Текст книги "Зелен камень"
Автор книги: Иосиф Ликстанов
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Дальше запомнились лишь отдельные куски того, что он видел, точно окружающее возникало при свете спичек, задуваемых ветром.
Прошли мимо зеленые стены широкой просеки, по которой пролегала дорога. Белостенные коттеджи Кудельного неожиданно прервали полосу зелени с ее однообразным шумом. Над коттеджами высился громадный запыленный, дрожащий от работы машин корпус обогатительной фабрики: здесь днем и ночью дробилки размельчали асбестовую руду, подаваемую из карьера, циклоны отсасывали волокно драгоценной горной кудели.
Эта фабрика послужила Павлу ориентиром в поисках разреза, о котором говорила ему Валентина.
Перед Павлом раскрылась такая потрясающая пустота, что он невольно опустился на лавочку возле сторожки. Глубоко внизу, на дне разреза, сгущались синие тени, по лестнице с террасы на террасу поднимались люди.
– Как пройти в карьер ручной добычи? – спросил он у мальчика в черном берете.
– Вам кого нужно? – ответил тот женским голосом. – Вы здесь подождите. Кончилась смена… Валечка тут непременно ходит. Я взрывница, я ее, конечно, знаю.
Женщина задержалась на борту разреза, чтобы посмотреть, как практикантка встретится с молодым человеком. Стройный загоревший паренек в комбинезоне появился внезапно, бросился к Павлу, протянув руки с радостным восклицанием. Это была Валентина.
– Что случилось? – спросила она, увидев чемоданчик, лежавший на коленях Павла, прочитала телеграмму и побледнела. – Голубчик мой, еще и это! Но ведь до поезда много времени. Можно позвонить домой.
– Пойдем на телефонную станцию… Но говорят, что связи с Горнозаводском еще нет… – И остался сидеть.
Она провела рукой по его руке:
– У тебя жар, ты болен…
– Ничего…
– Идем! – Валентина заставила Павла опереться на ее руку и повела, стараясь ступать медленнее. – Нужно лечь, отдохнуть.
Возле него теперь был близкий, родной человек, и на душе стало легче. Он очутился в доме, где жила Валентина. Хозяйка-старушка напоила его холодным мятным квасом, а дочь старушки настойчиво расспрашивала его о Самотесове. Несколько раз появлялась Валентина. В последний раз она пришла обескураженная. На телефон рассчитывать не приходится: провод надолго занят трестовскими переговорами с Москвой. Таких разговоров накопилось очень много.
– Уже ночь, Павлуша, – сказала она. – Мое рудо-управление прислало машину довезти тебя до станции. Но как ты поедешь, дорогой!..
Зал ожидания был переполнен. Она увела Павла в привокзальный сквер, усадила на скамейку.
– Ты молодец, моя мечтательница, – благодарно улыбнулся он.
– Все будет хорошо, все будет хорошо, Павлуша! – проговорила Валентина и прерывисто вздохнула. – Нет, с мамой не могло случиться ничего! Передай маме, что я виновата перед ней. Я должна была вмешаться в твою жизнь на шахте. Ты переработался, похудел, щеки запали. Не улыбайся так. Я знаю, что ты выдержал бы любой груз, если бы не эти неприятности. Тем более я должна была подойти к тебе ближе, обнять…
Он смотрел на лицо, освещенное скользящим отблеском фонаря, качавшегося на ветру у вокзала. Глубокая и тревожная жизнь сердца горела в ее глазах.
– Валя… – начал он и не мог закончить.
– Пойдем в вагон. У тебя плацкарта. Только бы ты не свалился. Отдохни возле мамы… Какой ветер! Подними воротник, вот так.
Уложив Павла на лавку, Валентина присела возле, хотела что-то спросить и не решилась.
– Нам так и не удалось поговорить обо всем, – вспомнил он. – А надо бы…
– Ничего, Павлуша. Не думай сейчас об этом.
– Да, неприятности… Мне было очень трудно, Валюша. Очень трудно в последние дни… Знаешь, всплыла память о моем отце. Есть догадка или сведения, что он взорвал Клятую шахту по приказу хозяина…
– Боже мой, вот почему…
– Что?
– Я слышала от одного человека… Нет, не это, а намек такой неприятный. – Она наклонилась к уху Павла: – Скажи, как к тебе относится Самотесов? В воскресенье он был у прокурора.
– Да, я знаю… Самотесов – мой друг. Я знал, что он был в прокуратуре, беседовал с Параевым… Вернусь из Горнозаводска, зайду к тебе, и мы поговорим. – Забывшись, он воскликнул: – Пойми, Валя, пойми! Я полюбил дело, полюбил эту землю, сердце ей отдал… Ведь какое богатство!.. Неужели придется бросать?
– Голубчик мой! Но, может быть, все обойдется? Он промолчал.
Паровоз подали, свет зажегся. Валентина поцеловала Павла:
– Я буду ждать телеграмму, – и ушла, чтобы не показать своих слез.
Солнце оставило его.
Поезд пробивался сквозь свист ветра или долго стоял на станциях. Это была вечность, расчлененная толчками вагона и тишиной остановок. В полузабытьи пригрезились лица Валентины, Никиты Федоровича и даже шофера, который увез его с Клятой шахты.
Он не видел только матери.
Глава восьмаяНа первый взгляд удивляет, что невиданно богатая уральская земля не избаловала человека. Это можно объяснить только тем, что неисчислимые богатства края находятся под крепким замком. Среди районов нашей страны Урал – это район-скупец, но скупец честный. Он платит за каждую каплю пота, пролитую человеком, и немедленно прекращает платежи, как только ослабляются усилия.
Для того чтобы взять у земли много а страна неизменно требовала от Урала много, – надо много трудиться. Поэтому, в частности, памятники труда на Урале грандиозны. Почти бескрайны разработки железной руды на горах Высокой, Благодати и Магнитной, взгляд теряется в разрезах, где добывается асбест, отвалы медных рудников похожи на укрепления гигантов, заводские пруды – это большие озера у мощных плотин.
С высоты птичьего полета край напоминает лицо воина, покрытое шрамами и рубцами. Некоторые едва различимы. Их происхождение относится к временам Петра Первого, Суворова, Кутузова; другие, более явственные, имеют давность Севастопольской обороны; третьи, самые большие, появились в наше время, в сталинские пятилетки. История родины написана здесь топором, кайлом, лопатой, а в последние годы – аммоналом и ковшами экскаваторов. Каждый шаг русской пехоты, каждый залп русской артиллерии, каждый успех социалистической стройки отразился в этой летописи человеческого труда. Эта летопись уходит глубоко в земные недра.
Кто из горняков меднорудной Дегтярки может похвалиться, что он прошел решительно по всем выработкам, раскинувшимся под землей на десятки километров! Все шахты каменноугольного Кизела связаны в одну систему. В Березовске, на Турьинских рудниках, в Нижнем Тагиле, Невьянске труд идет дорогой бесчисленных богатств недр земных и на пути своего шествия оставляет подземные города, лабиринты. Придет время, и этот невидимый мир найдет своего исследователя.
В подземный мир и попал Петюша.
Сначала это была щель, уходившая под козырек ската, щель узкая, извилистая, показавшаяся бесконечной, хотя вряд ли она тянулась дальше чем на двадцать метров. Лишь в самом конце щели Петюша подумал, что он ушел в «гору» по некрепленому ходку и нарушил приказ Павла Петровича, но теснота вдруг кончилась. В тусклом свете фонарика справа и слева вырисовывались толстые стойки, подпиравшие бревно верхняка. Это было единственное звено крепления, как видно поставленное в самом ненадежном месте. Подняв фонарик, Петюша вгляделся в темноту, закрывавшую путь.
Затем?.. Затем он, обрадованный, уверенный, что нашел продушной ходок шахты, совершенно невольно сделал еще один шаг, и еще один… Маленькая фигурка в мешковатом ватнике, в слишком коротких штанишках, в старенькой кепке медленно подвигалась все дальше и дальше. Петюша то направлял жиденький свет фонарика вперед, то поворачивал световое оконце фонарика к борту щели, где круглились, выступали глыбы темно-серого кварца. Тишина его обнадеживала. Темнота неохотно отступала перед, светом фонарика. Раз-другой Петюше приходилось бывать в старательских шахтах; он знал, что такое шахтное крепление, и его глаза вспыхнули, когда щель вдруг вышла в настоящий штрек. Справа и слева виднелись приземистые стойки, на которых покоились грубо обтесанные верхняки. Что было делать: пройти немного дальше или поскорее выбраться в лог, нагнать Романа, привести его домой и поспешить на Клятую шахту со счастливой вестью?
Тщательно запоминая дорогу, он двинулся направо, прошел немного и увидел, что от штрека ответвляется еще одна выработка. Это становилось опасным. Петюша решил немедленно вернуться к выходу и вдруг застыл на месте.
Почудилось, что сзади, по плахам, выстилавшим штрек, глухо отдаваясь под кровлей, приближаются шаги. Открыв фонарик, он погасил свечу, перебежал к угловой толстой стойке и забился между осклизлой лесиной и влажным бортом выработки.
Слух не обманул его. Шаги становились все явственнее. На неровности кровли упал отсвет. Ближайшие стойки выступили из темноты. Судорога перехватила дыхание Петюши, когда в двух шагах медленно прошел человек, освещая дорогу фонариком. Он показался громадным в бушлате, в высоких сапогах, в кожаном картузе. Человек обернулся, подняв яркий фонарик над головой; лицо было затенено козырьком картуза, но Петюша увидел глаза – или ему показалось, что он их увидел, – стеклянные, светлые глаза, и ужас оледенил его.
По одежде это был Павел Петрович, но почему-то чужой, очень страшный. Петюша почувствовал, что все кончилось бы, если бы человек увидел его, что от этого человека надо бежать, бежать во что бы то ни стало.
Раздался равномерный удаляющийся шум шагов. Закусив губу, нагнув голову, Петюша бросился прочь в том направлении, где, как ему казалось, была щель, приведшая его в «гору», отпрянул и прижался к борту. Навстречу, отрезая путь к свободе, надвигался другой огонек. Гонимый слепым, нерассуждающим страхом, Петюша рванулся в «гору», достиг пересечения выработок, заметался, увидел, как ему показалось, еще два огонька и бросился по крепленому ходку в темень.
Огонек-преследователь плясал вдали.
Запнувшись о лежняк крепления, Петюша упал, уронил кайло и фонарик, поднялся и продолжал бег.
Все это оборвалось внезапно.
Он потерял почву под ногами; падая, ударился грудью, схватился за влажную каменную глыбу, повис в пустоте, забил ногами о борт, услышал шуршание, грохот и полетел вниз вместе с обвалившейся породой.
Над ухом раздался мужской сонный голос:
– Гражданин, приехали… Горнозаводск…
Чуть ли не последним вышел Павел из вагона, чувствуя тяжкую усталость после высокой температуры. Метался холодный сырой ветер, асфальт перронов зеркально блестел, небо было из свинца и известки. Поток пассажиров вынес его на привокзальную площадь; на остановке он с трудом выбрался из трамвая.
Родной дом был таким же, каким он его оставил. Тем тоскливее сжалось сердце. Поднявшись по лестнице, прислушался: из квартиры не доносилось ни звука. Павел вошел, осторожно потянул к себе дверь комнаты Марии Александровны. Дверь была заперта. Постучал. Мать не ответила. Через пустую замочную скважину увидел изголовье кровати под кружевной накидкой.
«Маму увезли в больницу!» мелькнула догадка.
Срывающейся рукой он набрал номер коммутатора учреждения, где работала Мария Александровна, попросил кабинет Колыванова.
– В учреждении еще никого нет, – ответила телефонистка коммутатора. – Вам срочно нужно? Даю ответственного дежурного.
Почти тотчас же послышался женский голос:
– Ответственный дежурный слушает.
Он спросил, что с его матерью, причем не сразу догадался назвать фамилию.
– Но ведь Мария Александровна в командировке, – ответила женщина потеплевшим голосом. – Что вас интересует?
– Колыванов прислал мне в Новокаменск телеграмму, что она опасно больна.
– Не понимаю… Андрей Анатольевич еще не вернулся из Москвы, а Мария Александровна вчера говорила с нашим отделом по телефону из Краснотурьинска по поводу стабильных учебников.
– Как же так?
– Недоразумение… Ноги отказались служить. Упершись в стену кулаком, он, ничего не понимая, смотрел в блокнот, висевший возле телефонного аппарата, два-три раза машинально перечитал сделанную рукой матери запись: «Павлу звонил человек, не назвавший себя, и убедительно просил позвонить в первый же приезд по №…»
Сердце билось сильно. Никогда он не испытывал такого чувства избавления: телеграмма о болезни матери оказалась недоразумением. В своей комнате Павел опустился в кресло и закрыл глаза.
«Недоразумение? – подумал он. – Но ведь кто-то послал телеграмму?» И эта мысль, такая очевидная, потрясла его.
– Кто послал телеграмму? – спросил он вслух. – Кто? Зачем? Ничего не понимаю! Нужно позвонить Ниночке. Может быть, она разберется…
В квартире Колывановых к телефону подошла домработница и, не спросив, кто звонит, сказала, что Нина Андреевна осталась ночевать на даче в Лесном, но к вечеру будет дома.
Голова раскалывалась от острой боли. Несколько часов прошло в оцепенении. Уже за полдень Павел оделся и вышел из дому.
«А это правильно, – подумал он, когда понял, что направляется к Мельковке. – Халузев знает… Я заставлю его рассказать все об отце. Он должен сказать!»
В этот ненастный день Мельковка глядела хмуро и была совершенно безлюдной. Бросилось в глаза, что все ставни на окнах в доме Халузева открыты, приоткрыта была и дверь. Он взошел на крыльцо, взялся за ярко начищенную ручку. Оказалось, что дверь заперта на цепочку. В щель глянуло круглое лицо пожилой женщины.
– Нету, нету Никомеда Ивановича, – сказала она. – В Гилевке Никомед Иванович на даче медком пользуется.
– Когда он приедет?
– А кто его знает. В субботу на денек наезжал.
– Всего хорошего!
– Сказать ему что?
– Да… Запомните, пожалуйста, мою фамилию: Расковалов. Скажите ему, что Расковалов хотел его видеть по серьезному делу.
– Скажу: Расковалов, мол…
Снова тишина квартиры, снова оцепенение. Уже вечером он очнулся, прислушался. Издали, точно сквозь туман, доносилась музыка.
«Ниночка приехала», подумал он, перевязал галстук, пригладил волосы и вышел на лестничную площадку.
Открыла ему домработница. В квартире Колывановых слышалась музыка. Ниночка выбежала в переднюю. За то время, что Павел не видел Ниночку, ее личико похудело, но глаза сияли.
– Еще один подарок судьбы! – обрадовалась она. – Как вы кстати! Только что получила телеграмму: с ночным поездом приезжает мой Федька! Понимаете, мой Федька приезжает! Прощу ему даже то, что писал больше о строительстве угольного разреза в Волчанке, чем о своих чувствах… Идемте, будем ждать Федьку и пить чай… Часто виделись с Валей? – Она замолчала, вгляделась в его лицо; поднявшись на цыпочки, положила свою Маленькую прохладную руку ему на лоб, коротко проговорила: – Жар… Больны, да?
Не ответив, он протянул ей телеграмму. Ниночка прочитала и подняла на Павла широко открывшиеся глаза.
– Не понимаю, Павлуша… Что это значит?
– Я понимаю не больше, чем вы…
– Ведь Мария Александровна в командировке, Федя сказал мне по телефону, что встретил ее в Краснотурьинске. Что это – шутка? Но кто так смеет шутить! – возмутилась она. – Шутить именем вашей мамы, моего отца!..
– Странно, правда?
– Не странно, а безобразно! – Она прищурилась. – А ну, голубчик, вспомните: в Горнозаводске нет никого – понимаете: ни-ко-го! – кто хотел бы вас вытащить на денек из шахты? Признавайтесь! Ведь у областного чемпиона по боксу было немало поклонниц…
– Нет, – ответил он и добавил, глядя на телеграмму, которую Ниночка крепко зажала в кулачке: – Хотя… Припомнилась сделанная рукой матери запись в телефонном блокноте; показалось, что телеграмма и звонок человека, не назвавшего себя, находятся в прямой связи.
Перечитав сделанную рукой матери запись: «Павлу звонил человек, не назвавший себя, и убедительно просил позвонить в первый же приезд по №…», он нетерпеливо набрал незнакомый номер. Тотчас же, точно его поджидали, послышался спокойный голос:
– Игошин слушает.
– Это номер… – проверил Павел. – Вы интересовались Расковаловым?
– Вот-вот, Павел Петрович! – приветливо воскликнул невидимый собеседник. – Я вашего звонка давно жду. Когда приехали?
– Простате, с кем говорю?
– Игошин Сергей Ефремович. Впрочем, это вам ничего не скажет. Познакомимся – все узнаете. Встретиться нужно, Павел Петрович, потолковать.
– Я получил телеграмму, что моя мать серьезно больна. Шутка или… не понимаю.
– Вот и об этой телеграмме надо поговорить. Итак, встретимся?
– Куда я должен явиться?
– Не в том дело, Павел Петрович, – серьезно проговорил Игошин после непродолжительного молчания. – Вы не должны никуда являться. Поймите это… Все от вашей доброй воли зависит. Так вот, если можете, – Игошин подчеркнул это слово, – то приходите на улицу Ленина, я вас встречу на углу возле магазина «Гастроном», против Областного управления Министерства внутренних дел. Когда сможете быть?
– Через час… если только не почувствую себя хуже…
– Да, слыхал, что болеете. Но вы болезни не поддавайтесь сейчас. К тому же болеть вредно для здоровья, как говорит один мой друг. В общем, если можете, приходите, а не сможете – позвоните.
– Хорошо!
– Вот и все… Значит, в одиннадцать?..
В столовой Павел опустился на кушетку, закрыл глаза. Беседа с Игошиным как-то сразу приглушила беспокойство, которое терзало его весь день. Благожелательность, прозвучавшая в голосе Игошина, была как теплый, светлый луч в суматохе мыслей. «Кто он? – подумал Павел. – Да нет же, совершенно ясно, кто он. Но почему он меня знает? Хорошо это или плохо? Хорошо, конечно хорошо! Он поможет. В чем? Разобраться, понять».
Потом мысль потускнела, почти утонула в душной волне жара, охватившей его, а когда полузабытье миновало, беспокойство вернулось – не только беспокойство, а тоска.
«Но кому же и зачем понадобилось вызвать меня в Горнозаводск? Ведь меня от шахты оторвали!..»
– Клятая шахта! – произнес он и поднял голову. Что же он сидит вот так, когда нужно спешить в шахту, предотвратить новую опасность, которая, как был уверен Павел, грозит его делу! Как попасть в Новокаменск? Поезд уже ушел. Все равно, надо тотчас же вернуться, уйти с головой в работу, ворваться в шахту, сдать ее, закрепиться на южном полигоне.
Телефон забил короткими требовательными звонками иногороднего вызова.
– Инженер Расковалов? – спросила телефонистка. – Будете говорить с Новокаменском… Новокаменск, алло! Абонент отвечает… Говорите!
До боли в пальцах Павел сжал трубку, услышал далекий, нетерпеливый, хорошо знакомый голос:
– Товарищ Расковалов? Как здоровье матери?
– Телеграмма о болезни матери оказалась… ложной, товарищ управляющий. Мать в командировке. Меня ввели в заблуждение.
– Повторите! – потребовал управляющий. – Что за черт!
Павел повторил слово в слово.
– Немедленно возвращайтесь в Новокаменск! – уже в крик приказал управляющий. – Слышите, немедленно! С городской базы треста в полночь уйдет грузовая машина с электроматериалами. Устройтесь. База находится на улице Хохрякова. Приезжайте прямо в трест! Слышите?
Что случилось на Клятой шахте? – крикнул Павел.
Ему не ответили. Он постоял у телефона, посмотрел на часы – было без четверти одиннадцать. Позвонил Игошину; тот, выслушав Павла, несколько помедлил.
– А вы никуда из дому не выходили? – спросил он.
– Нет… Впрочем, когда?
– Примерно полчаса назад. Не выходил.
– А мне показалось, что я вас видел возле ресторана «Восток». Значит, ошибся… Вас в трест вызывают? Жаль, очень жаль, что не удалось поговорить. Впрочем, надеюсь в ближайшее время наверстать упущенное. Да, езжайте в Новокаменск!
Теперь слова, сказанные Игошиным, прозвучали как приказ.
– Что меня ожидает в Новокаменске?
– Если бы я знал вас меньше, я ничего не сказал бы, – тихо проговорил Игошин. – Одним словом, вас в Новокаменске ждет мало приятного. Но вы держитесь. Понятно вам: держитесь! Вскоре встретимся.
«Что случилось, что случилось на шахте? – думал Павел, собираясь в дорогу. – Почему надо держаться? Что случилось? Надо держаться!»
Следя за каждым своим шагом, Павел оделся, погасил свет в столовой и в передней, тщательно запер за собой дверь.
Сейчас, когда все стало на острие ножа, было очень важно контролировать каждый свой шаг. Мария Александровна, развивая в сыне самообладание, не раз говорила, что гибель человека, попавшего в критическое положение, в девяноста девяти случаях из ста начинается изнутри, с распада воли. На боксерском ринге Павел лучшие победы одержал только потому, что заставлял свою волю добиваться последнего и решающего удара. Но даже самые серьезные спортивные встречи были легкой забавой по сравнению с тем испытанием, которое начиналось теперь. Он был болен, он не мог трезво оценить обстоятельства, – тем крепче нужно было держать себя в руках, не позволять земле уплывать из-под ног.
На базу треста ночью явился инженер Расковалов, бледный, внимательный ко всему, что было кругом.
– Звонила секретарша управляющего, приказала забросить вас в трест, – подтвердил заведующий базой, суетливый старичок.
– Вы не знаете, что произошло на… – он хотел сказать «на Клятой шахте», но спросил: – Что произошло в Новокаменске?
– Ничего не слыхал. Сегодня не было машины из треста. Будет завтра утром… Сидя на табуретке в конторе, Павел нашел занятие: слово за словом разобрал передовую в газете, которую предложил ему заведующий базой, и даже понял, что речь шла о подготовке комбайнов к уборочной кампании.
– Да вы, Иван Степанович, хоть брезентов одолжите, – сердито проговорил человек, вошедший в контору, и резко стряхнул капли дождя с кепки. – Куда же ее в кузов под дождь, смешно прямо!
– Этот шофер вас и довезет, – обратился заведующий к Павлу. – А ты, Игнат, лучше оставил бы ее в Горнозаводске до поезда. Нужно товарища инженера в кабину посадить.
Шофер, пожилой желтоусый и желтобровый человек, промолчал, бросив на Павла угрюмый взгляд.
– Есть еще пассажиры? – спросил Павел.
– Жена его приехала в Горнозаводск сына навестить. Сын их, участник войны, до сих пор в госпитале. Такая беда, такая беда! – покачал головой заведующий, дав понять, что весьма сочувствует шоферу, но готов волей-неволей выполнить приказ управляющего.
– Женщина поедет в кабине, я в кузове! – решил Павел. – Дайте брезенты, и все будет хорошо. Хотелось бы в пути выспаться.
– Дадим, дадим брезенты! – обрадовался заведующий базой. – И соломы положим… Ты, Игнат, устрой все по-хозяйски…
С опозданием на полчаса машина ушла. Ее поглотила ночь, беспримерная среди ненастных ночей. Ветер разгулялся и гудел, бросая со всех сторон потоки холодного дождя. Можно было подумать, что машину трясет не дорога, а удары непогоды. Брезенты не устояли против дождевой вьюги – коробились, холодные и тяжелые, под них проникал леденящий ветер. Павел ничего не чувствовал.
– Пить!.. Где мы? – спросил он, когда на рассвете шофер откинул брезент.
– К Большой деревне подъехали. Ползем черепахой. Дорога здесь никуда, все размокло… Неможется вам? В кабину ступайте, авось сядем втроем. Жена покою не дает!
– В кабину не пойду, мне душно.
Утром добрались до Новокаменска. Жена шофера, маленькая полная женщина, помогла Павлу стряхнуть соломинки, приставшие к пальто.
– Простите, молодой человек. Если бы я знала, что вы больны, разве я позволила бы себе…
Он заставил себя взойти на высокое крыльцо трестовской конторы, открыть дверь, подняться на второй этаж. В коридорах полы еще не просохли после утренней приборки.
Секретарша, увидев его, произнесла оторопело: «А!» – и осеклась.
Ее лицо в свете ненастного утра показалось зеленоватым и испуганным.
– Управляющий?
– У себя… Пройдите.
Кабинет управляющего, обычный кабинет хозяйственника, с графиками-синьками на стене, с минералогической витриной в углу, с целым набором телефонных аппаратов, был уже затянут табачным дымком. Управляющий, полный человек с гладко выбритой головой, сидел в своем кресле, откинувшись на спинку.
– Что все это значит, как вы очутились в Горнозаводске? – с места в карьер начал он.
Мучительно хотелось опуститься на стул, но управляющий не предложил сесть; Павел пересилил себя.
– Кто вас вызвал? Знакомая какая-нибудь? – спросил управляющий.
– Что случилось на шахте? – ответил вопросом Павел.
– А вы не знаете?
Это было сказано быстро, будто щелкнуло; впрочем, лицо управляющего осталось спокойным, только круглый подбородок вздрогнул.
Придвинув к себе табачную шкатулку, он взял толстую папиросу, вставил в мундштук, кропотливо занялся электрической зажигалкой.
– Я не имел времени узнать, – объяснил Павел, удивленный тем, что разговор проходит так спокойно.
– Что могло случиться на знаменитой Клятой шахте? – пожал плечами управляющий. – В тот самый момент, когда Самотесов по вашему конспекту на совещании хозяйственного актива делал доклад об опыте скоростных восстановительных работ, нам сообщили, что на шахте пожар уничтожил каркасы строящихся домов, стройдетали и два барака.
– Виновные не найдены? – не то спросил, не то просто отметил Павел, взявшись обеими руками за спинку стула.
– Прямых виновников нет. – Управляющий наконец прикурил. – А инженер Расковалов совсем в стороне: он, видите ли, очутился в Горнозаводске, вызванный мифической телеграммой.
Управляющий нажал кнопку звонка, приказал секретарше пригласить Федосеева.
– Товарища Федосеева вызвали по телефону. Он сейчас говорит с Горнозаводском, – ответила она.
– Так рано? – удивился управляющий. – Кто вызвал?.. Не знаете… Ну, все равно.
Секретарша положила перед ним полулист бумаги с несколькими строчками машинописи, сказала вполголоса несколько слов, и Павел уловил: «проект приказа».
– Хорошо, оставьте! – отрывисто бросил управляющий и поморщился.
– Это… проект приказа о моем снятии с работы? – спросил Павел, когда секретарша вышла.
Управляющий вскочил так стремительно, что кресло откатилось; побагровев, он закричал, быстро стуча кулаком по столу:
– Бумажкой интересуешься, бумажкой! Тебе бумажка важна! Тебе не важно, что говорят, в чем тебя обвиняют, чем нас за тебя бьют!
– Меня не в чем обвинять, – твердо произнес Павел. – Не за что и вас бить.
– Знал, что отец с Клятой шахтой был связан? Знал, что он шахту подорвал? Почему молчал?
– Не знал я об этом… Третьего дня от Самотесова услышал впервые и не верю, не могу этому поверить!
– Об отце больше ничего не знаешь?
– Нет!
Управляющий опустился в кресло, дрожащей рукой вставил в мундштук выпавшую папиросу и раскурил ее жадными затяжками.
– Ну, еще узнаете, – произнес он угрюмо. – Лучше бы сами вспомнили и сказали.
…Павел пришел в себя, отстранил руку управляющего, поившего его водой, поднялся со стула и направился к двери.
– В постель надо, – вслед ему бросил управляющий.
Павел усилием воли собрал мысли.
– Вы стали выяснять, знал ли я о прошлом моего отца, будто это имеет отношение к событиям на Клятой шахте, – сказал он.
– Если знал да молчал, то имеет отношение!
– Правильно… Но я не знал и не могу этому поверить. Мне кажется, что вместо следствия по поводу моего отца лучше всего было бы заняться вопросом: кто мне телеграмму ложную прислал, кому понадобилось оторвать меня от шахты?
– Учи, учи нас… – пробормотал управляющий, заинтересованно взглянув на Павла исподлобья. – Телеграммку-то покажи.
Телеграмма? Павел обшарил карманы – телеграммы не было. Вспомнил: в последний раз видел ее в руках Ниночки.
– Телеграмму я забыл у Колывановых.
– Вот это твоя помощь следствию! – хмыкнул управляющий.
– Самотесов и ваша секретарша видели телеграмму…
– Да, видели, – послышался за спиной Павла голос Федосеева. – Телеграмма, конечно, существует. – Федосеев протянул Павлу руку. – Болеете я с температурой разъезжаете в кузове машины, под дождем, – упрекнул он Павла. – Будьте добры, пройдите в мой кабинет, подождите немного. Нам нужно поговорить…
В приемной управляющего, куда вышел Павел, несмотря на ранний час, был посетитель – статный молодой человек с гладким, несколько высокомерным лицом, просматривавший газету. Он поднял на Павла внимательные холодные глаза, в которых светилась искорка острого любопытства.
Павел прошел в кабинет Федосеева.
