Текст книги "Малышок"
Автор книги: Иосиф Ликстанов
Жанры:
Детские приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
– Садитесь, – озабоченно сказал фотограф. – Мне просто совестно, что я дал для доски Почета ваш старый портрет. Теперь вы на него совсем не похожи.
Он снял Катю с выдержкой и пообещал, что уже завтра принесет замечательный портрет. Потом фотограф отправился в термический цех разыскивать своего военного товарища, а за колоннами снова началась работа.
Первой пустила станок Катя. Вот она взяла обдирку и сразу отложила ее в сторону, потому что деталь стала совсем готовой. Станок «Буш» был тут решительно ни при чем – он только даром суетился и мешал Кате колдовать своими маленькими ловкими руками.
Глава шестая
ЛЕСНОЙ ПРОБЕГ
Как только просохла «молния», написанная завкомовским художником, Костя осторожно свернул ее в трубку, и мальчики бросились к заводским воротам. Где автобус? Нет автобуса! Он ушел на Северный Полюс и увез Зиночку Соловьеву. У ворот стояли Катя и Леночка.
– Что вы так долго копались! – сердито сказала Катя. – Нужно было всего одну цифру написать, а вы целый час пропадали! Зиночка очень обиделась… Ждала, ждала и уехала…
– А коли «молния» не сохла! – сказал расстроенный Костя.
– Ну ничего, – решила Леночка. – Зиночка знает, сколько выработала наша бригада. Она выступит на торжественном собрании Северного Полюса и все скажет… Пойдемте, ребята, на заседание в красный уголок. Там будет концерт…
– Дай «молнию»! – крикнул Сева.
Он выхватил из рук Кости «молнию» и бросился прочь; ребята едва нагнали его.
– Ты куда? – кричал Костя.
– Не приставай! На Полюс!
– Ты же дороги не знаешь! – ужаснулась Леночка.
– Знаю! Ребята рассказывали, как они на Северный Полюс бегали. Здесь напрямки семь километров… Через железную дорогу, а потом лесом… За полчаса добегу.
– Оставь его, Леночка, – засмеялась Катя. – Он с ума сошел!
Как видно, Костя тоже сошел с ума.
– Бежим вместе! – сказал он Севе.
– Я могу только вместях, кабысь-кабысь! – пошутил обрадованный Сева. – Нажми, командир!
Девочки кричали им что-то вслед, но Костя и Сева, не обращая внимания, припустили со всех ног, оставили за собой сосновую рощу, пересекли полотно железной дороги, миновали какие-то склады, окруженные колючей проволокой, и наконец достигли лесной опушки. Начался пригородный лесок, очень редкий, по-весеннему сырой, пахнущий только что растаявшим снегом и намокшей хвоей. Дорога была грязная, колеистая, она то и дело двоилась и троилась, огибая болотники, и становилась все хуже.
Мальчики бежали по обочинам дороги, перепрыгивая через корни и муравьиные кучи. Ноги сами несли Костю, грудь дышала широко, он жадно втягивал лесные запахи.
Сева споткнулся о корень.
– Гляди, «молнию» сомнешь! – забеспокоился Костя. – Дай-ка я понесу.
– Пойди прогуляйся! – отказался Сева. – Кто с кем заодно, кабысь-кабысь? Сам «молнию» на филиал принесу и посмотрю, какой у Мингарея нос станет. Двести пятьдесят процентов – это штука!
Конечно, это была штука, этим можно было похвалиться. Предвкушая близкое торжество, мальчики нажали еще резвее, но вдруг Костя замедлил шаг.
– Ты что, скис? – насмешливо спросил Сева. – Ступай-ка лучше домой. Без тебя обойдусь… слабое звено.
– Не так идем, – сказал Костя. – Надо на полночь, а мы все на закат да на закат. Плохая дорога!
– Ври! – фыркнул Сева. – Ребята мне говорили… Шагай, одним словом!
– А что шагать, коли неверно идем…
Подтверждая его слова, дорога круто свернула на запад. Сева тоже сбавил скорость. Они пристально вглядывались в лесную чащу. Впереди стало светлее, что-то заблестело, зарумянилось. Казалось, что лучи заката стелются между стволами деревьев.
– Будто река… – задумчиво предположил Костя.
– Откуда здесь река? – пожал плечами Сева.
Спустя минуту они действительно очутились на берегу какой-то неподвижной реки, которая вплотную подступила к сосновым стволам и ярко отражала закатный огонь. Не сразу мальчики разглядели, что это вовсе не река, а широкая полоса жидкой глины, прорезавшая лес. Тут и там виднелись полузатонувшие стволы изломанных и размочаленных берез и сосен – какая-то страшная сила расправилась с ними, как со спичками.
– Что же это такое? – недоумевая, спросил Сева. – Отчего это?
– Будто дорога… вишь, колеи…
Кое-где среди жидкой глины виднелись продольные гребни обсохшей глины, между которыми застоялась вода.
– Ничего не понимаю! – рассердился Сева. – Вот и переберись на другой берег!
– А ну помолчи! – сказал Костя. Они стали прислушиваться.
РАДОСТНАЯ ВСТРЕЧА
Сначала казалось, что прислушиваться не к чему, а потом стало к чему. Это был тяжелый и глухой шум. Сева неожиданно сорвался с места и, размахивая «молнией», побежал навстречу шуму. Побежал и Костя.
– Знаешь, что это? Знаешь? – задыхаясь от волнения, крикнул Сева.
Костя ответил, но сам не расслышал своего ответа. Шум неожиданно вырос в миллион раз, поднялся из-под земли, качнул каждую сосну, взорвал каждую кровинку в жилах. Неожиданно Костя увидел три танка. Они показались на вершине невысокого холма, откуда спускалась неподвижная река. Три танка отпечатались на горячем медном небе и на минуту застыли. Страшными, Удивительными, чудесными были эти громадные машины со вскинутыми к небу пушками здесь, в лесу, в безлюдье, будто три чудовища вышли на охоту. Не успели они оторваться от медного, пылающего неба, как появился уже второй ряд – семь машин, а за этими появился третий ряд – десять машин…
Сева, подбежав к Косте, схватил его за плечо и припал губами к его уху.
– Танки! Наши танки! Видишь! – кричал он.
У него были сумасшедшие глаза, он закружился на месте, заметался, сорвал с головы кепку, замахал ею – как видно, что-то кричал, но его голос терялся в железном грохоте, который дробился о стволы сосен, делал трудным и прерывистым дыхание, заставлял сердце биться все быстрее, все радостнее.
– Танки! Наши танки! – кричал и Костя, кружась на месте, размахивая руками. – Видишь! Танки с Большого завода! – выкрикивал он, хотя и знал, что это бесполезно, так как Сева не слышит ни слова.
Танки уже поравнялись с мальчиками. Они шли ряд за рядом во всю ширину дороги, проложенной в лесу, неохотно обходя одинокую толстую сосну, сохранившуюся на маленьком островке, зарываясь в глину, разбрасывая ее, выдавливая глубокие колеи, обдавая друг друга брызгами. Они были еще некрашеные, но понизу стали желтыми от глины, и только башни остались черными, а на башнях белели буквы: «Сверх плана – первомайский». «Сверх плана – первомайский», «Сверх плана…», «Сверх плана…», и еще, и еще…
– Невпроворот! – кричал Костя. – Видишь, невпроворот! – И сердце его было нестерпимо горячим, огненным.
Не он сделал эти танки, эти бесчисленные машины. Их сделали люди, которые работали на Большом заводе, – варили, резали, сваривали сталь, сверлили пушки, собирали моторы. Но ведь Костя тоже умел резать сталь, и поэтому он вдруг почувствовал, что это его воля ведет тяжелые машины вперед, вперед по трудной дороге, его сердце бьется в стальной груди грозных машин.
Танки шли своим путем, ряд за рядом, волна за волной, и ярко белели на черных башнях слова: «Сверх плана – первомайский», «Сверх плана…», «Сверх плана…» Сколько их было! Так много, что Костя и не подумал считать.
Конец! Кончилось грозное шествие. Еще пенилась и бурлила желтая глина танковой дороги, прорезавшей лес, но шум моторов быстро сбывал, как спадает вода в реке после бурного половодья; он снова превратился в глухой подземный гул, не рождавший откликов в лесу.
Костя оглянулся, позвал:
– Севолод!
Звук собственного голоса показался ему слабым, дребезжащим. Он набрал побольше воздуха в грудь и завопил:
– Се-во-лод! «Молнию» давай! Се-во-лод!
Тишина… Сева исчез вместе с «молнией». Костя крикнул еще раз-другой, не дождался отклика и побрел по лесу. Не было никакого смысла идти на Северный Полюс: к торжественному собранию он уже опоздал, и, кроме того, «молния» исчезла вместе с Севой. Но дело не только в этом… Его уже не увлекала мысль натянуть Мингарею нос и надавать ему горячих. Не это теперь было важным. А что же было важным? Он шел по тропинке, которая, по его расчетам, должна была вывести к заводской окраине, и старался сообразить, сколько нужно сделать танков, «катюш», самолетов, пушек, чтобы свалить фашиста, бросить его наземь и раздавить, как змею гадюку. Он готов был сделать все оружие для фронта своими руками.
Стемнело, и звезды замигали, замерцали вверху, в неподвижной черной хвое молчаливых сосен. Костя не знал, далеко ли, близко ли от дома, – он просто шел вперед, улыбаясь своим мыслям и не замечая, что улыбается. Потом он забеспокоился – не заблудился ли Сева? – и немного покричал, но ответа не услышал.
ДЕЛУ ВЕНЕЦ
– Явился наконец! – хмыкнул Сева, как только Костя переступил порог боковушки. – Куда ты девался? Пропал, как сквозь землю провалился…
Картина, которую увидел Костя, была такой занятной, что он даже не успел рассердиться. Поджав ноги, Сева сидел на топчане и тянул чай из блюдечка. Вероятно, он занимался этим уже давно – его лицо блестело, глаза от удовольствия стали маленькими и туманными. На стене, прямо над Севой, как победное знамя, висела та самая «молния», которую ребята должны были доставить на филиал и вот не доставили.
Привет фронтовой бригаде Кости Малышева! -гласила «молния». – В последний день первомайского соревнования она выработала 250 процентов бригадной нормы.
– А ты куда пропал? – спросил Костя.
Оказалось, все получилось очень просто: Сева так обрадовался танкам, что забыл о Косте, побежал за танками, бежал долго, а когда опомнился – увидел какой-то пригород и какой-то завод. Это был Большой завод. Ему осталось только сесть в трамвай, а трамвай довез его чуть ли не до Земляного холма. Дома Сева узнал, что Нина Павловна и Катя еще не вернулись с торжественного собрания в клубе, и сел пить чай.
– «Молнию»-то на Северный Полюс не принесли, – сказал Костя.
– Чепуха, – ответил Сева. – Мингарей и без «молнии» узнает, сколько мы выработали… А эта «молния» пускай у нас висит… на память.
– А хотел Мингарею горячих надавать!
– Ну его, – мирно ответил Сева. – Будут у нас еще дела с Мингареем, успеем поговорить.
Только теперь Костя додумал мысль, которая занимала его с той самой минуты, когда он вошел в боковушку. Он прекрасно знал, что Сева в два дня расправился с сахаром, полученным в счет майской нормы, – сахара у него, как и у Кости, не было, и всё же…
– Ты чего не свистишь? – спросил он.
– Дурак я был свистеть, – ответил Сева, отхлебнул из блюдечка и сладко зажмурился. – Сам свисти, если хочешь… Давай кружку – налью!
Костя поднес кружку к губам и понял, что свистеть действительно было бы глупо. Никогда в жизни ему не приходилось пить такого сладкого чая, если можно было назвать чаем густой горячий сироп.
– Жирно живешь! – сказал он. – Где сахар взял?
– Не у тебя, кабысь-кабысь!
Все стало понятно. Стараясь не выдать своей радости, Костя, будто ничего не понял, упрекнул товарища:
– Запас тронул? А в синий туман с чем пойдешь?
– В какой синий туман? – хладнокровно спросил Сева.
– В такой какой… Ясно – за золотом.
– Без твоего золота обойдусь, – ответил Сева. – Хочешь еще чаю? Мне не жалко. – И он щедро долил кружки.
Странное дело: все это только обрадовало, но как-то не удивило Костю. Напротив, теперь было бы гораздо удивительнее, если бы Сева сказал: «Давай тамгу и письмо к румянцевским ребятам, я это заслужил». Уже давно Костя почти неосознанно ждал, что его товарищ под тем или другим предлогом откажется от похода в тайгу, и теперь почувствовал, как много уверенности было в этом ожидании. Костя припомнил все – стычку на Земляном холме, драку на Гималаях, историю с тупым гвоздиком – и усмехнулся, как усмехнулся бы взрослый человек, увидев короткие штанишки, которые он носил в детстве.
Танки! Конечно, танки сыграли свою роль, но не только встречей с танками объяснялся отказ Севы от экспедиции за золотом. Слишком много важного, решительного случилось в жизни мальчиков, большая сила была у нового ветра, который ворвался за колонны в первый день существования фронтовой бригады. Новый ветер прогнал синий туман далеко-далеко, и то, что еще недавно казалось простым, верным и важным, стало шатким и неверным, как полузабытая сказка, как хрупкое сновидение. Святое озеро, поющие рыбы, золотое дно… Разве могло сравниться все это с тем, что окружало мальчиков, что было их жизнью, их борьбой, их трудным и радостным делом? Может быть, об этом же думал и Сева, – он улыбкой ответил на улыбку Кости, не спрашивая его согласия, вылил в кружку все, что было в чайнике, и похлопал себя по животу.
– Спать надо, – сказал он. – Сахару еще на завтра хватит. А Нины Павловны и Кати нет. Наверное, концерт в красном уголке большой. Интересно было бы знать, на сколько сработала бригада Мингарея. А что, если двести пятьдесят пять, например?
– Тоже выдумаешь!
– Спать ложишься?
– Не… подожду…
Был теплый, совсем теплый вечер, и звезды мирно смотрели на землю. Они разыскали Костю, сидевшего на лавочке у ворот, и что-то спросили. Может быть, они спросили: «Почему ты киснешь?» А Костя и сам не понимал, чего ради ему вдруг взгрустнулось. Может быть, это произошло потому, что многое кончилось, развязалось и хотелось знать, как все пойдет дальше. Может быть, взгрустнулось и потому, что после этого тревожного дня со всеми его удивительными событиями все как-то замерло и он остался один на один с самим собой, вспомнил Румянцевку, вспомнил Митрия…
А может быть, виной всему была мысль, что Катя и Леночка слушают концерт, веселятся, а он чего-то ради по-глупому сидит у ворот да ждет их, хотя сон понемногу овладевает им и клонит его голову на плечо Шагистому, который уселся рядом на лавочке.
Шагистый насторожился, заскулил и судорожно зевнул.
Послышались быстрые легкие шаги по деревянному тротуару. Из темноты вылетела маленькая фигурка, Шагистый бросился ей навстречу. Катя – конечно, это была Катя – сказала:
– Не лезь, глупый пес! – разглядела Костю и обрадовалась: – Ты уже дома! И Сева? Уф, как сердце бьется! Мы так волновались! Где вы пропали? Понимаешь, только-только кончилось первое отделение концерта, а тут с филиала приехала Зиночка и сказала, что не видела тебя и Севу на филиале. Мы все так испугались… Думали, что вы в лесу заблудились.
– Ничего не заблудились, – усмехнулся Костя, очень обрадованный тем, что о нем думали, беспокоились. – А Мингарей на сколько сработал?
– На двести сорок пять… Он на митинге выступил и назвал нас молодцами.
– Хорошо!
– Очень, – засмеялась Катя и предложила: – Посидим здесь, подождем Нину и Леночку.
Они сели и долго молчали. Вдруг Катя шепнула:
– Вот все вижу, все слышу и совсем-совсем нисколько не верю, что все так и есть. Мы с Ниной сегодня вообще как сумасшедшие… На торжественном заседании Сергей Степанович доклад сделал. Он хвалил Нину, что она научилась калить «рюмку», а она ничего не поняла… И я не поняла, когда он нашу бригаду очень хвалил… Леночка потом нам все рассказала…
Счастье затопило ее сердечко, тонкие руки вдруг обхватили шею Кости, холодные, дрожащие губы коснулись его щеки.
– Братик мой родимый, вот я заплачу сейчас… – проговорила она со слезами и смехом в голосе. – Вот уже реву… У, глупая такая! Плакса-варакса…
– Глупая и есть, – ответил Костя и почувствовал, будто кровь Большого Митрия наполнила его сердце и сделала его способным творить чудеса ради Кати, ради своих товарищей, ради всех, кто был с ним заодно и в беде и в счастье, кто вместе с ним боролся и вместе с ним должен был победить врага силой своей души и искусством своих рук.
Послышались голоса. Это пришли Нина Павловна и Леночка. Они обрадовались, что Костя и Сева живы-здоровы, немного поговорили, и Нина Павловна приказала ребятам идти спать.
– Ой, совсем забыла! – спохватилась Леночка. – Малышок, Коля просил напомнить, чтобы ты написал удостоверение на фронт, что он стал хорошо работать. Напишешь?
– Ясно, напишу, – пообещал Костя.
«КАКОЙ УЖАС!»
Нина Павловна и Антонина Антоновна принялись варить и печь к завтрашнему званому обеду. Катя тоже хотела хозяйничать, но ее прогнали спать, а Костя попросил у Нины Павловны чернила, перо и бумагу и устроился на уголке стола писать обещанное удостоверение. Удостоверение пойдет на фронт, там его прочтет гвардии капитан Глухих и обрадуется, что его сын Николай уже справляется с двумя станками и вообще ничем не хуже других гвардейцев трудового фронта.
Но какое это ответственное и трудное дело – вести официальную переписку! Костя почувствовал себя таким серьезным и важным, что даже вспотел, но от этого удостоверение не подвинулось ни на шаг, потому что Костя не знал, как это делается…
Хорошо, что Нина Павловна пришла на помощь. Повязав голову чистым полотенцем и вымешивая тесто, она диктовала:
– Пиши: «Уважаемый тов (точка) Глухих (восклицательный знак)». Теперь пиши с новой строки: «От имени нашей фронтовой бригады поздравляю Вас (с большой буквы) с днем Первого мая и желаю боевых успехов (точка)». Пиши с новой строки: «Я рад сообщить Вам (с большой буквы), что Ваш (с большой буквы) сын Николай Глухих…»
Так она продиктовала все письмо, на что потребовалось немало времени, хотя Костя старался писать быстрее и, как говорится, закрыв глаза, решал грамматические загадки, встававшие перед ним в каждом слове. Из этого испытания он вышел покрасневший и разбитый. Конечно, ему было бы легче целую смену работать на всех «Бушах», включая и отделочный, чем вести деловую переписку.
Управившись с тестом, Нина Павловна вымыла руки и, вытирая их, бросила через плечо Кости взгляд на письмо.
– Надо признаться, что почерк у тебя не блестящий, – сказала она. – Странно, я почему-то думала, что ты пишешь лучше. Постой, постой! Что это такое? – Она прочитала письмо, всплеснула руками и воскликнула: – Какой ужас! В два раза больше ошибок, чем слов! Кошмар! – Она схватила перо и стала подчеркивать ошибки.
Только что за столом сидел знатный командир самой лучшей молодежной фронтовой бригады, первый снайпер молотка, победитель Мингарея Бекирова в первомайском соревновании, и вдруг перед пораженной Ниной Павловной предстал маленький, бесконечно смущенный неуч с горящими ушами.
– Ты вообще-то учился в школе? – спросила она Малышка.
– А когда было учиться… – пробормотал он. – Митрий-то дома не сидел, кормильцем не был… Две зимы в школу бегал, а то все робил…
– Разве что так… – вздохнула Нина Павловна. – Что же, придется поправлять дело.
– По осени учиться стану! – решительно пообещал Костя. – Ребята в бригаде уж толковали, чтобы по осени всем заодно в школу взрослых пойти.
– Нет, так не годится, – возразила Нина Павловна. – До осени далеко. Фронту вы должны служить, потому что рабочих рук не хватает, но и превращаться в варваров вы не имеете права. После праздника начнем подготовку к вечерней школе. Тебе придется догонять всех других членов бригады.
– Догоню! – твердо проговорил Костя. – Я учиться люблю… – Он насупился и попросил: – Вы только удостоверение-то Севолоду не показывайте. Засмеет он меня.
– Не расстраивайся, – успокоила его Нина Павловна. – Письмо на фронт я сейчас перепишу начисто… Но имей в виду, я не дам покоя твоей бригаде, пока вы не станете академиками по всем наукам. А пока… – Она посмотрела на часы. – Ровно двенадцать! Праздник наступил! Поздравляю тебя с Первым мая, Малышок, и с победой в соревновании с Мингареем!
– А вас с «рюмкой»! – ответил Костя.
Она выпроводила Костю спать, и будущий академик ушел в боковушку счастливый и обеспокоенный, потому что впереди лежала целая жизнь и потому что его ждал большой труд. Но он не боялся ни работы, ни учения, потому что был на свете не один, и поэтому беспокойство было не страшным, не тяжелым.
Эпилог
СКАЗ О СИНЕМ ТУМАНЕ
Есть за городом Н., на полпути между номерным заводом и Северным Полюсом, невысокие горы, поросшие лесом, а среди гор раскинулась долина, по которой струятся светлые холодные ручьи. Здесь и собрались на массовку мастера «катюши».
Явились сюда токари, слесари, лекальщики, термисты с завода, пришли тарники, сборщики, упаковщики с филиала. Встретились друзья-соперники, которые соревновались горячо и дружили с каждым днем все крепче, потому что соревновались они с одной мыслью – дать больше оружия для братьев-фронтовиков, для разгрома фашистов.
Широкая долина ожила, зашумела людскими голосами.
Конечно, прежде всего состоялся митинг. Ораторы говорили о достижениях завода и филиала. Они работали не хуже, чем другие военные предприятия Урала, чем весь Урал, – за полгода выполнили обязательство, взятое на весь год, и поклялись до конца года сделать столько же. Все наладилось, все крепко стало на ноги. На заводе уже полным ходом работал новый сборочный конвейер, устроенный в длинном кирпичном цехе; открылась школа ФЗО для рабочих-новичков; начались занятия в учебном комбинате, где молодые рабочие слушали лекции, как лучше работать за станком. А те, кто задумал с осени пойти в школу взрослых, занимались в особых кружках. Самым лучшим был кружок, который вела Нина Павловна Галкина, а самым лучшим учеником в этом кружке – Костя Малышев.
Далеко-далеко от Урала гремела война. Начались грозные дни решительных боев. Враг был очень силен, но он был только силен, а советский народ становился все дружнее, советский народ трудился все лучше и верил в свою победу – значит, он был гораздо сильнее врага. Об этом говорили взрослые рабочие на митинге, и Костя тоже выступил.
– Будем стоять вахту, будем соревноваться с бригадой Мин-гарея Бекирова, пока не побьем фашистов! – сказал он.
Мингарей крикнул в ответ:
– Правильно, Малышок! Молодец, башка!
После митинга все отправились в тень под березы отдохнуть, так как было очень жарко. Нина Павловна стала учить Катю и Леночку плести венки из скромных цветов, собранных девочками; Миша, Сева и Колька затеяли шахматный турнир; Костя с Мингареем толковали о филиальских новостях, а Герасим Иванович укрылся газетой и задремал.
– Вся семья в сборе, – сказал директор, который ходил от одной группы к другой, потому что был непоседливый человек. Он шутливо напомнил Косте: – Вот уже лето в разгаре, а ты все в тайгу не убежал. Да еще обязался вахту до конца войны стоять. Как же это так?
– А что мне в тайге делать? – ответил Костя. – Мне и здесь хорошо.
– Мы с ним после войны в синий туман пойдем, – откликнулся Миша. – Будем золото вместо грибов собирать…
– Что за синий туман? – спросила Нина Павловна. А Катя тоже сказала:
– Ничего не понимаю! Что за синий туман?
– Тайна, – серьезно проговорил Миша. – Открыть ее может только сам Малышок…
Все заинтересованно смотрели на Костю, Сева украдкой показал ему кулак, что означало: «Мое дело сторона, не смей меня путать в твой синий туман!» – а Колька конспиративно подмигнул левым глазом.
– Малышок, расскажи нам о синем тумане! – приказала Катя. – Это сказка, да?
– Расскажу, – согласился Костя. – Только не сказка это, не глупость…
И, глядя на круглые горушки, поросшие лесом, он начал рассказ:
– Брат мой Митрий не охоч был сидеть дома. Он тайгу любил, приволу. То на лешню-охоту побежит, то золото мыть – все удачу искал. Вот зимой подался он к дальним манси-вогулам – проведать, как лесные люди живут. Бежал он тайгой, видел один день Ивдель-реку, другой день Ивдель и третий, а там и до вогулов близко.
Бежит Митрий тайгой, глядь – лыжня проложена. Он на ту лыжню стал, спасибо сказал, легче пошел. Только вот слышит – кто-сь кричит жалобно так, будто лиса зайчика дерет, жизнь отнимает. Видит Митрий не поймешь что: мечется что-сь рыжее в снегу, клубком катится. А это рысь-разбойница на мальчонку-вогульчика с лесины кинулась – большая рысь, лютая. Крови человечьей захотела.
А что Митрию делать? Стрелять нельзя и ножом бить нельзя – мальчонку тронешь. Тут Митрий рысь за глотку схватил, на себя зверюгу принял, а рысь на нем все когтями разодрала, мясо с ребер сняла. Ну, Митрий ее, ясно, задавил, а сам пал без памяти. Крови из него много вышло.
Оклемался, опамятовался, а он в юрте лежит, в кору да в олений мех завернут, а подле – старый старик и кажет ему по-вогульски таково ласково: «Хороший ты человек, смелый! Ты моего внука от смерти спас. Лежи поправляйся – я тебе друг, а ты мне гость дорогой». А это был самый старый на свете Володька Бах-тиаров.
Он Митрия кореньями лечил, совсем вылечил, прежняя сила к Митрию вернулась. Собрался Митрий вобрат к своим бежать, а Бахтиаров говорит: «Вот тебе, Митрий, собольи шкурки, а вот моя тамга, дороже которой не найдешь. Ты ее какому хочешь манси покажи, а он тебя ко мне доставит, и поведу я тебя в синий туман. А если кому тамгу отдашь, я и его поведу…»
Когда Костя дошел до этого места, Колька вздохнул, Сева с безразличным видом принялся переставлять фигуры на доске, а Миша усмехнулся.
– А что же такое синий туман? – спросила Нина Павловна.
– Постой, все скажу, – ответил Костя и продолжал рассказ. – В том месте, где Володька Бахтиаров живет, тайга сильная, болотистая. В той тайге туман по осени ложится на первый желтый лист. Сверху смотреть – синий это туман, вовсе синий, будто небо ясное, а в туман ступишь – белым-бело, своей руки не видишь, такой туман. И лежит тот туман и три и четыре дня, а потом ветер дунет и снимет его, как не было. Ты к Бахтиарову придешь, тамгу ему подашь, в его юрте на горе поживешь, сколько придется, тумана дожидаючись. Бахтиаров тебя кормить будет, не обидит, а как станет туман, он вскличет: «Айда!» – и пойдешь ты за ним, поспешай только, у него нога легкая. Долго будешь идти и вот дойдешь куда надо. А это озеро такое – Святое озеро. Кругом горы стоят, а оно внизу. Не велико то озеро, а другого такого нигде нет. Три речки в озеро падают, а куда уходят, не поймешь. То озеро кипит-кипит, а вода холодная, рука не терпит. И рыбы в том озере большие, лазоревые и… поют.
– Ой, – вдохнула Леночка, – абсолютно не верю!
– Молчи! – шепнула Катя. – Как ты не понимаешь, что это сказка!
– Кипит-кипит озеро, – продолжал Костя, глядя перед собой остановившимся взглядом, – а потом вода сразу уйдет невесть куда. Тут откроется дно, а на дне металл лежит – и песком и самородками кругленькими. Ты его подними, сколь унесешь, только через силу не бери. Как наберешь металла, Бахтиаров тебе велит: «Айда!» – и поведет вобрат. А идет он легко, тебя ждать не станет. Ты лишний металл бросишь, только б не отстать, а отстанешь – пропадешь. Придешь к юрте, туман кончится – ступай домой, пируй, в другой раз не приходи: Бахтиаров в синий туман без тамги не поведет.
– Как все это интересно!.. – мечтательно проговорила Катя. – А разве у тебя есть тамга?
– Значит, есть… Митрий, как от манси прибежал, мне про тамгу ничего не сказал, а как стал на войну уходить, все сказал, тамгу дал и велел, коли случай будет, к Бахтиарову пойти.
Он достал тамгу, и она пошла путешествовать из рук в руки.
– Я только не понимаю, почему для этого похода непременно нужен синий туман, – сказала Нина Павловна.
– Это все технически обосновано, – пояснил Миша, – чтобы никто не мог запомнить дорогу к Святому озеру.
– Ну, разве что так… – откликнулся из-под газеты Герасим Иванович, который, оказывается, слышал весь сказ. – А ты признайся, Малышок: неужели это брат Митрий тебе про туман да про Святое озеро рассказал?
– Не… Митрий того не говорил… Митрий только тамгу дал да велел к Бахтиарову сбегать, а Бахтиаров-де богатимое золотое место покажет. Про синий туман другие сказывали… Все то знают…
– Слыхал и я о синем тумане, старинный это сказ, уральский, – сказал Герасим Иванович. – И не поймешь, правда это или наплетено.
Катя загорелась:
– Нет, наверное, все это так и есть! Знаете что? Давайте, как только кончится война, все пойдем в синий туман…
– Поддерживаю! – с серьезным видом согласился директор. – Как только кончится война, вы отправляетесь в синий туман и приносите много золота. Золото для мирного строительства пригодится. Но… до конца войны – никуда! Работников мы лишаться не можем.
– Ясно, – подтвердил Костя.
– А мне кажется, что кое-кто хотел уйти в синий туман до конца войны, – с лукавой усмешкой вставила Нина Павловна, но так тихо, что ее слова слышали не все, а понял их только Сева.
Он покраснел и снова стал переставлять шахматные фигурки.
– Ой, Катя, как же мы пойдем в синий туман, когда мы решили сразу после войны поступить в медицинский институт! – испугалась Леночка.
– Во-первых, я еще не совсем решила, в какой институт поступать, а во-вторых, одно другому не помешает. Осенью пойдем в синий туман, а зимой станем учиться в институте.
Все заговорили о том, что будет после войны. Сева сказал, что он пойдет в строительный техникум; Колька еще колебался между горным институтом, литературным факультетом университета и десятком других высших учебных заведений; Костя сказал, что хочет научиться конструировать машины, как Павел Петрович Балакин; Миша и Мингарей тоже хотели учиться. Но до этого было еще далеко, очень далеко – не завтра и не послезавтра. Завтра они должны были снова стать за свои станки, а послезавтра, может быть, надеть солдатскую шинель и взять винтовку. И они все – они все были готовы до конца пройти славный путь в труде и борьбе, чтобы отстоять свободу и счастье своей страны, чтобы отстоять свое будущее.
– Но все-таки в синий туман мы пойдем, правда? – сказала Катя.
Костя поднял на нее глаза и улыбнулся:
– Ясное дело, пойдем! Время будет – все пойдем! Дай-ка я тамгу спрячу, а то потеряешь…
Зной смягчился. Ветер качнул березы. Прибежала Зиночка Соловьева, нашумела, сказала, что пора начинать игры, и увела ребят туда, где уже били барабаны и ухали трубы заводского оркестра.
