Текст книги "Малышок"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Поднялся смех:

– Знаем – лодырь, каких свет не видал!

– Марками почтовыми торгует!

– Глухих, о тебе говорят!

– Этот Глухих бросил обидное – прямо скажу, глупое – слово по поводу члена бригады Всеволода Булкина. На месте Булкина я ответил бы так: «Не бойся, товарищ! Никто меня не тащил в фронтовую бригаду. Я вступил в нее добровольно, подчиняясь патриотическим велениям своего сердца. Советую тебе последовать моему примеру и крепко взяться за работу, чтобы твой отец-фронтовик мог гордиться своим сыном». Правильно ли я ответил, товарищ Булкин?

– Все правильно! – сказал просветлевший Сева.

– Слово имеет стахановец Иван Стукачев! – объявила Зиночка.

– Ребята! – сказал Стукачев, снял кепку, надел ее, снова сдернул и улыбнулся. – От имени фронтовиков второго цеха поздравляю вас с организацией бригады. Вы давайте больше деталей, а я, коли меня отпустят в танковую школу, на фронте не подкачаю! – Все, в том числе и директор, зааплодировали, а Стукачев вынул из кармана резец и протянул его Косте: – Вручаю тебе мой чистовой победитовый резец. Смотри, чтобы меньше ста семидесяти пяти процентов этот резец не знал!… Давай руку! – Он крепко пожал руку своему бывшему ученику.

– До гудка одна минута, – сказал директор, посмотрев на часы. – Молодежная фронтовая бригада начинает свой первый день. Надеюсь, что она недолго будет единственной в молодежном цехе. – И он крикнул: – За станки! Отметим этот день высокой выработкой!

Рабочие молодежного цеха разошлись по своим местам. Вокруг только и было разговоров, что о бригаде, только и было интересов: справится ли она со своими обязательствами, не завалится ли? Все желали ей успеха, так как каждый молодой Рабочий видел себя в близком будущем тоже гвардейцем трудового фронта. Нина Павловна шепнула Косте: «Смотри, какое большое дело ты начал!» – и он смутился. Конечно, дело получилось большое, а кто его начал? Неужели он? Он с помощью Балакина предложил мастеру разделить операции, но ведь еще до этого Катя придумала работать на пару и доказала, что дружная работа дает больше, чем работа в одиночку. Вот и реши, кто начал!

– Посмотри за моим станком, я смотаюсь на пять минут, – сказал Сева на ухо Косте.

– День не начался, а ты – бегать!

– Я не бегать… Мне нужно… – настаивал Сева. – Мне нужно с Колькой Глухих объясниться. – И по его лицу, по блеску глаз было видно, какое объяснение задумал Сева.

– Что выдумал! Вот присягу дал вести себя культурно, а сам надумал драться… От станка не уходи!

– Командир, я уже третью деталь из задела беру! – крикнула Катя. – Где свежие обдирки?

Пришлось Севе взяться за работу.

ОДНО СЕРДЦЕ

Так вот, за колоннами, в молодежном цехе, было четверо рабочих, которые совсем недавно пришли на завод из родной семьи. Как только молодые рабочие немного овладели техникой, они решили сделать так, чтобы старенькие «Буши» стали как один сильный станок, а для этого понадобилось, чтобы четыре рабочих сердца стали как одно большое и сильное сердце.

После того как Костя получил серый пакет, ему иногда казалось, что он одинок.

Теперь это тяжелое чувство не возвращалось, потому что он заботился не только о себе, но также о Кате, Леночке и Севе. Когда они радовались, он тоже радовался, а когда печалились, он старался, чтобы печаль скорее прошла.

Если у Кости что-нибудь не ладилось, Катя непременно спрашивала: «Ну, что у тебя?» – и все бригадники ему помогали.

Ребята вместе ходили на работу и с работы, в столовую и кино. Если кто-нибудь из них отлучался неизвестно куда, все беспокоились, где он, а если у кого-нибудь заводился секрет, все обижались до тех пор, пока секрет не раскрывался.

Раньше Катя считала только себя лучше других, а теперь она гордилась, что их бригада самая лучшая в цехе. Леночка Туфик по-прежнему ойкала и шушукалась с Катей, но работала все лучше и лучше и готовилась вступить в комсомол.

Сева?… Вот с Севой, пожалуй, было неясно. Он совсем раззнакомился с Колькой, работал не хуже других, но ребятам казалось, что у него есть тайна. Однажды он ушел в город на весь выходной день, вернулся оживленный, встревоженный, принес всем по леденцовому петушку на палочке, и ребята пили чай, облизывая петушков, что было забавно. Но ведь не за петушками же Сева ходил целый день! Он, кроме того, бегал в заводоуправление справляться, нет ли ему письма, но ребята не знали, кто ему должен написать.

Старый мастер убедился, что Малышев – удачный командир.

Костя завел в бригаде строгий порядок – даже для подкраски шкафчиков и стеллажей он установил определенные дни. Он делал так. Сначала объяснял на планерке, что придумал, добивался, чтобы все признали: да, придумал правильно, а потом, если кто-нибудь делал не так, он говорил: «Что ж, ты своему слову не хозяин?» – и Леночка его поддерживала. Командиры новых молодежных бригад бегали к Косте советоваться насчет порядка. Он без отказа давал совет, а потом проверял, как получилось.

Много больших событий было в жизни бригады. Например, вся бригада участвовала в общегородском слете передовиков производства в оперном театре.

Косте очень понравился большой, красивый театр, и он узнал от ребят новые слова – «партер», «бельэтаж», «ярус» – и услышал интересные речи о том, как сталевары, прокатчики, пушкари, машиностроители выполняют уральскую клятву.

Девочки купили мальчикам зубные щетки. Костя сразу научился чистить зубы – не мудрость, но вздумал сушить щетку на печке, она рассыпалась, и он предложил пользоваться Севиной щеткой поочередно, но Сева объяснил, что это негигиенично, то есть нездорово. Так Костя узнал еще одно хорошее слово и купил новую щетку, даже лучше старой…

– Малышок, на минутку!

Костя, бегавший во двор посмотреть, из какого штабеля лучше взять заготовки, увидел Кольку Глухих. Они ушли за Гималаи – свалку стружки.

Колька потоптался на месте и спросил:

– Значит, с золотом и тайгой точка? Севка не шьет и не порет…

Золото, тайга? Костя так давно не слышал об этих вещах, что его сердце встрепенулось. Может быть, оно встрепенулось еще и потому, что с крыш свисали первые маленькие сосульки; может быть, оно встрепенулось потому, что снег на солнечной стороне Гималаев стал темным и сочился мутными слезками, в которых Дрожали разноцветные огоньки. Костя внимательно посмотрел на Кольку, на несчастного Кольку Глухих, которому до сих пор ребята молодежного цеха напоминали, как он оскандалился, когда бригада принимала присягу. Скривив свой маленький ротик, конспиратор жалко улыбался.

– Я за Севолода не ответ, – сказал Костя. – А ты с ним толком поговори.

– Да, как же! Я хотел, а он кричит: «Пошел вон с твоими дурацкими игрушками! Очень ты мне нужен! Скажи спасибо Малышку, а то я с тобой объяснился бы как следует», – и кулак, будто маленькому, показал. Вот здорово! Может быть, он нашел другого товарища для похода в тайгу?

– Не… не нашел, – подумав, ответил Костя. – Да, может, Севолод и сам не пойдет… – Толкнув Кольку плечом, он добавил: – Ты не кисни, все ладно будет! У меня мысль есть… – и побежал в цех.

О чем думала его голова, когда было сказано это слово, удивившее Кольку? Действительно, казалось, что у Кости есть какая-то мысль, а какая именно, он сам не знал. Он просто думал, что вот болтается в ремонтном цехе, возле незагруженных «Бушей», Колька Глухих. Взрослые рабочие в этом маленьком цехе часто меняются, нет над Колькой старшего, и он лодырничает.

Вскоре произошли события, которые сделали эту мысль ясной.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая

КУТЕРЬМА

События начались в то утро, когда Костя опять чуть не поссорился с Катюшей. Они шли на работу. Было совсем светло. Солнце теперь вставало рано, чтобы скорее растопить тонкий серебряный ледок в лужах, из которых за ночь убегала вода. Леночка и Сева о чем-то разговорились и незаметно для себя ушли вперед, а Костя с Катей отстали.

– Не нужно бежать, как на пожар, – сказала она. – Погода такая хорошая. Подышим воздухом.

Они дышали воздухом, но дело было не в воздухе. На холме солнце вдруг осветило ее лицо, и Костя увидел, что у Кати серые щеки, глаза тусклые, а под глазами мешочки. Она зажмурилась, остановилась, нетерпеливо размотала шарфик, пожаловалась: «Опять бабушка меня так глупо закутала!» – а потом покачнулась, схватилась за Костину руку и стала часто, коротко дышать.

– Постой немного, – шепнула она. – Почему-то мне сразу стало… нехорошо.

– Занедужила? – встревожился Костя.

– Нет, ничего… Пожалуйста, не поднимай шуму!

Она медленно двинулась дальше, а Костя пошел рядом, чтобы в случае чего не дать ей скатиться с холма.

– Сама виновата, Катерина! – сказал Костя.

– Опять ты пристаешь со своими глупостями! – сердито ответила она, так как поняла, что скрывалось за его словами. – Кто тебя просит? Думаешь, как только пойду к доктору и… помирюсь с Ниной Павловной, так сразу и вылечусь? Все это напрасно, потому что папа, конечно, погиб… Сколько времени прошло, а писем все нет… И я уверена, что она… тоже перестала ждать. Забыла папу… Совсем забыла, бессовестная такая!…

Это возмутило Костю. Он видел, он хорошо видел, как измучилась, похудела Нина Павловна, дожидаясь весточки с фронта, как непосильно она работает, чтобы отогнать тяжелые думы. Да и Катя, конечно, видела это. Он чуть не выругал ее, но сдержался, бросился вперед и нагнал Леночку.

– Подожди Катерину, недужит она, – сказал он. – Пойдем, Севолод, вместе.

Дальше произошел разговор, опять-таки очень болезненный для Кости.

– Лену послезавтра в комсомол принимают, – сообщил Сева. – А ты почему не подаешь заявление?

– Не примут меня в комсомол, годы не вышли, – ответил несчастный командир самой счастливой бригады.

– Как это – не вышли? Для завода вышли, а для комсомола нет? Вот чудак!

– И для завода не вышли… Миша в анкете про меня правильно написал, да, видать, в отделе кадров не заметили.

– Ну и считай, что, если тебя на завод приняли, значит, и для комсомола ты подходишь. Так и напиши в заявлении.

– Нельзя комсомолу врать, – совершенно расстроившись, возразил Костя. – Я бы написал, да нельзя.

Не заладился этот солнечный день и для самого Севы. Он до гудка забежал в заводоуправление справиться, нет ли письма, долго пропадал, а когда явился за колонны, Костя не решился сделать ему замечание. Сева застыл столбом у станка, потом полез в шкафчик, стал перед ним на колени и закрылся от всех дверцей, как делал это всегда, когда хотел скрыть свои чувства.

Что случилось? Раздумывать над этим было некогда – новая неприятность подстерегала бригаду. Второй цех не смог дать электрокар. Ребят так пришпорило, что они решили возить заготовки со двора в тележке.

– Не приставай! – едва слышно сказал Сева, когда Костя начал торопить это дело, но все же три раза подряд привез заготовки, сделав рейсы удивительно быстро.

Костя хотел его похвалить, но у Севы все еще было такое сумрачное, бледное лицо, что язык не повернулся. Вдруг за колонны влетел маленький, толстый начальник материального склада в сопровождении Герасима Ивановича.

– Кто позволил заготовки из-под косого креста брать?! – кричал начальник склада. – Что за безобразие! Куда ваши старшие смотрят?

Оказалось, что Сева брал заготовки из ближнего штабеля, отмеченного косым черным крестом, куда складывали металл, забракованный центральной заводской лабораторией.

– За такую штуку мы тебе, Булкин, выговор по цеху дадим, – сказал Герасим Иванович. – Вот твоя знаменитая лень опять наружу в полной красоте вылезла.

– Я брал заготовки без «бэ», – оправдывался Сева. – Они не в штабеле лежали, а возле штабеля. На них не написано мелом «бэ», – значит, они не брак…

– Кто лучше знает – ты или я? – разозлился начальник материального склада. – Хозяин нашелся!

– Чего там кричать! – успокоил его Герасим Иванович и приказал: – Тащите теперь, ребята, все, какие есть, заготовки в бракованный штабель.

Поднялась кутерьма. Мальчики бросились выправлять положение. Из двух черновых станков один стал. Начались простои и на Катином станке. Когда все заготовки были заменены годными, Катя подсчитала отделанные «трубы».

– Спасибо, Сева, мы из-за тебя уже на восемь «труб» опоздали, – сказала она.

Виновник происшествия промолчал – может быть, потому, что за колоннами был Герасим Иванович, а может быть, потому, что сознавал свою вину.

– Ты его, Катерина, не трожь: у него что-сь стряслось, – мимоходом шепнул Костя.

– Ну и денек! – вздохнула Катя. – Все вверх дном! Совсем сели!…

НЕУДАЧНАЯ СЪЕМКА

Но самое тяжелое было впереди. Во второй половине смены Зиночка привела за колонны пожилого рыжебородого человека. Под мышкой у него был деревянный фотографический штатив, а пальто оттопыривалось на боку. В последнее время за колоннами перебывало много гостей; их приводила то Зиночка, то работники завкома, то сам парторг – показать, как используется старая техника. Гости бывали разные, но этот был самый серьезный.

– Здесь работает наша лучшая молодежная фронтовая бригада, – сказала Зиночка. – С нее и можно начать.

Гость огляделся и пробормотал:

– Культурно, культурно. Сниму актив бригады, – решил он. – Самых боевых… Редакция просит групповой снимок новаторов, лучших молодых стахановцев.

– В бригаде только четыре человека, – замялась Зиночка. – В активе, конечно, сам Малышев – он известный новатор, потом Катя Галкина – она лучшая стахановка, и потом политрук бригады Лена Туфик… – И она замолчала.

– И еще Всеволод Булкин! – строптиво добавила Катя. – Вообще в бригаде все работают хорошо.

– Но, Катя, ты понимаешь, что нужно снять актив, – зашептала Зиночка. – А Сева сегодня устроил такую возмутительную вещь… Разве это сознательность?

– Ничего! Он больше не будет.

– Ой, конечно! – поддержала подругу Леночка.

– Пожалуйста, мне вовсе не интересно сниматься! – равнодушно проговорил Сева и крепче затянул кашне на шее.

– У нас вся бригада заодно! – вступился за него Костя. – Мы всегда вместе. Сниматься – так всем.

– Всех сниму! – решил фотограф. – Аппарат выдержит. Хорошо то, что народ дружный, – значит, актив… Молодые люди, подойдите к доске показателей. Мальчики, снимите шапки и пригладьте волосы. Смотрите только друг на друга, будто меня не существует…

Ребята смотрели друг на друга во все глаза, но прекрасно видели, что делал будто несуществующий рыжебородый человек: он достал из-под пальто фотоаппарат в кожаном чехле, привинтил к штативу и нацелил на бригаду, потом в его руках очутилась непонятная штука – металлическая трубка с площадкой. Рыжебородый насыпал на площадку серебряного порошка из баночки и поднял трубку высоко над головой.

– Вы, молодые люди, всегда такие серьезные? – спросил он. – Ку-ку!

Невольно все рассмеялись. Тут что-то щелкнуло, и блеснул ослепительно яркий свет.

– Культурно, культурно! – похвалил ребят фотограф. – А теперь назовите себя и скажите, кто у кого на фронте. Я запишу.

Когда очередь дошла до Кати, она сказала:

– Я Галкина Екатерина… У меня папа фронтовик.

– Пишет?

– Нет, давно не пишет. – И отвернулась. Человек нерешительно проговорил:

– Значит… значит… – Он, может быть, хотел спросить: «Значит, неизвестно, жив ли?» – но решил так: -Я только запишу, что отец на фронте. У меня тоже… сын не пишет с декабря прошлого года. Он был в энской особой дивизии. Я надеюсь, что все обойдется. И вы, Катя, не расстраивайтесь…

Этот суровый человек теперь стал просто грустным, опечаленным пожилым человеком. Зиночка повела его в другие бригады.

– Нас в газете напечатают!… Ой, я совсем как слепая выйду! Меня никто не узнает! А рот я открыла, потому что смеялась!… – затараторила Леночка.

– Ты что, Катерина? – спросил Костя.

Она пошатнулась, провела рукой в воздухе, хотела опереться о станок, но промахнулась и медленно опустилась на пол, точно выбирала место, где сесть.

– Ну что ты, что ты, Катенька! – залепетала Леночка и бросилась к ней. – Опять голова закружилась?

– Папа тоже с декабря не пишет… Он был… в особой… – сказала Катя, закрыла глаза и склонилась до самого пола.

– Да поднимите же ее! – закричала Леночка.

Первым подоспел Сева, но Костя отстранил его, стал поднимать Катю и даже испугался – в ней совсем не было веса.

– Сами идите в медпункт, если вам нужно! – сердито проговорила Катя, вырвалась из рук Кости и опустилась на стеллаж.

Ей дали напиться воды из кружечки, Костя взял под руку, Леночка под другую, и они повели – вернее, понесли – Катю. К ним присоединилась встревоженная Нина Павловна. И Катю доставили в медпункт, где главным был старый доктор.

До дороге Катя созналась, что была простужена и ходила на работу с температурой, скрывая это от бабушки и товарищей. И не хотела идти к врачу, потому что боялась, что он заставит ее сидеть дома. С тяжелой душой возвращался Костя за колонны. Бригада вдруг осиротела, потому что лишилась одного человека. Она лишилась одного человека: маленькой, слабенькой синеглазой девчурки, но как будто стала в тысячу раз слабее, чем была, – так ему показалось.

ОДИН ЗА ТРОИХ

Он сначала не понял, что случилось. За колоннами уже горел свет, и все черновые станки, все три черновых станка работали. От станка к станку ходил Сева, осторожно и легко, будто двигался по ниточке, готовой порваться. Лицо у него было непривычно оживленное, какое-то светлое, красивое, точно освещенное еще одной яркой лампой. Он остановил станок, снял ободранную деталь, зажал новую заготовку, пустил станок, проходя мимо другого станка – охладил резец, а на третьем ловко сменил заготовку и продолжал путешествие.

Острая зависть пронзила сердце Кости. Но это была не только зависть – это было также восхищение. «Ты, гляди, наделаешь делов», – хотел он сказать товарищу, но промолчал, потому что его руки зачесались, загорелись. Он мысленно повторял каждый шаг, каждое движение, сделанное Севой, и не сразу заметил Герасима Ивановича… Между колоннами появилось несколько ребят из цеха. Все молча смотрели, как Булкин управляется с тремя станками.

Для того чтобы успокоить руки, Костя стал за отделочный станок, к которому его всегда тянуло. Побежала, заструилась синяя, горячая стружка. Старый мастер посветлел, шуганул зрителей: «Дела другого нет – семерым на одного глазеть!» – присел на стеллаж возле Кости и призадумался. Всего два работника было за колоннами, и все же продолжалась жизнь, весело звякали отделанные «трубы».

По порядку, заведенному Костей, каждый токарь, сдав обдирку отделочнику, ставил под своей фамилией на доске показателей меловую единичку – так велся учет соревнования внутри бригады. Взяв мелок, Костя провел под всеми единичками толстую черту. Это означало, что за колоннами случилось что-то очень важное.

Как только раздался гудок, Герасим Иванович скомандовал:

– Шабаш!

Станки замерли, и ребята подошли к мастеру.

– Заболела Галкина, – сказал он. – Доктор говорит, придется отпуск дать – может быть, на месяц-полтора.

– И питание, – подсказала Леночка, которая незаметно присоединилась к ним. – Мальчики, вам поклон от Кати. Я отвела ее домой.

– Питание подбросим, – пообещал мастер и спросил у Кости: – Давать еще человека или справитесь?

– Сами видели, – отозвался Сева. – Справимся и вдвоем.

– Ты не прыгай! – не очень строго остановил его мастер. – Думаешь, как проработал часок на трех станках, так и король!

– Ой, он на трех станках работал? – с восторгом прошептала Леночка.

– Да! – сказал мастер, отвечая своим мыслям. – Были у вас руки что крюки, а теперь руки в порядке… Ты, Малышок, на трех станках тоже управишься?

– Должно быть…

– А я непременно собьюсь, – призналась Леночка.

– А на отделочном?

– Справлюсь, обязательно справлюсь! Я уже один раз немножко пробовала.

– Герасим Иванович, в ремонтном цехе четыре «Буша» стоят, а им одного хватит, – неожиданно для самого себя сказал Костя. – Пускай нам лишние отдадут. За колоннами место есть. Вот поглядите!

– Еще что выдумаешь! – удивился мастер, но все же пошел за Костей в конец участка, осмотрел площадь возле самой стены и признал: – Конечно, два-три «Буша» поставить можно, хоть и тесновато. Выйдет на работу Галкина – может, и поговорю с Тимошенко.

– А зачем ждать? – пожал плечами Сева. – Обдирку вдвоем на пяти станках поведем.

– А с отделкой как? – прикрикнул мастер. – Вносишь предложение, так отвечай за свои слова. Отделочный станок нынче только-только справляется. Куда ободранные заготовки сдавать? Думать нужно!

Он ушел, против воли озабоченный. Костя отослал Леночку домой и сосчитал готовые «трубы».

– Сто двадцать! Полторы нормы… Сработали! -огорченно сказал он.

Вместо ответа Сева зажал заготовку, пустил станок, подошел к станку Кости… Все было ясно. Костя обрадовался, подхватил с полу обдирку и зажал в патроне отделочного станка.

– Давай! – бросил Сева.

– Давай! – откликнулся Костя.

В цехе уже было совсем пусто, но за колоннами «Буши» продолжали свое дело. Костя снял первую готовую «трубу», а Сева велел ему:

– Считай!

– До скольких?

– До… ста шестидесяти!

Это значило – двести процентов плана! «Испугал!» – задорно подумал Костя и крикнул так, что в цехе зазвенело эхо:

– Сто двадцать одна!

За колонны, шаркая валенками, прибежала учетчица, старенькая тетя Паша, с замасленным блокнотом.

– Что же вы, не сдаетесь, ребята? – спросила она.

– Не сдаемся! – ответил Сева. – Смена не кончилась!

Фронтовая бригада не сдалась.

ПРИЗНАНИЕ

Крикнув: «Сто шестьдесят!» – Костя выключил станок и побежал сдавать резцы в заправку и договариваться об электрокаре. Когда он возвратился, Сева уже кончил уборку стружки и сидел на стеллаже, вытянув уставшие ноги на середину прохода. Костя улыбнулся. Ему живо представилось, как завтра заойкает Леночка, как обрадуется Катя, услышав, что, несмотря на все неудачи, фронтовая бригада устояла и впервые сделала двести процентов – две нормы, целую гору «труб», которые так весело блестят, отражая свет ламп.

– Только они – актив! – процедил Сева сквозь зубы. – Только они – новаторы, а Севка – Булкин-Прогулкин… Надавали вам горячих? Съели?

Его слова ошеломили Костю. Стало темно, холодно, точно у него отняли что-то очень большое, светлое, хорошее. Да ведь и то сказать – какие злые, мелкие это были слова.

– Значит… значит, нарочно ты так вот сделал? – через силу проговорил он, желая этим выразить, что его товарищем руководило только желание пофорсить, показать себя. – Я думал, ты на самом деле… а ты нарочно, нахально… – И, махнув рукой, он пошел прочь, чтобы скорее скрылся с глаз неправильный человек.

– Как это можно нарочно на трех станках работать? – насмешливо осведомился Сева.

– Мало что… Ты это со зла, а не сознательно…

– Только вы сознательные?

– Уж не такие, как ты…

Сева вскочил и крепко схватил его за плечо.

– Только вы сознательные! Да? Только вы! – выкрикнул он тонким голосом, глядя на Костю бешеными глазами, и его губы задрожали. – На! На, читай, сознательный! – Выхватив из кармана потертый клеенчатый бумажник, Сева вынул из него и сунул Косте какую-то бумажку.

Это было извещение о том, что среди эвакуированных граждан, зарегистрированных в бюро, Софья Наумовна Булкина не числится и что в бюро также не поступало запросов о местонахождении Всеволода Булкина. Конечно, Костя не смог разобраться, в чем дело.

– Я сегодня это извещение получил, – объяснил Сева. – Помнишь, я в воскресенье куда-то ходил? Это я в бюро ходил… которое об эвакуированных справки собирает. Я там заявление написал, запрос, где моя мама, Софья Наумовна Булкина. – Его голос охрип. – Видишь, мама не эвакуировалась… Значит… ее фашисты в Каменке убили.

– Почем знаешь? Может, и не убили.

– Да… много ты понимаешь! Помнишь, когда я в красном уголке газету порвал? Я ее не порвал… я только кусок вырвал… Читай!

На обрывке газеты был напечатан «Рассказ партизана», и Костя все прочитал.

Один красный партизан перешел фронт и рассказал, что фашисты превратили в «зону пустыни» Каменку, которую они назвали «партизанское гнездо номер первый».

Фашистские танки всё раздавили, фашистские пули убили всех, кто не успел бежать, а фашистский огонь сжег все, что не успели уничтожить танки. Вот и исчезла Каменка – красивый зеленый городок, где до войны люди жили хорошо, богато. Теперь Костя все понял. Он понял, почему Сева так взялся за работу и вступил в бригаду, почему он так изменился. На сердце у него стало тепло и жалостно, захотелось стереть обидные слова, которые он только что сказал товарищу.

– А я думал, ты пофорсить хотел…

Сева стал рыться в шкафчике и закрылся от Кости дверцей.

– Я и пофорсить хотел, дурья ты голова, – ответил Сева, будто совсем спокойно, – чтобы вы понимали… Еще неизвестно, кто сознательнее. – Он помолчал и проговорил совсем тихо, но так, точно грыз железо: – Фашисты – гады. Они хотят везде так сделать – «зону пустыни»… Я их ненавижу больше, чем все вы! Я бы каждого убил своей рукой… Я везде буду первый, и за станком, и все сделаю, что задумал!… – Голос его оборвался, он помолчал, со стуком захлопнул дверцу и поднялся с красными пятнами на щеках. – Где электрокар? Заготовки нужно привезти, резцы из заправки взять. Поворачивайся!

– Ты что сосешь? – с надеждой в голосе спросил Костя, когда они складывали возле станков привезенные заготовки. – Сахар небось?

Уже немного успокоившийся Сева вынул изо рта корочку.

– Не беспокойся, сахар пойдет куда нужно, – ответил он. – Пускай сдохну, если до похода трону запас!

Итак, несмотря на всю свою сознательность, Сева все-таки собирался за золотом.

НЕСЛЫХАННОЕ ЛЕКАРСТВО

Прежде чем отправиться домой, Костя забежал в лабораторию к Нине Павловне. Она ходила из угла в угол, а возле стола сидел старенький, совсем лысый доктор из медпункта и задумчиво постукивал пальцами по ручке кресла. Этого человека на заводе уважали, потому что он всегда интересовался, кто болен, кто поправился, всегда шутил, что болеть вредно для здоровья, и всех угощал витаминными таблетками.

– Тебе что нужно? – спросил он у Кости. – Покажи язык… Ух, какой мокрый и красный! Стой возле печки, пока не высохнет, а потом съешь это. – Он положил на язык Кости кисленькую таблетку и продолжал разговор с Ниной Павловной: – Так вот, голубчик, я повторяю: все это не только результат болезни, но и тяжелого нервного состояния… Нужен покой, сон и питание – это главное… Вы говорите, что можно отправить барышню к ее тете в лесничество. Недели через две надо так сделать, а пока – сон, покой и питание.

– Сон и покой – это вполне доступно, – ответила Нина Павловна, – а вот питание… Она ничего не ест…

– Отдохнет немного – появится аппетит. Но о питании нужно подумать серьезно. Конечно, завод поможет… Но что он даст? Сахару, муки… По мирному времени нужен был бы шоколад, какао, как можно больше молока, масла, яиц… Вот тогда мы подняли бы барышню недели за три, за месяц…

– Шоколад, какао? – усмехнулась Нина Павловна. – Вопрос не в деньгах… Где это взять сейчас? В магазинах, конечно, нет… Но что-то нужно придумать… Я завтра отпрошусь у директора на полдня. Весь город переверну, а достану.

До сих пор Костя был уверен, что шоколад – это баловство, а теперь понял, что шоколад – лекарство. В его памяти, как наяву, встали толстые плитки в серебряной бумаге.

Доктор ушел, наградив Костю еще одной таблеткой.

– Что делать, Малышок? – сказала Нина Павловна. – Как поскорее вылечить Катюшу, капризульку нашу?… Знаешь, она не отняла рук, когда я их грела. Смотрит на меня так горячо, жалобно, хочет что-то сказать, а сердце все бунтует, все не уступает… Руки такие тоненькие, холодные, каждая косточка видна. До чего довела себя, глупенькая! – Нина Павловна сжала виски, подумала и сказала: – Понадобится – достану и птичье молоко! Вася мне не простит, если с нею что-нибудь случится. Ты не можешь себе представить, как он ее любил!…

Нину Павловну вызвали в цех пробовать новый способ закалки деталей, а Костя вернулся за колонны, где его ждал Сева, закончивший подготовку участка к завтрашнему дню.

«Я ДОСТАНУ!»

На другой день Нина Павловна явилась за колонны уставшая, озабоченная и рассказала ребятам о своей неудаче: она обошла весь город и только даром потеряла время.

На базаре продавали плитки шоколада, но такого плохого, что она не решилась купить. Была в облздравотделе, была в горторг-отделе… везде была. Люди говорят: «Война, ничего не поделаешь». Кто-то сказал, что шоколад и какао есть в госпитале, но, конечно, совесть не позволила ей туда обратиться.

Ребята слушали молча.

– Как она себя чувствует? – спросила Нина Павловна, закончив повесть о своей экспедиции.

– Все спит, – ответила Леночка. – Я к ней зашла, она открыла один глаз, сказала: «А, это толстая Oйкa!» – и опять заснула…

– Пускай спит, – вздохнула Нина Павловна. – Доктор говорит, что дня через два-три появится аппетит. Нужно подготовить необходимое питание. Завтра с утра опять пойду искать.

– Не ходи! – сказал Костя. – Я пойду… Ты попроси Герасима Ивановича, пускай меня отпустит.

– Куда ты пойдешь?

– Шоколад да еще что покупать.

– Где ты достанешь, чудак! – засмеялся Сева. – Подумаешь, чудотворец! Теперь уже он форсит… видишь, Лена!

– Действительно, где ты достанешь? – спросила Нина Павловна, удивленно глядя на Костю.

– Не украду!

– Возьми деньги, – протянула она пачку бумажек. Поколебавшись, он старательно спрятал деньги, которые ему

были совсем не нужны, и приказал ребятам продолжать работу.

– Завтра, Севолод да Ленушка, вы на пару останетесь, – сказал он. – Должны справиться.

– Не бойся, справимся… Но разрешите все-таки узнать, товарищ командир, куда вы собрались? – осведомился Сева.

– Секрет, – ответил Костя.

– И не надо! – обиделась Леночка. – Не спрашивай его больше ни о чем, Сева! У нас тоже будет секрет. Я тебе одному скажу. Очень большой, важный секрет…

Так они и остались со своими секретами.

Нина Павловна, заглянув на минутку за колонны, сказала, что Герасим Иванович разрешил Косте завтра пойти в город, потому что, как заявил старик, бригадир, конечно, должен заботиться о членах своей бригады.