Текст книги "Малышок"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава третья

«ДА ИЛИ НЕТ?»

Дни бывают хорошие и обыкновенные, но бывают и совсем плохие. Правда, таких дней немного, хоть на том спасибо. Вот как прошел один неблагополучный день в жизни подсобных рабочих первого цеха Константина Малышева и Всеволода Булкина.

– Говорят тебе, не смей умываться из нашего рукомойника!

– Малышку в кухне умываться можно, а мне непременно на морозе?

– Малышок воду носит и, когда умывается, на пол не хлюпает.

– И я по воскресеньям воду ношу.

– Ну и умывайся по воскресеньям, а сегодня вторник! Убери эту грязную тряпку!

– Подумаешь, только у тебя хорошее полотенце! Токарь знаменитый! Станок задним ходом запустила, а резец тупым концом зажала. Весь цех со смеху покатился…

– Бабушка, не верь ему! Мой станок не имеет заднего хода. Он все врет!

– Токарь нолевого разряда! – пустил Сева.

– Лодырь, Булкин-Прогулкин! – не сдавалась Катя.

В боковушку Сева вошел оживленный, как это бывало всегда после стычек с Катей. Он бросил полотенце на топчан, кусочек мыла – на подоконник, натянул шапку-ушанку, потом ватник, сел на пол, призадумался, снял ботинки, достал из баула белые туфли, надел их и зашнуровал.

– Ты зачем это? – удивился Костя.

– Не видел, что у моих ботинок подметки отстали? – сердито ответил Сева и пообещал: – Лучше скажи своей Катьке, что, если она меня еще раз Прогулкиным назовет, худо ей будет!

– Чего там она моя! – откликнулся, покраснев, Костя. – Дурак ты!

– Зато ты умный… Недаром такие длинные уши выросли…

Это был намек на длинноухую шапку из оленьего меха, которую теперь носил Костя. Шапку ему купил Митрий у манси. Грела она замечательно, но товарищи всё подшучивали над Костей. Ладно, глупый смех не в обиду. Тем не менее обладатель удивительной шапки надулся.

Зима нагнала серые тучи, насыпала снегу и урезала день. Когда Костя и Сева вышли из дому, было еще темно, однако не настолько, чтобы белые туфли Севы остались незамеченными. В воротах на мальчиков налетела подруга Кати, Леночка Туфик.

– Наверное, Катя уже ушла! – испугалась она, но тотчяс же, разглядев белые буфли Севы, засмеялась: – Ой, не могу! Подсобник по снегу на бал отправился!

– Тебе дело, очкастая! -осадил ее Сева.

Мальчики шли молча. В последнее время отношения между ними совсем испортились. Сева добивался, чтобы Костя сказал «да», но Костя твердил «нет». Он не согласен, и делу конец! Он по глупости рассказал Севе о синем тумане и даже показал тамгу старого вогула Бахтиарова, но из этого вовсе не следует, что он хочет бросить завод и идти за золотом. Он надеялся, что Бабин все же поставит его учеником токаря, и, кажется, надеялся не напрасно. Старый мастер относился к нему хорошо, так как Костя работал старательно и быстро привык к заводу. Он уже знал, какие есть станки и для чего они, он каждую свободную минуту проводил возле станков, наблюдая с завистью, как его товарищи режут сталь, и… разве можно было сравнить токарный станок с промывочным ковшом или даже вашгердом!…

На углу в утренних сумерках замаячила фигурка в ватнике и большой теплой шапке с торчащими ушами.

– Здорово, деятели! – сказала фигурка тоненько.

Сева ответил: «Здорово», а Костя промолчал. Он недолюбливал токаря из ремонтного цеха Кольку Глухих, с которым подружился Сева. Этот Колька был худенький, хорошенький, с румяным личиком и маленьким ртом бантиком. Суетливый, суматошливый, увлекающийся, он не нравился Косте. К заводской работе Колька, как и Сева, относился легко, считая, что это неинтересная чепуха и что настоящие дела можно свершить где угодно, только не в цехе. Пустой человек, хоть и токарь второго разряда… Но одного нельзя было отнять у Кольки – он интересно рассказывал, как живут дикие индейцы, как плавают по морям матросы и как охотятся за тиграми.

О его жизни было известно немногое: он жил с матерью и сестрами в собственном домике возле Земляного холма; его отец, гвардии капитан, воевал на фронте, и Колька им очень гордился.

Из кармана Колька вытащил книгу и вручил Севе^-

– На. Это «Всадник без головы». Очень интересная. Первой страницы нет, но ты поймешь.

– Читал я «Всадника без головы». А где «Золотая лихорадка»?

– «Золотая лихорадка» у Ваньки Белобородова. Послезавтра отдаст… Ага, ты надел белые туфли! Думаешь, так тебе и выпишет Бабин ботинки!

– Выпишет! Цех должен спецобувь дать. А свои я починю и спрячу до похода в тайгу.

– Дельно, деятель, – одобрил его Колька.

Разговор возобновился, когда мальчики вышли на холм.

– Ну как, он согласен? – обратился Колька к Севе.

– Ну как, согласен? – спросил Сева у Кости.

Уходя от вопроса, который будто прилип к его спине, Костя ускорил шаг.

– Понравилось стружку таскать! – насмешливо проговорил Сева.

– Меня за станок поставят, – возразил Костя. – С завода самоволом уходить нельзя, – привел он еще одно соображение.

Нагнав его, Колька пошел рядом, то и дело оступаясь с узкой тропинки в сугробы.

– Ты пойми, ты как следует обдумай свое положение! – заговорил он горячо. – Какую пользу ты приносишь фронту? Таскаешь стружку на Гималаи. Ты чернорабочий, и только. Ну, поставят, предположим, тебя токарить. Когда ты еще настоящим токарем станешь! Через год или через два. А когда мы из тайги вернемся, о нас в газетах напишут, честное слово!

Сердце Кости сжалось. Как надоело ему таскать стружку на свалку, которую ребята прозвали Гималаями! Как часто мечталось о тайге, где уже давно шел зимний промысел! Хоть бы на минутку перенестись в Ивдель, в Румянцевку, увидеть друзей-товарищей, сбегать на лыжах в тайгу с берданкой Митрия, подышать родным воздухом…

– Поведи нас за Ивдель, – продолжал убеждать его Колька. – Покажи дорогу к золоту. Пойми, что мы сразу принесем такую пользу!… А стружку пусть другие таскают.

– По дороге нас поймают, – сказал Костя, чувствуя, что железный обруч все сильнее сжимает сердце.

– Наврал он! – вмешался Сева. – Выдумал про какую-то вогульскую тамгу, а теперь вертится.

– Нет, все это правда. Я тоже слышал, что вогулы знают хорошие золотые места… Но только нужно иметь друга-вогула… Так что же ты скажешь, Малышок? – просительно продолжал Колька, заглядывая в лицо Косте. – Соглашайся, деятель, ей-богу!

Послышался заводской гудок. Сначала он был далекий, хрипловатый, а потом окреп, нашел Костю, и сердце сразу очистилось от смуты. Нужно было спешить на работу, вот и всё.

– Да ну вас, чего привязались! – сказал он и в тот же миг слетел с тропинки в глубокий сугроб.

– Шакал! – яростно крикнул Сева. – Фронту помочь не хочет! В другой раз я тебя еще не так!

В глазах у Кости потемнело. Он пытался выбраться на тропинку, но снег и сухая глина осыпались под дрожащими руками.

– Держись, парень! -услышал он незнакомый голос, схватился за палку с толстым резиновым наконечником, протянутую ему сверху, выбрался на тропинку и очутился лицом к лицу с человеком в военной шинели и военной фуражке без звездочки.

Он был высокий, худощавый, и лицо у него было очень бледное, почти прозрачное, с небольшой золотистой бородкой; опершись левой рукой о палку, он с улыбкой смотрел на Костю, который, тяжело дыша, сбивал с одежды снег и глину.

– Что ж это вы в тылу не ладите? – спросил он. – Воевать нужно на фронте, а вы в тылу баталии устраиваете. За что они тебя?

– Я им тоже покажу! – рванулся вслед за обидчиками Костя.

Но человек заступил ему дорогу.

– Постой, не спеши в драку, – сказал он спокойно. – А где спасибо?

– Спасибо, дядя, – смутившись, поблагодарил Костя и неожиданно для себя спросил: – А вы, дядя, с фронта?

– Не сразу… В госпитале долго лежал. (И только тут Костя заметил, что человек держит правую руку подогнутой, будто деревянную.) А ты работаешь? На каком заводе?

– На номерном.

– Плохо дело, если у вас ребята не дружные, – укоризненно проговорил человек. – Не много наработаете…

– Не, не все такие, – встал на защиту завода Костя. – У нас ребята со зла не дерутся. Драться мастер не велит. А эти… Дураки они…

– Кажется, ты немного остыл, – сказал человек. – Беги на завод, а не то опоздаешь.

Мячиком скатился Костя с холма. Человек в шинели проводил его улыбкой. Он, прихрамывая, шел в том же направлении и внимательно рассматривал завод, будто изучал его.

УЖАСНЫЙ РЕЗЕЦ

К проходной завода Костя поспел, когда затихал последний гудок.

– В другой раз под гудок не пропущу, засоня! – пригрозил старенький вахтер, бросив взгляд на пропуск.

Проскользнув в цех, Костя сразу увидел Севу, который начинал неторопливый рейс с тележкой. Уже шумели станки, завивая первую стружку, вжикала шлифовалка, бросая снопы искр из-под корундового круга; по среднему проходу, позванивая, пробежал электрокар… Работа шла полным ходом, и никому не было дела до двух подсобных рабочих.

– Мастер приказал стружку от колец убирать. Берись за тележку, – сказал Сева как ни в чем не бывало и, заложив руки в карманы ватника, зашагал впереди, спокойный, с сосредоточенным взглядом, с крепко сжатыми губами, и Костя невольно подчинился ему.

Станки, резавшие кольца, находились в глубине цеха, возле боковых колонн.

На предпоследнем работала Катя, а на последнем – Леночка Туфик, эвакуированная с Украины. Она жила неподалеку от Галкиных со своей матерью-медработницей, а ее братья воевали на фронте.

На заводе Леночку звали Ойкой, потому что она всегда ойкала, будто пугалась.

– Ой, похоронная процессия тихим шагом в белых туфлях идет! – ойкнула она, увидев Севу и Костю.

Костя поставил тележку возле кучи мелкой стружки и вынул из коробка железный совок.

– Наконец-то явился! Целый год ждать нужно! – сказала Катя. – Удивляюсь, – продолжала она, ловко зажимая заготовку-трубку в патроне станка, – почему ты работаешь за Булкина-Прогулкина?

– Они друзья! – прыснула Леночка. – Один друг на другом катается.

– Чего вяжетесь! – не стерпел Костя.

– Совершенно правильно, нечего за него заступаться, если сам не понимает, что он раб-слуга Прогулкина, – сказала Катя. – Можешь даже его белые туфли зубным порошком чистить…

– А зубы – гуталином, – прыснула Туфик.

Это было глупо, но Костя почувствовал себя уничтоженным. Однако пытка его только начиналась.

– Ужасный резец! – небрежно заметила Катя. – Опять села режущая кромка… Придется заправить.

Намерение Кати так поразило Леночку, что она сняла очки в широкой черной оправе и стала их протирать.

– Ой, ты же не умеешь заправлять резец! А если мастер увидит?

– Мастер на совещании у директора, – сказала Катя и направилась к крайней колонне, возле которой стоял наждак.

Что-то очень острое вонзилось в сердце Кости. Они с Катей поступили на завод одновременно, но Катя уже самостоятельно заправляет резец, а он убирает стружку у ее станка. Вот она включила рубильник. Наждачный круг быстро завертелся, отбрасывая капельки воды. Вот она, наморщив лоб, крепко прижала к черному блестящему наждаку резец, и вверх ударил фонтан белых искр. Казалось, что девочка схватила за голову длиннохвостую комету. Вот, остановив наждак, Катя тронула пальцем горячую кромку резца, удовлетворенно кивнула головой, вернулась на место, напевая, зажала резец и пустила станок.

Настал торжественный момент. Сейчас резец коснется вращающейся заготовки, покажется маленький серый дымок, завьется стружка, а на трубе-заготовке блеснет серебряная дорожка. С каждым оборотом заготовки дорожка будет становиться все глубже, и резец пройдет сквозь стенку заготовки.

Вместо скрипа врезанного металла раздался противный визг, что-то хрустнуло. Головка резца – пластинка из стали-быстро-реза – исчезла, точно ее не бывало.

– Пережгла! – с ужасом выдохнула Леночка.

Случилась беда. Катя беспомощно улыбнулась. Никогда еще Костя не видел девочку-задаваку такой жалкой. Это почти испугало его, и тотчас же та пропасть, которая разделила их с первого дня знакомства, закрылась. Нужно было немедленно что-то сделать, чтобы Катя не улыбалась так жалко. Нужно было помочь, не рассуждая, как он помог бы тонущему человеку…

Когда в пролете появился мастер Герасим Иванович, станки работали, а Костя кончал уборку. Все, по-видимому, обстояло благополучно, но по лицу мастера ребята поняли, что дело плохо. Заложив руки за спину, Бабин бросил взгляд на резец Леночки Туфик, подошел к станку Кати, посмотрел и крякнул. Щеки Кати запылали, голова склонилась низко-низко.

– Останови! – сказал старик.

Нажав красную кнопку «стоп», Катя замерла.

– Правду, значит, мастер второй бригады сказал, что здесь кто-то наждак гоняет. Ты куда свой резец девала? Где этот взяла? Сожгла резец? Кто позволил резец заправлять? Богатые мы стали – инструмент по глупости жечь! Чего молчишь? – прикрикнул Герасим Иванович.

Синие, полные стыда глаза смотрели в сторону Кости. «Что делать? Что делать? Я, конечно, не выдам тебя, но я не знаю, что делать!» – отвечал он взглядом.

– Инструмент портишь, да еще и прячешь, – очень тихо сказал мастер. – Не скажешь – в уборщицы переведу! Не посмотрю, что отец на фронте.

Костя разгреб мелкую стружку в коробке, вытащил испорченный резец и протянул мастеру. Старик перевел на него взгляд.

– На пару, значит, мастера обманули? – с угрюмой насмешкой отметил он и повернулся к Леночке Туфик, которая притворилась, что поглощена работой: – А ты думаешь, твое дело сторона? Останови!

Выключила станок и Леночка.

– Где Галкина новый резец добыла? – продолжал следствие Бабин, переводя взгляд с Кости на побледневшую Леночку и обратно. – Где стащили?

– Мне токарь Стукачев из второго цеха дал! – выпалил Костя.

– Та-ак! Вся троица за мной ступай!

Ребята отрывались от работы и, глядя им вслед, шушукались. Случилось что-то очень серьезное. Мастер был мрачнее грозовой тучи, а его свита готова была провалиться сквозь землю.

СУД И ПРИГОВОР

Герасим Иванович присел на свой столик в конце цеха, сложил руки, посмотрел на Катю, Лену, Костю, и его взгляд оставался жестким, на кого бы он ни глядел.

– Не допущу я этого, Галкина! – отрезал он. – Если каждый начнет инструмент портить, скажи, что будет? А то будет, что производство станет. А ты еще и врешь своему мастеру, пакость прячешь! – воскликнул старик, хлопнув ладонью по столу, и густо покраснел. – Хотел тебя с нарезки колец на расточку поставить, разряд досрочно дать, а теперь подождешь, Галкина… Ступай к станку!

Удар был сильный. Катя хотела что-то сказать, не нашла слов и, еле волоча ноги, понурившись, пошла на место.

– Ты зачем за станок просился? – услышал Костя вопрос. – Зачем хочешь токарем стать? Фронту помогать?

Костя кивнул головой.

– Ты сегодня фронту пособил? Нет, ты ему сегодня определенно напортил. Помог ломщику: пакости, мол, и дальше, а цех пускай без резцов посидит, меньше боевой продукции даст. Придется тебе, Малышев, в подсобных ходить, пока сознательным не станешь.

За колоннами, чтобы никому не попасться на глаза, Костя прошел к своей тележке. Катя стояла возле стены, закрыв лицо руками. Конечно, Косте было очень жаль себя, но еще больше он жалел Катюшу, чувствовал, что должен ей что-то сказать, но не знал, что именно.

В дверях термического цеха показалась Нина Павловна. Катя быстро подошла к станку.

– Катя, – нерешительно окликнула ее Нина Павловна, – мне только что сказал Сева, что ты вчера вынула из ящика письмо… Я уже третий день в цехе. Может быть, пришло письмо и для меня, ты не знаешь? Антонина Антоновна ничего не слыхала?… А что пишет папа? Почему ты расстроенная? С ним ничего не случилось?

– С папой ничего не случилось, – ответила Катя и отвернулась от нее.

Она пустила станок и, упрямая, будто ледяная, погрузилась в работу.

Послышался мужской голос:

– Товарищ Галкина!

Пришлось Косте снова отступить за колонну. Он старался не попадаться на глаза директору завода, потому что директор был строгий и озабоченный. Казалось, что этот коренастый небольшой человек в мохнатом пальто все что-то ищет в цехах, не может найти и сердится; его глаза так и постреливали острыми огоньками, а голос был отрывистый, требовательный.

– Сколько сегодня? – спросил он коротко.

– Четыре или пять из десяти, – ответила Нина Павловна виновато. – Опыт обходится слишком дорого, Лев Борисович. Признаться, меня это мучает, и я думаю…

– Мы не имеем права отказаться от полной проверки вашего предложения, – остановил ее директор. – Если ничего не дает нагрев «рюмки» в соли, переходите на свинцовую электрованну, но не опускайте рук. Вы коммунистка. Вы должны дать образец борьбы за новую технику. Кстати, первое же заседание партбюро будет посвящено задачам технического прогресса. Обсудим вопрос о транспортере Балакина для уборки стружки, о вашем способе закалки «рюмки»… Наш новый парторг обещает, что парторганизация завода возьмет это дело под свое наблюдение. Приготовьтесь сделать сообщение на заседании бюро.

– Даже страшно становится, – вздохнула Нина Павловна.

– А вы не нагоняйте на себя страху, – вдруг усмехнулся директор. – Уверен, что эту задачу вы решите. Вы ученица лучшего термиста города, Василия Галкина, вы должны справиться… Да и парторганизация поможет. Новый парторг крепко берется за дело – фронтовик, ничего не скажешь… А теперь отправляйтесь домой отдохнуть. Но сначала посмотрим, как идет) монтаж электрованны.

Старшие отправились в термический цех, Костя снова взялся за тележку, а Катя, занятая своими думами, даже не посмотрела на него. И хорошо! Только что он пожертвовал бы всем, чем угодно, чтобы успокоить, ободрить ее, а теперь сердился на «принцессу».

Почему? Вернее всего, Костя не хотел видеть Катю такой, какой она показала себя при разговоре с Ниной Павловной.

Да, Нина Павловна была мачехой Кати. Бабушка, Антонина Антоновна, рассказала Косте, что Василий Галкин женился на Ниночке Пестряковой перед самой войной, спустя два года после того, как умерла его первая жена, мать Катюши. Все говорили, что Катя будет расти возле умной и доброй женщины, но она твердила, что отец не должен был забывать мамочку, и не хотела иметь ничего общего с Пестряковой, как она продолжала называть Нину Павловну.

По мнению Кости, она поступала нехорошо, неправильно и зря обижала хорошего человека.

Косте повстречалась Леночка Туфик, вконец расстроенная, с красными глазами.

– Что Катя делает? – спросила Леночка, всхлипнув. – Ой, Малышок, зачем мы не помешали ей резец заправлять? Герасим Иванович говорит, что это был наш долг…

– Да ну ее, поперечную душу! Помешаешь ей, как же! – пробормотал Костя и сердито двинул тележку к цеховым воротам.

ДЕЛО НА ГИМАЛАЯХ

По двору тележка кое-как прошла, хотя дорога была неудобна, а на Гималаях, как называли ребята гору стружек на свалке, началось мучение. Мелкую стружку полагалось сбрасывать посередине свалки, за хребтом из клубков стружки-вьюна. На хребет были проложены мостики, но доски обледенели, тележка все скатывалась, и пришлось обратиться за помощью к ребятам из второй бригады. Сначала Костя помог им выбить из коробки стружку-вьюн, а они помогли поднять тележку на хребет.

– Куда стружку на людей сыплешь! Ворона!

Это сказал Сева. Забравшись с Колькой Глухих в глубокую выемку Гималаев, он курил, как взрослый.

– А ты… ты чего лодыря гоняешь? – проговорил Костя, ошеломленный его наглостью.

– Мало еще я тебя гонял, а то умел бы стружку высыпать.

Дальше все стало неясно. Костя не помнит, как он очутился в выемке, почему пришлось драться не только с Севой, но и с Колькой.

Когда наступило прояснение, оказалось, что он лежит на спине, на нем сидит Сева, а Колька давит на его плечи коленями.

– Хочешь снегом закусить? Хочешь снегом закусить?… – спрашивал Сева.

– Ты скажи, Малышок: поведешь нас в тайгу? Покажешь дорогу к золоту? В последний раз спрашиваем! – сказал Колька.

– Смелые вы – двое на одного! – ответил Костя, задыхаясь. – Больно мне нужно с вами путаться! Сам пойду, а вас нипочем не поведу.

– Дай ему мороженого! – распорядился Колька.

– Кушайте, Малышок! – нежно проговорил Сева, зажимая ему рот снежком…

Послышался голос, тихий, но такой… такой, что все оцепенели:

– Брось!

Все трое вскочили. На них сверху, заложив руки в карманы бушлата и прищурившись, смотрел Бабин.

– Вот чем молодцы занимаются, – отметил он. – Безобразие устраивают, а в цехе стружки – выше головы.

– Он на нас первый бросился, – заявил Колька. – Он все время задирается.

– То резцы пережженные прячет, то кулаками тычется! – с отвращением проговорил мастер. – Идите в цех!

Несправедливость горька, даже если она неумышленна. Мальчики тащили пустую тележку, а за ними шел мастер и читал нотацию, называя Булкина лодырем, а Костю драчуном и обманщиком. Костя молчал… Все обернулось против него. Спрятал он Катин резец? Да, спрятал. Напал он на Кольку и Севу? Да, напал. Но разве мастер поверил бы, что Костю заставили броситься в драку?

В общем, все рухнуло: исчезла надежда стать токарем, и по-иному он смотрит на Катю, и…

Старый мастер присел за свой столик.

– Требуется вас разогнать по разным углам, – решил он. – Лодырничаете! Ты, Булкин, останешься на прежней работе.

– Много наработаю в летних туфлях! – сказал Сева, выставил ногу и повертел ею: мол, гляди сам. – Мои ботинки каши просят, а цех до сих пор спецобуви не дал.

– Нету покамест ордерков на ботинки, – вздохнул Бабин. – Скоро валенки распределять будем. Оно даже и лучше по зимнему времени. Морозы-то крепчают. – Он обратился к Косте: – А ты, Малышев, возьмешь в инструменталке контргайки, найдешь Зиночку Соловьеву и съездишь с нею на строительство завода. Покрутись возле нашей шефской строительной бригады. Больше пользы будет…

ЦЕХ ЗА ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ

Зиночка Соловьева была секретарем комсомольской организации, и без нее, конечно, не обходилось ни одно молодежное дело. Она была маленькая, темноглазая, звонкоголосая, носила шубку и шапку из беличьего меха, но даже самые завистливые девочки не позавидовали бы ей – такая шубка была старенькая и потертая. Может быть, Зиночка была хорошенькая, а может быть, дурнушка – этого никто не знал, потому что ее трудно было разглядеть – так она спешила. Случайно Костя слышал, что она дочь учителя, что в Белоруссии фашисты погубили всю ее семью. Старую беличью шубку достал завод, потому что Зиночка эвакуировалась в одном летнем платье.

В комнату комсомольского комитета, куда с увесистым мешком контргаек явился Костя, все плотнее набивались ребята с лопатами и кайлами. Зиночка озабоченно говорила: «А вот Иван Петров пришел, а вот Федя Кострицын явился, а вот Наташа Олесова» – и отмечала пришедших в списке, стараясь спрятать под шапочку то одну, то другую черную тугую кудряшку.

– Ребята! – крикнула она и вскочила. – Запомните, кто в какой бригаде будет работать. Едем!

Она бросилась в дверь, точно спасалась; все бросились за нею, а Костя вышел последним, но потом в суматохе его оттеснили к середине кузова пятитонной машины, и он ничего не видел, кроме спин. Как только машина тронулась, все запели, и громче всех Зиночка – ее голосок был острый, как шильце, и все высовывался из кучи других голосов. Машину трясло и качало, Костя за кого-то схватился, кто-то схватился за Костю, чья-то лопата больно уперлась ему в бок, но все-таки он сразу привык к этому шумному путешествию. Но вот машина стала раскачиваться с борта на борт, а потом сразу остановилась. Все повалились, засмеялись и начали прыгать на землю. Костя увидел строительство, над которым шефствовал весь город.

Справа и слева стояли кирпичные старые корпуса, а между ними, на большом пустыре, все кипело и снега совсем не осталось. Люди скребли землю лопатами, дробили кайлами, бросали в кузовы машин, а плотники стучали топорами, устанавливая толстые столбы. Все очень спешили, старались, но Костя сразу рассмотрел, что это не настоящие землекопы и плотники, – они были одеты не по-рабочему и не очень ловко обращались с лопатой, кайлом и топором.

Через весь пустырь был протянут полотняный плакат: «Построим цех «Б» за двенадцать дней!» И Костя удивился: даже небольшие бараки в Румянцевке строились летом месяц-два, а тут построй-ка зимой меньше чем за две недели!

Человек с красной повязкой на руке показал приехавшим их участок. Зиночка крикнула: «Ребята, время дорого!» – схватила чье-то кайло и начала бить землю, и комсомольцы наперегонки взялись за работу.

– А гайки куда? – спросил Костя у Зиночки, так как ему стало совестно бездельничать.

– Ах, да! Совсем забыла. Пойдем скорее! Их ждут в цехе!

Они пробежали между двумя кострами, возле которых грелись шоферы, потом между двумя кирпичными цехами и очутились перед новой деревянной постройкой, такой большой, что она все загородила.

На этой постройке тоже был плакат:

«Принимай, фронт, подарок уральской общественности! Цех «А» построен за тринадцать дней».

В громадном, еще пустом цехе было тепло и немного дымно, пахло свежим деревом, горели яркие лампы и гудели, как живые, печки-«буржуйки», поставленные на железные листы.

ПРОФЕССОР И ГВОЗДИК

У Кости отобрали мешок, но он даже не заметил этого.

Присев на корточки, люди зашивали рамы больших щитов тонкими шелевками в елочку. Работа простая, но Костя невольно рассмеялся. Человек, насмешивший Костю, тоже не походил на плотника. На голове у него была высокая каракулевая шапка, на носу – очки в прозрачной оправе, а лицо такое серьезное, будто он заколачивал золотые гвоздики. Но все равно он не умел. Он стукнул раз, и гвоздик ушел в дерево на треть; еще стукнул – очки съехали на кончик носа, а гвоздик лег набок. Тут Костя и засмеялся.

Поправив очки, человек строго посмотрел на него.

– Смеешься? – спросил он.

На всякий случай Костя сделал шаг назад, а женщина, которая пришивала шелевки к этой же раме, назидательно заметила:

– Профессор вообще не любит критики.

– Нет, я не люблю глупого смеха… Он думает, что так легко забивать гвозди. Да?

– А то трудно! – пробормотал Костя.

– Ах, тебе не трудно! – воскликнул тот, кого женщина назвала профессором. – Покажи, как ты забиваешь гвозди, а мы посмеемся! – И он протянул Косте молоток.

– Попался, Малышев! – сказала Зиночка, которая вдруг очутилась возле Кости. – Проси извинения, и пойдем.

Но Костя, взяв молоток, присел на корточки, легким ударом прищепил гвоздик, хлопнул молотком и задержал его на шелевке.

– Ага, гвоздик-то выскочил! – воскликнул профессор. – Критиковать легче, чем дело делать. Где гвоздик, молодой человек?

Когда Костя медленно поднял молоток, оказалось, что шляпка ушла глубоко в дерево. Профессор недоверчиво поскреб ее ногтем.

– Гм… Гм… Один случай решительно ничего не доказывает! – заявил он. – Еще.

Прищепив три гвоздика, Костя быстро стукнул три раза, и все гвозди спрятались.

– Нет, вы посмотрите, что делает этот клоп! – восторженно закричал профессор. – Это абсолютно точный удар, это… это, вероятно, классик забивания гвоздей! – Приподняв над головой шапку, он протянул Косте руку: – Приношу искреннее извинение. Вы имеете полное право смеяться, когда я порчу гвозди. Где вы так научились?

– Когда бараки в Румянцевке строили, – сказал смущенный Костя, нерешительно прикоснувшись к его руке.

Люди, работавшие на обшивке щитов, столпились вокруг Кости. Он показывал им, как забивать гвозди, охотно стучал молотком и даже не заметил, что Зиночка куда-то исчезла.

– Да ведь мы уже с ним встречались! – послышался знакомый голос. – Я думал, что этот паренек умеет только драться, а, оказывается, он и полезное дело знает.

Рядом с Зиночкой, опираясь левой рукой на палку, стоял человек в шинели, тот самый, который сегодня утром помог Косте выбраться на тропинку Земляного холма. Конечно, это Зиночка привела его посмотреть, как ловко стучит молотком Малышев.

– Хорошо гвоздики заколачиваешь, – сказал он. – Мастерски делаешь. – Он обратился к Зиночке: – Нет, товарищ Соловьева, я не согласен с твоим предложением. На подшефном строительстве работников хватает, а вот в тарном цехе Северного Полюса паренек пригодится. – Он сказал Косте: – Завтра заводская комсомольская организация отправляет на Северный Полюс бригаду социалистической помощи. Хочешь поехать?

– А на Северном Полюсе Миша Полянчук работает? – спросил Костя, еще не веря своим ушам.

– Да, да! Он комсорг тарного цеха и бригадир передового участка, – сказала Зиночка.

– Значит, ты согласен? Включи, товарищ Соловьева, его в бригаду. Как твоя фамилия, парень?… Ну, вот и познакомились, Малышев. Покажи себя на Северном Полюсе. – И, кивнув головой, он ушел, прихрамывая и мягко постукивая палкой по деревянному полу.

– Это новый парторг Цека на заводе, Сергей Степанович Тагильцев, – пояснила Зиночка. – Он с фронта и очень, очень деловой!

Как только вернулись на завод, Зиночка пошла с Костей к Герасиму Ивановичу, и тот без спора отпустил своего рабочего:

– Пускай съездит… Я на него сердит. Драчливый мальчонка растет. Да еще и врать научился.

Старик отвернулся от него, но это была последняя тучка. Впереди зажглось солнце – Костя был рад, что увидит Мишу.

В ТЕРМИЧКЕ

Когда ждешь что-нибудь хорошее, то кажется, что часы стали длинными-длинными, но это только так кажется. По приказу мастера Костя до конца смены помогал кладовщикам разбирать инструмент, а когда прогудел гудок, решил, что нет смысла бежать домой, что не надо встречаться с Севой и Катей: к тому же он боялся утром опоздать на автобус. «За печи пойду», – подумал он, отправился в термичку, как называли на заводе термический цех, и в дверях столкнулся с Ниной Павловной, которая только что вернулась из дому.

Узнав, зачем явился Костя, она предложила:

– В лаборатории есть теплый уголок, и ты хорошо переночуешь. Пойдем…

Термический цех работал днем и ночью. Он был такой закопченный, что казалось, вместо стен и потолка у него глубокая темнота. Здесь всегда было много металла. Блестящие или ржавые детали, сложенные штабелями, ждали закалки, а в других штабелях детали были черные и жирно лоснились – эти уже получили закалку.

– Сколько годных «рюмок» в последней партии? – спросила Нина Павловна у пожилой женщины, работавшей за контрольным столом.

– Одиннадцать из двадцати, – ответила та недовольно. – Сколько ты, Нина, с Дикерманом «рюмок» перепортила… Уж теперь, если своего не добьетесь, всем калильщикам позор.

– Добиться надо, – задумчиво проговорила Нина Павловна. – Дело не только в позоре, а в том, что это важно для фронта…

Вниманием Кости завладели главные нагревательные печи, которые назывались туннельными. Две печи стояли рядом – длинные, гораздо длиннее автобуса. В одном конце печи светилось широкое садочное окно, в которое работницы подавали деталь за деталью, а в другом конце, как узкий огненный зрачок, багровело окно для выдачи нагретых деталей.

Он заглянул в садочное окно, и печь показалась огненным туннелем. Там все было раскалено добела – и стены и свод. По туннелю медленно ползли к выдаче заготовки, уложенные рядами.