Текст книги "Бычки в томате"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

И еще я сразу сообразила, что теперь уже точно деваться некуда, придется задействовать ателье. Ничего, побегает Стефан в ванную кружным путем, через сад и терраску. Ему, по словам Эльжбеты, такие пути не в новинку, он человек здоровый и очень даже крепкий физически. Для поддержания формы движение – первое дело.

Эльжбета притащила себе из кухни табуретку, на чем и завершила свои кухонные работы.

Олаф пытался общаться со всеми одновременно, однако это у него не слишком получалось, Алиция не успевала переводить и поправлять ошибки, Эльжбета помогала весьма неохотно, а пан Вацлав, к огромному своему огорчению, в беседе практически не участвовал, так как владел, похоже, только французским, от которого в Скандинавии проку мало. И тут случилось чудо. Оказалось, что Юлия отлично знает английский, о чем проболтался все тот же пан Вацлав, который, конечно, не мог не встрять в разговор.

Что ей оставалось делать? Уже не удастся ограничиться, как прежде, краткими «спасибо, да», «спасибо, нет». Темпераментный швед засыпал всех вопросами, хотел знать все обо всем, в особенности же интересовался Польшей. Юлии пришлось рассказать о водопаде Мицкевича в Высоких Татрах и танцах тамошних аборигенов-гуралей, об охоте в Беловежской пуще или ловле пресноводной и морской рыбы в польских водоемах. Как оказалось, у непоседливого Олафа был пунктик на рыбе и рыбной ловле. Особенно его интересовал браконьерский вылов форели в горных реках Европы. Бедная Юлия в этом благородном деле совершенно не разбиралась и в лучшем случае могла поделиться с ним своими знаниями о европейских исторических конфликтах и польско-шведских войнах, одну из которых наш народ весьма поэтично окрестил «шведским потопом».

Эльжбета все это время безмятежно восседала на своей табуретке рядом со мной. Пришлось ткнуть ее в бок:

– Дай отдохнуть пани Юлии и расскажи ему об угрях в Висленском заливе, если еще не знает.

– Что именно об угрях в Висленском заливе?

Я, намеренно привлекая к себе всеобщее внимание, хладнокровно продолжала:

– Сразу после окончания войны в сорок пятом там угрей развелось видимо-невидимо, так что буквально в воде не умещались. Здоровенные такие, как лоси, толщиной в две руки, и жирные, что тебе свиньи-рекордистки. Откормились на утопленниках, которые потонули в ходе эвакуации беженцев. Немцы так от русских драпали, что от перегрузки суда переворачивались и тонули одно за другим. Вот угри и воспользовались случаем подкормиться, они ведь по природе хищники и питаются мясом. Им все равно кого есть, немец так немец.

– И что стало с этими угрями?

– Да ничего особенного. Пошли в готовку. Люди постарше и по сей день вспоминают их замечательный вкус чуть ли не со слезами благодарности на глазах.

– Что за жуть ты рассказываешь!

– Вовсе не жуть, а исторический, можно сказать, факт. Чистая правда. Переведи ему, пусть просветится.

Эльжбета, неизменно хладнокровная в любых жизненных ситуациях, прервала поток вопросов Олафа и изложила ему полученную от меня информацию. Что ей, жалко, что ли?

Польский текст в моем исполнении поняли все, тогда как шведскую версию только Олаф и частично Алиция. В полной тишине, повисшей над столом, они слушали эту поучительную историю с замиранием сердца. Впрочем, нет, Олаф без замирания. Однако и у него на глаза слеза навернулась, и он, тяжело вздохнув, промолвил:

– Какой жаль…

– Он жалеет, что его тогда там не было, – невозмутимо прокомментировала слова жениха Эльжбета.

Честно говоря, я тоже жалела. Такой, как бы это поэлегантнее выразиться, вторичный каннибализм меня никогда не смущал, и я прониклась к шведу еще большей симпатией.

Алиция с трудом выкарабкалась из своего кресла.

– Не обращайте на меня внимания, – сказала она с такой странной интонацией, словно говорила одновременно на четырех языках, включая немецкую мову. – Я займусь обедом. Сегодня у нас рыба. – И уже на пороге дома вдруг застыла, как статуя пораженного током электромонтера.

Именно так подействовали на нее слова Олафа:

– Пан Водолей, пиво, карашо?

Скандинавский гость с дружеской улыбкой протянул Вацлаву открытую бутылку пива. Он явно предлагал поверженному противнику зарыть топор войны, а за неимением трубки мира воспользовался бутылкой. Последовали четыре секунды напряженного молчания.

– Кстати, – беззаботно бросила мне Алиция, выходя из салона, – с водой у нас напряженка, скажи им.

И исчезла, свалив разруливание ситуации на меня. Я рванула с места в карьер, не давая никому открыть рот, чтобы хоть как-то нивелировать шведскую бестактность.

– Как ни странно, в Дании существует нехватка воды, – тоном школьного учителя сказала я. – С точки зрения географии все отлично, вода со всех сторон, но соленая, а пресной не хватает, поэтому каждый год раздаются призывы властей к населению эту самую воду всячески экономить. Не то чтобы совсем мыться перестали, или там стирать, или чтобы всей семьей из одной миски есть, просто лучше зря воду не лить. Я у себя в Польше кран открою и болтаю весь день по телефону, а она льется и льется. А они тут обязательно в таком случае кран закроют. Датчане – народ законопослушный, да и привыкли уже воду экономить. Я тоже, когда здесь зубы чищу, воду на это время закрываю из вежливости. Олаф, можно мне еще пивка?

Из всей моей тирады Олаф, разумеется, не понял ни слова, кроме вопроса о пиве. Он тут же извлек бутылку и подал мне. Что касается остальных, то больше всего я надеялась на то, что пан Вацлав воспримет мою речь как руководство к действию. Однако он нагло пропустил мои слова мимо ушей, зато подхватил тему водоснабжения и начал что-то громко вещать о колодцах Наполеона. [2]2
  Колодец Наполеона – один из самых известных и популярных гранпасьянсов.


[Закрыть]

Господи, спаси и сохрани! Когда же закончится это кошмар? Я почувствовала возвращение атмосферного фронта гадства и напряженности. А Юлия опять молчит, как отварная рыба… Нет чтобы приехал кто-нибудь поразговорчивее! Тьфу ты, разговорчивый и так имеется, сидит под паршивой яблоней и молотит языком почем зря. От отчаяния я принялась беседовать с Олафом на невообразимом английско-немецко-датском языке с польскими вставками, старательно избегая только французского. Выяснилась удивительная вещь: швед впервые был в Дании. Страна рядом, можно сказать, рукой подать, а совсем ему незнакомая. До сих пор он предпочитал посещать Исландию, Англию, Норвегию, Финляндию, видел чуток Италии, чуток Штатов и даже оковалок Польши, где остался в восторге от водки и бигуса, но дальше побережья не выбирался, так как, во-первых, был слишком пьян, а во– вторых, ему на голову свалился камень.

– Эльжбета, я правильно поняла? Он получил камнем по башке? Где?

– Не знаю.

Она спросила об этом жениха, и Олаф с радостью пустился в объяснения. Набрел он, дескать, однажды у самого синего моря на историческое здание, сильно разрушенное, как бы половинка костела получилась, и то одни стены. Сверху куски все время отрываются и летят вниз. Он сунулся под камнепад и получил по макушке.

– Это же курорт Тшенсач! [3]3
  Тшенсач – польский курортный город, расположенный на побережье Балтийского моря в сорока километрах от Колобжега и в двадцати километрах от знаменитого курорта Камень-Поморски.


[Закрыть] – догадалась я. – Построили давным-давно в километре от пляжа, но море все время наступает и подмывает берег. Процесс развала слишком далеко зашел… А какого черта он полез в руины?

– По пьяни и с какой-то девкой.

– Девка, похоже, тоже была сильно бухая. На трезвую голову никто бы туда не полез. Ты ему объясни, что это не яблоки, вдарит по темечку, и поминай как звали. Не дай бог, опять туда полезет, в другой раз так легко не отделается. Скажи ему.

Эльжбета с невозмутимым видом принялась что-то объяснять жениху, но, насколько я поняла, больше напирала на вредные последствия контактов с пьяными барышнями. Я опять принялась расхваливать прелести королевства датского, особо подчеркнув, что ему следует посетить Кронборг, Хиллерёд, Скаген, Тиволи, Бакен, а если не хочет далеко ходить, то здесь рядом у нас отличное озеро, а на берегу – резервация для туристов, где есть стол и лавки, и пиво. К пиву я уже от щедрот прибавила жареные колбаски, хотя вовсе не была уверена, что их там подают. И выдохлась окончательно.

Какого черта! Я решила взбунтоваться, прервала на полуслове свои страноведческие комментарии, вежливо извинилась и дала деру на кухню. Пусть думают, что хотят, может, мне срочно в туалет приспичило, плевать я хотела на приличные манеры.

– Алиция, я больше не могу… – простонала я жалобно.

– Вот именно, – назидательно подтвердила подруга. – Такая прекрасная тема для обсуждении вырисовывалась, и что?

– И ничего, пшик.

– Каких только гостей у меня не было, сама знаешь, но такие – впервые. Ничего не понимаю. Из двух зол я бы предпочла, чтобы тут их всех поубивали…

– Тем более что не до конца…

– Могли бы немного поднапрячься и поучаствовать в разговоре.

– Я уже всю туристическую программу отработала, а им хоть бы хны!

– Достала меня эта рыба, – недовольно заявила Алиция, переворачивая филе на сковородке. – Терпеть ее не могу. Не хочешь немного потрудиться?

– С удовольствием, мне рыба нравится, но я бы взяла вторую сковородку, пусть все сразу жарится.

– Вот и возьми. В духовке у меня тефтели. Как, по-твоему, добавить спаржи к креветкам?

– Я бы добавила. А картошка?

– В микроволновке.

– Ну, так практически все готово. Что же ты копаешься?

– Я не копаюсь, а отдыхаю, – нравоучительно съязвила Алиция. – А купила ты, как ни странно, все с умом. Работы – кот наплакал. А с ними сидеть сил моих нет. Олаф даже ничего, и Эльжбету я люблю, но те двое – это нечто.

– Я тебе скажу, что мне даже интересно, что еще этот недоделанный Водолей выкинет.

– А мне – нет…

Призыв к столу все восприняли с таким восторгом, будто не ели целую неделю, а то и две. Олаф с Эльжбетой, возможно, и правда проголодались, кто их знает, когда они последний раз ели? Но Буцкие? Вот склероз! Опять мы им не вернули потерянных бычков в томате… Ну, ладно, сейчас момент неподходящий.

Право открывать вино Алиция предоставила Олафу. Красное вино к рыбе и креветкам выглядело, мягко сказать, оригинально, но, во-первых, имелись еще тефтели, во-вторых, я прекрасно знала, что белого в доме все равно нет, а, в-третьих, это красное было так себе, хотя и французское, но самое обычное, столовое.

Пан Вацлав снова постарался привлечь к себе всеобщее внимание. Он поболтал вино в бокале, понюхал, попробовал и начал вещать в своем стиле:

– Отличное вино. Да, конечно, французское. – Он оглядел бутылку и прочитал этикетку, чтобы удостовериться. – Оригинальный букет… Долгое послевкусие… Впрочем, меняющееся… Легкая кисловатость исчезает, проявляется терпкость… В следующей фазе…

Я тоже пригубила. Кислющее оно было – аж жуть, и резкое. Пан Вацлав продолжал заливаться глухарем, строя из себя великого знатока.

Никто не проронил ни слова. Четверо человек молча смотрели на него, причем Олаф с большим интересом, хотя не понимал скорее всего ни слова. Но, может, он-то как раз в винах разбирался? Остальные слушали вежливо и без эмоций.

Честно говоря, почти все присутствующие в винах кое-что понимали, и, похоже, Юлия тоже. Эльжбета ценила действительно хорошие вина, меньше всего опыта было у меня. Да и откуда ему взяться? Я ведь родом из страны, где долгие годы образцом утонченного вкуса была «Бычья кровь». Только оказавшись в Дании, я научилась более или менее ориентироваться в винах.

Это красное все попробовали, вероятно, из любопытства, а затем в рюмках поменьше появился польский национальный напиток, который никакого разбирательства не требовал. Верность вину сохранили только пан Вацлав да Юлия, которая и не думала сменить непроницаемое выражение лица на что-нибудь более подходящее застолью. А что она при этом думала, одному богу известно.

Пан Вацлав развлекал Эльжбету, полностью блокируя ее возможности как переводчика. К счастью, Алиция неплохо общалась с Олафом, так как немного знала шведский. Юлия подключалась лишь изредка и крайне неохотно. Все шло чинно и благородно, пока разогретый швед не решил поупражняться в польском языке. Я уже собралась было повеселиться, но тут из уст нашего краснобая сорвалась фамилия – Рохач. Мария Рохач.

Это имя я знала.

Замечательная писательница, автор слегка ироничных детективов, которые мне давно нравились не только своим прекрасным и сочным языком, но и той ловкостью, с которой ей удавалось избегать всякой политики. Действие ее написанных в наши дни произведений происходило в довоенные годы, и цензуре не к чему было прицепиться. Об этом мне было известно из достоверных источников, так как мы с ней издавались в одной конторе и, общаясь с тамошними редактрисами, можно было многое узнать из того, что не известно широкой публике. Конечно, я ей в подметки не годилась, но зато было к чему стремиться.

Поэтому я стала слушать внимательнее.

– Говорят, ее издали в Швеции, – упиваясь собственной значимостью, рассказывал пан Вацлав Эльжбете. – Но успеха не было. Одна-две книжки, и это всё. Возможно, перевод оказался неудачным, хотя я старался, как мог, писал на ее книги обширные положительные рецензии, с небольшой долей критики. Без этого нельзя, а то обвинят в необъективности. Я и ее литературного агента знал. К сожалению, он проявил себя не лучшим образом. А она не хотела ехать в Стокгольм для презентации книг, категорически отказалась. Еще какие-то нелады с паспортом были… Последнее время она здорово сдала, возможно, годы берут свое. Ну, и проблемы с алкоголем…

Что он плетет?! Я уже открыла рот, чтобы запротестовать, но меня опередил Олаф, который громко и четко произнес

– Мы имеете…

– Нет, не так, – машинально поправила его Алиция. – Мы имеем. А вы имеете. Мы имеем.

– Мы име… Нет?

– Нет.

– Вы имеем? – ни с того ни с сего обрадовался швед. – Вымеем, вымеем, вымеем!

Он так был рад новому слову, что не собирался с ним расставаться. Вымеем гремело над столом, и с каждым раскатом этого грома атмосфера как бы разряжалась. Алиция явно оценила позитивный вклад шведа в наше застолье и, неожиданно подняв бокал, провозгласила тост:

– Ну, за здоровье ксендза Кордецкого!

– Вымеем! – с энтузиазмом поддержал ее варяжский гость.

Упоминание о героическом настоятеле Ченстоховского монастыря, столь успешно руководившем его обороной в годы шведского потопа, оказалось как нельзя кстати. Пан Вацлав оставил в покое Марию Рохач и охотно переключился на исторические темы. Чем дело закончилось, я так и не узнала, поскольку зазвонил телефон, что позволило мне вскочить с места.

– Я возьму. Если ничего не пойму, отвечу абы что и высвищу тебя.

– Скажи, что меня нет дома…

В трубке послышался голос Мажены, поэтому мне не пришлось изворачиваться и врать про отсутствие Алиции.

– Тебе, наверное, неудобно говорить? – сразу догадалась Мажена.

– Ясное дело. Значит, концерт закончился. Так рано?

– Совсем нет. Сейчас антракт. На Вернера насели поклонницы, и он отбивается автографами. Ну, что там у вас?

– Все! – радостно сообщила я.

– О господи! Я завтра буду чуть свет.

– И правильно сделаешь.

– А на Эльжбету лобызун уже бросался?

– Еще как! И с такими последствиями!

– Какими? Ой, понятно, что сейчас все равно не успеешь рассказать. Вы обедаете? Или ужинаете?

– Рыба. Олаф любит рыбу.

– Вот незадача, а ведь Алиция как раз наоборот… А эта Юлия заговорила наконец?

– Что ты! Половину жарила я, мне нравится.

– Ну и разговорчик у нас, глупее не бывает. Я теперь не усну от любопытства Так и сидят как приклеенные, никуда не поехали?

– Разумеется, даже представить себе не могу, как бы это выглядело, не сожги я весь сушняк… А так, во всяком случае, хоть ходить можно, и есть на что посмотреть.

– Поняла, это ты вставляешь, чтобы они не поняли, о чем речь. Я пока не въезжаю, но мне это запомнить?

– С какой радости?

– Не знаю. А как ты думаешь, когда я приеду, он снова набросится? Это у него постоянный рефлекс?

– Понятия не имею, но предчувствия у меня дурные.

– Может, мне как-нибудь тайком пробраться, чтобы не через главный вход? Через сад или какую дырку в изгороди?

– Надо подумать. Я, пожалуй, почищу дорожку от этих колючек…

– Поняла, ты не о колючках говоришь. Вот черт, эта зараза дирижер уже ногами сучит, мне пора…

– Правильно понимаешь ситуацию. Привет Вернеру! – Я повесила трубку, тихо надеясь, что мне удалось провести разговор без особых накладок. – Всем большой привет от Мажены! – громко заявила я, почти перекрыв очередное вымеем Олафа. – От Вернера скорее всего тоже, хотя он был плотно окружен фанатками, и антракт уже кончился.

Алиция перегнала весь табун гостей в салон и от отчаяния подала на десерт кофе по-ирландски, поскупившись на виски. Пан Вацлав, оставив на время литературные изыскания и ксендза Кордецкого, начал паразитировать на теме фанаток, шутливо преувеличивая упоение Вернера мирской славой, но, не встретив у аудитории одобрения, скоренько переключился на театральные декорации, а с них на стильную мебель. С какого боку тут была мебель, я не вникала и, уже по привычке, перестала его слушать. Эльжбета замолкла окончательно и бесповоротно, жестокий Олаф измывался над Юлией, требуя подробного перевода, а Алиция помогала ей редко и весьма неохотно. Я больше не в силах была терпеть такое безобразие.

– Ты, наверное, кофе хочешь? – спросила я многозначительно Алицию.

– Дурацкий вопрос – Подруга, как всегда, не стала бравировать вежливостью.

– Тогда я и чаю заварю на всякий случай.

Я согласна была отправиться на любую каторгу, хоть бы даже собственноручно мыть посуду, хоть копать картошку, лишь бы не сносить покорно эту гнетущую застольную бодягу. Я подала напитки и вернулась на кухню, имитируя хлопоты по хозяйству, на что Алиция, конечно, не клюнула. И правильно, тогда я воспользовалась случаем и оккупировала ванную. И не подумаю менять свои привычки из-за какого-то брандахлыста: как мылась по вечерам, так и впредь буду поступать!

Жалкие остатки совести заставили меня убрать со стола и даже сунуть часть тарелок в освободившуюся перед обедом посудомоечную машину. Все эти труды праведные заняли в общей сложности минут двадцать, после чего я появилась в салоне в наряде как нельзя более вечернем. На мне были ночные тапочки, банный халат Алиции, желтый с коричневыми звездочками, и моя собственная голубая ночнушка на полметра длиннее халата. С одной стороны, я, несомненно, являла собой очень своевременную иллюстрацию к излияниям пана Вацлава об абстракционизме в искусстве, а с другой – тонко намекала своим костюмом, что пора заканчивать веселенький вечерок и готовиться ко сну.

Намек был собравшимися отлично понят и тут же воплощен в жизнь.

* * *

– Я этого больше не вынесу, – вполголоса сказала Алиция, выйдя на терраску утром на следующий день. – Это ты гениально сообразила с мытьем, а то я уже подумывала, не поджечь ли собственный дом, чтобы как-то нейтрализовать этого трепача. Почему я не держу злых собак?

– Потому что они ломают цветочки и портят сад, – напомнила я. – Никогда еще не видела тебя в таком состоянии.

– Я себя тоже. Я всю голову сломала, откуда это наваждение берется? От Юлии, что ли? Вот если бы она была здоровой и полной сил… Так ведь нет, она же инвалидка.

– И весьма интенсивно молчит. А насколько я поняла Ханю, с челюстью у нее полный порядок, и речь не нарушена, – язвительно подхватила я тему, так как упорное молчание Юлии начало мне казаться просто ненормальным. – А вдруг это результат стресса после аварии? Надо бы спросить Эльжбету, что она об этом думает.

– Эльжбета к первой дойке без особой необходимости не встает. Давай где-нибудь сядем, только не на виду.

С этим проблем не было. В глубине сада под яблоней стояли белый железный столик и три таких же стула, практичные и, несомненно, гораздо более удобные, нежели кресла на террасе. Алиция пользовалась ими так редко, что забыла о них вовсе, возможно потому, что за кофе оттуда приходилось бегать значительно дальше, чем с террасы. Но место было замечательное. Рядом цвел белыми цветочками огромный куст, который сливался с белизной металлической мебели и делал ее практически не видимой из дома. Зато дом оттуда просматривался прекрасно. Я поклялась, что в случае необходимости сама пойду за горячительными напитками, а если потребуется, то и за Маженой, которая ведь пообещала явиться чуть свет.

Алиция продолжала терзаться размышлениями о своих гостях.

– Интересно, они хоть собираются осмотреть окрестности? Не тащились же они в Данию, чтобы увидеть исключительно мой дом!

– Сомневаюсь. Я бы не рассчитывала. Разве что им предложат отвезти и все показать. Сами – ни за что.

– Почему?

– Так мне кажется. Она – недолеченная, а он – жмот.

– А при чем тут это? Могут поехать на машине.

– Я же говорю, жмот, а за бензин платить надо.

– Откуда ты знаешь?

– Ты, конечно, про жмотство, а не про бензин? Откуда я про бензин знаю, догадаться не трудно. А ты смотри сама, разве эти Буцкие тебе из Польши что-нибудь привезли? Могли бы хоть паршивую бутылку водки всучить хозяйке из принципа, так нет же, только жрать горазды! Быть такого не может, чтобы Ханя со Збышеком им не говорили, какая тут дороговизна и какая разница в ценах по сравнению с нами. В конце концов, элементарная вежливость требует…

– Мои гости не должны…

– Не тупи. Достаточно любой мелочи, простенького сувенира. Сигареты, к примеру. Ведь сами они не курят.

– Боялись таможни…

– Ах, боже мой, какие мы пугливые! Я сама голову ломаю, что бы с ними сделать, ведь их всего двое, а такая маета, будто полон дом народу, хоть вешайся. И пока ума не приложу, на кого бы можно было их спихнуть. На меня прошу не рассчитывать. Я в такие игры не играю.

– А если Эльжбета с Олафом поедут на экскурсию и захватят их с собой?

– Ну ты оптимистка! А кроме того, я бы хотела с Эльжбетой перекинуться парой слов в четыре глаза, что-то я неладное чую, а потому мне твоя идея не улыбается. – Алиция нашарила в кармане половинку сигареты и закурила. Похлопала по другим карманам – больше сигарет не было. – Вся надежда на Мажену, надеюсь, она что-нибудь придумает.

– Или подскажет что-то толковое, – согласилась я. – Пойду ее встречать, сил нет здесь дожидаться. Сиди спокойно, я все притащу.

Протиснувшись между орешником и гаражом, я украдкой выскользнула на улицу, и, как оказалось, вовремя. Мажену я встретила у ограды, практически в том самом месте, где несколько лет тому назад горела пресловутая красная лампа. Во мне пискнуло нехорошее предчувствие, но я этот писк проигнорировала. А зря…

– Ну что, облизал Вацлав ложку? – нетерпеливо приветствовала меня Мажена.

– Облизал. И вилку тоже.

– Ну, я же говорила!

– Погоди, мне надо тут кое-что раздобыть…

Осчастливленная моим донесением, Мажена помогла мне запастись всем необходимым, и мы теми же тайными тропами пробрались в свое укрытие.

– Никто нас не заметил, – с гордостью сообщила я Алиции, выгружая на стол кофе, пиво, чай и сигареты. – Кто-то в ванной засел, вода льется, а где остальные, не знаю.

– Придется мне какой-никакой завтрак приготовить, – без малейшего энтузиазма произнесла Алиция.

– Никогда таких идиотских проблем не было! – рассердилась Мажена, бросая свою сумку под стол и тоже усаживаясь. – Пусть Эльжбета приготовит, а что позже, так ничего страшного. И вообще, бананы на столе, сыр в холодильнике, небось, с голоду не умрут. Рассказывайте, что тут вчера было, я так извелась от любопытства после телефонного разговора с Иоанной, что не могла уснуть!

Обсуждение событий вчерашнего дня, и в первую очередь подвигов нашего бешеного варяга, с лихвой вознаградили ее за бессонницу. Алиция призналась, что звонила вечером Хане и Збышеку. Збышека не застала, а Ханя твердо стоит на своем, что все дело в чувствах, умоляла пожалеть несчастную Юлию. Она так страдает, потому как кости срастаются медленно, швы по всему телу, и с деторождением пока нет ясности. Она так старается не быть в тягость…

– Кому? – удивилась Мажена.

– Ему, любимому. Юлия от природы молчунья, а тут еще хочет, чтобы он покрасовался…

– О господи…

– И к тому же инициативу проявлять не осмеливается, – продолжала злопыхать Алиция. – Полный кретинизм. Надо отдать ей должное конечно, сидит она спокойно и в истерику не впадает, поэтому как-нибудь уж потерплю, но понять не понимаю, и даже не буду пытаться. А вот теперь вопрос если у нее с инициативностью облом, то, может, кто другой проявит активность? А то, по ее мнению, – подруга ткнула пальцем в меня, – от болтуна тоже толку не дождешься. Потому как скупердяй.

– Подписываюсь обеими руками, – горячо поддержала меня Мажена.

Мне не терпелось обсудить другую проблему, гораздо более острую.

– Подождите вы! Черт с этим скупердяем! Меня вот что волнует, дайте же сказать. Вы поняли, что он плел про Марию Рохач?

– Марию Рохач? – тут же заинтересовалась Мажена. – Я ее читала, отличные книжки, и сатира между строк. А чего ему от нее надо?

– Вот-вот, понес ахинею, и сразу какой-то дрянью завоняло, но тут Олаф вылез со своим вымеем, и я сбилась…

– Легки на помине, – произнесла сидевшая лицом к дому Алиция.

На терраске появились супруги Буцкие в компании Олафа Мажена впала в панику.

– Караул! Вы думаете, он будет со мной здороваться?

Пришлось предпринимать срочные контрмеры. Хорошо, что я не обрезала весь барбарис. В результате Мажена вооружилась изящным букетом, состоявшим в основном из колючих барбарисовых веток с небольшой добавкой безобидного орешника, и, грозно им размахивая, двинулась навстречу небезопасным приветствиям.

Алиция несла ее сумку, распихав по карманам сигареты и зажигалки и беззаботно оставив все прочее на столике в саду. Я замыкала шествие с кофейником в руках, так как Алиция не была уверена, что знает, где у нее другой.

И все же пан Вацлав сделал шаг навстречу нашей красавице в юбке, но быстренько притормозил. Олаф с ходу въехал в ситуацию, расхохотался и тоже пошел к нам. Освободив меня от кофейника, а Алицию от сумки, он сказал ей нечто заставившее ее развеселиться, но ни я, ни присутствовавшая здесь же Юлия ничего не поняли, так как сказано было по-шведски. Появившаяся в этот момент на терраске Эльжбета сразу взяла меня в оборот:

– У тебя ведь есть знакомства в магазине на Кайерёдвай или на Кайерёдгаде?.. Нет, точно на Кайерёдвай, мне нужна протекция. Съездим туда прямо сейчас если ты не против. Они тут и без нас обойдутся. Мажена пусть тоже едет.

Давненько я так не удивлялась.

Магазин вовсе не на Кайерёдвай, а как раз на Кайерёдгаде был просто удивительный. Это воистину сокровищница разного шлифовального, гранильного, полировального, медицинского, садово-огородного, рыбацкого, каменотесного и еще бог весть какого инструмента. И все это высшего класса, в основном изделия из металла, но попадались и деревянные изделия. Я была свято уверена, что нет на свете такого устройства, которое бы там не продавалось. Принимая во внимание мой технический кретинизм, а также телячий восторг, который я и не думала скрывать, по поводу ассортимента магазина, продавец запомнил меня, наверное, на всю жизнь. Он даже интересовался пару раз у Алиции, как поживает столь оригинальная клиентка. Если на таком знакомстве можно было основывать протекцию, то я – всегда, пожалуйста.

Меня не столько удивил интерес Эльжбеты к магазину, где имелся и хирургический инструмент, сколько желание прихватить с собой Мажену. Пока я ломала голову, с какого боку пришпандорить Мажену к хирургии, Эльжбета, оказавшись на улице, коротко скомандовала:

– В машину.

Мажена, не говоря ни слова, вышла вместе с нами и бережно спрятала до лучших времен свой колючий веник в изгороди рядом с калиткой. Эльжбета чуть ли не силой втолкнула ее на заднее сиденье, сама поместилась рядом со мной, а я в полном обалдении рванула в нужную сторону.

– Магазин мне на фиг не нужен, – сообщила Эльжбета, прежде чем я успела доехать до поворота на Кайерёдгаде. – Выезжай на автостраду и сверни к центру, зайдем в какое-нибудь кафе. Или пивную. Хочу с вами поговорить, зла не хватает, вот-вот лопну.

Своим заявлением она капитально ошарашила как меня, так и Мажену. Тем более что произнесла это абсолютно ровным тоном, без каких бы то ни было эмоций. Ожидать от нее, конечно, я могла чего угодно, но только не подобного признания. Эльжбету я знала еще девчонкой-школьницей, и не припомню случая, чтобы ее хоть что-либо когда-нибудь взволновало. Вокруг все могло быть устлано трупами, а на голову сыпаться бомбы, она бы и глазом не моргнула. Вряд ли даже помогла бы эти трупы убирать, полагая, что им уже ничего не надо. Вот если бы они были не совсем трупами, другое дело, а так, зачем суетиться…

Кафе мы выбрали в центре, в конце главной улицы, неподалеку от Бругсена, самого дорогого магазина в Биркерёд, в надежде, что там нас никто не обнаружит.

– Неплохо бы Алиции тоже нас послушать, – начала Эльжбета, усаживаясь, – но я надеюсь, вы ей передадите. Редкая свинья в ее доме угнездилась.

Мажена чуть было не плюхнулась мимо стула.

– Погоди, дай хоть немного в себя прийти, а то я никак не оклемаюсь. На приключения, конечно, я рассчитывала, но все-таки не в таком темпе и количествах. Может, с начала начнешь?

– Начну. Так случилось, что Мария Рохач – тетя Магды, моей близкой подруги еще с начальной школы. Тогда-то я с ней и познакомилась. И она мне очень симпатична.

Эльжбета замолчала, что было совсем неудивительно. Я знала, она всегда говорит ровно столько, сколько нужно, и ни словечком больше. Официантка поставила перед нами два типа напитков: кофе и пиво. Итак, Мария Рохач. Наконец хоть что-то прояснится. Три года она не выпускала новых книжек, а этот горе-знаток литературы молол несусветную чушь.

– Теперь озвучь кусочек продолжения, – позволила я Эльжбете.

Раз уж она столь скупа на слова, придется вытягивать из нее по кусочкам. Мажена на всякий случай молчала только энергично кивала.

– Я недавно была в Польше и виделась с Магдой. Она просто в бешенстве. Распрекрасные рецензии этого гада Вацлава на самом деле гнусные пасквили, рассчитанные на умственный уровень этой… руководящей и направляющей… Власти, то есть. Смешал Рохач с грязью и представил ее как врага режима. После чего издательство воздержалось от публикации. Ты понимаешь, что это значит?

Еще бы мне не понимать!

– Она же вне политики! – удивилась Мажена.

– Вне.

– И что?

– Этот подлец так все перевернул, подтекст, видите ли, обнаружил. В Швеции первая книга прошла на ура.

– А вторая?

– Жаль, что вы не читаете по-шведски. Вторую переводчик похоронил.

– Почему?

– Это другой переводчик. Тайный сговор с целью дискредитации автора.

– А панголин этим с удовольствием воспользовался?

– А то!

Какое-то время мы молчали, переваривая информацию.

– Выучусь по-шведски читать, – решительно заявила Мажена.