобильный гудок. На дороге раскачивалась грузовая машина. «Дворник» сгонял со стекла бисерно мелкие капли воды. Машина подошла вплотную, и Павел увидел за мутным стеклом желтобровое лицо шофера Игната, доставившего его утром в Новокаменск.
– Куда вы? – спросил он, когда шофер, дружески улыбаясь, выставил голову из кабины.
– В Горнозаводск, ясное дело. Смешно прямо, какая погода!
– Подвезите до своротка в Конскую Голову.
– Да пожалуйста! В кабину садитесь… Ну и ругала же меня супруга за то, что вас в кузове вез! Глупо, конечно, получилось: больного человека – в кузов!
Чья-то рука помогла Павлу подняться в машину: это был только что подоспевший Заремба. Ленушку Павел посадил себе на колени. Шофер дал гудок.
– Куда машина? – крикнул Заремба.
– В Горнозаводск путевка, – ответил шофер. «Что с Петюшей? – думал Павел. – Зачем ходил в лог дед Роман? Может быть, это связано с продушным ходком? Скорее бы ворваться в шахту, все покончить!.. Постой! Какая связь между происшествиями на шахте и вентиляционным шурфом? Брежу!»
– Здесь мы с девочкой выйдем, – сказал он шоферу, когда за дождевой сеткой вырисовывался гранитный бугор, как бы открывавший долину Конской Головы.
Подняв Ленушку, Павел спрятал ее под дождевиком, прижал к себе это окостеневшее от холода тело и зашагал, не разбирая дороги, не спрашивая себя, хватит ли сил добраться до Конской Головы. Навалилась такая усталость, что маленькая Ленушка показалась невыносимо тяжелой. Каждый шаг был мучителен.
– Ты меня, дяденька, пусти, – попросила она. – Я добегу. Что-сь дымком тянет.
Избы Конской Головы уже завиднелись. Ленушка рвалась домой: ей казалось, что Петюша вернулся.
Нет, Петюша не вернулся из Клятого лога.
Привалившись к стене, на лавке у окна в своей обычной позе сидел Осип Боярский.
Поворачивая на камельке сковородку с ворчавшей яичницей, Никита Федорович сказал, не обернувшись к бригадиру и профоргу вооруженной охраны Пантелееву, сидевшему возле кухонного столика:
– Ты вот что, лесной отец… Ты человек сознательный, партийный, значит ты должен против этих фантазий воевать, а не то что…
Егор Трофимович, невероятно громоздкий в брезентовом дождевике и высоких резиновых сапогах, промолчал, упрямые глаза совсем ушли под лоб; каменное упорство было во всей осанке этого чернобородого человека.
– Похоже, что все вахтеры ума лишилися! – всердцах продолжал Самотесов. – Только его и видят, только он в глазах и стоит. Ну, как его мог Косиков видеть, посуди!
– Вот как я тебя вижу, так и он начальника видел, – прогудел Пантелеев. – Идет Косиков с обхода по тротуару новому… К лесу подошел и назад свернул к колодцу. Подходит к колодцу, глядит – а уже тебе и горит. Тут горит и там, где стройдетали сложены, полыхает. Я туда бегу, вижу – Косиков стреляет, кричит, а он к лесу бежит. Я его, конечно, издали видел, а Косиков вот как руку эту… – И Пантелеев потряс растопыренной пятерней перед глазами.
– Тут ты и открыл обстрел?
– Ясно, по положению.
– И не попал?
– Значит, не попал. Человек – не зверь, трудно в человека попасть. Сам понимаешь, Никита Федорович.
– Да почему вы с Косиковым думаете, что это был Павел Петрович? – вскипел Самотесов. – Ведь он от вас уходил, вы его со спины видели, да еще ночью.
– А уж светло от огнища стало, – объяснил Пантелеев. – По обличью фигуры и опознали. И бушлат его и картуз…
Открыв платяной шкаф, Самотесов выбросил на табуретку бушлат Павла Петровича, кожаный картуз, выставил из-под койки его рабочие сапоги.
– Вот и все «обличье фигуры», – сказал он. – Павел Петрович в Горнозаводск свой черный костюм, пальто и кепку надел, а рабочую одежду здесь оставил. Выходит так: вы в человека стреляете, а он в это время в Горнозаводск едет. Вчера с ним управляющий по телефону при мне говорил.
Это было убедительно. Смущенно улыбнувшись, Пантелеев крякнул и запустил пальцы в бороду.
– Действительно… – прогудел он.
– Вот я и прошу, товарищ Пантелеев, не позволяй вахтерам панику среди горняков распускать, – серьезно проговорил Самотесов. – Все мы видели, как Павел Петрович на шахте работал. Ночей не спал, в ствол лез на опасность людей спасать. Скобу из болота таскал – простудился. Будто не знаешь ты этого!
– Как не знать, Никита Федорович! – вдруг сердечно воскликнул Пантелеев. – Такого начальника любой шахте дай да подай. Так ведь хорошее снизу лежит, а плохое сверху торчит. Я им так, а они этак. Вот новый разговор нынче пошел, что Павел Петрович своему отцу наследник. На виду, мол, робит, а коли что – пакостит. Тактика у него такая – советскую власть в шахту не пускать. Металл-то уралит для пятилетки нужен. Вот, мол, и не пускает.
Некоторое время Самотесов смотрел на вахтера; тот молча ждал ответа.
– Этот разговор я знаю, – хмуро сказал Никита Федорович, – слышал в прокуратуре. И пустой это разговор! Письмо такое насчет наследства и к Федосееву пришло, только неизвестно, кто его написал. Подпись не поставлена, и доказательств нет. Понятно? Федосеев говорит, что несут на парня чепуху всякую, а сами в кусты прячутся. Почему? Потому что доказать не могут…
– А несут-то зачем?
– Есть, значит, такие, кому смута нужна.
– А я так думаю, Никита Федорович, что без дыму костра не разложишь. Где дым, там и огонь. Ты парторг, я тебя уважаю, только и ты, будь добр, не окажись прост. Наше дело партийное: человеку верь, а сам прост не будь. Вот я как понимаю, по-стариковски.
– Это ты правильно, по-партийному понимаешь.
– Вот и ладно! – Пантелеев встал, пожелал Самотесову: – Приятно кушать! – и вышел.
Скучно, тяжело было Никите Федоровичу. Яичница осталась нетронутой. Это блюдо Самотесову удавалось превосходно, и Павел его очень любил. Так вот яичница, может быть лучшая из лучших, сиротливо остывала на сковородке. Потом началась суета. Завмаг, только что доставивший товары из города, забежал в землянку сообщить, что на Первой гати встретил Павла Петровича и вид его произвел на завмага тяжелое впечатление. Корелюк, зашедший в землянку вслед за завмагом, добавил, что женщины видели Павла Петровича, когда он пересек площадку жилищного строительства, и что, по словам Зарембы, Павел Петрович уехал с попутной грузовой машиной в Горнозаводск.
– Да почему же он ко мне не зашел? – удивился Самотесов. – Что такое? Зачем ему в Горнозаводск?
Он приказал заложить лошадь и отправился в трест, побывал у Федосеева и узнал, что разговора о поездке Павла Петровича в Горнозаводск не было, что Павел Петрович мог предпринять эту поездку только в бреду.
– Говорят, Павел снят с работы! – вместо приветствия воскликнул расстроенный, растерявшийся Абасин, когда к нему завернул Самотесов. – Что это валится на парня, почему? И каждый день все новое, новое… Кто послал ему телеграмму? Куда он девался?.. Как в Горнозаводск?! Зачем в Горнозаводск?!
– Ничего не понятно… Насчет приказа я не слыхал. Чудно! Ну вот что: Федосеев будет в Горнозаводск звонить, а если я о Павле Петровиче узнаю, к вам человека пришлю.
Озабоченный, немного растерявшийся, отправился Никита Федорович на шахту. Дорога была пустынной. Уже свернув к шахте, он нагнал путника в рваном брезентовом дождевике, в опорках и с трудом узнал человека, которого мельком видел в Конской Голове.
Самотесов придержал лошадь, Осип подошел к нему.
– От Павла Петровича, – просипел галечник.
– Где он? – вскинулся Самотесов.
Пока Осип Романович рассказывал, как Павел Петрович явился в Конскую Голову, как пошел к Роману и вернулся, по-видимому, ни с чем, как забрался в пустующую Егорову избу, что стоит рядом с избой Романа, и повалился на лавку, – Самотесов думал, глядя мимо Осипа: «Чего это он в трущобу забился? Нехорошо!»
– Павел Петрович тебя послал ко мне? – спросил Самотесов. – Что велел сказать?
– Чтоб не тревожились, значит, и в контору чтоб сообщили товарищу Федосееву… Велели сказать, что в Конской Голове будут, пока не оклемаются. А на шахту не хотят. Кажут: я, мол, уж не начальник.
– Заедем на шахту, возьмем что требуется и в Конскую Голову, – решил Самотесов. – Садись, орел!
«Орел» взгромоздился на сиденье экипажика, уверенный, что его дело выиграно. Осип переживал тяжелый кризис. Этот кризис был вызван тем, что надежды на таинственную «бумагу» с «планом», которая якобы – объявилась у кладоискателя Байнова, провалилась, так как бумаги попросту не оказалось. Новые ботинки Осипа были пропиты, а после пиршества кладоискателей началась запойная крайность. Только поэтому Осип Романович, вопреки своей лени и непогоде, взялся сбегать на Клятую шахту.
Открыв глаза, Павел увидел, что на столе горит свеча, услышал потрескивание огня; его одежда сушилась на гвозде. Ленушка, сидя за столом, что-то ела, а Никита Федорович возился у печи.
– Зачем вы шахту бросили? – спросил Павел неприветливо.
– И дворец же вы себе выбрали, Павел Петрович! – усмехнулся Самотесов, не обратив внимания на его слова. – Видел я в Вене дворец Марии-Терезы, ну точь-в-точь…
– Нет, зачем вы шахту бросили? – повторил Павел. – Нельзя бросать шахту… Известны уже причины пожара? Поджог?
– Вернее всего – поджог. Косиков и Пантелеев на том стоят, что опять видели «обличье фигуры», на вас похожее. Они стрельбу подняли, да впустую – ушел.
– Езжайте на шахту! За внимание благодарю, но сейчас вам нельзя отлучаться с шахты, особенно на ночь глядя. Это «обличье фигуры», чего доброго, и до копра доберется, на ветер пустит… Поднимите всех, кого можно, на охрану шахты, комсомольцев в первую очередь. Лично проверьте противопожарные средства. Как только приедете на шахту, пошлите нарочного к Федосееву сказать, где я. Абасина тревожить не надо – обойдусь без врача. Вещи мои завтра пришлите, бритву, костюм. – Он обеспокоенно вернулся к шахтным делам: – Как подвигается расчистка ствола? Я уверен, что мы с часу на час кончим разборку подорванной части и дело пойдет быстрее. Это было бы хорошо: настроение на шахте сразу поднимется. Но сейчас будьте особенно осторожны: можно предполагать, что взрыв был устроен в зоне плывунов. Не допускайте на углубке ствола риска. Сейчас держите на этой работе самых опытных, осмотрительных проходчиков.
– Чудно!.. – отметил Самотесов, накладывая разогретую яичницу на тарелочку.
– Что «чудно»?
– Сами же сказали Осипу, что вы уже не начальник шахты, и Абасин говорит, что вы будто с работы сняты. А Федосеев – молчок. Как понять прикажете?
– Я начальник шахты, но вы не опровергайте слухов о моем снятии. Вот и все, что я могу сказать.
– Чудно!.. – повторил крайне заинтересованный Самотесов. – А пока вот что: не нравится мне ваш дворец. От шахты далеко, сыро, ветер из угла в угол гуляет… – Он водрузил тарелочку с яичницей перед Павлом. – Нынче вас на шахту не повезу, дождь еще, застудить боюсь, а уж завтра утром…
– Нет, мне здесь быть нужно, я должен здесь остаться, – возразил Павел. – Может быть, меня Роман позовет, старик этот. – Он с трудом пояснил: – Роман в Клятый лог ходил, вернулся и велел Леночке начальство звать. Должно быть, хотел что-то важное сказать. Он в старину на Клятой шахте работал, вероятно знает вентиляционный шурф… Леночка говорит, что Петюша ушел в лог искать Романа и не вернулся. Где Петюша? Я за него отвечаю… Надо найти мальчика!
При этих словах у Ленушки, все еще сидевшей за столом, покривилось личико, она соскользнула с табуретки и отошла к печке.
– Жар снова поднимается, – шепнул пересохшими губами Павел. – Беспамятства боюсь… Вдруг старик позовет… Ты, Ленушка, возле деда будешь. В случае чего ко мне беги, заставь меня подняться, слышишь? Если бы удалось проникнуть в шахту, взять ее в руки! И следствие нужно! Кто телеграмму прислал? Зачем?
– Вот так… – удивился Никита Федорович.
– Что?
– А говорят, вас знакомая девушка вызвала… И вы, мол, скрываете, чтобы ее не потревожить и чтобы до Валентины Семеновны слух не дошел…
– Пустые разговоры!.. Поспешите на шахту… Уберите яичницу – противно как!
Уложив Павла поудобнее, Самотесов сказал Ленушке:
– Возьми ешь, – и передал ей тарелочку с незадачливой яичницей. – Ну и дедушке дай… Умница, что старика не забываешь… За дедом и Павлом Петровичем приглядывай. А Петюшу твоего найдем, будь спокойна.
Он уже хотел задуть свечу на столе и зажечь на ночь аккумуляторный фонарик, когда дверь скрипнула.
– Здравствуйте, Никита Федорович!
На пороге стоял парень в черном свитере с широким отложным воротничком, поверх которого в обтяжку был надет пиджачок, с берданкой за плечами. Широкое лицо, разрумяненное ветром, улыбалось.
– Первухин Василий! – удивился Никита Федорович. – Ты что ж, отпуск в Конской Голове проводишь?
– Никак нет, Никита Федорович! – ответил Первухин, стараясь разглядеть, кто лежит на лавке. – Меня папаша с мамашей на шахту погнали. Говорят: «Не нужно нам тебя без Мишки. Мишку приведи». Бегу на шахту из Баженовки, смотрю – ваш конек стоит. Я и зашел, – может, подвезете!
– Подвезти подвезу.
Взгляд Первухина остановился на пиджаке и кепке, висевших на гвоздике возле печи, лицо его вытянулось.
– Это кто же? – спросил он почти испуганно. – Павел Петрович?
– Ладно, шагай за порог, сейчас едем, – недовольно оборвал Самотесов.
На минутку он склонился к Павлу, прислушался к неровному дыханию, задул свечу, зажег аккумуляторный фонарик, прикрыл свет кепкой Павла и вышел. Увидев у крылечка Осипа, который не решался показываться на глаза Павлу Петровичу, он приказал:
– Утречком прибеги на шахту, скажешь, как здоровье товарища инженера. Понятно?
Возле лошади его ждал Василий Первухин.
