Текст книги "Малышок"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

И. Ликстанов
Малышок

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая

ГОЛУБЫЕ АВТОБУСЫ

Положив узелок на колени, мальчик сидел под колоннами вокзала и смотрел… Подъезжали красивые автомобили, хлопали дверцами и уступали место другим машинам, еще красивее. Вагоны трамвая уходили от вокзала переполненные. Громкий голос радио время от времени раздавался над головой мальчика. Такой же голос, но потише, он не раз слышал на руднике, в клубе старателей.

В другое время все это было бы очень занятно, но не сейчас. Холодный ветер срывал с туч капли дождя, короткий бушлатик и брюки из легкой серенькой материи защищали плохо, и мальчик съежился, соединив рукава муфточкой, стараясь согреть озябшие руки. Едва ли он спрашивал себя, что делать: делать было нечего.

Радио сообщило, что поезд отправился дальше. Как только привокзальная площадь успокоилась, к мальчику подошел милиционер. Он уже знал, что случилось, и был недоволен поведением маленького путешественника.

– Как же это ты так опростоволосился, коли не врешь? – сказал он укоризненно. – Едешь к дяде на ура, деньги и документы по-глупому в чемодане держишь. Дядю не застал, чемодан пропал, и вот ты в пиковом положении, коли не врешь… Ладно, посиди здесь, а потом сержант сведет тебя куда надо. – И, сделав налево кругом, милиционер зашагал дальше по мокрому блестящему асфальту.

Если бы маленький путешественник был смелее, он спросил бы, что означает туманное «куда надо», но в этот день он потерял смелость, и его лицо было ничуть не веселее сумрачного неба, с которого все сыпалась и сыпалась мелкая холодная водяная пыль.

Вдруг он встрепенулся. К вокзалу один за другим подкатили три автобуса, голубые, как чистое летнее небо. В ту же минуту из-за угла хлынула шумная волна ребят с чемоданами, баулами и рюкзаками. Многие были одеты в черные шинели, а были одетые совсем по-домашнему. Все они суетились, будто каждый хотел сразу сесть в два автобуса. Распоряжался посадкой полный высокий старик в черном бушлате и маленькой кепке.

– Галчата, галчата, всем места хватит! Не толкайся, галчата! – весело покрикивал он.

– Порядок, эй, порядок! – помогая ему, солидно повторял милиционер.

Когда посадка благополучно кончилась, милиционер взял под козырёк, сказал старику несколько слов, кивнул в сторону нашего маленького знакомого, и старик подошел к мальчику.

– Сколько лет?… Грамотный?… Хочешь на завод, чем так болтаться? – быстро спросил он и, не дожидаясь ответа, схватил мальчика под руку и подсадил на ступеньку автобуса.

Ребята в автобусе зашумели: «Этот не из нашей группы!» – но старик второпях ответил: «Ладно, подойдет без группы», дверца сама собой закрылась, машина качнулась, и новый пассажир, потеряв равновесие, опустился на мягкое кожаное сиденье. Вокзал со своими колоннами плавно завернул за автобус и стал удаляться. За окнами, покачиваясь, плыли большие дома, навстречу катили трамвайные вагоны. Беспокойные пассажиры автобуса протирали рукавом запотевшие стекла и смотрели.

– Однако большой городишко! – одобрительно заметил паренек в черной шинели.

– Ничего подобного, – тотчас же возразила девочка, сидевшая впереди. – Наш Днепропетровск гораздо больше.

– А ты чем его мерила – своей косичкой? Воображаю, сколько лет возилась! – усмехнулся паренек и тут же спросил у своего неподвижного соседа: – А ты тоже эвакуированный или с неба свалился?

– Уральские мы, из Румянцевки, – хрипло ответил мальчик, напряженно глядя прямо перед собой.

– «Мы» в единственном числе или во множественном? – поинтересовался подросток и не получил ответа, так как его попутчик не разобрался в этой премудрости. – Как тебя зовут?

– Малышев Константин Григорьевич, – внятно проговорил мальчик, не изменив направления взгляда.

– Какой ты Малышев! Ты Малышок, ростом с вершок, да и то по большим праздникам! – И веселый сосед дружески толкнул Костю локтем.

На Костю смотрели узкие смеющиеся глаза, освещавшие худощавое загорелое лицо с немного расщепленным носом, и он в ответ невольно усмехнулся своему новому товарищу.

– Однако мы, наверное, никогда не приедем! – спохватился подросток и крикнул: – Ребята, наш автобус заблудился!

Ребята засмеялись, кто-то мяукнул лучше настоящей кошки, а девочка из Днепропетровска презрительно отметила:

– Миша Полянчук продолжает глупо острить.

– Кажется, она намекает на меня! – обрадованно догадался сосед Кости. – Миша – это я. Полянчук – определенно я.

Так Костя Малышев узнал имя и фамилию своего соседа, который ему сразу понравился, потому что держался не гордо, хотя был года на три старше Кости.

«НУ И ВОРОНА!»

Автобусы остановились возле белого двухэтажного дома на окраине, и приезжие набились в большую натопленную комнату. Шум, смех, толкотня. Но в этой суматохе Миша чувствовал себя как рыба в воде. Он пробрался в угол, поставил на пол зеленый сундучок и оглянулся.

Всем своим видом Костя показал, что он очутился возле Миши случайно, хотя это было вовсе не так – он не решился упустить из виду своего единственного знакомого. Миша без лишних слов оказал ему великодушное покровительство.

– Сядь на сундучок и сиди как приклеенный, – сказал он. – А я посмотрю, что тут делается.

В комнате было шумно. Время от времени из дальнего угла доносился женский голос:

– Тише, тише, ребята! Вот навезли шуму-то!

Костя продолжал смотреть прямо перед собой, будто все это не имело к нему никакого отношения. Вдруг он сглотнул слюну. Рядом на фанерном бауле сидел мальчик ненамного старше Кости, с продолговатым бледным лицом и темными задумчивыми глазами. Он завтракал, откусывая от толстого ломтя хлеба и тонкой пластиночки сала. Только сейчас Костя почувствовал, как он голоден и как неопределенно его будущее. К счастью, из толпы вынырнул Миша.

– Пошли оформляться, Малышок! – озабоченно проговорил он, достав клеенчатый бумажник. – Дай-ка твои документы.

– У меня нет, – с трудом ответил Костя.

– Как это «нет»? Нужны документы, понимаешь, чтобы было написано, кто ты. А то, может быть, ты кто-нибудь другой.

– Я не другой, – возразил обеспокоенный Костя. – У меня метрика была в чемодане… Я в вагоне заснул… а он пропал.

– Поздравляю! Ну и ворона! Кто же документы в чемодане держит? Чудак! – Миша призадумался и решил: – Все равно пойдем. Скажешь, что документы потерял в пути. Ты ведь хочешь устроиться на завод? Вот и скажи. Может быть, примут.

За деревянным некрашеным барьером сидели две женщины. Та, что постарше, отыскивала в списке фамилии приезжих и говорила женщине помоложе: «Выдайте этому», и «этот», другой, третий получали все, что полагалось.

– Держи крепче, – повторяла женщина. – Хлебная карточка, продуктовая карточка, талоны на добавочный хлеб, пропуск в столовую. Распишись. После бани и обеда пойдешь устраиваться в общежитие. Следующий! Держи крепче…

– А этот все документы потерял, – сказал Миша, поставив своего подшефного возле барьера. – Он к нам в пути пристал и не отстал. Его к нам тот старый человек посадил, который эвакуированных ребят на вокзале встретил.

– Бабин Герасим Иванович, – подсказала женщина. – Ну, тогда все в порядке… Постой, постой, а почему этот мальчик такой маленький? – удивилась она, так как Костю почти не было видно за барьером. – Сколько ему лет?

– Он не маленький, он только коротенький, – с самым серьезным видом объяснил Миша. – Ему исполнилось неполных пятнадцать лет в прошлый вторник. Я точно знаю. – И он подмигнул ребятам, стоявшим в очереди.

– Не дурачься, – сказала женщина, невольно улыбнувшись. – Здесь не цирк, а отдел кадров… Ты, мальчик, аккуратно заполни эту анкету и отдай мне.

АНКЕТА КОСТИ МАЛЫШЕВА

Личный листок по учету кадров содержал очень много вопросов. Миша помог Косте устроиться на подоконнике и сунул в руку огрызок чернильного карандаша:

– Пиши: «Малышев Константин…» Как там дальше?

Прикусив нижнюю губу и покраснев, Костя принялся выводить фамилию.

– Извиняюсь, гражданин, вы же неграмотный! – догадался Миша.

Это было не совсем правильно. Костю можно было считать грамотным человеком, но в зависимости от времени года он писал то лучше, то хуже. К концу учебного года у него получалось неплохо, а к началу школьных занятий руки, огрубевшие за лето в работе, выводили каракульки.

– Вижу, какой ты грамотей! Говори, а я буду писать. – Отобрав у Кости карандаш, Миша задал первый вопрос: – Ты мальчик или девочка?

– Будто сам не видишь! – обиделся Костя.

– Так и запишем: «Девочка, нос немного сапожком, глаза серые, на щеке ямка, на подбородке еще одна», – забормотал Миша, но, конечно, написал правильно, что Костя мальчик. – Где родился?

– Сначала родился в Ивделе, а потом с Митрием поехал жить в Румянцевку. Там близко…

– Национальность твоя – русский?

– Русские мы, ясно… А у нас и манси-вогулы есть.

– При чем тут манси? Зачем ты меня путаешь?

Конечно, манси были ни при чем, и Костя шмыгнул носом.

– Чем родители занимались?

– Батя когда-сь золото мыл.

– Много намыл? Пуд или вагон?

– Что ты – пуд! Ему фарта не было. Мне и то боле везло.

– А там у вас золота много?

Этот вопрос задал паренек с бледным лицом, тот, который только что жевал хлеб. Его темные глаза, устремленные на Костю, стали очень большими и светились любопытством.

– Не мешай, золотоискатель! – сказал Миша. – Видишь, люди делом заняты.

Они вернулись к анкете. Оказалось, что на некоторые вопросы отвечать совсем легко – нужно только ставить черточки. Партийный стаж – черточка. Это значит – нет стажа. Ученая степень, участие в выборных органах, служба в армиях – черточки.

– Кто тебе родной? – спросил Миша.

– Митрий на фронте. Брат он мне… А еще дядя. Я к нему приехал, а он… тоже на фронте.

– Почему же ты не написал ему, прежде чем ехать?

– А почем я знал, что он на фронте!

Услышав этот удивительный ответ, Миша убежденно заявил:

– Нет, ты определенная ворона!

Новая «ворона» переполнила чашу. Глаза Кости налились слезами, губы задрожали. Написав: «Больше никого нет», Миша сказал в утешение:

– Не кисни, Малышок. Поступишь на завод – не пропадешь. Вот только лет тебе мало… Ну ничего. Может быть, не заметят. Подпишись, сдадим анкету – и обедать.

Так на одном из военных заводов, который не имел имени, а имел только номер, появился рабочий Малышев.

В те дни на Урал приезжали тысячи эвакуированных рабочих. Были среди них и воспитанники ремесленных училищ, и просто подростки, потерявшие родителей в военной грозе. Шли на заводы и молодые уральцы, чтобы помочь фронту своим трудом.

– А я из города Харькова, с реки Лопань да Нетечь, которая хоть лопни – не течет, – сказал Миша. – Не успел вот ремесленное училище кончить… – Он помолчал, лицо его затуманилось. – У меня отец, мать в Харькове остались. Боюсь за них… Фашисты там. А ты что думаешь… – И он отодвинул тарелку, не доев картофельное пюре.

Это было, когда они с Костей обедали в столовой. Работница, сидевшая за их столом, вздохнула:

– Сейчас у всех что-нибудь такое есть.

И Косте тоже показалось, что пюре горькое.

ДВА В ОСТАТКЕ

По окраинной улице, растянувшись цепочкой, шли подростки с чемоданчиками, баулами, рюкзаками. Они громко делились наблюдениями:

– А тут совсем как деревня.

– И дома все деревянные.

– Трамвай здесь не ходит…

Шумную процессию вел маленький озабоченный человек, размахивая портфелем. Он останавливался то у одного, то у другого дома и, заглянув в список, командовал: «Давай трех мальчат!… Два мальчика!… Пятерку!…» Отобрав сколько требовалось подростков, он уходил с ними в дом и через минуту появлялся снова. Когда процессия стала коротенькой, он крикнул: «Давай семерых!» – открыл очередную калитку и, пропуская ребят во двор, сосчитал:

– Один мальчик, два мальчика… Семь мальчиков! Восьмого пока не нужно. Восьмой подожди!

Седьмым был Миша Полянчук, а восьмым – Костя Малышев. Калитка захлопнулась перед его носом.

– Этот со мной! Он со мной хочет устроиться! – зашумел Миша.

– Не мешай, парень! – осадил его провожатый. – Ступай в дом!

С беспомощным видом Костя посмотрел на мальчика, который прислонился к телеграфному столбу, засунув руки в карманы черного потрепанного пальто. Продолговатое бледное лицо было спокойно, а глаза чуть-чуть улыбались Косте.

– А нас куда? – спросил Костя растерянно. – Тут и улице конец.

– Испугался? – усмехнулся мальчик. – На улице не бросят. Может быть, вместе устроимся, – предположил он, подумал и добавил: – Я против ничего не имею. Ты мне пригодишься.

Что это означало? Но калитка открылась, и появился провожатый, весело размахивая портфелем.

– Совершенно правильно, бухгалтерия сошлась, два в остатке, – отметил он. – В самый раз! Пошли, ребята, ножками-ножками!

– Не кисни, Малышок, все равно я перетащу тебя в наше общежитие! – крикнул Миша, выглянув из калитки.

– Ладно, ладно! – усмехнулся провожатый. – Ишь командир объявился! Не на плохое пареньков веду…

За большим пустырем и за холмиком было продолжение улицы. Здесь расположился новый выводок домишек, которые еще не успели одеться: один без забора, у другого крыша не закрыта с торцов, третий нацепил ставни только на половину окон. Дом, к которому они подошли, имел и забор с карнизом, и ворота с козырьком, и лавочку на толстых бревнышках.

Спустя минуту в просторной, светлой кухне этого дома открылось совещание. Решающий, но приветливый, певучий голос принадлежал старушке с круглым, добродушным лицом.

– Уж думала, раздумала да и снова надумала, – говорила она, улыбаясь гостям. – Пускай молодые люди у нас живут. Только смотри, Яков Семенович, если ребятки балованные, так ты их сразу забери: Катюша на меня беда как рассердилась, зачем мальчишек пускаю. Мальчишки, мол, всегда озорные. – Она вздохнула и добавила: -А дровец скорее доставь, Яков Семенович. Мой Вася заготовить на зиму не успел. Уж холодно стаёт, топить надо, а у меня дров – сам видел: раз обогрелся да и заговелся.

– Не беспокойтесь, Антонина Антоновна, дрова на этой неделе лично заброшу, семью фронтовика не заморозим. А что касается ребят, так это не от меня зависит. Директор приказал всех девочек поближе к заводу расселить, а мальчиков на Нагорную улицу. Выбрал я для вас постояльцев, которые сзади плелись, в глаза не прыгали, да кто их знает – может, в каждом полтора беса сидит. Так вы с ними, в таком случае, построже…

– Куда уж мне! – отмахнулась Антонина Антоновна. – С внучкой и то управиться не могу. Забрала в голову школу бросить, на завод поступить, фронту помочь, а сама только от гриппа встала. Тетка в лесничество ее зовет, молочка попить, так куда там – нипочем слушать не хочет…

– Да, Екатерина Васильевна – барышня характерная, – подтвердил Яков Семенович, расправил кепку, натянул ее на лысую голову и заторопился: – Смотрите же, ребята! Попали вы в интеллигентный дом и ведите себя без скандала. По дому помогайте – воды там принести или дров, обратно, наколоть. Мужчин, кроме вас, в доме нет… Ну-с, до свидания, рассиживаться некогда. Народ со всей России прибывает. Наш коммунально-жилищный отдел с ног сбился – новых работников устраиваем… – Усмехнувшись, он легонько хлопнул Костю по спине: – Эх ты, работничек, богатырь труда! Интересно, чего наработаешь…

Он ушел. Косте стало тоскливо. Приуныл и другой мальчик, опустил глаза и нахохлился.

Антонина Антоновна не торопилась стучаться в сердца маленьких жильцов – она только спросила, как их зовут. Костя едва слышно назвал себя, а его сосед, не поднимая глаз, пробормотал:

– Всеволод Булкин…

– Что же, Костя и Сева, посмотрите, где жить будете.

В БОКОВУШКЕ

Это была просторная боковушка с бревенчатыми нештукатуренными стенами. Дверь в нее вела из сеней. Два деревянных топчана, покрытых серыми одеяльцами, столик и табуретка – вот и вся обстановка. Антонина Антоновна рассказала мальчикам, что боковушку пристроил к дому ее сын Василий Федорович Галкин, чтобы в тишине писать диссертацию по своей специальности. Да вот не пришлось Васеньке стать кандидатом технических наук – ушел воевать, и пристройка опустела.

– А нательное бельецо у вас есть? – помолчав, спросила она. – Покажите-ка, сынки…

В узелке, развернутом Костей, оказались длинноухая шапка из молодого оленьего меха, полотенце и алюминиевая кружка; Сева вынул из баула пару трикотажного белья, летние белые туфли, голубое кашне.

– Голь перекатная! – вырвалось у старушки. – Дождем шито, ветром подбито…

– Я не голь! – сердито блеснул глазами Сева. – Мы в Каменке жили не хуже, чем вы.

– Папаша-то что делал?

– Агроном эмтээс! – с гордостью ответил Сева и тихо добавил: – А теперь он красный партизан против фашистов.

– А мамаша где? – нерешительно спросила Антонина Антоновна.

– В Каменке, – отрывисто проговорил Сева, отвернулся и стал приводить в порядок баул, а когда старушка, вздохнув, ушла, он заочно продолжил спор: – Конечно, они хорошо живут, а все-таки пускай не гордится. Подумаешь, голь! У них в гостиной мебель под чехлами, фикусы большие… Я из кухни видел. А у нас тоже так было, даже лучше… Только шкуры медвежьей на полу не было, потому что на Украине медведи не водятся. – Он посмотрел в оконце и нашел крупный изъян в хозяйстве: – Сеновал у них без сена, коровы, наверное, совсем нет, а у нас две сразу было. Вот вам и «голь перекатная»…

– И собаки нет, – добавил Костя. – У Митрия тоже две было.

– Две коровы?

– Не, собаки… Муська да Кусачка.

После всех происшествий этого дня Костя размяк, острые блестящие песчинки закололи глаза. Он протер их кулаком, зевнул, ощупал поясок брюк, убедился, что «свин-голова» и тамга – его богатство и гордость – не потерялись, разделся и лег. Он лег на жесткий тюфячок, укрылся шершавым одеяльцем, и это ложе показалось ему таким теплым, таким-мягким… Тотчас же сон прильнул к нему и погасил все думы. Костя заснул…

«ТАНК ПРИШЕЛ!»

…И, как ему показалось, сразу проснулся, разбуженный хриплым криком. С сильно бьющимся сердцем Костя сел на топчане. Было совсем темно, но он разглядел, что на другом топчане тоже кто-то сидит.

– Танк… Танк пришел! – захлебываясь, быстро проговорил Сева.

– Привиделось тебе, приснилось, – откликнулся напуганный Костя.

Топчан заскрипел. Освобождаясь от кошмара, Сева прерывисто вздохнул, что-то пробормотал, улегся, но чувствовалось, что он прислушивается к тишине.

– Видел я танки, – сказал Костя, чтобы нарушить тревожное молчание. – В старательском клубе на картине парад показывали. Много танков!

– То не такие… То наши, со звездой.

– А какие еще?

– С крестом… фашистский. – И Сева объяснил: – Фашисты в Каменку на танках прорвались. – Помолчав, он продолжал нерешительно, точно проверяя себя: – Танк с улицы в наш дом пришел. Все как повалится, мама как закричит… Потом смотрю – белый крест, а в середине черный… Танк через наш дом прошел…

– Зачем же? – шепотом спросил пораженный Костя.

– Чтобы через наш двор на другую дорогу выйти… Фашисты хуже зверей. Они хотят, чтобы Советской власти не было, чтобы мы рабами были. Они хотят нашу землю забрать. – Он долго молчал, а потом спросил: – Ты золото добывать умеешь? Правда? Не врешь?

– Мылся, – солидно подтвердил Костя. – Старался, конечно. Чего мне врать…

– А как это – моются, стараются? Ты мне расскажешь, да? Мне нужно… Мы на одной станции долго стояли – полдня. Там за вокзалом дом, и на стене большой плакат: «Старатели, дадим государству больше драгоценного металла! Больше золота – больше танков, пушек, самолетов для разгрома ненавистного врага!» Понимаешь? Фашисты у всех покоренных народов танки забрали. У них стало больше танков, чем у нас. Надо добыть на Урале много золота, купить тысячу танков и еще всякое оружие. Понимаешь? Сразу все на фашистов пустить, всех до одного передавить… Гады проклятые!…

Он говорил с увлечением и горячо.

– Ну ладно! Спи, – закончил он. – Завтра поговорим о деле…

Свернувшись клубочком, Костя, прежде чем заснуть, подумал, как хорошо было бы раздавить всех фашистов танками, чтобы ни одного не осталось на советской земле. Затем он принялся думать о Митрии. Лишь один по-настоящему родной человек был у Кости – веселый, добрый Митрий, а отца и матери Костя совсем не помнил: они давно умерли. Где Митрий? Далеко на фронте. Костя остался один… Спасибо заводу – его накормили, в бане дали пару чистого белья, устроили на квартире. Что он будет делать на заводе? Ему пока только и приходилось мыться-стараться на золоте, да молотком на строительстве бараков стучать, да еще немного белковать – белку бить. Но это уж совершенно лишнее в городе. А что, если ему завтра скажут: «Не годишься ты на завод, да и лет тебе мало. Ступай куда знаешь»? Поможет ли ему Миша Полянчук? Он хороший человек, этот Миша, и как жаль, что их разлучили!

Долго не мог уснуть и Сева, долго не возвращался сон, вспугнутый танком. Вдруг пригрезился белый домик под черепичной крышей, в густом саду. На крылечке стояла мама и ласково звала: «Севушка, пора обедать!» Слезы обильно потекли по его лицу. Он знал, что придет фашистский танк с белым крестом, и все повалится, и он, выбравшись из дома, побежит куда глаза глядят. Будет бежать долго-долго, пока не встретит красноармейцев. И уедет он на Урал и не вернется в белую, зеленую, солнечную Каменку…