Текст книги "Маша и Медведев"
Автор книги: Инна Туголукова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Разгромленная кухня, залитые мочой сиденье унитаза и пол...
Маруся метнулась обратно в спальню, но это бесчувственное тело можно было разве что придушить подушкой. Пришлось отложить разборку на вечер.
И она ушла на работу в полной уверенности, что вечером в доме ее будет ждать хотя бы порядок, ан не тут-то было! Ничего не изменилось, кроме, пожалуй, запаха, который стал еще отвратительнее, напитавшись миазмами набитой окурками пепельницы, прокисших объедков и еще какой-то дряни, настоянной на поте и винных парах.
Маруся распахнула окно и засучила рукава, призывая на голову Романа все казни египетские. Он пришел, когда она домывала на кухне пол. Они наговорили друг другу много обидных слов, и, прерывая затянувшуюся перебранку, Маруся закончила:
– Ну вот что, или ты будешь соблюдать правила общежития, или нам придется с тобой расстаться.
– Ой, как напугала! – ощерился Роман. – А сейчас мы, по-твоему, вместе? Да мне уже осточертела эта жизнь, твоя вечно кислая рожа, жрать нечего, рубашки глаженой не найти – хуже холостяка. На фига мне такое счастье?!
– Ну что ж, – поджала губы Маруся, – я тебя не держу. Можешь хоть сейчас собирать манатки. Скатертью дорога!
– А вот это ты напрасно размечталась. Здесь мой дом, и я отсюда никуда не уйду. И жить я отныне буду так, как мне нравится. А если тебя это не устраивает – вот тебе Бог, а вот порог. Можем разменять квартиру.
Через два месяца они развелись.
3
Маруся решила, что в ее жизни началась черная беспросветная полоса, но это было только преддверие ада.
Вскоре после развода в квартире появилась Марина, а вслед за ней та самая рыжая наездница, из-за которой и начались все Машины несчастья. Обе вели себя по-хозяйски, демонстративно не обращая на нее никакого внимания. И как-то так получилось, что жизненное пространство Маруси ограничилось Юлькиной комнатой.
Она и сама не могла понять, когда превратилась в это робкое, бесправное существо, в собственном доме лишенное возможности приготовить себе ужин или посмотреть телевизор.
Но повсюду царили две наглые шумные бабы, жрали, пили, орали похабные песни, принимали подружек и открыто, не таясь, насмехались над ней, Марусей.
Романа она практически не видела: уходил он рано, приходил поздно, а по выходным Маруся старалась дома не оставаться. Но однажды, доведенная до отчаяния, она подкараулила его под дверью и пригласила зайти в свою комнату.
Она собиралась быть строгой и лаконичной и предъявить ему жесткий ультиматум, но голос срывался, и она сама чувствовала, как неубедителен и странен ее жалкий лепет.
– Ничего не понимаю! – удивился Роман. – А кто тебе не дает пользоваться кухней? Сама же сидишь в своей комнате, как отшельница. Будь проще, и к тебе потянутся люди! – весело заключил он и повернулся, собираясь уйти.
И Маруся, расстроенная тем, что задуманный ею холодный протест обернулся слезливыми жалобами и ни к чему не привел, заторопилась, пытаясь исправить положение:
– Я требую, чтобы они покинули квартиру!
– Напрасно требуешь. Это моя мать и моя женщина, и они имеют полное право находиться в моем доме.
– Но это и мой дом тоже! И если не можешь навести в нем порядок, давай тогда разменивать квартиру. Ты сам предлагал...
– А нам и здесь хорошо! – раздался из коридора голос бывшей свекрови.
– В таком случае, – задохнулась от возмущения Маруся, – я восстановлю порядок через суд.
Это была ее стратегическая ошибка: она первой пригрозила противнику, и ответный удар последовал незамедлительно. Лютовала в основном рыжая Тамара и делала это очень по-хитрому – когда в доме, кроме них двоих, никого больше не было, даже свекрови.
Она открывала Марусину дверь и говорила ей с порога разные гадости, грозя упечь в психушку, а еще лучше – урыть на кладбище. Маруся делала вид, что читает, считая ниже своего достоинства вступать с хулиганкой в дискуссию, но сердце билось как бешеное, а ладони покрывались противным липким потом – она боялась, что Тамара не совладает с собой и физически выместит на ней свою злобу.
– Ну, Ромаша, и грязнуля же твоя бывшая жена! – громко говорила она в коридоре. – Опять обосрала весь унитаз. Раковина в соплях. Я, конечно, надела перчатки, все отмыла. Но ведь противно! Чуть не стошнило, ей-богу! Хоть бы ты ей сказал, чтоб она за собой убирала...
Юлька ничего этого не знала, кроме развода, конечно, сообщение о котором не слишком ее удивило. Она писала, что учит французский и уже добилась больших успехов, сама водит «вольво», а Рождество они с Франком провели в Париже, что недавно они купили чудесный домик в небольшом городке Зебрюгге на побережье Северного моря, где вечерами на набережной местные жители гуляют с маленькими собачками, и, когда дует сильный ветер, собачки летят на поводках за своими хозяевами, как пушистые воздушные шарики...
Другой мир, другая жизнь: Париж, «вольво», собачки. А Маруся кипятильником греет себе воду в банке и раньше всех приходит в издательство, чтобы успеть умыться и почистить зубы, потому что дома, едва услышав, что она направляется в туалет, Тамара фурией вылетает из комнаты, отталкивает ее и запирается там сама.
Маруся ни с кем не делилась подробностями своего немыслимого существования, отделывалась общими фразами, которые уже сами по себе приводили в негодование ее подруг.
Подруг, самых близких, было две: Лиза, с которой Маруся училась в университете, и Тая, с которой они вместе работали в издательстве.
Лиза жила с мамой-инвалидом в крохотной однокомнатной квартирке на Чистых прудах. Она окончила университет с красным дипломом, но от аспирантуры отказалась – готовилась к свадьбе, сразу после которой должна была вместе с мужем, выпускником Академии внешней торговли, уехать на три года в Австрию.
Но накануне бракосочетания у мамы отнялись ноги, и Лиза осталась в Москве, а потенциальный муж повел к алтарю другую невесту. С ней и уехал – очень, видно, хотелось в загранкомандировку.
Лизина мама потом горько шутила, что ценой своего несчастья уберегла дочь от нехорошего человека. А в общем-то это было, конечно, их общее горе, потому что, кроме всего прочего, вот уже десять лет красавица Лиза не имела личной жизни. Мама от этого очень страдала, Лиза, естественно, тоже, но терпеливо и самоотверженно несла свой крест. Хотя крестом не считала – просто такая судьба.
Тая была ее полной противоположностью. Как-то издательский художник сказал ей:
– Ты женщина некрасивая, но фотогеничная. Сразу внимания не обратишь, а присмотришься – все у тебя есть, что надо.
Тая сначала хотела обидеться, но потом решила расценить как комплимент – она была без комплексов. Тем более что художнику не поверила, считая себя очаровательной. И это было правдой – веселая, коммуникабельная, всегда очень стильная и деятельная, Тая в толпе не терялась. Сыновья ее обожали, свекровь души не чаяла, муж подавал кофе в постель, а собака несла тапочки, изнемогая от любви. При этом свекровь была доктор медицинских наук, дети отличники, муж владелец элитной клиники пластической хирургии, а собака вообще – аппенцеллер-зенненхунд.
– В жизни главное – правильно расставить акценты, – любила повторять Тая.
На свои нечастые посиделки они всегда собирались у Лизы, поскольку той очень сложно было лишний раз уйти из дома. Но главное, Лизина мама, Софья Андреевна, всегда составляла им компанию и даже являлась ее душой. Она запоем читала, ночами сидела в Интернете, была блестящей рассказчицей и обладала потрясающим чувством юмора – мощным стержнем, на котором, видимо, и держалось ее желание и умение жить в предложенных судьбой обстоятельствах.
Они накрывали стол, выпивали бутылочку хорошего вина, а то и перцовочки, «в зависимости от разблюдовки», как говорила Тая, и предавались долгим, неспешным, задушевным разговорам. И очень много смеялись, хохотали, а порой и ржали – до слез, до колик, до изнеможения.
Маруся и на этот раз не стала бы морочить подругам голову своими проблемами – во всяком случае, не собиралась этого делать. Но те, чувствуя ее подавленность, приступили с расспросами, и она не удержалась, расплакалась и поведала потрясенным слушательницам, в каком диком, немыслимом положении оказалась, сама не веря, что это все о ней.
Когда Маруся замолчала, сморкаясь в мокрый от слез платочек, за столом установилась гнетущая тишина.
– Я и не думала, что все зашло так далеко, – обрела наконец Тая дар речи. – Ты должна бороться за свои права!
– А как? Скандалить я не умею. Я и слов-то таких не знаю. И драться с ней я не могу – мы в разных весовых категориях.
– А почему ты греешь воду кипятильником? У тебя же есть электрический чайник. Забери его в свою комнату.
– Я забрала. Но эта гнида ворвалась и отняла.
– Я подарю тебе новый, – пообещала Тая.
– Ну правильно. Пусть оборудует в своей каморке маленькую кухню! А еще купи ей биотуалет и проруби отдельный вход, – горько отмахнулась Софья Андреевна.
– А пока хоть писай в банку, – посоветовала сердобольная Лиза. – Нельзя же терпеть часами!
– Ага, а какай в кастрюльку...
– И выливай все это им в щи!
Они невесело посмеялись.
– А Роман-то какая сволочь! – опять завелась Тая.
– Да его и дома не бывает, – заступилась за бывшего мужа Маруся. – Я рассказываю – он не верит. А уж что ему эта зараза по ночам поет – один только Бог знает. Во всяком случае, мне он сказал: «Никогда не думал, что ты такая мразь...» Вот за что мне все это?
– А я читала, что надо спрашивать не «за что?», а «для чего?».
– Ну и для чего же? Вам, мне, Лизе?
– Пути Господни неисповедимы, – задумчиво проговорила Софья Андреевна. – Человеку трудно безоговорочно принять тезис, что душа очищается через страдание. А может, это придумано в утешение. В оправдание бессмысленности горя. Но тебе, Маша, есть за что в жизни держаться. Одна Юлька чего стоит. Подруги у тебя замечательные, работа...
– Юлька далеко, – вздохнула Маруся. – А если бы не вы и работа!.. Я тут как-то оговорилась прямо по Фрейду. Хотела сказать: «Если меня уволят – удалюсь в монастырь», а получилось: «Если уволят – удавлюсь...»
4
Повод удавиться выпал гораздо раньше, чем можно было ожидать. Словно случайно произнесенное ключевое слово открыло ящик Пандоры и оттуда на Марусю просыпались новые беды.
Началось все с издательства. Рукописи, подготовленные для печати, вот уже месяц лежали мертвым грузом, начальство бегало с тревожными лицами, а из кабинета в кабинет ползли слухи один невероятнее другого. Все свидетельствовало о неотвратимо приближающемся конце.
Впрочем, агония была недолгой, и уже в конце февраля им объявили, что издательство почило в бозе и через два месяца всех уволят. Маруся была в шоке.
– Ну, что будем делать? – спросила Тая, когда после собрания они вернулись в свою комнату.
– Наблюдать за шнурками – какой первый развяжется, на том и повешусь.
– Остроумно, – одобрила подруга.
– Проклятый кирпич! С него начались несчастья. Упал и будто точку поставил на всей моей жизни.
– Вот оно! – оживилась Тая. – Молодец, Машка! Тебе кажется, что ты в тупике, а голова работает в нужном направлении. Давай сюда визитку!
– Какую визитку?
– Ну ты даешь! Этого фрайера, который тебя выудил из лужи. Надеюсь, ты ее не выбросила?
– Может, и выбросила. Зачем она мне?
– Ну как зачем, блаженная?! Он же тебе ясно сказал: «Если будут трудности – обращайтесь»! А у людей с большими машинами такие же большие возможности.
– Неужели ты думаешь, что я пойду к совершенно незнакомому человеку и буду просить у него помощи?
– Ты будешь просить у него работы. Ра-бо-ты! Чувствуешь разницу? Он же, наверное, не грязь на стенку бросает, судя по всему.
Маша порылась в письменном столе и нашла твердый кусочек картона. Тая выхватила визитку у нее из рук, начала читать и вдруг вытаращила глаза и даже рот открыла от изумления.
– Боже! – прошептала она. – Какая же я дура! Ну, ты-то ладно, а я-то, я как могла?!
– Почему это я «ладно»? – обиделась Маруся.
– Ну хорошо, ты тоже дура. Но где же были мои глаза?!
– Да объясни ты толком, что случилось! – начала сердиться Маруся. – Я ничего не понимаю...
– Ты каждый день ходишь мимо дома, с которого на тебя упал кирпич. Ты хоть видела, какой транспарант там висит?
– Да я его теперь стороной обхожу!
– Стороной она обходит! Ты все-таки иногда читай, откуда на тебя кирпичи валятся. Там же черным по белому написано, что реставрационные работы инвестирует корпорация «ДММ»! Понимаешь?
– Нет, – честно призналась Маруся.
– Не-ет, – передразнила Тая. – Вот поэтому у нас и торжествует чиновник! Потому что такие овцы, как ты, не умеют за себя постоять.
– Ну хватит уже! Какой-то бред пьяного нанайца! Не можешь толком объяснить – не надо!
– Да я тебе уже полчаса объясняю! Этот Медведев вокруг тебя вился, потому что испугался, что ты потребуешь компенсацию за свое увечье...
– Какое увечье? – засмеялась Маруся. – Поцарапанный нос? О чем ты бредишь?
– Нос, глаз, пальто, стресс, – не сдавалась Тая. – Они не обеспечили надежного ограждения своего объекта, и на тебя упал кирпич. Откуда он знает, может, у тебя в голове произошли необратимые изменения?
– Да год уже прошел...
– Хоть два! Может, они выявились только сейчас! В общем, я немедленно этим займусь!
– Да он пошлет тебя куда подальше и будет прав.
– Ну, пошлет и пошлет, – легко согласилась Тая. – А вдруг получится? Нельзя молча гибнуть! Надо бороться за свое место под солнцем!
– Да? – усомнилась Маруся. – А я прочитала в одной умной книге, что счастье состоит именно в отказе от всяческой борьбы.
– Это не про нашу страну! – отрезала Тая. – Помнишь, как в песне поется? «И вся-то наша жизнь есть борьба!» Так что альтернатива простая: или ты даешь сдачи, или писаешь в банку. – И она решительно сняла трубку.
– Инвестиционная корпорация «ДММ», – прозвучал на другом конце провода холодный голос секретарши.
– Здравствуйте, – столь же бесстрастно сказала Тая. – Соедините меня, пожалуйста, с господином Медведевым.
– Дмитрий Михайлович здесь больше не работает.
– А где он теперь работает?
– Боюсь, что нигде. Он умер.
– А кто теперь вместо него? – не слишком огорчилась Тая.
– А что вы, собственно, хотите? – вопросом на вопрос ответила секретарша.
– Я хочу получить компенсацию от вашей фирмы, потому что вы не соблюдаете правила техники безопасности, и моему здоровью был нанесен существенный вред.
– Минуту...
Тая услышала, как секретарша переключилась на внутреннюю связь и сказала кому-то совсем другим, бархатисто-воркующим голосом:
– Геннадий Петрович! Звонит какая-то ненормальная, требует компенсацию...
– За что?
– Несет какую-то чушь, будто мы не соблюдаем технику безопасности и она из-за этого потеряла здоровье. Будете разговаривать?
– Нет, конечно.
– А что мне сказать?
– Пошли ее на...
– Вы слушаете? – вернулась секретарша.
– Я слушаю и слышу, – грозно заверила Тая. – И буду подавать на вас в суд.
– Это ваше право, – равнодушно обронила секретарша и повесила трубку.
– Что и требовалось доказать! – подытожила Маруся.
– Да будь этот Медведев жив, – хорохорилась Тая, – я получила бы с них все, что положено, и даже больше!
– А что, он умер?! – ахнула Маруся. – Такой молодой! Какая жалость... Вот почему из жизни всегда уходят лучшие, а всякая дрянь процветает и плавает?
– А с чего ты решила, что он лучший? – удивилась Тая. – Ты его видела полминуты, да и то одним глазом.
– Не знаю. Просто чувствую, что это так. Странно, даже не вспоминала все это время, а такое ощущение, будто ушел близкий человек...
5
Чем, вы думаете, отличается пессимист от оптимиста?
Пессимист говорит:
– Хуже уже не будет.
А оптимист:
– Будет, будет!
Маруся в чудо не верила, знала, что станет хуже. Гораздо. Хотя, казалось бы, куда уж...
И никакая работа ей не поможет. Даже самая замечательная. Потому что возвращаться придется сюда, в эту квартиру. А на другую ей никогда не накопить.
Значит, надо искать совсем иной вариант, но какой, Господи, какой? Ведь выход только один – как можно дальше уйти из этого дома! И как можно быстрее, потому что ее единственная, неповторимая, ее драгоценная жизнь проходит и другой не будет, если, конечно, не считать загробную...
А реальных вариантов, без учета прожектов и мечтаний, было немного, вернее, не было совсем, потому что Маруся не могла ведь, как она считала, испортить жизнь Юльке или повеситься на подруг со своими проблемами. Вот разве что действительно повеситься...
– Поживи у нас, – звала Тая.
Но ведь речь шла не о днях или неделях и даже не о годах.
– «Я к вам пришел навеки поселиться, надеюсь я найти у вас приют», – горько шутила Маруся.
– Давай решать проблемы по мере их поступления, – говорила Тая. – Сначала найдем тебе работу.
«Тебе», потому что сама она работать пока не собиралась. Во-первых, могла себе это позволить. Во-вторых, близилось лето, а какой же дурак добровольно наденет на шею хомут в эту благословенную пору? И в-третьих, и самых главных, на Таю и все ее семейство навалились совсем другие, гораздо более серьезные проблемы: заболела Нюша – та самая аппенцеллер-зенненхунд.
– Представляешь, Машка, – рассказывала взволнованная Тая, – какая, оказывается, коварная штука эта ложная беременность! Бедная Нюша раздулась, как бочка, три дня ничего не пила, не ела и абсолютно утратила радость жизни. Вчера Игорь повез ее в клинику. Терапевт посмотрел, отправил на УЗИ, а оттуда послали еще в один кабинет. Врач собаку забрал, «а вы, – говорит, – в коридоре посидите». Через какое-то время появляется и сообщает: «За осмотр терапевта триста рублей, за УЗИ – двести и триста мне». «А вы кто?» – спрашивает Игорь. «Я, – говорит, – психолог...»
– Да ты что?! – потряслась Маруся. – Выходит, и у собак бывают психологи? Хотела бы я посмотреть на его работу!
– Игорь тоже обалдел и спрашивает, чем же, мол, вы там занимались с нашей собакой? «А я, – отвечает, – с ней разговаривал, играл и повышал ее самооценку».
– Ну и как, повысил?
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но Нюшка, едва переступив порог, нажралась как свинья и радость жизни обрела в полном объеме уже после первого сеанса.
– А сколько всего назначено?
– Еще четыре...
На третий сеанс Тая сама повезла свою Нюшу к психологу и позвала с собой подругу, а выйдя из клиники, напросилась в гости – давно хотела посмотреть на Марусину мучительницу. И посмотрела...
Когда они открыли дверь, Тамара мыла в прихожей пол.
– Куда! – заорала она. – Совсем оборзела? Псину в дом привела!
Нюша глухо заворчала и оскалила зубы.
– Вы тут не командуйте! – строго сказала Тая. – А то мы живо управу найдем...
– А ты кто такая?! – задохнулась Тамара. – А ну пошла отсюда, пока я тебе рожу не намылила! – И замахнулась тряпкой.
Нюша рванулась, вырвав поводок, мощным ударом опрокинула обидчицу на спину и встала передними лапами ей на грудь. Она еще успела оглянуться на ошеломленную хозяйку в ожидании похвалы. Но тут поверженная Тамара заблажила так пронзительно, что оглушенная собака растерянно попятилась.
Тамара, воспользовавшись этим обстоятельством, проворно вскочила и метнулась в гостиную, откуда через несколько мгновений послышался ее истерический крик:
– Ромаша! Приезжай, ради Бога! Эта сволочь затравила меня собакой! Я истекаю кровью!..
– Уходи быстро! – испугалась Маруся. – Сейчас он приедет!
– Нет! – твердо ответила Тая. – Я останусь и все ему объясню. Он должен будет меня выслушать.
Они прошли в Марусину комнату и сели на диван в ожидании Романа.
– Неужели Нюша действительно ее укусила? – расстроилась Маруся, предвидя неизбежные последствия инцидента.
– Лично меня больше волнует, не покусала ли эта тварь Нюшу своими ядовитыми зубами, – нервно сказала Тая, не привыкшая к подобным скандалам, с трепетом душевным ожидая предстоящего объяснения с Романом.
Они слышали, как он пришел и рыдающая Тамара пала ему на грудь, излагая свою версию событий. Роман ударом ладони распахнул дверь и вошел в комнату.
Нюша снова глухо зарычала, и Тая, сжимая накрученный на руку поводок, строгим голосом высказала ему все, что накопилось на сердце, – выдала монолог, который, наверное, не раз мысленно произносила, с тех пор как узнала, какую «веселую» жизнь ведет ее подруга.
Роман выслушал молча, хмуро глянул на притихшую Марусю и ушел, хлопнув дверью.
– Все! – сказала та. – Теперь мне полный абзац!
– Вот что! – решительно заявила Тая, чувствуя себя виноватой в разломе и так-то нелегкой Марусиной жизни. – Возьми самое необходимое и поедем ко мне.
– Нет, – покачала головой Маша. – Я же не могу жить у вас вечно. А потом снова сюда вернуться будет еще труднее. Да они меня уже и не пустят. Надо что-то делать. Что-то делать...
Этот тревожный, отчаянный рефрен теперь все время звучал у нее в голове. Вот и в тот памятный день Маруся стояла на эскалаторе, поглощенная своими мрачными мыслями, и не замечала, что пробегающие слева пассажиры то и дело ее толкают.
– Дочка! – постучал по плечу чей-то твердый палец. – А ты что же не бежишь? Боишься?
Маруся обернулась. На нее лукаво смотрел симпатичный старик.
– Не боюсь, – улыбнулась она. – Просто никуда не спешу.
– А они все куда-то бегут, торопятся. А экономии – две минуты. Молодые! В армии не служат, на заводе не работают, а энергии много. Вот и бегают! А я, старый, смотрю и завидую – ноги больные, еле хожу.
Маруся помогла деду сойти с эскалатора, довела до лавочки, стала прощаться, но тот жестом пригласил присесть, и она, секунду поколебавшись, села рядом – спешить действительно было некуда.
Оказалось, что приехал старик издалека – жил в маленькой деревушке Новоюрово, а по-простому Новишки, в глухом уголке Ивановской области. А в столицу привела нужда – встречался тут с одним человеком, передал письмо да на словах кое-что. Думал, не сдюжит, лет-то немало – восемьдесят два годка, ан нет, ничего – есть еще порох в пороховницах. Теперь бы только до дому добраться, а там, на родной земле, как говорится, и стены помогают. А зовут его Василий Игнатьевич. А ее как?
– Маша, – представилась она.
– А ведь ты, дочка, не в себе, – наклонился старик. – Что-то тебя гложет, какая-то беда. Расскажи? Я все одно уеду, а тебе легче станет. А то, может, и помогу чем: я старый, в жизни всякого повидал. И скажу тебе, милая, иногда кажется, что судьба в угол загнала, а она тебя к счастью гонит, а ты не понимаешь, упираешься, в стенку бьешься. Вместо того чтобы стенку-то обойти... А?
– Нет, – покачала головой Маруся, – эту стенку мне не обойти...
– И-и, милая! То ли еще в жизни бывает! А она, знай себе, продолжается!
– Ну хорошо! – сказала Маруся, решив несколькими штрихами обрисовать ситуацию и доказать упрямому старику, что ее история уникальна и не из каждого тупика можно выйти. Но не сдержалась, пустилась в подробности, расплакалась.
– Ну-ну, дочка! Все не так страшно, как тебе кажется. Изменить нельзя только смерть.
– Уж лучше смерть, чем такая жизнь, – всхлипнула Маруся.
– Да, – согласился старик, – жизнь твоя не хороша. Значит, надо ее поменять.
– Но как, как?!
– А поедем со мной. Дом у меня большой, хозяйство налаженное. Будешь в школе работать, детишек учить. А красота у нас! Простор, приволье – душа радуется!
– Да что вы, Василий Игнатьевич! Как же это можно?
– А что тебя смущает?
– Да все! Или вы просто шутите?
– Да какие уж тут шутки? Ведь ты мечешься, страдаешь, бьешься, как муха о стекло, а я тебе дверь указываю – выходи и живи: вот тебе дом, вот стол, работа, лес, река, люди хорошие. Разве мало?
– Много! Очень много! Но дело же не в этом! Я и в деревне-то никогда не жила! И опять не про то говорю! Да и говорить ничего не буду! Это просто смешно! Вы и сами все понимаете. Ну как это я из Москвы уеду, да в деревню, да к незнакомому совсем человеку, все брошу...
– Давай-ка мы вот что сделаем: я тебе свой адрес оставлю, станет совсем невмоготу – приедешь...
6
Каждый день в поисках работы Маруся звонила по адресам, которые находила для нее в Интернете Софья Андреевна. Но в это утро в трубке была тишина. И пока Маша расстроенно соображала, в чем причина, зазвонил телефон в гостиной. Ее аппарат молчал.
Надо было немедленно вызывать мастера. Не хватало только лишиться и этого скромного блага! Конечно, вольготно поболтать все равно не удавалось: Тамара снимала параллельную трубку, орала за дверью: «Сколько можно?!», «Эй, ты здесь не одна!» – но остаться вообще без связи с внешним миром, особенно теперь, пока она не работает, немыслимо!
Маруся выглянула в коридор – тихо, и трубку никто не взял, значит, в квартире, кроме нее, никого нет. И с бьющимся сердцем, досадуя на себя за этот ненужный страх в собственном доме, пошла в гостиную.
Когда она заходила сюда в последний раз? Уже не вспомнить. Все вроде то, да не то – чужая комната: искусственные цветы, как на кладбище, пошлое плюшевое покрывало, штампованный хрусталь. И то, что она так ненавидит! Халат на спинке кресла, грязные носки в углу у дивана (это уже привычка Романа – бросать вещи по ходу своего продвижения по квартире), пепельница с окурками, чашки с остатками кофе на захламленном журнальном столике.
«Была у лисы избушка ледяная, а у зайца лубяная. Пришла весна, у лисицы избушка растаяла. Напросилась она к зайцу переночевать, да его и выгнала...»
Маруся горестно вздохнула, нашла в записной книжке телефон бюро ремонта и набрала номер. Но в тот самый момент, когда на другом конце провода ответили и Маруся открыла рот, чтобы подать заявку, с губ ее сорвался громкий крик, а трубка выпала из руки, принявшей на себя первый удар.
Тамара, возникшая как черт из табакерки, дубасила ее пластмассовой скалкой, извергая проклятия. Перепуганная Маруся опрометью бросилась в свою комнату. Но Тамара разъяренной фурией метнулась следом, колотила в запертую дверь, орала какую-то дикую, немыслимую чушь:
– Попалась, воровка! Сволочь! Теперь не выйдешь из своей каморки, пока не вернешь все до копейки. Сгниешь на нарах, тебе к параше не привыкать...
Никогда в жизни Маруся не чувствовала себя такой униженной. Но это было только начало.
В дверь квартиры настойчиво позвонили, и Тамара, мгновенно перестав орать, мелодично спросила:
– Кто там?
– Открывайте, милиция! – ответил грубый мужской голос.
– А я не вызывала... – растерялась Тамара и на цыпочках побежала на кухню – сунула в ящик скалку.
Звонок вновь зашелся заливистой трелью.
– Сейчас, сейчас! – щебетала Тамара, впуская в квартиру двух хмурых мужчин в штатском.
– Капитан Брыскин, старший лейтенант Тарабрин, – представились они. – Что тут у вас происходит?
И Тамара, мгновенно сориентировавшись и еще не веря свалившейся на нее удаче, взволнованно затрещала:
– Я поймала воровку, в своей комнате! Случайно домой вернулась в неурочное время, а она там шарит! Напала на меня! Думала, все, конец мне! Хорошо, вы пришли! Как вы узнали?..
– Позвонили из бюро ремонта, услышали в трубке ваши вопли. Что за воровка? Где она?
– Забежала в свою комнату. Это бывшая жена моего мужа. Я уже давно за ней замечала, но чтобы так нагло!
– А что она у вас украла?
– Кошелек! Черный, большой, с металлическими уголками. Все мои деньги – три тысячи сторублевыми бумажками, – всхлипнула Тамара. – Мужу отложила на подарок. А еще там направления из женской консультации на анализы. Я беременная... – застенчиво сообщила она.
Маруся ошеломленно слушала весь этот бред, пока требовательный стук в дверь не вывел ее из оцепенения.
Она пыталась объяснить, что произошло на самом деле, но Тамара не давала произнести ни слова.
– Мой кошелек! Он здесь! – причитала она и жалась к оперативникам, словно смертельно боялась эту распоясавшуюся хулиганку. – Обыщите комнату!
– Не можем мы проводить обыски без санкции суда, – отмахнулся капитан, явно недовольный таким ущемлением милицейских прав.
– Да пока вы получите свою санкцию, она же избавится от денег! – заволновалась Тамара.
– Да помолчите же вы, гражданка! – раздражился капитан. – Дайте нам ее допросить!
– Да разве она правду скажет?! Кошелек искать надо!
Она вдруг метнулась к шкафу, распахнула створки, одним движением скинула на пол содержимое полки, смела бумаги с письменного стола, сдернула диванные подушки, и под одной из них, в самом уголочке все увидели большой черный кошелек с металлическими уголками.
– Вот он! – победно закричала Тамара, коршуном бросаясь на добычу. – Вот, посмотрите! Вот мои деньги! А это направления на анализы! Вы видите? Видите?!
Маруся от волнения и ужаса потеряла дар речи: беззвучно открывала рот и нелепо взмахивала руками.
– Что ж вы, гражданочка? – укоризненно покачал головой Тарабрин. – Так ведь и биографию испортить можно.
– Ее уволили, – объяснила Тамара. – Жрать нечего, вот она и ворует последнее, вместо того чтобы работу искать...
– Ну ладно, – прервал капитан ее сентенции, – кошелек нашелся, предлагаю вам примириться. Но чтоб это больше не повторялось! – строго погрозил он Марусе пальцем.
– Какое примирение! – задохнулась Тамара. – Мы ее поймали с поличным! Дело возбуждайте!
– Кошелек придется изъять как вещественное доказательство, – предупредил капитан и повернулся к Марусе. – Мы вас вызовем повесткой.
– Вы что, хотите оставить ее здесь?! – ужаснулась Тамара. – Да она убьет меня! Я из-за нее ребенка потеряю! Кто будет отвечать?! А мой муж, между прочим, ваш коллега – Роман Угрюмов. Вы же знаете!
И Марусю привезли в отделение – слава Богу, наручники не надели – и посадили в изолятор временного содержания, а сокращенно ИБС – маленькую мрачную комнату с дощатым настилом и тусклой лампочкой.
Здесь уже обитало несколько сидельцев, но Маруся, словно в. сомнамбулическом сне, ничего не видела и не слышала, на вопросы не отвечала, на тычки не реагировала. «Баба точно под кайфом», – решили старожилы и оставили ее в покое.
Из прострации Марусю вывело пиликанье мобильного, с которым играла сильно накрашенная медноволосая девица.
– Простите, – повернулась к ней Маруся, – вы не разрешите мне позвонить по вашему телефону?
– О! – удивилась сокамерница. – Проснулась! А сколько дашь?
– Вы имеете в виду деньги? – уточнила Маруся.
– А ты хочешь расплатиться натурой? – подмигнула медноволосая.
– Понимаете, никто не знает, где я. Надо сообщить друзьям, иначе мне не смогут помочь...
– А вы знаете, мадам, что вам по закону положен один звонок? – Тщедушный мужчина с вдохновенным лицом сорвался с места и бросился к Маше так стремительно, что она испуганно отшатнулась. – Сатрапы, понятное дело, законов не исполняют. Но мы-то с вами просто обязаны защищать свои права! А иначе в стране окончательно восторжествует зло! Вы слышите? Слышите?!
Он грозно воздел палец, и Маша, не решаясь вытереть забрызганное слюной лицо, невольно прислушалась.
