Текст книги "Искушение (СИ)"
Автор книги: Инна Комарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
«Жених, называется. Какой он жених? Маменькин сынок. Привык, что за него все вопросы решают», – не мог успокоиться брат.
Наваждение
В канун Рождества Софья Гавриловна не успевала распечатывать депеши. И чуть ли не в каждой находила приглашение то на бал, то в галерею, то на званый приём в загородной резиденции вельможи, а то и на маскарад.
– Голова идёт кругом. Каждый день куда-то ехать. Это немыслимо.
– Ма шер, зачем каждый день? Выбирайте, куда вам хочется. Приглашение не является принуждением. Можно и пропустить.
– Ты права, Ниночка. По настроению и определюсь.
– Правильно.
Тётушка посмотрела на меня лукаво, в уголках глаз пролегли лучики, губ коснулась лёгкая улыбка, и княгиня проронила игриво:
– Но на маскарад мы поедем, да? Как-никак Рождество близится.
– Если желание соизволит заявить о себе, – ответила я без энтузиазма.
– Вот и славно. С этим разобрались. Приободрись. Наряд твой давно готов. Ты им довольна?
– Очень. Спасибо вашей модистке.
– Людмила отменная мастерица. Я многим её советовала, да она не всем шьёт, только тем, к кому особо расположена.
– Её право.
– Соглашусь с тобой.
На маскараде все будто сговорились. Только и занимались тем, что делали мне комплименты, доказывая в превосходной форме, как я обворожительна в бирюзовом платье.
– Теперь ты видишь, я была права – твой новый наряд получился очень эффектным. – Раскрасневшаяся тётушка с удовольствием принимала дифирамбы в мой адрес. – Идеально гармонирует с твоими глазами и выделяет природную красоту, – констатировала она, торжествуя.
– Спасибо вам.
Настроение у нас было приподнятое. Но в этот вечер судьба подбросит мне испытание, с которым нелегко будет справиться.
– Вы танцуете? Позвольте пригласить вас на мазурку? – Передо мной вырос красавец, сошедший с полотна великого Микеланджело. Узкая маска частично прикрывала глаза. Я обомлела: незнакомец был необыкновенно красив и обаятелен.
– Что же вы молчите? Танцуем?
Я в замешательстве кивнула. А он только этого и ждал, подхватил меня, и мы понеслись в ритме бодрой мазурки.
Весь вечер мой новый кавалер не отходил от меня. В конце он спросил:
– Позволите, я навещу вас?
– Вы знаете, где я живу?
– Узнаю.
– Мне пора, тётушка заждалась, – увела глаза в сторону, новый знакомый смущал меня своим взглядом.
– Завтра ждите. – На этом мы расстались.
Всю ночь я не могла уснуть. Лицо незнакомца стояло перед глазами. Он всецело завладел моими мыслями. Мне захотелось увидеть его опять и утонуть в его объятиях, ничего подобного никогда раньше со мной не случалось. Неизвестность пугала, дискомфорт присутствовал в моём состоянии.
– Влюбилась, как гимназистка, в первого встречного, – отчитывала я себя. – Будь что будет, хочу быть с ним. – Я понимала, что это чистой воды сумасбродство, но ничего не могла с собою сделать. Меня тянуло к нему. Ночь прошла нервно.
Утром вскочила по первому же звоночку колокольчика.
– Что с тобой, дорогая? Ты так рано никогда не встаёшь, – удивилась тётушка.
– Кто-то приехал? – Меня бил нервный озноб.
– Посыльный привёз корреспонденцию. Почему ты так встревожена?
– Ничего, пройдёт. – Мой растерянный вид вызвал у Софьи Гавриловны много вопросов. Поразмыслив, тётушка заподозрила:
– Ты случайно не вчерашнего танцора ожидаешь?
Я опустила глаза.
– Нина, – в голосе Софьи Гавриловны появился металл. – Этот человек не нашего круга. Такие вот вертопрахи вскружат голову, и поминай как звали, а что потом?!
Я молчала.
– Ты что же, влюбилась?! – спросила она, осторожничая. Но слова её прозвучали, как грохот молота по наковальне.
Говорить я не могла, душили слёзы, стало тяжело дышать.
– Вот только этого нам не хватало. А как же Прохор Петрович? Ну да, что я спрашиваю, – расстроилась Софья Гавриловна. – Чем этот прохвост тебя так расстроил?
– Я Прохору Петровичу ничего не обещала. – Слёзы хлынули из глаз ручьём, удержать их не было сил.
– Сделаем так. Иди к себе и успокойся. Подумаю, чем тебе помочь. К обеду спустишься?
– Да.
– Отдохни, и вся дурь пройдёт.
Я провела несколько часов в напряжении, об отдыхе и не помышляла.
Ближе к обеду зазвонил колокольчик у двери, я вздрогнула. Через несколько минут постучались в дверь.
– Войдите.
Служанка внесла в комнату корзину с цветами.
– Только что принесли, – доложила она.
– От кого?
– Не могу сказать, барышня. Софья Гавриловна не разрешает письма читать.
– Хорошо, Даша, поставь. Спасибо. Можешь идти. – Служанка ушла.
Я подошла к корзине.
– Вот и первая ласточка, – достала маленький конверт, припрятанный в цветах. Сверху большими буквами было написано:
«От поручика Долинского».
Вынула письмо и прочитала:
«Милостивая Нина Андреевна! Я влюблён. Не в силах ждать, к вечеру прибуду. Будьте моей.
Ваш Иннокентий».
– Это как понимать?!
– Нина, можно к тебе? – На пороге появилась тётушка. Увидев мой растерянный вид, она подошла, взяла из рук письмо, пробежала глазами и раскраснелась:
– Ты понимаешь, что он тебе предлагает?
– Нет.
– Очень прошу тебя – не теряй благоразумия.
Зазвонил колокольчик, тётушка прислушалась.
– Кто-то приехал. Оставайся здесь, пойду посмотрю.
Моё сердце заколотилось. Не выдержала, вышла из комнаты и услышала голос поручика. Он тихо о чём-то разговаривал с Софьей Гавриловной.
Я притаилась, припала к стене. Вскоре гость уехал, а я вернулась к себе в комнату.
– Нина, – вошла Софья Гавриловна. – Вот, возьми, просил передать тебе.
Я взяла из её рук конверт.
– Спасибо.
– Читай.
– Не сейчас, как-то нехорошо себя чувствую.
– Ты не заболела, часом, от переживаний?
– Не знаю.
Софья Гавриловна подошла ко мне и приложила руку ко лбу.
– Ба, да ты вся горишь. Называется, съездили на маскарад. Переохладилась вчера, открытое платье, в зале было довольно прохладно. Как же так? Ложись, вызову доктора.
– Не беспокойтесь, пройдёт.
– Нет уж. Ложись. Скажу Даше, чтобы принесла тебе чай. Дам распоряжения и вернусь.
– Спасибо вам. – Я расклеилась, настроение совсем упало, ничего не хотелось.
Опять зазвонил колокольчик. С трудом и не сразу различила голос Прохора Петровича. Легла, укрылась, меня бил сильный озноб.
Даша принесла чай, я попила, немного согрелась и отвлеклась от всего.
«Письмо, не прочитала его письмо», – вдруг вспомнила. Вскочила, дотянулась рукой до стола, открыла конверт и пробежалась глазами:
«Любимая Нина Андреевна. Обстоятельства вынуждают меня уехать сегодня вечером. Если в вашей душе хоть одна струна отозвалась на мои чувства, поедемте со мной. Вы мне очень нужны.
С надеждой, ваш Иннокентий».
– И как я должна понимать его слова? А, какая разница? Поеду. Сердце просит быть с ним. Соберу вещи и сбегу. А как же Вася? Не пойму, что со мной.
Моё самочувствие ухудшалось с каждой минутой. Предпринимать какие-либо действия не нашлось сил. Укуталась в одеяло, меня клонило в сон. Старалась успокоиться и уснуть, но удушливый кашель мешал.
О нет, ещё не пришло её время. Не пригубила она чарку с хмельным напитком. Не разлился он по жилам и венам, вызывая неизведанные желания. Не возгорелся огонь любви, обжигающий душу. Он сладкий и терпкий – обезоруживает, и нет спасения. Ты становишься рабой его, выхватываешь в нетерпении из уст соблазнителя лишь зачатки желаний, сдаёшься, покоряешься и служишь.
Нет, княжна, пока тебе неведомы сильные чувства, ты томишься в ожидании их.
Потянувшись к Долинскому, она яростно боролась, желая забыться и, пусть ненадолго, отойти в сторону от горестных и мрачных переживаний. Любви она не знала.
Приму меры
– Прохор Петрович, сам Бог вас послал, – в расстроенных чувствах встретила Софья Гавриловна друга.
– По вашему взволнованному виду предполагаю, что в моё отсутствие произошло нечто из ряда выходящее.
– Вы всё верно поняли.
– Рассказывайте.
– Вчера мы с Ниной ездили к графу Разумовскому на маскарад. Нина не оставила равнодушным никого.
– В этом не вижу ничего удивительного.
– Но вот один наглец сумел атаковать её, да так, что она влюбилась.
– Что вы говорите? И чем история закончилась?
– Не знаю. Лежит у себя наша девочка, жар у неё. Я вызвала доктора.
– Вы молодец, ма шер. Никогда не теряете самообладания. – Федотов подошёл и поцеловал княгине руку.
– Что мне остаётся делать? Представьте, этот наглец утром прислал корзину с цветами и объяснениями, днём явился сам и передал для Нины письмо. Я не читала. Могу представить, что в нём.
Зазвонил колокольчик.
– Наш доктор приехал. Василий предупредил, что его отпустят на побывку только через месяц – учения у них. Не уезжайте, я нуждаюсь в вашей помощи.
– Не беспокойтесь, буду в вашем распоряжении, сколько понадобится.
– Благодарю, вы истинный друг.
Служанка открыла, вошёл доктор.
– Михаил Романович, как хорошо, что приехали. Племянница слегла, сильный жар у моей девочки.
– Софья Гавриловна, позвольте с дороги вымыть руки, – попросил доктор, снимая верхнюю одежду. Служанка незамедлительно отнесла пальто, цилиндр и трость в гардеробную.
– Да, пожалуйста, пройдёмте.
Когда они вернулись в гостиную, Прохор Петрович шепнул на ухо тётушке:
– Письмецо захватите, пожалуйста. Адресок спишу.
– Да-да, сейчас, – ответила Софья Гавриловна. – Пожалуйста, Михаил Романович, поднимитесь со мной на второй этаж, там комната племянницы.
– Ведите, следую за вами.
Они вошли в мою комнату. Доктор подошёл к постели, приложил руку ко лбу.
– Вы правы, сильный жар. Если не затруднит, прикажите служанке принести горячей воды. Спирт у меня с собой, сделаю больной растирание и компресс на лоб. Её кашель мне не нравится. Полагаю, пневмония…
– Сейчас дам распоряжение. Ненадолго покину вас. – Тётушка направилась к двери, по дороге со стола захватила письмо от поручика.
– Вот письмо, – отдала она Прохору Петровичу. – Вы посидите здесь, а я займусь делами.
– Пожалуйста.
Софья Гавриловна позвала служанку и передала ей просьбу доктора. Прохор Петрович тем временем прочитал письмо, переписал адрес, не дожидаясь, когда княгиня освободится, собрался и уехал.
Я не следила за развитием событий, мне было всё равно.
Доктор прослушал трубочкой лёгкие, простучал по всей спине и уложил меня.
– Состояние плохое, – сказал Михаил Романович, когда тётушка вернулась в комнату. Если позволите, останусь у вас. Опасаюсь, ночь будет тревожной.
– Что вы говорите?
– Лихорадка. Очень похоже на пневмонию. Где Нина Андреевна так застудилась?
– Голубчик, не сыпьте соль на раны. Моя вина. На маскарад вчера ездили.
– Всё ясно. Разгорячилась девочка, а в помещении не жарко. По опыту знаю, большой зал не отапливают.
– Что же будет?
– Будем бороться.
– Как же я не подумала? Допустила ошибку, Ниночка поехала в декольтированном платье. Бедная моя девочка, – сокрушалась тётушка.
– Организм молодой, надеюсь, справится. Но предстоит побороться.
Позже начался бред, и всем было не до отдыха и сна.
Вы спасли нас от позора
Прохор Петрович быстро взвесил ситуацию и уже через полчаса подъезжал к дому, где квартировал поручик.
– Я бы хотел побеседовать с господином Долинским, не подскажете, где могу его видеть? – спросил он у служанки, которая открыла ему дверь.
– Пожалуйста, пройдите прямо по коридору, там его комната.
– Благодарю.
Подойдя к двери, Прохор Петрович услышал весёлое пение. Он постучался.
– Да-да, входите, – раздался юношеский залихватский тенорок.
Гость открыл дверь. Молодой человек укладывал в саквояж вещи. Настроение у него было хорошее.
– Вы ко мне? – спросил Долинский.
– Да. Мне нужно поговорить с вами.
– Прошу, присаживайтесь, – пригласил поручик, хаотично собирая со стульев оставшиеся вещи. На столе застоялась пепельница, полная окурков. Рядом с ней полупустая бутылка шампанского и кусочек ветчины на краюхе хлеба – все признаки разгульной холостяцкой жизни.
– Простите, что на ходу. Уезжаю. Слушаю вас.
– Я по поводу вашего предложения Нине Андреевне Ларской.
– Какого предложения? – остолбенел поручик.
– Ну не руки и сердца, конечно. В этом случае вы бы меня здесь не увидели.
– А что, собственно… – Долинский запнулся.
– А то, что вы своим поведением оскорбили девушку и её близких. Счастье, что я подоспел ко времени, не представляю весь масштаб катастрофы, которая могла бы произойти по вашей вине. Вы, поручик, на сей раз дали осечку. Нина Андреевна – княжна, барышня из достойной семьи. Её отец служил государю императору. А вы предлагаете ей бежать с вами, словно она уличная девка или того хуже, дамочка из дома терпимости.
Долинский присел. Он никак не ожидал, что его выходка обретёт такой резонанс. Поручик не находил слов, чтобы отреагировать на заявление Прохора Петровича.
– Я занятой человек, приехал только потому, что история коснулась моих друзей. Предлагаю мирно разойтись. Сколько вы хотите, чтобы никогда и нигде не упоминать имя княжны всуе и убраться из города навсегда сию минуту? – Речь Прохора Петровича стала торопливой, он повысил голос. – Отвечайте, мне некогда. – Гость решил ускорить решение вопроса. Он вынул из внутреннего кармана сюртука бумажник, отсчитал несколько крупных купюр и протянул Долинскому.
– Этого вполне достаточно, я полагаю, – сказал Федотов, глядя в глаза вертопраху.
– Играть, так по – крупному, – обнаглел поручик, используя жаргон игрока.
– Сколько? Говорите быстрее, торг неуместен, дам, чтобы развязаться с вами. Вы мне безразличны и неинтересны.
– Столько же. – Щёки Долинского задрожали, покрылись малиновыми пятнами, на лбу выступили капельки пота, а глаза от напряжения налились кровью. Он увидел большие деньги и потерял контроль над собой. Это был конец человека Долинского. Перед гостем сидел недочеловек, убожество. Азарт парализовал его совесть и напрочь уничтожил последние остатки порядочности.
– Возьмите. Пишите расписку.
– Какую еще расписку?
– Быстро берите лист и перо. Мне некогда растолковывать. Вам не привили элементарных норм приличия – обязательных качеств порядочного человека. Вы потеряны для общества. Но я здесь не затем, чтобы наставлять вас на путь истинный, поздно. К священнику за этим сходите. Пишите своё имя, фамилию, звание, полк, в котором служите…
– А это зачем?
– Узнаете позже. Написали?
– Да.
– Продолжайте: сего дня – ставьте дату – я, Долинский – ваше имя, отчество, если есть, – поручик вскинул на гостя обозлённый взгляд, – обязуюсь ни словом, ни делом не нарушить договор – не упоминать нигде имя княжны Ларской Нины Андреевны, ей не напоминать о себе и никогда не беспокоить. За это мной получено от господина Федотова… сумму обозначьте сами, надеюсь, считать умеете.
Долинский вскипел, но не пустился в атаку. Делать было нечего. Деньги дороже самолюбия, человеческого достоинства, чести и совести.
– Написали?
– Да.
– Теперь внизу документа добавьте: «О чём свидетельствую в ясном уме, твёрдой памяти и собственноручно расписываюсь».
– Всё, готово.
– Давайте. – Прохор Петрович внимательно перечитал документ, остался доволен. – Деньги ваши. Перепишите всё точно так же на новом листе и расписаться не забудьте.
– А это зачем? Там нет ошибок.
– Пишите, объясню, когда закончите.
Долинский подчинился и отдал документ Федотову. Тот проверил.
– А теперь поясню, чтобы удовлетворить ваше любопытство. Второй экземпляр отправится депешей вашему полковому командиру. Нарушите обещание, данное в этом документе, – разбираться будут он и судебные приставы. Верю, что вам хватит благоразумия соблюсти закон и не нарушить данное обязательство.
Поручик молчал. Вот теперь он уразумел, как ловко Федотов переиграл его, и лучше нарушителю спокойствия больше не шутить так неумело.
– На этом откланяюсь, с вашего позволения. Тороплюсь. – Прохор Петрович набросил плащ с пелериной, надел цилиндр и с удовлетворением покинул Долинского. Он вернулся к Софье Гавриловне вечером.
– Голубчик, вы заставили меня поволноваться. Куда же вы пропали? – встретила его тётушка.
– Мы можем уединиться с вами на два слова?
– Что за вопросы? Да хоть на десять. Пройдёмте ко мне в комнату.
Прошло полчаса. Доктор обыскался, он не мог найти княгиню.
– Не подскажете, где Софья Гавриловна? – спросил он у служанки.
– Они с Прохором Петровичем совещаются.
– Попрошу вас, когда Софья Гавриловна освободится, попросите её подняться в комнату княжны.
– Передам, барин. Не извольте беспокоиться.
Доктор ушёл.
Под впечатлением рассказа Федотова тётушка шла ко мне. Она не могла успокоиться. Прохор Петрович поднимался вместе с ней.
– Вы спасли честь нашей семьи! – произнесла она вслух. – Теперь я ваша должница по гроб.
– Дорогая, не преувеличивайте, бога ради. Так поступил бы каждый уважающий себя человек.
– Вы скромничаете, понимаю.
– Не будем об этом – сделано и забыто. И Нине этого лучше не знать.
– Это почему же?! – возразила княгиня. – Считаю, она должна знать правду, кому слепо собиралась довериться. Только так поймёт и запомнит, чтобы впредь не совершать опрометчивых поступков. Вы скромный человек, ценю и понимаю. Повторяю, только правда образумит племянницу.
– Возможно, вы и правы. Поступайте, как находите нужным.
Открылась дверь, и им навстречу вышел доктор.
– Михаил Романович, вы меня искали?
– Да. Нине Андреевне совсем плохо. Поеду домой, привезу лекарство для инъекций, шприцы, порошки и микстуры. Сделал ей кровопускание, должно помочь. Ставьте компрессы на лоб и растирайте её спиртовым раствором, на столе оставил. И пить, много пить давайте: морс, чай, травяные настои – всё, что есть под рукой.
– Сию минуту пошлю служанку на кухню. Вы так взволнованы. Пугаете меня.
– Не исключено, что она застудила лёгкие, я говорил вам. Появился лающий кашель. Пневмония, уверен в диагнозе. Ждите моего возвращения.
– Михаил Романович, возьмите мою карету. Я здесь останусь. Скажите извозчику, что я приказал, – подсказал Прохор Петрович.
– Благодарю вас. Ваша помощь подоспела как нельзя кстати.
Две недели Михаил Романович выхаживал меня, пока точно не убедился, что угроза миновала, и медленно, но уверенно я выздоравливаю.
После тётушка скажет мне:
– Под маской душу не разглядишь, тем более что душа чужого человека – потёмки. Маска – обманщица. Вот и результат всей аферы поручика. Спасибо Прохору Петровичу, спас честь нашей семьи.
– О чём вы, тётушка?
– Как о чём? Купил Федотов твоего соблазнителя – денег дал, много денег, и наказал, чтобы тот исчез из твоей жизни.
– И что, поручик взял деньги?!
– Ещё как взял, потребовал в два раза больше. Никому нельзя верить – ни стыда, ни совести, ни чести у нынешней молодёжи нет, – злилась Софья Гавриловна.
Я разрыдалась, так обидно мне стало и стыдно.
– Что слёзы лить? Всё ведь хорошо, а могло быть очень плохо. И никто бы не помог – позор, пятно на всю жизнь. Если бы не Прохор Петрович…
– Что же мне теперь делать? Домой возвращаться?
– Нечего тебе одной там делать, чего доброго, от тоски заболеешь. Выходи за Прохора Петровича, он надёжный человек, настоящий друг и любит тебя всем сердцем.
– Совестно. Без любви не могу. Уважение к нему испытываю, не более того.
– Ну тогда жди своего принца. Что тут скажешь?
– Вы сердитесь на меня?
– Нет, не сержусь. С мужчинами нужно держать ухо востро. Так и норовят обвести вокруг пальца молоденьких неопытных девушек. – Княгиня отвела глаза, задумалась, потом перевела взгляд на меня и, покачивая головой в ответ своим мыслям, открылась: – Сознаюсь тебе, у меня в юности тоже был похожий эпизод.
Я от удивления широко распахнула глаза.
– Да-да, а что ты думаешь, все в молодости ошибаются. Голову теряем мгновенно. У мужчин одни удовольствия на уме. Где долг, приличие? Забывают тут же, как выходят за порог дома. Распустились. Полнейшее безобразие. – Софья Гавриловна ушла в свои мысли, покачивая головой. – Спасибо маменьке, вовремя меры приняла.
Не в моих правилах отказываться от удовольствия
Поручик Долинский и не думал подчиняться. Он был неимоверно зол. В такие мгновения Иннокентий искал защиты в лице единомышленника, чтобы разделаться с врагом. Самому идти наперекор несподручно, и осложнений побаивался. Тем более, что принудили подписать документ. А это пахнет серьёзными последствиями.
– А… – махнул он рукой, – была не была.
Недолго думая, поручик уехал к своей бывшей любовнице.
«Отсижусь немного у Вероники, она меня всегда выручала. Со временем всё забудется, вернусь с лёгким сердцем и поставлю Федотова на место. Кто такой, чтобы мне указывать? А деньги, которые он мне дал? – вспомнил Долинский. – Никто не видел, не докажет. Выжду время и начну действовать».
В семье не без урода
Вероника Алексеевна Аксютина вела свободный образ жизни. Её так и называли «дама лёгкого поведения». Она, лишённая элементарных представлений и понятий о приличии, ничуть не горевала по этому поводу, уверенно считая, что от жизни надо брать всё, что душе угодно.
Отмечу, родилась и выросла она в уважаемой семье Петербурга. Пословица гласит: «В семье не без урода». В случае с Вероникой смысл этого высказывания полностью подтвердился и соответствовал действительности.
Её отец – Алексей Дормидонтович Аксютин – служил директором гимназии. Доктор естествознания, человек широкого кругозора.
Остроумный, лёгкий в общении, интеллигентный, пользовался уважением в обществе. Его жизнерадостность подкупала и передавалась окружающим, грустным его не видел никто. Он умел ценить дружбу, по – детски оставался предан всей душой своему лучшему товарищу, с которым его со студенческой скамьи связывали духовные узы. Терпеливо выслушивал собеседника и подсказывал верное решение. Алексей Дормидонтович мыслил масштабно. Любые решения принимал на основании глубокого и всестороннего анализа. Никогда не принимал во внимание сиюминутные выводы. Ему нужна была уверенность в правильности дальнейшего поступка.
Мать Вероники – Изольда Филаретовна – преподавала на женских медицинских курсах философию, психологию и деонтологию. Родители Вероники относились к той прослойке общества, где знания приветствовались, обогащались, расширялись при первой возможности, несмотря на занятость. Они посещали концерты, театральные спектакли, галереи художников. Очень много читали, в том числе на языке подлинника, знакомясь с произведениями Шекспира, Байрона и Гёте. Изольда Филаретовна по воспитанию была пуританкой, в родительском доме детей держали в строгости. Её отец удалился от мирских забот: с некоторых пор покинул семью, поселился в мужском монастыре и вёл замкнутый образ жизни. Его супруга отнеслась с пониманием к выбору мужа.
Вероника была старшей из детей в семье Аксютиных. Ей всегда казалось, что родители уделяют ей недостаточно внимания, считала себя обделённой, завидуя младшим братьям-близнецам. Раздражалась в ответ на любой знак внимания по отношению к ним, копила обиду и злость. Она отгородилась от родителей каменной стеной и не допускала никакой близости с ними. Училась Вероника хорошо, учителя её выделяли, указывая на незаурядность девочки. А после окончания гимназии поступила в университет на философский факультет. У неё были способности, недаром родители столько времени, внимания и сил уделяли развитию и образованию детей. Став студенткой, она решительно отказалась жить в родительском доме. Занялась репетиторством, давая уроки, на заработанные деньги оплачивала комнату, которую снимала. Отец предлагал ей помощь – она наотрез отказалась. Оказавшись на свободе, Вероника дала волю своей фантазии и необузданным страстям – вела себя вызывающе. В результате случилось то, чего она не ожидала, но к сердцу не допустила боль – лишилась подруг и уважения в обществе. С мужчинами отношения складывались неровно. Один эпизод сменял следующий, не оставляя в душе ни малейших воспоминаний.
Её никто не воспринимал серьёзно. По сути своей Вероника была диктатором, желая подчинить себе волю другого человека, это приводило к разрыву отношений. Так и пошло: больше, чем на ночь, никто рядом не оставался. И ни молодость её, ни темперамент – ничего не помогало.
«В глазах холод, презрение и высокомерный тон – очень неприятная девица», – так о ней говорили в обществе.
Первая близость случилась рано и не по большой любви, как чаще всего бывает. Нет, плутовка и тут отличилась, пошла на этот шаг из интереса. Она забеременела, матери ничего не сказала. Няня предостерегала её от опрометчивого поступка, но Вероника и слушать не стала. Побежала к бабке, та дала настой трав и предупредила, чтобы девушка с осторожностью принимала. Ребёнка Вероника потеряла – так она заплатила за легкомыслие и с тех пор не беременела. Это ещё больше обозлило её.
С Долинским познакомилась случайно, сошлись быстро в результате обоюдного стремления принижать и умалять достоинства и достижения другого человека. Попросту говоря, сгорая от съедающей душу зависти. Желание выделиться на фоне других и кичиться несуществующими победами присутствовало у обоих. Вероника не выносила успехов знакомых, старалась всячески мешать им в достижении цели. Самая настоящая чёрная кошка. Чуть издали учуяв и уловив в воздухе приближение чьей-то победы, тут же без зазрения совести перебегала дорогу, отбирая чужие лавры. Если же в её присутствии появлялась красивая женщина, которая, несомненно, обращала на себя внимание мужчин, Вероника теряла над собой контроль. Желчь фонтаном била в голову. Женщина под давлением необузданных страстей творила что-то невероятное, чтобы любыми путями перетянуть на себя внимание. Её нисколько не волновало и не смущало, как отреагируют окружающие на её поведение. Критический взгляд вглубь себя отсутствовал. Бунтовщица не задумывалась, чем обернётся вульгарное позёрство и грубые выпады на публике – шла на поводу у вздорного характера и больного самолюбия.
Дай срок
Долинский приехал к бывшей любовнице поздней ночью.
– Что так поздно? – спросила она, впуская его в дом.
– Есть дело.
– Терпит до утра? Устала, много работала сегодня.
– Терпит, – невнятно ответил он.
Утром за завтраком Иннокентий поделился новостями с бывшей пассией, завершив словами:
– Этот дьявол купил моё молчание.
– Сделай вид, что этого не было, – заявила Вероника.
– Документ заставил подписать.
– Велика беда. Бумагу выкрасть можно. Впервой, что ли? – Она, ехидно улыбаясь, скорчила мину.
– Нет, это не поможет.
– А я говорю – поможет, что за пессимизм? Не узнаю тебя. Надо обезоружить их со всех сторон. Я подумаю, как насолить нетронутой барышне, а ты делай, что говорят.
– Думаешь, сработает?
– Ещё как. Не торопи меня. Придумаю план действий – расскажу. Пока живи у меня, на глаза им не показывайся.
– Так и собирался поступить.
– И помалкивай, не сори словами, где надо и не надо.
– Буду нем, как рыба.
– Вот и хорошо.
Вечером того же дня Вероника, обуреваемая злобными чувствами, заявила Долинскому:
– Кеша, я открою сосуд Пандоры и выпущу оттуда дух дьявола. Изнеженная маменькина девственница прибежит к тебе сама.
– Верится с трудом. Судишь по себе. Ты её не видела, она не прибежит. – Отчаянное состояние поручика выводило бывшую любовницу из терпения.
– Посмотришь, как они у меня запляшут. А хочешь, поспорим?
– Не стану. Загодя знаю – проиграешь. Я жениться на ней хочу.
– В сердце въелась, да? Не горюй, любовничек.
– Бывший, не забывай, – выпалил он и недовольно сверкнул на Веронику глазами.
– Пусть так. Видишь, я не в обиде, помогаю тебе.
– Ты не мне помогаешь, хочешь доказать своё превосходство над чистой девочкой.
– Нет, вы посмотрите, как поумнел! Не узнать тебя. Когда в кровать мою прыгал – другие речи говорил, – упрекнула Долинского Вероника.
– Поумнел, да. Мало ли что говорил? Дураком был. Ты не видела её глаз. Схожу с ума и теряю дар речи рядом с ней.
– Ой, как романтично, – рассмеялась плутовка.
– Смейся, мне всё равно.
– Ну вот, совсем сник. Выше нос. Найдём решение. Будет твоей, не сомневайся.
Угрюмый Долинский погрузился в свои думы, не слушая собеседницу. И вдруг озарение…
– Не вздумай никого травить, слышишь, что говорю?
– Эх, сразу видно, что наукам ты не обучен.
– Так обучи.
– Что с тобой будешь делать? Так и быть. Придётся просветить. Слушай и запоминай. Пандора – женщина: умная, бойкая, прозорливая. В древнегреческой мифологии она стала первой из всех представительниц прекрасного пола, которую создали по велению бога Зевса в наказание людям. Пандора и есть символ злого гения.
– Как погляжу, сама влюблена в неё. Говоришь о ней с такой страстью.
– Не скрываю, хотела бы достичь её высот. Преклоняюсь перед ней, какой ум у этой женщины!
– Портить людям жизнь, да? Эх ты…
– У меня своя дорога, как и у тебя. В советах не нуждаюсь. Ты будешь слушать?
– Буду.
– Так вот. У Зевса был двоюродный брат – Прометей, неужели не слышал это имя?
– Припоминается, в сказках разве что.
– Ты, как я погляжу, книг в детстве не читал. А у нас была большая библиотека, и я, будучи малышкой, проглатывала эпосы древнегреческих поэтов и философов. Прометей восстал против произвола богов и похитил для людей огонь.
– Это помню. А женщину твою – Пандору – нет.
– Зевс сам не ожидал, во что выльется любопытство, находчивость и изобретательность Пандоры. Её ум и хитрость обошли его – её создателя. Он имел неосторожность подарить своей новоиспечённой дочери сосуд, в котором хранились припасенные для людей беды, несчастья, болезни, горести, испытания – то есть действия с необратимыми последствиями, – и наказал не открывать ни при каких обстоятельствах.
– Зачем тогда дарил?
– Погоди, дослушай. Пандора кивнула в ответ, а сама, забравшись в старую, всеми забытую пещеру, приоткрыла крышку, желая узнать, что припрятано в сосуде, и вмиг, подобно урагану, оттуда вылетели нечеловеческие страдания и разлетелись по всему миру. А на самом донышке только и осталось, что крохотный символ человеческого добра. Вскоре люди окрестили это сокровище надеждой – эмоция, которая помогает преодолевать все трудности. Пандора не заметила её. Не то уничтожила бы тут же.
– Злодейка твоя Пандора! – вырвалось у Долинского.
– Ничуть не хуже, чем мы с тобой. Мы ведь тоже сеем зло. – Иннокентий опустил голову и не ответил Веронике.
– С тех пор «сосуд Пандоры» считается нарицательным выражением. Когда хотят сказать, что человека ожидают плохие последствия, ему так и говорят: «Открыт сосуд Пандоры». Теперь тебе понятно?
– Да. Вот и я думаю, обернётся нам твоя затея большим наказанием?
– Трусишь? Ещё не попробовал, а уже на попятную…
– Не хочу неприятностей.
– Значит, дорогой мой, ищи других помощников. Не вижу иного выхода, как тебе помочь. Тебя утопили, разве сам не видишь?
– Вижу.
– Трусость – не помощник. Выбирай, что для тебя лучше: всю жизнь быть зависимым от чужого желания и влияния или же поступать так, как сам считаешь нужным.
– Ладно, будь что будет, назад дороги нет. Открывай свой сосуд.
– Вот это я понимаю – слова уважающего себя мужчины! С этой минуты я – твоя Пандора, и сосуд с неприятностями открою во что бы то ни стало. Наберись терпения. Намётки плана наших действий у меня уже есть.
