Текст книги "Маша и Медведев"

– А зимой, весной, поздней осенью?

– Тоже забот хватает. То дети маленькие были – мама моя! – поесть приготовить, постирать, погладить, сами знаете. Это ведь не в городе – все под рукой, удобства, магазины, вода из крана. Работает много – она же художница. Пейзажистка. Читает. А еще шьет, вяжет, лепит, ткет, вышивает. В общем, и швец, и жнец, и на дуде игрец.

А теперь вот новое увлечение у нее появилось – мебель старую взялась реставрировать. Ей народ чего только не натащил: шкафы какие-то древние, стулья, табуретки, а еще горшки, ступки, бутыли, ключи ржавые. Не дом – краеведческий музей.

Так она в местной управе избу старую вытребовала. И такую они там экспозицию развернули (есть у нее несколько помощников-энтузиастов), что туда теперь из области иностранцев на экскурсию привозят.

Так что вы, Мария Сергеевна, обязательно в Меховицы к нам приходите и ребят своих приводите – много интересного увидите и услышите, обещаю.

– Обязательно приду, – заверила Маруся. – Я ведь слышала, что есть в Меховицах свой маленький музей, но все как-то руки не доходили. Да и не представляла, что все настолько замечательно. А ваши дети тоже в Меховицах живут?

– Нет. Они, как теперь говорят, крутые ребята. Бизнесмены. Но от родной земли не оторвались. Хотят вернуть через суд дедову собственность – фабрику и усадьбу (документы все сохранились) и наладить производство. Здание, конечно, нуждается в реставрации, но стены метровые – пушкой не прошибешь. Еще сто лет простоит.

– Опять прядильную фабрику?

– Нет. Думают возродить народные промыслы, пасеку завести, лесные дары перерабатывать – грибы, ягоды, орехи, травы лекарственные. Ведь для местного населения это золотая жила. Надо же с чего-то жизнь налаживать.

– Кузьма Кузьмич, – лукаво прищурилась Маруся, – а вы-то среди этих неутомимых тружеников неужто всего лишь навсего сторонний наблюдатель?

– А знаете, милая барышня, стоило вернуться к истокам, как и моя жизнь волшебным образом переменилась. Меня неожиданно признали. Правда, сначала за границей. А уж потом, когда мои работы по всему свету разлетелись, и дома заговорили: вот, мол, какой самобытный художник, крестьянин-лапотник, сидит себе в сермяжной избушке, лаптем щи хлебает да картинки пописывает. У нас же чем чуднее, тем моднее. Обязательно надо, чтоб с диковинкой, а то, думают, народу неинтересно.

Так что я теперь нарасхват. И книжки иллюстрирую, и под заказ пишу, и выставки персональные имею, в разнообразных комитетах состою и в международных мероприятиях участвую. Вот еду в Москву на очередной симпозиум.

А вас, Мария Сергеевна, какими ветрами занесло в наши Палестины? Если, конечно, не секрет...

– Да мне, Кузьма Кузьмич, похвастаться нечем. Моя история, увы, не романтическая. Застала мужа в постели с дамой. Развелись. Потом он эту даму привел в нашу квартиру, и она вместе с бывшей свекровью показала мне, кто в доме хозяин. Чуть в тюрьму не упекла – инсценировала кражу со взломом. И не знаю, чем бы дело кончилось, не встреть я Василия Игнатьевича. Он ведь не родственник мне – просто хороший человек. И только я немного успокоилась, устроилась на новом месте, как кто-то донес, что живу и работаю без прописки. Ну и другие всякие неприятности...

– И чем же дело кончилось?

– Да пока только начинается. Попробую оформить временную прописку. Мне отсюда уезжать нельзя, да и некуда.

– А дети у вас есть?

– Дочка чудесная, Юлька, взрослая уже. Живет с мужем в Бельгии.

– А сколько же вам лет, если, конечно, не секрет? Вы уж извините меня за такой дерзкий вопрос, но не тянете вы никак на взрослую дочку.

– Не так уж и мало, – улыбнулась Маруся. – Тридцать пять.

– Ах, какой божественный возраст! Рано вам крылышки складывать.

– Да я никого и не обременяю своими проблемами, хотя Юлька, я знаю, рада была бы. Ведь это неправильно – устраивать жизнь за ее счет, а тем более за счет Франка. Но я не жалуюсь! – спохватилась Маруся. – Просто рассказываю.

– Маша... Можно мне вас так называть? Я ведь вам в отцы гожусь.

– Конечно, Кузьма Кузьмич, пожалуйста.

– Вы не согласитесь мне позировать? Мне бы очень хотелось написать ваш портрет.

– В стиле примитивизма? – притворно ужаснулась Маруся.

– Да нет, в нормальном стиле, – засмеялся Кузьма Кузьмич. – У вас хорошее, милое лицо. А глаза такие печальные. Даже когда вы улыбаетесь.

– Правда? – удивилась Маруся. – Вот и дети меня Несмеяной прозвали.

– Ах, как хорошо! – обрадовался Кузьма Кузьмич. – Какой образ чудесный! Царевна Несмеяна – вот так я вас, пожалуй, и нарисую!

– А ведь я всегда веселая была, – горько сказала Маруся.

– И будете еще! Какие ваши годы? Все самое лучшее у вас впереди, уж поверьте мне, милая барышня. Художник, он ведь немного провидец. Ему многое открыто из того, что простому смертному незнамо-неведомо...

23

Автобус пришел в Москву ранним утром, и Маруся долго бродила пустыми и тихими в этот час улицами, прежде чем сочла удобным потревожить Таю и все ее многочисленное семейство.

В «Седьмом континенте» по соседству она купила огромный торт, такой же, как привозил Митя, большой пакет фруктов и, набрав оставшийся в памяти код домофона, поднялась на седьмой этаж.

Дверь открыла Тая.

– Машка! – закричала она. – Ненормальная! Ты что же ничего не сообщила?! Мы же чуть на дачу не уехали!

На ее вопли из ванной выглянул полуголый Игорь и приветственно помахал бритвой.

– Ура! Ура! – прыгали мальчишки. – Тетя Маша приехала!

Последней, как лошадь, прискакала Нюша, до того очумело лаявшая за дверью. Сумев преодолеть преграду, она с разбегу пала Марусе на грудь, отчего та чуть не рухнула на пол, и в мгновение ока вылизала ей все лицо.

Маруся, беспомощно разведя в стороны занятые покупками руки, пыталась увернуться, но мощные Нюшины когти завязли в вязаном шарфе, и собака, пользуясь ситуацией, остервенело работала языком.

«Господи! Да уберите же вы свою лошадь!» – хотела крикнуть Маруся, но стоило приоткрыть рот, как туда немедленно проникал вездесущий Нюшин язык.

Наконец они обе повалились на торт и конвульсивно забились на его остатках, при этом Маруся, отбросив пакет с фруктами, гневно мычала, пытаясь оторвать от себя собаку, Нюша рвалась на свободу, продолжая судорожно лизать ей лицо, Игорь весело ржал, дети катались по полу, надрывая животики, а Тая выла и икала, вытирая слезы, и все пыталась что-то сказать, но никак не могла.

– Камеру! – наконец выдавила она. – Несите камеру!

Но время было безнадежно упущено: Нюша выбралась на волю и нервно сметала с пола остатки торта, а разъяренная Маруся с девственно чистым лицом набросилась на подругу:

– Ты посмотри, что эта паршивка сделала с моей шубой!

– Это давно уже не шуба! – безапелляционно заявила Тая. – Ты в ней еще в ясли ходила. Ее давно пора менять.

– Менять?! – задохнулась Маруся. – И на что же, по-твоему, я могу ее поменять? На зипун или ватник?

– Ну зачем же на ватник? – удивилась подруга. – Мы тебе шубу на день рождения из Греции привезли. Мы же в Греции были. А там, если помнишь, все есть, и больше всего почему-то шуб, и почти бесплатно. А ну, мужики, тащите сумку! – распорядилась она, и мальчишки наперегонки бросились в комнату.

Нюша задумчиво посмотрела им вслед, но предпочла разобраться с тортом.

– Вы собаку-то уберите, – предложила Маруся. – А то снова придется к психологу обращаться. Она уж, наверное, килограмма три съела. А если у такой лошади желудок расстроится, боюсь, одной, шубой дело не ограничится...

Увидев серую норковую шубку с большим капюшоном, Маруся замахала руками.

– Нет, нет и нет! Я никогда не приму такой дорогой подарок!

– Да почему не примешь-то? – возмутилась Тая. – Я что, последний кусок у своих детей изо рта вырываю?

– Ты прекрасно понимаешь почему! Я же не могу ответить тебе тем же!

– А мне не нужно от тебя того же! Зачем мне еще одна шуба?

– Послушай, Тая! – сменила тактику Маруся. – Ну куда мне в деревне такая роскошь? Это во-первых. А во-вторых, ты же видела, какая там бедность. А я начну менять шубы как перчатки. Это просто неприлично!

– Ну не до конца же своих дней ты будешь сидеть в деревне?! – воскликнула Тая и увидела, как помрачнела подруга. Почуяв неладное, она обняла Марусю за плечи и сказала: – Сейчас позавтракаем, поедем к Лизке, и ты нам все-все расскажешь...

Но у Елизаветы пришлось больше слушать, чем рассказывать.

Едва они уселись за стол, как та сообщила звенящим голосом:

– Горев объявился!

– Да ты что?! – обомлела Маруся.

– А кто это – Горев? – спросила Тая.

– Бывший жених, – пояснила Софья Андреевна.

– Ни фига себе, – присвистнула Тая. – Во нахал! И что ему теперь надо?

– Я была в ванной, – начала рассказывать Лиза, – а мама смотрела телевизор. Вдруг звонок в дверь. Я голову высунула, кричу: «Кто там?» А он отвечает: «Вам посылка из Буэнос-Айреса». Он же шутник был, ты помнишь? – повернулась она к Марусе.

– Как не помнить, – проворчала та, – особенно весело пошутил напоследок...

– Ну, я, конечно, ничего не понимаю. В полотенце завернулась, подошла к входной двери, спрашиваю: «Какая посылка? От кого? Вы, наверное, ошиблись...» А он говорит: «Вот здесь написано “Елизавете Протасовне Ершовой от министерства народного просвещения Аргентины”».

– А Буэнос-Айрес – это разве не Венесуэла? – блеснула географическими познаниями Тая.

– Это Гондурас, но какая разница? – улыбнулась Софья Андреевна.

– Ты продолжай, продолжай! – нетерпеливо поторопила Маруся.

– Ну вот. А мы как раз выпустили антологию рассказов писателей Латинской Америки. И я решила, что это, может, какой-то отзыв, какая-то реакция на наш сборник.

– Почему тебе домой-то? – не унималась бестолковая Тая.

– Ну, Господи! Я и сообразить-то ничего не успела – так, какие-то обрывки мыслей. Голая, вся в мыле, в полотенце, Буэнос-Айрес! В общем, приоткрыла дверь, выглядываю – стоит солидный мужик. Я его сразу и не узнала. Ведь десять лет прошло! Больше даже. Говорю: «Подождите минуточку, я оденусь». А он: «Зачем же? Так ты мне нравишься гораздо больше». И тут у меня будто пелена с глаз упала – Горев!

– И что ты сделала?

– Обратилась в соляной столб.

– А он?

– Шагнул в квартиру, дернул за полотенце, оно и упало. «А ты, – говорит, – еще ничего, Лизавета. Неплохо сохранилась».

– А вы-то, Софья Андреевна?!

– Я перед телевизором сидела за закрытой дверью. Слышала какой-то разговор, но и внимания не обратила, думала, соседка зашла. Да даже и не подумала ничего!

– А ты?..

– Да хватит уже кудахтать, Таська! – не выдержала Маруся. – Она сама все расскажет!

– Я полотенце подхватила и в ванную. А он мне вслед: «А задница-то обвисла. Мышцы качать надо...»

– Ну и гусь! – фыркнула Тая.

– И вот заходит он в комнату, – приняла эстафету Софья Андреевна. – «Здравствуйте! – говорит. – Узнаете несостоявшегося зятя?» «Где Лиза?» – спрашиваю я его. «В ванной. Марафет наводит. Я и не ожидал, что она так меня встретит». – «А как же это она тебя встретила?» – «На шею бросилась, плачет, знала, говорит, что ты вернешься, все эти годы тебя ждала. Велела стол накрывать, пока она там прихорашивается. Вы не беспокойтесь, я все принес, сейчас сам и накрою». Ну что мне оставалось делать, если Лиза такое решение приняла? Сижу, с ним разговариваю, пока он свои пакеты разворачивает.

– А я действительно долго у зеркала торчала, не хотела перед ним плохо выглядеть. Но вышла в халате – больше-то в ванной ничего не было. «Сейчас, – думаю, – на дверь укажу». Смотрю, они с мамой воркуют, как два голубя, стол накрыт, мама улыбается. В общем, упустила момент.

– Он же балагур, Вадим, рта не закрывает. Мертвого заставит улыбнуться, – оправдываясь, пояснила Софья Андреевна. – И потом, я думала, что Лиза действительно обрадовалась и сама его пригласила. «Ну, – спрашиваю, – как же ты жил все эти годы?» – «Да вот, – говорит, – пришел к вам снять грех с души». Ну и рассказал, что когда начались у меня проблемы с ногами, перед самой их свадьбой, и он понял, что Лиза с ним не поедет, то встал перед выбором: жена или карьера.

– А совместить не получалось?

– Нет, не получалось. Условия были жесткие: даже будучи женатым человеком, он не мог выехать один. И в тот момент ему показалось, что карьера для мужчины гораздо важнее.

– И где же он в пожарном порядке нашел дублершу?

– Она сама его нашла. Какая-то дальняя родственница, троюродная сестра или что-то в этом роде. Примчалась аж из Магадана, готовая на все. Ну а в итоге каждый получил что хотел. Брак, правда, быстро распался. Родственница осталась за границей и уже опять вышла замуж. Вадим тоже второй раз женился, и вновь неудачно. Хорошо хоть детей не осталось ни здесь, ни там.

– А чем он теперь занимается?

– Торгует...

– А от тебя-то что ему нужно?

– Пока не знаю. Просил позволения бывать в нашем доме.

– Ты, конечно, отказала?

– Нет, позволила.

И по тому, как она это сказала, Маруся поняла, что главные сюрпризы впереди.

– Ты хочешь возобновить с ним отношения?

– Я хочу родить от него ребенка.

– Софья Андреевна!

– Да, я тоже этого хочу. Тридцать пять лет – или сейчас, или никогда.

– А Вадим знает о ваших намерениях?

– Нет, конечно. Да я вообще не собираюсь форсировать события и проявлять инициативу. Пусть все идет своим чередом. Сложится – хорошо, нет – стало быть, не судьба...

– А потом, когда родится ребенок, если он, конечно, родится, ты останешься с Вадимом? Ну, если он, конечно, захочет?..

– Как только пойму, что забеременела, немедленно прекращу с ним всякие отношения.

– А может быть, на сей раз...

– Нет! Он по сути своей предатель. Сломал мне жизнь. Я его ненавижу!

– А как же ты тогда сумеешь?..

– Сумею! Это будет мой реванш! Моя победа над ним, мое последнее слово! А впрочем, – она горько улыбнулась, – не будет никакого реванша. Почуяв неладное, он рванет отсюда со скоростью света. Так что вряд ли мне удастся насладиться победой. Но зато у меня останется ребенок...

24

– Знаешь, Машка, иногда я думаю, что общественная формация здорово влияет на судьбу человека.

Маруся поперхнулась горячим чаем.

– Тебе что, больше подумать не о чем? – наконец откашлялась она. – Шла бы ты работать, чтобы времени не оставалось на разные глупые мысли.

– Нет, правда. Вот при социализме балдели бы мы в своем издательстве до старческого маразма, а про бандитов, доллары и прочие ноу-хау смотрели бы в американском кино. Я, когда еще в институте училась, в «Пионерской правде» подрабатывала, отвечала на письма трудящихся. В основном, конечно, юные дарования свои опусы присылали, вот такие, например:

Стоит в конюшне одиноко,

Озябла с ног до головы.

Вокруг нее и сена много,

Но не согреешь им вдовы...

– Здорово, – одобрила Маруся.

– Но попадались и продвинутые теоретики постарше. Вот, допустим, один полоумный дядька написал, что «Золушка» – очень вредная для наших детишек сказка, потому что принц там показан хорошим человеком, а это неправда и сильно дезориентирует молодое поколение. Вот если бы он Золушку изнасиловал и бросил с ребенком на руках, приоткрыв тем самым свою звериную сущность, – вот тогда была бы отражена реальная картина мира. При таком запутанном сознании твой сюжет с Медведевым в совковые времена не пришел бы в голову даже самому продвинутому фантасту.

– Мой сюжет с Медведевым древен, как этот самый мир. И, если исключить некоторые детали, банален до чрезвычайности.

– Ничего себе, банален! Суть как раз и состоит в деталях!

– Нет, моя дорогая! Детали – они и в Африке детали. А суть состоит в том, что некая великовозрастная особа влюбилась в абстрактного мужчину, как наивная гимназистка, а тот факт, что он откликнулся на ее домогательства, приняла за ответ на свое светлое чувство.

– Почему в абстрактного?

– Да потому что это фантом! Я сама его придумала! А о реальном Медведеве не имею ни малейшего представления. Ты была абсолютно права, когда говорила, что в Москве у него своя давно сложившаяся жизнь, в которой для меня нет ни одной вакансии. Так все и случилось.

– Но я же рассуждала теоретически!

– Рассуждала теоретически, а на практике получилось еще проще. Он же сказал Василию Игнатьевичу: «Я ее не люблю». И тут хоть головой о стенку бейся – ничего не изменишь...

– Он знает, что ты в Москве?

– Нет, конечно. Зачем ему знать?

– Ты все равно не вычеркнешь его из жизни. Он же будет приезжать к старику в Новишки, так что придется встречаться. Ты только ему обиду свою не показывай.

– Это проще сказать, чем сделать. Но я постараюсь. Меня еще мама учила: «Это мое прошлое, ушедшее безвозвратно. Я вспоминаю о нем без грусти и отпускаю без сожаления». Только тогда речь шла о Романе. Наверное, я запрограммирована на разрыв...

– Вот только не надо зацикливаться на временных неудачах!

– А знаешь, я у своих малышей тоже многому учусь. Вот есть у меня одна девочка – Галя Сидорова. Отец у нее погиб – уснул зимой пьяный на дороге и замерз. Мать дояркой работает, зарплата, сама понимаешь, копеечная. А соблазнов и в деревне хватает. И вот она рассказывает, что когда ей чего-нибудь очень хочется, ну, допустим, куклу, а мама не покупает, она говорит себе: «Ну что же, Галя, раз нельзя купить куклу, будешь играть с кошкой».

– А помнишь, на собрании в издательстве Октябрина попросила прибавить зарплату, а то, мол, на колбаску копченую не хватает? А начальство ей на это ответило: «А ты ешь вареную»...

– Нет, ты представляешь, сколько мудрости в маленьком человечке! Вот и я тоже себе сказала: «Ну что ж, Маруся, раз не получается по-другому, будешь сидеть в деревне, работать в школе, а на личной жизни поставишь большой жирный крест...»

– Да ты что?! – ужаснулась Тая. – Какой такой крест в тридцать пять лет? У тебя все еще будет!..

– Ничего у меня уже не будет! Надо принять это за аксиому и спокойно жить дальше. Без иллюзий. Я уже вытянула свой счастливый билет – встретила Василия Игнатьевича. Мне бы Бога благодарить, что вывел из тупика, а я губы раскатала – решила, что настал мой звездный час. Вот меня по носу и щелкнули.

– На Медведеве свет клином не сошелся!

– Пока сошелся... В общем, через пару недель получу на руки все бумаги, стану домовладелицей и оформлю временную прописку. А ты сама знаешь – нет ничего более постоянного, чем временные явления... А если честно, то я сейчас, как механическая кукла, действую по заданной программе. И единственный мой свет в окошке, точка отсчета – это Митин приезд в Новишки. Вот так...

– А когда он теперь приедет?

– Не знаю. Но когда-нибудь ведь приедет...

Голос ее дрогнул. И Нюша, дремавшая на своем тюфячке, чутко уловив настроение гостьи, тяжело поднялась, подошла к ней, положила на колени большую лохматую голову. Маруся опустила ладонь на теплый собачий лоб, и Нюша закрыла глаза, засопела.

– Всем нужна ласка. Всякое зло на земле совершается из-за дефицита любви, – философски заметила Маша. – Вот Монин. Как ты думаешь, почему он такой?

– Наверное, потому что у него нет велосипеда? – насмешливо предположила Тая.

– Потому что его никто не любит, все отторгают. Он злится и нападает первый.

– Ну, немного злости никому не помешает. Вон Нюша, вся заласканная, полностью утратила необходимые функции – домашняя кошка, а не охранная собака. Не дай Бог, грабитель залезет – она ему тапочки принесет.

– А лает как! Мороз по коже.

– Ну, вот только что лает. Да и то не всегда. Из-за забора или вон под дверью, когда сама в безопасности, это она пожалуйста. Тут у нас на даче случай был. Местные мальчишки взялись бензин воровать для своих мопедов, представляешь? Утром на работу ехать – бак пустой. А где взять? В общем, беда. Ну и Игорь решил их подкараулить и всыпать как следует. И вот кромешной ночью сидим мы с ним на веранде в засаде. Смотрим, лезут через забор – глаза-то к темноте привыкли. Да такие два здоровых лба! Игорь к ним, я за Нюшей. А ее уже Митькой звали! Извините за возможные ассоциации...

– Ты давай продолжай.

– Забилась подлая собака под кровать и молчит, как партизан на допросе. Я ее тащу за лапы, за хвост – так и не вытянула...

Нюша, прекрасно понимая, о чем речь, приоткрыла глаза и смущенно взглянула на Машу, мол, и ты веришь этим наветам?

– Нет, – успокоила Маруся, – не верю. Чтобы собака с такой высокой самооценкой испугалась каких-то лбов? Да она просто уступила пальму первенства Игорю, чтобы он тоже проявил героизм и показал, кто в доме хозяин!

Нюша грузно плюхнулась у Машиных ног, успокоенно прикрыла глаза.

– Наш Челкаш тоже декоративный парень. Но он уже старенький. А вот у Мити Чарли – серьезный товарищ. Но ведь он его специально тренировал.

– А Медведев к вам в Новишки приезжал вместе с Чарли?

– Нет, он его в Москве оставил.

– А с кем же, интересно, он его там оставил? – спросила проницательная Тая. – Такого зверя можно доверить только очень близкому человеку, который его хорошо знает и живет с ним под одной крышей.

– Ну, сейчас ведь есть специальные гостиницы для собак...

– Для таких собак специальных гостиниц нет! – отрезала Тая. – Машка! Не обольщайся! Не трать на него сердце...

– Я не обольщаюсь, – покачала головой Маруся. – Просто пока не могу поверить, что в моей жизни ничего уже больше не будет. Но я поверю, поверю...

25

– Марь Сергевна, а у нас теперь другой председатель правления, – сообщил Юрка очередную местную новость. – Из Москвы. Вы, наверное, его знаете.

– Нет, Юра, – улыбнулась Маруся. – Москва огромный город, и всех его жителей знать невозможно.

– Подумаешь! – не поверил Юрка. – Я вот, например, всю округу знаю и даже некоторых в Савине. А там людей знаете как много? Может, целый миллион!

– Этот новый все тут у нас купил! – блеснула осведомленностью Галя.

– Не купил, – оборвал ее Юрка, – а взял в аренду. На пятьдесят лет, а может, даже на сто...

– Ну и что? – гнула свою линию Галя, явно копируя чьи-то взрослые интонации. – Выискался помещик на наши головы, а мы у него все крепостные. Он над нами надсмотрщиков поставит, а сам будет в Москве сидеть да денежки подсчитывать.

– Чё ты врешь-то?! – возмутился Юрка. – Он дом себе здесь поставит над Уводью. Уже и место выбрали...

Информацию в тот же день подтвердил директор школы.

– Здравствуйте, девоньки, – сказал он, заходя на перемене в учительскую. – Слышали, что у нас теперь новый командир? Кто не знает, рассказываю: московский гость Николай Андреевич Горюнов. Завтра в клубе созывает «партхозактив» – будет представляться и, так сказать, декларировать программу действий. От нас по разнарядке три представителя рабоче-крестьянской интеллигенции. Мы пойдем с завучем и... вот вас попрошу, Мария Сергеевна.

На следующий день возле старенького Вознесенского клуба собралась, казалось, вся округа. Люди яростно спорили о том новом и неведомом, что приготовила им судьба-индейка. Причем в лучшее будущее безоговорочно верила лишь жалкая кучка энтузиастов. Основная же масса наученных горьким опытом селян не ждала от жизни ничего хорошего.

Новое начальство не спешило, в клубе было холодно, и Маруся, зябко кутаясь в шубку, уже подумывала, как бы поскорее отсюда исчезнуть, когда сзади раздался знакомый голос:

– Здравствуйте, милая барышня! Вижу, вы совсем замерзли!

Маруся обернулась. Перед ней со стаканом горячего чая стоял Кузьма Кузьмич Крестниковский.

– Вот выпейте – сразу согреетесь. Для народа организовали бесплатную раздачу чая с бубликами. Хотите бублик?

– Нет, спасибо, – улыбнулась Маруся, – бублик не хочу. Какое смешное слово – «бублик». Я очень рада вас видеть.

– Я тоже очень рад. Но я все равно бы вас нашел и уже собирался это сделать. Я ведь не оставил своей идеи написать ваш портрет.

Маруся хлебнула обжигающий сладкий напиток и даже глаза прикрыла от удовольствия.

– Ой, как хорошо!

– А хотите, коньячку вам плесну глоточек – еще лучше будет...

Он достал из кармана плоскую серебряную фляжку.

– Нет, спасибо, – опять отказалась Маруся. – Мне уже и так чудесно!

– Ты что же это, Кузьма, к учительницам моим пристаешь? – подошел к ним Савелий Филиппович и, протягивая свой наполовину опустошенный стакан, выразительно кивнул на фляжку. – Я вот твоей Наталье все донесу. Что же это ты один на такое важное мероприятие пожаловал?

– Наташа моя по хозяйству хлопочет, готовится показать товар лицом. Мы ведь хотим нового хозяина к себе заманить и своими идеями заинтересовать. И очень рассчитываем, что он проникнется нашими планами и поддержит. Как ты считаешь?

– А вот сейчас и посмотрим... – сказал директор, кивая на окошко.

К клубу подъезжала целая вереница машин – москвичей сопровождало районное и областное начальство.

– Видал? – усмехнулся директор. – «Не стая воронов слеталась...» В президиуме мест не хватит...

«Командиром» оказался энергичный невысокий мужчина средних лет с явно намечающимся брюшком.

– Николай Андреевич Горюнов, – представился он битком набитому залу и произнес пламенную речь, из которой Марусе стало ясно, что впереди их ждут большие и славные дела, в результате которых все здесь чудесным образом переменится и расцветет новыми яркими красками.

В роли оратора Горюнов был великолепен – красноречив, убедителен, остроумен – и безоговорочно завоевал симпатии зала. Или, во всяком случае, женской его половины.

А собрание шло своим чередом. Областное и районное начальство славило технический прогресс. Но из дружного этого славословия становилось понятно, что сельское хозяйство всегда было, есть и будет глубоко убыточным и, сколько ни вкладывай в него сил и средств, все равно со свистом ухнется в тартарары. Особенно теперь, вырванное с корнем из умелых чиновничьих рук.

Местные выступающие слезно жалились на обстоятельства и просили денег.

Крестниковский, который лишь досадливо качал головой, вдруг хлопнул себя по коленке.

– Не хотел выступать, да, видно, придется, а то такое впечатление, будто здесь собралась компания недоумков! Как вы считаете, милая барышня?

Маруся хотела было ответить, мол, обязательно надо выступить, Кузьма Кузьмич, и показать, что мы тоже не лыком шиты, но в этот момент открылась боковая дверь и в зал вошел Митя. Маруся ахнула и сжала Крестниковскому руку.

– Да вы не волнуйтесь, Машенька! – успокоил ее тот. – Я скандалить не собираюсь. Просто расскажу о наших планах, о возможностях, о том, что мы уже сделали...

Она продолжала больно сжимать его пальцы, и Кузьма Кузьмич, проследив за ее взглядом, понимающе крякнул.

Увидел Медведева и Горюнов, который совсем было заскучал, слушая местных Цицеронов.

– А вот и один из наших главных инвесторов! – весело воскликнул он, спеша навстречу, и горячо пожал Митину руку. – Молодец, что приехал! Спасибо! Может, хоть один человек выскажется за здравие, а то все за упокой!

– А позвольте-ка сначала мне! – поднялся Крестниковский и, не дожидаясь приглашения, заспешил на сцену. – Тем более что это и наш спонсор тоже...

Кузьма Кузьмич знал, как привлечь внимание аудитории: окинув зал орлиным взором, он выдержал эффектную паузу. И только когда установилась абсолютная тишина, заговорил негромким, хорошо поставленным голосом:

– Друзья мои! Что происходит? Вселенский стон! Или это хитрость такая? Вот, мол, какие мы сирые да убогие, подайте копеечку. Напрасный труд – никто не подаст! Не те нынче времена. Да и мы не убогие. Мы то, что сегодня получим, завтра вдесятеро вернем. А потому к нам толстосумы в очередь стоять должны, а не наоборот. Да мы еще и не у каждого возьмем, а только у того, кто нашу удесятеренную копеечку еще стократ умножит и вновь нам принесет. Да еще за честь почтет, что примем! Вот господин Медведев подтвердит...

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Горюнов, – чем же у вас намазано, чтобы к вам спонсоры, словно мухи на мед, слетались?

– Да вот, в частности, медом и намазано. А чтоб не растекаться мыслию по древу, хочу пригласить вас, Николай Андреевич, к себе в вотчину и уже там, на месте, предметно поговорить. Обещаю, что не пожалеете. Вот и Дмитрий подтвердит, – вновь сослался он на Медведева. – А пока могу только сказать: удастся наше дело – большая польза будет и для земли, и для людей, а более всего, подчеркну это особо, для детей, в сельской местности во многом ущемленных.

– Ну что, господин Медведев, подтверждаешь?

– И настоятельно рекомендую принять приглашение. Действительно не пожалеешь.

– А далеко ли вотчина?

– Километров двенадцать.

– Тогда по коням! Прямо сейчас и поедем...

Кузьма Кузьмич, пожимая протягиваемые со всех сторон руки, добрался наконец до своего места.

– Ну, как вам, Машенька, моя речь?

– Выше всяческих похвал. Ухватили быка за рога.

– Теперь бы только удержать. Поедете с нами?

– А можно?

– Нужно, милая барышня, нужно! Хватит вам прозябать в унынии. Пришло время закатать рукава, ибо по-настоящему счастливым может быть только человек созидающий!

Маруся оглянулась на сцену, но там уже никого не было. Она заспешила на улицу, увлекая за собой Крестниковского, и у самого выхода нос к носу столкнулась с Медведевым.

– Маша? – удивился тот. – Ты тоже здесь? Садись в машину, я завезу тебя в Новишки.

– Нет-нет, – отказалась Маруся. – Спасибо. Я поеду с Кузьмой...

Она так и сказала: «с Кузьмой» – без отчества.

– Ну что ж, – пожал плечами Медведев, – дело хозяйское. Была бы честь предложена...

Сухо кивнув, он направился к своей «ауди».

– Обиделся, – подмигнул Крестниковский.

– Да ну что вы, Кузьма Кузьмич! – удивилась Маруся. – Ему это совершенно безразлично!

Меховицы оказались большим красивым селом на высоком берегу Уводи, будто по заказу эффектно подсвеченным закатным мартовским солнцем. Любопытные жители повысыпали из домов, яростно лаяли разнокалиберные собачонки, и плыл над полем и лесом колокольный далекий звон – это уже из жажелевской церкви.

За околицей на возвышенности виднелось здание бывшей прядильной фабрики. Зияли пустотой оконные проемы, провалилась местами крыша, но мощные стены из старинного бордового кирпича, казалось, простоят еще не один век.

– А вот и моя Наташа! – сообщил Крестниковский, помогая Марусе выбраться из машины. – Сейчас я вас познакомлю.

По расчищенной среди сугробов тропинке к ним спешила невысокая полная женщина. И до того она была хороша, до того уместна на фоне идиллического сельского пейзажа, что все невольно повернулись в ее сторону, как подсолнухи к солнцу, оставив разговоры, залюбовавшись: рыжая коса короной, румянец во всю щеку, яркая шаль поверх дубленого полушубка, ладные белые валеночки.