Текст книги "Малышок"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава вторая

КТО ВПЕРЕДИ, КТО СЗАДИ?

У входа в молодежный цех висят три доски показателей, точно такие же, как в цехах, где работают взрослые токари. Слева выстроились фамилии – сколько в бригаде рабочих, столько и фамилий, – и указано, сколько процентов задания выполняет токарь. Если выполнил меньше ста процентов, цифра написана белым мелком, а если больше ста – красным. Сегодня написано, что Галкина за прошлый день выполнила 85, Туфик – 75, Малышев – 60, а Булкин всего 50 процентов нормы.

Но Сева не всегда последний за колоннами. День-два он работает плохо, где-то пропадает с Колькой Глухих, а потом вдруг прилипнет к станку, работает злой, только и ищет случая поругаться с Катей, назвать Леночку очкастой, задеть Малышка. Всех обгонит, мастер его похвалит, а он снова раскиснет, еле движется и все заговаривает с Костей о тайге и золоте…

Ровно и все лучше работает Костя. Он сообразил, что при черновой обдирке, когда «Буш» снимает с заготовки толстую стружку, вовсе не обязательно часто промеривать диаметр обточенной части заготовки, так как станок надежно соблюдает заданный размер. Правда, об этом говорил и Стукачев, но Костя все время беспокоился, правильно ли работает «Буш», то и дело нажимал красную кнопку «стоп», которая ему особенно нравилась, и терял много времени. Каждый день он делает маленькие полезные открытия и поэтому рассматривает показатели вполне спокойно, стараясь сообразить, когда он перейдет на красный мелок.

На минутку задержалась возле доски Катя.

– Это только цветочки, а ягодки будут впереди! – сказала она, обняла Леночку и проронила: – Гуд морнинг, гога-магога, – то есть поздоровалась с Костей по-английски, потому что до поступления на завод она училась в школе говорить на этом непонятном языке.

– Ой, бонжур! – сказала ему Леночка, потому что она в школе на Украине училась говорить по-французски.

Что касается Севы, то он посмотрел на показатели с таким видом, будто интересовался, как играют маленькие дети.

– «Из кожи лезут вон, а возу все нет хода», – сказал Сева маленькому Маркину из третьей бригады.

– Зато ты орел! – прыснул Маркин. – Галкина вчера восемьдесят пять процентов сделала, а у тебя пятьдесят. Ты скажи, почему тебя называют Булкиным-Прогулкиным? Очень остроумно!

– А сколько у меня позавчера было? – И Сева ткнул пальцем в показатель. – Смотри, если слепой. Восемьдесят пять и без брака, не то что у Галкиной…

– Врешь ты, не делает она брака! – не утерпел Костя, возмущенный ложью. – Это ты вчера две «трубы» запорол, а у нее брака не бывает.

– Защитник нашелся! – И Сева подмигнул Маркину. – Знаем мы, почему он за Галкину вступается. Он и пережженный резец помог ей спрятать. Понимаешь?

– По-ни-ма-ем! – протянул Маркин. – Он Онегин, она Татьяна.

В таких случаях Костя не сразу находил, что нужно сказать, он просто выругал Севу:

– Дурак ты, вот что… Врешь про людей со зла!

– Ах, какой длинноухий рыцарь печального образа нашелся! – И Сева отправился за колонны, предоставив Косте выслушивать шутки Маркина.

СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ!

Вероятно, в тот день кто-нибудь рассказал Кате, что Костя вступился за нее, поэтому она сделала новый шаг к примирению.

– А Прогулкин снова пяточки сальцем смазал, – сказала она, проходя мимо Кости. – Интересно, куда он сбежал?

– За резцом пошел да в медпункт – палец занозил…

– Ты зачем уже резец на чистовой меняешь? – удивилась Катя, присмотревшись к его работе. – Сколько ты деталей между сменами резца провертываешь?

– Три.

– Три, три, дырку протрешь! – засмеялась Леночка. – Знаешь, Катя, он все время резцы переставляет.

– Глупо! Стукачев говорил, как работу организовывать, а ты, Малышок, все делаешь не так, как люди. Ты полсмены обдирай, а полсмены отделывай. Понимаешь?

Чего там было понимать! Но Косте всегда хотелось поскорее увидеть совсем законченную деталь – чистенькую, гладенькую, блестящую. Просто сердце радовалось, когда поспевала новая

«труба».

– А как не все отделаю? – пробормотал он.

– Подумаешь, страх! Останется одна-две на завтра. Зато не надо через каждые три обдирки или отделки резец менять. Получается экономия времени. Понимаешь, нужно экономить время.

До сих пор Костя знал, что есть день и есть ночь, есть столько-то часов между гудками, и не обращал никакого внимания на такую мелочь, как минуты и секунды, а оказалось, что эту мелочь нужно беречь, если хочешь сделать много. Катя все это ему объяснила, хотя и не совсем понятно, но самое главное он понял: станок должен крутиться как можно больше. Скрепя сердце он принял ее совет, начал обдирать, только обдирать заготовки, и его беспокоило, что отделанных «труб» еще нет.

– Пятнадцать, вот видишь! – радостно сказала Катя, сосчитав перед обедом обдирки у его станка. – Теперь поставь чистовой резец, отделай все, и у тебя будет семьдесят пять процентов нормы. А если бы ты с утра был умнее, наверное, получилось бы восемьдесят пять.

В тот день Сева был совсем раскисший, у него все не ладилось, и он часто отлучался от станка.

– Нашел учителя! – пробормотал он, пожав плечами. – Учись, Малышок, если собственная голова не варит.

– Леночка, ты читала в многотиражке про лодырей? – тотчас же откликнулась Катя. – Так смешно написано, как с натуры. Правда?

В конце смены, когда Герасим Иванович наведался за колонны справиться об успехах молодежи, Катя спокойно сообщила:

– У меня восемнадцать, а девятнадцатую я до гудка закончу.

– Правильно, – улыбнулся мастер, сосчитав заготовки у ее станка. – Смотри, к тому времени, как я из дома отдыха вернусь, чтобы полная норма была!

– Непременно сделаю! – пообещала Катя, бросив торжествующий взгляд на Булкина. – Норма совсем не трудная, надо только уплотнять время, а не бегать каждый раз в медпункт.

На две детали отстала от своей подружки Леночка, а на стеллаже возле Костиного станка мастер увидел пятнадцать «труб».

– Идет дело, Малышок! – признал он. – Не так чтобы шибко, а все же вперед – не назад. Старайся, молодец.

МЫСЛЬ ПРОБУЖДАЕТСЯ

Когда Костя привел в порядок станок и сменил бушлатик, в котором работал, на ватную фуфайку, Катя предложила:

– Пойдешь смотреть «Разгром немцев под Москвой»?

Он согласился: если она хочет мириться, так и он согласен.

Киносеанс в красном уголке должен был начаться через полчаса после гудка для новой смены, и Костя пошел из цеха в цех, заложив руки за спину, гордясь сегодняшним достижением. Семьдесят пять процентов – это не шутка: это три четверти нормы. Остается еще нажать, еще уплотнить время – и сто! Как он жалел, что утром часто менял резцы!

Прежде всего он навестил Нину Павловну, которая последнее время почти не оставляла завода и так заработалась, что лицо ее потемнело и похудело. Нина Павловна стояла возле электрокалильной ванны: она смотрела на свои ручные часики, а Дикерман, старший калильщик термического цеха, держал щипцами деталь, погруженную в расплавленный свинец.

– Время! – скомандовала Нина Павловна.

– Раз! – И Дикерман выхватил раскаленную красную «рюмку» из свинца. – Два! – крикнул он, ударил щипцами о край ванны так, что с «рюмки» слетели красивые блестящие капельки свинца, сунул «рюмку» в бак с маслом, выдержал ее там и вынул. – А вот вам три! – сказал он и осторожно поставил черную деталь на железный стол.

– Здравствуй, медвежонок! – приветствовала Нина Павловна Костю. – Подожди меня. – Она пошла к контролерам, поговорила с ними, вернулась и, натягивая рукав свитера на часики, распорядилась: – На сегодня хватит. В последней партии семь годных из десяти и одна – условный брак… Можно считать, семьдесят пять процентов… Вот вам «блестящее достижение». Просто руки опускаются… Завтра попробуем режим профессора Колышева.

Дикерман вытер платком подбородок, заросший белой щетиной, и снова взялся за щипцы.

– Извините, товарищ инженер! – сказал он сердито. – Кажется, вы помните, что нам говорили на заседании партбюро? Если даже эту чертову «рюмку» нужно калить в золоте, так нам дадут чистое золото. Значит, нужно работать и не опускать рук. Я вам говорю это как старый человек и как молодой член партии.

– Вы на ногах с утра. Отдохните немного.

– Вы тоже с утра не на курорте. Но, конечно, если вы настаиваете, я могу отдохнуть. Так что же советует профессор Колышев?

Они начали совещаться, сколько времени выдерживать «рюмку» в свинце, и Нина Павловна забыла о Косте, да это и к лучшему. Только что он хотел похвалиться своей победой, но радость уже опустила крылышки. Задумчивый, прошел он во второй цех.

Стукачев полсмены учил ребят токарить, а полсмены работал за станком, но делал полторы нормы, как обязался под Новый год, поэтому он иногда задерживался в цехе. Вокруг его станка спорили взрослые рабочие.

– Высокая скорость резания да большая подача – это понятно, – сказал один излих, – никого ты этим, Ваня, не удивил. Однако победитовых резцов опять нет, а сталь-быстрорез горит. Покажи-ка вот новый режим обработки!

– Доказываю, что быстрорез держит, если дать охлаждение, – с вызовом в голосе ответил Стукачев.

– Хорошо, что твой станок с охлаждением, а тут просишь насосики сделать – как горох в стенку. Черепахой ползешь, да и то резцы горят… Что там говорить!

Токари пошли по своим местам, а Костя впился глазами в синюю стружку металла, которая сбегала с резца.

Струйка желтоватой эмульсии падала на резец и пофыркивала, коснувшись горячего металла.

– Берет, берет, парень! – сказал Стукачев, сдвинув кепку на макушку. – Доказываю, что на этой детали можно повысить режим обработки в полтора раза. Нужно только…

Раздался противный визг, какой Косте уже пришлось услышать, когда Катя сожгла резец. Улыбка исчезла с лица Стука-чева.

– Все ж таки сгорел! – процедил он сквозь зубы, выключил станок и задумался, глядя на резец. – Правда, я слишком большую скорость резания закатил. Так еще в цехе никто не работал. А по-старому мне уже неинтересно.

– А на «Буше» можно режим повысить? – несмело спросил Костя. – Хоть чуть… А то «Буш», как черепаха, ползет.

– Не видел ты пломбу? Вам только разреши режим менять, так вы чудес наделаете! И вообще, видишь, что человек переживает, значит, скройся в тени!

Пришлось скрыться в тени ни с чем. Как это ни с чем? В голове толпились беспокойные мысли. Только что семьдесят пять процентов казались ему высокой горой, а теперь они стали ниже муравьиной кучи.

Забыв о киносеансе, он вышел во двор. Здесь разгружались машины, доставившие заготовки с трубопрокатного завода. Громко командовал разгрузкой начальник материального склада, маленький толстый человек. Вдоль стен поднялся высокий штабель труб, похожий на медовые соты. По сравнению с этой грудой металла «Буш» показался крохотным, бессильным.

Когда Костя вспомнил о кино, оказалось, что сеанс уже кончился и все разошлись по домам.

СТЫЧКА

– Ой, Шагистый Севку Булкина загрыз! – крикнула Леночка, налетев на Костю, как бомба. – Иди скорей, а то будет ужас!

Со двора вперемежку доносились звонкий голос Катюши и грозное рычание. В сугробе возле крыльца возилось что-то темное, а на крыльце подпрыгивала Катя.

– Шагистый, Шагистый, – выкрикивала она, – покажи ему, как драться! Проучи его – пускай помнит!

«Урры!» – отвечал Шагистый, готовый выполнить приказ хозяйки.

Это было не дело, это никуда не годилось. Костя крикнул: «Поди прочь, хвостатый!» – и пнул Шагистого в бок. Громадный пес, рыча, отскочил. Сева поднялся из сугроба весь в снегу. На крыльцо выбежала Антонина Антоновна.

– Ах, бесстыдница! – разахалась она. – Да что же это такое? Да как же тебе не совестно!

– Он тоже сам виноват! – подала голос Леночка. – Он Катю толкнул, а потом меня, не понимаю, за что…

– Счастье его, что Малышок заступился! – бушевала Катя. – В другой раз прикажу Шагистому еще не так! Пускай руки в ход не пускает! Будет лодырь ходить рваный-латаный!

В боковушке Костя разглядел, что у Севы совсем белое лицо. Привалившись боком на подушку, он тяжело дышал, с полузакрытыми глазами. На его руке багровел след, оставленный крепкими зубами. Шагистый не любил Севу, так как чувствовал, что его не любит хозяйка, и охотно показал, что такое зубы лайки-медвежатника.

– Зачем девочек трогаешь? – сказал Костя.

– Знаешь ты… – ответил Сева бессильно. – Кто их трогал! А она идет с Ойкой да на всю улицу: «Лодырь, лодырь, господин-сковородин Булкин-Прогулкин!» А я терпеть должен, да? Подумаешь, задается, что девяносто пять выработала!…

Сказав это, Сева отвернулся. Костя заметил, что у Севы вздрагивают плечи, и вдруг пожалел товарища, только он не понял этого, так как жалость прикинулась досадой на Катюшу. Не имела она права напускать на Севу глупого Шагистого. Собака должна знать свое дело – стеречь дом, поднимать медведя, вылавливать белку, а это что же такое – на человека! Так не годится! Снимая валенки, Костя сердито посапывал.

Он даже не пошевелился, когда за дверью послышался властный голосок:

– Малышок, зайди на минутку!

– Что же ты не бежишь к Галкиной? – насмешливо спросил Сева. – Пойди подслужись… Катька перед сеансом рассказывала ребятам, что взяла над тобой шефство, на буксире тащит. Красота! Ученик перед учительницей на задних лапках служит… Тьфу!

Сева не подозревал, как много соли и кислоты оказалось в его словах. Костина гордость встала на дыбы.

Так вот что оказывается: Катя болтает, что он ее подшефный, что он тащится на буксире, как слабое звено! Вот куда дело пошло!

– Врет! – пробормотал Костя. – Она только малость помогла. (Сева при этих словах хмыкнул.) Вот попрошу мастера режим-скорость повысить, сразу норму дам.

– Так он тебе и разрешил! Пломбу видел?

– А коли «Буши», как черепахи, ползут!

– Нарочно такой режим для «Бушей» сделали… Не позволит мастер менять. – Помолчав, Сева добавил: – А мы с Колькой знаем, как можно норму сделать и пломбу не трогать. Пока мастер в доме отдыха будет, можно попробовать. Может, даже полторы нормы выйдет…

– Полторы? -усмехнулся Костя. – Вот сделай да меня научи, спасибо скажу…

Наступило молчание.

– А если сделаем полторы нормы, в тайгу пойдем? – спросил Сева.

– Чего рядишься? Сначала сделай, а потом, может, и потолкуем, – ответил Костя все так же насмешливо.

В сенях послышались голоса девочек. Провожая подругу, Катя умышленно громко сказала:

– Я уверена, ну совершенно уверена, что мы завтра перевыполним норму. Пожалеет гога-магога, что с Булкой нянчится!

– Ой, не кричи! – взмолилась Леночка. – А что, если не получится?

– А я говорю – получится, получится, получится! – пропела Катя и хлопнула дверью.

Обитатели боковушки совещались. Сева рисовал что-то на клочке бумаги, а Костя, рассматривая чертежик, сомневался, но сомнение становилось все слабее, а желание попытать счастья – все сильнее.

ТАИНСТВЕННЫЕ ДЕЛА

Затихли далекие утренние гудки, и давно уже проснувшийся Герасим Иванович вздохнул.

– Что-то мои галчата поделывают? – сказал он соседу, разделившему с ним комнату в доме отдыха. – Вот ворчишь на них, так и оттрепал бы за уши, чтобы не баловали, а не видишь их, и всякие думки являются.

Отдыхает, отдыхает старый мастер. Как только новые станки заняли свое место в заводских цехах, как только получили они все необходимое для работы, директор приказал Герасиму Ивановичу отправиться в загородный дом отдыха на два-три дня. Поехал мастер – и не обрадовался. Принялись за него врачи, как за старый станок: и осматривают, и выслушивают, и в ваннах полощут, и даже к энергии подключают – честное слово, устраивают электролечение. Герасим Иванович не протестует – он понимает, что у врачей тоже есть своя норма выработки, он им не мешает выполнять план, он только скучает по цеху.

Все грезится мастеру, что он идет между станками, заложив руки за спину, и замечает всякую мелочь. Что это Степа Турбин такой бледный? Болен паренек или дома что случилось? На Петюниной ботики новенькие. Ишь как сияет своими сиреневыми глазками, щеголиха курносая! Вот возьмем да проверим, как она за станком ухаживает, что ей дороже – ботики или станок. Интересно, куда Сеня Игошин сбежал? Должно быть, опять в третьем цехе пялит глаза, на громадный станок «Булард». Придется паренька на «Булард» отдать – головенка у него хорошо работает, механик растет.

Кажется мастеру, что он и не отлучался из цеха, что в цехе все обстоит по-старому. Ошибается Герасим Иванович. Не все в цехе идет по-старому. Растет, шумит молодежь в шапках-ушанках, задорных беретах, в замасленных ватниках и стоптанных валенках. Вот Маша Петюнина придумала шлифовать деталь 116-«А» по-новому – не кольцо за кольцом, а всю трубку-заготовку сразу. Завкомовский художник, по просьбе Зиночки, написал Петюниной поздравительный плакат и вывесил над доской показателей. Перед этим плакатом, открыв рот, стоит мальчик в длинноухой оленьей шапке и смотрит как зачарованный. Значит, не только Нина Павловна и Стукачев имеют голову, которая думает, – у Петюниной тоже голова настоящая. А что представляет собой Петюнина, если не считать ее новеньких ботиков? Худенькая, маленькая, голосок тихонький, а вот какой плакат написан о ней желтыми, красными и голубыми буквами.

Мальчик в оленьей шапке прошел за колонны, и через минуту к нему присоединились еще два подростка. Они осмотрели второй с края «Буш», особенно ту его часть, которая называется «гитарой», – набор шестеренок. При этом они напоминали трех заговорщиков, задумавших серьезное и даже опасное дело. Совещание вел тоненький и суетливый паренек – с видом знатока он что-то объяснял своим собеседникам по поводу «гитары» станка и разыгрывал из себя инженера.

Совещание оборвалось, как только за колонны явились Катя и Леночка. Мальчики разошлись с таким видом, будто встретились случайно и говорили о пустяках.

КАТИНА ВЫДУМКА

Обычно Катя еще до гудка бралась за работу – подготавливала все необходимое, чтобы не приходилось отлучаться от станка.

Теперь, проводив Севу нетерпеливым взглядом, она присела на стеллаж возле Кости.

– Напрасно, гога-магога, ты вчера не зашел, – сказала она. – У нас с Леночкой было производственное совещание. Мы обсуждали мое рационализаторское предложение.

Костя промолчал.

– Чего ты надулся? Тебе лодыря жалко?

– Нельзя собаку на человека уськать…

– Пускай не дерется, – откликнулась Леночка.

– А зачем вы его лодырем на всю улицу обзывали?

– А если он такой и есть? День работает – день гуляет. Почему ты его защищаешь? Ты клятву дал, а сам лодыря по головке гладишь! Твой Севка саботажник!

– Чего? – спросил Костя.

– Саботажник – это который притворяется, что работает, а на самом деле лодырь, – пояснила Леночка. – Точь-в-точь Булкин…

– Да, конечно, он саботажник! – настаивала Катя. – Почему мы все можем стараться для фронта, а он работает по настроению? Даже ты вчера семьдесят пять процентов сделал, а он пятьдесят… Ты еще скажи, что он богатырь труда! – И она засмеялась.

Как больно задели его неосторожные слова «даже ты»! Да когда же уймется, когда перестанет обижать людей поперечная душа!

– Не саботажник он, – сказал Костя. – Может, он хочет для фронта как больше сделать. Ты себя лучше других не считай. Другие, может, не хуже…

Он отвернулся от Кати и увидел Севу, который только что показался из-за колонны. Как-то странно, с быстрой усмешкой, посмотрел он на Малышка и тотчас же отвел взгляд. Может быть, он слышал весь разговор, слышал, как его защищали, и Косте стало неловко. Он взялся за работу.

– Как вам угодно, товарищ Малышев, – решила Катя, тоже увидевшая Севу. – Можете даже со мной вообще не разговаривать, я плакать не буду. – Она обратилась к Леночке: – Начнем, девушка. Пускай поучится!

На Ойкином станке заготовка была уже ободрана наполовину. Катя включила свой «Буш», отошла в сторону и скрестила руки на груди.

– Меня нет… – многозначительно произнесла она. Леночка засуетилась. Как только станок закончил операцию, она, оглядываясь каждую секунду на станок Кати, точно он мог взорваться, поскорее установила новую заготовку. К этому времени резец на Катином станке уже ободрал всю заготовку. Леночка ойкнула, сняла ее, установила новую и бросилась к своему станку. Так она перебегала с места на место, а Катя следила за нею, крепко сжав губы, чтобы не вмешаться.

– Довольно, – сказала она. – Вот видишь, все получается правильно.

– Ой, Катенька, как я боялась запороть! – произнесла взволнованная и счастливая Леночка.

– Какая ты трусиха! Вот смотри!

И Катя начала делать то, что делала Леночка, но она не суетилась, не пугалась, двигалась между станками легко, осторожно, как по ниточке, а ее глаза горели синим огоньком. Казалось, что она ставила и снимала детали не спеша, а на самом деле получалось быстро. Все у нее было под рукой – и ключи, и мерительная скоба, и баночка с тавотом.

Сначала Костя невольно обрадовался, что все идет так ладно, а потом ему стало грустно. Он понял, что даст эта выдумка девочкам. Если понадобится, они смогут отлучаться из-за колонн, а «Буши» будут все работать и работатъ. Вот если бы удалось договориться с Севой работать так, как придумала Катя, можно было бы отказаться от перенастройки станка. Но Сева, уловив его подавленный взгляд, насмешливо посвистел, точно сказал: «Подумаешь, чудеса! Вот мы сделаем штуку, так это штука!»

– Учись, Малышок! – хвастливо бросила Катя. – Впрочем, у лодырей учиться легче!

Кто ее дергал за язык! Она начала день обидным словом и продолжала все хуже и хуже. Ух, как захотелось Косте добиться сразу полуторных норм да и сказать мимоходом обидчице: «Вы у нас поучитесь, Катерина Васильевна! А то ползете, как черепахи, просто жалко смотреть!»

В тот день Катя и Леночка впервые выполнили норму, и за колоннами раздался победный визг, а Костя выработал восемьдесят пять процентов. Лучше, чем вчера, но все же так мало, так плохо, что и говорить не хочется…