Текст книги "Малышок"

Автор книги: Иосиф Ликстанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Завтра позову Нину Павловну, – напомнил Костя. – Ты с нею помирись.

Катя испугалась, закрыла глаза и затрясла головой.

– Нет, нет, завтра еще не надо! – прошептала она. – Я сама скажу, когда позвать. Вообще ты ничего не понимаешь в женской психологии!

Конечно, Костя не знал, что такое психология, но решил, что это совершенно лишняя и вредная вещь.

ВОСКРЕСНИК

День был самый отличный из всех зимних дней. Солнце тоже вышло на воскресник. Заводская молодежь собралась во дворе возле первого цеха, подурачилась. Участники воскресника разбились на бригады, разобрали кайла и лопаты, заиграл новый завкомовский оркестр – три трубы и два барабана, – и под предводительством Зиночки все двинулись на воскресник. Канава начиналась у нового сборочного цеха, выходила с заводского двора и пересекала пустырь. Она должна была обогнуть склон Земляного холма и подойти к речке, которую в шутку называли воробьиным водопоем.

Вдоль канавы уже лежали блестящие желтые глиняные трубы для канализации.

Возле холма заводских ребят встретили ребята с филиала. Они явились под предводительством двух командиров – Миши Полянчука и Мингарея Бекирова. Прямо на ватник Мингарей надел медаль «За трудовое отличие», которую недавно получил, и поэтому он был главным командиром.

Перед воскресником состоялся митинг.

– Мы вызываем вас копать канаву для новой сборки как надо, – сказал Мингарей. – У нас на филиале все работают хорошо… Мы так привыкли.

– А мы, значит, не привыкли? – зашумели заводские ребята.

– У нас никто руки в брюки не ходит! – задорно продолжал Мингарей. – Давайте, кто больше сробит – тот молодец!

Снег так блестел, что глаза закрывались, мороз был мягкий, совсем теплый мороз, и руки просились поработать. Десятники из отдела капитального строительства показали ребятам трассу канавы, которая шла по вешкам, а Зиночка и Мингарей развели бригады по местам.

– Малышок, Малышок, иди к нам! – кричали филиальские ребята. – Малышок, забыл уже, как гвозди забивал!

– Э, нет, такого работника не отдадим! – решила Зиночка и придержала Костю за ватник.

Все равно – Костя стал последним в первой бригаде заводских ребят, а Миша – первым в своей бригаде, так что получилось рядом. Оркестр заиграл. Ребята поскорее сбросили снег с трассы, кайлами разбили промерзший слой земли, и в обе стороны полетели первые сыпки. Костя не спешил: он достал напильник, подточил лопаты, свою и Мишину, потом поработал так, чтобы немного согреться, снял ватник и шапку и взялся за лопату по-настоящему, чтобы совсем отогнать морозец.

– Простудишься, – сказал Миша.

– Не дует, – успокоил его Костя. – А хоть бы и дуло – работа что шуба.

– Попробуем и мы… Если простужусь в невидимой шубе, чихать буду за твой счет.

Они работали и разговаривали. Услышав, что Балакин помог Косте совладать со станком и что за колоннами организуется фронтовая бригада, Миша сказал:

– Вот теперь я окончательно уверен, что ты не побежишь за золотом. Тебя захватила работа – значит, ты нашел самое дорогое золото. Правда?… (Костя мысленно согласился с ним.) А теперь объясни: почему у тебя дело подвигается быстрее, хотя ты как будто и не спешишь?

– А ты торопыга-недопрыга, – улыбнулся Костя. – Ты лопату рукой не подгоняй. Ты ее ногой в землю жми… А коли бросаешь, на руку понадейся да маленько за лопатой качнись. Не спеши кидать да тяжелей набирай. Намаешься меньше, а сработаешь что надо.

– Оказывается, ты и по лопате мастер, – засмеялся Миша.

Рядом с Костей на землю легла тень. Он поднял глаза и увидел Мингарея Бекирова. Знатный бригадир Северного Полюса стоял подбоченившись и улыбаясь.

– А ты, Миша, по лопате не мастер, – сказал он. – Что же ты от Малышка отстаешь? Придется тебя проработать.

– А ты что гуляешь, указчик?

– Смотрю, как кто ударничает. – Он подмигнул Косте. – Молотком и лопатой ты умеешь… А станок зачем сломал? Станок – не лопата, а? Нехорошо, башка! Станок сломал – медаль не получил. Лучше бы ты молотком стучал.

Он говорил добродушно, шутливо, но напоминание о станке и о медали оскорбило Костю.

Не ответив Мингарею, он изо всех сил налег на лопату и густо покраснел.

– Ты, Мингарей, не трогай его, – сказал Миша. – Дело со станком прошлое. А сейчас Малышок придумал такую штуку, что ему сразу две медали дадут. Придется твоей знаменитой бригаде накрыться.

– Да ну! – притворно испугался Мингарей. – Ай-яй-яй, что теперь делать будем! Хоть ложись и помирай…

Набрав лопату потяжелее, Костя бросил землю под ноги обидчику.

– Отойди, засыплю! – крикнул он.

– Мы тебя, Малышок, в упаковке помним, – медленно проговорил Мингарей, сузив глаза и выпятив грудь. – Ты нам горячо сделал. Снайперские молотки нас тарой засыпали. Только мы не испугались, башка, – мы комсомольцы! У нас теперь рационализация. Нам деталей на сборку и упаковку не хватает… Что ты мне землю на ноги валишь? Ты деталями меня завали – это будет дело!

– Завалим! – сердито пообещал Костя.

– Ну, гляди – осрамишься, я смеяться буду. Имей в виду…

Переваливаясь с ноги на ногу, он пошел вдоль траншеи, проверяя, кто как работает, задирая и подзадоривая ребят.

– Вот так он всегда, – сказал Миша. – Он работник отчаянный. Работает так, что искры сыплются. Бригада у него завидная. Тарный цех сначала прижал упаковку, а они не сдались, всё лучше работают, знамя не уступили. Богатыри! – Он помолчал и добавил: – А ты напрасно ему под ноги землю бросил. Знаешь, есть такие люди, у которых самолюбие с мозолем. Чуть тронешь – и пропало дело.

– А пускай не задирается…

Со склона холма была видна вся трасса канавы, шумно кипевшая народом.

Уже всем ребятам стало жарко – ватники и шапки полетели в снег. Запестрели, как цветы, ситцевые рубашки, вязаные кофточки, свитеры – белые, красные, желтые, синие.

Когда оркестр переставал играть, все кричали: «Музыка, землю заставим копать!» – и оркестр снова брался за свое дело.

Тут и там не обошлось без баловства. Кто-то швырнул в Мишу снежком, Миша ответил тем же.

– Знаешь, Малышок, – признался он, – я, кажется, немного устал, а до центра земного шара еще далековато. Не пора ли отдохнуть, как ты думаешь?

Друзья пожевали хлеба и устроились на солнышке отдохнуть. Миша принялся рассказывать о филиальских делах, но Костя и слушал и не слушал. Он думал о том, как сложатся дела в бригаде, не получится ли смех на весь цех. Да что там – на цех! На весь завод, филиал… Даже страшно подумать, что будет тогда.

Вдруг Миша залепил ему лицо снегом. Костя в шутку полез драться, они повалились в снег и барахтались до тех пор, пока Миша не осилил.

– Ты же сам захотел снега! – со смехом объяснил он. – Я тебя спросил: «Хочешь снега?» – а ты сказал: «Да». О чем ты думал, когда, как попка, смотрел на белый свет?

Снова загремели барабаны, заухала большая труба и запищала маленькая. Все взялись за лопаты, и упорнее всех работал Костя, чтобы отогнать беспокойные мысли.

Раньше всех отработалось солнце и пошло на закат. Оркестр заиграл последний марш. Ребята оделись, покачали Мингарея за то, что он глубже всех зарылся в землю, отнесли инструмент на место. Филиальские побежали садиться в автобус, и Костя проводил друга.

– Прощай, башка! -сказал Мингарей и протянул Косте руку. – Помни наш разговор!

– Не забуду! – с достоинством ответил Костя. Автобус запыхтел и укатил.

175

В доме Галкиных были гости.

Вернее, одна гостья – Зиночка Соловьева, а Леночка не считалась, так как она весь день провела возле Кати.

– Теперь все в сборе! – обрадовалась Зиночка, увидев Костю. – А я уже прочитала ваш план. План очень подробный. Вот видите, как вы хорошо начали дело! Я говорила Сергею Степановичу о бригаде. Он вполне одобряет. Напрасно, Леночка, ты боялась, что у вас не получится дружно.

– Нет, вчера все помирились, – сказала счастливая Леночка. – Это Катя… Не отрицай, Катя, это ты со всеми помирилась.

– Я тоже кое-что сделала, – сообщила Зиночка, прижимая ладони к щекам, которые после свежего воздуха разгорелись в тепле. – Я написала текст присяги. – Она стала посередине комнаты и торжественно, с выражением прочитала: – «Боевая присяга фронтовой молодежной бригады». Ваша фронтовая бригада будет первой в молодежном цехе, и нам никто не простит, если мы осрамимся…

– Не осрамимся! – возразил Костя. – Лодырничать не будем – так не осрамимся.

– Решено! Читаю дальше… – И Зиночка прочитала всю присягу, которая начиналась словами: «Мы, юные патриоты любимой Родины, принимаем торжественную присягу в том, что…»

– Все очень хорошо, только я не согласна! – сказала Катя, как только Зиночка кончила читать. – Там написано, что мы должны вырабатывать сто пятьдесят процентов нормы, а это мало.

И Костя тоже забеспокоился: сто пятьдесят процентов казались ему великолепным достижением.

– Мало, мало! – затвердила Катя. – Сейчас докажу. Наша норма – двадцать «труб» на станок, восемьдесят «труб» на четыре станка. Восемьдесят – это сто процентов. Теперь три станка будут только обдирать заготовки. Значит, каждый должен ободрать не двадцать, а сорок заготовок, а три черновых станка – сто двадцать. Ведь так? А отделочный станок их все отделает, получится сто двадцать готовых «труб». Сто двадцать в полтора раза больше, чем восемьдесят. Полтора раза – это сто пятьдесят процентов. Подумаешь, геройство – давать полторы нормы! Мы с Леночкой делали и по двадцать пять «труб». Значит, теперь можно ободрать на каждом станке пятьдесят заготовок, а на трех станках – сто пятьдесят. Я сейчас высчитаю… Мы с Леночкой недавно повторили проценты…

– Сто восемьдесят семь процентов, – опередила ее Зиночка. – Только, ребята, знаете, я не советую сразу брать такое обязательство. Ведь надо привыкнуть к бригадной работе. Я советую сто шестьдесят…

– Вот так мало! – невольно заметил Сева, который до сих пор молчал.

Вспомнив разговор с Мингареем, Костя стал смелее.

– Сто шестьдесят сробим, – сказал он.

– Испугался! – пожала плечами Катя. – Я за сто семьдесят пять.

– А ты как думаешь, Сева? – продолжала опрос Зиночка.

Скрывая невольную улыбку, Катя наклонила голову, но все поняли, что она подумала: она подумала, что Сева тем более испугается.

– Мы с Малышком вчера тоже по двадцать три сделали, – ответил Сева спокойно. – Без смены резцов ободрать пятьдесят заготовок нетрудно. Я за сто восемьдесят пять процентов, а то и мараться не стоит.

– Он форсит! – вскочила Леночка. – Он только что говорил, что полторы нормы не мало, а теперь… Он всегда хочет всех удивить… Это нехорошо с твоей стороны, Сева! Мы серьезно, сознательно, а ты форсишь!

– Кто форсит? – спросил Сева и покраснел. – Только ты сознательная? Протри очки, а то они запотели.

– Не приставай к моим очкам! Очки в комнате не потеют! – отмахнулась Леночка. – Как тебе не стыдно!…

– Ставлю на голосование! – крикнула Зиночка и постучала карандашом о стол, чтобы оборвать ссору. – Кто за сто семьдесят пять, как предлагает Катя?… Ты, Леночка?… Ага, теперь и ты, Костя… Сева остался в меньшинстве… Итак, записываю: «Обязуемся выполнять ежедневно не меньше ста семидесяти пяти процентов общебригадной нормы». Все в порядке! – Она вдруг сделала страшные глаза: – А кто будет командиром? Мы забыли о командире. И о политруке. Так нельзя!

– Вношу предложение! – выступила Катя. – Командиром пускай будет Малышок, а политруком Леночка. – И она стала защищать свое предложение: – Если бы не Малышок, мы не додумались бы переналадить станок, и он за дружбу, а Леночка скоро будет комсомолкой.

– Ты согласен, Сева? – спросила Зиночка.

– Ладно, – ответил он. – Только Малышок любит власть показывать.

Совещание кончилось.

Леночка побежала домой за патефоном, а Сева и Костя принялись рассматривать золотых рыбок в аквариуме.

– Думаешь, если я в бригаду вступил, так в тайгу не пойду? – тихонько сказал Сева. – Пообещал к золоту дорогу открыть, а потом под бригаду подвел. Я понимаю твою дипломатию…

Командир бригады даже рот открыл: он и думать забыл о тайге, о тамге, о синем тумане и золоте.

– А… а как же ты присягу дашь? – спросил он.

– Не бойся, мой гражданский долг будет выполнен, – туманно ответил Сева.

Леночка пришла с патефоном, и начались танцы. Сева всех удивил – он хорошо танцевал и вальс, и падеспань, и польку.

Держался он очень культурно, даже подвинул Зиночке стул, когда она устала.

– Знаешь, Малышок, я будто и не болела! – радостно сказала Катя. – Больше не хочу сидеть дома. Скучное, в общем, занятие… Я все думаю, как мы будем работать в бригаде, даже из-за этого сбиваюсь, когда танцую. А ты совсем не умеешь танцевать?

– На присядку могу да кадриль…

– На присядку только в ансамбле песни и пляски танцуют. Я в клубе «Профинтерн» видела. А кадриль в городе совсем не в моде.

Все равно Косте нравилось заводить патефон, ставить пластинки и смотреть, как веселится Катя.

Глава седьмая

ПЕРЕМЕНЫ

Утром Костя на минутку забежал в термический цех поделиться с Ниной Павловной своими радостями – и удивился. Запудренные цементом каменщики бетонировали рядом со старой свинцовой ванной новые фундаменты, а электрики устанавливали большую мраморную доску – распределительный щит.

В стороне стояли Нина Павловна и Дикерман. Она посмотрела на Дикермана, Дикерман посмотрел на нее, и трудно было сказать, кто из них больше взволнован.

– Как это неожиданно! – сказала Нина Павловна. – Как гром с ясного неба! Что будет?

– А что будет? – пробормотал Дикерман. – Будет то, что требуется. Будем сыпать «рюмки», как семечки. – И он озабоченно потер ладонью щеку, заросшую седой щетиной.

– Будем давать «рюмку» при двадцати пяти процентах брака… – с тревожной усмешкой напомнила Нина Павловна.

– Почему двадцать пять, когда всего пятнадцать – двадцать? – немного рассердился Дикерман.

– Я не считаю условного брака и вам не советую, – строго остановила его Нина Павловна, и ее брови сошлись. – Надо давать совершенно безупречную «рюмку». Условный брак – это все-таки брак.

– Так что вы хотите? – уже по-настоящему рассердился старший калильщик. – Я вас не понимаю! Будем воевать с браком, вот и всё. Как вам это нравится! Главк принимает наш метод закалки тонкостенных деталей, сам обком партии поздравляет нас по телефону, вас назначают начальником цеха, о нас пишут вот такую статью в газете, – и он отмерил руками целый метр, – а вы всё недовольны. – Он увидел Костю, обрадовался, что нашел слушателя, и спросил его: – Скажи, разве это не смешно?

– Малышок поймет меня, – улыбнувшись, сказала Нина Павловна. – Ведь это перемена в производстве не только для нашего завода. Дело такое ответственное… Костя, я слышала, что У вас организуется фронтовая бригада. Как это хорошо! Вы нашли правильный способ закалки молодых душ, а мы еще на полдороге к решению своей задачи…

Как видно, разговор о Кате нужно было отложить, а тут еще появился директор с каким-то важным седобородым стариком. Нина Павловна пошла им навстречу, почтительно назвала старика профессором, и старшие отправились в лабораторию.

За колоннами собралась вся бригада; была здесь и Зиночка.

– Перед работой делайте так, как делают фронтовые бригады на Большом заводе, – сказала она, посмотрев на часики. – Устраивайте пятиминутку. Сначала читайте сводку Совинформбюро о положении на фронтах, а потом кратко обсуждайте производственные вопросы… Сегодня понедельник, свежей газеты нет. Но во вчерашней газете напечатана интересная статья. – Она выхватила из кармана газету, свернутую в трубку. – Товарищ политрук бригады, прочитай это…

Леночка заглянула в газету, от неожиданности шепнула «ой!» и украдкой бросила взгляд на Катю. Услышав название статьи: «Новатор техники инженер Галкина», Катя залилась огнем, подалась вперед и прослушала статью не шевелясь, с широко открытыми глазами.

Статья была написана с полным соблюдением военной тайны. В ней говорилось, что в одном уральском городе, на одном заводе работает коммунистка Нина Павловна Галкина, заменившая в цехе своего мужа, фронтовика, известного инженера-термиста Василия Галкина. Нина Павловна упорно искала способ закалки одной ответственной детали для одного ответственного заказа. Парторганизация и ученые ей помогли, и вот в основном она нашла этот способ. Было еще написано, что на заводе вообще много новаторов, как Иван Стукачев, инженер Балакин, калильщик Дикерман и другие.

– Вот как пишут о нашем заводе! – воскликнула Зиночка. – Катя, ты должна гордиться Ниной Павловной!… Я больше ничего не скажу, Катя, но ты, конечно, меня понимаешь…

– Это папа учил ее термообработке! – с гордостью, с торжеством в голосе ответила Катя. – Папа всегда был новатором производства. Он сам говорил, что Нина Павловна – хорошая ученица. Так что ничего особенного… – Она нетерпеливо добавила: – Когда же мы наконец станем работать? Всё совещаемся и совещаемся!

– Правильно! – поддержал ее Костя, довольный тем, что Катя все же обрадовалась успеху Нины Павловны, и приказал: – Берись за работу!

– Дисциплина! – одобрила его Зиночка.

– Это он может… – как бы про себя отметил Сева.

МИЛЛИОН ЗАБОТ

На заводе радовались достижению термического цеха и говорили, что Нину Павловну, наверное, наградят орденом. Но никто не подозревал, что за колоннами молодежного цеха тоже происходят большие события.

Миллион забот обступил командира бригады. Когда Костя шел на завод, он думал, что сделает так: развернет тетрадь и начнет выполнять план по порядку. Но оказалось, что план все же не совсем полный.

– Резец перемени, Севолод, – сказал он, услыхав, как охает резец на Севином станке. – Бревном режешь.

– У меня запасного еще нет, – ответил Сева, который в это время управлялся с двумя станками.

– А у меня всегда запасной есть! – похвалилась Леночка.

– Дай его Булкину! – распорядился Костя.

– А как же я сама? – удивилась Леночка, но встретила взгляд командира, достала резец и передала Севе.

– Ты, Ленушка, нынче смотри за резцами для своей бригады, – решил Костя. – Все резцы в своем шкафчике держи, заправлять давай. Теперь твоего-моего нет, все заодно…

– А в плане не написано, чтобы один человек за всеми резцами следил, – напомнила Леночка.

– Потом запишу, – пообещал Костя.

С черновыми станками было нетрудно – они работали, как и раньше. Пришлось только доставить побольше заготовок. Зато отделочный станок заставил бригаду поволноваться. Сначала Катя осмотрела его, несколько раз включила и остановила, но еще не было ни одной ободранной заготовки.

– Вот и торчи, как чучело гороховое! – пожаловалась она. – Все работают, а ты жди. Выработаешь так сто семьдесят пять, как же!

– Есть первая! – сообщила Леночка.

– Получай еще одну! – подоспел Сева.

– Несите-ка сюда обдирки! Ножками-ножками! – приказал Костя. – Отделочнику не разорваться обдирки подбирать. На отделочном станке машинное время малое – только успевай детали ставить да снимать. – И он еще подумал: «Да и перетащи все детали, коли душа еле держится».

– Этого в плане тоже нет, чтобы обдирки подносить, – недовольно напомнил Сева.

Торопясь, Катя зажала деталь в патроне, взяла первую стружку, промерила диаметр, включила самоход и, прижав руки к груди, прошептала:

– Вот быстро идет, как сумасшедший!

Не мог оторвать глаз от станка и Костя. Шипел резец, легко снимая стружку, откидывая ее широкими петлями и оставляя за собой гладкую, блестящую поверхность. Лишь когда резец прошел всю деталь, Костя, удивленный тишиной, обернулся. Леночка и Сева затаив дыхание смотрели на Катин станок. За ними стоял Герасим Иванович и улыбался.

– Ловко получается? – спросил мастер.

– Ой, замечательно! – крикнула Леночка, бросилась к Кате, обняла ее и закружилась.

Герасим Иванович смеялся.

– Ты сумасшедшая! – запыхавшись, сказала Катя. – Не мешай работать!

– А черновые станки стоят, – напомнил мастер. – Кыш по местам!

. Он присел на стеллаж и стал наблюдать, как налаживается процесс. Сначала все шло гладко. Но вот миновала первая радость, началось что-то вроде лихорадки, и эта лихорадка становилась все сильнее. Черновые станки работали ровно и выдавали одну тройку деталей за другой. Получалось так: выстроится последняя тройка возле отделочного станка – Катя сейчас же начнет волноваться. Ей все кажется, что сию минуту появится следующая партия обдирок. Еще не успеет она отделать последнюю обдирку – и опять топчется на месте, оглядывается на станки своих товарищей: не запаздывают ли они, не получится ли у нее простой, и все ребята тоже беспокоятся. Кажется, еще немного – и они примутся подталкивать неторопливые «Буши».

– Поди сюда! – позвал мастер Костю и вполголоса сказал: – Все на волоске держится, командир…

Волосок порвался. Сначала сел резец на Леночкином станке, потом на Костином. Остановив свой станок, Сева снял почти до конца ободранную заготовку и показал мастеру: раковина! В заготовке чернела дыра, которая была скрыта до тех пор, пока резец не снял слой металла. В ту же минуту Катя кончила отделывать последнюю деталь и оглянулась.

– Доработались! – сказала она со слезами в голосе. Хорошо, что послышался гудок на обед. Герасим Иванович

поднялся со стеллажа.

– Обедать идите, – приказал он. – А твое дело, командир, думать. Не придумаешь ничего – я помогу, только не люблю я этого. Сам соображай.

– Видно, как он соображает! – сказала окончательно расстроенная Катя.

Возле досок показателей ребята задержались. Присев на корточки, завкомовский художник что-то рисовал, а вокруг толпились удивленные зрители. Художник замазал голубой краской фамилии молодых токарей, работавших на «Бушах», ловко нарисовал красное знамя, а на знамени написал: «Первая фронтовая молодежная бригада. Командир Малышев К.».

– Что за бригада? Откуда такая? – спрашивали ребята. Катя обернулась, не увидела Кости и вернулась за колонны.

Два черновых станка работали под присмотром командира.

– Ты запас для меня делаешь, да? – виновато спросила она. – Ты… ты рассердился, что я так при мастере ляпнула? Совсем нечаянно вышло, уверяю тебя!

– Ладно, – великодушно простил Костя. – Иди обедай…

В столовой Леночка уже заказала для Кати все, что полагалось.

– Мы здесь обедаем, а Малышок запас для отделочного станка готовит, – сообщила Катя. – Мне даже неловко…

– Он ужасно сознательный! – воскликнула Леночка. – Надо скорее его сменить.

Их задержало суфле. Его только что привезли с молочного завода и еще не успели разлить в кружки.

– Куда ты? Ты же любишь суфле… – сказала Леночка, когда Сева вскочил и направился к выходу.

– Один только ваш Малышок сознательный!… Выпей мое суфле! – ответил он с досадой.

– Постараюсь! – прыснула Леночка, тут же сконфузилась, что она такая жадная, и добавила: – Я Кате половину отдам…

Когда девочки вернулись в цех, они увидели, что Костя и Сева уже приготовили небольшой запас обдирок для Катиного станка.

НОВЫЙ ВЕТЕР

Сразу после сменного гудка Колька Глухих помчался за колонны с изумительной, поразительной новостью. Стоп – неудача! За колоннами было людно. Леночка и Сева под руководством Зиночки прикрепляли к центральной колонне большой фанерный щит. Для этого они сдвинули два инструментальных шкафчика, на них поставили табуретку, а на табуретку взгромоздился Сева. Девочки боялись, что он упадет, но Сева успешно сделал все, что требовалось. На щите было написано: «Здесь работает молодежная фронтовая бригада».

За черновыми станками токарили Костя и Катя, а Герасим Иванович сидел на стеллаже. Колька, притаившись за колонной, слышал его неторопливую речь:

– Видишь, Малышок, что получается. Еще все лыком шито, а сколько уже за пробную смену «труб» сдали! Наладите работу, и не то будет… Это ты правильно сообразил, что Галкина должна иметь задел обдирок. Ты ее станок до простоев не доводи, чтобы общий показатель не съезжал. Только не позволю я вам после смены сверхурочно дыры латать. Ваше дело молодое – в кино бегать, учиться, как в присяге задумано. Ты работу так организуй, чтобы задел не снижался, тогда и будешь кум королю.

Колька сгорал от мучительного нетерпения. Да когда же кончится этот пустой разговор! Уф! Герасим Иванович ушел, но Зиночка задержалась за колоннами, где стало так уютно, где было так светло и от добавленной сильной лампы, и от веселых лиц ребят.

– Значит, до завтра! – наконец сказала она. – Я попросила машинистку покрасивее перепечатать присягу на чертежной бумаге… Всего хорошего, юные гвардейцы труда!

Теперь девочки стали за черновые станки, Костя и Сева потащили лист со стружкой на транспортер-вибратор, или, как его называли в цехе, дрожалку, а Колька, конспиративно оглядываясь и равнодушно посвистывая, последовал за ними. Транспортер находился у противоположной стены цеха. Лотки тряслись с однообразным дребезжащим звуком.

– Детали, последнее слово техники! – задыхаясь, сказал Колька. – Заказал Ваньке Байдукову, инструментальщику, зажигалку новой конструкции… Берет запас горючего на целый месяц… Два фитиля…

Было в порядке вещей то, что Костя встретил чудесную зажигалку насмешливой улыбкой, но Сева!… Он, сбрасывая стружку на транспортер, точно не слышал экстренного сообщения. Разочарованный, оскорбленный Колька толкнул его плечом:

– Слыхал?

– Новую игрушку нашел, деятель… – отметил Сева спокойно. – А сколько ты еще светящихся компасов купил, голова? – И ушел с Малышком, не обращая внимания на ошеломленного конспиратора.

Колька растерялся… Ведь какой это был человек! В школе, а потом на заводе он непременно чем-нибудь увлекался, первый подхватывал моду и суматошился за десятерых. Начнут ребята собирать диковинные камешки – его карманы тотчас же разбухнут, камни появятся везде: в школьной парте, дома на подоконниках, даже под подушкой. Он камнями хвастается, он камнями обменивается. Пройдет мода на камни, но некоторые ребята продолжают заниматься минералогией, составляют коллекцию, дружат с камнерезами, мечтают поступить в Горный институт. Кольки среди них нет. Его уже захватило новое увлечение: то он наспех клеит авиамодель, которая одним махом должна побить все имеющиеся всесоюзные и мировые рекорды дальности, продолжительности и высоты полета, то ищет какую-то необыкновенную почтовую марку, то с ожесточением гоняет голубей…

Как только он остался один на один с золотой тайгой, он почувствовал себя несчастным. Ему и в голову не пришло, что он может сказать Севе: «Выкладывай начистоту, почему ты так охладел? Если раздумал идти в тайгу, я возьму дело в свои руки». В конце концов, для него было важно не золото, а всяческий шум – тайные совещания, подмигивания, зажигалки с вечным огнем и светящиеся компасы во всех карманах.

СО СТОРОНЫ

На другой день Колька пораньше явился в цех с одной мыслью: выяснить мучительный вопрос об экспедиции.

Опять неудача! За колоннами был весь цех, чуть ли не весь завод. Колька с трудом пробился сквозь толпу ребят, захваченных тем, что происходило. Возле бригадной доски показателей директор о чем-то беседовал с парторгом. Были тут еще Зиночка Соловьева, Нина Павловна, Герасим Иванович, Балакин, начальник первого цеха Тимошенко, токарь Иван Стукачев. Члены бригады стояли каждый у своего станка. Катя Галкина была бледненькая, натянутая. Леночка Туфик поправляла очки. Она то озиралась вокруг, как совушка, то крепко жмурилась. Костя напустил на себя серьезность, а Сева вообще был неузнаваем. Он неизвестно когда успел подстричься, а вокруг шеи навернул голубое шелковое кашне.

– Вот так шум, деятели! – сказал Колька. – Тут и женят, тут и замуж выдают?

Но молодые рабочие, столпившиеся между колоннами, не поддержали его шутку.

Как раз в эту минуту Зиночка спросила у Кости, точно сама не видела:

– Товарищ Малышев, все члены бригады на месте?

– На месте… – ответил «товарищ» Малышев.

– Юные патриоты молодежного цеха, следуя примеру рабочих второго цеха, решили по-новому, по-фронтовому, организовать свой труд, чтобы скорее выполнить клятву уральцев, – волнуясь, громко заговорила Зиночка. – Они организуют фронтовую бригаду и принимают присягу… Оглашаю текст присяги.

– Снимите головные уборы! – сказал директор и первый снял шапку.

Головы обнажились. У Кольки между лопатками посыпались холодные мурашки. Чего бы он ни дал, чтобы занять место Севы или Кости! Все ребята подались немного вперед, чтобы лучше слышать^.а Колька выскочил так далеко, что Герасим Иванович бросил на него строгий взгляд.

– «Мы, юные патриоты любимой Родины, принимаем торжественную присягу в том, что…» – читала Зиночка, внятно выговаривая каждое слово.

Члены бригады повторяли за нею, а все, кто слушал, повторяли эти большие слова про себя.

Когда Зиночка прочитала, что члены бригады не оставят рабочее место до тех пор, пока не выполнят любое задание, как гвардейцы не покидают поля боя до полной победы, ребята зашептались:

– Здорово! Как гвардейцы!

А когда Зиночка прочитала, что члены бригады обязуются вырабатывать ежедневно не меньше ста семидесяти пяти процентов общебригадной нормы, ребята так и качнулись. Шутка _ли – сто семьдесят пять процентов! И не уходи, пока не сделаешь! Услышав это героическое решение, каждый спросил себя: «А я так смогу?»

Почему же Колька ничего не понял? Он подмигнул и громко сказал:

– Булкин-Прогулкин – и вдруг сто семьдесят пять!… Булка, ты серьезно?

Он выскочил с этой глупостью как раз тогда, когда Зиночка сделала паузу, передышку, прежде чем перейти к обязательствам по культуре и дисциплине. Его слова повисли в воздухе. Сева притворился, что не слышал их, но даже его лазоревое кашне покраснело…

Колька встретился с сердитым взглядом парторга, хотел нырнуть в толпу зрителей, но ребята между колоннами сбились плотно, и ему не удалось спрятаться.

– Прошу слова! – сказал директор, когда члены бригады расписались под присягой. – Прежде всего поздравляю наших юных патриотов с тем, что они нашли в себе мужество последовать примеру взрослых и принять серьезные обязательства… да, серьезные обязательства. Придется работать упорнее, больше… Фронтовая молодежная бригада будет достойна своего боевого имени. Никто не сомневается в том, что они преодолеют трудности.

Кто-то в задних рядах крикнул:

– Теперь не дрейфь, а то просмеем!

– Не сдрейфим! – воинственно ответила Катя. – Доска показателей скажет, как мы дрейфим!

Теперь взял слово парторг Сергей Степанович. На заводе полюбили этого спокойного, внимательного человека. Все знали, что он фронтовик, что он награжден боевым орденом, и поэтому все зааплодировали.

– Нет, не сдадут своих позиций юные гвардейцы трудового фронта! – сказал он. – Бригадники покажут дорогу тем рабочим молодежного цеха, которые пожелают внести в свой патриотический труд больше организованности, производственной культуры и дружбы. Тут один молодой рабочий, которого вы, может быть, знаете…