Текст книги "Малышок"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Ползли они, конечно, не сами – их передвигала цепь, которая через прорезы в полу крючьями цепляла заготовки. Пока заготовка проходила через печь, она нагревалась: была черной, а становилась белой, раскаленной. Оставалось окунуть ее в черное масло и закалить: сделать крепкой, твердой…

– Ты засмотрелся, Малышок. Пойдем! – позвала его Нина Павловна, которая успела о чем-то переговорить с калильщиками.

В лаборатории было светло, чисто. Удивительно, почему для черного калильного дела нужно так много книг, что они едва помещаются в шкафу, так много непонятной посуды из тонкого стекла и еще весы и микроскопы!

– Вымой руки, – сказала Нина Павловна. – Теперь закуси. Вот бутерброды с сыром. Ешь, не стесняйся… А я – за работу.

КАПРИЗНАЯ «РЮМКА»

Раньше Костя думал, что работать можно промывочным ковшом, молотком, с ружьем в лесу, за станком или с тележкой, а оказывается, что можно и так: Нина Павловна вынула из портфеля толстые тетради, книги, сложила руки и задумалась, глядя на грубую заготовку для детали «рюмки» и на готовую блестящую деталь.

– Ты, конечно, знаешь, что мы делаем для фронта? – вдруг спросила она.

– «Катюши» делаем, – ответил он тихо, соблюдая военную тайну.

– Да, делаем некоторые детали для снаряда «катюши»… Это сильное оружие. Фронт требует все больше «катюш», и мы могли бы дать больше, если бы не «рюмка». Сейчас токари точат «рюмки» из закаленных заготовок. Горят, ломаются резцы, работа идет медленно. Можно было бы точить «рюмки» из сырой, незакаленной стали, а уж потом калить готовые, но закалка готовой «рюмки» не удается: у нее слишком тонкие стенки. В закалке «рюмка» деформируется, корежится, получается брак… Сегодня мы успешно закалили только пятьдесят пять процентов «рюмок». Позорно мало!… – Нина Павловна прошлась по лаборатории и твердо проговорила: – Жива не буду, а научусь калить «рюмки»-тонкостенки. Нагрев деталей в соли ничего не дал. Посмотрим, что даст работа со свинцовой нагревательной ванной. Не пойдет дело так – пойдет как-нибудь иначе. Вася учил меня, что в нашем деле важнее всего упорство… впрочем, как и во всяком другом. Всех ученых-металлургов на ноги подниму, сто режимов закалки перепробую, но своего добьюсь! Кто знает, сколько жизней спасет каждая лишняя «катюша» и чья это будет жизнь! – Она села за стол и начала перелистывать книгу. – Ложись спать, Малышок, завтра я рано подниму тебя…

За шкафом стоял диванчик. Костя лег, укрылся ватником и немного подумал о сегодняшнем дне, который начался плохо, а кончился совсем хорошо. Вот он уедет на Полюс…

Где-то за холмом останется дом, где живут девочка-задавака с синими глазами и обидчик Булкин… Плохие они люди, лучше обойтись без них. Где-то останется цех со старым мастером… Не хочет Бабин сделать Костю токарем по металлу, не дает ему резать сталь – не надо.

– Спишь? – вполголоса спросила Нина Павловна.

– Не…

– А о чем ты вздыхаешь?

Он промолчал, застигнутый врасплох.

– Тебе жаль оставлять завод и товарищей?

– Больно они мне надобны, поперечные души! – ответил он с досадой.

– Правда, ведь вы не дружите… И это плохо, что вы не дружите… Все-таки спи, Малышок…

Да, Малышок уедет к Мише на Северный Полюс, до которого «десять километров, и все прямо, с поворотами», и сделает это с радостью; а то, что он глубоко вздохнул, так это просто непонятно почему.

Глава четвертая

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС

Утром, еще в потемках, заводской автобус уехал на Северный Полюс. Пассажирами были ребята из молодежного механического цеха.

– А долго мы полярников, моржей-тюленей, будем на буксире тащить-вытаскивать? – спросил кто-то.

– Ребята, ребята! – вмешалась Зиночка Соловьева. – Я вас предупреждаю: не ставьте на Полюсе вопрос так, что мы приехали брать их на буксир. Это обидное слово. Полярники работают самоотверженно, но получен приказ, что нужно ускорить отправку продукции на фронт. Вот мы и едем помогать филиальским…

Пассажиры автобуса притихли. Костя почувствовал себя важным человеком: он едет выполнять важное правительственное задание.

Сначала за окном мелькали дома, потом фары освещали только стволы сосен, и наконец автобус стал. Приехавшие вышли. Перед ними был высокий забор с колючей проволокой. Сбоку падал луч яркого света. Зашелестел шепот:

– Гляди, прожектор светит…

– А зачем?

– Чудак, не понимаешь! Чтобы сразу было видно, кто идет.

– На Полюсе строго…

– А ты думал!…

– Гляди, на вышке часовой в шубе…

В заборе открылась дверца, и послышался голос:

– Давайте по одному!

Когда пришла очередь Кости, он увидел в сторожке двух военных.

– Имя, отчество, фамилия? – спросил один из них, глядя в список.

В эту минуту Костя смотрел на овчарку, которая, свесив язык, сидела возле другого военного.

– Малышок, – ответил он, но тотчас же поправился: – Малышев Константин Григорьевич…

– В другой раз не путайте, Константин Григорьевич! – сказал военный, взяв под козырек. – И без того видно, что вы малышок.

Переступив порог, Костя очутился на широком дворе. Ребята уже разделились на группы, и возле каждой группы стоял взрослый. Тотчас же кто-то обнял Костю:

– Вот сюрприз! Если не ошибаюсь, это Малышок-корешок! Этого я заберу вместе с его шапкой в тарный цех!

– Да, да, Миша! – поспешила Зиночка. – Он ловко забивает гвоздики. Вчера на заводе он всех удивил. Парторг Цека приказал включить его в бригаду.

– Не знал, что у моего Малышка такой талант, а то уже давно перетащил бы его на Полюс. У нас для хорошего молотка много работы.

Зиночка крикнула: «Тихо» – и обратилась к ребятам:

– Еще раз напоминаю, как нужно себя вести на Полюсе. Соблюдайте все правила филиала. По цехам без толку не бегать, вахтеров и взрослых рабочих слушаться. Ничего не зарисовывать, не записывать. Вернувшись домой, никому ни слова – ни отцу, ни матери, ни знакомым. Все понятно?

Голоса прошумели: ребята пообещали молчать.

– Больше всего я уверен в Малышке, – шепнул Миша. – Он даже мне ни словечка не сказал. Наверное, язык откусил, когда кашу ел. Говори, не рад меня видеть?

– Рад, – ответил Костя, и больше у него не нашлось слов.

Группа Миши Полянчука направилась к большому сараю из толстых бревен. Возле сарая лежали штабеля длинных и коротких дощечек. Широкие ворота открылись. Из сарая хлынула волна шума и белого пара. Показалось, что этот шум вытолкнул по рельсам вагонетку, высоко нагруженную плоскими, аккуратными ящиками. Потом ребята увидели цех, освещенный электрическими лампами. За верстаками работали подростки – сколачивали из дощечек щитки. Ближе к выходу взрослые рабочие мастерили из щитков ящики, навешивали петли и запоры.

Бригадиры разобрали новичков и поставили их за верстаки.

– Будешь сколачивать донце, – сказал Миша, протянув Косте молоток. – На две поперечины клади три доски – вот так, одну к другой. Каждую доску пришивай к поперечинам четырьмя гвоздиками. Покажи, как ты можешь, корешок.

Чуть-чуть призадумавшись, Костя легкими пристуками молотка поставил все двенадцать гвоздиков на место, потом, как из пулемета, хлопнул двенадцать раз. Гвозди, спасаясь от его молотка, спрятались в дерево.

– Ух ты! -удивился Миша. – А еще раз!

Стараясь не улыбаться, Костя забил шесть гвоздей, держа молоток в правой руке, а потом перебросил его в левую руку и заколотил остальные гвозди.

– А я могу и с пальца забивать, глянь!

Не отнимая пальцев от гвоздя, Костя быстро опустил молоток. Мише показалось, что на свете стало двумя пальцами меньше, но Костя успел убрать их в тот самый миг, когда гвоздь погружался в дерево.

– Так ты не балуй. Придется новые пальцы пришивать – где я иголку и нитку возьму? А вообще нужно признать, что ты виртуоз.

– Чего? – спросил удивленный Костя.

– Виртуоз – это значит такой ловкий, что просто ах. И знаешь, – проговорил Миша задумчиво, – мне пришла в голову мысль. – Он хлопнул себя по лбу. – Думай, голова, – шапку куплю!

– Ай! – послышалось рядом.

Рыжая девушка, которую Костя знал – она работала на заводе в инструментальном складе второго цеха и ее называли «мировым пожаром» за цвет волос, – положила палец в рот, как конфетку.

– Я не умею молотком, – прошепелявила она. – Все пальцы поотбивала.

– Вынь палец, маникюр испортишь. Ты складывай дощечки, а Малышок будет сколачивать! – приказал Миша.

Работа пошла веселая. Костя с увлечением хлопал молотком. Рукоятка точно приросла к ладони, и было приятно, что подростки бегают смотреть на работу новичка, было приятно, что Зиночка хвалит его.

– Стоп, доночный участок! – крикнул Миша, вскочив на верстак, и, когда затихли молотки, объявил: – Костя Малышев со своей подручной Клавой Еремеевой уже выполнили по полторы нормы, чего и вам желают!

Ребята зашумели.

– С подручной и дурак сумеет, – заявил кто-то. Но было ясно, что это зависть, и больше ничего.

– Товарищ Полянчук, прикажи продолжать работу, – сказал полный мужчина в черном ватнике и высоких фетровых валенках, приведенный в цех Зиночкой Соловьевой. Он внимательно пригляделся к работе Кости и обратился к Мише: – Действительно, если тарники научатся так работать и если разделить операции, как предлагаете вы с Соловьевой, то дело пойдет лучше. А ты, Костя, помнишь, как тебя учили работать молотком?

– Дед Вак Иванович Крюков, как бараки строили, дал вот столечко гвоздиков, – Костя взял из ящика горсть гвоздей, – да еще доску-дюймовку дал. Показал, как робить, а потом велел забивать да клещиками вытаскивать и…

– И что?

– И кажет: «Покуль не научишься забивать с одного стука, обедать не позову», – закончил Костя.

– Когда же тебе удалось пообедать? – удивилась Зиночка.

– Два дня хлебец жевал, а в третий и пообедал…

– Школу он прошел строгую, – засмеялся высокий человек. – Мы так учить не будем. Тебя, товарищ Полянчук, завтра заменит на участке Круглое, а ты займись Малышевым, научи его культурно передавать свой метод. Пускай он подготовит в своей стахановской школе несколько таких же инструкторов.

– Красота, Малышок! – сказал Миша, когда этот человек ушел. – Завтра мы с тобой проведем весь день в Верхнем общежитии. Это был начальник филиала Шестаков, понимаешь? Дело пойдет, Малышок!…

– Все-таки какое чутье у нового парторга, – радовалась Зиночка, – он сразу понял, что Малышок пригодится в тарном цехе. Я просто готова влюбиться в нашего парторга! Говорю совершенно откровенно…

Еще веселее Костя застучал молотком. Клава раскраснелась, огненная челка прилипла ко лбу и потемнела, но, когда работа спорится, человек не замечает усталости.

ВЕРХНЕЕ ОБЩЕЖИТИЕ

Тропинка взбежала между скалами на площадку, поросшую старыми елями. В серебристом лунном свете Костя увидел Верхнее общежитие – резной красивый дом, где жили бригадиры филиала. До войны здесь помещалась лыжная база спортивного общества. Костя обернулся. Под горой расстилалось бескрайное лесное море, спокойное и молчаливое.

– У нас словно как на курорте, – сказал Миша.

Они вошли в дом, поздоровались со старушкой уборщицей и по узкой лестнице поднялись на второй этаж, в комнатку-клетушку. Миша зажег коптилку, и Костя прежде всего увидел в углу несколько пар лыж. Правда, это были не такие лыжи, какие подарил ему Митрий, – те были широкие, подбитые оленьим мехом, а эти очень узкие, длинные, щеголеватые.

– Чьи это? – спросил он осторожно.

– А хоть чьи… Их забыли в столярке. Я пробовал кататься, только у меня пока не получается. Ровного места нет, одни горы. Трудно устоять на лыжах.

– Чего там трудно! – усмехнулся Костя. – Завтрась побежим?

– Решено! Заодно давай условимся, что ты забудешь слово «завтрась» и будешь говорить «завтра».

В круглой железной печурке загудел огонь. Миша вскипятил чай и на стол выставил хлеб, сахар и немного масла в стеклянной баночке. Счастливый Костя пил чай; Миша радушно угощал его хлебом с маслом.

– Ты немного похудел – должно быть, потому, что решил подрасти, – сказал он, улыбаясь, своему другу. – Правильно задумано. Расти тебе надо целый метр с половиной, не считая двух четвертушек… Ну, чего молчишь? Язык у тебя очень коротенький. А как тебе живется?

Теперь все обстояло замечательно, потому что возле Кости был Миша, тоже немного похудевший и ставший взрослее, но по-прежнему веселый, ласковый.

Номерной военный завод, дом за холмом – все это показалось очень далеким, и было неясно, существовало ли это на свете или только приснилось.

– За станок еще не поставили? В подсобных ходишь? Не хмурься. У меня есть совершенно блестящий план.

Только-только Костя собрался спросить, что это за план, как в дверь постучали.

– Товарищ Собинов, вас ждут! – И густой голос пропел: – До-ре-ми-фа-соль-ля!

Какой Собинов? Но Миша ответил, точно и впрямь был не Полянчук:

– Сейчас, товарищ Шаляпин! – И он объяснил Косте: – Здесь почти все украинцы живут. Мы перед сном концерты устраиваем, как знаменитые певцы. Хочешь послушать?

– Хочу…

– А глаза слипаются… Ложись-ка спать. Я с товарищами посижу часок. Только займи не больше пятидесяти процентов койки. Я тоже иногда ночью сплю. – И с этой шуткой Миша ушел.

Раздевшись, Костя повесил носки возле печурки и нырнул под одеяло. Как спокойно было в комнатушке над заснеженным лесом! Внизу что-то мягко зазвенело, голоса слились в незнакомую красивую песню, и Косте стало грустно, потому что его счастье было неполным. Где Митрий? На фронте… Фронт – это, наверное, вроде той поляны, где Митрий принял на длинный вогульский нож большого медведя и где они с Митрием потом свежевали жирную тушу. Только на фронте вместо медведя – фашист. Убил Митрий фашиста? Непременно убил, и не одного фашиста, а много, не счесть… Голоса внизу зазвучали веселее, и грусть стала нежной.

Если разобраться, Костя прожил с братом очень мало. Митрий все уходил да уходил в тайгу, оставляя Костю в Румянцевке, у старушки Павлины Леонтьевны Колобурдиной. Он был уверен, что братишка не пропадет. Ведь Костя и золото мыть и на строительстве работать – все умеет. Вот только учиться было некогда… А Митрий бродил с товарищами по берегам золотоносных речушек, ловил соболей капканами; прошлой зимой подался к вогулам, весной принес шесть собольих шкурок да заветную тамгу Володьки Бахтиарова, забрал Костю со строительства бараков, сдал шкурки в «Заготпушнину» и пировал два месяца. Потом вдруг война, и вот Митрий, обнимая Костю, щекоча его своими усиками, говорит…

На этом Костя заснул…

Из лесу вышла большая осторожная тень на высоких ногах. Ее выслала в разведку тайга, узнав, что в резном доме появился Малышок. Тень остановилась на опушке, чуть слышно втянула воздух, почуяла запах дыма и качнула рогами – большими, как старые еловые лапы. Долго смотрела она на освещенные окна – три внизу, одно под самой крышей. До круглых настороженных ушей доносились людские голоса – люди пели, как иногда поют охотники у костра. Тень забеспокоилась, медленно повернулась и ушла в лес, широко переставляя ноги по глубокому лунному снегу.

НА ЛЫЖАХ

Солнце светило в окошечко, когда Костя открыл глаза. Как он заспался после вчерашнего длинного дня! На печурке чайник хлопотливо стучал крышкой.

– Вставай, Малышок! – весело окликнул Миша. – Зимний день коротенький. Нужно провернуть тысячу дел на большой скорости.

За завтраком Костя поделился с другом мыслями о брате.

– А ты напиши в Румянцевку старушке, у которой вы жили, и спроси, нет ли писем от брата, – сразу посоветовал Миша. – Если есть письма, пускай пришлет их на твой нынешний адрес. Давай спланируем день так: сейчас возьмемся за дело, потом пройдемся на лыжах, а вечером напишем письмо.

Убрав со стола, Миша принес снизу отрезок доски, достал молоток и гвозди.

– Покажи, как ты держишь молоток. Правильно я держу?

– Не!… Неправильно, – определил Костя. – Ты ручку-то не жми, не силься. Держи легонько, играючи, – хоть сколько стучи, не уморишься.

– Теперь покажи, как ты опускаешь молоток. – Хорошенько приглядевшись, Миша все понял. – Вернее сказать, что ты его не опускаешь, а бросаешь всей тяжестью на шляпку гвоздя. Так я говорю?

– Выходит, так… А надо всех ребят научить? Тогда я долго здесь буду?

– Ты обучишь человек десять, и они тогда станут инструкторами передового метода. А хочешь на филиале остаться?

– А то нет! – откровенно признался Костя. – Чего я буду в подсобных ходить!

– Все учтено! – скрепил Миша. – У меня такой же план. Продолжаем! Теперь покажи, как молоток должен касаться шляпки гвоздя, чтобы он без разговоров входил в дерево.

Долго еще со смехом и шутками трудился Миша, пока будущий руководитель стахановской школы не усвоил, как нужно передавать ребятам искусство заколачивания гвоздя с одного удара.

Заодно Костя учился правильно произносить слова. Потом Миша вздумал забивать гвозди по-стахановски и так разохотился, что обо всем забыл.

– На лыжах-то пойдем? – напомнил Костя.

Они вышли на крылечко, пощурились, привыкли к солнцу, и началась возня. Костю удивило то, что ловкий, подвижной Миша выглядит увальнем на лыжах. Спортивные лыжи были не такие удобные, как охотничьи лыжи, но Костя сразу привык к ним, сделал несколько петель вокруг Миши, который кое-как ковылял через полянку, бросил палки под елью: «А ну их!» – и побежал, расставив руки, немного согнутые в локтях, по-вогульски.

– Давай под гору скатимся, – предложил он Мише. Тяжело дыша, тот посмотрел вниз и покачал головой:

– На сосну налечу. Тут их много торчит.

– А ты от сосны в сторону…

– Вот тогда я уж непременно другую сосну сломаю, самую толстую.

– Какой ты! – огорчился Костя и вдруг закричал: – Глянь, глянь, зверь! – и показал на широкий след под сосной.

– При чем тут зверь! – удивился Миша. – Корова, наверное, была…

– Какая корова! Кажу, зверь! – И пояснил: – Сохатый тут был… ну, лось по-городскому. Понимаешь?

– Что же, может быть, – согласился Миша. – Я слышал, что несколько лет назад в здешний парк культуры забежали два лося. За ними нельзя охотиться возле города, вот они и бродят где попало. Знаешь, что я придумал, корешок? Воспользуйся случаем и покатайся в полную волю. Беги за своим зверем, а я заберусь домой и почитаю…

ЗОВ ТАЙГИ

Улыбнувшись другу, Костя бросился под гору – не за сохатым, а просто так. Маленькая фигурка мчалась между соснами, оставляя за собой облако легкой, блестящей снежной пыли. Вот на пути встретилось какое-то препятствие – пень или камень, прикрытый снегом. Костя сжался, подтянул лыжи, подпрыгнул и снова замелькал среди толстых стволов.

«Чертенок!» – подумал Миша с невольной завистью.

Костя летел все дальше. Воздух наполнил грудь, свистел в ушах, горячил лицо. Он забыл обо всем, что было за этими соснами. Тайга, родная тайга, неожиданно найденная возле города, приняла его – не гостя, а хозяина.

Он скатился в долинку между горушками и побежал, оглядываясь по сторонам. Ладный, рослый лес, только больно уж чистый. Какие завалы валежника начинались почти сразу за Румянцевкой, как много было палых лесин, как часто путь преграждали речушки! Но и здесь хорошо! Каждая сосна отдает ему часть своего чистого дыхания, каждая что-нибудь шепнет. Между ветвями светится нежное зеленоватое небо, на темной хвое лежит бледное солнечное золото, а вокруг много следов – и заячьих, и лисьих, и горностайчик пробежал…

Это дом, это его дом, и приветливые сосны передают его друг дружке. Вот эта – сколь велика, кряжиста! Под такими соснами девушки манси разбивают становья, когда приходится заночевать в тайге. Повесят на дерево оленью шкуру – значит, они дома, поднимут костерок и сидят, поджав ноги, перебирают косички, судачат о лесных новостях, высмеивают парней и хвастаются ниткой зеркальных бус или удачным выстрелом.

За той гущей, где никогда не бывало ветерка, впору разбить большое становье для оленьего обоза, когда манси везут грузы на далекий прииск. Разожги долгопламенные костры-нодьи и отдыхай в верном тепле. Развернет молодая черноглазая женщина мягкие оленьи шкуры, достанет голенького младенчика, полненького, как кедровое ядрышко, и подбрасывает, и ловит его на ласковые руки, и целует на лету, а ребенок тянется ручонками ко всему, что блестит, – к пламени костра и солнечному лучу.

Скоро, скоро он увидит Митрия. Они условились, что Костя выбежит навстречу брату к Черному камню, который одиноко торчит в тайге. Митрий, наверное, уже вышел на условленное место и чутко прислушивается. Длинные уши меховой шапки завязаны сзади свободным узлом, лицо загоревшее, а зубы такие белые, что издали видать его улыбку. Митрий крикнет: «Где пропадаешь?»-а Муська с веселым лаем покатится под ноги Косте. С одного взгляда он увидит, сколько беличьих шкурок на поясе у Митрия и что еще попалось ему на пути, но скажет домашнее: «А бабка Павлина нынче баньку для тебя топит… А дядька Колыш завтрась на пельмени зазывает», и они пойдут на квартиру по Костиной лыжне. Он поравнялся с черной скалой и не сразу понял, что человек, стоявший возле скалы, опершись на лыжную палку, – не Митрий. Человек был статный, с приветливым лицом, в теплой шапке, с винтовкой за плечами.

– Здравствуйте, – солидно сказал Костя.

– Здоров будь! Каким стилем бегаешь? Где учился?

– Сам учился да Митрий учил, братан мой… На фронте он.

– Значит, встречусь с ним…

– А я ему брат родной, Константин Григорьевич Малышев, – поспешно добавил Костя.

– Ишь как ловко выходит! – усмехнулся военный человек. – Я думал, что только он тебе брат, а оказывается, и ты ему брат. Запомним… – Он достал из-под полы полушубка фляжку, предложил: – Испей чайку! – и налил в алюминиевый стаканчик крепкого подслащенного чая. – Прощай, я пошел! – сказал человек и двинулся широким, красивым шагом, будто лыжи сами плыли по снегу, а их хозяин тем временем мерил дорогу палками.

Костя подумал, что это, должно быть, самый отличный стиль. Вдруг он увидел: солнце, рассеченное березкой, вот-вот заденет горушку… Домой надо… А зачем домой? Если бы ружьишко да краюшка хлебца – разве не здесь его дом? Вишь как вывернулась, пала сосна, козырьком подняв сохлые корни. Расчистить глинку под корнями, натаскать еловых лап, завалить на три четверти щель, изнутри закрыть лаз – и как будет сухо, тепло в лесном жилье! Без огня переспишь, живой встанешь…

Солнце стало большим, красным, опустилось на горушку, обломало краешек. Сосновая хвоя занялась густой розовой подкраской.

Шепот пробежал по лесу: «Уходишь? Зачем?» Сердце ответило: «Может, скоро вернусь». Костя бежал домой, складывая в уме важное решение. Когда он вновь увидел резной домик, решение поспело.

ТАМГА

Миша заклеил конверт.

– Я уверен, – сказал он, – что твой брат уже шлет письма с фронта, а Колобурдина просто не знает, куда их переправить. Теперь все в порядке. Бросим письмо в почтовый ящик и будем ждать ответа.

Они сварили картошку и поели. Костя был немного обеспокоен, как человек, выбирающий удобную минуту для серьезного разговора.

– Взгрустнул о Дмитрии? – спросил Миша.

– Дело есть, – с важным видом ответил Костя.

– Большое? Международного масштаба? Поделись…

Взяв складной Мишин ножик, Костя отвернулся, распорол шов на поясе брюк, достал кусочек бересты, свернутой в тугую трубку, развернул ее и протянул заинтересованному Мише.

– Что это?

– Тамга. Не видишь, что ли?

– Действительно, тамга как живая! – шутливо обрадовался Миша, разглядывая нехитрый рисунок, сделанный на бересте голубой краской. – Вот только жаль – я не понимаю, что значит тамга. Смешной человечек держит лук и три стрелы… А на что эта тамга?

– Ты ее какому хошь манси-вогулу покажи, а он тебя к самому старому Володьке Бахтиарову сведет. Ты ему тамгу дашь, а он тебя в синий туман возьмет.

– Что за синий туман?

…Когда Костя кончил повесть о Святом озере с поющими рыбами и золотым дном, путь к которому знает старый Бахтиаров, Миша спросил:

– Извиняюсь, гражданин, зачем вы мне рассказываете детские сказки? Неужели ты веришь глупостям?

Особенно обидело Костю то, что его друг так и выразился: «Извиняюсь, гражданин». Лицо его потемнело, глаза сердито блеснули.

– Я дело сказываю, – проговорил он наконец.

– Значит, ты предлагаешь мне пойти в синий туман?

– Предлагаю вот, – проронил Костя. – Как знаешь, так бери.

– Хорошо, рассмотрим вопрос технически, – серьезно сказал Миша. – Пускай даже все обстоит, как ты говоришь. Кто нас отпустит с завода?

– Ну, не отпустят… – многозначительно произнес Костя.

– Значит, ты предлагаешь сбежать?

Не слова товарища обеспокоили Костю, а та подозрительность, которая в них прозвучала. Действительно, Миша смотрел на своего маленького товарища с таким выражением, будто увидел чужого, нехорошего человека.

– Металла-то сколько принесем! – поспешил укрепить свою позицию Костя. – По десять килограммов верных возьмем. Правду говорю…

– Допустим, принесем мы золото. Что дальше? Богачами станем? – допытывался Миша.

Началось самое трудное. В словах Миши звучало насмешливое презрение: это касалось не только всей затеи, но и Кости, к которому еще минуту назад Миша относился так доверчиво. Он понял, что погибает во мнении своего друга.

– Мы себе только на лапотину… ну, на обзаведение малость оставим, а все остальное сдадим, – объяснил Костя. – Танки, оружие всякое купить. Севолод сказывает, золота нужно много.

– Вот, оказывается, в чем дело! – с облегчением заметил Миша. – А я думал, что ты о своем кармане заботишься. Три четверти вины прочь! Теперь слушай, корешок. Если даже все это, что ты мне рассказывал, чистая правда, я в этом деле тебе не товарищ. На заводе никто поющим рыбам не поверит, никто нас не отпустит, а бежать я, понятное дело, не хочу. Это будет предательством, понимаешь? Я комсомолец, Костя, а комсомольская честь всего дороже. Как я могу обмануть комсомол, как могу бросить дело! Теперь скажи, кто такой Всеволод, какое отношение он имеет… к синему туману.

Когда Костя объяснил, что Сева Булкин – это тот самый «золотоискатель», которого Миша видел в день приезда на завод, когда Миша узнал, что Сева с Колькой Глухих добиваются, чтобы Костя повел их за золотом, он снова встревожился:

– «Золотоискатель» тебя на побег подбивает, очень просто! Непременно попрошу Зиночку, чтобы она взялась за вашу компанию. Вы сдуру такое натворите, что всю жизнь не расхлебаете.

Дело обернулось неладно. Костя испугался, что вмешается шумная Зиночка Соловьева, а Сева и Колька увидят, что он их выдал, хоть сам же завел речь о синем тумане.

– Ты Зиночке-то не сказывай, – пробормотал он.

– А глупости бросишь? Нет, непременно добьюсь, чтобы ты на филиале остался. У меня жить будешь. Тебе учиться надо, я об этом позабочусь. А «золотоискателю» передай, что он думает глупо. Ишь герой нашелся! Будто без него государство не может добыть столько золота, сколько нужно. Ошибается! И сейчас золота добывают много – в газетах об этом пишут. Но сейчас для нас дороже другое золото.

– Какое это? – недоверчиво спросил Костя.

– Вот какое. – Миша взял его жесткие руки, положил на стол, а рядом с его руками положил свои, сжатые в кулаки. – Вот самое дорогое золото – наши руки. Они должны дать фронту оружие – столько, сколько нужно. Вот наш завод делает «катюши», вот Большой завод, что басом гудит, уже печет танки, как пироги. И не он один. Нужно только, чтобы руки делали то, что прикажет партия. Сам подумай, что будет, если рабочий с завода уйдет! Это все равно что с фронта. Рабочие руки, если они работают честно, дороже всякого золота.

Впервые в жизни Костя посмотрел на свои жесткие, крепкие руки с большим уважением.

– Все понял? – спросил Миша.

– Ясно, понял, – ответил Костя. – Нельзя с завода уходить.

– Точка! – скрепил Миша.

В ту ночь сохатый не пришел на полянку, где стоял резной дом под высокой крышей. Тайга, вероятно, догадалась, что мальчик из Румянцевки совсем хорошо понял, что его настоящее место на заводе, что он не имеет права бросать производство, пока его руки не сделают всего для победы.